СРЕДНЕВЕКОВОЕ КОРОЛЕВСТВО

Средневековые государства прошли немалый путь за тысячелетие, отделившее первые варварские королевства от развитых и сложно организованных монархий XV—XVI вв. Французский историк Жак Ле Гофф изображает франкских королей VII в. окружёнными сборищем пьяных солдат и неотёсанных служащих; вся эта толпа именовалась «славными, или именитыми, людьми» и была наделена пышными римскими титулами.

Короли этой эпохи не имели постоянного места жительства и всю жизнь переезжали от одного поселения к другому, кормясь за счёт своих подданных. Налоги не собирались, а все свои богатства

232

король возил с собой в сундуках и ларях — изделия из золота и стекла, драгоценные ткани и оружие...

Совсем других королей мы видим в Европе на рубеже XV—XVI вв. и даже раньше. По рассказам современников, многие французские короли из династии Валуа (возьмём эту династию просто для примера) отличались широкими, разносторонними интересами, далеко выходящими за пределы войн, охот и придворных праздников. Карл V (1364— 1380 гг.; здесь и далее указываются годы правления) часто беседовал с учёными докторами Парижского университета, имел большую личную библиотеку, пристроенную прямо к королевскому кабинету. Людовик XI (1461—1483 гг.) уделял исключительное внимание развитию торговли и промышленности во Франции. Он созывал специальные собрания купцов, чтобы «столковаться, какие принять меры для обеспечения безопасности торговли, чтобы наши подданные с Божьей помощью получали больше выгоды». Франциск I (1515—1547 гг.) был восторженным поклонником итальянских архитекторов, скульпторов и живописцев; его с полным основанием можно назвать одним из «отцов» французского Возрождения.

Таких примеров можно подобрать немало. К концу средневековья королевская власть начинает играть в жизни людей всё более важную роль. Короли покровительствуют наукам и искусствам, снаряжают торговые экспедиции и основывают мануфактуры; каждый человек чувствует на себе пристальное внимание королевских судей и сборщиков налогов, королевских министров и полицейских... История средневековых королевств — это зеркало европейской истории средних веков. Заглянем же и мы в это зеркало и пройдём шаг за шагом тот путь, который европейцы одолели за тысячелетие. Много это или мало — тысяча лет? Ответ на этот вопрос зависит от длины пути.

Предводители готов, франков, лангобардов и других варварских народов, разгромивших Западную Римскую империю, были типичными дружинными вождями. Они имели власть не столько над своим племенем в целом (племя жило и продолжало жить по древним неписаным законам, в которых королю отводилось довольно мало места), сколько над ватагой молодых дружинников, охочих до дальних походов и грабежей. В королевской дружине царили древние обычаи воинского равенства и братства — военную добычу по-прежнему делили поровну, складывая в кучу, после чего каждый воин брал из этой кучи свою долю. Короля франков провозглашали, поднимая его на щит (явно дружинный обычай); он не носил ни скипетра, ни короны — единственным отличием короля от прочих воинов было особое королевское копьё (что-то вроде капитанской повязки в футбольной команде). Вождь оставался во главе дружины до тех пор, пока он был в состоянии демонстрировать военную сноровку и особую магическую силу — «удачу». Старый или утративший «удачу» предводитель быстро отстранялся от власти; нередко его убивали его же вчерашние соратники.

Франкский военный (слева) и воин.

Все эти представления хорошо заметны в облике франкских королей из династии Меровингов. Магическая сила Меровингов, по преданию, заключалась в длинных волосах, поэтому мужчины королевской крови никогда не стриглись. Средневековые историки так и называют их — «косматые короли». История дома Меровингов переполнена заговорами, междоусобицами и кровавыми расправами одних претендентов на трон над другими. Последние Меровинги получили прозвище «ленивых королей» — они превратились во что-то вроде священных талисманов или кукол, изображающих короля; играла же этими «куклами» энергичная знать из королевской дружины.

Нас не должно вводить в заблуждение то, что короли-варвары издавали довольно много законов; историки называют собрания этих законов «варварскими правдами». Законы издавались во многом для того, чтобы отрегулировать отношения «своих» (франков, бургундов, баваров) с «чужими» — потомками римлян, попавшими под власть варваров. По мере того как германцы смешивались с римским населением, необходимость в изобретении «специальных» законов становилась всё меньшей. Законы раннесредневековых королевств — это в первую очередь ещё племенные, а не государственные законы.

Очень долго средневековые королевства не имели устойчивых и определённых границ. Земли, которыми правил король, рассматривались как его военная добыча; он мог свободно делить эту добычу на части точно так же, как он рассекал топором золотую чашу или гривну, чтобы разделить её между дружинниками. Франкский король вполне мог

233

Женские платья, накидки, украшения

причёски. Середина XII в.

преподнести жене в качестве «утреннего дара» (традиционный у германских народов подарок мужа молодой жене на следующий день после свадьбы) десяток городов, без которых само существование франкского королевства становилось весьма затруднительным. Они оставались в рамках государства, пока король был жив, но после его смерти вдова приносила эти земли в приданое своему второму супругу... Сыновья-наследники также неустанно занимались перекройкой владений умершего отца. При этом их не интересовали ни удобство и покой их подданных, ни языковое и культурное единство населения разделяемых земель. Главное — чтобы раздел был равным. Никто не должен быть обижен: каждый должен получить и морские порты, и солеварни, и железные рудники.

Власть дружинных вождей была необходимой и достаточно сильной только в период завоеваний. Охранять мир и порядок такая власть умела плохо, к этому она вовсе не была приспособлена. Варварские короли переняли у римлян красивые названия чиновничьих должностей и награждали этими звучными титулами своих приспешников, но создать что-то, хоть отдалённо похожее на стройную систему римского управления, они так и не смогли. Навести хоть какой-то порядок король-вождь мог, опираясь не на чиновников, а на народные представления о своей особой, магической силе. В Англии и во Франции ещё в позднее средневековье верили, что короли одним прикосновением могут излечивать различные заболевания. Так вот, король-вождь раннего средневековья накладывал своё особое покровительство, «мунт», на человека или область, которые он хотел защитить. Посягнуть на человека или общину, находящиеся под королевским «мунтом», означало посягнуть на саму священную персону короля, вступить в противоборство с таинственными и загадочными силами, которыми владеет король. Личность короля сливается с его

владениями точно так же, как она сливается с принадлежащими королю драгоценностями, которые он всю жизнь возит за собой в сундуках; часть этих драгоценностей после смерти положат в его могилу. Ясно, что раннесредневековое королевство вряд ли стоит называть «государством» в современном смысле слова. Оно больше похоже на осевшую в одном месте бродячую военную дружину, распространившую своё влияние и на мирные слои общества и вынужденную заниматься «не своим делом» — сохранением мира и порядка.

Первым из королей раннего средневековья об изменении основ королевской власти задумался Карл Великий (768—814 гг.). К этому его побуждало значительное расширение пределов Франкского королевства, в 800 г. объявленного восстановленной империей. Все завоевания Карла оказались бы бессмысленными, если бы они не были подкреплены созданием действенного управления державой. Карл пошёл двумя путями одновременно, выстраивая своё королевство на новых основаниях, и оба этих пути в конце концов оказались удачными. Во-первых, Карл стал посылать в наиболее важные области государства своих представителей — графов (в пограничных областях — «марках» — они назывались маркграфами). Графы следили за исполнением королевских приказов и наблюдали за деятельностью местных судов. Преемники Карла, германские императоры Саксонской династии (X в.), посчитали, что ещё удобнее будет опереться на местах не на графов, а на епископов, и полностью поставили их под свой контроль.

Второй путь укрепления королевской власти Карл видел в том, чтобы привязать к королю крупных землевладельцев-сеньоров, сделать их представителями короля на местах. Карл закрепил за сеньорами большие права, превратив их по существу в полновластных господ обширных областей, но

234

Просмотр книг при дворе короля.

связал их присягой королю и обязательством соблюдать государственные интересы.

Преимущества замысла Карла выявились далеко не сразу. Первый путь развития средневекового королевства в конце концов привёл его к острейшему конфликту с церковью, второй — к быстрому росту феодальных отношений и феодальной раздробленности. Но другого пути возникновения средневековой государственности попросту не было. Средневековое общество было очень дробным, оно состояло из мельчайших «атомов» и «молекул»; королевская власть никак не могла охватить его «сверху», связать все эти атомы и молекулы воедино. Длительную и кропотливую работу «связывания» разумнее было предоставить тем, кто находился как можно ближе к общинам, объединениям ремесленников и крестьянским дворам, — графам и баронам, рыцарям и епископам.

С IX в. королевская власть в Европе входит в период своего длительного становления. До конца XI в. феодальная вольница имела явный перевес над королями в большинстве европейских стран. Достаточно сказать, что домен (личные владения) французского короля был в это время значительно меньше доменов многих его вассалов. Это означало, что король в своих отношениях с графами и герцогами мог рассчитывать только на их верность вассальной присяге; силой принудить их к повиновению он чаще всего не был способен. Именно в это время и складываются представления о короле как о «первом среди равных», которыми ещё долго будет тешить себя европейское дворянство позднего средневековья.

XII же век станет веком подлинного возникновения средневекового королевства как грозной силы, способной сломить любого непокорного подданного короля. Даже люди церкви не могут чувствовать себя в безопасности; вся Европа была потрясена, когда из Англии дошли вести о том, что в угоду

королю Генриху II (1154—1189 гг.) несколько рыцарей убили архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета. Тот же Генрих II в своём послании императору Священной Римской империи Фридриху I Барбароссе горделиво писал: «Каждый король — император в своём королевстве», отвергая тем самым претензии Фридриха на особое положение среди европейских монархов. Что же стало причиной быстрого усиления королевской власти в Англии и несколько позже — во Франции?

Первой причиной, несомненно, был бурный рост городов. В городах королевская власть нашла надёжных союзников в борьбе с непокорными сеньорами. Немаловажно, что это были богатые союзники. Городские деньги позволяли значительно пополнить королевскую казну. Англия и Франция постепенно установили упорядоченный сбор королевских налогов; деньги казны позволили держать на местах платных королевских чиновников, отстаивающих интересы короны. В Англии это были шерифы, во Франции — прево, бальи и сенешали. Английские короли стали взимать налог и с рыцарей («щитовые деньги»), освобождая их взамен от военной службы. На вырученные деньги король нанимал нужное количество воинов, тем самым становясь независимым от непокорных вассалов.

Важной причиной укрепления королевской власти в XII в. было и окончательное утверждение вассальных отношений, пронизывавших все слои феодального общества. Не случайно королевская власть была сильнее всего именно там, где вассальные связи были наиболее развиты и отрегулированы законодательством, — в Англии, Сицилии, Иерусалимском королевстве. Чем запутаннее и сложнее становились сплетения сеньориальных прав и вассальных обязательств, тем больше возникала потребность в едином центре этих отношений, «сеньоре номер один», объединявшем вокруг себя весь феодальный класс.

235

Мы видим, что к XII в. средневековое общество стало гораздо более сложным, чем раньше. «Атомы» его и «молекулы» вошли в зависимость друг от друга, начали образовывать устойчивые «цепочки». Возникли и новые формы власти, закреплявшие выгодные для общества сочетания устремлений и интересов. Пути их возникновения были очень разными даже в соседних странах. В Англии, к примеру, королевская власть была традиционно сильна с момента нормандского завоевания (1066 г.); в первых английских королях нормандской династии и династии Плантагенетов ещё вполне различимы черты облика удачливых дружинных вождей-завоевателей. На этом «запасе» авторитета Генрих I (1100—1135 гг.) и Генрих II успевают осуществить реформы, придающие королевской власти государственное обличье. Но быстрый и неконтролируемый прирост власти английских королей вызвал недовольство баронов; этот процесс был вовремя и достаточно аккуратно «приторможен». В 1215 г. король Иоанн Безземельный был вынужден подписать представленную ему баронами «Великую хартию вольностей». Этот документ положил начало ограничению власти короля парламентом; в XIII—XIV вв. в Англии отрабатывается сложная форма правления, согласующая права короля с правами «общин».

Во Франции всё происходит медленнее, но более надёжно. Короли постепенно увеличивают свой домен, превращаясь в крупнейших феодальных сеньоров страны. Так же понемногу властители Франции прибирают к рукам и судопроизводство — важнейшую отрасль средневекового управления. При Людовике IX Святом (1226—1270 гг.) были запрещены судебные поединки, любой желающий мог перенести своё дело из сеньориального в королевский суд. Был создан высший судебный орган — королевский парламент, который имел право пересматривать решения прочих судов. Французское королевство окончательно складывается при Филиппе IV Красивом (1285—1314 гг.). Именно Филипп вводит во Франции подобие английского парламента — Генеральные штаты. Штаты были разделены на три палаты по сословиям — духовенство, дворянство, горожане; все палаты заседали раздельно и имели скорее совещательный, а не решающий голос (в отличие от английского парламента). Английское и французское королевства подвергли себя тяжелейшему испытанию на прочность, вступив в Столетнюю войну (1337—1453 гг.). В ходе этой войны Франция не раз была на волосок от гибели, разрушительный кризис пережила во второй половине XV в. и Англия, проигравшая войну. И всё же оба государства в конечном счёте доказали свою жизнеспособность; в XIV—XV вв. степень их внутреннего единства была уже такова, что наиболее мощные королевства средневековой Европы оказались в состоянии вынести любые потрясения. Престиж королевской власти неизмеримо вырос. Возникающие европейские нации видели в монархе своё выражение, свой символ. Королевствам Европы предстояло ещё пережить и многочисленные войны, и борьбу католиков с протестантами, и восстания непокорной знати, и выступления крестьян против своих господ... Представление о национальном единстве оказалось сильнее всех этих бедствий, а выражалось это представление чаще всего в верности королю. Фигура короля начиная с 1500 г. освещается особым светом: он — человек, как все, он — часть нации, и одновременно он — воплощение всего могущества нации, существующей отдельно от неё божественной власти.

ЗАМОК

…В середине XI в. в Англии развернулось грандиозное строительство замков. Пока родственники покойного короля Генриха I выясняли, кому из них править страной, почувствовали свободу и силу английские бароны. Не дожидаясь появления твёрдой королевской руки, они спешно принялись укреплять свои владения. С поразительной скоростью — в несколько лет — баронские земли ощетинились башнями почти 300 замков. Вступивший на трон король Генрих II Плантагенет был возмущён подобным самоуправством своих подданных и приказал сровнять постройки с землёй. Но было поздно...

Сеньоры, властные и независимые, не слишком-то слушались царственного сюзерена и превращали свои земли в настоящие маленькие королевства. Чем свободнее они себя чувствовали, тем неприступнее были «столицы» их владений — замки.

Вся округа словно находилась в тени такого замка. В нем сеньор сосредоточивал свою власть и военную мощь: здесь стояли его воины и собирались вассалы, чтобы выступить на защиту владений своего сюзерена. Здесь укрывались в дни нападения врага окрестные жители, которые за право считать хозяина замка защитником платили разные поборы и несли службы (например, чинили укрепления). В своём замке, как в настоящей столице государства, сеньор вершил суд над вассалами и крестьянами. И не было для них другого судьи, как и другого правителя.

Случалось, что неподалёку селились ремесленники: ткачи; мастера, ковавшие оружие, делавшие конскую сбрую — те, чьи изделия больше всего нужны сеньору и его слугам. И для них замок становился надёжным убежищем, а его хозяин — господином. К замку привозили свой товар купцы — сеньор щедро платил за заморские шелка и пряности. Правда, для проезда по его владениям торговец сам должен был не единожды раскошелиться: проехал по мосту — плати, перевёз тебя паромщик

236

Дворянин выезжает на охоту.

— плати, но не паромщику, а его господину, правителю всей округи, хозяину неприступной цитадели.

Сердце владений сеньора, замок представлял собой грозное зрелище. Всего 100 лет назад сеньор с воинами и домочадцами в случае опасности укрывался в деревянной башне, обнесённой частоколом. Теперь вместо этого на высоком холме в излучине реки спешно, но надёжно возводились могучие стены высотой 50 футов (15 м) и толщиной 16 футов (5 м) и башни. В одной из башен были тяжёлые ворота из крепкого дуба, сверху окованные железом. Замок окружал ров, через него к воротам вёл бревенчатый мост, который при нападении врага можно было легко и быстро разобрать. Сзади ворот оскалились острыми зубьями две подъёмные решётки. Стоило опустить их, и тот, кому удалось прорваться за ворота, оказывался в ловушке, не успев попасть во двор.

Двор замка делила на две части высокая (выше внешних) стена. Широкое пространство перед ней занимали разные службы: здесь должны были жить воины и слуги, располагаться конюшни. Во внутреннем дворе, по ту сторону стены, высилась башня, гораздо выше и надёжнее всех остальных, с редкими узкими окошками-бойницами — донжон (дом хозяина замка). Внутри донжона было сумрачно, холодно, да и не так просторно, как можно было подумать, стоя снаружи: три зала один над другим, разделённые деревянными перекрытиями, две комнаты, кухня и оружейная. Не слишком богато для властительного сеньора, но и у самого короля Генриха II в доме кроме залов была всего одна спальня. Главным были не роскошные покои, а надёжные стены.

Не успевали строители уложить последние камни, как замок начинали обживать те, для кого он и строился: сеньор со своими родными, воинами и слугами. Под мрачноватыми сводами часто звенели детские голоса: кроме детей хозяина в замке росли и воспитывались сыновья его вассалов.

Жизнь за крепкими стенами текла уединённо и размеренно. Если не было войны, сеньор охотился, упражнялся в фехтовании или развлекался игрой в кости и шахматы. Госпожа проводила дни за бесконечным рукоделием. Только в начале лета замок по-настоящему оживал: играли свадьбы, принимали многочисленных гостей, устраивали турниры и давали пиры, которые вспоминали потом до следующего года, если не случалось ещё чего-нибудь — нападения врага, пожара, приезда нежданного знатного гостя. В остальное время даже новости в замок доходили редко, и потому его обитатели несказанно радовались, если долгим зимним вечером просил приюта путник — бродячий монах или менестрель. Они-то и рассказывали хозяевам, что творится в местах отдалённых, куда за день верхом не доберёшься. Если же повествование было полно событий невероятных и удивительных, то ещё лучше — было что вспомнить после ухода гостя.

Нередко к замку подступали враги. На высокие стены взобраться они пытались не часто — всё больше томили осадой, но и это не всегда удавалось: в подвалах замка хранилось много запасов, воду для питья брали здесь же, в колодце, выручали и тайные подземные ходы.

