ФИЛИПП IV КРАСИВЫЙ

Филипп IV (1268—1314 гг.) — король Франции с 1285 г. Продолжая дело своих предков, особенно деда, короля Людовика IX Святого, но в новых условиях и иными средствами, он стремился укрепить королевскую власть путём ослабления политического могущества крупных феодалов и ликвидации власти Пап над Францией. Этими новыми условиями явились рост городов, усиление третьего сословия, т. е. формально всего непривилегированного населения страны, а фактически — городской верхушки; развитие национального самосознания французов. Новыми же средствами достижения целей централизации монархии Филипп IV сделал подчинённый только ему аппарат управления, из людей незнатных и всем ему обязанных, и юридическое укрепление королевской власти на основе римского права в противовес праву церковному и обычному, которые так или иначе ограничивали всевластие короны библейскими заповедями или традицией. Именно при Филиппе высшие органы власти — Парижский парламент, Верховный суд и Счётная палата (казначейство) — из более или менее регулярных собраний высшей знати постепенно превратились в постоянно действующие учреждения, в которых служили в основном легисты — знатоки римского права, выходцы из среды мелких рыцарей или богатых горожан.

Стоя на страже интересов своей страны, король старался расширить её. Так, в 1295—1299 гг. он вёл борьбу с королём Англии Эдуардом I за герцогство Аквитанское (Гийень) на юго-западе Франции, которым английские короли владели как вассалы королей французских. Придравшись к формальным нарушениям неопределённых феодальных прав, Филипп вызвал Эдуарда I в суд, зная, что тот, занятый войной с Шотландией, явиться не сможет, а это считалось серьёзным нарушением законов. Эдуард, опасаясь столкновения с Францией, предложил Филиппу IV герцогство Аквитанское в залог на 40 дней как гарантию явки. Однако, заняв Гийень, Филипп отказался её возвращать. В 1299 г. ему всё же пришлось это сделать, т. к. с севера Франции угрожало графство Фландрия, также подвассальное французской короне, но союзное Англии.

Война между Францией и Фландрией началась ещё в 1297 г., когда Филипп разбил графа Фландрского в битве при Фюрне. В 1299 г. французский король занял почти всю Фландрию, опираясь на горожан, недовольных своим графом, а в 1301 г. пленил его самого. Но вскоре фламандцы, разочарованные французским управлением, восстали против Филиппа. 18 мая 1302 г. вошло в историю под названием «Брюггской заутрени» — в этот день произошло восстание жителей города Брюгге, сопровождавшееся истреблением французского гарнизона и находившихся в Брюгге французов. В ответ на это Филипп двинул на Фландрию своё войско. 11 июля 1302 г. в битве при Куртрэ впервые в истории пешее ополчение фламандских городов разбило наголову конное рыцарское войско. Снятые с убитых рыцарей шпоры были свалены на городской площади Куртрэ; это сражение получило название «битва золотых шпор». 18 августа 1304 г. в битве при местечке Мон-ан-Певель французская армия взяла реванш за поражение при Куртрэ. На следующий год фламандцы официально покорились французскому королю.

Во время войны с Англией и Фландрией обострился конфликт между Францией и папством. Противоречия между ними обозначились ещё при Людовике Святом, который решительно отвергал любое вмешательство Рима в дела Французского государства и французской церкви. Однако глубокое благочестие Людовика не дало этим противоречиям превратиться в острый конфликт. Отношения между Филиппом и Папой Бонифацием VIII вначале были дружелюбными. Но в 1296 г. Папа издал буллу, категорически запрещавшую духовенству платить налоги светским властям, а тем — требовать таковые без специального разрешения римской курии. Это постановление было только одним из числа подобных, принимавшихся Папами на протяжении XI—XIII вв. и направленных на освобождение церкви из-под государственной власти и придание ей особого наднационального и надгосударственного статуса. Филипп, во-первых, нуждавшийся в деньгах для ведения войны с Англией и Фландрией и, во-вторых, считавший, что все сословия, в том числе духовенство, должны помогать своей стране, запретил в 1297 г. вывоз из страны золота и серебра, чем лишил Папу всех церковных сборов и податей, поступавших из Франции. Бонифаций пошёл на попятный, отменил буллу и даже в знак особого расположения к Франции канонизировал Людовика Святого. Однако мир продлился недолго. Король требовал, чтобы все подданные королевства подлежали единому королевскому суду, Папа же настаивал на особой юрисдикции церкви.

Филипп в борьбе с такой могущественной силой, как папство, решил опереться на нацию и созвал в апреле 1302 г. первые во французской истории Генеральные штаты — законосовещательное собрание представителей трёх сословий страны: духовенства, дворянства и третьего сословия. На этом собрании

272

"Филипп IV и Эдуард I Английский".

Миниатюра из "Больших французских хроник". 1286 г.

первый в истории Франции канцлер и хранитель печати из мирян Пьер де Флотт огласил составленный в резких тонах ответ Папе. Дворяне и горожане выразили полную поддержку королю. Духовенство вело себя осторожнее: оно лишь направило Бонифацию прошение разрешить французским клирикам не участвовать в Соборе, созванном Папой для осуждения Филиппа. Бонифаций не согласился, но французское духовенство всё же не было представлено на открывшемся осенью 1302 г. Соборе. Там Папа огласил буллу «Единую Святую» (папские буллы именовались по первым словам), в которой объявил, что полное подчинение Папе во всех делах, как духовных, так и светских, является условием спасения души. В 1303 г. Бонифаций VIII отлучил Филиппа от церкви и освободил его подданных от присяги. В ответ король созвал собрание высшего дворянства и духовенства, на котором новый канцлер и хранитель печати французского королевства Гийом Ногаре де Сен-Феликс обвинил Бонифация в ереси и всевозможных злодействах. Филипп с согласия указанного собрания направил в Италию небольшой военный отряд во главе с Ногаре и врагом Папы Чьярой Колонна. Папа, узнав об этом, бежал из Рима в г. Аланью (ныне — Ананьи). 7 сентября 1303 г. Ногаре и Колонна вступили в Аланью под французским королевским знаменем и при поддержке жителей города арестовали Папу. Бонифаций проявил немалое мужество, отказываясь отречься от сана, несмотря на все угрозы. Некоторые хронисты утверждали, что Чьяра Колонна ударил Папу по лицу рукой, одетой в железную латную перчатку. Через несколько дней настроение горожан переменилось, они изгнали отряд Ногаре и освободили Папу. Однако Бонифаций от перенесённых потрясений сошёл с ума и умер, по некоторым версиям, от голода, т. к. отказывался принимать пищу, боясь отравления. 10 месяцев спустя умер и его преемник Бенедикт XI. В этой смерти молва обвиняла Филиппа, якобы повелевшего отравить нового Папу.

В 1305 г., после нескольких месяцев борьбы, на папский трон был возведён француз Бертран де Го, принявший имя Климента V. Этот Папа был во всём послушен Филиппу. Он полностью оправдал его позицию в конфликте с Бонифацием, снял с короля отлучение, но отказался исполнить требование Филиппа осудить покойного за ересь и противоестественные пороки и посмертно казнить — вырыть труп и сжечь. По требованию Филиппа в 1308 г. Климент V перенёс папский престол из Рима в Авиньон, находившийся тогда на территории, не подвластной французскому королю непосредственно, но бывшей в сфере его влияния. Так началось «Авиньонское пленение Пап» (см. ст. «Папство»), когда римские первосвященники превратились во французских придворных епископов. Власть французской короны над католической церковью стала почти абсолютной, что проявилось, в частности, в судебном процессе над орденом тамплиеров (см. ст. «Рыцарские ордена»). Их обвинили в ереси, противоестественных пороках, стяжательстве и союзе

с мусульманами, причём показания добывались с помощью жестоких пыток, а свидетельства, полученные одним и тем же следователем от разных и не знакомых друг с другом лиц, совпадали иногда дословно.

В 1308 г. Филипп снова созвал Генеральные штаты, которые одобрили действия короля против храмовников. По Франции прокатилась волна процессов; Папа Климент V робко пытался протестовать, но в конце концов утвердил все обвинения против тамплиеров, признал законными их казни и в 1311 г. упразднил орден.

Расправившись с тамплиерами, Филипп вновь обратил свой взор в сторону Фландрии, где опять активизировались антифранцузские силы. Король решился на новый поход и из-за нехватки средств в третий раз созвал 1 августа 1314 г. Генеральные штаты, на этот раз для одобрения чрезвычайного налога, который дал бы средства для ведения войны с Фландрией. Именно с этого времени Генеральные штаты начинают влиять на финансовые дела страны. Однако поход не состоялся — 20 ноября 1314 г. Филипп умер, скорее всего от инсульта. Но, поскольку незадолго до короля скончались Папа Климент V и канцлер Ногаре, осудившие тамплиеров на мученическую смерть, молва объяснила смерть Филиппа их проклятием либо отравлением, совершённым тамплиерами, мстившими за своих собратьев.

Короля Филиппа Красивого современники не любили, а насилие над Папой вызвало возмущение во всём христианском мире. Близкие к королю люди боялись холодной, рассудочной жестокости этого необыкновенно красивого и удивительно бесстрастного человека. Крупные феодалы не могли простить королю усиления центральной администрации, ограничения их прав, в том числе и права чеканить собственную монету, предпочтения, оказываемого королём безродным чиновникам. Податное сословие возмущалось финансовой политикой короля. В стремлении наполнить казну Филипп продавал и сдавал в аренду различные должности, производил насильственные займы у городов, уменьшал количество золота в монете при сохранении её номинала, что приводило к инфляции и росту дороговизны; а чеканка монеты стала исключительной привилегией государя. На политику короля население отвечало восстаниями.

Семейная жизнь Филиппа Красивого была счастливой. В 1284 г. он вступил в брак с Жанной Наваррской (1270—1305), которая принесла мужу в приданое королевство Наварру и графство Шампань. У них было четверо детей: Людовик, король Наваррский (1289—1316), он же Людовик X Сварливый, король Франции с 1314 г.; Филипп, граф Пуатье (1291—1322), он же Филипп V Длинный, король Франции с 1316 г.; Изабелла (1292—1358), выданная в 1308 г. замуж за Эдуарда II (1281— 1327), короля Англии с 1307 г.; Карл, граф де ла Марш (1294—1328), он же Карл IV, король Франции с 1322 г. После смерти Жанны Филипп не вступил в новый брак, несмотря на выгоднейшие пред-

274

ложения. Молва утверждала, что он так любил королеву, что после её смерти вообще не знал женщин.

Супружеская жизнь детей Филиппа и Жанны была не столь счастливой. Изабелла, ненавидевшая мужа, уделявшего жене гораздо меньше внимания, нежели своим фаворитам, приняла участие в мятеже, вспыхнувшем в 1327 г. и стоившем Эдуарду II короны и жизни. Незадолго до смерти Филиппа, в 1314 г., разразился скандал, в котором были замешаны жёны его сыновей. Две из них были уличены в супружеской измене, а третья — в пособничестве им. Первые были осуждены на пожизненное заточение, последняя — на покаяние в монастыре. Оглашение приговора принцессам-прелюбодейкам и казнь их любовников были произведены публично. Современники и потомки задавались вопросом:

почему король не пытался скрыть позора своей семьи? Ответа нет и поныне, ибо мысли и чувства Филиппа Красивого, этого предельно замкнутого и всегда невозмутимого человека, не были известны даже ближайшим его соратникам. Возможно, будучи преданным мужем, он ненавидел супружескую неверность; возможно, обладая чрезвычайно развитым чувством монаршьего достоинства, он полагал, что принцессы не имеют права на человеческие слабости; возможно, считая королевскую власть ответственной за незыблемость законности в стране, он неукоснительно требовал соблюдения законов (а прелюбодеяние считалось преступлением в средние века) от всех без исключения, невзирая на положение. Во всяком случае, весьма вероятно, что это событие ускорило кончину Филиппа.

ДВОРЯНИН

Русское слово «дворянин» не совсем точно передаёт смысл английских, французских, итальянских обозначений благородного человека, аристократа. В России «дворянином» считался тот, кто держал «двор», усадьбу, имел земельные владения и крепостных. В Европе же начиная с XVI в. всё это уже не было обязательным — многие дворяне сохранили лишь воспоминания о замках и землях предков, давно жили в городах и свои доходы получали не от крестьянских оброков, а от службы королю. Главным же своим отличием от простых людей европейские дворяне считали особые человеческие качества — великодушие, отвагу, верность данному слову, изящество речей и поступков, преданность королю. В Англии, например, дворяне так и называли себя — «джентльмены», что означало «приятные, культурные люди». Похоже именовали себя и дворяне Италии, Франции. В большом ходу были и другие обозначения дворян: «кавалер», «шевалье». Все эти слова переводятся на русский язык как «рыцарь». Они свидетельствовали о стремлении дворян подражать предкам, напоминали о происхождении большей их части от средневекового рыцарства.

Идеальный дворянин должен был походить и на героя рыцарских романов, и на персонажа античной истории, и на христианского праведника. Не чужды ему были и представления о свободном развитии человеческой личности, о свободе мышления как условии этого развития — все эти идеи были высказаны гуманистами XV—XVI вв.

Все стороны личности дворянина должны были находиться в гармонии. Важно было заботиться о своей внешности: завивать волосы, с помощью мазей и притираний добиваться особой белизны кожи, умело подбирать костюм. Бедно одетые дворяне вызывали насмешку и осуждение; испанцы, к примеру, за скромный наряд называли нидерландских дворян «гёзами», т. е. «оборванцами».

"Богатый модник и бродяга-оборванец". Гравюра. Конец XVI в.

Одежду расшивали золотыми нитями и драгоценными камнями, иногда даже пряжки на обуви делали из бриллиантов; бывали костюмы ценой в целые состояния. Однако дворянин должен был обнаруживать и особое изящество в обхождении — пышно разодетые тупицы становились поводом для насмешек и издевательств. Дворянин мог позволить себе грубость только в разговорах с простонародьем, с равным он обязан был беседовать любезно, даже если вызывал его на дуэль. Умение красиво говорить ценилось высоко как никогда — поэ-

275

Настольные часы.

Германия XVI в.

Коробочки для пряностей.

ты и рассказчики собирали вокруг себя много благодарных слушателей и слушательниц, способных оценить и красоту стиля, и скрытые намёки на известных всем лиц.

Особенную ловкость и умение дворянин проявлял, ухаживая за дамой. Выше всего при этом ценилось сочетание грубости, даже наглости, с кокетливостью и жеманством. Настоящий кавалер знал, что его успех зависит от того, насколько ловко он может менять свои «маски» сообразно случаю. Такое поведение требовало немалого ума и хорошего знания людей не только от мужчин, но и от женщин. Наконец, кавалер должен был уметь петь, играть на музыкальных инструментах, танцевать, плавать, ездить верхом, фехтовать, разбираться во всех видах оружия.

Многие дворяне неплохо знали латынь, изучали и писали научные и философские трактаты (вспомним француза Мишеля Монтеня, автора знаменитых «Опытов»). Знатные дворяне покровительствовали гуманистам и художникам, спасая их от преследований церковных и светских властей. Таких покровителей имели и Франсуа Рабле, и Мигель де Сервантес Сааведра, и Уильям Шекспир, и другие замечательные писатели XVI—XVII вв. Но даже те, кто не особенно прилежно изучал латынь — язык науки в те времена — и мало интересовался художественной литературой, нередко владели несколькими иностранными языками и обладали обширными познаниями в практических областях: агрономии, возведении военных сооружений, артиллерии, морском деле. В некоторых странах Европы, например в Англии, дворяне активно занимались сельским хозяйством и торговлей, вводили технические усовершенствования, создавали агрономические общества.

Дворяне, считавшие себя «лучшими людьми» тогдашней Европы, пытались первенствовать во всём. Они устанавливали моду в музыке и живописи, в нарядах и любви, завоёвывали неведомые прежде страны Америки, Африки и Дальнего Востока, содержали на собственные средства академии наук. Дворяне ревниво охраняли свои особые права, «дворянскую честь», продолжая считать себя равными королям по происхождению и вынашивая планы свержения неугодных им правителей. Но эти претензии дворян на господство в политической и культурной жизни Европы имели всё меньше оснований — их материальное положение и политический авторитет в большинстве европейских стран с каждым десятилетием становились всё более шаткими.

С 1500 г. дворянство потеряло многие из прежних источников дохода. Приток огромных масс золота и серебра из Америки привёл к тому, что деньги в Европе начали стремительно дешеветь; денежные оброки, которые дворяне получали с крестьян, не покрывали потребностей привыкших к роскоши аристократов. Усилившаяся королевская власть пресекала войны между отдельными феодальными

276

Дворяне.

