Ахмед-Заки Ахметшахович Валиди (Валидов) (башк. Әхмәтзәки Вәлиди, до эмиграции Ахметзаки Ахметшахович Валидов, в эмиграции Валиди-Тоган Ахмад-Заки тур. Zeki Validi Togan, 10 декабря 1890 года, деревня Кузяново Ильчик-Тимировской волости Стерлитамакского уезда Уфимской губернии, ныне деревня Кузяново Ишимбайского района Республики Башкортостан, Россия — 28 июля 1970 года, Стамбул, Турция) — лидер башкирского национально-освободительного движения, автор башкирского национального флага, тюрколог, доктор философии (1935).

Из семьи башкирского сельского муллы. Окончил медресе в Утяково. В 1912—1915 преподаватель медресе «Касимия» в Казани. Кроме башкирского, татарского, турецкого и русского владел персидским, арабским, чагатайским и другими восточными языками. В 1912 году публикует первую научную книгу «История тюрко-татар» (Казань, 1912). Совершил две научных командировки от Российской Академии наук: в 1913 году в Ферганскую область и в 1914 году в Бухарское ханство. Во время второй экспедиции им была приобретена рукопись перевода Корана на тюркский язык, относящаяся к X веку.

В 1915 году уфимские мусульмане выбрали Валидова своим представителем в мусульманской фракции в 4-й Государственной думе Российской империи, был членом Временного центрального бюро российских мусульман. Избран депутатом Всероссийского Учредительного Собрания от Уфимской губернии. Депутат Миллэт Меджлиси (1917—1918).

В 1917 совместно с Ш. Манатовым организовал Башкирское Центральное Шуро (Совет депутатов), которое 29 ноября 1917 года в г. Оренбурге провозгласило образование башкирской территориально-национальной автономии как части федеративной России, и создал башкирский национальный флаг[1].

В 1917—1919 годах (с перерывами) возглавлял Башкирское правительство и пытался организовать Башкирскую республику. В феврале 1918 года был арестован большевиками в Оренбурге, просидел 2 месяца в оренбургской тюрьме, в апреле его освободил налет белых казаков на город.

Во главе башкирских полков белогвардейских войск воевал на стороне атамана А. И. Дутова, затем — Верховного Правителя России адмирала А. В. Колчака.

В начале 1919 года перешёл на сторону cоветской власти; вёл переговоры с правительством РСФСР о легитимизации в качестве автономии Башкирской республики, которая была провозглашена в марте 1919 года как Автономная Советская Башкирская Республика.

С февраля 1919 по июнь 1920 (с перерывом) — председатель Башревкома.

В январе 1920 года принял участие в организации антисоветского мятежа.

В июне 1920 года, считая неприемлемым постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О государственном устройстве Автономной Советской Башкирской республики» от 19 мая 1920 года, принял участие в организации антисоветских мятежей.

Эти выступления были жестоко подавлены, после чего ушел в подполье, укрывшись в Хивинском ханстве и Бухарском эмирате, где почти три года занимался организацией басмаческого движения в сотрудничестве с бухарским эмиром Саид Алим-ханом.

Летом 1921 года создал Национальный Совет Туркестана и его флаг[2].

В ноябре 1921 года в Бухару тайно прибыл бывший турецкий военный министр Энвер-Паша, который вместе с Валидовым возглавил басмаческое движение.

После ряда военных неудач и ликвидации басмачества Валидов бежал в Афганистан, Персию и Турцию и в конце осел во Франции в Париже.

В 1923 году эмигрировал. В том же году в библиотеке иранского города Мешхед нашел уникальную рукопись, содержащую текст знаменитой «Записки» Ибн Фадлана.

В 1924 году переехал в Берлин, где сотрудничал с Гаязом Исхаки.

С 1925 г. — гражданин Турции, советник министерства образования в Анкаре, затем преподаватель, профессор Стамбульского университета (Турция). Читал лекции в Стамбульском университете, участвовал в возрождении Туркестанского национального объединения «Джамиат» и издавал газету «Туркестан», в которой отстаивал свою идею о объединения всех мусульман вокруг Турции.

В 1935 окончил Венский университет, защитил докторскую диссертацию по теме «Путешествие Ибн Фадлана к северным болгарам, тюркам и хазарам».

Профессор Боннского (1935-37), Гёттингенского (1938-39) университетов (Германия).