Так в войнах и скучноватой мирной жизни прошло 200 лет. За это время упрочил свою власть король, с которым не боялся прежде соперничать сеньор — основатель твердыни. Его потомок не был

237

больше безраздельным хозяином округи — выше него стоял королевский чиновник. Но войны по-прежнему были частыми, и потому нынешний сеньор следил за тем, чтобы его родовое гнездо оставалось грозным и неприступным, но уже не как центр владений, а как крепость. Бревенчатый мост сменился подъёмным, на толстых железных цепях. Залы в донжоне теперь разделяли не деревянные перекрытия, а каменные своды, которые мастера расписывали орнаментом. Только сама башня стала тесновата для жилья, и рядом с ней вырос прочный каменный дом.

За прошедшее время гораздо больше, чем сам замок, изменилась его округа. По соседству зашумел довольно большой город. Он вырос на месте посёлка ремесленников, некогда поселившихся под стенами соседнего замка, оставшегося теперь без хозяина. Его выгнали горожане, которых этот сеньор терзал поборами. Жители города — потомки тех первых ремесленников — больше не нуждались в его защите и сами могли за себя постоять.

Прошло еще 100 лет. Утихли усобицы, стёрлись чёткие границы земель некогда властительных сеньоров. Их наследники несли верную службу королю, а замок уходил в прошлое вместе с независимостью своего хозяина. Он мог по-прежнему возвышаться на холме, но стены его уже сильно обветшали. Зато за ними выросла острая крыша маленькой часовни, появились новые постройки — просторный дом с большими залами и множеством комнат. Времена изменились: роскошные покои стали важнее надёжных стен.

Пролетели годы, и на полях сражений загрохотали первые пушки, против которых не могли устоять окончательно одряхлевшие стены и башни старого замка. Нынешний хозяин, да и его отец мало интересовались судьбой замка — они жили при королевском дворе в столице. В бывшем господском доме ютились только старые слуги.

Но пришло время, когда в полу опустевшие руины вернулся исполняющий в соседнем городе (бывшем посёлке ремесленников) королевскую службу владелец некогда горделивой твердыни. Знатный придворный пожелал заново отстроить родовой замок. Мастера-каменщики принялись за работу. Воспользовавшись камнями, взятыми из полу развалившегося донжона и башен, они перестроили, расширили, надстроили старый дом, превратив его в совершенно новое нарядное здание с маленькими башенками. Кусок рухнувшей в ров стены переделали в изящный мост. Щербатые остатки стен разобрали и возвели из них нужные в хозяйстве постройки.

Так среди быстро разрастающихся деревьев вырос новый замок, совершенно не похожий на своего грозного предка, пятью тяжёлыми башнями нависавшего над округой. Он во всём отвечал вкусам своего владельца, не собирающегося ни с кем воевать, но любящего роскошь и удобство. Его оборонительные качества полностью соответствовали независимости хозяина — дворянина, состоящего на королевской службе. В силу традиций нарядный большой дом, стоящий среди парка, ещё довольно долго называли замком. Но это был уже настоящий дворец.

Вокруг рыцарей, которых одни называют неустрашимыми воинами, преданными вассалами, защитниками слабых, благородными слугами прекрасных дам, галантными кавалерами, а другие — неустойчивыми в бою, нарушающими своё слово, алчными грабителями, жестокими угнетателями, дикими насильниками, кичливыми невеждами, вертелась в сущности история европейского средневековья, потому что они в те времена были единственной реальной силой. Силой, которая нужна была всем: королям против соседей и непокорных вассалов, крестьян, церкви; церкви — против иноверцев, королей, крестьян, горожан; владыкам помельче — против соседей, короля, крестьян; крестьянам — против рыцарей соседних владык.

РЫЦАРИ

Горожанам, правда, рыцари были не нужны, но они всегда использовали их военный опыт. Ведь рыцарь — это прежде всего профессиональный воин. Но не просто воин. Рыцарь, рейтер, шевалье и т.д. на всех языках значит всадник. Но не просто всадник, а всадник в шлеме, панцире, со щитом, копьём и мечом. Всё это снаряжение было весьма дорогим: ещё в конце X в., когда расчёт вёлся не на деньги, а на скот, комплект вооружения, тогда ещё не столь обильного и сложного, вместе с конём стоил 45 коров или 15 кобылиц. А это величина стада или табуна целой деревни.

Но мало взять в руки оружие — им надо уметь отлично пользоваться. Для этого необходимы беспрестанные утомительные тренировки с самого

238

юного возраста. Недаром мальчиков из рыцарских семей с детства приучали носить доспехи — известны полные комплекты для 6—8-летних детей. Следовательно, тяжеловооружённый всадник должен быть богатым человеком, располагающим временем. Крупные владетели могли содержать при дворе лишь очень небольшое число таких воинов. А где взять остальных? Ведь крепкий крестьянин, если и имеет 45 коров, то не отдаст их за груду железа и красивого, но не годного для хозяйства коня. Выход нашёлся: король обязывал мелких землевладельцев работать определённое время на крупного, снабжать его нужным количеством продуктов и ремесленных изделий, а тот должен был быть готов определённое количество дней в году служить королю в качестве тяжеловооружённого всадника.

На подобных отношениях в Европе выстроилась сложная феодальная система. И к XI—XII вв. тяжеловооружённые всадники превратились в касту рыцарей. Доступ в это привилегированное сословие становился всё более трудным, основанным уже на родовитости, которая подтверждалась грамотами и гербами. Ещё бы: кому хочется тесниться и допускать к жирному куску посторонних. А кусок был жирным, и чем дальше, тем больше.

За клятву верности сеньору рыцарь получал землю с работающими на него крестьянами, право суда над ними, право сбора и присвоения налогов, право охоты, право первой ночи и т.д. Он мог ездить ко дворам владык, развлекаться целыми днями, пропивать, проигрывать в городах деньги, собранные с мужиков. Обязанности его сводились к тому, чтобы во время военных действий служить на своих харчах сеньору около месяца в году, а обычно и того меньше. За «сверхурочную» службу шло большое жалованье. Военная добыча — трофеи, выкуп за пленных, сами пленные — тоже доставалась рыцарю. Можно было во внеслужебное время и поработать «налево» — наняться к постороннему сеньору или к городскому магистрату. Постепенно рыцари стали всё больше и больше манкировать своими обязанностями. Иногда по условиям ленного договора рыцарь должен был служить то количество времени, на которое у него хватит продовольствия. И вот такой храбрый муж являлся с окороком, прилагал все усилия, чтобы съесть его за три дня, и уезжал в свой замок.

Ну а как рыцари воевали? По-разному. Сравнивать их с кем-то очень трудно, так как они в Европе были в военном отношении предоставлены самим себе. Разумеется, в сражениях участвовала и пехота — каждый рыцарь приводил с собой слуг, вооружённых копьями и топорами, да и крупные владетели нанимали большие отряды лучников и арбалетчиков. Но до XIV в. исход сражения всегда определяли немногие господа-рыцари, многочисленные же слуги-пехотинцы были для господ хоть и необходимым, но лишь подспорьем. Рыцари их в расчёт вообще не принимали. Да и что могла сделать толпа необученных крестьян против закованного в доспехи профессионального бойца на могучем коне? Рыцари презирали собственную же пехоту. Горя нетерпением сразиться с достойным противником, то есть рыцарем же, они топтали конями мешающих им своих же пеших воинов. С таким же равнодушием рыцари относились и к всадникам без доспехов, лишь с мечами и лёгкими копьями. В одной из битв, когда на группу рыцарей налетел отряд лёгких всадников, они даже не сдвинулись с места, а просто перекололи своими длинными копьями лошадей противника и только тогда поскакали на достойного врага — рыцарей.

Вот тут-то и происходил настоящий бой: два закованных в железо всадника, закрытых щитами, выставив вперёд длинные копья, сшибались с налёта, и от страшного таранного удара, усиленного тяжестью доспехов и весом лошади в сочетании со скоростью движения, враг с треснувшим щитом и распоротой кольчугой или просто оглушённый вылетал из седла. Если же доспехи выдерживали, а копья ломались, начиналась рубка на мечах. Это было отнюдь не изящное фехтование: удары были редкими, но страшными. Об их силе говорят останки воинов, погибших в сражениях средневековья, — разрубленные черепа, перерубленные берцовые кости. Вот ради такого боя и жили рыцари. В такой бой они кидались очертя голову, забыв об осторожности, об элементарном строе, нарушая приказы командующих. Хотя какие там приказы — рыцарям лишь предлагали держать строй, их просили.

При малейшем признаке победы рыцарь кидался грабить лагерь врага, забывая обо всём, — и ради этого тоже жили рыцари. Недаром некоторые короли, запрещая бойцам ломать боевой порядок при наступлении и ход битвы из-за грабежа, строили перед боем виселицы для несдержанных вассалов. Бой мог быть довольно долгим. Ведь он распадался

Посвящение в рыцари.

239

обычно на нескончаемое количество поединков, когда противники гонялись друг за другом.

Рыцарская честь понималась весьма своеобразно. Устав тамплиеров разрешал рыцарю нападать на противника спереди и сзади, справа и слева, везде, где можно нанести ему урон. Но если противнику удавалось заставить отступить хоть нескольких рыцарей, их соратники, заметив это, как правило, ударялись в паническое бегство, которое не в силах был остановить ни один полководец (как, впрочем, и управлять боем после начала атаки). Сколько королей лишились победы только потому, что преждевременно теряли голову от страха!

Никакой воинской дисциплины у рыцарей не было и быть не могло. Ибо рыцарь — индивидуальный боец, привилегированный воин с болезненно острым чувством собственного достоинства. Он профессионал от рождения и в военном деле равен любому из своего сословия вплоть до короля. В бою он зависит только сам от себя и выделиться, быть первым может, только показав свою храбрость, добротность своих доспехов и резвость коня. И он показывал это всеми силами. Да кто же тут мог что-то ему указать, приказать? Рыцарь сам знает всё, и любой приказ для него — урон чести. Такое самосознание рыцаря было хорошо известно полководцам, государственным деятелям — светским и церковным. Видя, что несокрушимые всадники терпят поражения из-за своей горячности и своеволия, вылетая в атаку разрозненными группами, и зная, что тяжёлая конница непобедима, когда наваливается всей массой, государственная и церковная администрации принимали меры, чтобы навести хоть какой-то порядок. Ведь к тому же рыцарей было мало. Например, во всей Англии в 70-х гг. XIII в. насчитывалось 2750 рыцарей. В боях участвовало обычно несколько десятков рыцарей, и лишь в больших сражениях они исчислялись сотнями, редко переваливая за тысячу. Понятно, что это мизерное количество полноценных бойцов нельзя было растрачивать, распылять по мелочам. И тогда с конца XI в., во время крестовых походов, стали возникать духовно-рыцарские ордена (см. ст. «Рыцарские oрдена») со строгими уставами, регламентирующими боевые действия.

Но самый крепкий порядок был, разумеется, в бандах-отрядах рыцарей-наёмников, расплодившихся в XII—XIV вв., предлагавших свои услуги кому угодно и грабивших всех подряд в мирное время. Именно для борьбы с этими бандами и были созданы в XIV в. французскими королями впервые в средневековой Европе регулярные армии — маленькие, состоявшие из разных родов войск, где воины служили за плату постоянно. Надо сказать, что вся строгость рыцарских воинских распорядков иссякала в тех разделах, которые трактовали боевые действия. То есть строгость была, но требования были самыми общими: не покидать и не ломать строй, обороняться при неудаче, а не сразу бежать. Не начинать до победы грабить лагерь противника.

Итак, как же воевала рыцарская конница? Чтобы сохранить строй к решающему моменту схватки, она подходила к противнику шагом, была «покойна и невозмутима, подъезжала не торопясь, как если бы кто-нибудь ехал верхом, посадивши впереди себя на седло невесту», как писал один средневековый автор. И только подъехав к врагу совсем близко, рыцари бросали коней в более быстрый аллюр. Медленное сближение имело ещё и тот смысл, что экономило силы лошади для решающего броска и схватки. Пожалуй, самым удобным построением

240

был издавна придуманный для тяжёлой конницы «клин», «кабанья голова», или «свинья», как называли его русские дружинники, любившие, кстати, это построение ничуть не меньше своих западных «коллег».

«Кабанья голова» имела вид колонны, слегка суженной спереди. Давно известно, что конницу водить в колоннах очень выгодно, так как в этом случае лучше всего сохраняется сила её массированного, таранного удара. Это не столько боевое, сколько походное построение — когда «клин» врезается в ряды противника, воины, едущие в задних рядах, немедленно «разливаются» в стороны, чтобы каждый всадник не топтал передних, но в полную меру проявил свои боевые качества, равно как и качества коня и оружия. У «клина» было и ещё одно преимущество: фронт построения был узок.

Дело в том, что рыцари очень любили сражаться, но совсем не хотели умирать — ни за сеньора, ни за святую церковь. Они должны были и хотели только побеждать. Этому, собственно, и служили их доспехи. Этому служил и «клин». Ведь когда отряд рыцарей медленно, шаг за шагом, приближался к врагу, он становился великолепной мишенью для лучников противника. Хорошо, если у того нет метких лучников. А если есть? Если у них вдобавок отличные дальнобойные, мощные луки? Монголы при Лигнице и англичане при Кресси и Пуатье именно из луков буквально расстреляли прекрасно защищенных доспехами рыцарей. А при построении «клином» перед вражескими стрелками оказывалось только несколько всадников в самом надёжном защитном снаряжении.

Да, рыцари умирали весьма неохотно. Они предпочитали бежать или сдаваться в плен в случае не-

удачи. В европейских войнах гибло их очень мало — единицы, и лишь в крупнейших битвах, решавших судьбы стран, — несколько сотен.

И дело тут не только в доспехах. Рыцари к XIII в. ощутили себя неким всемирным орденом, кастой, для которой не важны никакие территориальные границы, никакое подданство. Ведь границы всё время менялись, области переходили от одного короля к другому, а рыцари сидели в тех же замках, изъяснялись на французском языке и все, как один, считались слугами святой католической церкви. И убивать собрата, кто бы и откуда бы он ни был, становилось неприличным. Вот одолеть его

— сбить с коня, взять в плен и, главное, получить выкуп — это победа. А что пользы от трупа? Войны превращались в массовые турниры. Но не превратились.

Не позволили «грубые мужики» — крестьяне и горожане, воевавшие в пехоте. Им-то рыцари пощады не давали. Но уж и они в долгу не оставались

— пленных не брали. А когда в XIV в.. сформировалась боеспособная пехота, сражающаяся в плотном строю, не боящаяся конных атак и с длинными алебардами сама бросающаяся в бой, рыцари обращались в бегство при одном виде швейцарских «баталий» и гуситских повозок, с ужасом и возмущением рассказывая о непривычных кровавых побоищах: ведь у швейцарцев, например, под страхом смерти запрещалось брать пленных. И когда рыцари тоже стали всё чаще применять глубокие плотные построения, так что отряд превращался в железного дикобраза, их снова смела — теперь уже навсегда — пехота, вооружённая огнестрельным оружием.

Вооружение рыцарей с XI по XVI в.

241

РЫЦАРСКИЕ ОРДЕНА

С 1100 по 1300 г. в Европе образовалось 12 рыцарских духовных орденов. Наиболее мощными и жизнеспособными оказались три: орден тамплиеров, орден госпитальеров и Тевтонский орден.

ТАМПЛИЕРЫ. Официально этот орден назывался «Тайное рыцарство Христово и Храма Соломона», но в Европе был более известен как Орден рыцарей Храма. (Его резиденция находилась в Иерусалиме, на месте, где, по преданиям, был расположен храм царя Соломона (tample — храм (франц.)). Самих же рыцарей называли храмовниками. Создание ордена было провозглашено в 1118—1119 гг. девятью французскими рыцарями во главе с Хуго де Пейнсом из Шампани. Девять лет эти девять рыцарей хранили молчание, о них не упоминает ни один хронист того времени. Но в 1127 г. они возвратились во Францию и заявили о себе. А в 1128 г. церковный Собор в Труа (Шампань) официально признал орден.

На печати тамплиеров были изображены два рыцаря, скачущих на одной лошади, что должно было говорить о бедности и о братстве. Символом ордена стал белый плащ с красным восьмиконечным крестом.

Целью его членов было «по возможности заботиться о дорогах и путях, а особенно об охране паломников». Устав запрещал любые светские развлечения, смех, пение и т.д. Рыцари должны были дать три обета: целомудрия, бедности и послушания. Дисциплина была жёсткой: «Каждый совершенно не следует собственной воле, но более заботится о том, чтобы повиноваться приказывающему». Орден становится самостоятельной боевой единицей, подчиняющейся только Великому магистру (им сразу был провозглашён де Пейнс) и Папе римскому.

С самого начала своей деятельности тамплиеры приобретают большую популярность в Европе. Вопреки и одновременно благодаря обету бедности орден начинает накапливать большие богатства. Каждый вступающий безвозмездно приносил в дар ордену своё состояние. Крупные владения орден получил в подарок от французского короля, английского короля, знатных сеньоров. В 1130 г. тамплиеры уже располагают владениями во Франции, Англии, Шотландии, Фландрии, Испании, Португалии, а к 1140 г. — и в Италии, Австрии, Германии, Венгрии и в Святой земле. К тому же храмовники не только охраняли паломников, но и считали своим прямым долгом нападать на торговые караваны и грабить их.

Тамплиеры к XII в. стали обладателями неслыханных богатств и владели не только землями, но и верфями, портами, имели мощный флот. Они ссужали деньги обедневшим монархам и тем самым могли влиять на государственные дела. Кстати, именно тамплиеры первыми ввели бухгалтерские документы и банковские чеки.

Рыцари Храма поощряли развитие науки, и не мудрено, что многие технические достижения (например, компас) оказывались в первую очередь у них в руках. Искусные рыцари-хирурги врачевали раненых — это была одна из обязанностей ордена.

В XI в. тамплиерам как «храбрейшим и опытнейшим в ратном деле людям» была дарована крепость Газа в Святой земле. Но заносчивость принесла немало вреда «воинам Христовым» и явилась одной из причин поражения христиан в Палестине. В 1191 г. рухнувшие стены последней обороняемой тамплиерами крепости Сен-Жан-д'Акр погребли не только храмовников и их Великого магистра, но и славу ордена как непобедимого воинства. Тамплиеры перебрались из Палестины сначала на Кипр, а затем окончательно в Европу. Огромные земельные владения, мощные финансовые средства и наличие рыцарей ордена среди высоких сановников заставляло правительства Европы считаться с тамплиерами и часто прибегать к их помощи в качестве третейских судей.

В XIII в., когда Папа объявил крестовый поход против еретиков — катаров и альбигойцев, тамплиеры, опора католической церкви, чуть ли не открыто выступили на их стороне.

В своей гордыне тамплиеры возомнили себя всемогущими. В 1252 г. английский король Генрих III, возмущённый их поведением, пригрозил храмовникам конфискацией земельных владений. На что Ве-

Тамплиер.