Парадный дверной замок.

Столик для шитья.

Мебель для сидения.

кланами — а ведь в прежние времена эти стычки многим давали возможность прожить за счёт грабежа владений противников. Наконец, королевская власть отнимает у феодалов и право сбора пошлин на дорогах и реках; теперь этим занимаются королевские чиновники в пользу монарха.

Бедность и непритязательность сельской жизни, а зачастую и полное обнищание заставляют дворян отправляться в большие города (а чаще всего в столицу) на поиски доходного места на королевской службе. Вспомним д'Артаньяна, въехавшего в Париж нищим и сделавшего военную карьеру; вспомним главного героя книги французского писателя Теофиля Готье «Капитан Фракасс», покинувшего свою развалившуюся усадьбу и попавшего в компанию бродячих актёров... Многие, как знаменитый испанский конкистадор Эрнан Кортес (см. ст. «Конкистадоры»), покидали родину и искали счастья в далёких заморских землях. Кортесу повезло, он стал сказочно богат, но везло далеко не всем. Большая часть дворян вынуждена была выбирать между полуголодным существованием в родовой усадьбе и ранней гибелью от пушечного ядра, коварного удара шпагой или отравленной индейской стрелы вдали от родного дома.

Попасть на королевскую службу было вовсе не просто. Такие города, как Париж, были переполнены бедными дворянами из провинций, съезжавшимися туда в надежде на подачки от короля или место в его гвардии. Но как ни богата была французская корона, всё же и у неё не хватало средств на содержание всего дворянства Франции.

Непокорные, своенравные дворяне мало подходили для исполнения должностей королевских судей и сборщиков налогов. Во всех странах Европы короли предпочитали набирать высших чиновников из незнатных, но образованных и послушных богатых горожан. Правда, эти судьи и министры стремились купить себе дворянские титулы и сблизиться с настоящими дворянами, «дворянами шпаги» (самих же их называли «дворянами мантии», по длинным накидкам, которые носили судейские чиновники), но настоящего слияния старого и нового дворянства так и не произошло.

Александр Дюма, автор знаменитых «Трёх мушкетёров», хорошо знал французскую историю XVI—XVII вв. Перед нами полная трудностей жизнь героев. Вот Портос, разбогатевший только после женитьбы на прокурорше — женщине обеспеченной, но неблагородного происхождения; Арамис

278

так же беден, как и его товарищ, и покупает снаряжение на деньги своей подруги.

В жилах Атоса течёт королевская кровь; он изящен, благороден, умён — это тот самый идеальный дворянин, о котором мы рассказывали раньше. Но при всех своих выдающихся качествах Атос небогат и вынужден вести жизнь наёмного солдата. Несколько раз он с иронией говорит о ничтожной цене человеческой жизни — ведь дворянин, состоящий на службе, не принадлежит сам себе, а полностью зависит от монаршьей воли.

Напомним, что при первой возможности трое друзей оставляют службу в полку мушкетёров; её продолжает лишь д'Артаньян, самый бедный и самый честолюбивый из всех. Атос же презирает суету придворной жизни и ненавидит кардинала Ришелье (см. ст. «Ришелье»), ограничившего дворянскую вольность, запретившего дуэли и во многом приравнявшего дворян к прочим сословиям.

Кавалер ордена Золотого Руна, утончённый аристократ, компанию которого в трактире составляют грубые солдаты, — это, конечно, не вполне верный портрет дворянина XVII в. Он довольно сильно отличается от «идеального придворного», изображённого в знаменитом сочинении «Придворный» итальянца Бальдассаре Кастильоне. Где же истина? Кто он, дворянин конца Средневековья и начала Нового времени, — подлинный творец европейской культуры, бесстрашный открыватель нового, высокообразованный человек, покровитель наук или в пух и прах разряженное ничтожество, потребитель, уступающий место новому передовому классу — буржуазии?

Проще всего сказать, что верны обе картины, но ни одна не точна до конца. Попробуем осветить фигуру дворянина несколько иначе, более беспристрастно.

Нет сомнений, что именно дворянская культура попыталась воплотить в жизнь идеал всесторонне развитого человека, являющегося полноценным членом общества и одновременно живущего богатой внутренней духовной жизнью (до этих пор средневековье противопоставляло эти стороны жизни в образах рыцаря и монаха). В то же время дворяне полагали, что достичь такой гармонии могут только те люди, которые наделены «врождённым благородством» и правом самостоятельно определять свою судьбу. Но вскоре оказалось, что личное совершенство человека не зависит от знатности его происхождения (об этом говорили, кстати, ещё итальянские гуманисты в XV в.).

Получается, что идеал всесторонне развитого человека дворяне «подарили» новой Европе. Себе же они «оставили» чувство глубокого разочарования жизнью, неудовлетворённости и тоски. Со стороны могло показаться, что неверие в Бога, общий критический настрой и даже цинизм, распространившиеся среди дворян, мешали поступательному движению вперёд. Эти черты строя ума и души сильно раздражали фанатично верящих в Бога и в прогресс представителей буржуазии. Но со временем оказалось, что и эти чёрточки дворянского сознания пригодились новой Европе. Они пригодились тогда, когда прошли первые восторги от революционных перемен Нового времени, когда европейцы вновь задумались над своей исторической судьбой...

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ КРЕСТЬЯНИН

Жизнь крестьян в средние века была суровой, полной лишений и испытаний. Тяжёлые налоги, разорительные войны и неурожаи зачастую лишали крестьянина самого необходимого и заставляли его думать только о выживании. Всего 400 лет назад в богатейшей стране Европы — Франции — путешественникам попадались деревни, жители которых были одеты в грязные лохмотья, обитали в полуземлянках, норах, вырытых в земле, и дичали настолько, что в ответ на расспросы не могли произнести ни одного членораздельного слова. Неудивительно, что в средние века был распространён взгляд на крестьянина как на полуживотное-полудьявола; слова «виллан», «виллания», обозначавшие сельских жителей, означали одновременно «грубость, невежество, скотство».

Не нужно думать, что все крестьяне в средневековой Европе походили на чертей или оборванцев. Нет, у многих крестьян в сундуках были припрятаны золотые монеты и нарядная одежда, которую надевали по праздникам; крестьяне умели повеселиться на деревенских свадьбах, когда пиво и вино лились рекой и все отъедались за целую череду полуголодных дней. Крестьяне были сметливы и хитры, они хорошо видели достоинства и недостатки тех людей, с которыми им приходилось сталкиваться в своей немудрёной жизни: рыцаря, купца, священника, судьи. Если феодалы смотрели на крестьян как на дьяволов, вылезающих из адских нор, то и крестьяне платили своим сеньорам той же монетой: рыцарь, проносящийся по засеянным полям со сворой охотничьих собак, проливающий чужую кровь и живущий за счёт чужого труда, казался им не человеком, а демоном.

Принято считать, что именно феодал был главным врагом средневекового крестьянина. Отношения между ними действительно были сложными. Сельские жители не раз поднимались на борьбу против своих господ. Они убивали сеньоров, грабили и поджигали их замки, захватывали поля,

279

леса и луга. Самыми крупными из таких восстаний были Жакерия (1358 г.) во Франции, выступления под предводительством Уота Тайлера (1381 г.) и братьев Кетов (1549 г.) в Англии. Одним из важнейших событий в истории Германии стала Крестьянская война 1525 г.

Такие грозные всплески крестьянского недовольства были редкостью. Происходили они чаще всего, когда жизнь в деревнях становилась по-настоящему невыносимой из-за бесчинств солдат, королевских чиновников или наступления феодалов на права крестьян. Обычно сельские жители умели ладить со своими господами; и те и другие жили по дедовским, стародавним обычаям, в которых были предусмотрены почти все возможные споры и несогласия.

Крестьяне подразделялись на три большие группы: свободные, поземельно зависимые и лично зависимые. Свободных крестьян было сравнительно немного; они не признавали над собой власти никакого сеньора, считая себя свободными подданными короля. Они платили подати только королю и хотели быть судимы только королевским судом. Свободные крестьяне часто сидели на бывших «ничьих» землях; это могли быть расчищенные лесные поляны, осушенные болота или же земли, отвоёванные у мавров (в Испании).

Поземельно зависимый крестьянин по закону то-

"Крестьяне за работой". Французская миниатюра XVI в.

же считался свободным, но он сидел на земле, принадлежащей феодалу. Подати, которые он выплачивал сеньору, рассматривались как плата не «с человека», а «с земли», которой он пользуется. Такой крестьянин в большинстве случаев мог покинуть свой клочок земли и уйти от сеньора — чаще всего его никто не удерживал, но идти-то ему было в основном некуда.

Наконец, лично зависимый крестьянин не мог покинуть своего господина, когда ему этого хотелось. Он душой и телом принадлежал своему сеньору, был его крепостным, т. е. человеком, прикреп-

"Сельскохозяйственные работы" /пахота). Миниатюра XIV в.

280

лённым к сеньору пожизненной и нерасторжимой связью. Личная зависимость крестьянина выражалась в унизительных обычаях и обрядах, показывающих превосходство господина над чернью. Крепостные обязаны были выполнять на сеньора барщину — работать на его полях. Барщина была очень тяжела, хотя многие из обязанностей крепостных крестьян кажутся нам сегодня довольно безобидными: например, обычай дарить сеньору к Рождеству гуся, а к Пасхе — корзину яиц. Однако, когда терпению крестьян приходил конец и они брались за вилы и топоры, восставшие требовали наряду с отменой барщины и отмены этих повинностей, унижавших их человеческое достоинство.

Крепостных крестьян в Западной Европе к концу средневековья оставалось не так уж много. Крестьян освобождали от крепостной зависимости вольные города-коммуны, монастыри и короли. Многие феодалы к тому же понимали, что разумнее строить отношения с крестьянами на взаимовыгодной основе, не притесняя их чрезмерно. Лишь крайняя нужда и обнищание европейского рыцарства после 1500 г. заставили феодалов некоторых стран Европы предпринять отчаянное наступление на крестьян. Целью этого наступления было восстановление крепостной зависимости, «второе издание

"Сбор винограда". Со средневековой миниатюры XIII в.

крепостного права», но в большинстве случаев феодалам приходилось довольствоваться тем, что они сгоняли крестьян с земли, захватывали пастбища и леса, восстанавливали некоторые старинные обычаи. Крестьяне Западной Европы ответили на натиск феодалов чередой грозных восстаний и заставили своих господ отступить.

Главными врагами крестьян в средние века были всё же не феодалы, а голод, войны и болезни. Голод был постоянным спутником деревенских жителей. Раз в 2—3 года на полях обязательно случался недород, а раз в 7—8 лет деревню посещал настоящий голод, когда люди ели траву и кору деревьев, разбредались кто куда, занимаясь нищенством. Часть населения деревень в такие годы вымирала; особенно тяжко приходилось детям и старикам. Но и в урожайные годы стол крестьянина не ломился от еды — пищу его в основном составляли овощи и хлеб. Жители итальянских деревень брали с собой в поле обед, который чаще всего состоял из краюхи хлеба, ломтя сыра и пары луковиц. Мясо крестьяне ели далеко не каждую неделю. Зато осенью на городские рынки и в замки феодалов из деревень тянулись возы, гружённые колбасами и окороками, головками сыра и бочками хорошего вина. У швейцарских пастухов существовал довольно жестокий, с нашей точки зрения, обычай: сына-подростка семья отправляла на всё лето одного в горы пасти коз. Еды из дома ему с собой не давали (лишь иногда сердобольная мать тайком от отца совала сыну за пазуху кусок лепёшки на первые дни). Мальчик несколько месяцев пил козье молоко, ел дикий мёд, грибы и вообще всё, что он мог отыскать съедобного в альпийских лугах. Те, кто выживал в этих условиях, через несколько лет становились такими здоровяками, что все короли

"Пчеловодство ". Средневековая миниатюра XV в.

281

Европы стремились пополнять свои гвардии исключительно швейцарцами. Наиболее светлым в жизни европейского крестьянства был, наверное, период с 1100 по 1300 г. Крестьяне распахивали всё новые и новые земли, применяли различные технические новшества при обработке полей, учились садоводству, огородничеству и виноградарству. Еды хватало на всех, и количество населения в Европе быстро увеличивалось. Не находившие себе дела в деревне крестьяне уходили в города, занимались там торговлей и ремёслами. Но к 1300 г. возможности развития крестьянского хозяйства оказались исчерпаны — неосвоенных земель больше не было, старые поля истощались, города всё чаще закрывали ворота перед незваными пришельцами. Прокормиться становилось всё труднее, и ослабленные плохим питанием и периодическим голодом крестьяне становились первыми жертвами заразных болезней. Эпидемии чумы, терзавшие Европу с 1350 по 1700 г., показали, что количество населения достигло своего предела и возрастать оно уже не может.

В это время европейское крестьянство входит в сложную полосу своей истории. Опасности наваливаются со всех сторон: кроме привычной угрозы голода это ещё и болезни, и жадность королевских сборщиков налогов, и попытки закрепощения со стороны местного феодала. Сельскому жителю приходится быть крайне осторожным, если он хочет выжить в этих новых условиях. Хорошо, когда в доме мало голодных ртов, поэтому крестьяне конца средневековья поздно женятся и поздно обзаводятся детьми. Во Франции в XVI—XVII вв. существовал такой обычай: сын мог привести в дом родителей невесту только тогда, когда его отца или матери уже не было в живых. Две семьи не могли сидеть на одном земельном наделе — собранного урожая едва хватало и для одной пары с её потомством.

Осторожность крестьян проявлялась не только в планировании своей семейной жизни. Крестьяне, к примеру, с недоверием относились к рынку и предпочитали сами производить необходимые им вещи, а не покупать их. Со своей точки зрения они безусловно, были правы, потому что скачки цен и хитрости городских купцов ставили крестьян в слишком сильную и рискованную зависимость от рыночных дел. Только в самых развитых районах Европы — Северной Италии, Нидерландах, землях на Рейне, вблизи таких городов, как Лондон и Париж, — крестьяне уже с XIII в. активно торговали на рынках сельскохозяйственными продуктами и покупали там же необходимые им изделия ремесленников. В большинстве же других областей Западной Европы сельские жители вплоть до XVIII в. производили всё необходимое в своих собственных хозяйствах; на рынки же приезжали лишь изредка, чтобы вырученными деньгами заплатить оброк сеньору.

До возникновения крупных капиталистических предприятий, выпускавших дешёвую и качественную одежду, обувь, предметы домашнего обихода, развитие капитализма в Европе мало затрагивало крестьянина, жившего в глубинке Франции, Испании или Германии. Он носил самодельные деревянные башмаки, домотканую одежду, освещал своё жилище лучиной, нередко сам изготавливал посуду и мебель. Эти навыки домашнего ремесла, долго сохранявшиеся у крестьян, с XVI в. использовались европейскими предпринимателями. Цеховые уставы часто запрещали основывать новые производства в городах; тогда богатые купцы раздавали сырьё для обработки (например, вычёсывания пряжи) жителям окрестных деревень за небольшую плату. Вклад крестьян в становление ранней европейской промышленности был немалым, и по-настоящему мы начинаем оценивать его только сейчас.

Несмотря на то что им волей-неволей приходилось вести дела с городскими торговцами, крестьяне относились с опаской не только к рынку и купцу, но и к городу в целом. Чаще всего крестьянин интересовался лишь событиями, происходившими в родной деревне, да ещё в двух-трёх соседних селениях. Во время Крестьянской войны в Германии отряды сельских жителей действовали каждый на территории своего небольшого округа, мало думая о положении соседей. Как только войска феодалов скрывались за ближайшим лесом, крестьяне чувствовали себя в безопасности, складывали оружие и возвращались к своим мирным занятиям.

Жизнь крестьянина почти не зависела от событий, происходивших в «большом мире», — крестовых походов, смены правителей на троне, споров учёных богословов. Гораздо сильнее на неё влияли ежегодные изменения, происходившие в природе, — смена времён года, дожди и заморозки, падёж и приплод скота. Круг человеческого общения крестьянина был невелик и ограничивался десятком-двумя привычных лиц, но постоянное общение с природой давало сельскому жителю богатый опыт душевных переживаний и отношений с миром. Многие из крестьян тонко чувствовали очарование христианской веры и напряжённо размышляли над отношениями человека и Бога. Крестьянин вовсе не был тупым и безграмотным идиотом, каким его изображали современники и некоторые историки много веков спустя.

