1

«РУССКИЕ ВОЙСКА ВО ФРАНЦИИ И МАКЕДОНИИ (САЛОНИКАХ)»

События Первой Мировой войны до недавнего времени представлялись отечественной историографией только прологом к Великой Октябрьской социалистической революции. Героизм русских солдат, сражавшихся на Восточно-Европейском фронте, оказался если не полностью забытым, то, по крайней мере, неблагодарной темой для исследований.

В разгар Первой Мировой войны царское правительство по просьбе союзников по Антанте направило во Францию и Македонию четыре Особых бригады. Они и составили Экспедиционный корпус. Пребывание русских бригад на чужбине как будто не обойдено вниманием современников, в особенности публицистов. Писали о бригадах и историки. Но довольно своеобразно. Все они - советские, эмигрантские, французские – вольно или невольно демонстрировали то, что Герцен называл умением «гнуть факты». Результат таких пристрастий не замедлил сказаться. Восемь десятилетий спустя мы все еще плохо знаем, что же происходило с солдатами России, воевавшими на Западном фронте той далекой войны.

СОЗДАНИЕ ОСОБЫХ ПЕХОТНЫХ БРИГАД.

Летом 1914 г. в Европе загремели выстрелы, возвещавшие о начале Первой мировой войны, что окончательно разделило её на два противоборствующих лагеря. Первый - Антанта (главные страны-участницы -Франция, Англия, Россия), и второй - Центральный союз (соответственно Германия, Австро-Венгрия).

Результаты первых военных действий, в частности, на Западно-Европейском театре, казалось, говорили о скорой победе Германии вместе с союзниками над Антантой, но Марнское сражение в сентябре 1914 г. заставило усомниться в легком успехе войск Центрального союза. К тому же, в результате кампании 1914 г. оказалось, что надежды генштабов воюющих сторон на кратковременный и быстротечный характер войны не оправдались. Стало очевидно, что военные действия продлятся еще не один год. К декабрю 1914 г. на Западном театре устанавливается позиционный фронт, который практически останется без изменения до 1918 г. В 1914 г. общая стратегическая обстановка складывалась не в пользу Антанты.

В кампанию 1914 г. противоборствующие стороны понесли огромные людские потери - особенно пострадала Франция, остро нуждавшаяся в пополнении живой силы. Поэтому первой вопрос о помощи людьми высказала именно Франция.

Осенью 1914 г. начались переговоры Парижа с союзниками по Антанте о привлечении на Западно-Европейский фронт воинских контингентов. Так, откликаясь на просьбу Франции, английский морской министр У. Черчилль говорит военному министру фельдмаршалу лорду Г.Г. Китченеру о намерении по­слать на Западный фронт одну дивизию из американцев, сочувствующих Антанте (США вступили в войну – на стороне Антанты - в апреле 1917 г.). Более того, речь даже шла о привлечении на тот же фронт японского вспомогательного корпуса, о чем говорилось в телеграмме № 2820 от 9 сентября 1914 г. на имя министра иностранных дел России С.Д. Сазонова.

По данному поводу между Лондоном и Парижем возникли разногласия о том, на каком именно фронте задействовать японские войска. Но проект посылки японских частей не встретил сочувствия в оппозиционном парламентском большинстве в японском правительстве. Кроме того, посол России в Японии Малевский сообщал МИДу России, что за содействие Япония потребует новых территориальных претензий и других выгод.

Также велись переговоры об отправке японских от­рядов в Россию, но проект остался не реализованным: «Сформирование добровольческих отрядов не встречает здесь[в Японии] поддержки ни у правительства, ни в обществе». Посылка частей регулярной армии встретили еще большее сопротивление.