В 1939 возвращается на кафедру всеобщей истории тюрков Стамбульского университета.

В июне 1941 г., сразу после нападения Германии на СССР, Валидов выехал из Стамбула в Анкару, встретился там с рядом турецких политиков и обсудил с ними задачи башкирской и туркестанской эмиграции. В августе Ахмет-Заки Валиди встречался с высокопоставленным чиновником германского министерства восточных оккупированных территорий ученым-востоковедом Г. фон Менде, с которым также говорил о месте эмиграции и роли ее кадров в грядущих событиях, связанных со скорым падением Советского Союза.[источник?] Согласно воспоминаниям самого Валидова, он был приглашен в Германию лишь в 1943 г., жил в респектабельной берлинской гостинице «Adlon» и вел работу среди советских военнопленных-мусульман.[источник?]

Руководитель Института исламских исследований (с 1953). Автор трудов по истории тюркских народов. Опубликовал около 400 работ на 11 языках.

В спорах о Валидове некоторые московские и петербургские историки воспроизводят оценки прежнего официального валидоведения. Другие пишут, что он был башкирским националистом7 третьи дают такое резюме его деятельности: «не националист, а весьма толерантный и грамотный национальный деятель России»8. Повышенный интерес историков к Валидову и присвоение ему статуса «национального героя» сосуществуют в литературе с более сдержанной оценкой9. Валидов после Февральской революции повел себя как типичный революционер, движимый к тому же огромным честолюбием. В сложнейших условиях развала империи деятели подобного типа вынуждены были постоянно менять ориентацию, выступая то в качестве национального лидера, то пророссийского деятеля, рассчитывавшего попеременно то на Ленина, то на Колчака. Несмотря на обилие публикаций и неоднозначных оценок, появившихся за последние десять лет, исторический портрет Валидова по-прежнему мифологизируется, «ретушируется» и в конечном итоге официализируется.

Работы Валидова, воспоминания о нем, его письма публикуют и переиздают в Уфе, Москве, Казани и Ташкенте10, вовлекаются в научный оборот в московских изданиях11. В западных архивах выявлены некоторые документы, связанные с его пребыванием в Европе в 1930-х годах12.

Немало источников, позволяющих по-новому взглянуть на деятельность Валидова, имеется в Москве; издан сборник его писем, относящихся ко второй половине 1920-х — началу 1930-х годов. Они сохранились в материалах польской разведки, попавших сначала в нацистскую Германию, а затем в СССР — в так называемый Особый архив (ныне часть Российского государственного военного архива — РГВА) при Совете министров СССР15. Эти архивные материалы позволяют исторически — не считаясь с навязчивым стремлением определенной группы историков «национализировать» изучение Валидова — взглянуть на ряд важных моментов в его политической судьбе, на его роль в событиях 1917—1923 гг., в истории первых лет «национально-государственного конструирования» в советской России.

Когда в феврале 1919 г. Валидов, возглавлявший башкирские войска, перешел на сторону советской власти, это осложнило положение антибольшевистских сил. Причины такого маневра не раскрывают ни советская, ни новейшая историография. Как раз в это время туркестанские лидеры, вспоминал позднее один из них, М. Чокаев14, обратились к Антанте с просьбой о международной помощи. Валидов, зная об этом, как писал Чокаев, «предательски перебросился в сторону большевиков и нанес всей нашей акции непоправимый моральный и политический удар»15.

Понятно, что после такого демарша, который, как позднее выяснилось, не нанес, однако, серьезного удара по его репутации в мусульманском мире, ему был оказан самый теплый прием большевистским руководством. В конце 1919 — начале 1920 г. Валидов вступил в члены РКП(б). Но на этом его политические метаморфозы не закончились. Как принято считать, постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О государственном устройстве Автономной Советской Башкирской Республики» от 19 мая 1920 г. представляло собой нарушение достигнутого в марте 1919 г. соглашения о будущем статусе Башкирской республики, а потому Валидов в июне 1920 г. оставил пост одного из руководителей Советской Башкирии и отправился в Туркестан. Здесь не учитывается, однако, такой фактор, как личное разочарование.

Чокаев считал, что уход Валидсва от большевиков был связан с тем, что он увидел конец своей личной карьеры16. Валидов знал, что И.В. Сталин поддерживал бывшего главу Башкирского областного совета Ш. Манатова17, перешедшего еще в начале 1918 г. на работу в Наркомнац. А 24 мая 1920 г. этот бывший соратник Валидова прибыл в столицу Турецкой республики Ангору (с 1930 г. — Анкара} как представитель Башкирской республики18. Между тем Валидов в мае 1920 г., находясь в Москве, сам ожидал нового назначения именно на эту должность. Уязвленный таким решением политбюро ЦК РКП(б), Валидов взял отпуск по состоянию здоровья и вскоре отправился в Туркестан.

Большевистским лидерам после неудачи на европейском направлении Туркестан виделся плацдармом мировой революции на Востоке. По информации чекистов, весной 1921 г., находясь в стане басмачей, Валидов в приватных беседах уверял, что имеет «живую связь» с Москвой и раздумывает: то ли вновь сговориться с большевиками, то ли отправиться за границу19.

К реализации своих замыслов на Востоке большевики решили подключить и известного турецкого политика Энвер-пашу. В августе 1920 г. из Германии через Польшу был организован его приезд в Россию. Энвер-паша все еще пользовался большой популярностью среди мусульман в Средней Азии. Попав в Бухару, он решил порвать с большевиками и во главе мусульманских повстанцев создать в Центральной Азии новое государство. В конце 1921 г. он вступил в контакт со свергнутым бухарским эмиром и объявил себя верховным главнокомандующим вооруженными силами ислама, зятем халифа и наместником эмира. После этого он начал боевые действия против советских войск и вскоре занял почти всю территорию Восточной Бухары.

Со своей стороны Валидов к началу 1922 г. фактически руководил действиями басмачей и сгруппировал вокруг себя различных «контрреволюционеров» из Бухары, Хивы и Туркестана20. 4 августа 1922 г. Энвер-паша был убит. В литературе существуют различные версии политической подоплеки этой смерти. Отмечалось, в частности, что руководство Афганистана негативно относилось к планам Энвера-паши, делая ставку на другого известного местного лидера—Курширматаг21. На политику правящих кругов Афганистана оказывала влияние и направленная на дискредитацию Энвер-паши информация, поступавшая в Кабул от Валидова п. Устранение Энвер-паши — «последнего из могикан младотурецкого движения», «сильного умом, волей и безумно храброго авантюриста»23 — имело для Советов большое значение, ибо позволяло нормализовать отношения с Афганистаном. Не случайно в советской историографии разгром его отрядов подавался как завершение первого, основного периода борьбы против басмачества24. Между тем Валидов, по мнению некоторых авторов, в том числе Чокаева, «предал большевикам» и басмачей25.

Такая интерпретация ранее не вписывалась ни в западную, ни в советскую историографию, да и теперь не устраивает ангажированное валидоведение. Что бы ни было тогда, ясно, чтоВалидов, который руководствовался своими собственными, подчас труднопонимаемыми ныне мотивами, вольно или невольно вновь оказал неоценимую услугу Москве — на сей раз в борьбе с «басмачами».

В начале 1923 г. Валидов уехал за рубеж. На некоторое время он оказался в Афганистане. Однако афганские власти сочли необходимым прекратить его деятельность, которая, как им казалось, могла осложнить отношения с Советской Россией.

В конце 1924 г. Валидов появился в Берлине, где быстро вошел в среду мусульманской эмиграции. Его действия находились под пристальным вниманием польской разведки, и она собрала полезную для историков информацию, которую, однако, не всем из них хочется учитывать. Итак, Валидов стал в Берлине активным членом клуба «Туран», созданного по инициативе татар-эмигрантов для объединения молодых азербайджанцев, туркестанцев, крымских, поволжских и уральских татар и башкир на антисоветской платформе. Свое сотрудничество с большевиками Валидов преподнес тогда как хитрость и уверял членов клуба в своей верности национальной идее.

Мусульманская эмиграция, как любая другая, была полна слухов, сплетен, подозрений, расколов. Когда Валидов встретился со своим бывшим учителем Ф. Туктаровым26, тот посоветовал ему не вступать ни в какие отношения с У. Токумбетовым27 и с А. Идриси28, которых подозревали в связях с чекистами, а также не посещать советское посольство. Но Валидов, напротив, установил контакт с Токумбетовым и Идриси и по договоренности с ними подготовил статью под названием «Туркестан» для берлинского журнала «Знамя борьбы»29 о влиянии революционного движения в России на мусульманские народы Поволжья, Казахстана и Центральной Азии. В день, когда вышел номер журнала со статьей Валидова, после лекции в клубе «Туран», Туктаров выразил Валидову недовольство его сближением с большевистскими агентами и публикацией статьи. Валидов, оправдываясь тем, что продолжает оставаться эсером и хочет убедить Советы начать с ним переговоры, вроде бы признал свою ошибку. Однако через несколько недель в азербайджанском журнале «Ени Кафкасия»30 была помещена статья31, в которой автор обвинял поволжских татар в русофильстве. Это возмутило татарских эмигрантов, которые обратились к правлению клуба «Туран» с требованием устроить над Валидовым суд чести.

Со своей стороны Валидов, Токумбетов и Идриси сорвали лекцию Туктарова. Через два дня туранцы созвали собрание, на котором избрали комиссию по изучению дела Валидова. Позднее она постановила исключить Валидова из общества туранцев. Однако усилиями его сторонников работа клуба практически была парализована. Токумбетов и Идриси устроили в честь Валидова банкет, на котором присутствовали работники советского посольства.

С этого времени заметно изменилось материальное положение Валидова: он начал тратить крупные суммы денег. Валидов пытался перетянуть на сторону Советов Туктарова, предложив ему через посредника 100 долларов (значительную по тем временам в условиях Германии сумму), но успеха не имел. По сведениям польской разведки, Валидов получал деньги от резидента ОГПУ в Берлине. Кроме того, в мусульманских эмигрантских кругах считали, что в результате состоявшегося 17 алреля 1924 г. визита к советскому послу Н.Н. Крестинскому32 в Берлине Валидов смог в 1925 г. выехать в Турецкую республику33.

Встреча с советским представителем состоялась после того, как 12 апреля Валидов написал Н.Н. Крестинскому письмо. Согласно уфимскому изданию, начиналось письмо так: «В бытность мою в Афганистане я согласно своему письменному сообщению тов. Рудзутакум в Ташкенте хотел было видеться с российским представителем в Кабуле тов. Раскольниковым35, но это ввиду не зависящих от меня причин мне не удалось и пришлось ограничиться лишь письменным обращением, копия которого к сему прилагается и результата которого я не сумел узнать. Теперь я через Индию, Египет и Францию прибыл в Берлин и имею возможность лично передать русскому представителю свою просьбу и лично получить на нее ответы». Далее в письме говорилось: «Уже в Туркестане в сентябре 1922 г. я письмом тов. Рудзутаку уведомил ЦК РКП и Российское Советское правительство, что мое участие в национальном движении в Русской Средней Азии в 1920—1922 гг. являлось делом чисто внутри российским, что вынужден был перейти на нелегальное положение ввиду полного недоверия ко мне со стороны руководящих русских товарищей и невозможности в российских условиях, оставаясь легальным, свободно или даже полусвободно бороться за свои убеждения36, и что, будучи принужден удалиться за границу Советской России, мне не остается ничего, кроме того, чтобы быть по отношению к ней вполне лояльным, и что я буду сосредоточивать все свое внимание на чисто научной работе и, будучи более года за границей, я оставался верным своему решению»37.

Подобного рода оправдания эмигрантов — дело обычное. Но применительно к Валидову сравнение документов показывает своеобразную манеру его эпистолярного творчества.

Оказывается, 12 апреля 1924 г. Валидов написал и другой вариант письма, копию которого он в 1929 г. сообщил полякам. Начинается оно совершенно по-другому: «После того, как я, предпочитая эмиграцию предложенной через товарища] Рудзутака амнистии, выехал из Туркестана в Персию, прибыл теперь через Афганистан, Индию, Египет и Францию в Берлин, я имею возможность лично представить русскому представительству свою просьбу и лично получить на нее ответ»36. Далее текст существенно отличается от «официального» варианта. Получается, что Валидов в Россию направил один вариант письма, а за рубежом демонстрировал другой. И дело здесь не в стилистических расхождениях, а в смысловых акцентах, подчиненных определенной логике. Понятно, что при изучении этого периода валидовской деятельности необходимо учитывать все известные варианты его писем.

Крестинский переслал цитированное письмо Сталину, который наложил резолюцию: «Оставить без ответа»39. Оказавшись в столице кемалистской Турции Ангоре, Валидов написал 24 декабря 1925 г. письмо лично Сталину (см. приложение). Появление этого документа было обусловлено, на наш взгляд, не только изложенными в нем причинами. Дело в том, что перед тем в Стамбуле было опубликовано письмо Сталину азербайджанского лидера М.-Э. Расул-заде40, который писал, что не мог дальше «жить в условиях засилия Коммунистической партии, которая узурпировала впасть, видеть имперскую политику, наблюдая в течение двухлетнего пребывания в Москве процессы денационализации, ассимиляции, русификации, насильственное подавление солдатским сапогом ростков национальных свобод на Украине, на Кавказе, в Туркестане, с особым упором на преследуемые тюркские народы и вообще мусульман»41. В ответ Сталин дал указание «разоблачить» деятельность Расул-заде42.

Вскоре последовала реакция Сталина и на обращение Валидова. 20 апреля 1926 г. он вызвал к себе председателя СНК Башкирской АССР А.Б. Мухаметкулова43. На заседании оргбюро ЦК ВКП(б) 26 апреля обсуждался вопрос о положении в Башкирской парторганизации. Здесь Сталин, в частности, заметил: «Кто в Башкирии председатель Совнаркома? Башкир. Председатель ЦИКа? Башкир». На такую кадровую политику, по его словам, «татары... не обижаются». Что касается разговоров о различии между татарским и башкирским языками, то Сталин не без юмора сказал, что «язык башкирский отличается от татарского значительно меньше, чем язык хозяйственников от языка профессионалистов» 44. Наконец, 1 июня пленум Башкирского обкома ВКГ!(б} утвердил тезисы под названием «Характеристика башкирского движения»45, посвященные «разоблачению контрреволюционной сущности валидовщины». Это, естественно, еще больше укрепило авторитет Валидова среди мусульманской эмиграции, дало импульс его деятельности.

Находясь в Стамбуле, он предпринял действия, призванные продемонстрировать его «полезность» Советам, чтобы прежде всего вызволить свою жену, прекратить давление на своих родных. Валидов вместе с тем попытался устранить Чокаева от руководства организацией «Туркестанское национальное объединение» (ТНО)46, авторитет которой за рубежом подкреплялся размахом басмаческого движения в советских республиках Центральной Азии. Чокаев, находившийся в Париже, в конце 1926 г. почему-то не смог получить визу в Турцию. Одни стали считать его «английским агентом», а другие, во Франции, следили за ним как за «агентом парижского полпредства Советов», — так писал Вапидов позднее в письме из Стамбула в Варшаву47. Так или иначе, нов 1927г. Чокаев был вынужден выйти из состава ЦК ТНО. Из-за раскольнических действий Валидова руководство ТНО, как писал Чокаев в 1931 г. руководству польской разведки, в течение нескольких лет вынуждено было ограничивать свою деятельность выпуском двух ежемесячных журналов48. Неудивительно, что в 1929 г. Валидов, который создал особую башкирскую организацию, был исключен не только из ЦК, но вовсе из рядов ТНО, а Чокаев восстановлен в ЦК ТНО и стал безраздельно руководить этой организацией, пользуясь поддержкой не только экспозитуры № 2 (созданное в 1929 г. подразделение Отдела II (разведка) Генштаба Польши, ведавшее работой с российскими эмигрантами), но и — со временем — французских и германских властей.

Вызывает споры также вопрос о «пятом пункте» Валидова, чему придают первостеленное значение многие из нынешних историков. Пытаясь понять поведение Валидова, польские разведчики обратили внимание на его этническое происхождение. В личной карточке экспозитуры № 2 49, заведенной на него в декабре 1929 г., он сначала определялся как башкир. Однако вскоре польские разведчики изменили свое мнение. Шеф этой спецслужбы капитан Э. Харашкевич 4 декабря 1930 г. докладывал своему руководству, что Валидов является «татарским ученым-историком», посвятившим себя научной работе, и с 1929 г. получает от польской разведки деньги «в качестве поддержки его авторских работ». По убеждениям он «коммунист с национальной окраской» и отличается по своим взглядам от татарских политиков, представляющих организацию «Идепь-Урал»50, оставаясь, однако, в оппозиции и к правящей системе в СССР. У Харашкевича сложилось впечатление, что Валидов «является не обычным агентом ГПУ, а нереалистическим политиком с болезненными амбициями, а также с интриганскими наклонностями, обманутым и используемым Советами».

В 1930 г, Валидов принимал участие в тайных совещаниях, организованных Идриси в Берлине, на которых было решено создать среди татарской эмиграции организацию и журнал для противодействия влиянию антисоветских татарской и туркестанской организаций и их изданий. Польским разведчикам стали известны инструкции, преподанные ОГПУ А. Шафи51, где указывалось на желательность привлечения Валидова к сотрудничеству. Действительно, тот в Стамбуле начал подбирать кадры для новой организации, «которая бы выступала в роли оппозиции» по отношению к «Идель-Уралу» и кТНО, — информировал в декабре 1930 г. свое руководство Харашкевич52. Между тем Валидов пытался уверить польских политиков в иных мотивах своего необычного поведения. В мае 1929 г. он из Стамбула писал Т. Голувкой в Варшаву: «Я нисколько не цепляюсь за свое положение в Турции и в турецком университете; я не ученый, ведущий политические интриги, я — политический деятель, живущий пока, к сожалению, на учености и за что негодующий; я — политический деятель одного из самых обездоленных народов в мире, но имеющего большую будущность; моя роль не сыграна, наоборот, она только что начала исполняться; я никогда не [по]думаю отказаться от жизни солдата»54. При этом Валидов несмотря ни на что поддерживал переписку с некоторыми своими знакомыми, оставшимися в СССР. В 1930 г. чекисты перехватили письмо, посланное Валидовым из Берлина узбекскому историку профессору П. Салиеву. Валидов просил сообщить о возможности издания и распространения в Самарканде написанной им книги по истории Туркестана55 — «Bugunkii Turkistan ve Yakin Tarihi» («Современный Туркестан и его недавнее прошлое». Каир. 1928. Это исследование было издано на деньги польской разведки58). Подобного рода письма вели обычно к печальному итогу — их адресаты, в их числе Салиев, подвергались репрессиям. Ясно, что деятельность Валидова в европейских странах и Турции не вписывается в привычный образ эмигрантской политики57.

Тем временем в Турции кемалистские власти, не желая осложнять отношения с Советским государством, запретили деятельность всех организаций эмигрантов из России. Будучи гражданином Турецкой Республики и профессором Стамбульского университета, Тоган к тому же испортил отношения с президентом Ататюрком, когда в 1932 г. подверг критике некоторые положения подготовленной по инициативе Ататюрка книги по тюркской истории. Валидова отстранили от преподавания в университете и обвинили в попытках внести раскол между тюркскими народами — повторить то, чем он занимался в России во время революции и гражданской войны. Этот скандал привлек внимание к Валидову двух крупных германских востоковедов Г Риттера и П. Виттека, работавших тогда в Стамбуле. Имя Валидова стало встречаться в их переписке. Виттек считал вредным «шовинистический дилетантизм» определенных турецких авторов и почувствовал необходимость помогать «жертвам» официальной турецкой историографии, таким как Тоган5е. В результате в 1932 г. Валидов-Тоган уехал в Австрию.

После прихода к власти Гитлера Чокаев, как и другие эмигрантские политики, изо всех сил старавшиеся удержаться на плаву в новых исторических условиях, в 1933 г. побывал в Берлине, где встретился с высокопоставленным представителем НСДАП Г. Ляйббрандтом, который интересовался степенью сопротивляемости, наличием национальной воли, расовыми, культурными и национально-историческими различиями народов СССР и противоречиями между ними59. Видимо, имея в виду подобные контакты Чокаева с британскими, польскими, французскими, германскими и, вероятно, с представителями иных стран, Б.Н. Николаевский в письме Ф.И. Дану 8 апреля 1930 г. отметил, что некоторые моменты зарубежной деятельности Чокаева заставляют относиться к нему с большой настороженностью60. Очевидно, что в любом случае и Валидову и Чокаеву в условиях эмиграции приходилось действовать весьма изобретательно, чтобы достичь своих целей.

В 1935 г. Валидов-Тоган оказался в Германии, где работал в Боннском университете внештатным лектором. Несмотря на небольшое жалованье — 200 марок, на нехватку денег он не жаловался и много путешествовал, особенно часто выезжал в горные области Австрии и Швейцарии покататься на пыжах. Но осенью 1937 г. германские власти, получив информацию о его тайных встречах в Финляндии с чекистами, стали тщательно проверять его и его расходы. М.Н. Фархшатов полагает, что благодаря заступничеству немецких ученых Тогану все же удалось избежать серьезных неприятностей. Осенью 1938 г. Тоган перешел на работу в Гёттингенский университет. 1 сентября 1939 г., когда Германия напала на Польшу, он перебрался в Турцию (там обстановка изменилась после смерти Ататюрка}, устроился в Стамбульском университете. На заседании Союза туркестанской молодежи он был избран его председателем, но тут же, через два часа, был переизбран, поскольку из его же слов стало ясно, что он намерен превратить эту организацию в инструмент своих политических целей81.

Когда Тоган в июле 1941 г. подал в Стамбуле заявление с просьбой о выдаче ему германской визы, ему было отказано52. Германские власти, располагая архивами польской разведки, имели свои основания сомневаться в благонадежности Тогана. О том, что было дальше, в исторической литературе идет спор. По одним сведениям, весной (или летом} 1942 г. он благодаря содействию германского посла в Турции все же смог побывать в Берлине во время встречи эмигрантских лидеров, на которой попытался возглавить туркестанскую организацию, по другим — вообще не появлялся там63. Согласно его собственным воспоминаниям, он был приглашен в Германию лишь в 1943 г., жил в респектабельной берлинской гостинице «Adlon» и вел работу среди военнопленных-мусульман64. Этот факт подтверждал в своих показаниях попавший в советский плен немецкий офицер, ученый-тюрколог65. По свидетельству советских авторов (один из них бывший разведчик), Тоган тогда вел переговоры с генералом Власовым — в 1943 г. шло формирование мусульманской дивизии, для чего в лагерях военнопленных с представителями различных народов проводилась соответствующая работа66.

В мае 1944 г. Тоган был арестован в Турции и осужден на длительное заключение «за попытку государственного переворота». Через 15 месяцев его, однако, освободили. Приговор был отменен. Но когда в сентябре 1945 г. в Стамбуле начался следующий судебный процесс, Тогану вновь предъявили обвинения в тайной антиправительственной деятельности, подстрекательстве турок к смуте, в антикемалистской пропаганде и т.п. В показаниях на процессе Тоган говорил, что тайное общество было создано лишь для того, чтобы объединить находившихся в Турции туркестанцев и подготовить кадры для туркестанского правительства в случае поражения СССР. Одна из его непосредственных задач состояла в помощи советским военнопленным-мусульманам, находившимся в Германии, и в привлечении их на сторону этого общества68. Отбыв еще почти 18-месячное тюремное заключение, Тоган в 1947 г. был оправдан судом и освобожден. Затем он продолжил научную и педагогическую деятельность.

В мемуарах, опубликованных в Стамбуле в 1969 г., перед смертью, Валидов обещал подробно рассказать и о послевоенном периоде своей жизни, но не успел. В воспоминаниях он, как и советские мемуаристы, утверждал, что Чокаев якобы был кадетом, в эмиграции поддерживал П.Н. Милюкова и именно это послужило причиной их разрыва м. Другими важными объектами критики Валидо-ва почти до последних дней его жизни были Г. Исхаки и С. Максудов.

(закл)

Деятельность Валидова «как политика и, особенно, как ученого получила всемирное признание, — пишет Р.Г. Ланда. -Какими бы ни были политические взгляды Валидова... значение его научных работ бесспорно»72. Следует, однако, различать роль Валидова как политика и как ученого-востоковеда, и в особенности как историка революции и гражданской войны. Борьба за главенство среди эмигрантских мусульманских лидеров существенно отразилась на тех их работах, в которых рассматривались вопросы истории революции и гражданской войны в России. На это по-прежнему почти не обращается внимание в современной историографии.

Память

В 1992 году именем Заки Валиди названа уфимская республиканская библиотека им. Крупской. В 2008 году его именем названа улица в Уфе (бывшая улица Фрунзе).

В связи со 120-летием со дня рождения Международной организацией по совместному развитию тюркской культуры и искусства (ТЮРКСОЙ) 2010 год объявлен годом Ахмет-Заки Валиди[3][4].

В башкирском издательстве «Китап» вышла его книга «История башкир»[5]

26 августа 2010 года был открыт парк имени Ахмет-Заки Валиди в районе Кечиорен, Анкара, Турция