Содержание

Введение

1. «Записки» как источник сведений о жизни дворянства XVIII века

1.1 Женский мир

1.2 Бал

1.3 Маскарад

1.4 Искусство жизни

2. «Записки» как источник информации о политической жизни России XVIII века

3. История рассекречивания «Записок» Екатерины II

Заключение

Литература

Введение

В настоящее время «Записки» Екатерины II представляют скорее историческую ценность, содержат в себе сведения о дворянстве XVIII века. Но в 1858 году, когда «Записки» были обнародованы, это произвело потрясающее впечатление на российские власти. Ведь в данном случае говорилось не просто о плохих чиновниках и помещиках – «заряд» был направлен прямо в верховную власть. Записки произвели эффект разорвавшейся бомбы. Они получили множество откликов в работах современников (А.И. Герцена, Ж. Мишле и др.)

Автобиографические записки Екатерины II были опубликованы в сборнике её сочинений, последнее издание которого принадлежит к 1990 году. Сборник знакомит читателя с избранными произведениями русской императрицы. Её литературное наследие обширно: по её собственному утверждению, у неё ни дня не проходило без строчки. В сентябре 1858 года в Лондоне вышел примерно через неделю проник в Россию сдвоенный 23 – 24-й номер герценовского «Колокола». На последней странице было известие, что Н.Трюбнер издаёт в октябре месяце на французском языке «Записки императрицы Екатерины II». Записки эти давно известные в России по слухам и хранившиеся под судом, печатаются в первый раз.

Этой же теме принадлежит другое произведение, вышедшее из-под пера русского исследователя культуры Юрия Михайловича Лотмана – «Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства XVIII – начала XIX веков». В своё время автор заинтересованно откликнулся на предложение «Искусства – СПб» подготовить издание на основе цикла лекций, с которыми он выступал на телевидении. Работа велась им с огромной ответственностью. Автор подписал книгу в набор, но вышедшей в свет её не увидел – 28 октября 1993 года Ю.М. Лотман умер. Эта книга погружает читателя в мир повседневной жизни русского дворянства XVIII – начала XIX века. Мы видим людей далёкой эпохи в детской и в бальном зале, на поле сражения и за карточным столом, можем детально рассмотреть причёску, покрой платья, жест, манеру держаться. Вместе с тем повседневная жизнь для автора – категория историко-психологическая, знаковая система, то есть своего рода текст. Он учит читать и понимать этот текст, где бытовое и бытийное неразделимы.

«Собранье пёстрых глав», героями которых стали выдающиеся исторические деятели, царствующие особы, рядовые люди эпохи, поэты, литературные персонажи, связано воедино мыслью о непрерывности культурно-исторического процесса, интеллектуальной и духовной связи поколений. В специальном выпуске Тартуской «Русской газеты», посвящённом кончине Ю.М. Лотмана, среди его высказываний, записанных и сбережённых коллегами и учениками, находим слова, которые содержат в себе квинтэссенцию его последней книги: «Истории проходят через дом человека, через его частную жизнь. Не титулы, ордена или царская милость, а «самостоянье человека» превращает его в историческую личность».

Видное место среди множества работ занимает произведение Натана Яковлевича Эйдельмана «Из потаённой истории России XVIII – XIX веков». Среди множества работ Эйдельмана особое место занимают его розыскные в области «секретной» политической истории XVIII – XIX вв. В эту книгу включены 20 сравнительно небольших по объёму о затемнённых событиях прошлого.

Первая его печатная работа вышла в свет только в 1962 году, когда ему было 32 года. Сыграли свою роль суровые условия времени, в которых пришлось вступать в самостоятельную жизнь его поколению. Эйдельман окончил университет в 1952 году – в разгар исступлённого сталинского мракобесия, и с его анкетой и с томившемся в лагере отцом нечего было и думать о научной карьере. Он работал учителем почти шесть лет. После 1656 г, он оказался прикосновенным к кружку свободомыслящих историков и его однокашников. На исходе 50х годов закладывались идейно-нравственные устои его личности. В 60е годы в период «застоя», когда историография сосредотачивалась преимущественно на изучении социально-экономических процессов, крестьянского и рабочего движения, Эйдельман с его темпераментом, внутренней свободой и раскованностью с первых же шагов восстал против системы недомолвок и «белых пятен» табуированной историографии и официозного литературоведения – запретных тем для него не существовало.