242

ликий магистр ответил: «Пока Вы творите справедливость, Вы будете править. Если же Вы нарушите наши права, то вряд ли останетесь королём». И это была не простая угроза. Орден мог это сделать! Рыцарями-храмовниками были многие влиятельные люди в королевстве, а воля сюзерена оказалась менее священна, чем клятва верности ордену.

В XIV в. король Франции Филипп IV Красивый решил избавиться от строптивого ордена, который за неимением дел на Востоке начал вмешиваться, и очень активно, в государственные дела Европы. Филиппу совсем не хотелось оказаться на месте Генриха Английского. К тому же королю было необходимо решить свои финансовые проблемы: он задолжал тамплиерам огромные деньги, а отдавать их совсем не хотелось.

Филипп пошёл на хитрость. Он попросил принять его в орден. Но Великий магистр Жан де Мале вежливо, но твёрдо отказал ему, поняв, что король хочет в будущем занять его место. Тогда Папа римский (которого посадил на престол Филипп) предложил ордену тамплиеров объединиться с вечными соперниками — госпитальерами. В таком случае независимость ордена была бы утрачена. Но магистр опять отказался.

Тогда в 1307 г. Филипп Красивый приказал тайно арестовать всех тамплиеров на территории королевства. Их обвинили в ереси, в служении дьяволу и в колдовстве. (Этому дали повод таинственные обряды посвящения в члены ордена и последующее сохранение тайны его деяний.)

Семь лет длилось следствие. Под пытками храмовники признались во всём, но во время публичного суда отреклись от своих показаний. 18 марта 1314 г. Великого магистра де Мале и приора Нормандии сожгли на медленном огне. Перед смертью великий магистр проклял короля и Папу римского: «Папа Климент! Король Филипп! Не пройдёт и года, как я призову вас на суд Божий!» Проклятие сбылось: Папа умер через две недели, а король — осенью. Скорее всего их отравили храмовники, искусные в изготовлении ядов.

Хотя Филиппу Красивому не удалось организовать преследование тамплиеров во всей Европе, былое могущество храмовников было подорвано. Остатки этого ордена так и не смогли объединиться, хотя его символику продолжали использовать. Христофор Колумб открыл Америку под флагом тамплиеров: белым полотнищем с красным восьмиконечным крестом.

ГОСПИТАЛЬЕРЫ. Официальное название — «Орден всадников госпиталя святого Иоанна Иерусалимского» (gospitalis — гость (лат.); первоначально слово «госпиталь» означало «странноприимный дом»). В 1070 г. в Палестине купцом Мауро из Амальфи был основан госпиталь для паломников к святым местам. Постепенно там образовалось братство для ухода за больными и ранеными. Оно крепло, увеличивалось, начало оказывать достаточно сильное влияние и в 1113 г. было официально признано Папой в качестве духовно-рыцарского ордена.

Рыцари принимали три обета: бедности, целомудрия и послушания. Символом ордена стал восьмиконечный белый крест. Первоначально он находился на левом плече чёрной мантии. У мантии были очень узкие рукава, что символизировало отсутствие свободы у инока. Позднее рыцари стали носить красное одеяние с нашитым на груди крестом. В ордене были три категории: рыцари, капелланы и служащая братия. С 1155 г. во главе ордена становится Великий магистр, которым был провозглашён Раймонд де Пюи. Для принятия важнейших решений собирался генеральный капитул. Члены капитула отдавали Великому магистру кошель с восемью динариями, что должно было символизировать отказ рыцарей от богатства.

Первоначально главной задачей ордена был уход за больными и ранеными. В главном госпитале в Палестине размещалось около 2 тыс. коек. Рыцари раздавали безвозмездную помощь беднякам, устраивали для них три раза в неделю бесплатные обеды. Госпитальеры располагали приютом для подкидышей и грудных младенцев. Для всех больных и раненых были одинаковые условия: одежда и пища одного качества вне зависимости от происхождения. С середины XII в. главной обязанностью рыцарей становится война с неверными и охрана паломников. Орден уже располагает владениями в Палестине и Южной Франции. Иоанниты начинают так же, как и тамплиеры, приобретать большое влияние в Европе.

В конце XII в., когда христиан выбили из Палестины, иоанниты обосновались на Кипре. Но это положение мало устраивало рыцарей. И в 1307 г. Великий магистр Фалькон де Вилларет повёл иоаннитов на штурм острова Родос. Местное население, боясь потерять свою независимость, яростно сопротивлялось. Однако через два года рыцари окончательно укрепились на острове и создали там силь-

Госпитальер.

243

ные оборонительные сооружения. Теперь госпитальеры, или, как их стали называть, «родосские рыцари», стали форпостом христиан на Востоке. В 1453 г. пал Константинополь — Малая Азия и Греция полностью оказались в руках турок. Рыцари ожидали нападения на осжров. Оно не замедлило последовать. В 1480 г. турки атаковали остров Родос. Рыцари выстояли и отбили нападение. Иоанниты просто «мозолили султану глаза» своим присутствием у самых его берегов, мешая хозяйничать на Средиземном море. Наконец терпение турок истощилось. В 1522 г. султан Сулейман Великолепный поклялся изгнать христиан из своих владений. Остров Родос осадила 200-тысячная армия на 700 кораблях. Иоанниты держались три месяца, прежде чем Великий магистр Вилье де Лилль Адан сдал свою шпагу султану. Султан, уважая мужество противников, отпустил рыцарей и даже помог им с эвакуацией.

У иоаннитов почти не было земель в Европе. И вот защитники христианства прибыли к берегам Европы, которую они столь долго обороняли. Император Священной Римской империи Карл V предложил госпитальерам для проживания Мальтийский архипелаг. Отныне рыцари-госпитальеры стали называться Орденом мальтийских рыцарей. Мальтийцы продолжили свою борьбу с турками и морскими пиратами, благо орден располагал своим флотом. В 60-х гг. XVI в. Великий магистр Жан де ла Валлетт, имея в своём распоряжении 600 рыцарей и 7 тыс. солдат, отразил нападение 35-тысячной армии отборных янычар. Осада длилась четыре месяца: рыцари потеряли 240 кавалеров и 5 тыс. солдат, однако отбились (см. ст. «Турецкие завоевания»).

В 1798 г. Бонапарт, отправляясь с армией в Египет, взял штурмом остров Мальта и изгнал оттуда мальтийских рыцарей. В очередной раз иоанниты оказались бездомными. На этот раз они нашли приют в России, императора которой, Павла I, они провозгласили в знак благодарности Великим магистром. В 1800 г. остров Мальта был захвачен англичанами, которые не собирались возвращать его мальтийским рыцарям.

После убийства Павла I заговорщиками у иоаннитов не было Великого магистра и постоянной штаб-квартиры. Наконец, в 1871 г. Великим магистром был провозглашён Жан-Батист Чесчиа-Санта-Кроче.

Уже с 1262 г., чтобы вступить в орден госпитальеров, необходимо было иметь благородное происхождение. Впоследствии существовали две категории вступающих в орден — рыцари по праву рождения (cavalieri di giustizzia) и по призванию (cavalieri di grazzia). В последнюю категорию попадают люди, которые не должны представлять доказательств благородного происхождения. Им достаточно было доказать, что их отец и дед не были рабами и ремесленниками. Также в орден принимались монархи, доказавшие свою верность христианству. В Мальтийском ордене могли состоять и женщины. Великие магистры выбирались только из рыцарей благородного происхождения. Великий магистр был почти что суверенным государем о. Мальта. Символами его власти являлись корона, «кинжал веры» — меч и печать. От Папы римского Великий магистр получил звание «стража иерусалимского двора» и «блюстителя рати Христовой». Сам же орден назывался «Державным орденом св. Иоанна Иерусалимского».

Рыцари имели определённые обязанности перед орденом — они не могли покинуть казармы без разрешения Великого магистра, проводили в общей сложности 5 лет в конвенте (общежитии, точнее — казарме рыцарей) на о. Мальта. Рыцари должны были проплавать на кораблях ордена не менее 2,5 лет — эта обязанность называлась «караван».

К середине XIX в. Мальтийский орден превращается из военной в духовно-благотворительную корпорацию, коей остаётся и поныне. Резиденция мальтийских рыцарей сейчас находится в Риме.

Крест Мальтийского ордена служил с XVIII в. одной из высших наград в Италии, Австрии, Пруссии, Испании и в России. При Павле I он назывался крестом Св. Иоанна Иерусалимского.

ТЕВТОНЦЫ (ТЕВТОНСКИЙ, ИЛИ НЕМЕЦКИЙ ОРДЕН. «ОРДЕН ДОМА СВЯТОЙ МАРИИ ТЕВТОНСКОЙ»).

В XII в. в Иерусалиме существовал госпиталь (странноприимный дом) немецкоязычных паломников. Он и стал предшественником Тевтонского ордена. Первоначально тевтонцы занимали подчинённое положение по отношению к ордену госпитальеров. Но затем в 1199 г. Папа римский утвердил устав ордена, а Генрих Вальпот был провозглашён Великим магистром. Однако лишь в 1221 г. на тевтонцев распространились все привилегии, которые имели и другие, старшие ордена тамплиеров и иоаннитов.

Тевтонец.

244

Рыцари ордена давали обеты целомудрия, послушания и бедности. В отличие от других орденов, рыцари которых были разных «языков» (национальностей), Тевтонский орден в основном состоял из немецких рыцарей.

Символами ордена были белый плащ и простой чёрный крест.

Тевтонцы очень быстро оставили свои обязанности по охране паломников и лечению раненых в Палестине. Любые попытки вмешательства тевтонцев в дела мощной Священной Римской империи были пресечены. Раздробленная же Германия не давала возможности развернуться, как это сделали тамплиеры во Франции и Англии. Поэтому Орден стал заниматься «благой деятельностью» — огнём и мечом нести слово Христово в восточные земли, предоставив сражаться за гроб Господень другим. Земли, которые завоёвывали рыцари, становились их владением при верховной власти ордена. В 1198 г. рыцари стали основной ударной силой крестового похода против ливов и покорили Прибалтику, в начале ХШ в. основав г. Ригу. Так образовалось государство Тевтонского ордена. Далее, в 1243 г. рыцари покорили пруссов и отобрали у Польского государства северные земли.

Существовал ещё один немецкий орден — Ливонский. В 1237 г. Тевтонский орден объединился с ним и решил двинуться на завоевание северных русских земель, расширяя свои границы и укрепляя влияние. В 1240 г. союзники ордена — шведы потерпели сокрушительное поражение от князя Александра Ярославича на Неве. А в 1242 г.

та же участь постигла и тевтонцев — погибло около 500 рыцарей, а 50 было взято в плен. План присоединения русской территории к землям Тевтонского ордена потерпел полный крах.

Тевтонские Великие магистры постоянно опасались объединения Руси и любыми способами пытались этому помешать. Однако на их пути стал мощный и опасный враг — Польско-Литовское государство. В 1409 г. между ним и Тевтонским орденом вспыхнула война. Объединённые силы в 1410 г. в битве при Грюнвальде разбили тевтонских рыцарей. Но на этом несчастья Ордена не закончились. Великий магистр ордена, как и у мальтийцев, являлся суверенным государем. В 1511 г. им стал Альберт Гогенцоллерн, который, будучи «добрым католиком», не поддержал Реформацию, борющуюся против католической церкви. А в 1525 г. он провозгласил себя светским государем Пруссии и Бранденбурга и лишил орден как владений, так и привилегий. После такого удара тевтонцы уже не оправились, и орден продолжал влачить жалкое существование.

В XX в. германские фашисты превозносили прежние заслуги ордена и его идеологию. Они использовали и символику тевтонцев. Вспомните, железный крест (чёрный крест на белом фоне) — важная награда «третьего рейха». Однако самих членов ордена преследовали, видимо, как не оправдавших доверия.

Тевтонский орден существует в Германии и по сей день.

ГЕРАЛЬДИКА

У Аякса, помните,

Был на щите представлен змей свернувшийся,

И семеро у Фив таким же образом

Щиты снабдили знаками особыми.

Там можно было видеть звёзды с месяцем

Или мечи, и факелы, и лестницы,

Угрозу городов во время приступа,

В резьбе или в изображенье выпуклом.

Так говорит о гербах древности и средневековья Мефистофель в трагедии Гёте «Фауст»...

Одной из вспомогательных исторических дисциплин является геральдика — наука о гербах и эмблемах.

Кому-то может показаться, что для истории геральдика не представляет интереса. Однако щитки, кресты, розетки, девизы могут, как своеобразная визитная карточка, рассказать многое о странах, городах, людях.

Хотя слова «герб», «герольд» (составитель гербов) и законы геральдической символики появились только в Средние века, корнями они уходят в

первобытные времена. Предшественниками гербов и эмблем можно считать изображения тотемов — животного, растения или предмета, которым поклонялось то или иное племя. Например, в могильниках племён, живших на берегах морей, находят фигурки черепахи, нырка или дельфина, у племён степей — фигурки змеи, лесных племён — медведя, оленя или волка, считавшихся «предками» или божествами. Такой же характер носят изображения растений — ели на Европейском Севере, оливы в Средиземноморье, лотоса в Северной Африке и Южной Азии. В редких случаях символами служили предметы неживой природы, которым поклонялись: метеоритный камень, упавший с неба, раковина. Особую роль играли знаки Солнца, Луны, волны (воды).

Подобные символы существовали и в древнейших государствах, образовавшихся в районе расселения того или иного племени. Их можно увидеть на табличках с печатями и первых монетах (с VII в. до н. э..). Так, на печатях Древнего Египта появились изображения богов и священных животных; корова — на известной печати из индийского города

245

Мохенджо-Даро. На монетах Афин изображали сову — птицу богини Афины; Эгины — черепаху, Пантикапея — мифического грифона, ставшего гербом и современной Керчи. Наряду с этим у греков появляются изображения богов: на афинских монетах — Афина, дельфийских — Аполлон (см. ст. «Нумизматика»). Знаки царской власти становятся символами больших монархий. Например, двойная секира была изображена на стенах дворцов критских царей («Лабиринт» — в буквальном переводе «дворец двойной секиры»). Восьмиконечная звезда встречается на личных вещах царей Македонии.

В более поздние времена в символах городов и государств появляются изображения знаменитых достопримечательностей: у Родоса — Колосса, Александрии — Фаросского маяка и плывущего корабля; на монетах Сердики (современная София) в III в. н. э.. — храм Аполлона, который вошёл как один из символов в современный герб столицы Болгарии. Были в древности прообразы личных гербов знатных людей, о чём оставил свидетельство Эсхил в трагедии «Семеро против Фив»: вожди, осаждающие город Фивы, стоят против городских ворот, подняв щиты с изображениями звёзд и месяца, героя с факелом, огнедышащего чудовища Тифона.

Символом Римской империи со времён Юлия Цезаря стал императорский жезл с фигурой орла (священной птицы Юпитера). После перенесения столицы в Константинополь в 330 г. император Константин ввёл новую эмблему: чёрного двуглавого орла на золотом фоне — символ власти императора над Западом и Востоком империи. Двуглавый орёл сохранился и как герб Византийской империи. В начале её существования императоры пытались восстановить Римскую империю, а затем две головы орла, обращённые в разные стороны, стали восприниматься как символ географического расположения Византии на стыке Европы и Азии. Впоследствии от римского и византийского орлов произошли гербы многих империй: Священной Римской (одноглавый чёрный), Арабского халифата, России (двуглавый чёрный). От орла Священной Римской империи впоследствии «отпочковались» австрийский, германский и испанский (с 1521 г., когда императором стал испанский король Карл V, а его потомки — ветвь Габсбургов — оставили на гербе Испании имперскую птицу). От византийского орла помимо российского произошёл албанский, без имперских

Французские лилии в сочетании с английскими леопардами напоминают о том, что Англия борется за владения во Франции.

Купеческий корабль

г. Бостона с городским

гербом.

246

Гербы итальянских городов.

знаков власти, когтей и раскрытого клюва — символ борьбы против турецкого ига. Жёлтый орёл халифов возродился в Новейшее время в беркутах, халзанах и соколах гербов ряда арабских стран.

Если в раннем средневековье в Западной Европе гербовые символы имелись лишь у высшей феодальной знати, то в XII—XIII вв. гербы оформились у крупных и мелких феодалов, а к XIV—XV вв. — у городов, гильдий, цехов и университетов. В это время уже имелись люди, специально составлявшие гербы, — герольды. Они разрабатывали принципы составления прежде всего государственных и личных феодальных гербов. Само слово «герб» означает по-немецки «наследство» (Erbe). Изначально гербы помещались на боевом щите, имевшем различную форму: итальянский — овальную, норманнский — треугольную, французский — прямоугольную с закруглением или выступом вниз, немецкий — вырезную. Чёткую символику стали иметь цвета: красный подчёркивал страсть (цвет огня), голубой или синий — честь, возвышенность (цвет воздуха), пурпурный — власть, зелёный означал свободу (вода), чёрный — постоянство (земля), золотой (жёлтый) подчёркивал знатность, серебряный (белый) — благородство. Таким образом, первоначальное толкование цветовой символики было узкофеодальным, но впоследствии значительно расширилось, и красный цвет воспринимался как цвет борьбы (крови), жизни (солнца). В этих значениях он ранее уже использовался народными движениями на Востоке (восстание «краснобровых» в Китае в I в. н. э.., восстание «краснознамённых» в Иране в 772 г.). Зелёный цвет стал цветом живой природы, обновления, надежды, молодости, синий — цветом мира, чёрный — скорби, траура (лишь с позднего средневековья), белый — вечности, жёлтый — славы. Как правило, именно в этих значениях цвета используются в гербах и флагах в наши дни. Лишь в редких случаях допускаются нетрадиционные цвета (например, оранжевый цвет князей Оранских в Голландии XVI—XVIII вв.).

В средние века целые гербовые щиты или части их начали заполнять сплошной или полосной окраской с изображениями и без. К геральдическим элементам отнесли линии и кресты, к негеральдическим — естественные (люди, животные, растения, светила и стихии (например, туча)), искусственные (оружие, богиня, корабль и т.д.), легендарные (дракон, кентавр и др.) изображения. Все фигуры имели чёткое значение: лев — отвага, гнев, великодушие; роза — чистота, святость (однако под гербами Алой и Белой розы в Англии произошла кровопролитная война), лилия — расцвет (королевский и государственный французский герб), гриф — свирепость, единорог — непобедимость, ключ — открытость. Важно и то, как изображены фигуры: открытые ворота символизируют гостеприимство. Эти же фигуры на гербах Пуатье, Праги, Буды, Риги говорят о занятии торговлей. Поднятый меч означает оборону, опущенный — мир. На гербе девиз стали помещать обычно на ленте, а девизы на ободке щита были известны ещё с древности. Девиз феодала красноречиво говорил о его жизненных принципах: «Я не король и не принц, а сеньор де Куси!», «Герцог Савойи, иду своей дорогой». Девиз английских королей: «Бог и моё право!» Чем дальше, тем чаще практиковались гербы, разделённые на части, с различной символикой: ведь число людей с дворянским званием росло и надо было разнообразить их символику.