Средневековье долгое время относилось к крестьянину пренебрежительно, как бы не желая замечать его. Стенные росписи и книжные иллюстрации XIII—XIV вв. редко изображают крестьян. Но уж если художники рисуют их, то обязательно за работой. Крестьяне чисто, аккуратно одеты; их лица больше похожи на тонкие, бледные лица монахов; выстроившись в ряд, крестьяне изящно взмахивают мотыгами или цепами для молотьбы зерна. Конечно, это не настоящие крестьяне с лицами, обветренными от постоянной работы на воздухе, и корявыми пальцами рук, а скорее их символы, приятные для глаза. Европейская живопись замечает настоящего крестьянина примерно с 1500 г.: Альбрехт Дюрер и Питер Брейгель (так и прозванный «Мужицким») начинают изображать крестьян как

282

они есть: с грубыми полуживотными лицами, одетыми в мешковатые нелепые наряды. Любимый сюжет Брейгеля и Дюрера — крестьянские пляски, дикие, похожие на медвежье топтание. Конечно, в этих рисунках и гравюрах много издёвки и презрения, но есть в них и другое. Обаяние энергии и огромной жизненной силы, исходящее от крестьян, не могло оставить художников равнодушными. Лучшие умы Европы начинают задумываться о судьбе тех людей, которые держали на своих плечах

блестящее общество рыцарей, профессоров и художников: языком крестьян начинают говорить не только веселящие публику шуты, но и писатели и проповедники. Прощаясь со Средневековьем, европейская культура в последний раз показала нам крестьянина вовсе не согнувшимся за работой — на рисунках Альбрехта Дюрера мы видим крестьян танцующих, тайно толкующих о чём-то друг с другом, и крестьян вооружённых.

КОММУНА

…Когда жаркое средиземноморское солнце стало понемногу склоняться к закату и белые известняковые стены домов утратили свой ослепительный блеск, на улицах города появились кучки людей. Все они направлялись к коммунальному дворцу — небольшому зданию, в котором заседали городские власти. Почтенные старцы из самых родовитых семей занимали свои привычные места на каменных скамьях, располагавшихся в зале, выходившем прямо на рыночную площадь. Уже собралась толпа любопытных: здесь скоро должно было начаться заседание коммунального суда.

Сегодня суд разбирал два дела. Первое из них касалось ссоры между двумя горожанами, закончившейся дракой. Второе было серьёзнее. Месяц назад в городе произошли столкновения между несколькими знатными родами, соперничавшими друг с другом. Нобили (так называли городскую знать) вывели на улицы и вооружили своих слуг, крестьян из соседних деревень и всю свою родню. Несколько богатых домов были разграблены и сожжены. Теперь суд должен был наказать зачинщиков и возместить ущерб потерпевшим.

С первым делом коммунальные судьи разобрались довольно быстро. Многочисленные свидетели подтвердили, что два пополана (так называли простолюдинов) сцепились на людной улице и один из них побил другого. Судьи, однако, заявили, что штрафовать обидчика они не будут. «Потерпевший — не гражданин города, и коммуна не будет его защищать», — сказал главный судья. Он вспомнил и о том, что этот человек во время последней войны бежал из города, прихватив с собой всю семью и имущество, и о том, что он уклонился от уплаты особого налога на ремонт городских стен. Припомнили потерпевшему даже то, что жену он выбрал не местную, а из соседнего города, да и бабка его была не здешнего рода. Коммуна отказалась считать потерпевшего «своим» человеком и предоставила ему возможность искать правду где угодно. Собравшаяся толпа встретила такой приговор одобрительно: пусть все знают наперёд, что коммуну следует уважать, защищать её во время опасностей и вовремя платить налоги.

Второе дело потребовало долгого разбирательства, и приговор по нему был суровым. Нобили, зачинщики смуты, навсегда изгонялись из города. Коммуна отбирала их дома и земли. Вернувшимся тайком грозила смертная казнь. Простолюдины, грабившие чужие дома, облагались немалыми денежными штрафами. Особо было рассмотрено дело нобиля, не участвовавшего в беспорядках, но с удовольствием наблюдавшего со стороны, как грабят и жгут дома его врагов. Он был наказан штрафом в 10 раз большим, чем бесчинствовавшие пополаны. «Благородный человек и вести себя должен по благородному», — заключил своё выступление старик-судья.

Небо из ярко-голубого давно уже стало синим. Колокола городского собора сзывали христиан к вечерней службе. Люди расходились, оживлённо обсуждая речи адвокатов, решения судей, судьбу осуждённых... Вряд ли нужно называть город, в котором всё это происходило. В XIII—XIV вв. подобные сцены разыгрывались во многих городах Южной Франции и Италии. На севере Европы, в Германии, Швейцарии, Скандинавии, Северной Франции городские порядки довольно сильно отличались от южных, средиземноморских, но коммуны — вольные, самоуправляющиеся города — существовали и там.

Судебное заседание, свидетелями которого мы только что были, раскрывает перед нами несколько важных черт, придающих средневековой европейской коммуне неповторимый, своеобразный облик. Прежде всего коммуна — это община. Численность её невелика. Население средневекового города редко превышало 3—5 тыс. человек. Поэтому многие горожане знали друг друга в лицо. Здесь трудно было спрятаться от соседей, схитрить, сделать что-то тайком. Люди зорко следили за своими согражданами и не упускали случая наказать тех, кто пренебрегал своими обязанностями. Горожане знали, что они могут и должны подать свой голос, когда решается судьба человека, высказать своё мнение о нём.

Но коммуна была совсем не простой общиной. Она состояла из знатных и незнатных горожан. Первых называли по-разному: нобили, патриции, гранды, сеньоры, «большие», «сильные»; вторых — чаще всего просто «народ». И те и другие нена-

283

видели друг друга. Гранды время от времени грозились разрубить своими мечами пополанов, «как мясные туши». Пополаны, лишённые права носить оружие, могли только жаловаться на знать в судах. Вот слова одного из флорентийских пополанов, произнесённые во время судебного заседания: «Гранды — это волки и хищные люди, которые хотят господствовать над народом». Коммуна предъявляла к нобилям особые требования, строго наказывая их за междоусобные стычки и мятежи, трусость, проявленную во время сражения. Совсем обойтись без грандов коммуна не могла: только они умели вести переговоры с иностранными государями, составляли рыцарское войско, покупали дорогие изделия местных ремесленников.

Противоречия между нобилями и пополанами выходили на поверхность не так уж и часто. Они больше походили на угли, тлеющие под толстым слоем пепла. Зато столкновения между разными родами знати происходили почти ежедневно. Взаимные издёвки, ссоры в кабаках, драки между слугами легко перерастали в настоящие войны. Противники запирались в высоких башнях дворцов, похожих на крепости, и проходящие по улицам горожане без удивления смотрели на град камней и стрел, которыми враги осыпали друг друга. Знатные роды как бы постоянно испытывали друг друга «на прочность». Те, кто не выдерживал этого испытания, вытеснялись из коммунальных советов и судебных палат, лишались участия в выгодных торговых предприятиях. Этих людей переставали уважать и бояться. Спасти свою жизнь в таких условиях было не просто, и до преклонных лет доживали сравнительно немногие отпрыски знатных семейств. Сигналом к побоищу могло стать любое неосторожное движение. Один из флорентийских хронистов (составителей средневековых хроник) XIV в. рассказывает о таком случае. На похоронах знатной дамы присутствовали представители двух враждующих партий. Все молча расселись: старики — на скамьях, молодёжь — на циновках у стен. Был жаркий летний день, и один из молодых людей лёгким движением смахнул пот со лба. Тут же несколько десятков его врагов вскочили с мест, схватившись за кинжалы. Они восприняли жест юноши как сигнал к нападению. Немедленно взялась за ножи и другая сторона. С большим трудом старикам удалось развести врагов, запретив им устраивать побоище над гробом почтенной дамы.

Коммуну терзали не только вражда между нобилями и пополанами, кровавые счёты между отдельными знатными родами. Недолюбливали друг друга и жители отдельных городских кварталов, и члены разных ремесленных цехов. В итальянском городе Сиене издевательские прозвища, которыми ещё в XIII в. наделяли друг друга жители разных частей города, продолжают употребляться и сейчас, причём слова эти известны даже трёхлетним малышам.

Итак, коммуна представляла собой общину, в которой все зависели от всех и все воевали против

всех. Острые столкновения были неизбежны: слишком тесно были «прижаты друг к другу» в рамках небольшой общины гордый гранд, в жилах которого текла кровь королей, и бедный батрак, зарабатывавший себе на жизнь возделыванием чужих виноградников; богатый купец, дававший взаймы королям и герцогам, и рыночная торговка, продающая зелень со своего огорода. Поэтому коммуна была очень озабочена тем, чтобы обеспечить единство всего городского населения, придать этому единству наглядный, торжественный вид.

Средневековые горожане очень любили пышные, торжественные процессии и шествия, устраивавшиеся по любому мало-мальски значительному поводу. В день почитания святого, которого считали покровителем города, на улицах появлялись все горожане от мала до велика, нарядно разодетые. Стены домов украшались коврами и гирляндами цветов. Люди выстраивались в колонну. Они несли красивые зажжённые свечи, статуи святых, облачённые в праздничные одежды, флаги и гербы ремесленных цехов и городских кварталов. Открывали шествие, как правило, городские нищие и шуты. Они несли на высоких шестах свои особые знаки — нищенскую суму, погремушку или шутовской колпак. Наделяя каждую группу населения своим гербом, коммуна как бы признавала за всеми право на существование. «Все мы нужны друг другу, — говорили своим соседям и вчерашним врагам умилённые торжественным шествием горожане, — у всех у нас один Бог и один святой защитник».

Потребность горожан в единстве заметна и в деятельности городских советов — высших органов коммунальной власти. Советы насчитывали до нескольких сотен человек, и решения они принимали голосованием. Обсуждения городских дел в советах нередко были очень бурными, но даже после яростных споров решения принимались почти единогласно. Сохранение единства чаще всего было важнее обеспечения личных интересов. Приемлемое для всех решение приходилось искать очень долго, но все знали, что если оно не будет найдено, то платить за упорство обеим сторонам рано или поздно придётся кровью.

Единство горожан олицетворяли также епископ и главный городской собор. Его называли кафедральным, потому что там находилась кафедра — специальное возвышение, на которое поднимался епископ. Размеры и убранство кафедрального собора были предметом особой гордости коммуны. На его строительство обычно не жалели ни времени, ни средств. Епископ же был почитаемой фигурой не во всех коммунах. Многие из западноевропейских средневековых городов пережили полосу длительной борьбы с местными епископами. В тех случаях, когда епископ был феодальным сеньором, хозяином города, коммуны вели с ним ожесточённую борьбу. Дело доходило и до изгнания епископа из города, и до покушений на его жизнь.

Выступления коммун против феодальных сеньоров, не только церковных, но и светских — графов, герцогов, королей, императоров, — историки назы-

284

Городские жители Северной Европы.

вают «коммунальным движением». Это движение начинается в Западной Европе почти повсеместно в конце XI — начале XII вв. в связи с быстрым ростом городов, развитием городских ремёсел и торговли. В Северной Италии и Южной Франции большую роль в успехе коммунального движения сыграло мелкое рыцарство, озабоченное превращением своих земельных наделов, полученных за военную службу, в наследственные владения. Сговорившись с городской верхушкой, эти рыцари не раз обращали оружие против крупных феодальных сеньоров, защищая от их посягательств как права горожан, так и свои собственные привилегии. Многие из рыцарей вскоре переселились в города и дали начало знатным родам южнофранцузских и итальянских коммун. На севере Европы горожане чаще всего не имели такой мощной поддержки со стороны. Поэтому им приходилось бороться с сеньорами в одиночку. Борьба эта оказалась более затяжной и менее удачной, чем в Южной Европе.

Феодальные сеньоры довольно быстро поняли, что молодые коммуны готовы платить за свою свободу немалые деньги. Оказалось, что с городами выгоднее договариваться, чем воевать. Результатом этих договоров стали особые документы, которые историки называют «коммунальными привилегиями». В этих привилегиях закреплялись городские свободы и права, обязанности города и сеньора по отношению друг к другу. Чаще всего города настаивали на своём праве иметь собственный суд, самостоятельно избирать городских должностных лиц.

Важным было также требование частичной или полной отмены контроля сеньора за хозяйственной деятельностью горожан.

Но значение привилегий заключалось не только в этом. Они чаще всего составлялись по образцу вассальной присяги, которую город-вассал приносил сеньору-сюзерену. По средневековым представлениям, вассальный договор могли заключить лишь стороны, признающие друг друга равными и вступившие в союз не по принуждению, а по дружбе и любви. Тем самым сеньоры, дававшие городам привилегии, признавали их равными себе, чего в первую очередь и добивались коммуны.

Так в Западной Европе XII—XIII вв. возникает патрицианская коммуна. Её ядро в каждом городе составляют несколько десятков знатных родов, связанных друг с другом клятвой о взаимопомощи. В Германии подобные коммуны первоначально так и называли — «клятвенные сообщества». Мы видим, что сначала коммуной называли далеко не всё городское население, а только его организованную, политически активную часть. В некоторых западноевропейских странах, например в Германии, патрициат так и не выпустил из своих рук власть в городах, удерживая её вплоть до начала Нового времени. Так же обстояло дело в большинстве швейцарских и французских коммун.

Несколько иной путь прошли итальянские коммуны. В наиболее экономически развитых областях страны, в первую очередь в Тоскане, пополанам, которыми верховодили богатые, но незнатные куп-

285

Городская площадь. С миниатюры XIV в.

цы и банкиры, удалось потеснить старую городскую знать, взяв управление делами в свои руки. Возникла пополанская коммуна. Наиболее ярко с конца XIII в. она проявила себя во Флоренции. Здесь к власти пришли торговые и ремесленные цехи; их представители разделили между собой важные городские должности и доходные посты, издали ряд суровых законов, направленных против грандов. Не нужно думать, что пополанская коммуна была демократическим государством. Знать продолжала играть большую роль в политической жизни Флоренции и после победы богатых пополанов. Правда, теперь нобили должны были записываться в цехи, если они хотели заниматься политической деятельностью. За соблюдением знатью коммунальных законов во Флоренции следили более строго, чем в других коммунах. В пополанских коммунах грань между старой аристократией и незнатными богачами стала быстро размываться: пополанская верхушка роднилась с грандами, перенимала их замашки, презрение к простонародью. Пополанская коммуна была почти так же далека от современных представлений о демократии, как и патрицианская.

Расцвет средневековых коммун пришёлся в Западной Европе на XIII—XV вв. В это время крупные феодальные государства были ещё недостаточно сильны, чтобы подчинить себе богатые и процветающие города. Широкое распространение огнестрельного оружия, больших наёмных армий и развитие заокеанской торговли нанесли сильный удар по независимости и благосостоянию городских коммун. У них не хватало теперь сил ни на ведение войн, ни на защиту своих торговых интересов в заморских землях. Большинство средневековых коммун вошли в состав сильных королевств, таких, как Французское или Испанское. В Германии и Италии многие города, напротив, сохранили свою независимость ценой хозяйственного упадка и застоя.

Время существования городских коммун — одна из самых ярких страниц истории Европы. Во многих европейских странах бережно хранят память о прошлом своих городов, реставрируя отдельные средневековые здания и целые улицы; есть даже небольшие городки, полностью сохранившие свой прежний облик. В таких городках достаточно кинуть монету в щель специального автомата — и старая коммунальная мельница начинает вращать своими крыльями, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее... Кажется, что крылья эти движутся не спрятанным мотором, а самим ветром Истории.

Но память о средневековых коммунах хранят не только живописные улочки старого Дубровника, величественные соборы Милана и Кёльна, забавные игрушки немецких городков-музеев. Коммуна, зажатая своими стенами и рвами на крошечной территории, смогла вырастить и воспитать нового человека, которого она подарила новой Европе. Этот человек с любопытством присматривался ко всему окружающему. Он был жаден не только до денег, но и до знаний и полезных навыков. Преследуя личные интересы, он не забывал и о своих обязанностях перед обществом. Коммуна научила его тому, что честным и трудолюбивым человеком быть выгоднее, чем лентяем и вором. Горожанин стал принимать важные решения без оглядки на Бога и короля, опираясь на свой разум, опыт и смётку.

В конце средневековья городская коммуна постепенно уходила в прошлое, но детям её, вырвавшимся на просторы мира, суждена была большая и широкая дорога. Они открывали новые земли, приникали к окуляру микроскопа, изобретали паровые машины, бумажные деньги, задумывались о равенстве людей и справедливом общественном устройстве... Крутятся, крутятся крылья старой коммунальной мельницы... Она ещё не перемолола всё грубое зерно в чистую муку. Бросим и мы на прощанье свою монету в автомат: встреча со средневековой коммуной — незабываемая встреча.