Авторы источников (Лотман, Эйдельман) при написании работ пользовались достоверными сведениями, воспоминаниями современников, документами, актами. Субъективизм в работах был сведён к минимуму. Произведения лежат в рамках интерпретационного с элементами сравнительно-сопоставительного методов.

«Записки» Екатерины II радикально отличаются от автобиографических документов других императоров. Главное отличие – незавершённость, незаконченность, неотделанность этих воспоминаний. На них ещё не успел лечь слой лака, усиливающего «блеск» и скрадывающего «неровности».

Цель «Записок» очевидна; это потребность оправдаться в глазах сына и потомства, которое должно оценить и побуждения и искренность этих признаний. Но невозможность полного оправдания как будто выражается в том самом, что мемуары не доведены до конца, ни даже до свержения Петра III.

Цель моего исследования - охарактеризовать автобиографические записки Екатерины II как исторический источник сведений XVIII в.

Задача моей работы рассмотреть текст, как носитель информации о двух сторонах жизни России XVIII в – общественной и политической (тайны взаимоотношений правящей верхушки). Показать некий эскиз общественной жизни светского человека того времени и его самого как личности.

1. «Записки» как источник сведений о жизни дворянства XVIII века

1.1 Женский мир

Екатерина II писала воспоминания более полувека – от прибытия в Россию (1774) до самой смерти (1796). Первый опыт автобиографии юной великой княгини отличался, по- видимому, характерным для XVIII века стремлением к самопознанию, самовыражению. Сама Екатерина писала позже: «Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств характера и личного поведения. Чтобы делать это более осязательным я построю следующий силлогизм: качество и характер будут большой посылкой; поведение – меньшей; счастье или несчастье – заключением».

Исследователями выявлено семь редакций воспоминаний императрицы – иногда дополняющих, порой противоречащих друг другу.¹

Женщина XVIII – начала XIX века не только была включена в поток бурно изменяющейся жизни, но начинала играть в ней всё большую и большую роль. И женщина очень и очень менялась.

Характер женщины весьма своеобразно соотносится с культурой эпохи. С одной стороны, женщина с её напряжённой эмоциональностью, живо и непосредственно впитывает особенности своего времени, в значительной мере обгоняя его. С другой стороны, женский характер парадоксально реализует и прямо противоположные свойства. Женщина – жена и мать – в наибольшей степени связана с надысторическими свойствами человека, с тем, что глубже и шире отпечатков эпохи. Поэтому влияние женщины на облик эпохи в принципе противоречиво, гибко и динамично. Гибкость проявляется в разнообразии связей женского характера с эпохой.²

Для женщин XVIII века, не исключая саму Екатерину, не на последнем месте стоял вопрос содержания гардероба: «Я приехала в Россию с очень скудным гардеробом. Если у меня бывало три – четыре платья, это уже был предел возможного, и это при дворе, где платья менялись по три раза в день; дюжина рубашек составляла всё моё бельё; я пользовалась простынями матери».³

Или, к примеру, случай с куском материи: «Около Пасхи, однажды утром, матери вздумалось прислать сказать мне с горничной, чтобы я ей уступила голубую с серебром материю, которую брат отца подарил мне перед отъездом в Россию, потому что она мне очень понравилась. Я велела ей сказать, что она вольна взять её, но что, право, я её очень люблю, потому что дядя мне её подарил, видя, что она мне очень нравится. Окружившие меня, видя, что я отдаю материю скрепя сердце, и ввиду того, что и так долго лежу в постели, между и смертью и что мне стало лучше всего дня два, стали между собой говорить, что весьма неразумно со стороны матери причинять умирающему ребёнку малейшее неудовольствие и что вместо желания отобрать эту материю она лучше бы сделала не упоминание о ней вовсе. Пошли рассказать это императрице, которая немедленно прислала мне несколько кусков богатых и роскошных материй и, между прочим, одну голубую с серебром».⁴

1.2 Бал

Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. Их роль существенно отличалась как от функции танцев в народном быту того времени, так и от современной.