Критическое положение на французском фронте вынудило Англию и Францию обратить взор к их союзнику, одному из больших государств того времени - Российской империи. Еще в августе 1914 г. английский посол в России Дж. Бьюкенен решил прозондировать почву у нашего министра иностранных дел на предмет посылки на Западный фронт 3-4 корпусов, перевозку которых Британия осуществила бы за собственный счет. Отрицательно против данного плана выступилВерховный Главнокомандующий Николай Николаевич (младший), поскольку штыков не хватало и на русском фронте. С этого времени по декабрь 1915 г. России будут предлагаться (да и сама России будет предлагать) различные варианты отправки русских войск за границу, на по­мощь союзникам.

Так, осенью 1914 г. Лондон предложил России послать в Британию казачий полк. В ноябре 1914 г. Сербия и Черногория обратились к союзникам по Антанте о военной помощи, в т.ч. и о возможности отправить на Дунай русский корпус. В конце 1914 г. уже Россия планирует послать в район черноморских проливов на помощь англо-французскому десанту отряд из Владивостока в составе одного четырех батальонного пехотного полка, одной артбригады и казачьей сотни во главе с генералом Потаповым, бывшим военным агентом (атташе) в Черногории. Николай Николаевич даже послал к Дарданеллам крейсер 1 ранга «Аскольд» (которому довелось принять эпизодическое участие; моряки заслужили похвалу союзников), но на этом вся операция и завершилась из-за категорического отказа Англии, стремящейся не допустить влияния Рос­сии и присутствия ее войск в этом регионе.

С идеей отправки русского отряда в район проливов выступал позже и генерал-квартирмейстер Ю.Н. Данилов, в июне 1915 г. заявивший, что он, «...как русский человек, не может допустить мысли, что, при взятии Константинополя, не бу­дет русских войск». Главным препятствием к исполнению этого плана явилось, как и в первом случае, нежелание английского правительства видеть Россию на Босфоре и Дарданеллах. «Это вопрос политический, а не военный...», - очень четко заметил генерал Ю.Н. Данилов.

Кроме того, с мая-июня 1915 г. Россия вынашивала план отправки русских военных контингентов в город Бургас (Болгария), но прогерманское влияние в болгарском правительстве, заставившее Болгарию присоединиться к Центральному союзу в октябре 1915 г., заставило русское командование отказаться от проекта.

В начале 1915 г. на междусоюзническом финансовом совещании в Париже английский премьер-министр Дж. Ллойд-Джордж внес предложение о посылке англо-франко-русского корпуса на Балканы. Приблизительно в это же время Россия намеревалась отправить в Сербию бригаду ополченцев численностью около 6.000 человек.

Прибывший в декабре 1915 г. в Россию сенатор Поль Думер (в мае 1931 г. избранный президентом Франции), помощник по гражданской части военного министра генерала Ж.С. Галлиени, оказался идейным вдохновителем отправки русских бригад во Францию и Грецию.

«Цель приезда сюда [в Россию] Думера... заключилась в том, чтобы получить согласие Государя Императора и его начштаба на посылку русских солдат во Францию; французы указывают на страшную свою убыль в людях, в среднем 140.000 человек в месяц; на ограниченное количество людского материала во Франции... и на роковое значение не только для самой Франции, но и для четверного союза [Антанты] прорыва французской линии...Французы нам дают ружья, мы же будем давать им людей».

П.Думер предлагал послать во Францию 300,0 тыс. русских солдат, приблизительно 40,0 тыс. человек в месяц в обмен на поставку из Франции военного сна­ряжения для русской армии. Данному проекту не сочувствовали даже во французской Главной квартире из-за больших технических трудностей исполнения задуманного; более того, для некоторых членов французского правительства план П. Думера оказался даже неприятным сюрпризом. Однако генерал Ж. Галлиени, недавно занявший пост военного министра в правительстве А. Бриана, оказывал П. Думеру полное содействие, вместе с премьер-министром.