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ КУПЕЦ. ТОРГОВЫЕ КОМПАНИИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЫ

Человечество стало обменивать, покупать и продавать товары, едва освободившись от оков первобытности. Торговля процветала во многих странах ещё задолго до начала Средних веков. Но на фоне бурного развития городов, ремёсел, на фоне обогащения культуры, науки и техники выдающимися достижениями человеческой мысли купец (т. е. торговец) становится одной из самых ярких и замечательных фигур эпохи.

В период раннего средневековья, в ту пору, когда на развалинах Западной Римской империи, словно грибы после дождя, начали появляться варварские королевства, наиболее оживлённую торговлю вели купцы арабских стран Азии и Северной Африки, Индии и Китая, а также Византии — государств, давно славящихся многолюдными городами и искусными ремесленниками. В VII—X вв. суда арабских купцов бороздили воды Средиземного моря и Индийского океана. По их берегам основывались фактории (поселения торговцев). С восточного побережья Африки вывозились рабы и слоновая кость. Удавалось достигать берегов Индии и даже Китая.

В XI в. на мировой арене появляется, наконец, европейский купец. Простор для его деятельности был уже достаточно велик: несмотря на господство натурального хозяйства, всё больше людей нуждались в разнообразных изделиях и товарах, которые доставляли издалека. Закипела торговая жизнь на морях Южной и Северной Европы, крупных реках, на сильно обветшавших, но сохранившихся с римских времён дорогах.

По мере перехода от раннего средневековья (V— XI вв.) к развитому (XII—XV вв.) и позднему (XVI в. — середина XVII в.) облик купца существенно изменялся.

Купец раннего периода был воинственным человеком. Торговля и грабёж шли в то время рука об руку. Особенно это касается жителей Скандинавии — викингов, воинов-мореплавателей, наводивших страх на население многих стран Европы. Если грабительская операция заканчивалась неудачно, викинг был готов торговать или обменивать заранее припасённые товары на нужные ему вещи. И наоборот, когда чисто торговая поездка скандинава не давала желаемых плодов, он мог просто-напросто ограбить местных жителей.

Однако и купцы, брезговавшие разбоем, всегда должны были быть начеку. Отправляясь в путь по торговым делам, они подвергали себя множеству опасностей и лишений. Особенно рискованным было морское путешествие: тут и «морская болезнь», и бунт вечно недовольных матросов, и морские бури, ежегодно отправлявшие на дно десятки купеческих судов. «Счастливчик», чьи товары после крушения судна волны выбрасывали на берег, был вынужден уступать своё добро местному феодалу, в неволю к которому могли попасть и спасшиеся люди. Разные неожиданности поджидали купца в незнакомом краю.

Не меньше трудностей испытывал купец, передвигавшийся по суше. Дороги чаще всего находились в плачевном состоянии. Проложенные по глинистой или болотистой почве, после каждого дождя они превращались в грязную топь с бесчисленными рытвинами и ямами; лошади проваливались в них по грудь, повозки вязли по ступицу. Даже в XVI в. купцу приходилось всё время изменять маршрут, пробираться в объезд полями, без конца расширяя вытоптанное пространство. Большинство рек приходилось преодолевать вброд, рискуя испортить товары. Настоящие каменные или деревянные мосты и в позднее средневековье встречались крайне редко, а за проезд по ним платили дорожную пошлину и «мостовые» деньги.

Ещё более обременительные поборы взимались с купца в пору феодальной раздробленности при пересечении границы очередного герцогства или графства. Но даже уплата всех этих денег не защищала торговые караваны от нападений и грабежей. Феодалы-разбойники, выступая перед королевским судом, признавались, что они нападали на купцов, уже собрав с них обычную подать. К тому же сельская местность кишмя кишела беглыми солдатами и бродягами. Всякий путник мог подвергнуться их нападению, особенно если при нём было много денег или товара. Да и прибывшего к цели своего путешествия купца ожидал далеко не радушный приём. Во многих городах местные ремесленники сами торговали своими изделиями, а товар приезжих торговцев скупался лишь оптом, в ограниченном количестве и в строго определённое время. Чувствуя себя не совсем уютно в чужом городе, иногородние и иностранные купцы обычно останавливались на особых городских торговых подворьях, где также хранились их товары. Поистине в жизни купца было много опасностей и случайностей.

Несмотря на это, ряды торговцев множились. Надежда на большую прибыль, возможность разбогатеть, повидать заморские страны заставляли пренебрегать трудностями, влекли в торговлю предприимчивых и азартных людей, искателей приключений. Кто из них не рассчитывал на баснословный доход, который могла принести удачная торговля, даже если начать ею заниматься с небольшими наличными средствами?

287

Уже в начале XI в. в одном литературном источнике, характеризующем разные профессии, в уста купца вложены следующие слова: «Я полезен королю, знати, богатым и всему народу. Я вхожу на корабль со своими товарами и плыву в заморские края, продаю товар и приобретаю ценные вещи, коих здесь нет. Я провожу их с большим риском, подчас терплю кораблекрушения, теряя всё своё имущество и едва спасая собственную жизнь... Я продаю дороже, чем сам купил, с тем чтобы получить кое-какую прибыль и прокормить жену с детьми».

Однако в представлениях современников купец не сразу занял достойное место. Он, как и любой горожанин, первоначально выпадал из традиционной схемы феодального общества, которое разделялось на «тех, кто молится» (духовенство и монахи), «тех, кто сражается» (рыцарство), и «тех, кто пашет землю» (крестьяне). Постепенно реальная жизнь брала своё. Развиваясь вместе с городами, в конце XIII в. купечество достигло своего расцвета. Общественная значимость купца стала очевидной. В появившемся в это время «Сказе о купцах» говорилось:

Чтобы могла страна всем нужным ей снабдиться,

Приходится купцам в поте лица трудиться,

Чтоб всё, чего в ней нет, привезть со стороны.

Преследовать же их не должно без вины.

Поскольку по морям скитаясь беспокойным,

Везут в страну товар, за что любви достойны.

Охваченные жаждой наживы, стремлением приумножить свой капитал, купцы часто становились ростовщиками, т. е. одалживали деньги под проценты. Хотя католическая церковь в XII в. официально запретила христианам заниматься ростовщичеством, это явление было широко распространено в средние века и становилось причиной общественного недовольства купцами. Ростовщики — излюбленные персонажи средневекового городского фольклора. В одном из немецких городских рассказов (так называемых шванков) даже чёрт не несёт умершего ростовщика в ад, а брезгливо хватает его за ноги и бросает в бездну. Во многих шванках жестоко бичуется и наказывается жадность купцов. В известном рассказе купец не может спокойно выносить того, что приходится кормить слуг и тратить на них припасы. «Страдалец» притворяется мёртвым, надеясь, что от горя прислуга ничего не сможет в рот взять. Когда расчёт не оправдался, купец «оживает», но слуги, приняв воскресшего за демона, убивают его.

Многие крупные купцы становились откупщиками. Они выплачивали вечно нуждающемуся в средствах государству определённую сумму денег и за это получали (откупали) право собирать налоги с населения в свой карман. Благодаря купеческой напористости он никогда не пустовал и потраченные на откуп деньги возвращались сторицей.

Не красили средневековых купцов и «увлечения» монетной спекуляцией. Повсеместно торговцы старались извлечь выгоду из несовершенства техники чеканки денег. Поскольку монеты отбивались молотом, удары которого были неравной силы, края монет получались неодинаковыми. К тому же различалась и доля золота в монетных сплавах. Ловкие купцы сортировали монеты по весу: самые лёгкие пускали в оборот, а более полновесные удерживали, чтобы обточить их или обработать царской водкой. Добытое таким образом золото плавили в слитки и присваивали.

Честными и не очень честными способами купцы богатели. В зените средневековья они представляли уже значительную социальную силу. Богатые коммерсанты, занимавшиеся дальней сухопутной или морской торговлей, составили основу патрициата городов (см. ст. «Бюргер» и «Цех»). Купец стремился вложить свои деньги в земельные участки и здания и тем самым уберечься от полного разорения в случае неудачи очередной торговой сделки.

К огорчению купцов-патрициев, в феодальном обществе богатство ещё не гарантировало престижа, который давало знатное происхождение. Стремясь к максимальной роскоши, купцы стали строить каменные дома и даже дворцы, с особым шиком обставлять внутренние покои, предаваться охоте и другим рыцарским развлечениям, соревнуясь друг с другом в изысканности костюмов. В 1462 г. городской совет Аугсбурга в качестве наказания за растрату городских денег запретил патрицию и купцу Ульриху Дендриху надевать на себя меха соболя, куницы, бархат, носить драгоценные каменья. Трудно было сильнее уязвить его самолюбие.

Влияние крупных купцов росло. Наиболее преуспевающие из них стали приобщаться к большой политике. Масштабность мышления, выработанная в делах торговли, оказывалась при этом чрезвычайно полезной.

В развитом средневековье в Европе сформировались особые торговые «перекрёстки». В Средиземноморье находился один из них, связывавший Испанию, Южную Францию, Италию между собой, а также с Византией и странами Востока. Огромную роль здесь играли торговцы Генуи и Венеции. Про жителей этих городов говорили: «Весь народ — купцы!» С Востока привозили предметы роскоши, пряности, квасцы, вино, зерно. С Запада на Восток доставляли сукна, другие виды тканей, золото, серебро, оружие.

Другой купеческий регион охватывал Балтийское и Северное моря. В торговлю вовлекались Северо-Западная Русь, Польша, страны Прибалтики, Северная Германия, Скандинавия, Фландрия, Брабант, Северные Нидерланды, Северная Франция, Англия. Здесь торговали рыбой, солью, мехом, шерстью, льном, пенькой, воском, смолой, лесом, позднее — зерном. В XIV в. купцы более 70 немецких городов образовали торговый союз — Ганзу, которая на долгое время обеспечила им преимущества в торговле, не останавливаясь даже перед военными действиями против соперников.

Купеческие союзы городов Западной Европы назывались гильдиями и сильно походили на ремес-

288

ленные цехи (см. ст. «Цех»). Вступить в гильдию позволяли взнос в общую кассу и пирушка для товарищей. Гильдии возглавляли старейшины, а порядок в них регулировался уставом. Они возникли уже в конце XI — начале XII вв. в Англии, Германии, Фландрии, Франции. Их члены сообща охраняли перевозимые товары от разбойников, вместе добивались расширения своих прав в посещаемых городах, помогали друг другу в случае утраты товаров, могли выкупить попавшего в плен собрата. Особыми привилегиями обладали члены гильдий в родном городе. Они имели монопольное (т. е. исключительное) право на наиболее доходную — розничную продажу импортных товаров. (Отметим, что в России с XVIII в. термином «гильдия» стали называть сословные объединения купцов, выделяя в зависимости от размера их капитала три гильдии.)

С XII в. жизнь европейского купечества неразрывно связана с ярмарками — ежегодными торгами, на которые съезжались купцы разных стран. В XIII в. наиболее знаменитые ярмарки устраивались во французской Шампани. В XVI в. прославились Лионские ярмарки. В Лондон купцов манила ярмарка, приуроченная к празднику Св. Варфоломея, в Венецию — ярмарка Вознесения. Здесь купцы продавали свои товары и делали покупки, узнавали о ценах в разных странах, у менял (будущих банкиров) обменивали монеты одной страны на деньги другой, заключали сделки и основывали компании. Что только не продавалось на ярмарке! Вот список покупок, которые приказала сделать на Лионской ярмарке одна высокородная особа: «...пряности, конфеты, сахар, бочонок мальвазии, тюк миндаля, столько же риса и марсельских фиг, много солёной рыбы к великому посту — тунцов, трески, дельфинов и анчоусов, шафран, три стопы тонкой белой бумаги, 60 фунтов парижского льняного полотна, тесьму, ленту, иголки, зеркала, ошейники для борзых псов, перчатки для соколиной охоты...» Закончив все дела, купец мог отдохнуть: на ярмарке развлекали народ жонглёры и плясуны, бродячие музыканты и актёры. Устраивались фейерверки, иллюминации.

Среди купцов было много образованных людей. Серьёзно рассчитывающий на успех купец должен был знать грамоту и счёт, иностранные языки, иметь представление о законах и обычаях других стран, разбираться в юриспруденции и морском деле. Не случайно в XIII—XIV вв. западноевропейское купечество создавало свои особые, так называемые гильдейские школы. Активно занимаясь торговлей, купцы невольно помогали развитию разных наук, особенно географии. Почти все первые путешественники были купцами. Венецианец Марко Поло, много лет путешествовавший по Китаю и Центральной Азии, описал свои впечатления в книге, которая издавалась в Европе на многих языках. Русский купец Афанасий Никитин, первым из европейцев побывавший в Индии, оставил интереснейшие записки — «Хождение за три моря».

К позднему средневековью торговля начинает

Торговое судно.

289

тесно переплетаться с финансовой и промышленной деятельностью. Многие купцы, менялы, ростовщики накопили большие суммы денег. Нередко они открывали первые банковские конторы, брали деньги на хранение, выдавали кредиты, через своих агентов переводили заинтересованным купцам деньги из одной страны в другую. Первые банки возникли в городах Северной Италии — в Ломбардии. (Сегодня об этом напоминает слово «ломбард», обозначающее современное кредитное учреждение.) Торговые и финансовые сделки стали тщательно оформляться, в обиход вошли векселя (письменные долговые обязательства). Богатый купец мог не трястись на корабле или в повозке, а избежать утомительного путешествия, оставшись в своей конторе, откуда и руководил своими агентами в нескольких городах.

Путешествие Марко Поло (с каталонской карты).

Предприимчивый коммерсант привозит издалека или скупает у местных крестьян какое-либо сырьё (например, шерсть) и раздаёт его на переработку ремесленникам. Получив готовую продукцию (например, ткани), купец пускает её в продажу. Ремесленники, получая от купца-предпринимателя сырьё и плату за труд, постепенно превращаются в наёмных рабочих, купец всё больше напоминает буржуа. Так складывается рассеянная мануфактура (т. к. работники не сосредоточены в одном помещении) — первое капиталистическое предприятие.

В то же время купеческие гильдии вытесняются торговыми компаниями — особыми организациями купцов. Компании также создавались для того, чтобы вести торговлю с наименьшим риском. Если корабль для перевозки товаров нанимали несколько купцов сообща, то в случае кораблекрушения убытки раскладывались поровну и были терпимы для каждого компаньона. В отличие от гильдий компании были малочисленны и создавались на определённое, подчас непродолжительное время.

Самые первые торговые компании появились в итальянских городах (Генуя, Венеция, Флоренция

и др.) ещё в XII в. и состояли всего-навсего из двух человек. Купец или банкир (часто это было одно лицо), владелец денежного капитала или корабля оставался на родине, а купец-навигатор вёз и сбывал товары на чужбине. 3/4 полученной прибыли доставалось владельцу капитала, а купец-навигатор, подчас рисковавший жизнью, мог рассчитывать лишь на 1/4 часть. Если капитал вносился обоими компаньонами, то и прибыль делилась пропорционально взносам. Позднее число компаньонов увеличилось. Часто ими становились представители родственных семей. Благодаря своим большим денежным фондам компании включались в банковские операции, в промышленное производство.

Значение торговых компаний резко выросло после великих географических открытий, которые привели к небывалому расширению мировой торговли. В её орбиту вовлекались огромные территории стран Азии, Америки, Африки.

В XVI в. наиболее знаменитые торговые компании действовали в Англии, где зарождение капиталистического производства шло самыми быстрыми темпами. Стремительно развивающиеся английские мануфактуры выпускали товары, пригодные для экспорта. Правительство давало самым богатым купцам монопольное право торговать с каким-либо регионом. Об основных направлениях торговли говорят названия самых знаменитых компаний: Восточная, Московская, Марокканская, Левантийская, Гвинейская. О какой-либо конкуренции не могло быть и речи. Цены росли как на дрожжах, а коммерсанты получали огромные барыши. Это позволяло компаниям вносить большие платежи в казну и даже давать взаймы коронованным особам.

В 1600 г. основывается Ост-Индская компания, получившая право торговать с Индией и соседними странами. В распоряжении коммерсантов были самые быстроходные английские суда. На них вывозили изделия английского производства, особенно шерстяные ткани, а ввозили помимо предметов роскоши сырьё — хлопок-сырец, сахар, селитру, красители и др.

Осваивая новые рынки сбыта, торговые компании часто готовили почву для колониальных захватов. Не случайно свои торговые поселения в Индии англичане превращали в крепости. Торговые компании начали сходить со сцены уже в начале Нового времени, уступая место новым, более соответствующим капиталистической эпохе формам коммерции.