В жизни русского столичного дворянина XVIII – начала XIX века время разделялось на две половины: пребывание дома было посвящено семейным и хозяйственным заботам – здесь дворянин выступал как частное лицо; другую половину занимала служба – военная или статская, в которой дворянин выступал как верноподданный, служа государю и государству, как представитель дворянства перед лицом других сословий. Противопоставление этих двух форм поведения снималось в венчающем день «собрании» - на балу или званом вечере. Здесь реализовалась общественная жизнь дворянина: он не был ни частное лицо в частном быту, ни служивый человек на государственной службе – он был дворянин в дворянском собрании, человек своего сословия среди своих.

Таким образом, бал оказывался областью непринуждённого общения, светского отдыха, местом, где границы служебной иерархии ослаблялись. Присутствие дам, танцы, нормы светского общения вводили внеслужебные ценностные критерии, и юный поручик, ловко танцующий и умеющий смешить дам, мог почувствовать себя выше стареющего, побывавшего в сражениях полковника. С другой стороны, бал был областью общественного представительства, формой социальной организации, одной из немногих форм дозволенного в России той поры коллективного быта. В этом смысле светская жизнь получила ценность общественного дела.

Со времени петровских ассамблей остро встал вопрос и об организационных формах светской жизни, календарного ритуала, бывшие в основном общими и для народной, и для боярско-дворянской среды, должны были уступить место специфически дворянской структуре быта. Внутренняя организация бала делалась задачей исключительной культурной важности, так как была призвана дать формы общению «кавалеров» и «дам», определить тип социального поведения внутри дворянской культуры. Это повлекло за собой ритуализацию бала, создание строгой последовательности частей, выделение устойчивых и обязательных элементов. Возникла грамматика бала, а сам он складывался в некоторое целостное театрализованное представление, в котором каждому элементу (от входа в залу до разъезда) соответствовали типовые эмоции, фиксированные значения, стили поведения. Однако строгий ритуал, приближавший бал к параду, делал тем более значимыми возможные отступления, «бальные вольности», которые композиционно возрастали к его финалу, строя бал как борение «порядка» и «свободы».

Бал обладал стройной композицией. Это было как бы некоторое праздничное целое, подчинённое движению от строгой формы торжественного балета к вариативным формам хореографической игры. Бал подчинялся твёрдым законам. Степень жёсткости этого подчинения была различной: между многотысячными балами в Зимнем дворце, приуроченным к особо торжественным датам, и небольшими балами в домах провинциальных помещиков с танцами под крепостной оркестр или даже под скрипку, на которой играл немец-учитель, проходил долгий многоступенчатый путь. То, что бал предполагал композицию и строгую внутреннюю организацию, это ограничивало свободу внутри него. Именно это вызвало необходимость ещё одного элемента, который сыграл бы в этой системе роль «организованной дезорганизации», запланированного и предусмотренного хаоса. Такую роль принял на себя маскарад.⁵

1.3 Маскарад

Маскарадное переодевание в принципе противоречило глубоким церковным традициям. В православном сознании это был один из наиболее устойчивых признаков бесовства. Поэтому европейская традиция маскарада проникала в дворянский быт XVIII века с трудом или же сливалась с фольклорным ряжаньем.

Как форма дворянского празднества, маскарад был замкнутым и почти тайным весельем. Элементы кощунства и бунта проявились в двух характерных эпизодах: и Елизавета Петровна, и Екатерина II, совершая государственные перевороты, переряжались в мужские гвардейские мундиры и по-мужски садились на лошадей. Здесь ряженье принимало символический характер: женщина – претендентка на престол превращалась в императора.