Истинные намерения П. Думера были более чем очевидны. Франция рассматривала Россию в качестве неисчерпаемого источника людских резервов. Незадолго до отъезда сенатора в Россию в военном министерстве рассматривалось предложение некоего А. Шерадана о создании во Франции резервуара русской пехоты. Однако предложение о посылке русских войск исходило не из военных кругов, а именно от парламентских политиков, «...которые, за счет русских пополнений, хотят уменьшить бремя, возложенное войной на французский народ...».

В Петрограде к отправке войск во Францию отнеслись отрицательно. Тогда П. Думер выезжает в Ставку, к Николаю II, который в августе 1915 г. стал Верховным Главнокомандующим, сменив на этом посту Николая Николаевича. О реакции нового начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала от инфантерии М.В. Алексеева говорится в письме директора дипломатической канцелярии при Верховном Главнокомандующем Н. Кудашева к С.Д. Сазонову: «Это предложение торга бездушных предметов на живых людей особенно покоробило генерала Алексеева, и без того мало сочувствующего посылке наших солдат отдельными партиями в далекие и загадочные экспедиции, ...его [М.В. Алексеева] особенно мучит моральная ответственность перед теми людьми, которых предполагается послать сражаться среди чужих людей, на чужой земле под начальством иностранных начальников...».

Однако предложение об отправке русских военных контингентов во Францию было решено положительно по следующим главным при­чинам. Во-первых, из-за сильной финансово-экономической зависимости России от стран Антанты (в частности, от Франции), не позволявшей России прямо отказать французскому правительству. Во-вторых, русское командование не желало, думается, ссориться с союзниками по Антанте.

Генерал М.В. Алексеев в телеграмме № 625 от 13 декабря 1915 г. говорит генералу Беляеву: «Повторяю, что это [от­правка русских войск во Францию] крайность, на которую можно итти только в силу особой необходимости и желания сохранить добрые отношения [с союзниками]». Те же мысли гене­рал М.В. Алексеев высказывает Н. Кудашеву: «...вероятно придется все-таки что-нибудь для наших союзников сделать, - по всей вероятности придется послать одну нашу дивизию во Францию, - но что этим и ограничится наша помощь людьми». С генералом М.В. Алексеевым был солидарен и министр иностранных дел С.Д. Сазонов, который 22 декабря 1915 г. заявляет французскому послу в России М.Ж. Палеологу: «Стремясь однако доказать свою готовность удовлетворит, в пределах возможности, пожелания своих союзников, императорское пра­вительство решило послать во Францию... в виде опыта одну бригаду». Следовательно, желание не ссориться с союзниками стояло выше интересов государства (поскольку отправка русских солдат никак не отвечала державным интересам России)?

Принятие решения об отправке русской бригады во Францию было решением не военного характера, а политического. Именно в политическом характере решения проблемы крылась причина всех недостатков в военном отношении, которые будут сопровождать наши бригады в дальнейшем.

В конце 1915 г. русское и французское правительства подписали соглашение, по которому Россия обязывалась поста­вить во Францию пехотную бригаду, а Франция соглашалась взять на себя все расходы, связанные с данным мероприятием и вооружить русские войска.

В результате вышеупомянутого соглашения в январе 1916 г. царское командование приняло решение организовать пехотную бригаду:

Приказ по Особой пехотной бригаде

№ 1

3 января 1916 г., Москва.

п.1

ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР 6-го декабря 1915 г. ВЫСОЧАЙШЕ

повелеть соизволил:

Сформировать пехотную бригаду особого назначения в составе управления бригады, двух пехотных, трех батальонных полков и одного шести ротного маршевого батальона.

Военный министр формирование управления Особой бригадой Первого Особого пехотного полка возложил произвести на командующего войсками Московского военного округа; в Москве, согласно положений и штатов, выработанных Военным Советом.

СПРАВКА: Сношение Главного Управления Генерального Штаба от 30 декабря 1915 г. за № 10272.

