Парламентская реформа 1832 года в Англии и ее последствия

Романова Марина Ибрагимовна - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Хабаровского государственного университета

Реформа 1832 г. была первой реформой избирательного права в Англии. Она положила начало переходу от средневекового избирательного принципа равного представительства от корпоративных единиц к новому демократическому принципу представительства от количества населения.

Суть реформы свелась к перераспределению мест в палате общин и увеличению электората [1]. Палата общин насчитывала 658 членов, до реформы представлявших: 188 мест от 114 графств, 465 - от 262 местечек, 5 - от университетов [2]. Общее количество депутатов сохранилось, но было ликвидировано 56 "гнилых" местечек, которые посылали по 2 депутата. 32 "карманных" городка с населением до 4 тыс. человек вместо 2 стали посылать по 1 депутату. Освободившиеся 144 места в парламенте перераспределили между графствами и городами. 42 города получили право посылать депутатов (среди них крупные торгово-промышленные центры - Бирмингем, Лидс, Манчестер, Шеффилд). Было создано 22 новых избирательных округа, 14 из них - в индустриальных районах на севере Англии [3].

Хотя избирательный ценз не был снижен, как это предполагалось по первому варианту билля, количество электората увеличилось за счет того, что активное избирательное право было предоставлено фермерам и тем арендаторам, которые уплачивали 10 фт. стерл. в год арендной платы. Таким образом, количество избирателей значительно увеличилось в основном за счет сельского населения. Например, в Шотландии их количество выросло с 4 тыс. до 65 тыс. человек [4].

Однако наряду с плюсами, в проведении реформы были и существенные минусы. Во-первых, сохранение высокого имущественного ценза не давало возможности представителям средней и мелкой буржуазии, а также рабочим быть избранными в парламент и получить политическую власть. Во-вторых, городки и поселки по-прежнему оставались "представленными" в новой избирательной системе. Имелось 5 местечек с электоратом менее 200 человек, а 115 депутатов представляли округа с населением менее 500 человек [5]. В-третьих, все еще сохранялась диспропорция между городскими и сельскими округами. Парламент 1833 г. состоял из 399 депутатов от городских избирателей, и 253 депутата были избраны от сельских округов (в предыдущем парламенте эти показатели были еще хуже и составляли соответственно 465 и 188). Это несмотря на тот факт, что по данным переписи 1831 г. 56% населения Англии проживало в городах [6]. Правда, указывая на этот недостаток избирательной системы, необходимо учитывать процесс урбанизации, активно проходивший в английском обществе в первой половине XIX в. и постепенно нивелировавший разницу между количеством городского и сельского населения.

Более серьезной проблемой являлось то обстоятельство, что многие населенные пункты, имевшие статус городов, были на самом деле тесно привязаны к сельской местности и по существу являлись сельскохозяйственными территориями. Например, городок Хантингтон, где число избирателей в 1832 г. составляло всего 390 человек, был описан в "Избирательных фактах" как "совокупность населения, занятого производством зерна, шерсти, солода, мягких сыров" [7]. Хотя "города-собственности", которые фактически являлись вотчинами лендлордов и могли быть проданы или куплены, к этому времени исчезли, в "сельскохозяйственных" городках земельная аристократия по-прежнему сохраняла преобладающее влияние (около 70 депутатов-лендлордов было избрано в парламент от этих территорий).

Реформа имела скромные практические результаты по двум причинам: во-первых, из-за жесткого противодействия тори [8], во-вторых, вследствие того, что она проводилась правым, умеренно настроенным крылом либерального движения - вигами, которые стремились, сохранив политическое господство земельной аристократии, допустить к власти тесно связанную с ней банковскую олигархию. Но виги, укрепив свое влияние в парламенте союзом с финансовыми магнатами, не желали делиться властью с представителями среднего класса и тем более с рабочими.

Однако, несмотря на это, политическое значение реформы было огромным. Она показала возможность политических перемен под влиянием общественного мнения и подтвердила правоту либералов, отстаивавших реальность поэтапного осуществления демократической избирательной реформы. Ее следствием также стало изменение соотношения сил между палатами и короной в пользу палаты общин, кабинет министров теперь стал формироваться из представителей парламентского большинства. Нужно отметить, что именно поляризация мнений в парламенте по вопросу о парламентской реформе 1832 г. положила начало новому партийному размежеванию: делению на либералов (реформистов) и консерваторов - и созданию викторианской двухпартийной системы.

Выборы в новый пореформенный парламент начались осенью 1832 г. Они принесли успех представителям либерального направления. В первой половине XIX в. говорить об английских либералах как о партии неправомерно. Либерализм тогда являлся общественно-политическим движением, представленным в парламенте несколькими группировками. В первую очередь это были так называемые "новые" виги (или "либеральные" виги), т.е. пробуржуазно настроенная часть вигов - сторонников избирательной реформы. К 30-м годам XIX в. они составляли большинство среди вигских парламентариев.