Коммерческая деятельность торговых компаний Западной Европы периода позднего средневековья ознаменовала вершину предприимчивости средневекового купца.

Ярко выраженными чертами характера европейского купца стали цепкость ума, выносливость и жизнестойкость, упорство в преодолении трудностей, смелость и решительность, предприимчивость, стремление к обогащению. Будучи тесно связан с феодальным укладом, купец выступил на закате Средневековья провозвестником нового социально-экономического порядка — капитализма.

290

БЮРГЕР

Бюргер (от немецкого слова «бург» — замок, крепость, город) — житель западноевропейского средневекового города. Как и рыцарь, монах, крестьянин, бюргер — одно из главных действующих лиц средневековой истории.

Раннее средневековье было аграрной (сельскохозяйственной) эпохой. Большинство старых античных городов было разрушено и влачило жалкое существование. Однако в X—XI вв. в Западной Европе произошли важные изменения. Из среды крестьян, в свободное время мастеривших нужные им вещи — одежду, орудия труда, кухонную утварь, — выделились умельцы, сделавшие ремесло своим главным занятием и оставившие крестьянский труд.

Постепенно ремесло отделилось от земледелия и стало занятием особой группы людей — ремесленников. Недовольные высоким оброком, которого требовал феодал, мастеровые люди убегали из поместий, бродили, а затем основывали поселения на перекрёстках дорог, у речных переправ и вблизи удобных морских гаваней. Новые жилища строились у стен больших монастырей и замков знатных феодалов, среди развалин римских крепостей. Здесь всегда можно было купить ремесленные изделия. Сюда приезжали, а вскоре и стали жить здесь купцы. Именно в эти поселения спешили крестьяне из окрестных деревень, чтобы продать продукты сельского хозяйства и купить нужные вещи.

Потомки обитателей этих поселений — зависимых крестьян и деревенских ремесленников, бежавших или переселившихся по соглашению со своими господами в город, рождающийся на их глазах, — и были первыми бюргерами.

Города росли как центры ремесла и торговли. Уже в XI в. возродились древние и возникли новые города в Италии и на юге Франции. В Германии возникло много городов по берегам больших судоходных рек — Рейна и Дуная. Появились города и в других странах Западной и Центральной Европы.

Возникнув на земле феодалов и церкви, средневековые города оказались под их властью. Сеньоры требовали от горожан многочисленных пошлин: за проход в город, за провоз товаров, за право строить дома, за право торговать. Сеньор вершил суд над горожанами, мог призвать их к себе на службу в городское ополчение. Поэтому первое время бюргеры были бесправны, как и сельские жители.

Но в городах быстрее, чем в деревнях, рос дух независимости. Ведь средневековый ремесленник был владельцем собственной мастерской и созданной им продукции. Горожане не так сильно, как крестьяне, были связаны с землёй. Наконец, у многих из них были деньги — мощная сила, не уступавшая подчас мечу.

В X—XIII вв. развернулась отчаянная борьба горожан против сеньоров за независимость, за право на самоуправление. Феодалы крепко держались за свои владения, приносившие им доходы, но всё же

вынуждены были смириться с выходом городов из-под их подчинения.

В борьбе с феодалами города окрепли, а городское сословие (бюргерство) превратилось в значительную общественную силу. Ремесленники объединились в цехи, а купцы — в гильдии. Городская община (коммуна) избирала городской совет для управления городом. Члены этой общины обрели личную свободу и связанные с ней привилегии — быть подсудными только городскому суду, распоряжаться городским имуществом. Свободный дух города притягивал, как магнит. Сюда бежали зависимые крестьяне со всей округи. Обычно, прожив в городе один год и один день, бывшие крепостные получали свободу и становились полноправными бюргерами. Видимо, эти счастливчики и сложили известную средневековую поговорку: «Городской воздух делает свободным». Лишь в XIV—XV вв. городские ворота стали закрываться перед искателями свободы.

После освобождения от власти феодалов в городах на первый план вышло имущественное неравенство. Хотя борьбу с сеньорами вели все горожане, полностью воспользовалась её результатами лишь городская верхушка — так называемый патрициат. В него входили представители самых богатых городских родов — купцы, ростовщики, владельцы крупных строений. Патрициат верховодил в городском совете и вершил власть, опираясь на своё богатство, в своих интересах. Нужды простых горожан не учитывались, и им жилось почти так же несладко, как и при феодалах. Патрициат, быстро забыв свою ненависть к прежним сеньорам, перенял их замашки, манеры, любовь к роскоши и презрение к простым людям. Произошла так называемая феодализация патрициата. Бюргеры, не входящие в состав патрициата и закалённые опытом предыдущей борьбы с сеньорами, с оружием в руках выступали против городских патрициев. В борьбе за власть и равноправие в городе участвовали и притесняемые цеховыми мастерами подмастерья, недовольные своими хозяевами. Городская жизнь бурлила: одни бюргеры богатели, процветали, занимали важные посты в городском управлении, другие беднели, разорялись, попадали на обочину жизни.

Одновременно с патрициатом на другом полюсе городской жизни сложилась группа населения, состоявшая из неудачливых подмастерьев, подёнщиков, нищих, которая называлась плебейством. Место между патрициатом и плебейством занимали средние слои городского населения — объединённые в цехи ремесленники, мелкие и средние торговцы. В результате слово «бюргерство» стали употреблять не только в широком смысле — «все горожане», но и в узком — «средние слои городского населения».

Несмотря на внутригородские конфликты и

291

Висячий замок

с ключом.

Средневековые

ключи.

сравнительную малочисленность (даже в XIV— XV вв. население крупнейших городов Германии Любека и Ростока составляло лишь 20 тыс. жителей; город с 10 тыс. жителей считался значительным; немало было городов, где обитали 2—3 тыс. горожан), бюргеры осознавали свою сословную общность и достигли немалого экономического могущества и политического влияния. Это возрастающее влияние городов учитывали европейские монархи. В борьбе с крупными феодалами они пытались привлечь бюргеров на свою сторону. Сделать это было несложно, так как горожане были кровно заинтересованы в централизации страны. Особым доверием к бюргерам отличался, например, французский король Людовик XI (см. ст. «Людовик XI»), сыгравший большую роль в объединении Франции. Облачившись в простую одежду, Людовик XI любил бродить по городским площадям, прислушиваясь к разговорам бюргеров. Одним из помощников короля был парижский купец Тристан Пустынник, ближайшим советником слыл брадобрей Оливье. В некоторых странах бюргеры привлекались к государственному управлению. В Англии это впервые произошло в 1265 г., когда в состав только что созданного парламента вместе с представителями феодалов и духовенства вошли по два бюргера от каждого города. Король Франции Филипп IV Красивый в 1302 г. пригласил по два депутата от каждого города в Генеральные штаты (государственный орган, подобный английскому парламенту). И парламент, и Генеральные штаты должны были помогать королям в управлении государством, главным образом назначать налоги.

Но королевская милость к бюргерам была непостоянной. Тот же Филипп IV опасался чрезмерного усиления бюргерства, верхушка которого по образу жизни начинала напоминать феодалов. По его указу бюргерам запрещалось носить мех горностая, белки, украшать платье золотом и драгоценными камнями, пользоваться в домашнем обиходе восковыми свечами. Этот же указ устанавливал и максимальное количество блюд, которые горожане могли подавать у себя дома. И даже «друг бюргеров» король Людовик XI предал горожан Льежа, восставших по его же наущению против Карла Смелого, как только политические интересы короля изменились.

Если в Англии и Франции бюргеры сыграли важную роль в политическом объединении страны, то в Германии, где такого объединения не произошло, сила и значение бюргерства выразились в создании влиятельных союзов торговых городов. Самым знаменитым из них была так называемая Ганза (торговый и политический союз), объединившая купцов более 70 немецких городов и взявшая в свои руки всю международную торговлю на севере Европы.

Постоянная борьба за свои права закаляла бюргеров, укрепляла в них чувство собственного достоинства. Крепкие стены и башни защищали их от недругов. Монументальное здание ратуши и величественный собор на рыночной площади наглядно

292

свидетельствовали о завоеванных горожанами вольностях и правах. Бюргеры ревностно отстаивали свои права и уверенно смотрели в будущее. У них был трезвый практический ум, они ощущали созидательную силу труда, особенно ценили человеческую смекалку. Бюргеры любили тот пёстрый будничный мир, который их окружал повседневно и полноправными хозяевами которого они были. Не рыцарские замки с их тяжёлым великолепием, не угрюмые монастыри, но городской рынок, ремесленная мастерская, скромный и опрятный домик, купеческий корабль, цеховой погребок были их привычной средой. Здесь протекала их жизнь в борьбе, труде, а подчас и в шумном веселье. Всем этим суконщикам, бочарам и сапожникам, создавшим величие средневековых городов, не было решительно никакого дела до изысканного придворного этикета.

Знаменитый немецкий поэт Ганс Сакс (1494— 1576) воспел этот столь хорошо знакомый ему бюргерский уклад жизни. В своём сочинительстве гражданин Нюрнберга был столь же старателен, как и в своём сапожном ремесле. В «Похвальном слове городу Нюрнбергу» поэт рассказал потомкам о количестве и состоянии городских улиц и каменных мостов, городских ворот, колодцев и часов, о специальностях нюрнбергских ремесленников и ярмарках, восславил своих земляков — строителей, ваятелей, живописцев, печатников.

Дети бюргеров с раннего возраста приобщались к миру взрослых, помогали родителям. Бюргерские занятия требовали специальных знаний, получить которые можно было лишь в школе. Городские школы появились в Германии уже к XIII в. В первых школах преподавание велось на латинском языке, и учиться могли лишь дети городской верхушки. К XV в. были открыты по-настоящему бюргерские школы, доступные детям всех граждан. Дети поступали в школу с 6—7 лет, мальчики и девочки обучались совместно. Дети бюргеров учились читать, писать, составлять деловые бумаги, занимались арифметикой; особое внимание уделялось изучению мер и весов, монет различного достоинства. Экзаменов не было; каждый учился столько, сколько считал нужным. Посидев на занятиях, дети спешили в лавки и мастерские родителей. Учителя также в основном были из бюргеров. Особенно прославился своим искусством письма Иоганн Нойдерфер — учитель письма и арифметики из Нюрнберга, сын скорняка, положивший начало целой династии городских учителей.

На исходе средних веков бюргерство переживало далеко не лучшие времена. Уходили в прошлое старые городские порядки, менялся привычный уклад жизни. В торговле и производстве верховодили новые, энергичные и предприимчивые люди. Часть бюргеров смогла приспособиться к новым веяниям и примкнуть к этим людям, войти в нарождающийся класс буржуазии. Многие разорялись, становились наёмными работниками. Другие ещё долго (в Германии вплоть до XIX в.) продолжали цепляться за старые городские обычаи, надеяться на возврат былых славных времён. Эта группа городского населения отвергала всё новое, препятствуя преобразованиям. Вероятно, поэтому в современном обиходе слово «бюргер» приобрело ещё одно значение. Так могут назвать человека, боящегося перемен, мещанина, обывателя. Но это переносное значение не должно заслонить от нас образ другого бюргера, сыгравшего такую важную роль в развитии общества в средневековую эпоху.

ЦЕХ

Цех — союз ремесленников одной или родственных специальностей в средневековом европейском городе. Средневековые города рождались и росли как центры ремесла и торговли. Становление городов сопровождалось для горожан-ремесленников множеством трудностей и опасностей. Нужно было бороться с феодалами, на землях которых возникли города. Ни один из этих сеньоров и не помышлял о вольностях для свободолюбивых бюргеров. Лишь объединение сил позволило дать отпор нападкам феодалов и их наместников. Такое объединение было необходимо и для защиты городских ремесленников от конкуренции со стороны их коллег из соседних деревень и городов. Долгое время покупателей ремесленных изделий было мало. Привлечь покупателя или заказчика считалось большой удачей. Из-за этого соперничали городские и сельские мастера. Союз ремесленников мог не только прогнать чужаков с городского рынка, он гарантировал высокое качество изделия — главный

козырь в борьбе с соперниками. Общие интересы подталкивали мастеров к созданию союзов, получивших название «цех».

Первые цехи появились почти одновременно с самими городами: в Италии — уже в X в. (здесь они частично унаследовали традиции древнеримских ремесленных коллегий), во Франции, Англии, Германии — с XI — начала XII вв. Среди ранних цехов известен, например, парижский цех свечников, возникший в 1061 г. Больше всего в средние века было цехов, занимавшихся производством пищевых продуктов: цехи булочников, мельников, пивоваров, мясников и т. п. Много цехов занималось изготовлением одежды и обуви: цехи портных, скорняков, сапожников. Важную роль играли и цехи, связанные с обработкой металлов и дерева: цехи кузнецов, столяров, плотников и т. п. Известно, что в союзы объединялись не только ремесленники; существовали цехи городских врачей, нотариусов, жонглёров, учителей, садовников, могильщиков.

293

Мастерская портного.

Гравюра. Конец XVI в.

"Портрет портного".

Джамбаттиста Морони. 1570 г.

Схожие объединения — гильдии — создавали купцы, а в Англии гильдиями назывались и собственно цехи.

Полноправными членами цехов были только мастера, работавшие в собственных мастерских вместе с помогавшими им подмастерьями и учениками. Главным органом управления цеха было общее собрание мастеров. Оно принимало устав (статут) цеха и избирало старшин, которые и следили за соблюдением цеховых порядков. Именно цеховые уставы позволяют узнать многое об устройстве и жизни цехов. Цеховые правила отличались особой строгостью. Они были направлены на поддержание высочайшего качества изделий. С этой целью запрещалось использовать недоброкачественное сырьё. Например, в шёлкоткацких цехах не допускалось употребление шёлка-сырца, в котором имелись узлы, т. к. из него получалась ткань низкого качества. Запрет был наложен и на использование растительной краски — вайды, которую в средние века называли дьявольской. Ремесленник, выпустивший плохое изделие, позорил весь цех, поэтому его строго наказывали. Самым обыденным наказанием были штрафы, которые шли в кассу цеха. В Лондоне пекаря, продавшего булку неполного веса, могли посадить в клетку и возить по городу для всеобщего осмеяния.

Другой важной заботой цехов было поддержание равенства их членов. Для того чтобы одни мастера не обогащались за счёт других, цеховые правила закрепляли одинаковые для всех мастеров условия в производстве и продаже изделий. Каждый цех устанавливал для своих членов размеры мастерской, количество размещённых в ней приспособлений и станков, число работающих подмастерьев и учеников. Цеховой устав определял объём материала, который мастер имел право приобрести для своей мастерской (например, сколько кусков ткани мог закупить портной). В некоторых цехах, производство которых нуждалось в дорогом или редком привозном материале, сырьё закупалось коллективно и поровну распределялось между членами союза. Мастерам запрещалось переманивать друг у друга подмастерьев и сманивать заказчиков. Во многих цехах мастерам не разрешалось даже выбегать на улицу и зазывать заказчиков и покупателей к себе в мастерскую. Выставка в окне мастерской не должна была быть слишком высокой и пышной, чтобы не затмевать витрины соседей. Цеховые правила учитывали семейное положение мастера. Холостой ремесленник не мог брать столько же работы, сколько семейные мастера, которые должны были содержать жену и детей, т. к. холостяк мог отбить у них клиентов. Многие цехи имели общие склады, мельницы, красильни и т. п. Чужие, внецеховые ремесленники безжалостно изгонялись с городских рынков. А в Германии даже существовало так называемое право заповедной мили. В соответствии с ним город запрещал на определённом расстоянии от своих стен заниматься некоторыми ремёслами. Сельские мастера лишались возможности соперничать с городскими.

294

По мере развития средневекового города число цехов росло. К середине XIV в. в Париже, например, было уже около 350 ремесленных цехов, в Лондоне — 60, в Кёльне — 50. Цехи дробились. Чем уже была специализация мастера, тем большего совершенства достигал он в своём ремесле. Сапожное дело разделилось на несколько цехов, выпускавших разные виды обуви. Среди кузнецов в отдельные цехи выделились мастера, ковавшие подковы и лемеха плугов, и ремесленники, ковавшие мечи; особый цех составили ножовщики. Некоторые цехи ограничились изготовлением одного-единственного изделия: цехи кошелёчников, перчаточников, седельщиков. Особые цехи образовали портные, шьющие новую одежду, и портные, занимающиеся починкой старой.

Цех объединял бюргеров не только в труде, но и в других областях жизни. Он участвовал в охране города и выставлял свой отряд в городское ополчение. Каждый цех имел своего покровителя — святого, а часто и свою церковь или часовню. Цех осуществлял взаимопомощь, помогал нуждавшимся мастерам и их семьям в случае болезни или смерти кормильца.