п.2

Командующий войсками Московского военного округа приказал немедленно выделить из состава округа подлежащее число людей и имущества и приступить к формированию и назначил наблюдающим за формированием, впредь до прибытия Начальника бригады, Генерала для поручений Генерала Майора Пигулевскаго.

СПРАВКА: Сношение Штаба Московского военного округа 2 ян­варя 1916 г. № 26.

п.3

В исполнение приведенного приказания. Командующего войсками Московского военного округа. 3-го сего января, приступил к формирова­нию Управления Особой пехотной бригады и Первого Особого пехотного полка и предписываю по делам службы этих частей обращаться ко мне.

Подписал: Временный командующий Особой пехотной бригады Ге­нерал Майор Пигулевский».

Командиром 1-ой Особой бригады приказом № 4 от 12 января 1916 г. был назначен генерал-майор Н.А. Лохвицкий, бывший до своего нового назначения командиром бригады 24-й пехотной дивизии.

Личный состав 1-ой Особой бригады (с запасным батальоном) по штатам состоял: 1 генерал-майор, 180 штаб- и обер-офицеров и военных чиновников, 8.762 нижних чина, из них: 84 офицера и чиновника русской службы и 96 французской, 8.577 нижних чина русской службы и 185 -французской (еще до прибытия бригады во Францию было решено уменьшить количество офицеров и солдат французской службы более чем в два раза. В строевом и дисциплинарном отношении военнослужащие французской службы должны были находиться в непосредственном подчинении русских офицеров, под начальством которых они находились по роду своей службы. Но по отношению к французам могли применяться уставы только французского образца.

К созданию 1-ой Особой бригады русское командование отнес­лось очень внимательно и строго, особенно к комплектованию штатов. К кандидатам предъявляли следующие требования: они должны быть образованными, знать письмо и уметь читать. Требовалось, чтобы отобранные солдаты и офицеры обладали высокими служебными и нравственными качествами.

О строгости отбора может говорить следующий факт: из одного гарнизона, насчитывающего около 30.000 человек, командование отобрало 260 рядовых и унтер-офицеров. «Все эти люди были рослые, крепкие, красивые, грамотные. Особое внимание обращалось на вероисповедание - кроме православных никого не принимали, несмотря на все физические достоинства. (...) Все мы, ото­бранные, прошли на следующий день тщательный медицинский осмотр. Тех, у кого обнаружили хотя бы незначительный физический недостаток, браковали, заменяли другими». По воспоминаниям офицеров, участвовавших в отборе нижних чинов, «отказники» «с грустью отходили».

При зачислении в полки нижних чинов учитывались и чисто внешние данные, как при приеме в гвардию: первый полк состоял из шатенов с серыми глазами, второй полк - из блондинов с голубыми глазами. Можно уже было догадаться о боевой ценности подразделения, в котором учитывались цвета глаз и волос. К тому же бригада набиралась из запасных батальонов, т.е. из солдат, не участвовавших в боях. В результате не удивительно, что в беспорядках в 1917 г. во Франции ядром анархии станет именно 1 -я Особая брига­да.

Не менее строгим являлся и отбор в офицеры бригады. Командиры полков, батальонов, рот, кроме младших офицеров утверждались Главным управлением Генштаба (ГУГШ), а начальника бригады утверждал лично Николай II . Несмотря на жесткость отбора офицеров, участников боевых действий среди них в 1-ой Особой брига­де оказались немного. Набранный со всех концов России офицерский состав оказался случайным, «...не имел определенного лица свойственного старым полкам, а разделился на партии, бесконечно враждовавшие между собою»; как сказал неизвестный респондент, «у них отсутствовала единая офицерская семья».