Второй группировкой в новом парламенте стали "классические либералы" (или "философские радикалы", как они именовали себя сами). Представители этой группировки, такие как И. Бентам, Дж. Милль, Д.С. Милль, Д. Рикардо, Р. Кобден, наиболее полно и подробно сформулировали политические и экономические либеральные доктрины, ставшие основой классического либерализма. В состав "классических либералов" вошли фритрейдеры, последовательно отстаивавшие экономические интересы торгово-промышленной буржуазии, и тесно связанная с фритрейдерами либеральная интеллигенция.

Третьей либеральной парламентской группировкой были так называемые радикалы. Они выражали интересы мелких собственников и социально ущемленных слоев английского общества (рабочих, католиков, нонконформистов). Обращаясь к нуждам трудящихся, и в первую очередь рабочего класса, они боролись за проведение социальных реформ. Вместе с тем взгляды и деятельность английских радикалов можно охарактеризовать как либеральные, поскольку они протестовали против насильственных методов борьбы и предлагали только реформистский путь решения политических и социальных проблем. В реформированном парламенте радикальная группировка была представлена в основном ирландскими католиками и нонконформистами.

По итогам парламентских выборов 1832 г. либералы получили в общей сложности 66,7% голосов (554719) против 29,4% (241284) избирателей, проголосовавших за тори [9].

Самой большой либеральной группировкой, представленной в парламенте, были виги, занявшие 320 мест в палате общин. "Классические либералы" получили 50 мест. Радикальная группировка - 42 места, полученных ирландскими депутатами, 71 место заняли диссентеры [10]. Таким образом, избиратели отдали предпочтение тем либеральным группировкам, деятельность которых ассоциировалась с осуществлением парламентской реформы, в первую очередь вигам. Электорат новых промышленных округов проголосовал за либералов [11].

Социальный состав парламентариев также был еще далек от пропорционального демократического представительства от разных слоев общества. Три четверти депутатов происходили из аристократического сословия, остальные представляли финансовую и торгово-промышленную буржуазию [12]. Правительство по-прежнему было выразителем интересов земельной аристократии. Из 103 членов кабинета министров (с 1830 по 1866 г.) только 14 были представителями буржуазии. При этом самые известные из "буржуазных" министров Р. Пиль и У. Гладстон, будучи выходцами из семей торговцев, получили традиционное аристократическое образование, окончив Оксфордский университет (каждый с отличным дипломом сразу по двум специальностям). Исключением из общей тенденции господства аристократии в правительстве можно считать состав кабинетов лорда Дж. Мельбурна 1834 и 1835 гг., где представители буржуазии численно преобладали, но и в них ключевые министерские посты оставались за министрами-аристократами.

Имелось две важные причины сохранения влияния земельной аристократии в парламенте после реформы 1832 г. Во-первых, наличие парламентской традиции, согласно которой неподготовленный к политической деятельности и не имевший практического политического опыта человек лишался шансов стать не только членом правительственного кабинета, но и парламентарием. Во-вторых, сохранение высокого избирательного ценза ограничивало приток новых лиц в политику, поскольку профессионально заниматься политикой могли себе позволить только очень обеспеченные люди. По данным журнала "Экономист" даже в 1864 г. карьера политического деятеля была доступна в английском обществе узкому кругу лиц, насчитывавшему не более 5 тыс. человек [13].

Именно этими причинами во многом можно объяснить наличие большого числа избирательных округов, где кандидатов выбирали на безальтернативной основе. Так, за период с 1832 по 1852 г. из 501 кандидата, зарегистрированного в 67 избирательных округах Англии и Уэльса, 62% не имели соперников на выборах [14]. Однако существование безальтернативных выборов было связано также и с политической апатией со стороны части избирателей, заранее уверенных в невозможности политических перемен или не интересующихся политикой; и с предварительной договоренностью между кандидатами от вигов и тори. Часто за день до выборов соперники договаривались, и одна из сторон, согласившись на поражение, снимала свою кандидатуру. Это делалось для того, чтобы избежать затрат на проведение процедуры выборов. В отчетах подобный политический сговор именовался "неоспоримым выбором" избирателей.

В ряде округов по-прежнему значительным оставалось влияние местных лендлордов, что отражалось на ходе выборов. Например, на юге Линкольншира на выборах 1841 г. в 32 из 44 избирательных округов, принадлежащих одному землевладельцу, голоса всех избирателей были отданы ему [15]. Если земельная собственность в избирательных округах распределялась примерно поровну между землевладельцами - кандидатами от вигов и тори, то претенденты от противоборствующих партий заключали между собой так называемый мир округа, сводившийся к дележу представительных мест от данных округов.