К XV в. сложилось большинство современных европейских государственных гербов. Львы с атрибутами власти и силы стали символами Англии, Швеции, Дании. На гербе Польши в XIII в. в период борьбы с агрессией немецких феодалов в отличие от чёрного германского появился белый орёл в красном поле, смотрящий в противоположную сторону. На гербах Болгарии и Чехии — белые львы без когтей и оружия — символ мира.

В период бурного роста самоуправляющихся городов в Европе появилось много городских гербов. Ряд гербов являются «говорящими» — объясняют название города (на гербе Гранады — гранат, Берлина — медведь (от западнославянского «берл» — медведь)). В ряде случаев отображена легенда о возникновении города (ладья в гербе Парижа). Башни на городских гербах говорят об их укреплённости.

Просты для понимания гербы ремесленных цехов, отразившие рост самосознания горожан. Булочники изображали на гербе крендель, кузнецы — молот, цирюльники — ножницы.

В Азии и частично Восточной Европе оказался распространённым восточный тип герба — круглый. Их символика значительно отличается от европейской. Так, роза в мусульманских странах означала любовь, змея — мудрость (а в Европе — коварство). Место христианского креста в Азии занимают полумесяц и звезда, древневосточный знак Инь и Ян (единство противоположностей — две рыбы, соединённые в круге; встречается в Китае, Монголии, Корее). В Японии роль гербов играют круглые моны — знаки личной собственности. Интересно, что в XII в. моны могли иметь лишь крупные феодалы; в XIV в. такое право получили и самураи, в XVI в. — все дворяне, в XVII в. — купечество, в XVIII в. — частично ремесленники и крестьяне, а после буржуазной революции 1868 г. — все японцы. Государственным гербом стал императорский мон — жёлтая хризантема. А индийцы употребляли многие века лишь один гербовый символ — знак Солнца, занявший место и в современной эмблематике страны.

За последние 200 лет начиная с образования США и особенно с Французской революции мировая геральдика претерпела значительные изменения. В обиход ряда стран широко вошли такие эмблемы, как равноконечные звёзды (звезда — символ стремления к высокой цели), факел (символ революции), оливковая и пальмовая ветви (символы славы и мира), фригийский колпак народных масс

— признанный революционный символ Франции; секира, венки — дубовый, оливковый, лавровый, пальмовый и т.д., заменившие в республиканских

248

государствах короны. В латиноамериканских странах, завоевавших независимость, были восстановлены древние индейские символы — орёл, побеждающий змею (Мексика), радуга.

Большое влияние на мировую геральдику оказало появление советской символики — серпа и молота, венка из колосьев, изображения страны на фоне земного шара, символов труда — шестерёнки, плуга — при округлой форме герба. Интересно, что аналогично преобразовали свои гербы не только страны, входившие в социалистический лагерь, но и Италия (оливковый венок и шестерёнка), Новая Зеландия, Сенегал, Шри-Ланка, а австрийский орёл вместо меча и державы изображён с серпом и

молотом в лапах. Новая символика оказалась удачной и оригинальной.

За последние десятилетия с образованием новых независимых государств появились и другие совершенно новые геральдические формы и символы. Так, у гербов ряда африканских стран — форма ромба с округлёнными левым и правым углами. В Африке получили распространение символы чёрной звезды — стремления Чёрного континента к независимости; антилопы, страуса. В странах Карибского бассейна популярен корабль, означающий путь к новым горизонтам...

Так знание основ геральдики и в наше время поможет лучше ориентироваться в государственной символике различных стран мира.

КРЕСТОНОСЦЫ И КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ

В конце мая 1212 г. в немецкий город Кёльн на берегу Рейна нагрянули вдруг необычные странники. Целая толпа ребятишек заполнила городские улицы. Они стучали в двери домов и просили подаяния. Но это были не обычные побирушки. На одежду детей были нашиты матерчатые чёрные и красные кресты, а на расспросы горожан они отвечали, что идут в Святую землю, чтобы освободить от неверных город Иерусалим. Предводительствовал маленькими крестоносцами мальчик лет десяти, который нёс в руках железный крест. Мальчугана звали Никлас, и он рассказывал, как во сне к нему явился Ангел и поведал, что Иерусалим освободят не могучие короли и рыцари, а безоружные дети, которых поведёт Господня воля. По милости Божьей море расступится, и они посуху придут в Святую землю, а сарацины, устрашась, отступят перед этим воинством. Многие пожелали стать последователями маленького проповедника. Не слушая увещеваний отцов и матерей, они отправлялись в путь — освобождать Иерусалим. Толпами и небольшими группами дети шли на юг, к морю. Сам Папа римский восславил их поход. Он говорил: «Эти дети служат укором нам, взрослым. Пока мы спим, они с радостью выступают за Святую землю».

Но на самом деле радости во всём этом было мало. В дороге дети гибли от голода и жажды, и ещё долго крестьяне находили у дорог и хоронили трупы маленьких крестоносцев. Конец похода был ещё печальнее: разумеется, море перед с трудом добравшимися до него детьми не расступилось, а предприимчивые купцы, как будто взявшиеся перевезти паломников в Святую землю, попросту продали ребятишек в рабство.

Но об освобождении Святой земли и гроба Господня, находящегося, по легенде, в Иерусалиме, помышляли не только дети. Нашив кресты на рубахи, плащи и знамёна, устремились на Восток крестьяне, рыцари, короли. Это произошло в XI в., когда турки-сельджуки, захватив почти всю Малую Азию, в 1071 г. стали хозяевами Иерусалима — священного города христиан. Для христианской Европы это было страшное известие. Турок-мусульман европейцы считали не только «недочеловеками» — хуже! — приспешниками дьявола. Святая земля, где родился, жил и принял мученическую смерть Христос, оказалась теперь недосягаемой для паломников, а ведь благочестивое путешествие к святыням было не только похвальным делом, но могло стать и искуплением грехов как для бедного крестьянина, так и для знатного сеньора. Вскоре стали доходить слухи о злодействах, творимых «проклятыми нехристями», о зверских муках, которым они якобы подвергали несчастных христиан. Христианин-европеец с ненавистью обращал взор на Восток. Но беды пришли и на земли самой Европы.

Конец XI в. стал тяжелейшим временем для европейцев. Начиная с 1089 г. множество несчастий обрушивалось на них. Лотарингию посетила чума, в Северной Германии произошло землетрясение. Суровые зимы сменялись летней засухой, после которой случались наводнения, неурожай порождал голод. Вымирали целые деревни, люди занимались людоедством. Но не меньше, чем от стихийных бедствий и болезней, крестьяне страдали от непосильных поборов и вымогательств сеньоров. Доведённые до отчаяния, люди целыми деревнями бежали куда

249

глаза глядят, а иные уходили в монастыри или искали спасения в отшельнической жизни.

Феодалы также не чувствовали себя уверенно. Будучи не в состоянии довольствоваться тем, что давали им крестьяне (многих из которых унесли голод и болезни), сеньоры начали захватывать новые земли. Свободных земель уже не осталось, поэтому крупные сеньоры принялись отбирать поместья у мелких и средних феодалов. По самому ничтожному поводу вспыхивали междуусобицы, и изгнанный из своего поместья владелец пополнял ряды безземельных рыцарей. Без земли оставались и младшие сыновья знатных господ. Замок и земля доставались в наследство только старшему сыну — остальные же были вынуждены делить между собой коней, оружие да доспехи. Безземельные рыцари предавались разбою, нападая на слабые замки, а чаще безжалостно грабя и без того нищих крестьян. Особенно желанной добычей были не готовые к обороне монастыри. Объединившись в банды, благородные господа, как простые разбойники, рыскали по дорогам.

Злое и неспокойное время настало в Европе. Крестьянин, у которого солнце спалило посевы, а рыцарь-разбойник — дом; сеньор, не знающий, где раздобыть средства для достойной его положения жизни; монах, с тоской взирающий на разорённое «благородными» грабителями монастырское хозяйство, не успевающий отпевать умерших от голода и болезней, — все они в смятении и горе обратили взоры к Богу. За что он карает их? Какие смертные грехи ими совершены? Как их искупить? И уж не потому ли гнев Господень настиг мир, что Святую землю — место искупления грехов — топчут «слуги дьявола», проклятые сарацины? Снова взоры христиан обратились на Восток — не только с ненавистью, но и с надеждой.

В ноябре 1095 г. недалеко от французского города Клермон перед огромной толпой собравшегося народа — крестьян, ремесленников, рыцарей и монахов — выступил Папа Урбан II. В пламенной речи он призвал всех взяться за оружие и отправиться на Восток, чтобы отвоевать у неверных гроб Господень и очистить от них Святую землю. Всем участникам похода Папа обещал прощение грехов. Люди встретили его призыв криками одобрения. Возгласы «Так хочет Бог!» не раз прерывали речь Урбана II. Многим было уже известно, что византийский император Алексей I Комнин обратился к Папе и европейским королям с просьбой помочь ему отразить натиск мусульман. Помочь христианам-византийцам победить «нехристей» будет, конечно, богоугодным делом. Освобождение же христианских святынь станет самым настоящим подвигом, несущим не только спасение, но и милость Всевышнего, который вознаградит своё воинство. Многие из слушавших речь Урбана II тут же давали обет идти в поход и в знак этого прикрепляли на свою одежду крест.

Весть о предстоящем походе в Святую землю быстро разлетелась по Западной Европе. Принять участие в нем призывали священники в церквях и юродивые на улицах. Под влиянием этих проповедей, равно как и по призыву своего сердца, поднялись в святой поход тысячи бедняков. Весной 1096 г. из Франции и прирейнской Германии они двинулись нестройными толпами по дорогам, издавна известным паломникам: по Рейну, Дунаю и дальше — к Константинополю. Крестьяне шли с семьями и всем своим скудным скарбом, который умещался в маленькой тележке. Они были плохо вооружены, страдали от нехватки продовольствия. Это было довольно дикое шествие, так как по дороге крестоносцы нещадно грабили болгар и венгров, через земли которых проходили: отбирали скот, лошадей, продукты, убивали тех, кто пытался защитить своё добро. Будучи едва знакомы с конечным пунктом своего странствия, бедняки, подходя к какому-нибудь большому городу, спрашивали, «уж не есть ли это тот Иерусалим, куда они направляются?». С горем пополам, положив многих в стычках с местными жителями, летом 1096 г. крестьяне добрались до Константинополя.

Появление этой неорганизованной, голодной толпы совсем не обрадовало императора Алексея Комнина. Правитель Византии поспешил отделаться от бедняков-крестоносцев, переправив их через Босфор в Малую Азию. Конец похода крестьян был печален: осенью того же года турки-сельджуки встретили их войско неподалёку от города Никеи и почти полностью перебили или, захватив в плен, продали в рабство. Из 25 тыс. «воинства Христова» уцелело только около 3 тыс. Оставшиеся в живых горемычные крестоносцы-бедняки вернулись в Константинополь, откуда некоторые из них стали возвращаться домой, а некоторые остались ждать прихода крестоносцев-рыцарей, надеясь до конца исполнить данный обет — освободить святыни или по крайней мере обрести на новом месте спокойную жизнь.

Крестоносцы-рыцари выступили в свой первый поход тогда, когда крестьяне начали свой печальный путь по землям Малой Азии, — летом 1096 г. В отличие от последних сеньоры были хорошо подготовлены к предстоящим сражениям и трудностям пути — они были профессиональными воинами, и им привычно было готовиться к битве. История сохранила имена предводителей этого воинства: выступивших первыми лотарингцев возглавлял герцог Готфрид Бульонский, норманнов Южной Италии вёл князь Боэмунд Тарентский, а рыцарями Южной Франции предводительствовал Раймонд, граф Тулузский. Их войска не были единой сплочённой армией. Каждый отправившийся в поход феодал вёл свою дружину, а следом за своим сеньором снова тащились с пожитками сорвавшиеся с насиженного места крестьяне. Рыцари в пути, подобно прошедшим перед ними беднякам, занялись было грабежом. Наученный горьким опытом правитель Венгрии потребовал от крестоносцев заложников, что гарантировало довольно «благопристой-

250

Крестоносцы.

1. 1-й крестовый поход (1096—1099 гг.).

2. 4-й крестовый поход (1202-1204 гг.).

ное» поведение рыцарей по отношению к венграм. Однако это был единичный случай. Балканский полуостров был разграблен прошествовавшими по нему «христовыми воинами».

В декабре 1096 — январе 1097 гг. крестоносцы прибыли к Константинополю. Они вели себя с теми, кого вообще-то собирались защищать, мягко говоря, недружелюбно: произошло даже несколько военных стычек с византийцами. Император Алексей пустил в ход всё непревзойдённое дипломатическое искусство, так прославившее греков, — лишь бы защитить себя и своих подданных от необузданных «паломников». Но уже тогда чётко проявилась та взаимная неприязнь между западноевропейскими сеньорами и византийцами, которая позднее принесёт гибель великому Константинополю. Для пришедших крестоносцев православные жители империи были хоть и христианами, но (после церковного раскола в 1054 г.) не братьями по вере, а еретиками, что не намного лучше неверных. Кроме того, европейским феодалам — недальним потомкам варварских племён — казались непонятными и достойными презрения древняя величественная культура, традиции и обычаи византийцев. Рыцарей бесил высокопарный слог их речей, а богатство вызывало просто дикую зависть. Понимая опасность подобных «гостей», стремясь использовать их военное рвение в своих целях, Алексей Комнин хитростью, подкупами и лестью добился от большинства рыцарей вассальной присяги и обязательства вернуть империи те её земли, которые будут отвоёваны у турок. После этого он переправил «христово воинство» в Малую Азию.

Разрозненные силы мусульман не смогли противостоять напору крестоносцев. Захватывая крепости, они прошли Сирию и двинулись в Палестину, где летом 1099 г. штурмом взяли Иерусалим. В захваченном городе крестоносцы учинили жесточайшую резню. Убийства мирных жителей прерывались на время молитвы, а затем начинались снова. Улицы «святого города» были завалены мёртвыми телами и залиты кровью, а защитники «гроба Господня» рыскали, растаскивая всё, что можно было унести.

Вскоре после взятия Иерусалима крестоносцы овладели большей частью восточного побережья Средиземного моря. На захваченной территории в начале XII в. рыцарями было создано четыре государства: королевство Иерусалимское, графство Триполи, княжество Антиохийское и графство Эдесское, — сеньоры начали обустраивать свою жизнь в новых местах. Власть в этих государствах строилась на феодальной иерархии. Возглавлял её король Иерусалимский, остальные три правителя считались его вассалами, но на деле были самостоятельны. Огромное влияние в государствах крестоносцев имела церковь. Ей принадлежали и большие земельные владения. Церковные иерархи были одними из самых влиятельных сеньоров в новых государствах. На землях крестоносцев в XI в. возникли прославившиеся в дальнейшем духовно-рыцарские ордена: тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев (см. ст. «Рыцарские ордена»).

В XII в. под давлением начавших сплачиваться мусульман крестоносцы начали терять свои владения. Стремясь противостоять натиску неверных, европейские рыцари в 1147 г. предприняли 2-й крестовый поход, который закончился неудачей. Последовавший за ним 3-й крестовый поход (1189— 1192 гг.) завершился столь же бесславно, хотя и

252

Битва крестоносцев с мусульманским

войском под Антиохией.

С миниатюры XIII в.

возглавляли его три короля-воина: германский император Фридрих I Барбаросса, французский король Филипп II Август и английский король Ричард I Львиное Сердце. Поводом к выступлению европейских сеньоров послужил захват в 1187 г. Иерусалима султаном Салах-ад-Дином (см. ст. «Ричард I Львиное Сердце»). Поход сопровождали сплошные беды: в самом его начале, переправляясь через горную речушку, утонул Барбаросса; французские и английские рыцари неустанно враждовали между собой; и в итоге освободить Иерусалим так и не удалось. Правда, Ричард Львиное Сердце добился от султана кое-каких уступок — крестоносцам оставили кусочек Средиземноморского побережья, а христианам-паломникам разрешено было в течение трёх лет посещать Иерусалим. Победой это, разумеется, назвать было трудно.

Рядом с этими неудачными предприятиями европейских рыцарей совершенно отдельно стоит 4-й крестовый поход (1202—1204 гг.), сравнявший с неверными православных христиан-византийцев и приведший к гибели «благородный и прекрасный Константинополь». Инициатором его стал Папа Иннокентий III. В 1198 г. он развернул грандиозную агитацию за очередной поход во имя освобождения Иерусалима. Папские послания были разосланы во все европейские государства, но, кроме того, Иннокентий III не обошёл своим вниманием ещё одного христианского правителя — византийского императора Алексея III. Он тоже, по мнению Папы, должен был двинуть войска в Святую землю. Кроме укоров императору за равнодушие к делу освобождения христианских святынь, римский первосвященник в своём послании поднял важный и давний вопрос — об унии (объединении разделившейся в 1054 г. церкви). На самом деле Иннокентий III мечтал не столько о восстановлении единства христианской церкви, сколько о подчинении Византийской греческой церкви Римско-католической. Император Алексей это прекрасно понял — в результате ни договора, ни даже переговоров не вышло. Папа был в гневе. Он дипломатично, но недвусмысленно намекнул императору, что в случае несговорчивости византийцев на Западе найдутся силы, готовые выступить против них. Иннокентий III не пугал — действительно, на Византию с жадным интересом поглядывали европейские монархи.

4-й крестовый поход начался в 1202 г., и первоначально его конечным пунктом намечался Египет. Путь туда лежал через Средиземное море, а крестоносцы, несмотря на всю тщательность подготовки «святого паломничества», флотом не располагали и потому вынуждены были обратиться за помощью к Венецианской республике. С этого момента маршрут крестового похода резко изменился. Дож Венеции Энрико Дандоло затребовал за услуги огромную сумму, а крестоносцы оказались неплатёжеспособны. Дандоло это не смутило: он предложил «святому воинству» компенсировать недоимки захватом далматинского города Задара, купцы которого конкурировали с венецианскими. В 1202 г. Задар был взят, воинство крестоносцев погрузилось на корабли, но... отправилось совсем не в Египет, а оказалось под стенами Константинополя. Поводом для такого поворота событий послужила борьба за престол в самой Византии. Дож Дандоло, которому понравилось сводить счёты с конкурентами (Византия соперничала с Венецией в торговле с восточными странами) руками крестоносцев, сговорился с предводителем «воинства Христова» Бонифацием Мон-

253

ферратским. Папа Иннокентий III поддержал предприятие — и маршрут крестового похода был во второй раз изменён.