С первых дней сразу стало очевидным, что русское командование уделяло больше внимания строевой подготовке, чем боевой. Желание показать как можно лучше русские подразделения с чисто внешней стороны сквозило во всем. Так, по личному указанию Николая II был создан прекрасный оркестр; художник Соломко преподнес Особой бригаде походный иконостас (позже был передан в церковь общества галлиполийцев в Париже). Со стороны, вероятно, могло показаться, что 1-ю Особую пехотную бригаду готовили не к предстоящим сражениям, а только с целью произвести впечатление на французов.

Менее чем за месяц формирование Особой бригады закончилось (в течение 23 дней). Это оказалась действительно пехотная бригада - места для инженерных, артиллерийских подразделений в штатах просто не было предусмотрено. Естественно, данный факт никак не мог сказаться положительным образом на боевых качествах бригады, что умаляло ее боевую ценность. Недостаток в саперах и артиллеристах будет испытывать не только 1-я, но и последующие три Особые бригады. В полной мере данный недостаток никогда не удастся ликвидировать.

25 января началось движение эшелонов по Сибирской железной дороге до города Дайрена (Дальний); путь занял 22 дня. Маршрут движения бригады на французский фронт из-за боевых действий в Европе и из-за плохих навигационных условий на Белом море русское руководство выбрало не самый лучший. Первоначально требовалось прибыть на Дальний Восток, потом через Желтое, Южно-Китайское моря, Сингапур, Индийский океан, Суэц в Среди­земное море, прежде чем прибыть в Марсель (Франция); общая длина маршрута составляла 19.000 миль. В Сингапур бригада прибыла 21 марта, Коломбо – 31 марта, Джибути – 13 мая, Порт-Саид – 19 апреля.

Потребности 1-й Особой бригады составляли 6-7 транспортов среднего тоннажа, Франция предоставила 3 судна малого тоннажа - пароходы «Лятуш-Тревиль», «Гималаи», «Сантай» (в Суэце дополнительно прислали французский вспомогательный крейсер «Лютеция»). Из-за нехватки мест бригада разместилась на двух русских пароходах – «Тамбове» и «Ярославле». Тем не менее транспорты были перегружены.

Условия, в которых осуществлялась перевозка бригады, оказались далеко не благоприятными.Об этом говорит только один факт, приве­денный выше (перегруженность пароходов) плюс к тому же «...плохая вентиляция, постоянная нехватка воды и другие лишения изнуряли солдат, увеличивая среди них заболевания. (...)

Уже с первых дней плавания начались неполадки в питании».

«Недостаток пресной воды, скверное питание, качка, морские болезни, ненужные изнурительные военные занятия - все это сильно отразилось на здоровье» (известны случаи смерти солдат в дороге от тропических болезней).

Зато господа офицеры веселились на славу: «Шампанское лилось рекой за каждым обедом». На Никобарских островах (в Индийском океане) корабли стояли двое суток, ожидая решений адмиралтейства. Во время вынужденной стоянки русские армейские офицеры приглашали в гости армейских французских, которые в долгу не оставались; морские русские офицеры – наших армейских.

Организация охраны транспортов являлась, по крайней мере, плохая. От Дайрена до Сингапура пароходы не имели специального кон­воя. Только от Сингапура до Коломбо (Шри-Ланка) «Гималаи» и «Лятуш-Тревиль» сопровождал японский крейсер «Нигата». Затем - только от Порт-Саида до Марселя - два французских миноносца и крейсер «Амираль». Транспорт «Санго» (предоставленный бригаде уже во время похода) сопровождал от Сингапура до Коломбо русский вооруженный пароход «Ксения» и два русских миноносца «Грозный» и «Властный». Транспорты «Тамбов» и «Ярославль» -английский крейсер «Психея», по Средиземному морю вплоть до Марселя –два миноносца французского флота.

О том, как французы ценили наши войска, можно уже су­дить по организации перевозки нашей бригады. Впрочем, стоит ли винить только одних французов? Русские офицеры ничуть не заботились о подчиненных; больных часто не лечили, за неповиновение или другие нарушения солдат пороли, из-за чего неоднократно вспыхивали неприятные инциденты.