В силу всех этих причин избирательная реформа 1832 г. не привела к существенным изменениям как в процедуре избрания, так и составе избранных. В принципе, такая ситуация устраивала обе противоборствующие стороны, поскольку виги, как и тори, совсем не стремились к усложнению системы выборов и увеличению затрат на избирательную кампанию (они возникли бы при наличии сильных и многочисленных конкурентов). Привлечение большого числа новых лиц в политику грозило не только подрывом влияния действующих в то время политиков, но было невыгодно и по материальным соображениям. Виги решились на проведение парламентской реформы не потому, что они стремились к демократизации избирательной системы, а потому в первую очередь, что хотели прийти к власти, заручившись симпатией и поддержкой как общественного мнения, так и различных группировок парламентской оппозиции, которые им удалось сплотить в борьбе за избирательную реформу. Ликвидировав наиболее анахроничные элементы избирательной системы, виги тем не менее сохранили представительство от "гнилых" местечек, которое обеспечило преобладание в палате общин сыновей пэров и баронов.

Поэтому всплеск активности в период избирательных кампаний 1831 и 1832 гг. быстро сменился рутинной политикой "необходимого выбора" и партийного сговора. Так, перед выборами 1831 г. в Нортгемптоншире имелось два места, которые были поделены между кандидатами от вигов и тори. После реформы 1832 г. количество выборных мест увеличилось до четырех. За два новых места начала развертываться предвыборная борьба, причем виги имели реальные шансы опередить своих соперников, но лидер вигской партии виконт Олторп выступил против соперничества с кандидатами от тори в этих избирательных округах, предложив поделить новые места на паритетных началах. Он не желал "идти на траты из-за того, что некоторые заблуждающиеся люди будут настаивать на одном из кандидатов, часто вопреки всем причинам и здравому смыслу" [16].

Виконт Олторп выражал позицию "старых" вигов - консервативно настроенной части вигской партии, тесно связанной родственными и экономическими интересами с лендлордами. "Старые" виги считали, что принятие парламентской реформы 1832 г. завершило борьбу за либерализацию избирательной системы. Причем, закончилась эта борьба самым выгодным для них образом. Наличие в парламенте представителей крупной буржуазии обеспечивало вигам преимущество в борьбе с консерваторами, поскольку депутаты-буржуа поддерживали более либеральные законопроекты вигов. Вместе с тем малочисленность представителей буржуазии в парламенте давала вигам возможность контролировать их действия и не допускать проведения самостоятельной политики со стороны буржуазных группировок. Поэтому главной своей задачей "старые" виги считали сохранение выгодной им ситуации, ради чего они были готовы пойти на существенные политические компромиссы с тори.

Готовность виконта Олторпа разделить или даже отдать политическую власть торийской оппозиции показывает, что виги и тори были больше связаны экономическими и родственными интересами, чем разделены политической конкуренцией. Их соперничество носило во многом чисто внешний характер. Недаром видный английский публицист Уильям Хезлитт сравнивал эти две партии с "двумя грохочущими каретами, которые двигаются по одному и тому же пути, к одному и тому же месту назначения, обрызгивая друг друга грязью" [17].

Влияние, которым пользовались лендлорды во многих (чаще всего сельских) избирательных округах, было вызвано не только их финансовыми доходами. Очень важным для осознания английских политических реалий первой половины XIX в. является то обстоятельство, что земельная аристократия пользовалась традиционным уважением в английском обществе. В глазах английского обывателя, особенно сельского жителя, а количество сельских избирателей значительно увеличилось в результате парламентской реформы, лорд или сквайр, владевший обширным поместьем, заслуживал большего доверия как политик, чем банкир или фабрикант. Это обстоятельство часто лишало выборы парламентариев их политического содержания. Для типичного сельского арендатора первой половины XIX в., голосование было функцией, связанной с принадлежностью его к земельному объединению, но не с персональной ответственностью. Ответственность арендатор нес перед землевладельцем, а не перед своей совестью. Поэтому "его политическая лояльность была лояльностью по отношению к землевладельцу, а не к политической партии" [18].

Основу того, что можно назвать "политическим уважением" в отношении лендлордов со стороны арендаторов, составляли традиция, имущественная зависимость и совпадение мнений по многим политическим вопросам. Так, по вопросам сохранения привилегий англиканской церкви или защите прав земельной собственности интересы лендлордов и арендаторов совпадали. Именно существование "политического уважения" позволяло земельной аристократии в течение длительного времени воздействовать на избирателей. Однако приоритет происхождения и клановость на выборах в сельских округах, а также отсутствие у арендаторов возможности реально участвовать в политической жизни, приводили к тому, что последние, как правило, не имели политических мнений вообще. Это часто способствовало возникновению политической апатии у сельских избирателей. Именно она обусловила поражение тори на выборах 1831 и 1832 гг.