Каждый ремесленный союз имел свой герб и своё знамя, строил своё особое здание, где заседали старшины и время от времени рядовые члены цеха собирались на совет или на пирушку. Многие цехи имели свои оркестры и танцы. В большие праздники работа замирала, а в положенный час начиналось торжественное шествие. Каждый цех шёл особой колонной под развевающимися знамёнами с эмблемами ремесла. Сложенные ремесленниками песни разливались на всю улицу. Песни сменялись массовыми танцами. Своей пляской особенно славились нюрнбергские ножовщики. Они располагались широким кругом и, ритмично двигаясь, бросали вверх ножи, которые затем на лету ловко подхватывали. В веселье забывались горести напряжённых трудовых будней.

К XIV—XV вв. цехи достигли наивысшего расцвета. Перед этим цеховым мастерам пришлось выдержать нелёгкую борьбу за доступ к городскому управлению. После высвобождения городов из подчинения феодалам власть в них захватил патрициат (представители наиболее знатных и богатых городских родов), игнорирующий интересы рядовых бюргеров. Цехи, значительно окрепшие к этому времени, поднимали вооружённые восстания против городской верхушки. Борьба шла с переменным успехом. В одних городах, где ремесленное производство получило большое развитие, победили цехи (Кёльн, Базель, Флоренция и пр.). В других, где ведущую роль играли широкомасштабная торговля и купечество, победителем из борьбы вышел городской патрициат (Гамбург, Любек, Росток и другие города Ганзейского союза). Известны случаи, когда это противостояние, которое иногда называют «цеховыми революциями», завершалось полюбовными соглашениями между городской верхушкой и наиболее влиятельными цехами. А такие цехи, отличающиеся силой и богатством («старшие», «боль-

Висячий замок с ключом. Богемия. XVII в.

"Кузнецы". Миниатюра. 1300-1330 гг.

295

Курильница.

Германия. XVI в.

Мастеровые у печи. Гравюра. 1560-е гг.

шие»), выделились во всех крупных городах. Наряду с ними существовали и более бедные («младшие», «малые»). Ведь не мог союз кожевников, заказчиками которого были простые крестьяне и скромные горожане, сравниться с цехом ювелиров, имеющим дело с дорогими металлами и драгоценными камнями, обслуживающим состоятельных феодалов и городских патрициев.

В первые века существования цехов ремесленник-мастер, его подмастерья и ученики совместно трудились и одинаково дорожили честью своего цеха. Прилежный ученик со временем мог стать подмастерьем, а способный подмастерье мог получить звание мастера. Постепенно положение их ухудшалось. Безотрадной была доля ученика-подростка. Мастер не торопился обучить его секретам своего ремесла. Первые несколько лет ученичества мальчика не допускали ни к каким ремесленным работам. Он убирал помещение, чистил платье и обувь хозяина и членов его семьи, был на побегушках, безропотно исполнял все поручения мастера и его жены, угождая им исполнительностью и беспрекословным послушанием. Постепенно ученика начинали допускать к работе в мастерской, сначала доверяя самые простые вспомогательные работы, а позднее приучая к более трудному делу. Ученики должны были безропотно сносить крутой нрав и сварливость хозяев. Не случайно договоры о найме учеников учитывали возможность бегства или гибели мальчика в доме мастера. Беглый ученик чаще всего был обязан вернуться к прежнему хозяину, чтобы отбыть весь срок своего ученичества. В последний день ученик получал от мастера удостоверение, свидетельствующее о том, что отныне он может стать подмастерьем и получать от мастера вознаграждение за свою работу.

Ближайшими помощниками мастера были подмастерья. Их рабочий день часто продолжался от восхода и до заката солнца. В уставе Любекского янтарного цеха он был определён в пятнадцать часов летом и четырнадцать часов зимой. Кёльнские мастера-оружейники были обязаны работать с пяти часов утра до девяти часов вечера. Плата, получаемая подмастерьями, была невелика.

Подмастерьям-кожевникам города Амьена в 1349 г. была установлена ничтожная оплата в размере трёх су; подмастерья, не подчинявшиеся этому постановлению, подвергались строгому наказанию. Но подмастерье был готов переносить все трудности и невзгоды, пока его согревала мысль о тех временах, когда он подкопит денег и, сдав экзамен, заведёт собственное дело или, если повезёт, женится на дочери хозяина и унаследует его мастерскую. Сотни юношей-крестьян, придя в город, становились подмастерьями; эта армия росла год от года, и каждый подмастерье надеялся стать мастером. Старшины цеха с тревогой видели это. Мастера боялись, что доход станет ничтожным, если их число сильно возрастёт. Поэтому доступ новых людей в цех всячески преграждался — цех «замыкался». Присвоение звания мастера обрастало всё более строгими условиями. Нужно было получить отлич-

296

ную характеристику от своего мастера по итогам обучения, уплатить крупный вступительный взнос в кассу цеха и изготовить образцовое изделие — так называемый шедевр. Но если когда-то изготовление шедевра было простой формальностью (канатчик должен был изготовить хорошую верёвку, сапожник — сшить три башмака), то теперь оно превратилось почти в непреодолимое препятствие, т. к. предмет, который нужно было сделать, назначался из числа очень дорогих и трудоёмких. Не случайно впоследствии шедеврами стали называться выдающиеся произведения искусства. Но даже всего этого было недостаточно. Требовалось ещё устроить пирушку для многочисленных членов цеха. Звание мастера делалось недоступным для подавляющего большинства подмастерьев. Лишь сыновья и зятья мастеров получали заветный статус. Права подмастерьев ограничивались. Например, в немецких городах подмастерьям запрещено было посещать танцы, на которых могли присутствовать жёны мастеров, возвращаться позже девяти часов вечера зимой и десяти — летом, носить серебряные украшения. В городах появилось множество так называемых «вечных подмастерьев», которые не могли стать мастерами.

«Вечные подмастерья», недовольные хозяевами, стали чаще покидать своих мастеров, менять место работы, перебираться из города в город. Для того чтобы совместно бороться за улучшение условий труда, подмастерья объединялись в свои собственные союзы — братства. Во многих городах такие союзы запрещались. В ответ на это подмастерья соседних городов объединялись и могли объявить забастовку. Подмастерья города Виньштедта обратились в 1470 г. с письмом к подмастерьям Страсбурга с призывом прекратить работу, пока мастера не согласятся соблюдать старые обычаи. «Мы, подмастерья, должны крепко держаться друг за друга, ибо мастера других городов поддерживают страсбургских мастеров», — писали виньштедтские подмастерья.

Разделение цехов на «большие» и «малые», неравенство между подмастерьями внутри одного союза, «замыкание» цехов, образование братств подмастерьев — всё это было проявлением разложения цеховой системы организации производства. Уходили в прошлое времена, когда цехи способствовали развитию ремесла, появлению новых специальностей, выпуску хороших и разных изделий. Несомненно, цех был важным завоеванием Средневековья, цеховая организация ремесла была значительным шагом вперёд в совершенствовании производства. Но в последние столетия Средних веков, запрещая всякие новшества и изобретения, цехи стали тормозить его развитие. На смену им шла мануфактура с её разделением труда и новым уровнем техники. Впереди была фабричная эпоха, когда слово «цех» приобрело новый смысл. Так стали называть отделения фабрик и заводов.

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ШКОЛЫ И УНИВЕРСИТЕТЫ

...Небольшая комната с низким сводчатым потолком. Сквозь узкие окна пробиваются редкие лучи солнечного света. За длинным столом сидят мальчишки разных возрастов. Справная одежда выдаёт детей обеспеченных родителей — бедняков здесь явно нет. Во главе стола — священник. Перед ним большая рукописная книга, неподалёку лежит пучок розог. Священник бубнит молитвы на латинском языке. Дети механически повторяют вслед за ним непонятные слова. Идёт занятие в средневековой церковной школе...

Раннее средневековье иногда называют «тёмными веками». Переход от античности к средневековью сопровождался в Западной Европе глубоким упадком культуры.

Не только варварские вторжения, добившие Западную Римскую империю, привели к гибели культурных ценностей древности. Не менее разрушительным, чем удары вестготов, вандалов и ланго-

Городская школа. Средневековый рисунок.

297

бардов, стало для античного культурного наследия враждебное отношение со стороны церкви. Открытую войну против античной культуры вёл Папа Григорий I (см. ст. «Папство»). Он запретил чтение книг древних авторов и изучение математики, обвинив последнюю в связях с волшебством. Важнейшая область культуры, образование переживало особенно тяжёлые времена. Григорий I однажды провозгласил: «Невежество — мать истинного благочестия». Поистине невежество царило в Западной Европе в V—X вв. Грамотных людей почти невозможно было сыскать не только среди крестьян, но и среди знати. Многие рыцари ставили вместо подписи крест. До конца жизни так и не смог научиться писать основатель франкского государства знаменитый Карл Великий (см. ст. «Карл I Великий»). Но император был явно неравнодушен к знаниям. Уже в зрелом возрасте он прибегал к услугам учителей. Начав незадолго до смерти изучать искусство письма, Карл бережно хранил под подушкой навощённые дощечки и листы пергамента и в свободное время учился выводить буквы. К тому же государь покровительствовал учёным. Его двор в Аахене стал центром образования. В специально созданной школе знаменитый учёный и писатель, выходец из Британии, Алкуин обучал основам наук сыновей самого Карла и детей его приближённых. В Аахен приезжали немногочисленные образованные люди со всех концов неграмотной Европы. По примеру древности общество учёных, собравшихся при дворе Карла Великого, стали называть Академией. В последние годы жизни Алкуин стал аббатом богатейшего монастыря Св. Мартина в городе Туре, где также основал школу, ученики которой позднее стали известными учителями монастырских и церковных школ Франции.

Культурный подъём, произошедший в годы правления Карла Великого и его преемников (Каролингов), получил название «Каролингского возрождения». Но он был недолгим. Вскоре культурная жизнь вновь сосредоточилась в монастырях.

Монастырские и церковные школы представляли собой самые первые учебные заведения средневековья. И хотя христианская церковь сохраняла лишь выборочные, нужные ей остатки древней образованности (в первую очередь — латынь), именно в них продолжалась культурная традиция, связывавшая разные эпохи.

Низшие церковные школы готовили в основном приходских священников. Платное обучение велось на латинском языке. Школу посещали дети феодалов, богатых горожан, зажиточных крестьян. Учёба начиналась с зубрёжки молитв и псалмов (религиозных песнопений). Затем учеников знакомили с латинским алфавитом и учили читать те же молитвы по книге. Часто эта книга была единственной в школе (рукописные книги стоили очень дорого, а до изобретения книгопечатания было ещё далеко). При чтении мальчики (девочек в школу не брали) заучивали наиболее употребительные слова и выражения, не вникая в их смысл. Не мудрено, что

далеко не все, научившиеся читать латинские тексты, далёкие от разговорной речи, могли понимать прочитанное. Зато вся эта премудрость вколачивалась в сознание учеников с помощью розги.

Около трёх лет требовалось для обучения письму. Ученики упражнялись сначала на покрытой воском дощечке, а затем учились писать гусиным пером на пергаменте (особо обработанной коже). Кроме чтения и письма учились изображать числа с помощью пальцев, заучивали таблицу умножения, тренировались в церковном пении и, конечно же, знакомились с основами католического вероучения. Несмотря на это, многие воспитанники школы навсегда проникались отвращением к зубрёжке, к чуждой им латыни и выходили из стен школы полуграмотными, умеющими кое-как читать тексты богослужебных книг.

Более крупные школы, дававшие образование посерьёзней, возникали обычно при епископских кафедрах. В них, согласно сохранившейся римской традиции, изучали так называемые «семь свободных искусств» (грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку). Система свободных искусств включала два уровня. Начальный состоял из грамматики, риторики, диалектики. Высший образовывали все оставшиеся свободные искусства. Самой трудной была грамматика. В те времена её часто изображали в виде царицы с ножом для подчистки ошибок в правой руке и с бичом в левой. Дети зазубривали определения, упражнялись в спряжении и склонении. Любопытное толкование давалось буквам: гласные — это души, а согласные подобны телам; тело неподвижно без души, так и согласные буквы без гласных не имеют никакого смысла. В риторике (искусство красноречия) проходили правила синтаксиса, стилистики, упражнялись в составлении письменных и устных проповедей, писем, грамот, деловых бумаг. Диалектика (так тогда именовалось искусство мыслить, названное впоследствии логикой) учила не только рассуждать и делать выводы, но и находить в речи противника положения, противоречащие учению церкви, и опровергать их. Уроки арифметики знакомили со сложением и вычитанием, в меньшей степени — с умножением и делением (написание чисел римскими цифрами сильно затрудняло их). Школяры решали арифметические задачи, вычисляя время религиозных праздников и возраст святых. В цифрах видели религиозный смысл. Считали, что цифра «3» символизирует святую Троицу, а «7» — сотворение Богом мира в семь дней. За арифметикой следовала геометрия. Она давала лишь ответы на общие вопросы (что такое квадрат? и т. п.) безо всяких доказательств. В курсе геометрии сообщались и географические сведения, часто фантастические и нелепые (Земля — блин, плавающий в воде, Иерусалим — пуп земли... и т. п.). Потом изучали астрономию. Знакомились с созвездиями, наблюдали движение планет, Солнца, Луны, звёзд, но объясняли его неправильно. Думали, что светила обращаются вокруг Земли по разным сложным путям. Астроно-

298

мия должна была помочь вычислить сроки наступления церковных праздников. Занимаясь музыкой, ученики пели в церковном хоре. Обучение нередко растягивалось на 12—13 лет.

С XI в. число церковных школ росло. Немного позднее стремительное развитие городов приводит к появлению светских городских частных и муниципальных (т. е. находящихся в ведении городского совета) школ. Влияние церкви было в них не так сильно. На первый план выступали практические потребности. В Германии, например, первые бюргерские школы, готовящие к занятиям ремеслом и торговлей, возникли: в Любеке в 1262 г., в Висмаре в 1279 г., в Гамбурге в 1281 г. (см. ст. «Бюргер», «Средневековый купец»). С XIV в. в некоторых школах преподавание ведётся на национальных языках.

Растущим городам и крепнущим государствам требовалось всё больше образованных людей. Нужны были судьи и чиновники, врачи и учителя. К образованию всё чаще приобщалась знать. По описанию английского средневекового поэта Чосера, дворянин XIV века

Изрядно песни складывать умел, Умел читать он, рисовать, писать, На копьях биться, ловко танцевать.

Пришёл черёд образования высших школ — университетов. Они возникали либо на основе бывших кафедральных (епископальных) школ (так появился в XII в. Парижский университет, выросший из школы, существовавшей при соборе Парижской Богоматери), либо в городах, где жили прославленные учителя, всегда окружённые способными учениками. Так из кружка последователей знаменитого знатока римского права Ирнерия развился Болонский университет, центр юридической науки.

Занятия велись на латинском языке, поэтому немцы, французы, испанцы могли слушать итальянского профессора с не меньшим успехом, чем его соотечественники. На латыни общались студенты и между собой. Однако в быту «чужаки» вступали в общение с местными пекарями, пивоварами, хозяевами трактиров и сдатчиками жилья. Последние не знали латыни и были не прочь обсчитать и обмануть чужеземного школяра. Поскольку студенты не могли рассчитывать на помощь городского суда в многочисленных конфликтах с местными жителями, они вместе с преподавателями объединились в союз, который и назывался «университет» (по-латыни — община, корпорация). В Парижский университет входило около 7 тыс. преподавателей и студентов, а помимо них членами союза являлись книготорговцы, переписчики рукописей, изготовители пергамента, перьев, чернильного порошка, аптекари и т. д. В долгой борьбе с городскими властями, шедшей с переменным успехом (иногда преподаватели и школяры бросали ненавистный город и переселялись в другое место), университеты добились самоуправления: они имели выборных руководителей и собственный суд. Парижскому университету независимость от светских властей была дарована в 1200 г. грамотой короля Филиппа II Августа.

Нелёгкой была жизнь школяров — выходцев из бедных семей. Вот как описывает её Чосер:

Прервав над логикой усердный труд,

Студент оксфордский с нами рядом плёлся.

Едва ль беднее нищий бы нашёлся...

Выносить Нужду и голод приучился стойко,

Полено клал он в изголовье койки.

Ему милее двадцать книг иметь,

Чем платье дорогое, лютню, снедь...

Но студенты не унывали. Они умели радоваться жизни, своей молодости, веселиться от души. Особенно это касается вагантов — бродячих школяров, переходящих из города в город в поисках знающих преподавателей или возможности подзаработать. Часто им не хотелось утруждать себя учёбой, с удовольствием распевали ваганты на своих пирушках:

Бросим все премудрости, Побоку учение!