От военно-государственного переодевания следующий шаг вёл к маскарадной игре. В сугубой тайне, в закрытом помещении Малого Эрмитажа, Екатерина II находила забавным проводить совсем другие маскарады. Так, например, собственной рукой она начертала подробный план праздника, в котором для мужчин и женщин были бы сделаны отдельные комнаты для переодевания, так чтобы все дамы появились в мужских костюмах, а все кавалеры – в дамских (Екатерина была здесь не бескорыстна: такой костюм подчёркивал её стройность, а огромные гвардейцы, конечно, выглядели бы комически).⁶

Сама Екатерина писала: «Великий князь придумывал устраивать маскарады в моей комнате; он заставлял рядиться своих и моих слуг и моих женщин и заставлял их плясать в моей спальне; он сам играл на скрипке и тоже подплясывал. Это продолжалось до поздней ночи; что меня касается, то под предлогом головной боли или усталости я ложилась на канапе, но всегда ряженая и до смерти скучала от нелепости этих маскарадов, которые его чрезвычайно потешали».⁷

1.4 Искусство жизни

Для бытового поведения русского дворянина конца XVIII – начала XIX века характерны и прикреплённость типа поведения к определённой «сценической площадке», и тяготение к «антракту» - перерыву, во время которого театральность поведения понижается до минимума. Вообще для русского дворянства конца XVIII - начала XIX века характерно резкое разграничение бытового и «театрального» поведения, одежды, речи и жеста. Французский язык, танцы, система «приличного жеста» настолько отличались от бытовых, что вызывали потребность в специальных учителях. В дворянском быту возникла сложная система обучения, в том числе и словесного, не ориентированного на простое подражание. Процесс этот зашёл столь далеко, что «естественное» и «искусственное» («своё» и «чужое») могли меняться местами – в 1812 году многие столичные дворяне вынуждены были обучаться русскому языку как чужому.

Дворянский быт строился как набор альтернативных возможностей, каждая из которых подразумевала определённый тип поведения. Один и тот же человек вёл себя в Петербурге не так, как в Москве, в полку не так, как в поместье и т.д. дворянский образ жизни подразумевал постоянную возможность выбора. «Дворянское поведение» как система не только допускало, но и предполагало определённые выпадения из нормы, которые в переводе на «язык сцены» равнозначны были антрактам в спектаклях. Система воспитания и быта вносила в дворянскую жизнь целый пласт поведения, настолько скованного «приличиями» и системой «театрализованного» жеста, что порождала противоположное стремление – порыв к свободе, к отказу от условных ограничений. В результате возникла потребность в своеобразных отдушинах – порывы в мир цыган, влечение к людям искусства и т.д., вплоть до узаконенных форм выхода за границы «приличия»: загул и пьянство как «истинно гусарское» поведение, доступные любовные приключения и, вообще, тяготение к «грязному» в быту. При этом, чем строже организован быт, тем привлекательнее самые крайние формы бытового бунта.⁸

2. «Записки» как источник информации о политической жизни

России XVIII – XIX веков

«Записки», несомненно, самая ценная часть обширного литературного наследства Екатерины II. Вызванная особенностью жанра необычная искренность воспоминаний отнюдь не противоречила нескрываемому желанию императрицы оправдаться перед потомством. Одна из редакций воспоминаний посвящена интимному другу Екатерины баронессе Брюс, другая – князю Черкасову. Наконец, более полная редакция хранилась в пакете с надписью: «Его императорскому высочеству великому князю Павлу Петровичу, моему любезнейшему сыну».