Вообще, говоря о жителях сельских округов, трудно выявить систему в их политическом поведении и непосредственные причины, по которым уважение, проявляемое к аристократическому кандидату на выборах, сменялось полным равнодушием к нему и неучастием в выборах. Вероятней всего, одной из главных причин было существование определенной политической зависимости сельских избирателей от землевладельцев. Вместе с тем имелась возможность преодоления этой зависимости. Либеральные кандидаты вряд ли могли уговорить селян, связанных с лендлордами и джентри имущественными и традиционными отношениями, голосовать против них, но подтолкнуть сельских избирателей к игнорированию выборов им иногда удавалось. Можно предположить, что определенную (но, видимо, не определяющую) роль в этом процессе играла публицистическая кампания по пропаганде либеральных идей и кандидатов, представляемая фритрейдерской прессой как позиция "общественного мнения", т.е. мнения большинства, что всегда было значимо для консервативных селян. Но вместе с тем надо отметить, что экономические идеи фритрейдеров противоречили интересам сельских жителей, поскольку без поддержки последних стали бы невозможны выступления лендлордов против отмены хлебных законов, регулировавших ввоз зерна, что сохраняло высокие цены на него на внутреннем рынке.

Таким образом, "классические либералы", представлявшие интересы фритрейдеров, в отличие от вигов-лендлордов вряд ли могли рассчитывать на поддержку сельского населения. В лучшем случае сельские избиратели могли сохранять по отношению к буржуазным кандидатам нейтральную позицию. Поэтому "классическим либералам" было необходимо продолжать борьбу за избирательную реформу с целью введения всеобщего избирательною права для мужчин и пропорциональной системы представительства по числу жителей от городских и сельских округов. Только через увеличение реального числа городских избирателей можно было при данной системе обеспечить политическое господство либеральной буржуазии.

Если в сельских округах после реформы 1832 г. активность избирателей и результаты выборов мало отличались от дореформенного периода, то в городах реформа вызвала серьезные перемены. Прежде всего увеличилось количество электората. Впервые в английской избирательной практике были введены обязательные списки избирателей и партийные списки. В результате у юристов появилось много работы, поскольку необходимо было определить социальный статус и имущественный ценз того, кто избирал, и того, кто имел право быть избранным. Кроме того, каждая партия стремилась наводнить избирательные списки по округам своими сторонниками и исключить под разными предлогами лиц, зарегистрированных противоположной стороной.

В 30-е годы XIX в. общественное мнение становится реальностью политической жизни. Свободная пресса, свобода собраний, митингов, слова, право обращения к королю и парламенту с петициями, уже имевшиеся в английском обществе, стали активно использоваться экономически развитыми, но не имевшими доступа к политической власти слоями общества, в первую очередь торгово-промышленной буржуазией, для критики политики правительства. Переход к новым буржуазным отношениям разрушал традиционный уклад английского общества, сменяя вертикальную иерархию горизонтальными связями. Политическая жизнь сосредоточилась в крупных промышленных городах. Представители различных слоев городского населения вовлекались в политические дискуссии, у них появлялись свои лидеры, свои общества, своя пресса. Это позволяло им не только высказывать свое мнение, но и оказывать давление на правительство.

И виги, и тори быстро осознали важность общественного мнения и попытались использовать его для укрепления своего политического влияния и привлечения голосов избирателей. К середине 30-х годов XIX в. они стали создавать по всей стране свои политические организации (ассоциации, клубы, общества). Дж. Паркес, руководивший в 1835 г. избирательной кампанией вигов, писал: "Мы должны организовать ассоциации в Лондоне для предварительной подготовки, сбора подписей, регистрации избирателей и финансирования нашей предвыборной кампании" [19]. Партийная деятельность особенно активно развернулась в городах, поскольку после муниципальной реформы 1835 г., упразднившей олигархические городские корпорации и обеспечившей демократическую процедуру регистрации избирателей, регистрационные списки обновлялись каждый год. В отличие от городов в сельских округах избиратель регистрировался только один раз, и перерегистрации не требовалось.

Различия в формах организации избирательной кампании между городскими и сельскими округами были вполне объяснимы. В сельской местности при существовавшей там стабильности и консервативности населения независимые политические организации были не нужны. Политические отношения в сельских округах были включены в систему социально-экономических связей. Агент по продаже недвижимости или арендатор просто прибавлял политические обязанности к другим своим обязательствам перед обществом, а организационную избирательную функцию выполняла сельская администрация, которая регистрировала избирателей, проводила опросы общественного мнения и организовывала процедуру выборов.

Социальная структура города, напротив, была аморфна и включала разобщенные, часто полярные по интересам группы (от банкиров до люмпенов). Разница в занятиях и доходе, отсутствие социальных связей между различными слоями городского электората вызвали к жизни необходимость независимой политической организации. Анализ городских избирательных списков (с 1832 по 1867 г.) показывает, что основную часть избирателей составляли "владельцы магазинов, квалифицированные ремесленники, интеллигенция, промышленная буржуазия и банкиры". Как верно указывал английский историк Т. Носсайтер, на подобный электорат "нельзя оказывать серьезного внешнего давления и заставлять голосовать против собственных интересов. Такие люди достаточно образованны (в силу специфики производства) и способны выработать собственные политические представления" [20].