Наслаждаться в юности — Наше назначение.

Преподаватели университетов создавали объединения по предметам — факультеты. Во главе их стояли деканы. Преподаватели и студенты избирали ректора — руководителя университета. Средневековая высшая школа имела обычно три факультета: юридический, философский (богословский) и медицинский. Но если подготовка будущего юриста или медика занимала 5—6 лет, то будущего философа-богослова — целых 15. Но прежде чем поступить на один из трёх основных факультетов, студент должен был закончить подготовительный — артистический факультет (на нём изучали уже упомянутые «семь свободных искусств»; «артис» по-латыни — «искусство»). На занятиях студенты слушали и записывали лекции (по-латыни — «чтение») профессоров и магистров. Учёность преподавателя проявлялась в его умении разъяснить прочитанное, связать его с содержанием других книг, раскрыть смысл терминов и сущность научных понятий. Помимо лекций проводились диспуты — споры по заранее выдвинутым вопросам. Горячие по накалу, иногда они перерастали в рукопашные схватки между участниками.

Лекция в университете. С миниатюры XIV в.

299

В XIV—XV вв. появляются так называемые коллегии (отсюда — колледжи). Сначала так называли общежития студентов. Со временем в них также стали проводиться лекции и диспуты. Коллегия, которую основал Робер де Сорбон, духовник французского короля, — Сорбонна — постепенно разрослась и дала своё название всему Парижскому университету. Последний был самой крупной высшей школой

средневековья. В начале XV в. в Европе студенты посещали 65 университетов, а в конце столетия — уже 79. Наиболее громкой славой пользовались Парижский, Болонский, Кембриджский, Оксфордский, Пражский, Краковский. Многие из них существуют и по сей день, заслуженно гордясь своей богатой историей и бережно сохраняя старинные традиции.

КНИГОПЕЧАТАНИЕ

Невозможно представить современное общество без книг. Однако люди прожили без них большую часть своей истории. Свои знания поколение передавало к другому устно или же показывая, как надо работать, чтобы обеспечить себя пищей, жильём, одеждой. Когда люди перестали жить небольшими группами, когда сложились первые государства, объём и разнообразие знаний стали слишком велики, чтобы их можно было сохранить в памяти. Да и передаваться такие сведения должны были уже не только сородичам или ближайшим соседям. Тогда появилась письменность.

Сначала записи были очень простыми и короткими и содержали сведения о хозяйственной деятельности людей разных профессий, работавших в храмах. Письменные и цифровые знаки наносили на плитки из сырой глины острой тростниковой палочкой, затем плитки подсушивали или обжигали. Потом стали записывать тексты гимнов, сказаний, пословицы и поговорки. Государству были нужны грамотные люди, писцы. Их обучали в специальных школах. Профессия писца была почётной.

Шумеры, вавилоняне, ассирийцы и многие их соседи писали на глиняных табличках. Материал был дешёвым, но из-за размера табличек тексты на них были короткими. Поэтому крупные произведения, такие, как эпос о Гильгамеше или повествование о начале мира, записывали на нескольких табличках. Собрания табличек существовали при

Пиктография

(письмо юкагирской девушки).

храмах и царских дворцах. Археологи раскопали библиотеку ассирийского царя Ашшурбанапала (VII в. до н. э.), на полках которой было более 20 тыс. табличек с самыми разнообразными текстами. Древние египтяне изобрели более удобный писчий материал — папирус, который делали из особым образом обработанных стеблей папируса, росшего в изобилии по берегам Нила. Отдельные листы склеивали в длинную полосу, свиток. На таких свитках, достигавших в длину до 100 м, записывали религиозные тексты, сказки, поучения, летописи. Папирус — рыхлый материал, поэтому писать на нём можно было только с одной стороны: чернила, наносившиеся заострённой камышовой палочкой, проникали на всю глубину. Кроме того, папирус хрупок, поэтому сгибать его листы и сшивать их в тетради было нельзя. Долгое время в странах Средиземноморья папирус был самым распространённым видом писчего материала. В Египте его изготавливали на экспорт.

Свитки хранили в сундуках и стенных нишах. Некоторые тексты предназначались специально для погребений; многие из них сохранились до нашего времени. Писали египтяне и на льняных тканях. Такими тканями, в частности, обматывали мумии. Тексты иногда сопровождали рисунками.

Все тексты были рукописными. Единственное известное исключение — так называемый Фестский диск, найденный на Крите и изготовленный в XVII в. до н .э. Этот не прочитанный до сих пор

Вампум — пояс из раковин.

300

Книги на пальмовых листьях (страны Востока).

Имена фараонов в своих подписях египтяне помешали в рамках — картушах.

текст был нанесён на сырую глину способом, похожим на механический: знаки были вырезаны на штампиках и оттиснуты на сырой глине.

Когда в IX—VIII вв. до н. э. у греков появилось алфавитное письмо, они стали писать на пальмовых листьях, липовом лубе, льняных тканях и даже на свинцовых свитках. Однако главным материалом оставался папирус. Позднее в Риме и Греции стали применять деревянные таблички, покрытые воском или оштукатуренные. Их широко использовали в школах. Старый текст на воске можно было затереть и нанести новый. Если тексты были длинными и размещались на нескольких табличках, их связывали. Так получалась связка, которую называли кодексом. Она была похожа на знакомые нам книги, которые тоже называли кодексами, когда стали писать на пергаменте.

В античном мире грамотность была довольно распространённой. Особенно острой потребность в грамотных людях стала в Римской империи. Хрупкий папирус не мог устраивать государственные власти и любителей чтения: срок жизни папирусных свитков — около 200 лет. Однако с непрочностью папируса пришлось мириться долго. В Греции уже в V в. до н. э. возникла книжная торговля (библиотекой сначала называли книжную лавку). Появились и личные библиотеки, например у великих философов Платона и Аристотеля. Тексты были разными; среди них — философские и вообще научные труды, стихи, эпические произведения, записи трагедий и комедий и т. д. В III в. до н. э. возникла самая известная библиотека древности — Александрийская в Египте. В I в. до н. э. в ней было около 700 тыс. свитков.

В I в. до н. э. публичные библиотеки, организованные по сохранившемуся до наших дней принципу: с каталогами, библиотекарями, хранилищем, куда читателей не допускают, — появились в Риме. Потребовалось издание книг. Поскольку в тексты при переписке вкрадывались ошибки, их стали сверять, появились редакторы и корректоры, как в современных издательствах.

Наконец античный мир обрёл новый прочный материал — пергамент (по названию города Пергам в Малой Азии, где его производили). Пергамент делали из овечьих, телячьих, козьих и даже кошачьих кож. Материал был прочным, но на изготовление одной книги могло пойти целое стадо. Листы можно было сгибать и сшивать. Писали на пергаменте уже с двух сторон и не только тростниковыми палочками, но и птичьими перьями. Сшитые листы образовывали кодекс. Эти кодексы стали вытеснять папирусные свитки, и в Римской империи в библиотеках знати свитков с III в. н. э. уже не держали. Пергаментные тетради использовались в школах.

Пергаментные книги делали очень тщательно и украшали. Листы окрашивали в пурпурный или чёрный цвет, буквы бывали серебряными и золотыми. Традиции изготовления пергаментных книг-кодексов были унаследованы позже Византией и средневековыми европейскими государствами.

В Китае первые записи делали на твёрдых материалах; первые «книги» — это деревянные или бамбуковые планки, соединённые в связки. С V— IV вв. до н. э. в Китае стали писать на шёлке — ткани, которая в Европе ценилась чрезвычайно высоко.

Потребность в размножении текстов всё возрастала, а возможности переписчиков были ограничены. И с VI—V вв. до н. э. в китайских монастырях стали вырезать из дерева рельефные тексты и иконы в зеркальном отражении. Смазав их краской, можно было получить большое число оттисков.

Такого удобного сырья, как папирус, в Китае не было. Здесь стали экспериментировать с тем, что мы теперь называем «вторсырьем» — тряпьём. К нему добавляли волокно конопли и древесную кору, разминали в чанах, а полученную массу пропускали через прямоугольные сита. На ситах оставался слой, который после обработки становился листом бумаги. В IV в. был издан императорский указ о том, что бумага становится общеупотребительным материалом.

В Китае в V—VIII вв. н. э. делали и оттиски с надписей и изображений на камне, которые очень ценились; чтобы получать их, рельефные части покрывали краской и прикладывали к ним листы

301

Эта запись на знаменитом диске из Феста сделана отдельными штампиками.

Изобретатель бумаги

китаец Цай Лунь

(старый китайский

рисунок).

бумаги. Так можно было получать необходимое количество оттисков.

На деревянных досках вырезали тексты и изображения в зеркальном отражении. Доску смазывали краской. Полученные оттиски монтировали сначала в свиток, а потом стали складывать, как ширму. Позже поняли, что гораздо удобнее склеивать листы с наружной стороны; в XIV—XV вв. их стали прошивать.

Гораздо удобнее цельной доски с текстом отдельные знаки, из которых можно составлять разные тексты. Первым до этого додумался в XI в. кузнец Пи Шен. Может быть, ему пришло это в голову, когда он работал с составными литейными формами. Он предложил набирать текст из глиняных знаков, размещённых в специальной рамке. В XIII в. такие знаки — литеры — стали делать из олова и дерева, а в Корее — из меди.

Все эти изобретения не случайно были сделаны в Китае: здесь всегда испытывали почтение к науке. По преданию, с VI—V вв. до н.э. в Китае были библиотеки. Учёные составляли энциклопедии. Одна из первых энциклопедий относится к X в. В XV в. 2169 учёных создали энциклопедию из 11 915 томов. В Китае были даже периодические издания: в VII—X вв. выходила газета «Столичные ведомости».

В Европе с падением Римской империи погибали библиотеки. Но грамотные люди были очень нужны властителям новых государств. Книги были необходимы церкви. Центрами книжной культуры в средневековой Европе стали монастыри, где переписывались богослужебные книги и знатоки древних текстов могли обнаружить ошибки переписчиков. Богослужебных книг требовалось немало. В мастерских по переписке книг (скрипториях) одни монахи наносили на пергаментные листы линии строк, другие писали аккуратным ровным почерком. Художники украшали рукописи орнаментами и миниатюрами. Переплёты делали из дерева и обтягивали кожей или тканями, иногда вставляли в них красивые кусочки металла и драгоценные камни. Книги были настоящими произведениями искусства. Материалом по-прежнему служил пергамент, иногда окрашенный в пурпурный цвет. Писали тростниковыми палочками, птичьими перьями, изредка — металлическими перьями. Чернила

были чёрные, красные, иногда голубые, жёлтые, фиолетовые.

Книги были очень дорогими. В Испании однажды за сборник проповедей получили 200 овец, 3 бочки зерна и 3 куньи шкурки. За школьный учебник отдавали двух телят.

Грамотность ценилась всё выше. Ремесленники и торговцы старались обучать своих детей читать и писать. Знатные люди часто были высокообразованными. В Италии в эпоху Возрождения были библиотеки.

Бумага пришла в Европу от арабов. Предполагают, что они заимствовали способ её изготовления у китайцев. Арабы измельчали пеньку и другие ингредиенты на мельничных жерновах. В Дамаске и Каире целые улицы населяли мастера, изготавливавшие бумагу разных сортов, в том числе тончайшую для голубиной почты. Арабы заимствовали у китайцев и способ печатания с резных досок. Дешевизна материала позволила выпускать гораздо больше книг, чем это было возможно прежде. Например, только в Кордове, в Испании, ежегодно выпускали 16—18 тыс. книг.

На Руси книги появились с принятием христианства. Киевские князья приглашали переписчиков и переводчиков. Они тоже писали на пергаменте. Новгородцы писали друг другу письма на бересте. Их дети учились писать, процарапывая буквы на её белой поверхности. Берестой пользовались и позднее. Сохранились сведения, что Сергий Радонежский, основатель Троицкого монастыря, был настолько беден, что книги в его монастыре были берестяными.

Древнейшая русская пергаментная книга — Евангелие XI в., написанное для новгородского посадника Остромира. Она украшена миниатюрами и орнаментами. В это время на Руси книги были главным образом религиозного содержания: Евангелия, псалтыри, «изборники», куда входили фрагменты священного писания, изречения мудрецов, сведения об истории, статьи о логике, ораторском искусстве. Включались в такие «изборники» и отрывки из сочинений античных философов, сохранившиеся в Византии.

Книги создавались очень долго. Остромирово Евангелие писали около семи месяцев по полторы страницы в день. Пергамент до XV в. привозили из

302

Греции и с Запада. Делали и свой, но он был невысокого качества. Древнейшая запись на бумаге и бумажная книга относятся к XIV в. Бумагу сначала получали с Востока, потом из Европы. Она была дорогой, но всё же дешевле пергамента.

В XIV—XV вв. в Европе изготовление книг вышло за стены монастырей. Теперь этим занимались ремесленники, а торговали книгами купцы. Образование становилось более светским, увеличился интерес к точным наукам. Книги уже не были такими дорогими: в середине XIII в. бумагу начали делать в Италии, в XIV в. во Франции, потом в Германии, Англии. В Голландии для её изготовления использовали ветряные мельницы.

В середине XV в. по всей Западной Европе распространились дешёвые книги. Их печатали на бумажных листах с целых деревянных форм-матриц.

И наконец, Гутенберг, ювелир, гравёр, резчик по камню, изобрёл книгопечатание. Он первым применил разборный шрифт, хотя считается, что в Европе у него были предшественники.

Металлические буквы-литеры для шрифта отливали из сплава, в котором преобладал свинец. Их помещали в наборную кассу, откуда наборщик брал необходимые и подбирал в особой рамке строку. Строку выкладывали на наборную доску. Набор для страницы обматывали суровой ниткой, чтобы он не разъезжался, и смазывали типографской краской из сажи и льняного масла (олифы). На набор укладывали помещённый в рамку лист увлажнённой бумаги. Просушив лист, на нём делали оттиск текста оборотной стороны. Печатный станок был ручным. Готовые листы разглаживали под прессом, складывали в кипы, разравнивали и переплетали.

Первые книги Гутенберга появились в Германии в 40-х годах XV в. Почва для этого изобретения была подготовлена: к концу 1500 г. книги выпускали уже в 200—300 городах Европы, где действовало 1100—1700 типографий. В них было отпечатано 35—45 тыс. изданий, а общий тираж их мог доходить до 20 млн. За первые 50 лет книгопечатания человечество получило книг больше, чем за сотни лет до этого.

В XV в. книгопечатание распространилось по всей Европе. В Восточной Европе одним из первых

деятелей книгопечатания был Франциск Скорина. Он хорошо знал церковнославянский язык, учился в нескольких университетах Европы и вдохновлялся идеями просвещения народа. Славянские книги в Венеции печатали уже в XV в. Скорина, видимо, получил оборудование и бумагу из Германии. Он работал в Праге, потом в Вильнюсе, издавал богослужебные книги, и не только для церквей, но и для домашнего чтения. Его книги в XVI—XVII вв. были широко известны в Белоруссии и на Украине, но в Москве их встретили недружелюбно, потому что они слишком отличались от привычных рукописных.

В России рукописная книга существовала до конца XVII в. Уровень грамотности верхних слоёв общества и духовенства оставался невысоким. Создание громадных летописных сводов и сборников житий святых в XVI в. помогало мало. Надо было организовывать школы и распространять богослужебные книги на огромных пространствах страны. В эпоху Ивана Грозного первые печатные книги появились в Москве. В 1564 г. русским первопечатником Иваном Фёдоровым и его помощником Петром Мстиславцем был отпечатан «Апостол». Через год они издали «Часовник» — сборник ежедневных молитв, который служил и пособием для обучения грамоте. Деятельность их в Москве продлилась недолго: из-за преследований они уехали в Литву, где продолжали печатать богослужебные книги. Во Львове Иван Фёдоров издал первую русскую светскую книгу — «Грамматику», своеобразный учебник греческого и церковнославянского языков. С отъездом Ивана Фёдорова и Петра Мстиславца из Москвы печатание книг не прекратилось. До Смутного времени в Москве было издано не менее 33 названий общим тиражом около 33 тыс.

До XIX в. книги печатали на ручном станке, технология мало отличалась от предложенной в XV в. Промышленная революция прошлого века изменила и книгопечатание. Появились полиграфическая индустрия, печатные, наборные, брошюровочнопереплётные машины, различные способы репродуцирования, печатания иллюстраций в цвете. Книги стали доступны всем.

Иоганн Гутенберг.