Осадив в 1203 г. Константинополь, крестоносцы добились восстановления на троне императора Исаака II, который за поддержку обещал щедро заплатить, однако оказался не так богат, чтобы сдержать слово. Разгневанные таким поворотом дела, «освободители Святой земли» в апреле 1204 г. штурмом взяли Константинополь и подвергли его погрому и разграблению. Столица Великой империи и православного христианства была разорена и предана огню. После падения Константинополя была захвачена часть Византийской империи. На её развалинах возникло новое государство — Латинская империя, созданная крестоносцами. Она просуществовала недолго, до 1261 г., пока не рухнула под ударами завоевателей.

После падения Константинополя призывы идти освобождать Святую землю на время затихли, пока дети Германии и Франции в 1212 г. не отправились на этот подвиг, обернувшийся для них гибелью. Последовавшие следом четыре крестовых похода рыцарей на Восток успеха не принесли. Правда, во время 6-го похода императору Фридриху II удалось освободить Иерусалим, но «неверные» через 15 лет

вернули себе утраченное. После провала 8-го крестового похода французских рыцарей в Северную Африку и гибели там французского короля Людовика IX Святого призывы римских первосвященников к новым «подвигам во имя веры Христовой отзыва не находили. Владения крестоносцев на Востоке постепенно захватывались мусульманами, пока в самом конце XIII в. не перестало существовать Иерусалимское королевство.

Правда, в самой Европе крестоносцы существовали ещё долго. Крестоносцами были, кстати, и те немецкие псы-рыцари, которых разбил на Чудском озере князь Александр Невский. Римские Папы вплоть до XV в. организовывали в Европе крестовые походы во имя истребления ересей. Но это были лишь отголоски былого. Гроб Господень остался за «неверными», эта утрата сопровождалась огромными жертвами — сколько паладинов осталось навеки в Святой земле? Но вместе с вернувшимися крестоносцами в Европу пришли новые знания и мастерство, ветряные мельницы, тростниковый сахар и даже такой привычный для нас обычай мыть перед едой руки. Так, многим поделившись и забрав в уплату тысячи жизней, Восток не уступил ни шагу Западу. Великая битва, длившаяся 200 лет, завершилась вничью.

МОНАШЕСТВО

Монашество не было изобретением западноевропейского средневековья. Уже в первые века нашей эры в Египте, Сирии, Палестине и Малой Азии появились люди, желавшие «послужить Богу» своим, особенным образом. Они поселялись в пещерах, пустынях, других труднодоступных местах, питались дикими плодами, корешками трав, съедобными насекомыми. Этих отшельников почитали как святых праведников — ведь они отказались от жизни в грешном мире рядом с грешными людьми и выбрали самый прямой путь к спасению. Первые монахи помнили о словах Иисуса, обращённых к ученикам; Христос советовал им не заботиться о еде и крыше над головой. Если человек по-настоящему верит в Бога, то Бог даст ему всё необходимое, как даёт птицам небесным. Поэтому уединённая и скудная жизнь монахов-отшельников была знаком истинной, непоколебимой веры.

Многие из восточных монахов придумывали для себя дополнительные испытания на стойкость: они годами не выходили из специально вырытых ям или же не сходили с особых возвышений, называвшихся «столбами». Некоторые брали на себя обязательство молчать всю жизнь, не менять одежду и не мыться... Таких монахов называли «подвижниками» (по «подвигу» веры, который они совершали); они-то чаще всего и селились в горах и пустынях.

Подвижники стремились избежать людского соседства и жили каждый поодиночке. На западе Европы такое монашество прививалось с трудом — климат здесь был более суровым, да и привычка к общественной жизни была сильна ещё с римских времён. Поэтому в западной части Римской империи (в первую очередь — в Италии) распространилась другая разновидность восточного монашества: монашеские общежития, монастыри.

Первоначально они были очень невелики. Несколько «братьев» (так называли себя монахи) объединялись для праведной жизни под руководством настоятеля (его называли «отцом»), которого выбирали все члены монашеской общины. Нельзя сказать, что братья, вступившие в монастырь, порывали с миром полностью, как это делали египетские столпники и молчальники. Просто монашеская община заменяла им большой мир, полный несправедливостей и насилия. Всё имущество братьев было общим, общим было и их небольшое хозяйство. Братья совместно молились Богу, вознося молитвы как за себя, так и за всех христиан, живущих мирской жизнью. Считалось, что молитвы монахов, людей «святой жизни», легче всего достигают Господа.

Количество таких маленьких общежитий, обителей (каждую из них населяли, как правило, 5— 10 человек) стало быстро увеличиваться примерно с 500 г., когда Западная Европа подверглась разру-

254

Кармелит.

Бенедиктинец.

Средневековый хронист.

Миниатюра.

шительным варварским вторжениям. Теперь в обителях нередко спасали не только душу, но и жизнь, подчас — и богатство. Варвары не всегда щадили монастыри, попадавшиеся на их пути, но безоружные монахи не вызывали у них серьёзных опасений, да и располагались монастыри на отшибе от больших дорог, крупных городов и укреплённых сельских поместий знати. Монашеские обители превращаются в убежища множества случайных людей, нередко далёких не только от высоких помыслов о Боге, но и от веры вообще. Церковь ощущает, что монастырская жизнь начинает выходить из-под её контроля: нравы монахов портились, дисциплина падала, а произвол настоятелей возрастал. Напомним, что количество монастырей при этом постоянно увеличивалось. Простой перенос восточных «общежитий» на западную почву приносил самые опасные плоды.

К началу VI в. всем было ясно, что обители Запада нуждаются в самой серьёзной реформе. Кто-то должен был подать пример монастырской жизни, в которой братское обращение монахов друг с другом сочеталось бы со строжайшей дисциплиной. Молитву следовало сочетать с физическим трудом — ведь разрастающиеся монастыри вынуждены были содержать себя сами. Наконец, новичок, вступающий в братство, должен был проходить испытательный срок и заслужить одобрение братьев своим поведением. Все эти новшества были введены итальянским монахом святым Бенедиктом, происходившим из города Нурсия. В деятельности Бенедикта Нурсийского заметен последний отблеск римского административного гения — гения организации и порядка.

Главным творением святого Бенедикта стал устав монашеской жизни — правила, которыми монахи должны были руководствоваться во время труда и отдыха. По имени создателя устав этот стал называться бенедиктинским, а исполнявшие устав монахи — бенедиктинцами. До конца XI в. бенедиктинский «орден» (так называлось объединение всех монастырей, признающих устав святого Бенедикта) был наиболее многочисленным и почитаемым из всех монашеских орденов Западной Европы.

В обитель вступали для того, чтобы служить Богу, поэтому устав организовывал всю жизнь монастыря вокруг церковных служб, в которых несколько раз в день участвовали все братья. Размеренный ритм монастырской жизни обозначался ударами колокола, сзывавшего братию то к совместной молитве, то к общей трапезе. Даже сон бенедиктинцев был подчинён церковному ритму и разделялся на две части всенощной службой, проходившей глубокой ночью: «первый сон» — до всенощной, и «второй» — после неё. Правда, разрешён был и короткий дневной отдых. От участия в совместных молитвах разрешение настоятеля освобождало лишь больных и занятых работой в дальних монастырских владениях.

255

Часть дня, свободную от божественных служб, монахи посвящали труду — как физическому, так и умственному. Все они так или иначе занимались хозяйством — заготовкой дров, помолом зерна, уходом за скотом, пахотой; умственный же труд сводился к чтению, размышлениям над прочитанными богословскими книгами и переписыванию книг. Последнее из занятий считалось особенно угодным Богу; даже совсем маленькие бенедиктинские монастыри непременно обзаводились «скрипториями» (так назывались мастерские по переписыванию и украшению книг) и библиотеками. Именно бенедиктинцам мы обязаны тем, что хотя бы некоторые произведения греческих и римских авторов дошли до наших дней. В основном же монахи, конечно, переписывали Библию и сочинения отцов церкви. Книга рассматривалась в бенедиктинских монастырях как сокровище, она могла изготавливаться несколько лет, украшалась богатыми иллюстрациями, фигурными заглавными буквами...

Наконец, устав святого Бенедикта учил братьев доброте и терпимости друг к другу. Бенедикт не был сторонником сурового отношения к себе и к ближним людям. Он считал, что от человека не нужно требовать полного самоотречения и самоуничижения — любовь к Господу может быть доказана и более простыми и скромными средствами. Монаха украшают не столько «подвиги», сколько смирение и послушание...

Но не для всех христиан Западной Европы вера была делом кротости и милосердия. В то же время, когда святой Бенедикт основывает свою образцовую монашескую общину в Монтекассино (к югу от Рима), примерно в 529 г. в Европе расцветает и другое направление в монашеском движении — монашество «подвига». Зародилось оно в стране, населённой людьми с горячей кровью и неуёмной фантазией, любителями приключений и опасных схваток — в Ирландии. Ирландские монахи отчасти были похожи на своих египетских и сирийских предшественников — они творили чудеса, жили на скалах, едва выступающих над поверхностью океана, совершали морские путешествия в никому не ведомые страны. Обаяние ирландского монашества было настолько велико, что в VI—VII вв. основанные выходцами из Ирландии монастыри появляются во многих странах Европы. Ирландские монахи вместе с бенедиктинцами сыграли исключительную роль в распространении христианства на окраинах Европы.

Таким образом, в монастырях находилось дело и любителю приключений, и скромному труженику, и почитателю мудрости Аристотеля и Платона.

Обитель была не только местом бегства от мира; она быстро превратилась в одну из важнейших частей мира средневековья. Долгое время монастыри оставались главными центрами науки, культуры и искусства: они задавали моду в архитектуре и книжной иллюстрации, содержали монастырские школы, в которых обучались дети знатных сеньоров. Именно монастырские мыслители напряжённо обдумывали ответы на главные вопросы, волновавшие средневекового человека: когда и как Бог будет вершить Страшный суд? Что ждёт людей после смерти? Свободен ли человек в своих действиях в этой жизни или все его поступки раз и навсегда предопределены волей Господней? Оторванные от семейных связей и общественных обязанностей монахи остро ощущали каждый свою индивидуальность, неповторимость. Их внутренняя, эмоциональная жизнь была намного богаче переживаний, доступных мирянам. Лишь постепенно, к XIII—XIV вв. мысли и чувства углублённых в себя монахов будут переняты и усвоены средневековыми горожанами, а позднее — развиты философами Возрождения. Средневековая личность, подобно слабому ростку, пробивается наружу и укрепляется в тени монастырской стены, после чего укореняется в тени другой стены — городской. И там, и здесь она была надёжно защищена от слишком жарких лучей прямого солнечного света — отношений власти, силы и принуждения.

Немалую роль сыграло монашество и в хозяйственной жизни средневековья. Владения монастырей не дробились при наследовании, как это было с землями светских феодалов, а постоянно увеличивались за счёт пожертвований и дарений. Монахи, не отвлекавшиеся военными походами и развлечениями, вели своё хозяйство более умело, чем рыцари. Новые типы упряжи лошадей, садовые и огородные культуры, более производительные мельницы, плуги — всё это появлялось в первую очередь в монастырских владениях и лишь потом распространялось в хозяйствах светских сеньоров и крестьян. Крупные монастыри располагали достаточными средствами, чтобы проводить расчистку лесов под пашни и осушать болота. В VIII—X вв. многие аббатства («аббатом» на Западе называли настоятеля монастыря; слово образовано от «авва» — отче, отец) превращаются в обширные феодальные сеньории, в которых крестьянам жилось, пожалуй, потяжелее, чем под властью светских сеньоров. В монастырских хозяйствах лучше был поставлен учёт и контроль за исполнением крестьянских повинностей; вдобавок к этому грамотные монахи оформляли все свои отношения с крестьянами

Францисканец.

256

на бумаге и в спорных случаях умели доказать суду свою правоту. От крестьян требовали такого же беспрекословного послушания, как и от братии: один английский аббат предписал своим крестьянам пользоваться только монастырскими мельницами (разумеется, за плату); крестьяне отказались повиноваться. Тогда аббат добился своего силой, отняв у крестьян все мельничные жернова. В назидание непокорным он велел вымостить этими жерновами пол своей приёмной комнаты.

Удавалось ли обитателям монастырей сочетать возрастающее богатство и могущество с исполнением устава святого Бенедикта? Внешне — да. Колокола всё так же отбивали всенощные и заутрени, монахи постились, молились, пели гимны в церкви и переписывали книги. Но физическим трудом разбогатевшие бенедиктинцы занимались всё реже и всё неохотнее. Посты аббатов в крупных монастырях были захвачены представителями видных феодальных родов и по существу передавались по наследству. С середины X в. часть бенедиктинцев выдвигает идею реформы монастырской жизни; реформаторы, объединившиеся вокруг французского монастыря Клюни, считали необходимым избавить монастыри от контроля со стороны местной знати и вернуться к простым и строгим требованиям устава.

С конца XI в. в Западной Европе начинают оформляться новые монашеские ордена, отчасти противопоставлявшие себя бенедиктинцам. Отличие подчёркивалось тем, что «новые» ордена предпочли другой цвет одежд и носили рясы из простого белёного полотна (бенедиктинцы традиционно одевались в чёрный цвет). Самым популярным из новых орденов стал цистерцианский; название его было образовано от латинского написания французского города Сито, где располагалась главная обитель ордена. Уставы новых орденов требовали возврата монахов к ручному труду и удаления от мира; по мнению их основателей, бенедиктинцы слишком сильно погрязли в мирских делах. Церковные службы отходят в жизни «белых» монахов на второй план, главным же делом монаха становятся спасение своей собственной души, попытки «увидеть» Бога мистическими средствами. Монастыри «новых» орденов делаются прибежищем восторженных фанатиков веры и тонких богословов, вдохновенных проповедников крестовых походов и почитаемых народом пустынножителей. Основание новых монашеских орденов в XII в. превращается в моду: достаточно было слегка

изменить один из уже существующих уставов, ввести новые элементы одежды и добиться разрешения папы на устройство монашеской общины — и новый орден появлялся на свет. Опасаясь, как бы монашеское движение не вышло из-под римского контроля, Папы запретили основание новых орденов.

И всё же в начале XIII в. этот запрет был нарушен, причём новые ордена — нищенствующих монахов-проповедников — были созданы по почину самих Пап. В Риме поняли, что для борьбы с ересями и свободомыслием необходимо новое оружие, и увидели такое оружие в монашеском движении святого Франциска из итальянского города Ассизи. Франциск начал свою проповедь в 1206 г.; через 20 лет он скончался, изнурённый нищетой и болезнями. Первое время Франциск сам изрядно походил на еретика и выглядел в глазах римской церкви очень сомнительно: он отказался от владения имуществом (а Франциск был сыном богатого купца), не брал в руки денег и вместе со своими учениками вёл бродячую жизнь. Франциск явно подражал Христу, чего он и не пытался скрывать. Уже это сближало Франциска в глазах Рима с еретиками-вальденсами; мало того, и ученики Франциска, уничижительно называвшие себя «меньшими братьями», миноритами, бродили по дорогам в рясах из грубой мешковины, перепоясанные верёвками, группами из двух человек, точно так же, как и вальденсы.

Папа Иннокентий III пожелал встретиться с подозрительным проповедником в Риме. Он смог оценить и чистоту помыслов Франциска, и искренность его веры, и его огромное личное обаяние. Франциск не был опасен для церкви, но он мог стать ей полезен. Папа согласился утвердить сообщество миноритов при условии, что они станут настоящими монахами, примут свой устав и подчинятся церкви. В противном случае над Франциском и его друзьями постоянно нависала бы угроза обвинений в ереси.

Франциск согласился на предложение Папы, но руководство орденом миноритов (его ещё называли францисканским) передоверил своим более предприимчивым товарищам. Второе поколение францисканцев во многом отказывается от легендарной простоты основателя ордена. Францисканцы пользовались огромной популярностью; орден принимает множество дарений, которые он расходует на угодные

Цистерцианец (братство св. Бернара).

Доминиканец

257

Богу дела: устройство больниц, школ и приютов. Монастыри францисканцев основываются в самой гуще тогдашней жизни — в центре крупных городов; минориты видят смысл своей деятельности не в бегстве от мира, а в проповеди слова Христова среди мирян.

Схожие изменения на протяжении XIII в. происходят и со вторым орденом нищенствующих монахов, основанным примерно в то же время, что и францисканский, — доминиканским. Он был назван по имени испанского монаха святого Доминика, учёного богослова, специалиста по борьбе с ересями. Оба ордена пользовались особым покровительством пап и нередко соперничали в учёных диспутах, благотворительных делах и распространении христианской веры. Постепенно между орденами сложилось распределение обязанностей: минориты в основном «работали с народом», проповедовали среди самых широких слоёв населения, а доминиканцы больше занимались церковной наукой, богословием — ведь именно в богословских спорах католики в прежние времена подчас уступали еретикам.

Позднее средневековье окончательно превращает монашество в одно из главных орудий «воинствующей церкви». Орден иезуитов (правильное название «Общество Иисуса») создаётся его основателем Игнатием Лойолой и Папами как мощное средство влияния на души и умы верующих. Монастырские стены, в прежние времена отделявшие братию от мира, становятся тонкими и прозрачными, как стекло. Иезуиты живут «в миру», как обычные люди, носят ту же одежду, что и все, занимаются преподаванием в школах и университетах, литературным творчеством, ведут политические интриги, ухаживают за дамами. В то же время они остаются преданными слугами церкви, тайно и явно отстаивающими интересы Рима.

Средневековый монах мог укрываться от мира за толстыми монастырскими стенами, как это делали бенедиктинцы, или же проводить между собой и миром незримую грань подобно иезуитам — в любом случае он оставался частью общества, которое покидал. Монах не был свободен от печалей и забот большого христианского мира; этому миру он дарил свои чувства и идеи, рождённые уединением и покоем. Средневековый монах вовсе не презирал оставленное им общество, просто он хотел жить в обществе, которое выбрал он сам.

ПАПСТВО

Я говорю тебе: ты — Пётр (имя апостола «Петра переводилось как «камень»), и на этом камне создам я мою церковь .. .и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах». Эти слова Иисус Христос, согласно Евангелию, сказал своему ученику апостолу Петру; принято считать, что с них началась история христианской церкви.

История же римских первосвященников, которых позднее стали называть папами, началась почти в то же самое время. После казни Христа его ученики проповедуют учение Иисуса в разных частях мира. Святой Пётр совершает путешествие в Рим и основывает там одну из христианских общин. По преданию, Пётр становится первым главой римской общины, её епископом, и гибнет смертью мученика за веру во время преследований христиан при императоре Нероне.