В городском обществе ярко проявлялись социальные противоречия. Кроме противоречий между капиталистами и рабочими, ставших социальным следствием промышленного переворота, существовали противоречия между торгово-промышленной буржуазией и земельной аристократией [21], между сторонниками англиканской церкви и протестантами. Ситуация осложнялась также большим количеством социальных проблем, обострившихся вследствие быстрого процесса урбанизации (за первую половину XIX в. численность городского населения в Англии выросла в два раза). Такими проблемами были: бедность, безработица, неграмотность, пьянство люмпенизированной части населения.

Все это могло привести к "случайному эффекту" парламентских выборов, когда их результат был бы практически непредсказуем. За городского избирателя необходимо было бороться, создавая политические организации, не вовлеченные в сложный узел социально-экономических противоречий и хотя бы внешне независимые от прямых пристрастий любой из социальных групп. Это давало возможность проводить политику консенсуса, объединяя под общими лозунгами представителей различных социальных слоев и добиваясь голосов для своих кандидатов.

Одной из главных черт викторианской эпохи стала политизация всех областей городской общественной жизни. Так, налоговый гнет со стороны правительства в отношении торгово-промышленной буржуазии в сочетании с отсутствием у последней политической власти способствовал превращению в политическую организацию городской церковной ризницы - древнего сообщества налогоплательщиков, которое собирало налоги на содержание церкви и помощь бедным. Именно через нее представители среднего класса пытались повлиять на налоговую политику государства и продекларировать свои притязания на политическую власть. Следовательно, во многих местах либеральное или радикальное сообщество появлялось как политический противовес консервативной олигархии, "как участник сражения между конкурирующими сторонами за голоса среднего класса" [22]. Приходские общества, поддержанные авторитетом церкви и обеспеченные средствами налогоплательщиков, были мощным проводником либерального влияния во многих городах. По сути дела они являлись общественными политическими организациями и контролировали общественную жизнь. Например, в городе Лидсе, как сообщал в 1841 г. специальный юридический уполномоченный Комиссии по разработке закона о бедных, "едва ли возможно предпринимать какие-либо шаги без того, чтобы не вызвать ответные действия политической партии, которая объединяет всех инакомыслящих и имеет большую силу в городе" [23].

В 30-40-е годы XIX в. основными событиями внутренней политики после избирательной реформы 1832 г. стали: принятие в 1834 г. нового "Закона о бедных", который упразднил денежные пособия и учредил так называемые работные дома; борьба за отмену навигационных актов, направленных на защиту английской морской торговли, и хлебных законов; отношение к чартизму; решение вопроса о привилегиях англиканской церкви. Отношение к этим проблемам консервативных и либеральных политиков во многом определило расстановку сил в парламенте. Важно отметить, что в этот период возросла роль местных органов власти, и часто результаты выборов в муниципалитеты оказывали влияние на парламентские успехи партии. Например, результаты выборов в муниципалитеты Ливерпуля и Лидса хорошо отражают соотношение сил консерваторов и либералов в парламенте в 30-40-х годах XIX в. В 1835 г. во время господства либерального кабинета Мельбурна либералы имели 43 места против 5 консерваторов в Ливерпуле и 39 против 9 в Лидсе. Но уже в 1841 г., когда к власти пришел консервативный кабинет Пиля, либералы имели лишь 15 мест против 33 консерваторов в Ливерпуле и 23 против 25 в Лидсе [24].

Вследствие этого корона уже не могла влиять на расстановку сил в парламенте, где кабинет теперь формировался по принципу избранного партийного большинства. Так, в 1834 г. Вильгельм IV попытался вопреки результатам муниципальных и парламентских выборов, на которых победили либералы, назначить консервативное правительство Пиля. Но через несколько месяцев король был вынужден под давлением парламента заменить его на либеральный кабинет Мельбурна.

И консерваторы, и либералы быстро оценили значимость общественно-политических организаций, дававших реальную возможность влиять на выборы в парламент и межпарламентскую фракционную борьбу. В 1832 г. появилась первая организация такого рода - консервативный Карлтон-клуб. Позднее, в 1836 г., был основан Клуб реформ, ставший своеобразным общественно-политическим центром, объединившим оппозиционные консерваторам силы (вигов, либералов и радикалов). Главными задачами этих политических клубов стали финансирование избирательных кампаний своих кандидатов, а также сбор информации о кандидатах противников. Эти организации были, в первую очередь, своеобразными предвыборными штабами, формировавшими общественное мнение в пользу своих претендентов на депутатские места.

Однако предвыборная борьба способствовала консолидации политических группировок, существовавших как у тори (в меньшей степени), так и у вигов. "Хотя мы могли иметь очень серьезные расхождения по некоторым вопросам в рамках либеральной партии, - писал лидер ирландских депутатов Д. О'Коннелл, - ни один из них не был более важным, чем расхождения, которые отделяли либералов от консерваторов" [25].