НУМИЗМАТИКА

С самых давних времён люди начали обмениваться разнообразными предметами. Постепенно обнаружилось, что гораздо удобнее установить общий эквивалент стоимости самых разных товаров. У разных народов им мог быть скот, или красивые морские раковины, или изделия из

металла и камня, меха. Однако необходимо было нечто универсальное, долговечное и удобное, не занимавшее много места и одновременно достаточно ценное.

Уже во II тыс. до н. э. в Древнем Египте используют в качестве денег золотые кольца, а в странах

303

ЛАБИРИНТ И МИНОТАВР

Легендарные и мифологические сюжеты часто встречаются на античных монетах. Но, пожалуй, наиболее древние сказания, в которых слышны отголоски реальных событий далёкого прошлого Эллады, отражены в типах монет критского города Кносса.

В первой половине и середине II тыс. до н. э. Кносс являлся главным центром так называемой «минойской» цивилизации, первой по времени возникновения на территории Европы. Она появилась на острове Крит и занимала ведущее положение во всём бассейне Эгейского моря вплоть до своей гибели около 14S0 г. до н. э. (см. ст. «Древняя Греция»). Могущественные правители Крито-Минойской державы подчинили себе некоторые области материковой Греции, откуда получали дань, выплачиваемую в том числе и молодыми невольниками. В критскую столицу Кносс, где находился грандиозный дворцовый комплекс, привозили в качестве заложников детей зависимых греческих династов из Афин, Мегары и других мест.

Однако в момент наивысшего подъёма минойская цивилизация испытала на себе сокрушительный удар природной стихии. Мощнейший взрыв вулкана на близлежащем острове Фера (Санторин) имел самые катастрофические последствия: разрушение городов и селений, уничтожение гигантскими цунами гаваней и флота (главной опоры военного и торгового могущества критян-минойцев), превращение на некоторое время плодородных пахотных земель и пастбищ в смертоносные пустыни из-за толстого слоя выпавшего на них фторосодержащего вулканического пепла. Ослабленное Критское государство стало после этого лёгкой добычей для греков-ахейцев, сначала делавших набеги с материка, а затем явившихся на остров как победоносные завоеватели.

Эти исторические события запечатлелись в общеэллинских эпических сказаниях и местных преданиях, и прежде всего на самом Крите. Легенда о Тесее и Ариадне известна и современному читателю. Критский царь Минос, поработивший Афины, требовал присылать ему в качестве дани юношей и девушек, которых потом отдавали на съедение жившему в кносском Лабиринте (здании со множеством запутанных переходов, откуда невозможно было найти выход) Минотавру, получеловеку-полубыку. Афинский царевич Тесей с помощью полюбившей его дочери Миноса Ариадны одолел кровожадное чудовище и со славой вернулся домой.

На монетах Кносса в течение нескольких веков, от архаики до позднего эллинизма, попадаются изображения, связанные с этим мифом. Однако в отличие от афинской версии, которая нам хорошо знакома, центральное место здесь отводится не Тесею, а критским мотивам — изображению Минотавра (в виде атлетически сложенного мужчины с бычьей головой) и условному плану Лабиринта.

*

бассейна Эгейского моря — медные слитки, имеющие форму бычьей шкуры.

Изобретение монеты — кусочка металла определённого веса с удостоверяющими изображениями или надписями — совершилось почти одновременно (в первой половине VII в. до н. э.) в двух соседних районах Эгеиды — на западном побережье Малой Азии (в Лидийском царстве) и в Греции (на острове Эгина, лежащем между Пелопоннесским полуостровом и Аттикой). Это новшество, быстро доказавшее свою необычайную полезность, было оценено по достоинству. В античную эпоху чеканка и литьё монет постепенно распространились на огромном пространстве от Испании и Британии до Индии.

Совершенно независимо от Европы появились литые медные монеты в Китае, где их традиционный вид (плоский кружок с квадратным отверстием в центре, вокруг которого размещались иероглифы) сохранился до начала нынешнего столетия.

Чрезвычайно разнообразны сюжеты изображений на монетах многочисленных древнегреческих городов-государств (полисов). Любопытны монетные выпуски (эмиссии) с «говорящими эмблемами», своеобразными ребусами: на монетах Фокеи помещается тюлень (по-гречески «фоке»), Лекнтина — лев («леон»), Родоса — роза («родон»), Селинунта — сельдерей («селинон») и т. д. Единообразие типов монет (золотых, серебряных и медных) характерно для чеканки эллинистических царей и римских императоров. Главным тогда становится изображение правителя, сопровождаемое его именем и титулом.

Греческое слово «номисма» имело в древности несколько значений. Первоначально это — «установившийся обычай, общественный порядок, сложившаяся традиция, правовая норма». Два других значения производны от первого: «полная мера, законная норма» (по отношению к системе мер и весов) и «монета» (как единица стоимости, металлический денежный знак). В форме «нумизма» термин перешёл в латинский язык и послужил затем основой для названия науки, изучающей монеты, — «нумизматика». Из латыни взяты нумизматами и два самых употребительных у них термина — «аверс» и «реверс», т. е. лицевая и оборотная стороны монетного кружка.

Ещё античные исследователи пытались в качестве аргументов в своих дискуссиях использовать монеты. Так, греческие авторы Плутарх (I—II вв. н. э.) и Павсаний (II в. н. э.) сопоставляли предания об отдалённом прошлом нескольких городов Эллады (Афин, Трезена) с монетными изображениями. Римский историк Флавий Вописк (III—IV вв.) сообщает о вполне научном споре между образованными любителями старины, который разрешился, стоило только одному из них предъявить нумизматическое доказательство.

Однако лишь в начале эпохи Возрождения появился серьёзный интерес к коллекционированию и изучению древних монет. Страстным их собирателем был, например, великий итальянский поэт-гуманист Франческо Петрарка (1304—1374). Представители ренессансной культуры — художники и

304

литераторы, ученые и политики — ценили греческие и римские монеты прежде всего как совершенные образцы античного искусства и подлинные свидетельства существования реальных исторических персонажей, царей и императоров, великолепные иллюстрации к трудам историков античности.

Становление нумизматики как науки, дающей исследователю целый комплекс разнообразных данных, включая сведения о состоянии экономики целого государства или отдельной области (как бы моментальный снимок денежного обращения), происходит в XVIII—XIX вв. Вслед за античной тогда делает первые успехи нумизматика средневековая — европейская и восточная.

Учёные-нумизматы могут много рассказать не только об экономике и политической жизни самых разных стран и народов мира, но и об их культуре, религии.

Огромную информацию, в частности, монеты дают о божествах, почитавшихся в древней Элладе, в греческих колониях, разбросанных во множестве по берегам Средиземного и Чёрного морей, а также в иных центрах античного мира. Ведь изображения самих небожителей, их статуй и отдельных атрибутов богов, храмов, горных святилищ, даже целых мифологических сцен с участием нескольких персонажей весьма часто фигурировали на монетных штемпелях с VI в. до н. э. по III в. н. э.

По нумизматическим памятникам античности можно изучать и политическую историю. Представители афинских царских родов в VI в. до н. э. чеканили серебряные монеты, помеченные собственными фамильными эмблемами (среди них голова мифического чудовища Медузы Горгоны, амфора — узкогорлый кувшин с двумя ручками, бычья голова, сова).

Нередко города-государства в Древней Греции заключали между собой так называемые «монетные союзы». В подобных случаях по официальному соглашению допускалось хождение на территориях двух и более союзных полисов монет, выпущенных каждым из них. Сохранились тексты некоторых таких договоров. Но чаще факты заключения подобных экономических и политических союзов устанавливаются по монетам. Так, на серебряных и медных монетах нескольких полисов — Галиарта, Фив, Танагры, Орхомена, Феспий и др., располагавшихся в области Беотия (Средняя Греция), с середины VI в. до н. э. появляется одинаковое изображение щита характерной формы. Оно символизировало принадлежность всех чеканивших такие монеты городов (их

ЗНАКИ ЗОДИАКА НА

СРЕДНЕВЕКОВЫХ

ИНДИЙСКИХ МОНЕТАХ

Лаже среди учёных-востоковедов до сих пор распространено мнение, что в мусульманской культуре изображения людей и животных были запрещены как нечто греховное. Хотя это суждение и опирается на подлинные высказывания некоторых видных исламских богословов средневековья, факты говорят о терпимости последователей учения пророка Мухаммеда (570—632 гг.) к такого рода сюжетам. Более того, в светском придворном искусстве и повседневном обиходе исламских стран изображения живых существ всегда были популярны. Человеческие головы и целые фигуры, звери и птицы часто встречаются на страницах рукописных книг, ювелирных изделиях, расписных тканях, парадной и повседневной посуде, оружии и предметах воинской экипировки. Не являются они редкостью и на монетах мусульманских государств начиная уже с VII в. Их не трудно обнаружить, к примеру, на монетах Арабского Халифата VII—XI вв., тюркской династии Сельджукидов и её вассалов в Малой Азии XI—XIII вв., ханов Золотой Орды конца XIII в. — XIV в., шахов Персии XVII—XIX вв. Не чуждо этому кругу сюжетов и монетное дело мусульманской Индии. Весьма любопытна в этом отношении целая серия золотых мохаров со знаками Зодиака. Эти монеты чеканились с 1618 по 1622 г. индийским императором Джахангиром (1605—1627 гг.) из династии Великих Моголов, как гласит предание, для его любимой жены Hyp Джахан. На них изображены все двенадцать фигур, символизирующих зодиакальные созвездия.

*

305

названия указываются на реверсе) к военно-политическому объединению — Беотийскому союзу.

Со второй половины III в. до н. э. до середины II в. до н. э. важнейшую роль играл Ахейский союз. В него входили многие города-государства, главным образом Пелопоннесского полуострова. Они чеканили монеты с головой Зевса на одной стороне и монограммой, составленной из букв А и X, внутри лаврового венка — на другой.

Чрезвычайно ценны нумизматические памятники античности для историков искусства. Многие монетные композиции архаического и особенно классического и эллинистического периодов — совершенные образцы миниатюрной пластики. Штемпели для некоторых греческих монет резали известные мастера, подписывавшие свои произведения. Работам этих лучших художников-торевтов подражали их коллеги в других полисах Эллады.

На античных монетах нередко воспроизводятся те шедевры архитектуры и изобразительного искусства, которые до нас не дошли. Так нумизматические свидетельства помогли археологам отыскать руины театра Диониса в Афинах и уточнить детали облика храма Артемиды в Эфесе. Благодаря им же «опознаны» такие прославленные скульптуры, как «Афина и Марсий» Мирона, «Эйрена с Плутосом»

МОНЕТНАЯ РЕФОРМА, ОПЛАЧЕННАЯ СОБСТВЕННОЙ ГОЛОВОЙ

Уже шестнадцатый год шла Северная война (1700— 1721 гг.), в которой против Швеции, установившей ранее свою гегемонию на Балтике, выступила Россия с несколькими союзниками — Данией, Пруссией, Саксонией и Польшей. Одерживая поначалу крупные победы, армия шведского короля Карла XII (см. ст. «Карл XII») позже стала терпеть жестокие поражения от русских войск. Для срочной оплаты всё возраставших военных расходов новый министр финансов Швеции барон Георг-Генрих фон Гёрц, вскоре ставший первым министром королевства, предложил осуществить радикальную денежную реформу. Вместо полноценного серебряного далера в 1715 г. в обращение были пущены небольшие медные монеты той же номинальной стоимости, чеканившиеся вплоть до 1719 г. Их общее количество перевалило далеко за 10 млн. Примечательны типы этих «нотдалеров» (от слова «нот» — «бедственное положение, нужда»). Только самый первый их тип несёт изображение королевской короны. На остальных девяти — номинал на аверсе и античные боги на реверсе (Юпитер, Марс, Меркурий, Феб, Сатурн и др.). Выпуск массы таких монет с принудительным, очень высоким курсом позволил властям обеспечить кратковременную мобилизацию дополнительных денежных ресурсов. Но это ненадолго отсрочило финансовый крах и полное поражение Швеции в войне. Инициатор же реформы Гёрц заплатил за столь смелый эксперимент собственной головой: он без всяких оснований был обвинён в измене и растрате казённых денег, осуждён и казнён.

*

Кефисодота Старшего, «Гермес с младенцем Дионисом» и «Афродита Книдская» Праксителя.

Реконструируются аналогичным образом и общий вид, и ряд деталей знаменитых творений великого Фидия — статуи Афины Парфенос (Девы) в полном вооружении, стоявшей в храме этой богини, Парфеноне, на афинском Акрополе, и сидящего на троне Зевса, находившегося в главном святилище Олимпии. На античных монетах есть и изображения других широко известных в древности статуй богов, храмов и прочих архитектурных сооружений (фортификаций, триумфальных арок, цирков, мостов, акведуков, маяков) и даже живописных композиций.

Служили монеты в те далёкие времена и средст-

306

вом политической пропаганды. Изображение стремительно несущейся колесницы с азартно погоняющим коней возничим помещал на своих золотых статерах царь Македонии Филипп II (359—336 гг. до н. э.). Таким способом он напоминал о своей победе в конных ристаниях (как владелец скакунов, взявших первый приз) на Олимпийских играх (356 г. до н. э.). И недаром — ведь победитель на состязаниях в Олимпии считался у древних греков явно находящимся под покровительством богов и поэтому достойным верховной власти. К концу жизни Филиппу II как раз и удалось установить своё господство над Грецией.

На серебряных тетрадрахмах другого македонского царя — Деметрия I Полиоркета (306—283 гг. до н. э.) — крылатая Ника, богиня победы, стоящая на носу корабля. Так воин-правитель объявлял о своих ратных подвигах.

Военные сюжеты, в особенности победа и триумф, получили ещё большее распространение в монетных типах Римского государства. Здесь и передача в руки римлян их заклятого врага Югурты (царя североафриканской страны Нумидии), и плачущая под пальмой женщина — олицетворение покорённой Иудеи, и пленники-германцы, и груды захваченного у врагов оружия, и римский император над поверженным им противником-персом, и делающая надпись на щите Виктория (тождественная греческой Нике богиня победы).

Денежные знаки Римской державы снабжались изображениями и надписями, с помощью которых люди узнавали о всех событиях и идеях, важных с точки зрения властей.

Со времени установления принципата Августа (29 г. до н. э.) в монетной типологии главное место отводится персоне правящего императора и членам его семьи. Их портреты — самый частый нумизматический сюжет той эпохи.

С принятием христианства монетная типология включает в себя элементы новой религиозной символики.

После падения Западной Римской империи в 476 г. н. э. прежняя типологическая традиция ещё долго сохранялась в Византии. Была она унаследована и «варварскими» государствами, возникающими на бывших римских землях Западной Европы.

В средние века в европейских странах на монетах помимо портрета правителя (чаще всего весьма условного) появляются изображения Христа, Богоматери и христианских святых. Постепенно начинают использоваться геральдические фигуры. А со временем родовой или государственный герб становится одним из самых частых элементов монетных типов и остаётся таковым до сих пор.

Иными путями шло развитие типологии монет на Востоке. По китайскому образцу оформлялись до XIX в. литые металлические деньги в Корее, Японии, Вьетнаме и некоторых других странах Юго-Восточной Азии. В исламском мире денежное обращение началось с усвоения старых античных традиций, сохранённых Византией. Характерно, что названия золотых, серебряных и медных монет заимствованы в раннемусульманское время из греко-римской терминологии: «динар» — от латинского «денариус»; «дирхем» (в Индии «драмма») — от греческого «драхме»; «фельс» или «фулюс» (в тюркских языках — «пул») — от латинского «фоллис».

Хотя на монетах исламских стран встречаются изображения животных, реже — человека, в целом, безусловно, преобладает орнаментально-каллиграфический принцип. Надписи всегда несут основную смысловую нагрузку. Содержание их, как правило, сходно: символ веры («Нет Бога, кроме Аллаха, Мухаммед — пророк Аллаха», к чему последователи шиитского направления в исламе добавляют ещё слова «Али — наместник Аллаха»), известные цитаты из Корана, перечисление имён первых четырёх («праведных») халифов или двенадцати имамов (признаваемых шиитами), номинал монеты, место и дата чеканки, имя и титул правителя (иногда двух или даже трёх лиц, стоящих на разных ступенях единой иерархической лестницы, например халифа, султана и эмира). Иногда арабографические монетные надписи (так называемые легенды) встречаются даже в стихотворной форме.

Таким образом, мусульманские монеты — чрезвычайно важный источник по истории Востока эпохи Средневековья. В XX в. металлические денежные знаки большинства исламских государств по своему внешнему виду приближаются к европейским, которые ещё раньше были приняты за образец при налаживании монетной чеканки в странах Нового Света.