Перед читателем «Записок» открывается механизм русского самодержавия XVIII века, бесконечная цепь мелких придворных сплетен, каждая из которых может стать важным событием в жизни русских верхов того времени.⁹

Придворная жизнь, какой её вспоминает Екатерина, подобна причудливой фантасмагории, где здравое и безумное смешивается в разных сочетаниях, легко переходя одно в другое: «Однажды я вошла в покои его императорского высочества, я была поражена при виде здоровой крысы, которую он велел повесить, и всей обстановки казни внутри кабинета, который он велел себе устроить при помощи перегородки. Я спросила, что это значило; он мне сказал тогда, что эта крыса совершила уголовное преступление и подлежит строжайшей казни по военным законам: она перелезла через вал картонной крепости, которая была у него на столе в этом кабинете, и съела двух часовых на карауле, на одном из бастионов, сделанных из крахмала, он велел судить преступника по законам судебного времени; великий князь добавил, что его легавая собака поймала крысу, и что тотчас же она была повешена, как я её вижу, и что она останется, выставленная на показ публике в течении трёх дней для назидания. Я не смогла удержаться, чтобы не расхохотаться над этим сумасбродством, но это очень ему не понравилось: он придавал всему этому большую важность. Я удалилась и прикрылась моим женским незнанием военных законов, однако он не переставал дуться на меня за мой хохот».¹⁰

Сообщения о балах, сплетнях, грязных интригах перемежаются с новостями о Семилетней войне. Здесь и официальная ложь, и правда, которую говорят на ухо, и невероятное искажение событий: «В августе месяце (1758 г.) мы узнали в Ораниенбауме, что 14-го было дано сражение при Цорндорфе, одно из самых кровопролитных за этот век, потому что каждая из сторон насчитывала более двадцати тысяч человек убитыми и пропавшими. Наша потеря в офицерах была значительна и превосходила 1200. Нам объявили об этом сражении как о выигранном, но на ухо говорили друг другу, что с обеих сторон потери были равные, что в течении трёх дней ни одна из армий не могла приписать себе выигрыш сражения, что наконец, на третий день прусский король велел служить молебствие в своём лагере, а генерал Фермор (русский командующий) – на поле сражения. Горе императрицы и уныние всего города было велико, когда узнали все подробности этого кровавого дня, где многие потеряли своих близких, друзей и знакомых; долго слышны были сожаления об этом дне, много генералов было убито, ранено и взято в плен. Наконец, было признано, что генерал Фермор вёл дела совсем не по-военному и без всякого искусства. Войско его ненавидело и не имело к нему ни малейшего доверия. Двор его отозвал и назначил генерала графа Петра Салтыкова…»¹¹

Положение Екатерины в Петербурге было ужасно. С одной стороны, её мать, сварливая немка, алчная, мелочная, педантичная, награждавшая её пощёчинами и отбиравшая у неё новые платья, чтобы присвоить их себе; с другой – императрица Елизавета, бой-баба, крикливая, грубая, всегда под хмельком, ревнивая, завистливая, заставлявшая следить за каждым шагом молодой великой княгини, передавать каждое её слово, исполненная подозрений, - и всё это после того, как дала ей в мужья самого большого олуха своего времени. Узница в своём дворце, Екатерина ничего не смеет делать без разрешения. Если она оплакивает смерть своего отца, императрица посылает ей сказать, что довольно плакать, что «её отец не был королём, чтоб оплакивать его более недели». Если она проявляет дружеское чувство к какой-нибудь фрейлине, приставленной к ней, она может быть уверена, что фрейлину эту отстранят. Если она привязывается к какому-нибудь преданному слуге, - все основания думать, что того выгонят.¹²

Мемуары Екатерины II позволяют сделать ряд наблюдений о государственных переворотах в России. Кроме пяти «больших переворотов» 1725-1801гг., целью которых была перемена императора, в XVIII в, происходило множество переворотов более мелких: смены и аресты министров, свержение фаворитов. Катаклизмы, аресты, заговоры стали естественной формой сколь-нибудь значительных перемен в государстве. Екатерина ещё до восшествия на престол наблюдает эти порядки и не скрывает в «Записках» отрицательного к ним отношения.¹³