Безусловно, противоречия между собственно консерваторами и консервативными либералами, существовавшие в торийской партии, сохранились. Также не прекратились конфликты между разнообразными фракциями вигов (особенно острыми были противоречия между "старыми" вигами и "классическими либералами"). Но они были поглощены конкуренцией между вигами и тори. Эта конкуренция ярче всего выражалась в дебатах по церковному вопросу.

Эти дебаты сводились к спорам о том, получит ли парламент право распоряжаться доходами церкви на том основании, что она являлась государственным учреждением? Виги предлагали реформировать устройство англиканской церкви с тем, чтобы доходы церкви находились в ведении парламента. Тори настаивали на сохранении существовавшего положения, когда церковь сама являлась хозяйкой своих доходов. В конечном счете победила точка зрения тори.

Показателем фракционных конфликтов в либеральном лагере стала особая позиция по вопросу об ирландской церкви четырех министров кабинета Грея, которые в мае 1834 г. заявили, что они скорее выйдут из состава правительства, чем согласятся на передачу доходов ирландской церкви парламенту. Лидер оппозиционной четверки лорд Стенли попытался сформировать собственную "партию центра", тут же ехидно прозванную О'Коннолом "вагонеткой Дерби" [26]. Однако третья сила в парламенте просуществовала недолго. К 1837 г. "вагонетка" развалилась на две части: большинство сторонников лорда Стенли возвратилось к вигам, а сам лорд Стенли вместе с сэром Дж. Грэхэмом перешел на сторону тори.

Не удалась и попытка короны создать парламентский центр. В ноябре 1834 г. Вильгельм IV выдвинул проект формирования коалиционного кабинета министров из так называемых людей центра: либеральных консерваторов и "консервативных либералов" (исключив "крайних тори", фракции либералов и радикалов). Это коалиционное правительство, по мнению короля, призвано было не допустить радикального решения церковного вопроса, поскольку английская корона была не против перераспределения доходов ирландской церкви, но стремилась провести реформу таким образом, чтобы церковные доходы контролировались не парламентом, а королем. Предложения либералов по церковному вопросу он считал "призывом англичан к подрывной деятельности и атакой парламентских партий на установленные правила" [27].

Лидеры торийской и вигской партий Пиль и Мельбурн предупреждали Вильгельма IV, что его проект нереален. Пиль, например, резонно заметил, что "после раздела министерств между противоборствующими сторонами было бы невозможно представить, чтобы правительство, составленное из членов противоборствующих сторон, мирно функционировало" [28].

Год, с весны 1834 (когда из либерального правительства Грея вышли сторонники Стэнли) до весны 1835 г. (когда последователи Пиля вынуждены были отступить от консервативных идей), в политическом отношении был насыщенным и напряженным. Прусский историк и государственный деятель проф. Ф. Роумер, посетивший Англию в начале 1835 г., в письмах домой так характеризовал общую атмосферу английской жизни: "Здесь, кажется, сам воздух пропитан политикой" [29].

Усиление противостояния вигов и тори привело к внутреннему сплочению как либеральной, так и консервативной "партий" парламента. Оно проявилось в первую очередь в том, что депутаты в своей деятельности стали руководствоваться прежде всего партийными интересами. Уже в 30-е годы XIX в. реальная независимость депутатов от партийных установок встречалась крайне редко. В 40-х годах она исчезла практически совсем. Несмотря на то, что лидеры партий не решались напрямую через циркулярные письма указывать своим сторонникам линию поведения, они точно знали, на чью поддержку могут рассчитывать, поскольку межфракционная борьба ослабела, а время независимых депутатов-одиночек уже прошло. Так, в 1839 г. Ф. Бонхэм, координатор выборов консервативной партии, описывая в письме к Р. Пилю политические пристрастия членов парламента, уверенно делил их на два лагеря, выявив только пять "сомнительных" депутатов (т.е. тех, кто еще не определился, к какой партии примкнуть), да и тех он называл "довольно консервативными" [30].

Палата лордов тоже разделилась на две оппозиционные друг другу группы вигов и тори. Существовавшая в ней "третья сила" - "партия короны", т.е. сторонников короля, исчезла к 30-м годам XIX в. Большая часть "приверженцев короны" перешла в ряды тори, что было неудивительно, так как за 50 лет торийского правления (от Питта до Веллингтона) "партия короны" всегда тайно или явно поддерживала деятельность правящего кабинета. Когда виги выдвинули свой Билль о реформе в 1831 г., из 30 пэров только 2 проголосовали за законопроект. Характеризуя расстановку сил в палате лордов после реформы 1832 г., чиновник тайного совета тори Чарльз Гревилл отметил в дневнике: "Все теперь являются либо тори, либо вигами; составляют партийные списки и борются за власть" [31].

