Князь Довмонт Псковский

Непроходимыми лесами покрыта Псковская земля. Между лесными дебрями — болота на сотни верст. Мало дорог в Псковской земле, а в весеннюю распутицу или в дождливую осень и они становятся непроезжими. Издавна путями жизни и торговли стали реки, к ним тянулись городки, села и деревни. Самая широкая и полноводная река, названная Великой, впадает с юга в Псковское озеро. На этой реке и стоит Псков.

Псковский каменный кремль-детинец возвели на высоком холме при впадении в Великую речки Псковы и назвали Кромом. С трех сторон защищали Кром обрывистые речные берега, а с четвертой — высокая каменная стена, которая тоже имела свое имя — Перша. Выше нее поднимался только белокаменный Троицкий собор, стоявший в центре детинца. Он был виден и из Завеличья, и из Запсковья, от Спасского монастыря, что при устье речки Мирожи.

...В один из летних дней 1266 года к Пскову медленно подползал обоз, сопровождаемый конными псковскими ратниками. Рядом с телегами шли воины в коротких литовских кафтанах, без оружия. Их было сотни три. Литовцы не походили на пленников, хотя и были безоружны. Литовское оружие — панцири, шлемы, боевые топоры, копья, тяжелые прямые мечи — было свалено на телеги. С предводителем литовского воинства, рослым молодым всадником в круглом литовском шлеме, с золотой цепью на груди, знаком высокого княжеского достоинства, ехали рядом псковские бояре, почтительно приотстав на полкорпуса коня.

Всадники выехали на холмистую гряду, спускавшуюся к речке Усохе. Отсюда был виден весь Псков: каменная громада Перши, деревянные стены Предгородья, а передними — дворы смердов и ремесленников, разбросанные по зеленой равнине, изрезанной ручьями и оврагами.

Деревянные ворота Предгородья были, по дневному времени, распахнуты настежь, и всадники въехали в длинную узкую улицу, которая вела через посад к детинцу. Тянулись по обеим сторонам улицы бревенчатые избы ремесленников, приземистые купеческие домины с подклетями для товаров, боярские хоромы с высокими кровлями и затейливо изукрашенными крылечками — Псков был богатым городом. А над всем этим, вознесясь под самые облака, тяжкой глыбой нависала стена Перши. Казалось, деревянные постройки посада склонились перед каменным величием детинца, навсегда признав его верховодство.

Псковичи, стоявшие вдоль бревенчатой мостовой, смотрели дружелюбно, но без любопытства. Трудно было удивить торговый Псков заморскими гостями! К тому же, как сразу отметили опытные купеческие глаза, на этот раз литовцы приехали без товаров. А если так, то торговым людям они без интереса.

Не догадывались псковичи, что в их город приехал человек, с именем которого будет связан немалый период бурной истории Пскова — литовский князь Довмонт.

Кровавые события привели литовского князя в пограничный русский город. Совсем недавно Довмонт, князь Нальшенайский, был при дворе великого князя Миндовга, гордился своим родством с ним: они были женаты на родных сестрах. И вдруг — смерть жены Миндовга и ее странное завещание ему: жениться на ее сестре, уже ставшей женой Довмонта. Смирился Нальшенайский князь, но затаил обиду. Жмудский князь Тренята, племянник Миндовга, составил заговор против своего дяди и вовлек в него Довмонта. Воспользовавшись тем, что Миндовг послал свое войско за Днепр, они схватили и убили великого князя. Тренята возложил на свою голову золотую корону литовского великого князя, но удержать власть не сумел. Бывшие дружинники Миндовга ушли в Пинск, где княжил его младший сын Воишелк, и начали войну. Тренята был Убит, а конное войско Воишелка обрушилось на Нальшенайскую землю, наследственное владение Довмонта. Довмонт лишился всего: городов, войска, княжеского венца. Только триста воинов привел он в Псков, спасаясь от неминуемой гибели.

Почему Довмонт приехал в Псков — понятно. Но зачем понадобился литовский выходец всемогущим псковским боярам, которые заправляли городскими делами?

Псков переживал тревожные времена. Умер великий князь Александр Невский, твердой рукой оберегавший северо-западные рубежи Руси. Новый великий князь Ярослав Ярославович не имел ни силы, ни полководческих талантов, отличавших его старшего брата. Да и не до Пскова было новому правителю. Власть его еще не утвердилась, много хлопот доставляли непокорные новгородские вечники, никак не желавшие признать его господином. В Пскове великий князь посадил наместником своего сына, княжича Святослава, который больше думал не об обороне рубежей, а о том, как упрочить власть великого князя над городом — такой была воля отца. А Пскову нужен был князь-ратоборец, способный защитить город и от Литвы, и от Ордена, к тому же не связанный никакими обязательствами по отношению к великому князю, а потому — послушный воле настоящих хозяев города: посадника, тысяцкого, бояр, духовенства. Выбор «господы» пал на князя Довмонта. Он был известным военачальником, ничто не связывало его больше с Литвой. Князь-изгой! И в Псковской земле Довмонт не был чужаком. Многие литовские князья происходили из славян, их родным языком был русский, да и само Великое княжество Литовское историки не без оснований называли «Литовско-Русским государством».

Псковский летописец сообщил об этом событии очень кратко: «Заратилась Литва между собою, и взял Воишелк землю Литовскую. Тогда же князь Довмонт с дружиною своею прибежал в Псков. И крещен был в церкви Троицы, и наречен Тимофеем, и посадили его на княжении в граде Пскове».

Не стало литовского князя Довмонта. Отныне и до самой смерти князь Довмонт-Тимофей Псковский — защита городу и людям его. И прославился праведный меч его, обнаженный за землю Русскую. Этим мечом позже благословлялись на подвиги псковские князья. Спустя двести лет «Довмонтов меч» торжественно вручили сыну великого князя Василия II Темного — Юрию, и это было посвящением во властители Пскова: «дали ему меч в руки князя Довмонта». Но это будет позже, когда имя Довмонта прогремит на Руси, а пока ему еще только предстояло заслужить воинскую славу.

...Небольшая конная рать тайком покинула Псков.

Князь Довмонт повел на своего злейшего врага князя Герденю Полоцкого дружину и «три девяноста» псковских «ратных мужей». С псковичами был воевода Давид Якунович, с литовцами — воевода Лука Литвин. Через дремучие леса, тянувшиеся от реки Великой до самой Двины, рать пробралась незаметно. Для внезапного нападения — единственной возможности взять такой сильный и многолюдный город, как Полоцк,— у Довмонта не хватало сил. Но он сумел совершить казалось бы невозможное: ворвался в Полоцк, взял в плен «княгиню Герденеву» и его детей, захватил богатую добычу и благополучно ушел. Обозы с добычей и толпы пленных успели перебраться через Двину, пока князь Герденя собирал войско для погони, созывал своих союзников-князей.

В пяти верстах за Двиной князь Довмонт остановился. Он отпустил в Псков обозы и пленных под охраной псковичей («два девяноста мужей отпустил с полоном, а в едином девяносте сам остался, ожидая погони»). На берегу Двины расположилась стража во главе с воеводами Давидом Якуновичем и Лукой Литвином. Вскоре у брода через Двину показались литовцы. Их было много — семь сотен. Кроме дружинников князя Герденя, привели своих всадников его союзники князья Гогорт, Лотбей, Лючайло. Литовцы начали переправляться через реку.

Стража своевременно известила Довмонта о появлении врага. Конная дружина его выехала из леса и неожиданно ударила по литовцам, столпившимся на берегу. Те не успели даже принять боевой порядок. Первым пал в бою князь Гогорт. Герденя кинулся со своими дружинниками обратно через брод. Остальные литовцы были опрокинуты в реку. Но только семьдесят воинов сумели доплыть до близлежащего острова Гоидова. Победа была полной, причем достигнута малой кровью. По словам псковского летописца, «тогда же убиен был един псковитянин Антоний, сын Лочков, брат Смолигов, а иные все без вреда сохранены были и возвратились с радостью к городу Пскову и с многою корыстью».

Торжественно встретил Псков князя-победителя. Большое впечатление произвела эта победа и в Новгороде. Когда великий князь Ярослав позвал новгородцев в поход на псковичей, осмелившихся изгнать его сына-наместника и принять на княжеский «стол» Довмонта, вече отказалось его поддержать. Князь Довмонт закрепился в Пскове.

А вскоре — новый поход, и снова успешный. «На зиму ходили псковичи на Литву с князем Довмонтом». В 1267 году вместе с псковичами пошли на Литву и новгородцы, разорили пограничные области. Литовские князья не только не сумели защитить свои владения, но даже не решились организовать погоню. По словам летописца, «ходили новгородцы с Елиферием Сбыславичем и псковичи с Довмонтом на Литву и много повоевали и приехали все здоровы». Таких успешных и бескровных походов давно не помнили на порубежье. Присмирели устрашенные литовские князья, на многие годы прекратились литовские набеги на псковские земли. Но оставался другой, еще более опасный враг — рыцари-крестоносцы. Вскоре князю Довмонту довелось скрестить меч и с ними...

Снова обострилась обстановка на северо-западной границе. Датские рыцари, засевшие в приморских городах Колывани и Раковоре, препятствовали новгородской торговле. Зашевелились и немцы. Новгородское посольство отправилось к великому князю Ярославу — звать на помощь «низовские полки». Возглавить войско должен был Дмитрий Переяславский, старший сын Александра Невского, молодой, но уже прославившийся в битвах с немцами князь. Зимой 1268 года в Новгороде собрались «низовские полки». Пришли переяславцы с князем Дмитрием, владимирцы князя Святослава, старшего сына великого князя, тверичи князя Михаила, суздальцы князя Юрия, полки из Смоленска и Полоцка. Спешно собиралось новгородское городское ополчение, которым командовали посадник Михаил Федорович и тысяцкий Кондрат. Подходили отряды ладожан и ижорцев. Подоспел со своими псковскими дружинами и князь Довмонт. Никогда еще не собиралось в Новгороде такое большое войско, по данным немецких летописей, его численность превышала тридцать тысяч человек!

Немцы прислали пышное посольство, в котором были доверенные люди и от ливонского магистра, и от рижан, и от юрьевцев, и от мариенбургцев, и от других городов немецкой земли. Послы предложили заключить мир, обязались не помогать колыванцам и раковорцам, «людям датского короля». Новгородцев это вполне устраивало: главная цель похода — датские рыцари, отколоть от них немцев было очень важно. Мир подписали. К ливонскому магистру отправился новгородец Лазарь Моисеевич привести «к кресту» рыцарей, «божьих дворян», в Ригу с той же целью послали «доброго мужа» Семена. Как только послы возвратились, было объявлено о походе на Раковор. 23 января 1268 года войско выступило из Новгорода. Вместе с обозами двигались осадные орудия, которые изготовил «порочный мастер» Тогал.

Сначала полки шли медленно, с остановками, до порубежной реки Наровы добирались три недели — воеводы давали отдых людям, пока еще была своя земля. Границу перешли без боев, здесь не оказалось ни укреплений, ни датских сторожевых застав. Рыцари не решились выйти в поле, спрятались за городскими стенами. 17 февраля вдали показались зубчатые стены и башни Раковора. Войско остановилось на берегу реки Кеголи, верстах в трех от города, и заночевало. До цели похода оставалось совсем немного.

Но утром 18 февраля к реке Кеголе неожиданно подошла немецкая рыцарская рать. Громоздкая немецкая «свинья», зловеще поблескивая оружием и доспехами, преградила дорогу. Вероломный магистр нарушил им же самим предложенный мир.

Русские полки принимали привычный боевой порядок - пешее «чело», где становилось новгородское ополчение, справа и слева от него — крылья конных княжеских дружин. Так выстраивал полки перед Ледовым побоищем Александр Невский, такой боевой порядок был хорошо известен его преемникам, князьям и воеводам. Но знали о нем и немцы и, конечно, что-то приготовили в противовес. Тогда князь Дмитрий Переяславский, предводитель русского войска, применил новинку. На левом крыле он поставил сравнительно немногочисленную дружину тверского князя Михаила, а остальные конные полки сосредоточил на правом крыле, чтобы удар отсюда был неожиданно сильным. Здесь встал он сам с отборной переяславской конницей, здесь же был и князь Довмонт с псковичами.

Начало боя повторило, на первый взгляд, знаменитое Ледовое побоище. С оглушительным лязгом оружия и воинственными криками врезалась в новгородский пеший строй немецкая железная «свинья». Пятились новгородцы под страшным напором, но продолжали сражаться. Потери были тяжелы, но клин рыцарского войска так и не сумел пробить «чело». Стройные ряды рыцарей рассыпались, теперь каждый сражался поодиночке. Рослые всадники в рыцарских доспехах, мерно поднимая и опуская длинные мечи, плыли над головами пеших новгородских воинов, как черные варяжские ладьи над бурными волнами. И, как ладьи, тонули в волнах новгородского ополчения. Новгородцы вырывали рыцарей из седла железными крючьями на длинных древках... Чтобы помочь новгородской пехоте, с левого крыла ударила тверская дружина князя Михаила. Это не было неожиданностью для немцев, резервные отряды рыцарей выехали навстречу и задержали ее. В схватку на фланге втягивались, все новые и новые отряды рыцарей. И тогда с другого фланга ударила отборная русская конница: переяславцы, псковичи, владимирцы. Удар был неожиданно сильным, рыцари начали отступать. Часть из них поскакала к недалекому лесу, но большинство устремилось к Раковору, чтобы спрятаться за крепостными стенами. Их неотступно преследовала дружинная конница. Дорога отступления вдоль реки Кеголи превратилась в дорогу смерти. «Негде коням ступить в трупах немецких»,— вспоминает: летописец.

От полного разгрома рыцарей спасло приближение еще одной немецкой рати. Преследование пришлось остановить и строиться для нового боя. Но немцы не решились напасть. Поле битвы, залитое кровью, покрытое множеством трупов в рыцарских доспехах и плащах кнехтов, казалось таким страшным, что они остановились на другом краю поля и простояли до темноты. Ночью рыцари тихо ушли. Переяславские дозоры не обнаружили их ни за два, ни за четыре, ни за шесть часов пути. Это была победа...

Три дня простояло русское войско «на костях», отдыхая после страшной сечи и хороня павших. Особенно тяжелыми были потери в новгородском пешем ополчении, остановившем натиск рыцарской железной «свиньи». Среди убитых опознали новгородских бояр Твердислава Чермного, Микифора Редитина, Твердислава Моисеевича, Михаила Кривцова, Ивача, Бориса Ильдетинича, брата; его Лазаря, Ратшу, Василия Воиборзова, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Парамона, Полюда и иных многих. Убит был и посадник Михаил Федорович, сражавшийся в воинском строю. Не нашли среди павших тысяцкого Кондрата, Радислава Болдыжевича, Данилу Мозонича, «порочного мастера» Тогала — не то немцы, отступая, уволокли с собой, не то снегом засыпало где-нибудь в овражке. Много полегло и псковичей; князь Довмонт не щадил ни себя, ни своих воинов. Зато и честь взял немалую, имя его ратники называли рядом с именем предводителя войска, славного витязя князя Дмитрия.

Возвратилось в Новгород русское войско, разошлись по своим городам «низовские полки», а князь Довмонт продолжал войну. Его конные дружины прошли по всей земле Вирумаа, до самого моря, сокрушая рыцарские замки, наводя страх на датчан. Автор «Повести о князе Довмонте» писал: «Князь Довмонт прошел горы непроходимые и вируян пленил до моря, и повоевал Поморье, и возвратился в Псков, наполнив землю свою множеством полона».

И позже князь Довмонт участвовал в защите новгородских земель. Но и новгородцы не оставляли Псков в беде. В 1269 году «пришли немцы в силе великой под Псков». Приступ князь Довмонт отбил, но для того, чтобы отогнать рыцарей от города, сил у него не оказалось. Десять дней осаждало рыцарское войско город. На помощь Пскову поспешили новгородцы. На конях и в быстрых ладьях-насадах они двинулись против врага. Осада была снята. Как сообщает новгородский летописец, «немцы увидали новгородский полк, побежали за реку. Новгородцы же приехали в Псков и взяли мир через реку по всей воле новгородской». Но это, пожалуй, единственный случай, когда Псков пришлось выручать из беды. Обычно князь Довмонт справлялся сам.

Впрочем, немцы побаивались нападать на город, ограничиваясь набегами на пограничные псковские земли. Но и тут их настигала заслуженная кара. Например, в 1271 году, по сообщению псковского летописца, «остаток собравши поганые Латины, и пришедше тайно, взяша украины неколико псковских сел, и возвратишася вскоре». Князь Довмонт, «не стерпя обиды», немедленно бросился в погоню. На пяти насадах у него было всего шестьдесят «мужей пскович», а немцев оказалось восемьсот. На реке Мироповне псковичи нагнали врага и разбили наголову. Много немцев погибло в бою, еще больше утонуло в реке во время бегства. Только два немецких насада успели переплыть на остров, покрытый густыми зарослями. Казалось, беглецы спаслись. Но князь Довмонт приказал поджечь сухую траву: «Князь же Довмонт, ехав, повеле зажещи остров, и егда начаша погании бегати, палима траве, всполеша огнем и власи на них и порты, и тако победи их апреля 23-го».

В следующем, 1272 году ливонский магистр организовал большой поход на Псков, и снова потерпел поражение, хотя силы, собранные им, были весьма значительными. По словам летописца, он «совокупи много вой свои и ополчився в силе тяжце», «прииде ко Пскову, ови на конех, инии в кораблях и в лодьях, и с пороки, хотя пленити». Речь, таким образом, шла не о набеге, а о попытке взять Псков. Князь Довмонт не стал отсиживаться за крепостными стенами и ждать помощи из Новгорода. Врага разбили в «прямом бою». Летописный рассказ хорошо передает напряженную картину боя, решительность предводителя псковского войска: «Довмонт же в множестве ярости мужества своего, не дождав полков новгородских, с малою дружиною с мужи псковичи, выехав, изби полки их, а самого мастера раниша по лицу. Они же трупиа своя многы учаны накладше, от возоша в землю свою, а прочий остаток их устремишася на бег, месяца июня 18 день».

Поспешно отступив от города, рыцари продолжали нападать на пограничные земли, «начаша Латина насилие псковичам деяти нападением и граблением». Довмонт не только отогнал насильников, но и перенес войну на их собственную территорию. Он «еха с мужами своими псковичи, и плени землю их и села чудские пожже, и полона много приведоша в землю свою».

После этого похода записи о немецких нападениях на Псковскую землю исчезают из русских летописей более чем на четверть века!

Да и о самом князе Довмонте Псковском будто забыли летописцы. Это молчание красноречивее многих слов. Оно означает, что немецкие железноголовые рати, устрашенные мечом Довмонта, на время оставили в покое псковские рубежи. А в усобицах князей Довмонт участия не принимал, хотя многие князья-соперники хотели бы привлечь на свою сторону прославленного воителя.

Время для Руси настало мятежное, боролись сильные правители за великое княжение Владимирское, а вместе со стольным градом Владимиром — за власть над остальными князьями. Сменяли друг друга Ярославичи — Ярослав Тверской и Василий Костромской. Потом Александровичи наверх поднялись — Дмитрий, старший сын Невского, стал великим князем. Но шел на него средний Александрович — князь Андрей Городецкий, и заполыхала усобица на Руси. Князь Андрей перекупил в Орде, у нового ордынского хана Тудаменгу, «ярлык» на великое княжение Владимирское, и ханы Кавгадый и Алчедай повели на Русь конные татарские тумены — сажать Андрея на великокняжеский «стол». Было это в 1281 году. Страшная беда обрушилась на Русь. По словам летописца, «татарове разсыпашася по всей земле, ищуще великого князя Дмитрия Александровича, и опустошиша вся около Мурома, около Владимира, около Юрьева, около Суздаля, около Переяславля, около Ростова, около Твери, и до Торжку, и дале, близ Новагорода, гнашася за великим князем Дмитрием Александровичем». Схватить Дмитрия им не удалось, он вместе с семьей и боярами заблаговременно отъехал в свою крепость Копорье, где хранилась и его казна. Там Дмитрий хотел переждать ордынское нашествие, накопить силы. Надеялся бывший великий князь и на помощь новгородцев, с которыми вместе столько раз сражался против рыцарских ратей. Но новгородские бояре предали князя, перехватили его в пути, потребовали передать новгородским наместникам Копорье. «В заклад» они взяли двух дочерей князя Дмитрия, его ближних бояр с женами и детьми. В Копорье стал новгородский гарнизон, там осталась княжеская казна, содержались под арестом его бояре и слуги; других людей Дмитрия содержали под стражей в Ладоге. Обессилевший, покинутый всеми, Дмитрий Александрович «иде за море».

И вот тут-то в первый и единственный раз в усобицу включился князь Довмонт Псковский, причем на стороне слабейшего. То ли былое боевое братство сыграло роль, то ли родство (Довмонт был зятем Дмитрия Александровича), то ли увидел псковский князь в изгнаннике единственного правителя, способного защитить мечом Русь от многочисленных врагов, но Довмонт Псковский стремительным ударом взял Копорье и Ладогу, освободил людей князя Дмитрия, вернул ему казну.

Скупые строчки летописи повествуют об этом дерзком рейде Довмонта Псковского: «Изыде изо Пскова князь Довмонт Псковский, и взял же Копорья всю казну тестя своего, а бояр его и слуг изведе из Копорья и отослал ко тестю своему к великому князью Дмитрию Александровичу. И шед взя Ладогу, в ней же были многи люди великого князя Дмитрия Александровича. Он же изведе их, такоже отосла ко тестю своему...»

Дмитрий Александрович сумел вернуть себе велико княжение. А спустя четыре года он впервые в русской истории разгромил в полевом сражении ордынское войско вторгшееся в его владения. В исторической литературе обычно утверждается, что «первое правильное сражение» с монголо-татарскими завоевателями, выигранное русскими, произошло только в 1378 году на реке Воже в Рязанской земле. На самом деле это случилось значительно раньше. Летописец сообщал в 1285 году: «Князь Андрей Александрович Городецкий привел царевича из Орды на старейшего своего брата, великого князя Дмитрия Александровича», татары были «в розгонех семо и тамо», но великий князь, «собрався со многою ратью и иде на них, и побеже царевич во Орду».

Не оставил Довмонт Псковский в беде своего старого боевого товарища и в 1293 году, когда на Русь обрушилась «Дюденева рать» и Дмитрий Александрович опять вынужден был покинуть стольный Владимир. Он принял великого князя в Пскове, «прияша с честью», как добавил псковский летописец. Не побоялся Довмонт ни ханского гнева, ни обиды нового великого князя Андрея...

1299 год, последний год жизни Довмонта Псковского и последние его подвиги во славу земли Русской.

Весенней темной ночью, в канун дня Герасима-грачевника (4 марта) немцы незаметно подкрались к городу («безвестно», как напишет потом летописец). Коротконогие убийцы-кнехты переползли через частокол, ограждавший псковский посад, и тихими ватагами разошлись по спящим улицам. Посадских сторожей они вырезали тонкими, как шило, «ножами-убивцами». Крались к детинцу, словно ночные разбойники.

Первыми почуяли опасность знаменитые кромские псы, недремные стражи Пскова: ощетинились, заскулили, совывая лобастые головы в щели бойниц.

Чужие на посаде! Взревела, будя стражников, труба на Смердьей башне. Набатным звоном откликнулся большой колокол Троицкого собора. Псковичи вооружались и бежали к стенам. На башню поднялись князь Довмонт и воеводы. Предстояло принять трудное решение. На улицах посада гибли люди — свои, псковские. Но как им помочь?

Существовал суровый закон обороны городов: если враг под стенами, нельзя открывать ворота, потому что главное все-таки детинец, а не посад. Лучше пожертвовать посадом, чем рисковать городом. Нет прощенья воеводе, который впустил врага в город, сердобольно желая спасти людей с посада. Большой кровью может обернуться такая сердобольность.