Христианская церковь всегда утверждала, что она «не от мира сего» и установлена свыше, самим Богом. На гербе современного государства Ватикан, возглавляемого Папой, изображены два скрещённых золотых ключа и особый головной убор — папская тиара. Герб читается так: Папа, наследник и преемник Святого Петра, держит в своих руках ключи от Царства Небесного. Тиара же представ-

Веласкес. "Портрет Папы Иннокентия Х".

258

ляет собой высокую белую епископскую шапку («митру»), на которую поочерёдно надеты три короны. Поэтому тиара начиная с XIV в. называлась «трижды царственной»; она показывала, что Папа, оставаясь духовным лицом, епископом, одновременно превосходит своей властью всех светских государей.

Необходима ли церкви светская власть, чтобы творить добро и способствовать спасению христианских душ? «Власть» и «благо» были неразрывно связаны ещё в сознании древних римлян; может быть, поэтому и римские Папы ответили на поставленный вопрос твёрдым «да». По-видимому, история западноевропейского средневековья и не давала возможности ответить на этот вопрос иначе. Не случайно Папы переняли у верховных жрецов древнего языческого Рима титул «понтифика» (в переводе: «строителя мостов»). Папство стало одним из главных «мостов» между античностью и средневековьем, а также между отдельными странами раздробленной феодальной Европы. Власть Пап в конце концов оказалась благом для средневековья, но была ли она таким благом для самих Пап? Ответить на этот вопрос трудно...

Но поздняя античность и раннее средневековье ещё не знали Папы-государя. До 313 г., когда император Константин отменил преследования христиан и допустил открытое исповедание христианской религии, римские епископы возглавляли гонимую общину, время от времени уходившую в подполье. Греческое слово «паппас» (отче, отец) широко применялось тогда христианами для обращения к любому священнику, наставнику в вере и не означало верховенства римского епископа над другими служителями церкви. Да и необходимости в объединении разрозненных общин под единой церковной властью в это время у христиан ещё не было.

После знаменитого эдикта Константина должность римского епископа становится очень заметной — ведь Рим был древней и почитаемой столицей империи, её религиозным центром (официальной столицей в это время уже был Константинополь). В 343 г. епископы западных областей империи признали в Папе своего главу; он получил право выносить окончательное решение в случае внутрицерковных споров. Выборы Пап (а нового Папу взамен умершего по-прежнему выбирала вся христианская община Рима) уже в IV в. нередко превращались в кровавые побоища между сторонниками различных партий. Римский историк Аммиан Марцелин сообщает о десятках убитых во время избрания Папы Дамасия в 366 г. Далее он пишет: «...немало соперников в погоне за властью стремились всеми силами истребить друг друга. Они были уверены, что впоследствии смогут обогатиться...».

На руку Папам оказались и богословские споры между различными течениями христианской церкви. Им было проще занять в этих спорах позицию беспристрастного и справедливого судьи, чем, скажем, константинопольским патриархам, находившимся под постоянным присмотром императорской власти. Римская церковь была более независима от империи, а значит, заслуживала и большего доверия в глазах верующих. На Халкедонском церковном соборе в 451 г., когда зачитывалось послание собору Папы Льва I, епископы кричали из зала: «Это сам Пётр говорит голосом Льва!». В VI в. всеобщее уважение к римской церкви было уже настолько велико, что завоевавший Италию византийский император Юстиниан не стал производить никаких изменений в церковном устройстве Рима — а ведь константинопольской церковью он привык распоряжаться по-хозяйски.

Наверное, наиболее яркой фигурой на престоле Святого Петра был в это время Святой Григорий I, прозванный Великим (кроме него, за двухтысячелетнюю историю папства такое прозвище получили ещё лишь двое Пап). Понтификат его (так называется время правления Папы) пришёлся на годы с 590 по 604. Для Италии это был тяжёлый период лангобардского завоевания, сопровождавшегося эпидемиями и неисчислимыми бедствиями. Тяжело больной и уже весьма пожилой (по средневековым представлениям — Григорий стал Папой в 50-летнем возрасте) понтифик стал настоящим правителем Рима. Он снабжал римлян продовольствием, выменивал и выкупал пленных у лангобардов, заботился об обороноспособности города. Григорий I написал множество сочинений, адресованных не учёным богословам, а простым верующим. Папа наставлял их в основах веры, советуя каяться и готовиться к концу света, который, как полагал Григорий, уже не за горами. «Зачем снимать жатву, если жнецу не суждено жить? Пусть каждый окинет взором течение своей жизни, и он поймёт, сколь мало ему было нужно». Эти строки, написанные рукой Григория Великого, кажутся странными — ведь сам он с удивительной энергией заботился о благе христиан, «собирал жатву». Но противоречия на самом деле здесь нет: Григорий учил не забывать о вечном за мирскими заботами.

Византийские императоры уже не были способны защитить западную церковь от угрожающих ей опасностей — еретиков-варваров и вторгавшихся в Европу арабов. Более того, из Константинополя усиливали нажим на римских первосвященников, стараясь подчинить империи хотя бы Пап; планы византийского господства над всей Италией рухнули ещё в VI в. К 700 г. стало ясно, что папство нуждается в независимости от светской власти и одновременно в сильной военной и политической поддержке. В Риме делают ставку на франков — наиболее могущественный и воинственный народ молодой варварской Европы. Одновременно начинается разграничение восточной и западной церквей, православия и католицизма. Их окончательный раскол произошёл намного позже, в 1054 г.

Расчёты римских политиков оказались точными. В середине VIII в. правитель франков Пипин Короткий, совершив два похода против лангобардов в Италию, признал Папу римского правителем «Наследия Святого Петра» — так называлось соз-

259

данное в Центральной Италии папское государство. Одна из целей, поставленных в Риме, была достигнута — Папы обрели независимость и встали вровень со светскими государями средневековой Европы. Между 756 и 760 гг. в папской канцелярии был составлен фальшивый документ — так называемый «Константинов дар». Согласно этому «дару», римский император ещё в IV в. уступил Папам светскую власть над Римом и окружающими его землями. На Пасху 800 г. Папа Лев III короновал короля франков Карла императорской короной; империя на западе была восстановлена. Таким образом, независимым Папам была обеспечена сильная имперская поддержка.

В Риме потратили немало усилий, чтобы обосновать необходимость и даже неизбежность союза папства и империи. Говорили, например, о «двух мечах», светском и духовном, которые должны неустанно разить врагов христианского мира. Светский меч извлекается из ножен только во имя церкви, по знаку священника. Хранителем обоих мечей признавался Папа; поскольку именно он вручал «меч» (т. е. власть в мирских делах) императору, то его власть была наивысшей. Те же представления лежали и в основе речей о «двух светилах» — Солнце и Луне. Как Луна отражает солнечный свет, не имея своего собственного, так и император получает свет (т. е. опять же власть) от Папы, а через его посредничество — от Бога.

Все эти красивые слова, однако, мало соответствовали реальности. Западная церковь, сбросившая с себя ветхие византийские путы, угодила взамен в крепкие сети нарождающегося европейского феодализма. В IX—X вв. власть Пап могла быть только феодальной властью, если Папы желали стать настоящими государями. Церковь втягивается в мирскую организацию власти: епископы приносят вассальные клятвы светским государям, получают от них лены во владение, несут военную службу и в свою очередь раздают церковные земли в держание рыцарям-мирянам. Престол Святого Петра становится игрушкой в руках нескольких знатных римских семейств. Церковь оказывается перед угрозой «обмирщения», растворения в мире насилия и греха... Кажется, что папство не выдерживает испытания властью.

Восстановление западной империи в середине X в. не вносит существенных изменений в плачевное состояние римской церкви. Императоры Саксонской династии так же свободно меняют Пап на престоле, как несколько лет назад это делала итальянская феодальная вольница. Луна затмевает Солнце, второй меч отказывается покорствовать первому. Лучшие умы католической церкви напряжённо ищут выход из сложившегося положения. Да, Рим не выдержал испытания властью — но, может быть, в этом виновата сама власть, она была попросту не та, какой ей следует быть? Папство, до сих пор послушно поспешавшее за развитием европейского феодализма, ставит перед собой грандиозную задачу — создать совершенно новый механизм власти, противостоящий феодальному порядку. Историки называют эту программу «универсальной теократией»; более простыми словами можно сказать, что в Риме вознамерились сделать власть Папы наивысшей и по существу единственной во всём христианском мире.

Переустройство церкви началось как бы исподволь, оно было не всегда заметным и на первых порах не казалось опасным для торжествующей империи. В Риме сменяли друг друга Папы-реформаторы, заявлявшие о необходимости очищения церкви, обновления веры и о возврате к простоте нравов ранних христиан. Германские императоры относились к подобным идеям весьма благосклонно, поскольку под «простотой нравов» они понимали повиновение своей власти. Однако подлинные намерения реформаторов были иными. Наиболее известный из них, монах Гильдебранд, ставший позднее Папой под именем Григория VII (1073—1085 гг.), заявил: «Господь не сказал: Моё имя Обычай». Григорий имел при этом в виду, что время «обычая», феодального произвола, власти, основанной на грубой силе, подошло к концу. Папское государство намеревалось опираться теперь на другую силу — силу праведника, изгоняющего беса из одержимого, а этого, по словам того же Григория, не мог сделать ни один король и император. «Обычай», феодальное право, и был тем бесом, которого Папа намеревался изгнать из христианского мира.

«Заклинание дьявола» началось в 1059 г., когда церковный собор в Риме установил новый порядок избрания Пап. Теперь Папу выбирало собрание кардиналов — высших священнослужителей католической церкви; император не мог воздействовать на их решение. Кардиналов же, в свою очередь, мог назначать только Папа, занимающий Святой Престол. Собор высказался и против того, чтобы светские государи утверждали поставленных Папой епископов. Церковь превращалась в независимое ни от кого самоуправляющееся государство, «христианскую республику», охватывавшую почти всю Европу. Императорам нечего было возразить на это по существу — им напомнили, что ранняя, Христова церковь тоже была независима от светских властей.

Тем не менее императоры заупрямились. Тогда в Риме объявили, что любая светская власть происходит от Дьявола, и потребовали беспрекословного послушания. И случилось небывалое: потрясённая Европа узнала о том, что император Генрих IV на коленях униженно молил Папу Григория VII о прощении. Фантастические мечтания римских реформаторов начинали обретать плоть. Почему же это случилось?

Во-первых, к концу XI в. значительно изменилось само европейское общество. Оно стало гораздо более пёстрым и сложным, управлять им по-старому было всё труднее. Поэтому мысль о первенстве римского понтифика над светскими государями нашла неожиданно много сторонников среди мирян.

Во-вторых, Папам удалось превратить Святой

260

"Папа Пий VII в Сикстинской капелле" Энгр. 1814 г. Вашингтон.

Престол в наилучшим образом организованное государство тогдашней Европы. Государственная машина Рима была отлажена безукоризненно; многие королевские канцелярии средневековья были позднее созданы по образцу папской, нотариусы и законоведы Святого Престола высоко ценились во всех европейских странах.

В-третьих, Папам удалось привлечь на свою сторону значительную часть мелкого рыцарства. Этим людям тоже не нравился «обычай», ставивший их в жёсткую зависимость от могущественных сеньоров. К тому же папство на протяжении десятилетий усиленно внедряло в сознание рыцарства идею «воинства Христова», в котором рыцарская отвага была бы поставлена на службу целям и идеалам всего христианского общества. Старания церкви завершились успехом: в 1095 г. «воинство Христово» с восторгом откликнулось на призыв Папы Урбана II

(1088—1099 гг.) выступить в поход на Иерусалим (см. ст. «Крестоносцы и крестовые походы»).

Наконец, Григорий VII позаботился и о «научном» обосновании папских притязаний. На свет извлекались всевозможные недостоверные легенды о жизни Святого Петра и его учеников, из которых делались далеко идущие выводы. К примеру, путешествие Святого Петра в Испанию (а многие историки церкви сомневаются в том, что апостол действительно побывал там) становилось основанием для утверждений о принадлежности Испании Святому Престолу. Точно такой же обработке подвергались и библейские тексты. Ссылки на Библию и церковную историю были очень авторитетны, а поймать римских книжников на слове в XI в. было почти некому.

Великие преемники Григория VII — Александр III (1159—1181 гг.) и Иннокентий III (1198—

261

1216 гг.) завершили создание величественного механизма власти римских первосвященников. Средневековье ещё не видело ничего подобного — в этом механизме слаженно вращались тысячи шестерёнок самых различных размеров: кардиналы и епископы, юристы и богословы, профессора и студенты, бродячие монахи-проповедники и короли, принимавшие свои короны из папских рук... В середине XIII в. этой грозной боевой машине удалось, наконец, сломить мощь империи.

Но торжество Пап оказалось преждевременным; в 1300 г. Рим вновь оказался на грани катастрофы. Конструкция, возведённая Гильдебрандом и его единомышленниками, лишь внешне казалась неуязвимой. На самом же деле она сильно зависела от постоянного притока денег и хорошо работала лишь тогда, когда в Рим безостановочно текли золотые ручейки. Отринув «обычай» и феодальные обязательства вассалов и сеньоров, Папы поставили себя в полную зависимость от труда чиновников-бюрократов, получавших жалованье. Европа же с начала XIV в. входит в длительную полосу хозяйственных затруднений, и Папам становится всё труднее удовлетворять денежные запросы своих служащих. Быстро развивающиеся европейские государства — Французское, Английское королевства — тоже научились хорошо считать деньги и вовсе не намерены были следовать в своей политике римским предписаниям. Они готовились сразиться с Римом его же оружием: оружием богословских трактатов и законов, воспитанием грамотных чиновников и аккуратным счётом денег в казне.

Пощёчина, которую посланец французского короля Филиппа Красивого дал Папе Бонифацию VIII в 1303 г. в папском дворце в Аланье неподалёку от Рима (см. ст. «Филипп IV Красивый»), стала достойным ответом на унижение, испытанное императором Генрихом IV в 1077 г. в Каноссе. Под нажимом Филиппа преемники Бонифация переносят своё местопребывание во Францию, в Авиньон. Начинается длительный период «Авиньонского пленения Пап» (1305—1376 гг.). Окончательное возвращение Пап в мятежный и неуправляемый Рим произошло только в начале XV в. Но в Рим вернулись уже другие Папы. Они легко шли на значительные уступки светским государям, и не помышляя о верховной власти над ними. Папы стерпели даже попытки ограничить их церковную власть: в 1414—1418 гг. Констанцский церковный собор выдвинул идею верховенства собора над Папой. Интересы Пап сводились к пополнению собственной казны и поиску тёплых местечек для родственников. К 1500 г. Папская область превращается в заурядное итальянское государство, вовлечённое во все местные дрязги и лишившееся своего прежнего авторитета.

Рим вернул себе часть былого величия лишь после взрыва Реформации (см. ст. «Реформация»). В XVI—XVII вв. история папства была переосмыслена; политическими амбициями всё же пришлось пожертвовать ради сохранения духовного авторитета. Но всякий раз, как Папа римский обращается к миру с увещеванием с телеэкранов или с огромной площади перед собором Святого Петра в Риме, он говорит с человечеством не просто как священнослужитель, а как владыка, наделённый свыше единственным правом «связывать и разрешать». Тени Каноссы и Аланьи по сей день витают над Святым Престолом: в Папу стреляет террорист, а коммунисты наносят ему дружественные визиты...

ФРИДРИХ II ГОГЕНШТАУФЕН

Фридрих II Гогенштауфен — одна из ярчайших фигур европейского средневековья.

Он родился на исходе XII в., в 1194 г. Когда Фридриху было три года, умер его отец, Генрих VI, император Священной Римской империи и германский король, завещав престол сыну. Но, несмотря на то что в жилах ребёнка текла кровь великого деда — Фридриха I Барбароссы, германского императора, прославившегося своей воинственностью и жестокостью, мало кто видел в малыше будущего главу могущественного государства. Фридриха прозвали «апулийским мальчиком», благо заботливая мать Констанция Сицилийская укрыла и воспитывала ребёнка на юге Италии, в Апулии. По завещанию мужа Констанция должна была стать регентшей государства и опекуншей малолетнего короля.

Но, презрев завещание императора, большинство немецких князей, поддерживающих династию Гогенштауфенов, избрали королём дядю Фридриха — Филиппа Швабского, а антиштауфеновски настроенная часть князей поддержала притязания на престол Оттона Вельфа. На германском престоле оказались уже три короля. К подрастающему в Неаполе Фридриху никто всерьёз не относился, а между Филиппом и Оттоном началась ожесточённая борьба за первенство.

Фридриха пока не волновали династические споры. На мальчика свалилось новое горе — смерть матери. Согласно её воле, его новым опекуном и регентом в Сицилийском королевстве (важной части Священной Римской империи, состоящей из острова Сицилия и Южной Италии) стал римский Папа Иннокентий III.

Иннокентий III стремился к установлению пап-

262

ского господства над всем христианским миром. Он с удовлетворением наблюдал за династической смутой в Германии и стремился разжечь её ещё больше. Когда короли-противники обращались к Папе как к арбитру в их споре за престол, он поддерживал то одного, то другого. Ослабление монархической власти в Священной Римской империи освобождало папство от давних и опасных соперников, какими долгое время были германские императоры. Юный Фридрих ни в коей мере пока не представлял такой угрозы Риму.

Иннокентий III внимательно оберегал наследственные сицилийские владения Фридриха от внешних посягательств. С помощью Папы рано проявивший способности к учению юноша получил прекрасное образование. Фридрих мужал, общение с энергичным и волевым Иннокентием помогало ему обрести уверенность в своих силах. Возможно, именно от этого мудрого наставника унаследовал молодой Гогенштауфен искусство тонкой дипломатической интриги и политического лавирования, которым прославился позднее.

Тем временем с переменным успехом продолжалась борьба за престол между старыми противниками: Филиппом Швабским и Оттоном Вельфом. Увлечённые этой борьбой, они и не замечали, как под крылом могущественного римского первосвященника набирается сил законный наследник германского престола. После гибели Филиппа Оттон в 1209 г. успел даже короноваться в Риме, пообещав Папе не оспаривать его влияния в Италии. Нарушив эти обещания, новоявленный император подписал себе приговор. Иннокентий III отлучил коронованного им Оттона от церкви и провозгласил германским королём своего юного подопечного — Фридриха Гогенштауфена. «Апулийский мальчик» вышел на политическую арену. Началось триумфальное движение Фридриха к вершинам власти. Помимо Папы у юноши появились новые помощники. Главным из них был французский король Филипп II Август. Он побудил генуэзских банкиров ссудить будущего императора деньгами. Так у Фридриха появились средства для борьбы с узурпировавшим императорскую корону Оттоном. Деньги французского короля и влияние могущественного римского Папы сделали своё дело. Когда Фридрих Гогенштауфен с небольшим войском появился в Южной Германии, на его сторону один за другим стали переходить церковные и светские феодалы. В декабре 1212 г. собрание князей во Франкфурте в присутствии представителей Папы и французского короля торжественно избрало 18-летнего юношу римским королём. Он был коронован в Майнце архиепископом Зигфридом.