Большинство в палате лордов было за консерваторами, и потому она активно противодействовала деятельности парламентского большинства в палате общин. Необходимо отметить, что палата лордов в первой половине XIX в. не была той своеобразной почетной синекурой для политических пенсионеров, которой она является сейчас. В руках лордов сосредотачивалась реальная власть, в частности право вето и право референдума, с помощью которой они могли достаточно эффективно влиять на палату общин. Так, в 1846 г. пэры сумели добиться аннулирования хлебных законов на основании вполне конституционных аргументов, выдвинутых герцогом Веллингтоном. Он заявил: "Мы знаем, что должны отвергнуть этот закон, поскольку он был согласован только с двумя ветвями власти: с короной и с палатой общин. Позиция же палаты лордов заключается в том, что мы выступаем против этих законов, и мы имеем право отменить эти законы, так как для их принятия необходимо согласие всех трех ветвей власти. Милорды, мы должны помнить: палата лордов ничего не может сделать без палаты общин и короны, но и они не должны действовать без согласия палаты лордов" [32].

Вообще, в 30-40-е годы XIX в. палата лордов был серьезной оппозицией либеральным кабинетам Грея, Мельбурна и Рассела. Именно ее поддержкой во многом можно объяснить приход к власти консервативных правительств Пиля и Дерби (в 1841 и 1852 гг.).

Противостояние либералов и консерваторов в Вестминстере отражало общее положение в стране. Если по данным опроса, проведенного консерваторами в 1826 г., большая часть электората была политически нейтральна, то десять лет спустя "целая нация раскололась на две большие оппозиционные партии" [33]. После 1836 г. даже в сельских округах стала реже встречаться практика "неоспоримого выбора".

В новых условиях, когда расширилось число избирателей и обострилась борьба за голоса, требовалась выработка определенной тактики проведения предвыборной кампании. Трудно увидеть существенную разницу между тактическими методами либералов и консерваторов. И та, и другая сторона создавали общественно-политические организации и апеллировали к общественному мнению через проведение предвыборных митингов, публикацию политических писем и памфлетов с положениями собственной предвыборной программы и критикой в адрес соперников. Но следует отметить, что предвыборные кампании консерваторов были лучше финансово обеспечены и лучше организованы с точки зрения чисто процедурных вопросов (листов регистрации и т.п.).

Именно умелую организацию предвыборной борьбы в сочетании с крупными финансовыми вливаниями следует считать основной причиной победы консерваторов на выборах 1841 г. Как справедливо указывал английский консервативный историк Н. Гэш: "Консерваторы между 1832 и 1841 г. стали первым в парламентской истории Британии примером партии, которая сумела организовать себе победу на выборах вопреки желаниям королевской власти и большинства палаты общин, только путем привлечения голосов избирателей на выборах" [34].

Подводя итоги, можно утверждать, что, несмотря на умеренный характер избирательной реформы 1832 г., она имела значительные последствия для политической жизни Англии.

Во-первых, в парламенте появились пока еще немногочисленные представители торгово-промышленной буржуазии, которые объединились в группировки "классических либералов" ("философских радикалов") и радикалов, которые примыкали к вигам, поскольку последние уже ранее были связаны с торгово-промышленными кругами.

Во-вторых, увеличение числа выборщиков привело к подъему политической активности населения, прежде всего "среднего класса". Его представители ощутили себя причастными к политическому процессу. Процедура формирования правящего кабинета зависела теперь не только от желания короны и интересов "парламентской элиты", но и от позиции общественного мнения - новой реальной силы на политической сцене Великобритании. Особенно ярко политизация общественной жизни проявилась в городах, где избиратели были более разобщены и менее зависимы от кандидатов, чем жители сельских округов, где избирательная функция селянина вплеталась в систему его социo-экономических связей.

Независимо от того, кто побеждал на выборах: консерваторы или либералы, сама тенденция политизации общественной жизни и усиление значимости для Вестминстера общественного мнения являлось показателем либерализации английского общества в 30-х годах XIX в. Это способствовало распространению либеральных идей и формированию либерального мышления, предполагающего свободу экономического и политического выбора. В этом главное значение реформы 1832 г.

В-третьих, следствием парламентской реформы 1832 г. явилось изменение форм и методов ведения кандидатами предвыборной кампании. У представителей парламентских группировок возникла необходимость бороться за голоса избирателей. Это привело к созданию политических клубов, игравших роль "партийных" организаций, которые осуществляли руководство избирательной кампанией. Появились "партийные" списки. Получили распространение предвыборные поездки депутатов и предвыборные митинги. Большую роль в проведении предвыборной кампании играла печать. Именно с этого времени начинается настоящая предвыборная "война памфлетов". Причем либеральная публицистика была гораздо активнее и острее консервативной. Однако консерваторы гораздо щедрее финансировали свои избирательные кампании, что способствовало лучшей организации выборов.