Но князь Довмонт решился, он был уверен в себе и в своих воинах. Из раскрытых ворот вылетела дружинная конница, скрылась в посадских улицах, освещенных пожарами.

Страшен бой в тесноте, между глухими частоколами, на шатких мостиках через ручьи и канавы, в тупиках и во дворах. Страшен и непонятен, потому что трудно разобрать даже, кто впереди — свои или чужие, кого рубить сплеча, не упуская мгновения, а кого брать под защиту.

Своих узнавали по белым исподним рубахам, потому что посадские люди, застигнутые врасплох, выбегали из домов без кафтанов, простоволосые, босые. Узнавали по женскому плачу и испуганным крикам детей, потому что мужики пробивались к Крому вместе с семьями. Чужих отличали по отблескам пламени на круглых шлемах, по лязгу доспехов, по тому, как отшатывались они, узрев перед собой всадников с длинными копьями в руках.

Дружинники сбивали немецкие заслоны, пропускали через свои ряды беглецов, медленно пятились, ожидая, когда те втянутся в ворота. И спасли многих, хотя и погибло немало.

Может быть, Довмонт и не решился бы на вылазку, если бы городские ворота не прикрывал надежный охабень, где находились вооруженные воины. Они пропустили беглецов с посада и дружинников, успев захлопнуть ворота перед набегавшими из дыма кнехтами.

Надолго запомнилась псковичам эта страшная ночь: зарево пожара над зубцами Перши от пылающего посада, багровые отблески пламени на куполах Троицкого собора и зловещая темнота в Запсковье и Завеличье, отданных на поток и разорение.

Утром свежий ветер с Псковского озера отогнал дым. За обугленными развалинами посада стояли цепи кнехтов. Левее, на берегу речки Псковы, возле пригородной, церкви Петра и Павла, высились большие шатры знатных рыцарей, развевались стяги с черными крестами. К стенам Пскова врат подтягивал «пороки», готовясь начать осаду. Со всех сторон тянулись к городу отряды рыцарей и пехотинцев, немцы окружали город неторопливо, обстоятельно, явно не ожидая, что псковичи осмелятся выйти в поле. Но именно так поступил опытный Довмонт.

С глухим стуком упали перекидные мосты через ров перед Великими и Смердьими воротами, густо побежала по мостам псковская пехота. Потом выехала конница и, обгоняя пешцев, устремилась по берегу речки Псковы к переполошившемуся рыцарскому стану. А от устья Псковы спешила к шатрам псковская судовая рать. Князь Довмонт и псковский тысяцкий Иван Дорогомилович руководили боем.

И не устояли рыцари перед неистовым натиском псковичей, побежали. Спасаясь от разящих копий и мечей, прыгали с кручи в реку. В клубах пыли откатывались прочь кучки рыцарей, сумевших прорваться через кольцо окружения. Кнехты врассыпную бежали к речке Усохе, карабкались на известковые холмы, как черные муравьи.

Меч, обнаженный князем Довмонтом Псковским за правое дело, снова оказался победоносным!

Псковичи праздновали победу, не зная, что эта битва — лебединая песня прославленного князя. Весна набирала силы, но сам Довмонт, окруженный любовью и благодарностью горожан, медленно угасал, как будто отдал в последней битве все оставшиеся у него жизненные силы. А может, его настиг мор, неожиданно проникший в Псков, многие люди тогда умерли... Недаром записал летописец: «Был тогда в Пскове мор вельми зол, тогда и князь Довмонт, мало поболев, преставился месяца мая в 20 день. Тело его положили в церкви Троицы».

А вскоре нарекли князя Довмонта Псковского «святым». Не за смирение нарекли, не за молитвы и иные христианские добродетели, но только за ратную доблесть. Всю свою долгую жизнь не расставался князь Довмонт с боевым мечом, не расстался и после смерти. Автор «Сказания» специально отметил, что «бранное оружие его положили над гробом его на похвалу и утверждение граду Пскову...»