Утром 20 апреля 1916 г. в порт Марселя вошли транспорты «Гималаи», «Лятуш-Тревиль», позже и остальные. Таким образом, весь переход занял 56 дней. Сразу с пароходов подразделения 1-й Особой бригады французы от­правили в лагерь Майи (около города Шалон-сюр-Марн, провинция Шампань), считавшийся образцовым.

Военно-политическая обстановка на Балканском театре складывалась и здесь неблагоприятно для стран Антанты. Положение особенно ухудшилось в октябре 1915 г., когда на стороне Германии выступила Болгария, которую Париж и Лондон безуспешно пытались заставить присоединиться к Антанте. Стараясь не допустить вступления в войну на противной стороне и Греции во главе с королем Константином, придерживавшимся прогерманских интересов, (хотя к концу 1915 г. Гре­ция была нейтральным государством), Антанте удалось заручиться разрешением гречес­кого правительства на высадку англо-французских соединений в городе Салоники (в начале октября 1915 г.) для помощи сербским войскам.

Однако немецко-болгарские войска нанесли поражение союзникам по Антанте, отбросив сербскую армию в Албанию. Англо­французским частям пришлось закрепиться у Салоник, где в конце этого же года союзники образовали т.н. Салоникский фронт.

В связи с тяжелой ситуацией, сложившейся на Балканах, французский Генштаб решил отправить в Македонию русскую бри­гаду, сняв ее с франко-германского фронта. Проект был настолько близок к осуществлению, что в конце марта 1916г. французское военное министерство составило расчеты по высадке 1-ой Особой бригады в Греции, по снабжению ее вьючным обозом из мулов.

В России генерал М.В. Алексеев решительно возражал против подобного плана, справедливо полагая, что офицеры и солдаты готовились воевать только во Франции, а отправка в Македонию понизит их боевой дух. Взамен М.В. Алексеев предложил сформировать 2-ю Особую бригаду и направить ее именно в Македонию (похоже, что теперь генерала больше не беспокоила «моральная ответственность», о которой он говорил ранее).

На данном проекте особенно настаивали представители французского правительства, находящиеся в России - министр юстиции Р. Вивиани и министр вооружений А. Тома. Французское правительство считало, что прибытие русских войск на Балканы может сильно поднять дух славянских народов и, в частности, заставить нейтральную Румынию выступить против Германии. Подобного мнения придерживался и русский посол во Франции А.П. Извольский.

В течение многих столетий Россия имела собственные интересы в странах Балканского полуострова, и при развитии нынешней ситуации непременно стоило ожидать, что Россия вышлет войска, напри­мер, в Македонию. Кроме того, высадкой русской бригады Россия хотела дать понять Болгарии, что первая будет воевать со второй, если болгарское правительство решит примкнуть к Центральному союзу.

И здесь большую роль в принятии военного решения опять играла политика. Правда, в данном случае присутствие русских войск все-таки являлось более необходимым для России в целях усиления влияния на Балканах. Однако нетрудно было предвидеть, что вековая мечта России закрепиться на Босфоре – не более чем миф, поскольку ни одна европейская держава никогда не позволила бы ни России, ни какому-либо другому государству укрепить собственное влияние в зоне проливов.

В целях усиления корпуса союзников в Греции для нанесения Австро-Венгрии решительного удара из ее «подбрюшья» генерал М.В. Алексеев предлагал усилить англо-французские части итальянской дивизией. Более того, управляющий дипломатической канцелярией при Ставке Н. Базили обсуждал с генералом посылку на Балканы… японского отряда. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего, похоже, настолько оказался увлеченным данной идеей, что собирался отстаивать ее перед Францией и Англией.

В сложившихся условиях было положено начало формированию 2-й Особой пехотной бригады, сформированной к концу июня 1916 г. Во главе ее назначили генерал-майора М.К. