Биография Волошина

Кириенко-Волошины – казаки из Запорожья. По материнской линии – немцы, обрусевшие с ХVIII века.

Родился в Киеве 16 мая 1877 года в Духов день.

С 4-х лет – Москва из фона «Боярыни Морозовой». Жили на Новой Слободе у Подвисков, там, где она в те годы как раз и писалась Суриковым в соседнем Первое впечатление русской истории, подслушанное из разговоров старших – «1-ое марта».

Любил декламировать, ещё не умея читать. Для этого всегда становился на стул: чувство эстрады.

С 5лет – самостоятельное чтение книг в пределах материнской библиотеки. Уже с этой поры постоянными спутниками становятся: Пушкин, Лермонтов и Некрасов, Гоголь и Достоевский, и немногим позже –Байрон и Эдгар По.

Обстановка: окраины Москвы- мастерские Брестской железной дороги, Ваганьково и Ходынка. Позже - Звенигородский уезд: от Воробьевых гор и Кунцева до Голицына и Саввинского монастыря.

Начало учения: кроме обычных грамматик,заучиванье латинских стихов, лекции по истории религии, сочинения на сложные не по возрасту литературные темы. Этой разнообразной культурной подготовкой я обязан своеобразному учителю - тогда студенту Н. В. Туркину.

Общество: книги, взрослые домашние звери. Сверстников мало. Конец отрочества отравлен гимназией.1- й класс - Поливановская, потом, до V- го, - Казённая 1-ая.

Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии. Мечта о юге и молюсь о том чтобы стать поэтом . То и другое кажется немыслимым. Но вскоре начинаю писать скверные стихи и судьба неожиданно приводит меня в Коктебель(1895).

Феодосийская гимназия . Провинциальный городок, жизнь вне родительского дома сильно облегчают гимназический кошмар. Стихи мои нравятся, и я получаю первую прививку литературной «славы», оказавшуюся в последствии полезной во всех отношениях: возникает требовательность к себе. Историческая насыщенность Киммерии и строгий пейзаж Коктебеля воспитывает дух и мысли.

В 1897 году я кончаю гимназию и поступаю на юридический факультет в Москве. Ни гимназии, ни университету я не обязан ни единым знаниям, ни единой мыслью. 10 драгоценнейших лет, начисто вычеркнутых из жизни.

Уже через год я был исключён из университета за студенческие беспорядки и выслан в Феодосию. Высылки и поездки за границу чередуются и завершаются ссылкой в Ташкент в 1900 году. Перед этим я уже успел побывать в Париже и Берлине, в Италии и Греции, путешествуя на гроши пешком, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь меня настигли Ницше и «Три разговора» Владимира Соловьёва. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азиатских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей.

Отсюда пути ведут меня на запад - в Париж, на много лет, - учиться: художественной форме – у Франции, чувству красок – у Парижа, логике – у готических соборов, средневековой латыни – у Гастона Париса, строю мысли – у Бергсона, скептицизму – у Анатоля Франса, прозе – у Флобера, стиху – у Готье и Эредиа… В эти годы – я только впитывающая губка, я весь – глаза, весь – уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра… Лувр, Прадо, Ватикан, Уффицы… Национальная библиотека. Кроме техники слога, овладеваю техникой кисти и карандаша.

В 1900 году первая моя критическая статья печатается в «Русском мысле». В 1903 году встречаюсь с русскими поэтами моего поколения: старшими – Бальмонтом, Вяч. Ивановым, Брюсовым, Балтрушайтисом и со сверстниками – А. Белым, Блоком.

Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера.

К 9-му января 1905 г. судьба привела меня в Петербург и дала почувствовать все грядущие перспективы русской революции. Но я не остался в России, и первая русская революция прошла мимо меня. За её событиями я прозревал смуту наших дней ( «Ангел мщения»).

Я пишу в эти годы статьи о живописи и литературе. Из Парижа в русские журналы и газеты ( «Весы», в «Золотое руно», в «Русь»). После 1907 г. литературная деятельность меня постепенно перетягивает сперва в Петербург, а с 1910 г. – в Москву.

В 1910 г. выходит моя первая книга стихов.

Более долгое пребывание в России подготавливает разрыв с журнальным миром, который был для меня выносим только пока я жил в Париже.

В 1913 г. моя публичная лекция о Репине вызывает против меня такую газетную травлю, что все редакции для моих статей закрываются, а книжные магазины объявляют моим книгам бойкот.

Годы перед войной я провожу в коктебельском затворе, и это даёт мне возможность сосредоточиться на живописи и заставить себя снова переучиться с самых азов, согласно более зрелому пониманию искусства.

Война застаёт меня в Базеле, куда приезжаю работать при постройке Гетеанума . Эта работа, высокая и дружная бок о бок с представителями всех враждующих наций, в нескольких километрах от поля первых битв Европейской войны, была прекрасной и трудной школой человеческого и внеполитического отношения к войне.

В 1915 г. я пишу в Париже свою книгу стихов о войне «ANNO MUNDI ARDENTIS». В 1916 г. я возвращаюсь в Россию через Англию и Норвегию.

Февраль 1917 года застаёт меня в Москве и большого энтузиазма во мне не порождает, т. к. я всё время чувствую интеллигентскую ложь, прикрывавшую подлинную реальность о революции.

Редакции периодических изданий, вновь приоткрывшиеся для меня во время войны, захлопываются снова перед моими статьями о революции, которые я имею наивность предполагать, забыв, что там, где начинается свобода печати – свобода мысли кончается.

Вернувшись весной 1917 года в Крым, я уже более не покидаю его: ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую – и все волны гражданской войны и смены правительств проходят над моей головой.

Стих остаётся для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающемся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного стихотворения: дар речи мне возвращается только после Октября, и в 1918 г. я заканчиваю книгу о революции «Демоны глухонемые» и поэму «Протопоп Аввакум».

Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чём не разочаровали: я их ожидал давно и в формах, ещё более жестоких. Напротив: я чувствовал себя очень приспособленным к условиям революционного бытия и действия. Принципы коммунистической экономики как нельзя лучше отвечали моему отвращению к заработной плате и к купле-продаже.

19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной форме, возможно при моём отрицательном отношении ко всякой политики и ко всякой государственности, утвердившемся и обосновавшемся за эти годы, - к борьбе с террором, независимо от его окраски. Это ставит меня в эти годы (1919 – 1923) лицом к лицу со всеми ликами и личинами русской усобицы и даёт мне обширный и драгоценнейший революционный опыт.

Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека ( стихотворение «Потомкам»). Эти же годы являются более плодотворными в моей поэзии, как в смысле качества, так и количества написанного.

Но так как темой моей является Россия во всём её историческом единстве, т. к. дух партийности мне ненавистен, т. к. всякую борьбу я не могу иначе рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле, - то отсюда вытекают следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у меня есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным и белым. Я знаю, например, что моё стихотворение «Русская революция» было названо лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагере (имена их умолчу).

В 1919 году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои прокламации к населению начинали одними и теми же словами моего стихотворения «Брестский мир».Эти явления – моя литературная гордость так как они свидетельствуют, что моменты высшего разлада мне удалось, говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что её принимали и те и другие. Поэтому же, собранные в книгу, эти стихи не пропускались ни правой, ни левой цензурой. Поэтому же они распространяются по России в тысячах списков – вне моей воли и моего ведения. Мне говорили, что в восточную Сибирь они проникают не из России, а из Америки, через Китай и Японию.

Сам же я остаюсь всё в том же положении писателя вне литературы, как это было и до войны.

В 1923 году я закончил книгу «Неопалимая купина». С 1922 года пишу книгу «Путями Каина» – переоценка материальной социальной культуры. В 1924 г. написана поэма «Россия» (петербургский период).

В эти же годы я много работал акварелью, принимая участие на выставках «Мира искусства» и «Жар-цвет». Акварели мои приобретались Третьяковской галереей и многими провинциальными музеями.

Согласно моему принципу, что корень всех социальных зол лежит в институте заработной платы, - всё, что я произвожу, я раздаю безвозмездно. Свой дом я превратил в приют для писателей и художников, а в литературе и в живописи это выходит само собой, потому, что всё равно никто не платит. Живу на «акобеспечение» ЦЕКУБУ – 60 рублей в месяц.

При подготовке данной работы были использованы материалы с сайта http://www.studentu.ru