Однако в европейской политике всё было взаимосвязано. Окончательный исход борьбы за германский престол и судьба Фридриха зависели от того, кто одержит победу в давно начавшейся войне — Англия или Франция. Французский король Филипп II Август боролся с английским монархом Иоанном I Безземельным, стремясь включить в состав Франции английские владения на её территории.

Политическое будущее Оттона Вельфа было тесно связано с возможными успехами английского короля. Франция, естественно, поддерживала противника Оттона (не случайно Филипп II помогал Фридриху деньгами). Всё решилось в 1214 г. в битве при Бувине. Оттон сражался на стороне англичан и разделил с ними полное поражение. Неудачник бежал с поля боя, потеряв боевой штандарт императора с позолоченным орлом. Другая потеря была намного горше: политическое влияние Оттона в Германии сошло на нет. Молодой Гогенштауфен в 1215 г. был ещё раз торжественно коронован, теперь уже в Ахене.

Когда в 1216 г. Иннокентий III скончался, Фридрих уже особенно не нуждался в чьём-либо покровительстве. Почувствовавший вкус к власти, полный честолюбивых замыслов, он был готов к самостоятельным действиям. В 1220 г. преемник Иннокентия III Папа Гонорий III короновал Фридриха в Риме. Фридрих II Гогенштауфен стал полноправным императором Священной Римской империи.

История этого государства началась в 962 г., когда германский король Оттон I короновался в Риме, надеясь возродить величие древнеримской державы. Стремление к этому величию, к господству над всей Европой сохранили и последующие германские короли — государи воссозданной империи. Оно заставляло их раз за разом снаряжать военные походы в Италию, толкало на борьбу с папством, с итальянскими городами, с независимыми феодалами — со всеми, кто стоял на их пути. Империя потерпела крах в середине XIII в., хотя формально просуществовала до начала XIX столетия.

К моменту вступления на престол Фридриха II лучшие времена Священной Римской империи были уже позади. Кризис, разразившийся в связи с династической смутой, показал рыхлость и искусственность этого государственного образования, неспособность его решать насущные политические задачи. Особенно плачевным было положение в самой Германии, где зарвавшиеся князья готовы были подняться против любого монарха, посягнувшего на их права и свободы. Но в глазах Фридриха Германия уже не была центром империи. В качестве главной её части он рассматривал Италию и Сицилийское королевство, завоёванное отцом Фридриха незадолго до смерти. Именно сюда перенёс молодой император центр тяжести своей политики. Ещё при жизни Иннокентия III он обещал Папе после укрепления на германском престоле передать Сицилию своему сыну Генриху (Иннокентий III явно опасался чрезмерного усиления Священной Римской империи и пытался предотвратить его). Теперь Фридрих будто забыл о своём обещании. Впрочем, сам Иннокентий учил своего подопечного гибкости в политике.

Владея с рождения титулом Сицилийского короля и получив свободу действия, Фридрих II занялся прежде всего преобразованиями в Сицилийском государстве. Именно здесь ему удалось добиться того, что невозможно было сделать в рамках всей Священной империи. Двор Фридриха в Палермо на-

263

поминал своей роскошью и стилем жизни дворы восточных арабских султанов. Император явно был очарован восточной культурой. Восточная музыка и танцы, литература и поэзия, архитектура — всё привлекало его внимание и поощрялось. Фридрих II основал университет в Неаполе и несколько школ. Сам он знал арабский и греческий языки, писал трактаты по-латыни и стихи по-итальянски, особенно любил естественные науки и прославился трактатом «Об искусстве охотиться с птицами». В Палермо жили арабские, византийские, еврейские учёные, приглашённые императором, веротерпимость которого поражала его сподвижников и приводила в бешенство папский Рим. Талант государственного деятеля позволил Фридриху создать в Сицилийском королевстве образцовую по тем временам систему управления. Похоже, Фридриху не давала покоя безграничная власть восточных деспотов. В Сицилии Фридрих формировал наёмные отряды из мусульман и с их помощью подавил ряд восстаний сицилийских феодалов. Император проявил немалые способности в законотворчестве. В 1231 г. он издал так называемые «Мельфийские конституции». В соответствии с ними сильно урезывались права местных феодалов и вольности городов. Приказывалось срыть до фундамента феодальные замки, выстроенные за последние 40 лет. Вся полнота власти сосредоточивалась в руках короля. Королевство было разделено на административные округа, управляемые королевскими губернаторами. С населения взимался поземельный налог; кроме того, существовали многие косвенные налоги. Высшим чиновником Сицилийского королевства стал юстициарий, который по своим громадным полномочиям напоминал визирей арабских халифов. Постоянная наёмная армия и флот дополняли картину централизованного Сицилийского государства, по сути построенного Фридрихом II Гогенштауфеном. Пожалуй, любой европейский государь мог бы гордиться такими достижениями. Для Фридриха же сицилийская политика была пусть важным, но всё же одним из многих направлений его деятельности. Сильное Сицилийское королевство служило для императора базой, источником средств для укрепления своей власти и влияния в Италии. Завоевание Северной и Центральной Италии, необходимое, по его мнению, для процветания Священной империи, стало целью всей его жизни. Борьба с римским папством, которое само стремилось к мировому господству, и североитальянскими городами, которые пытались сохранить свою независимость, стала неотъемлемой частью этой жизни.

В начале своего царствования Фридрих II старался сохранять добрые отношения с римскими Папами. «Возлюбленный духовный отец» — Иннокентий III — благословил Гогенштауфена на германский престол. За это Фридрих клятвенно обещал ему сохранить папский сюзеренитет (верховенство) над Сицилийским королевством и рядом областей в Центральной Италии, расширить права духовенства и искоренить ереси на подвластной территории. Из всех этих обещаний выполнено было, пожалуй, лишь последнее. Это не помешало Фридриху повторить все эти обещания в 1220 г. Папе Гонорию III, чтобы тот короновал его императорской короной. Он окончательно умилостивил Папу, торжественно поклявшись не позже чем через год отправиться в крестовый поход. На самом деле император был совершенно равнодушен к движению крестоносцев, не ведущему к усилению императорского господства. К тому же Фридриху был чужд религиозный фанатизм (гонения на еретиков были лишь данью Риму). Учитывая неотложные дела в Сицилийском королевстве и Италии, Фридрих старался избежать похода во что бы то ни стало. Папа же стремился отправить Гогенштауфена в далёкую Палестину, чтобы ослабить его влияние в Италии. В 1225 г., после долгих просьб, угроз и увещеваний Гонория III, Фридрих был вынужден заключить с ним соглашение, по которому не позже августа 1227 г. был обязан выставить тысячный отряд рыцарей и снарядить флотилию для переброски крестоносцев в Святую землю. В случае нарушения обещания Фридриха ожидало отлучение от церкви.

В том же году Гогенштауфен женился на дочери иерусалимского короля Изабелле, обеспечив в случае удачи крестового похода пополнение своей коллекции ещё одним венцом. Династические браки вообще были одним из излюбленных политических приёмов Фридриха II. Позднее он женился на сестре английского короля Генриха III, с политическим расчётом устраивал браки своих сыновей.

Первые разногласия с папством совпали с ухудшением отношений Фридриха с североитальянскими городами. Как и во времена Фридриха I Барбароссы, папство и Ломбардская лига (союз городов) стали сближаться перед лицом общего потенциального врага, стремящегося усилить свои позиции в Италии, — Фридриха II.

В 1226 г. ломбардские города возобновили свой прежний союз и свою военную организацию. В ответ на это Фридрих II объявил о лишении городов привилегий, полученных ими по Констанцскому мирному договору (1183 г.). Дело шло к войне, а император не располагал достаточными военными силами. В этот затруднительный для Фридриха момент умер Гонорий III, и на его место был выбран Папа Григорий IX, потребовавший немедленного начала крестового похода и обещавший за это употребить всё своё влияние для успокоения ломбардских городов. Война с Ломбардской лигой была отсрочена, а Фридрих в 1227 г. отплыл из Бриндизи в поход на Иерусалим. Но через несколько дней император неожиданно вернулся из-за болезни, и начатый поход расстроился. Папа не стал выслушивать объяснений посланцев Фридриха и отлучил его от церкви. В ответ император обнародовал резкий памфлет против Григория, а его приверженцы принудили Папу временно бежать из Рима.

Желая снять с себя папское проклятие, Фридрих II в 1228 г. вновь отправился в Святую землю. Со сравнительно небольшими силами ему удалось добиться того, чего не могли достигнуть огромные

264

армии крестоносцев со времени 1-го крестового похода. Фридрих показал себя разумным военачальником и блестящим дипломатом, способным на нетрадиционные решения. Казалось, за что бы ни брался Фридрих, всегда ему сопутствовал успех. Иерусалим был освобождён, император надел на себя ещё и иерусалимскую корону, заключил мир с египетским султаном и уехал из Святой земли, оставив там своего наместника. Однако в Европе победителя ждала отнюдь не триумфальная встреча. Раздражённый успехами своего противника, Григорий IX объявил крестовый поход пиратским предприятием, а освобождение Иерусалима — нечестивой сделкой. Одновременно вероломный Папа подстрекал подданных Сицилийского королевства к выступлениям против Фридриха и отправил папские войска в Южную Италию.

Защитив с оружием в руках Сицилийское королевство от папских притязаний, Фридрих II заключил в 1230 г. договор с Григорием IX, означавший временное затишье в их вражде.

На фоне активных действий императора в Италии его германская политика выглядела слишком бледно. С тех пор как Фридрих покинул страну в 1220 г., отправившись за императорской короной в Рим, он ещё только два раза (в течение 30 лет!) удосужился побывать в Германии. В глазах его — полунемца-полуитальянца — Германия была лишь периферией империи. Желая развязать себе руки для бурной итальянской политики, Фридрих II стремился умиротворить германских князей, чтобы они и прочие феодалы не предпочли ему какого-либо другого кандидата в императоры. Если его дед Фридрих I Барбаросса шёл на уступки отдельным немецким князьям, сталкивая их между собой, то Фридрих II шёл навстречу всем князьям как особому сословию. Он наделял их верховными государственными правами, становился на сторону германских князей в их споре с городами.

Вероятно, реально оценивающий свои силы Фридрих понимал невозможность быть самодержцем одновременно и в Италии, и в Германии. Он сознательно жертвовал размерами своей власти в Германии, чтобы сконцентрироваться на укреплении позиций в Сицилийском королевстве и борьбе в Северной и Центральной Италии. Подобное отношение к немецким делам позволяло сохранять в Германии относительно спокойную обстановку. Но оно способствовало усилению территориальной раздробленности страны, уничтожало надежды на централизацию. Гибкой и осторожной политикой в Германии Фридрих смог предотвратить возможные политические потрясения, но скорый крах Священной Римской империи сделался ещё более неизбежным.

В 1235 г. Фридрих пережил личную драму. Открытый мятеж против императора поднял его сын Генрих, правивший от имени отца в Германии. Нити заговора тянулись в Рим. Сыновний мятеж был легко подавлен. Генрих хотел лишь вырваться из-под опеки отца и не мог прельстить немецких князей чем-нибудь таким, что заставило бы их перейти на его сторону и отвернуться от Фридриха.

В 1236 г. Фридрих вновь решил покончить с вольностями ломбардских городов и, получив военную поддержку немецких князей, направился в Северную Италию. Первое время императору сопутствовал успех. В 1237 г. в битве при Кортеново он нанёс сильное поражение союзным войскам. Но города не хотели сдаваться, и лига отвергла требование о безусловном подчинении. Военное счастье изменило Фридриху. После неудачной трёхмесячной осады города Брешия императорское войско было вынуждено отступить. В борьбу на стороне ломбардских городов открыто вступил Григорий IX. После того как Фридрих назначил своего побочного сына Энцио, женатого на наследнице Сардинии, королём Сардинии и тем самым нарушил сюзеренитет Рима, Папа в 1239 г. вновь отлучил императора от церкви и призвал к сопротивлению его власти.

Фридрих I обратился к светским государям христианского мира, указывая, что Папа — естественный враг их, ибо имеет притязание всех их подчинить своей власти. Борьба между императором и Папой кипела во всех концах Европы, оба вербовали себе сторонников и союзников, оба устами своих приверженцев возводили друг на друга самые тяжёлые обвинения. Папа называл Фридриха медведем, леопардом, богохульником, сыном Вельзевула. Император не оставался в долгу. В 1241 г. Папа созвал в Риме собор для осуждения Фридриха, но Энцио, талантливейший и любимый сын Фридриха, перехватил на море корабли с епископами, ехавшими в Рим, и собор не состоялся. Войска императора подступили к Риму, опустошая его окрестности; агенты Фридриха готовили почву для вступления в город. Но Григорий IX внезапно умер. Полтора года папский престол пустовал, и снять отлучение от церкви, к чему стремился Гогенштауфен, было невозможно.

Несмотря на готовность Фридриха пойти на серьёзные уступки папству, новый Папа Иннокентий IV занял по отношению к императору ещё более жёсткую позицию, чем его предшественник. Созванный Иннокентием IV в 1245 г. Вселенский собор в Лионе почти единодушно поддержал Папу и вынес постановление об отлучении многократно уже отлучённого Фридриха II от церкви и лишении его всех званий и почестей. Император обвинялся не только в посягательстве на права папства и церкви, но и в еретичестве и склонности к магометанству.

Но проклятый император и не думал смиряться, обычное спокойное расположение духа не изменяло ему. Антиштауфеновская папская агитация давала свои плоды. Священная Римская империя, сохранению и усилению которой посвятил свою жизнь Фридрих II, трещала по швам. Гогенштауфен едва успевал латать дыры. Заволновалась знать в Германии. Часть князей избрала антикороля — Генриха Распе. Вновь разгорелась война с Ломбард-

265

ской лигой, и опять не в пользу Фридриха — его войско проиграло сражение под Пармой. Однако 56-летний император не унывал. Неудачи лишь подстёгивали его неутомимую деятельную натуру. Фридрих II жаждал реванша, готовил поход на Лион, чтобы отомстить Папе, собирал силы для новой большой войны с Ломбардской лигой, грозил немецким князьям-отступникам.

Но в 1250 г. император внезапно умер. Весть о смерти Фридриха привела его противников в безумный восторг. Кипучая деятельность императора

поддерживала Священную Римскую империю. С кончиной Фридриха крушение её стало неотвратимым. Папство торжествовало. Германия вступила в полосу смут.

В европейской истории Фридрих II Гогенштауфен несомненно остаётся среди тех её действующих лиц, за рутиной государственных дел которых, кружевом дипломатических ходов, напряжением военных походов и помпезностью придворной жизни явственно видны сильный характер, ясный ум и живая душа.

ЕПИСКОП

Епископ — высший священнический сан, третья ступень в иерархии христианской церкви.

Первые епископы появились, когда вера в Христа только завоёвывала человеческие души. Считается, что сами апостолы, желая сохранить и упрочить церковь, избрали себе преемников — «епископов» (в переводе с греческого — «блюстители», «начальники»). Уже в «Послании к филиппийцам» апостол Павел приветствует и благословляет епископа в Филиппах.

Христиан, однако, становилось всё больше, и одновременно увеличивалось число епископов. Уже с середины II в. все крупные христианские общины возглавлялись епископами. Этот чин был выборным. Его выбирали священники и верующие общины. Однако в те времена быть епископом было не только очень почётно, но и небезопасно. Христиане подвергались преследованиям, и человек, занимавший такое видное место среди своих единоверцев, мог раньше других оказаться, подобно своему Спасителю, распятым на кресте или брошенным в клетку с дикими зверями. Поэтому епископом становился не только достойный, уважаемый, но и мужественный священник.

Впрочем, ещё апостол Павел разъяснял, какими качествами должен обладать епископ. Кандидат на эту должность должен был пользоваться хорошей репутацией, уметь проповедовать и наставлять в христианском учении, содержать в послушании свой дом и детей, «ибо кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли заботиться о церкви Божьей?». Епископом не мог сделаться глухой, слепой, пьяница, буян и забияка. Кроме того, епископу следовало быть «одной жены мужем». Вскоре, однако, установился вначале обычай, а потом и закон — епископам запрещалось вступать в брак.

До IV в. епископ управлял отдельной церковной общиной, к которой относились город и окружающие его сёла. В управлении принимали участие клир (священники) и миряне. Подвластная епископу территория называлась епархией. Здесь он как

Сюблейра П.

"Император Василий перед Епископом Василием".

266

преемник апостолов имел всю полноту духовной власти и никому не подчинялся. Епископ избирал и посвящал клириков, распределял церковные должности. Епископы соседних епархий устраивали совещания наподобие первых апостольских соборов.

Но уже тогда между епископами существовало определённое неравенство. Владыки церквей, основанных самими апостолами (Римской, Антиохийской, Александрийской), или те из них, к чьей епархии принадлежал большой город, получали «преимущество чести» (находились в большем почёте) перед теми, кто руководил церквами маленьких городов. «Преимущество чести» со временем развилось в «преимущество власти».

Константин Великий (306—337 гг.) покровительствовал христианам и, подметив, какое влияние эта религия оказывает на людей, решил использовать её на благо государства. Он провёл реформу государственного устройства, поделив империю на четыре префектуры, префектуры — на диоцезы, диоцезы — на провинции. При таком делении начальники меньших территорий подчинялись начальникам больших.

Церковь также быстро перестроила своё управление по образцу светской власти. Этому способствовало то, что главными городами диоцезов чаще всего были те, епископы которых пользовались «преимуществом чести». Оставалось только предоставить им «преимущество власти» (право главенствовать над епископами маленьких городов), что и было сделано в IV и V вв. Таким образом устанавливалась церковная иерархия. Епископы провинций стали подчиняться епископам диоцезов, которые теперь именовались архиепископами. Выше них стояли патриархи. Так стали называть иерархов церквей, по преданию основанных самими апостолами (патриархи Римский, Александрийский, Антиохийский, позднее — Константинопольский). Правда, патриархи Рима и Александрии предпочитали называть себя «Папами» («papa» — отец), как было принято издавна (см. ст. «Папство»). Изменилась и сама система избрания епископов. Теперь это делали все епископы провинции. Рукополагал же новоизбранного патриарх.

Император с удовлетворением наблюдал за тем, как переплеталась жизнь церкви и государства. Себя он называл «епископом внешних дел церкви», утвердил за церковью право приобретать земли, одновременно согласившись с тем, чтобы епископы осуществляли нравственный контроль за правителями областей и высшими государственными чиновниками. Император возвысил суд церкви, повелев, чтобы решение суда епископов почиталось выше приговора всех других судей. Так церковные иерархи — епископы — оказались в выгодном союзе с государством.