В-четвертых, избирательная реформа способствовала консолидации фракций и группировок вигов и тори, которых с этого времени все чаще именуют либералами и консерваторами, так как деятельность правящих вигских кабинетов Грея и Мельбурна выходила за рамки вигизма и часто носила откровенно пробуржуазный либеральный характер. Пришедший им на смену торийский кабинет Пиля также отмежевался от "крайних тори" и проводил политику "либерального торизма". Таким образом, приоритетными в группировках вигов и тори становятся либеральное и консервативное направление. В 30-е годы XIX в. вокруг представителей этих течений началось объединение различных фракций. Первыми стали объединяться тори, противодействуя парламентской реформе, что привело уже в 1846 г. к формированию консервативной партии.

Имевшие более широкую социальную базу, но в силу этого менее организованные и разобщенные на мелкие группировки либералы в этот период только начали процесс объединения. Однако сам процесс консолидации либерального направления также стал важным следствием парламентской реформы 1832 г.

Следствием консолидации партийных группировок и нарастания между ними политического противостояния стало невозможным существование в парламенте третьей силы в лице "партии короны". Это свидетельствовало о том, что парламентские группировки начали перерастать в политические партии, которые стали бороться за голоса избирателей.

Список литературы

1. Brock М. The Great Reform Act. London, 1973, Appendix, Table 3.

2. Gash N. Politics in the Age of Peel. London, 1953, p. 13.

3. Ibid., p. 81.

4. Fergusson J.F. The Reform Act (Scotland) of 1832: Intention and Effect. - Scottish Historical Review v. XIV (1966), p. 105.

5. Briggs A. The Age of Improvement, 1783-1867. London - New York, 1979, p.261.

6. Evans EJ. The Great Reform Bill of 1832. London, 1983, p. 51.

7. Dod C.R. Electoral Facts from 1832 to 1853 Impartially Stated. London, 1853.

8. Билль был утвержден в палате общин после долгой борьбы с перевесом лишь в один голос. См.: Туполева Л.Ф. Движение за парламентскую реформу 1832 года в Англии. Из истории европейского парламентаризма. Великобритания. М., 1995, с. 111-123.

9. Teaching History Online. 1832 Reform Act. - www.spartacus.schoolnet.co.uk

10. Peel R. Robert Peel From his Private Papers, v. 2. London, 1899, p. 209-210.

11. Айзенштат М.П. Британский парламент и общество в 30-40 гг. XIX в. М., 1997, с. 20.

12. Guttsman W.L. The British Political Elite. London, 1965, p. 41; Hawkins A. "Parliamentary Government" and Victorian Political Parties 1830-1880. - English Historical Review, Essex, v. 104, 1989, №412, p. 641.

13. Цит. по: Gwyn W.B. Democracy and the Cost of Politics in Britain. London, 1862, p. 95.

14. Thompson F.M.L. The Rise of Respectable Society: a Social History of Victorian Britain 1830-1900. Cambridge, 1988, p. 82.

15. Onley R.J. Lincolnshire Politics, 1832-1885. Oxford, 1973, p. 32.

16. Le Marchant D. Memoir of John Charles, Viscount Althorp, Third Earl Spencer. London, 1876, p. 442.

17. Цит. по: White R.J. Radicalism and Its Results, 1760-1837. London, 1965, p. 8.

18. Nossiter T.J. Elections and Political Behavior in County Durham and Newcastle 1834-1874 Oxford 1968 p. 442.

19. Jennings W.I. Party Politics. Cambridge, 1962, p. 93.

20. Nossiter T.J. Ор. cit., р. 25.

21. Некоторые зарубежные историки считают эти противоречия господствующими в английском обществе первой половины XIX в., см.: Stewart R. Party and Politics, 1830-1852. New York, 1989, p. 39.

22. Fraser D. Urban Politics in Victorian England. London, 1976, p. 28-29.

23. Ibid., p.55.

24. Parry J.Ph. The Rise and Fall of Liberal Government in Victorian Britain. London, 1993, p. 142.

25. Цит. по: Whyte J.H. Daniel O'Connell and the Repeal Party. - Irish Historical Studies, 1959, September, p. 306.

26. Лорд Дерби был лидером правого крыла консерваторов - "крайних тори".

27. The Holland House Diaries, 1831-1840. Ed. by A.D. Kriegel. London, 1858, p. 273.

28. Memoirs of the Right Honorable Sir Robert Peel. London, 1858, p. 7.

29. Raumer F. England in 1835. London, 1836, p. 316.

30. Stewart R. Op. cit., p. 45.

31. The Greville Diary. Ed. by Ph. W. Wilson. v.I. London, 1927, p. 481.

32. Handsard's Parliamentary Debates, 3rd ser., 1846, v. LXXXVI, p. 1404.

33. Close D.B. The Formation of a Two-Party Alignment in British Parliament. London, 1987, p. 266.

34. Gash N. The Conservatives: a History from Their Origins to 1965. London-Boston, 1977, p. 123.