В «Записках» Екатерина, особенно в разделах, посвящённых большим и малым переворотам, фактически выдвигается программа нового типа взаимоотношений между самодержавным государством и тем классом и тем классом, на который это государство опиралось. Начиная с Екатерины II большие и малые перевороты практически прекращаются. Отношения самодержавия с дворянством принимают более «цивилизованные формы». Можно констатировать, что с 1762 года (исключая пятилетнее царствование Павла I) в России прекратились аресты министров и других крупных сановников и резко смягчились карательные меры против дворянства (что не мешало, разумеется, осуществлению широких расправ с дворянскими революционерами). Гражданское положение дворянства со времени правления Екатерины II улучшается по сравнению с первой половиной XVIII в. Все льготы, доставшиеся дворянству, были, конечно, оплачены народом.¹⁴

Екатерина II ещё доживала в беспамятстве последние часы, а Павел уже «принимал дела». Существует легенда, впрочем неправдоподобная, будто великий князь Александр вместе с Ростопчиным и Александром Куракиным обнаружили и тут же в страхе уничтожили завещание императрицы, передававшее престол внуку, Александру, минуя сына, Павла. Между секретными бумагами императрицы были и её незаконченные мемуары с посвящением: «Сыну моему Павлу Петровичу…» Вместе с мемуарами Павел обнаружил и письмо Алексея Орлова, извещавшее Екатерину II о «нечаянном» убийстве Петра III. Это открытие вызвало у Павла I радость, ибо оно свидетельствовало, что мать не отдавала по крайней мере прямого приказа об убийстве отца.¹⁵

3. История рассекречивания «Записок» Екатерины II

С этого времени в истории «Записок» Екатерины начался второй период – от смерти автора до завоевания их новой печатью. С 1796 по 1858 г. «Записки» Екатерины – секретный государственный документ, который власть имущие держат в глубокой тайне. Однако даже последовательными усилиями Павла I, Александра I, Николая I и Александра II эту тайну сохранить не удалось. Основная версия истории мемуаров после смерти Екатерины II изложена в анонимном предисловии к герценовскому изданию. «Тетрадь резко обрывается около конца 1759. Говорят, что были отрывочные заметки, которые могли служить материалами для продолжения. Есть люди которые говорят, что Павел бросил их в огонь: относительно этого нет уверенности. Павел держал в большом секрете рукопись своей матери и доверил её лишь другу своего детства, князю Александру Куракину. Последний снял с неё копию. Спустя двадцать лет после смерти Павла Александр Тургенев и кн. Михаил Воронцов получил копии экземпляра Куракина. Император Николай, прослышав об этом, приказал секретной полиции забрать все копии. Между прочим, была одна копия, писанная в Одессе рукой знаменитого поэта Пушкина. Действительно, «Записки» Екатерины II больше не появлялись в обращении. Император Николай приказал графу Д. Блудову принести себе оригинал, прочёл его, запечатал его большой государственной печатью и приказал хранить его в императорских архивах среди самых секретных документов. Во время Крымской войны архивы были перевезены в Москву. В марте 1855 г. нынешний император приказал принести себе рукопись для прочтения. С этих пор одна или две рукописи вновь появились в обращении в Москве и в Петербурге».

До сих пор не ясны все тайные пути, какими распространялись списки мемуаров Екатерины II. Когда много лет спустя, в 1900 г., в присутствии президента Академии наук вел. кн. Константина Константиновича был распечатан пакет секретных бумаг Екатерины II, учёные, возглавлявшие академическое издание сочинений императрицы, обнаружили на бумагах заглавие и пометы, сделанные рукой Д.Н.Блудова. Из этого следует, что член литературного кружка «Арзамас», автор «Донесения тайной следственной комиссии» по делу декабристов, сановник Николая I действительно приводил в порядок засекреченные мемуары. Сохранилось свидетельство императрицы Марии Фёдоровны о получении в 1824 году копии записок от брата Алексея Куракина.