Такое положение сохранялось и тогда, когда Римская империя пала под ударами варваров и на её территории возникли одно за другим новые королевства. Правители их со временем стали христианами, а короли и епископы как высшие церковные властители старались с выгодой использовать друг друга. Епископы, всемогущие в своих епархиях, стремились пользоваться такой же властью и в делах государства. Часто прекрасно образованные, особенно по сравнению с малограмотными или вовсе неграмотными правителями, умеющие вести спор, епископы становились близкими советниками королей, наставниками их наследников. Достигнув желаемых высот, они неустанно заботились о выгоде церкви, не забывая, естественно, и себя.

Короли не оставались в долгу. Они и знатные сеньоры жаловали церкви земли, имения, иногда целые области — на содержание епархии или из милости. Епископы, становившиеся обладателями таких земель, превращались в вассалов дарителя. Вассальная зависимость епископов привела к тому, что власть светских сеньоров стала простираться и на церковные дела.

В X в. распространился обычай, названный инвеститурой: епископов назначал король или знатный феодал, на землях которого находилась епархия будущего «князя церкви». Светский властитель вручал новоизбранному иерарху символы его власти: пастырский жезл и кольцо. Одновременно короли и сеньоры присвоили себе право судить епископов и даже лишать их по своему усмотрению сана, что раньше было совершенно недопустимо. Вместо смещённого прелата мог быть назначен тот, кого на этом месте было выгодно видеть в данный момент, — от покорного вассала до (и такое бывало!) неразумного ребёнка. Инвеститура привела к тому, что власть над церковью попала в руки светских властей.

Но даже это не могло принизить роль и могущество епископов. Они не раз противостояли власти королей, соперничая с ними в силе и влиянии. Так, безраздельно господствуя в своих владениях, получив по милости короля Оттона I духовную и светскую власть, германские епископы в XI в. встали в оппозицию императорской власти. И ещё долго в Германии существовали на правах самостоятельных государств архиепископства Кёльн, Майнц, Бремен, Трир. Архиепископ Кентерберийский (глава английской церкви) Томас Бекет, в 1170 г. не позволивший королю Англии прибрать к рукам церковные суды, был убит. Но самому Генриху II пришлось жестоко (в буквальном смысле этого слова) каяться в содеянном — лёжа долгие часы на холодной могильной плите убиенного им священника. Папа римский пригрозил королю интердиктом (отлучением от церкви). Интердикт могли налагать на зарвавшихся светских властителей и сами епископы. И это было грозным оружием.

Впрочем, многие епископы тех времён имели возможность разить противника не только отлучением и анафемой (проклятием), но и мечом, т. к. владели им не хуже графов и баронов.

По полю битвы носится архиепископ Турпин;

Не бывало священника, чтоб пел обедню

и выказывал такую удаль и телесную ловкость...

...Говорят французы:

«Лихо разит наш архиепископ».

267

Так в «Песни о Роланде» говорится о священнике и воине Турпине — архиепископе Реймсском.

Надо заметить, что многие епископы, хорошо владеющие мечом, просто не умели петь обедню, поскольку до назначения были людьми светскими. Приняв сан от светского же сеньора, они и не думали исполнять обязанностей церковного иерарха. Зато пользоваться доходами с епископских земель были всегда готовы. Некоторые же прелаты не скрывали того, что служба их утомляет. Один реймсский архиепископ откровенно признавался, что его епархия была бы ему куда милее, если бы для получения доходов с неё не надо было служить обедню.

Потребовалось много сил и лет, чтобы искоренить беспорядки, вызванные инвеститурой. Ещё больше сил ушло на разграничение сфер влияния

светских и духовных властителей. И всё-таки они так и остались связанными невидимыми нитями, так как государство всегда заинтересовано в церкви, а церковь в большей или меньшей степени зависит от государства.

Епископы утратили своё прежнее могущество. Но их роль велика и поныне. И сегодня епископ — высшее духовное лицо в католической, православной и протестантской церкви (правда, в последнем случае епископ — не священник, а скорее чиновник, выполняющий чисто административные функции). Из высших церковных иерархов епископ ближе всех к прихожанам. По большим церковным праздникам он обращается к ним с проповедью. Он рукополагает священников, совершает миропомазание, как бы наделяя при этом человека божественной благодатью.

ИНКВИЗИЦИЯ

Инквизиция — трибунал католической церкви, осуществлявший сыскные, судебные и карательные функции; имеет многовековую историю. Возникновение её связано с борьбой против еретиков — тех, кто проповедовал религиозные взгляды, не отвечающие установленным церковью догмам. Первым известным еретиком, сожжённым на костре за свои убеждения в 1124 г., был Пётр из Брюи, требовавший упразднения церковной иерархии. Под этот акт ещё не было подведено никакой «правовой» основы. Она стала складываться в конце XII — первой трети XIII вв.

В 1184 г. Папа Луций III собрал в Вероне собор, решения которого обязывали священнослужителей собирать сведения об еретиках и проводить их розыск. Согласно папской булле, кости ранее умерших еретиков, как оскверняющие христианские кладбища, подлежали эксгумации и сожжению, а имущество, унаследованное кем-либо из близких, — конфискации. Это была своего рода прелюдия появления института инквизиции. Общепризнанной датой его создания является 1229 г., когда церковные иерархи на своём консилиуме в Тулузе объявили о создании трибунала инквизиции, предназначенного для сыска, суда и наказания еретиков. В 1231 и 1233 гг. последовали три буллы Папы Григория IX, обязывавшие всех католиков претворять в жизнь решение тулузского консилиума.

Церковные карательные органы появились в Италии (за исключением Неаполитанского королевства), Испании, Португалии, Франции, Нидерландах, Германии, в португальской колонии Гоа, а после открытия Нового Света — в Мексике, Бразилии и Перу.

После изобретения книгопечатания Иоганном Гутенбергом в середине XV в. трибуналы инквизиции фактически взяли на себя функции цензоров. Год от года пополнялся список запрещённых книг

и к 1785 г. составил свыше 5 тыс. наименований. Среди них — книги французских и английских просветителей, «Энциклопедия» Дени Дидро и др.

Наиболее влиятельной и жестокой инквизиция оказалась в Испании. По существу представления об инквизиции и инквизиторах сложились под влиянием сведений о преследованиях и расправах с еретиками, связанных с именем Томаса де Торкемады, с его жизнью и деятельностью. Это самые мрачные страницы истории инквизиции. Личность Торкемады, описанная историками, теологами, врачами-психиатрами, и по сей день вызывает интерес.

Томас де Торкемада родился в 1420 г. Его детство и отрочество не оставили свидетельств серьёзных душевных потрясений и отклонений в психике. В школьные годы он служил примером добропорядочности не только для однокашников, но даже и для учителей. Став затем монахом ордена доминиканцев, он отличался безупречным отношением к традициям ордена и монашескому образу жизни, досконально выполнял религиозные обряды. Орден, основанный в 1215 г. испанским монахом Доминго де Гусманом (латинизированное имя Доминик) и утверждённый папской буллой 22 декабря 1216 г., был главной опорой папства в борьбе с ересью.

Глубокая набожность Торкемады не осталась незамеченной. Молва о ней дошла до королевы Изабеллы, и та не раз предлагала ему возглавить крупные приходы. Он неизменно отвечал вежливым отказом. Однако, когда Изабелла пожелала иметь его своим духовником, Торкемада посчитал это за великую честь. По всей вероятности, ему удалось заразить королеву своим религиозным фанатизмом. Его влияние на жизнь королевского двора было значительным. В 1483 г., получив титул Великого инк-

268

Наказания инквизиции.

Аутодафе (сожжение еретиков и еретических книг).

Пытка водой.

Пытка огнём.

Пытка колесом.

Замуровывание.

ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР

В середине XVII в. германский поэт Фридрих фон Логан, рассуждая о природе греха, заметил: «Человеческое — впасть в грех, дьявольское — упорствовать в нём, христианское — ненавидеть его, божественное — простить». Если исходить из здравого смысла, Томасу де Торкемаде (около 1420—1498) было присуще только «дьявольское». Ведь всё, что он делал во имя защиты религии, было огромным, нескончаемым грехом перед человеком эпохи Возрождения, перед его стремлением к познанию.

Страшен арсенал пыток, придуманных инквизицией за несколько веков её существования: сожжение на костре, пытка колесом, пытка водой, замуровывание в стены. Торкемада прибегал к ним намного чаще других инквизиторов.

Воспалённое воображение Торкемады сначала изобретало противников, дрожавших при одном упоминании его имени, а затем в течение всей жизни инквизитор сам испытывал страх перед неминуемой местью своих жертв.

Куда бы он ни выходил из своей монастырской кельи, его сопровождал преданный телохранитель. Постоянная неуверенность в собственной безопасности иногда заставляла Торкемаду покидать не столь уж надёжное убежище и укрываться во дворце. На какое-то время он находил приют в покоях самого охраняемого в Испании здания, однако страх не оставлял инквизитора ни на мгновение. Тогда он пускался в многодневные поездки по стране.

Но разве можно скрыться от вездесущих призраков? Они поджидали его и в маслиновой рощице, и за каждым апельсиновым деревом, и даже пробирались в храмы. И днём, и ночью они караулили его, всегда готовые свести с ним счёты.

Кажется, психиатры называют такое состояние меланхолической эпилепсией. Всепоглощающее беспокойство вызывает в больном ненависть, отчаяние, гнев, может внезапно толкнуть его на убийство, самоубийство, воровство, поджог жилища. Его жертвами могут стать ближайшие родственники, друзья, первый встречный. Вот таким был Торкемада.

Внешне всегда сумрачный, чрезмерно экзальтированный, подолгу воздерживавшийся от пищи и усердствовавший в покаянии в бессонные ночи, Великий инквизитор был беспощаден не только к еретикам, но и к самому себе. Современников поражали его импульсивность, непредсказуемость его поступков.

Однажды в разгар борьбы за освобождение Гранады от арабов (80-е гг. XV в.) группа состоятельных евреев решила вручить на эти цели 300 тыс. дукатов Изабелле и Фердинанду. В зал, где проходила аудиенция, неожиданно ворвался Торкемада. Не обращая внимания на монархов, не извиняясь, не соблюдая никаких норм дворцового этикета, он вытащил из-под сутаны распятие и закричал: «Иуда Искариот предал своего Учителя за 30 сребреников, а Ваши Величества собираются продать Христа за 300 тысяч. Вот он, берите и продавайте!» С этими словами Торкемада бросил распятие на стол и стремительно покинул зал... Короли были потрясены.

История церкви знала немало случаев крайнего фанатизма. Сколько садизма исходило, например, от инквизиции при сожжении Мигеля Сервета (латинизированное имя Серветус), испанского медика и автора нескольких работ, ставивших под сомнение рассуждения богословов о Святой Троице. В 1553 г. он был арестован по приказу верховного инквизитора Лиона. Ему удалось бежать, но в Женеве еретика вновь схватили агенты инквизиции и приговорили по приказу Жана Кальвина к сожжению на костре. В течение двух часов его поджаривали на медленном огне, и, несмотря на отчаянные просьбы несчастного подбросить ради Христа побольше дров, палачи продолжали растягивать собственное удовольствие, наслаждаясь конвульсиями

визитора, он практически возглавил испанский католический трибунал.

Приговором тайного суда инквизиции могло быть публичное отречение, штраф, тюремное заключение и, наконец, сожжение на костре — церковь применяла его в течение 7 веков. Последняя казнь состоялась в Валенсии в 1826 г. Сожжение ассоциируется обычно с аутодафе — торжественным оглашением приговора инквизиции, а также исполнением его. Такая аналогия вполне правомерна, т. к. все другие формы наказания обставлялись инквизицией более буднично.

В Испании Торкемада намного чаще, чем инквизиторы других стран, прибегал к крайней мере: за 15 лет по его приказу сожжено 10 200 человек. Жертвами Торкемады можно считать и 6800 человек, приговорённых к смерти заочно. Кроме того, подверглись различным наказаниям 97 321 человек. Преследовались в первую очередь крещёные евреи — марраны, обвиняемые в приверженности к иудаизму, а также мусульмане, принявшие христианство, — мориски, подозревавшиеся в тайном исповедании ислама. В 1492 г. Торкемада склонил испанских королей Изабеллу и Фердинанда к высылке из страны всех евреев.

Этот «гений зла» умер естественной смертью, хотя, будучи Великим инквизитором, постоянно трясся за свою жизнь. На его столе всегда находился рог носорога, с помощью которого, согласно поверью той эпохи, можно было обнаружить и нейтрализовать яд. Когда он передвигался по стране, его сопровождали 50 всадников и 200 пехотинцев.

К сожалению, Торкемада не унёс с собой в могилу варварские методы борьбы с инакомыслящими.

XVI столетие стало веком рождения современной науки. Наиболее пытливые умы посвящали свои жизни осмыслению фактов, постижению законов мироздания, ставили под сомнение веками устоявшиеся схоластические догмы. Обновлялись житейские и нравственные представления человека.

Критическое отношение к так называемым незыблемым истинам приводило к открытиям, в корне меняющим старое мировоззрение. Польский астроном Николай Коперник (1473—1543) заявил, что Земля наряду с другими планетами вращается вокруг Солнца. В предисловии к книге «Об обращениях небесных сфер» учёный писал, что 36 лет он не решался обнародовать этот труд. Сочинение было издано в 1543 г., за несколько дней до смерти автора. Великий астроном посягал на один из главных постулатов церковного учения, доказывая, что Земля не является центром Вселенной. Книга оказалась под запретом инквизиции до 1828 г.

Если Коперник избежал преследований лишь потому, что выход книги совпал с его кончиной, то судьба Джордано Бруно (1548—1600 гг.) оказалась трагической. В молодости он стал монахом доминиканского ордена. Бруно не скрывал своих убеждений и вызвал недовольство святых отцов. Вынужденный покинуть монастырь, вёл бродячий образ

270

жизни. Преследуемый, бежал из родной Италии в Швейцарию, затем жил во Франции и Англии, где занимался наукой. Свои идеи изложил в сочинении «О бесконечности, вселенной и мирах» (1584 г.). Бруно утверждал, что пространство бесконечно; оно наполнено самосветящимися непрозрачными телами, многие из которых обитаемы. Каждое из этих положений противоречило принципиальным установкам католической церкви.

Читая лекции по космологии в Оксфордском университете, Бруно вёл ожесточённые дискуссии с местными теологами и схоластами. В аудиториях Сорбонны силу его аргументов испытали французские схоласты. В Германии он прожил целых 5 лет. Там был издан ряд его трудов, вызвавших новый взрыв ярости итальянской инквизиции, готовой на всё ради того, чтобы заполучить самого опасного, по её мнению, еретика.

По наущению церкви венецианский патриций Мочениго пригласил Джордано Бруно в качестве домашнего преподавателя философии и... выдал инквизиции. Учёный был заточён в застенки. В течение 8 лет католический трибунал безуспешно добивался публичного отречения Джордано Бруно от его научных трудов. Наконец последовал вердикт: наказать «насколько возможно милосердно, без пролития крови». Эта лицемерная формулировка означала сожжение на костре. Запылал костёр. Выслушав судей, Джордано Бруно сказал: «Быть может, вы с большим страхом произносите этот приговор, чем я его выслушиваю». 16 февраля 1600 г. в Риме на Площади Цветов он стоически принял смерть.

Такая же участь едва не постигла и другого итальянского учёного — астронома, физика, механика Галилео Галилея (1564 —1642). Созданный им в 1609 г. телескоп позволил получить объективные доказательства справедливости выводов Коперника и Бруно. Первые же наблюдения за звёздным небом показали полную абсурдность утверждений церкви. Только в созвездии Плеяд Галилей насчитал не менее 40 звёзд, невидимых до тех пор. Какими наивными выглядели теперь сочинения богословов, объяснявших появление звёзд на вечернем небе лишь необходимостью светить людям!.. Результаты новых наблюдений всё больше ожесточали инквизицию. Открыты горы на Луне, пятна на Солнце, четыре спутника Юпитера, непохожесть Сатурна на другие планеты. В ответ церковь обвиняет Галилея в богохульстве и мошенничестве, представив выводы учёного как следствие оптического обмана.

Расправа над Джордано Бруно стала серьёзным предостережением. Когда в 1616 г. конгрегация из 11 доминиканцев и иезуитов объявила учение Коперника еретическим, Галилею частным образом было указано на необходимость отмежеваться от этих взглядов. Формально учёный подчинился требованию инквизиции.

В 1623 г. папский престол занял друг Галилея кардинал Барберини, прослывший покровителем наук и искусств. Он принял имя Урбана VIII. Не без его поддержки в 1632 г. Галилей опубликовал

жертвы. Однако даже этот варварский акт не идёт ни в какое сравнение с жестокостью Торкемады.

Феномен Торкемады одномерен: жестокость, жестокость и ещё раз жестокость. Инквизитор не оставил после себя ни трактатов, ни проповедей, ни каких-либо заметок, позволяющих оценить его литературные способности и теологические воззрения. Имеется несколько свидетельств современников, отмечавших несомненный литературный дар Торкемады, как-то проявлявшийся в молодости. Но, видимо, ему не суждено было развиться, т. к. мозг инквизитора, попав во власть одной идеи, работал только в одном направлении. Инквизитору были просто чужды интеллектуальные запросы.

Более того, Торкемада стал непримиримым противником печатного слова, видя в книгах прежде всего ересь. Вслед за людьми он часто посылал на костёр книги, превзойдя и в этом отношении всех инквизиторов.

Воистину прав был Диоген: «Злодеи подчиняются своим страстям, как рабы хозяевам».

*

«Диалог о двух главнейших системах мира — птоломеевой и коперниковой» — своего рода энциклопедию астрономических воззрений. Но даже близость к Папе не защитила Галилея. В феврале 1633 г. римским католическим судом «Диалог» был запрещён, его автор объявлен «узником инквизиции» и оставался им в течение 9 лет вплоть до смерти. Кстати сказать, только в 1992 г. Ватикан оправдал Галилео Галилея.

Общество с трудом очищалось от заразы инквизиции. В зависимости от исторических, экономических, национальных и многих других причин страны Европы в разные сроки освобождались от трибуналов церкви. Уже в XVI в. под воздействием Реформации они прекратили своё существование в Германии и во Франции. В Португалии инквизиция действовала до 1826 г., в Испании — до 1834 г. В Италии её деятельность была запрещена лишь в 1870 г.

Формально инквизиция под названием Конгрегации святой канцелярии просуществовала до 1965 г., когда её службы были преобразованы в Конгрегацию вероучения, продолжающую бороться за чистоту веры, но уже другими, отнюдь не средневековыми средствами.

271