Николай I, не любивший свою бабку и считавший, что она «позорит род», стремился конфисковать все списки. Характерно, что наследник Николая прочёл мемуары прабабки лишь тогда, когда стал императором Александром II: до этого Николай запрещал своим родственникам знакомиться с «позорным» документом (великая княгиня Елена Павловна получила копию мемуаров от А.С. Пушкина, который 8 января 1835 г. записал: « Великая княгиня взяла у меня «Записки» Екатерины II и сходит от них с ума»). Однако вопреки всем запретам списки распространялись.

Скорее всего пушкинская копия была сделана в Москве или Петербурге, в 1831-1832 гг., с экземпляра, принадлежавшего А.И. Тургеневу. Николай I, увидев в списке бумаг погибшего А.С. Пушкина «Мемуары Екатерины II», наложил резолюцию: «Ко мне». Так пушкинская копия попала в библиотеку Зимнего дворца.¹⁶

А.И. Герцен узнаёт от преподавателя истории великого князя Константина Арсеньева в 1840 году, что ему было разрешено прочесть множество секретных бумаг о событиях, происходивших в период от смерти Петра I и до царствования Александра I. Среди этих документов ему разрешили прочесть «Записки» Екатерины II. А.И. Герцен позже написал: «Всякое правдивое сказание, всякое живое слово, всякое свидетельство, относящееся к нашей истории за последние сто лет, чрезвычайно важно. Время это едва начинает быть известным. Времена татарского ига и московских царей нам несравненно знакомее царствований Екатерины, Павла. История императоров канцелярская тайна, она была сведена на дифирамб побед и риторику подобострастия».

В этой борьбе казённой тайны и гласности Вольная русская типография одержала ряд решительных побед над самодержавием: кроме громадного количества материалов о современных злоупотреблениях и государственных тайнах, было издано значительное количество воспоминаний и документов о декабристах, петрашевцах, об убийстве Павла I, о временах Екатерины II и Александра I. Среди этих открытий вольной печати видное место принадлежит мемуарам Екатерины II.¹⁷

екатерина дворянство бал мемуары

Заключение

Мы охарактеризовали автобиографические записки Екатерины II как исторический источник сведений XVIII в., рассмотрели текст, общественную и политическую стороны «Записок» Екатерины II. Сделали некий набросок картины общественной жизни светского человека того времени и его самого как личности.

Общественная жизнь XVIII века была насыщенной, интересной, но и сложной. На «публике» игрался один «спектакль», дома – другой. Но мы наблюдаем трансформацию взглядов, когда мода на «искусственность» проходит и сменяет её совершенно естественное поведение, граничащее с вульгарным.

Особенно интересна внутри дворцовая жизнь. «Записки» помогают раскрыть многие тайны, белые пятна в истории России восемнадцатого столетия. Узнаём особенности характера людей, сыгравших важнейшую роль в жизни России. Но не следует слишком доверять тому, что написано в «Записках», потому как всё это очень субъективно и подано односторонне.

Литература

1. Сочинения Екатерины II / Сост., вступ. ст. О.Н. Михайлова. – М.: Сов. Россия, 1990 – 384с.

2. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII – начала XIX в.) / СПб.: Искусство-СПб, 1994 – 399с.

3. Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М.: Высшая школа, 1993 – 490с.

1^ Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М. 1993 С 156

2^ Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII – начала XIX в.) / СПб. 1994 С 189

3^ Сочинения Екатерины II / М.1990 С 36

4^ Там же С 30.

5^ Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII – начала XIX в.) / СПб. 1994 С 91

6^ Там же С 100

7^ Сочинения Екатерины II / М.1990 С 42

8^ Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства (XVIII – начала XIX в.) / СПб. 1994 С. 188

9^ Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М. 1993 С. 157

10^ Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М. 1993 С. 158 - 159

11^ Там же С. 160

12^ Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М. 1993 С. 161

13^ Там же С. 162

14^ Там же С. 171

15^ Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М. 1993 С. 172

16^ Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М. 1993 С. 173 - 174

17^ Эйдельман Н.Я. Из потаённой истории России XVIII – XIX вв. / М. 1993 С. 175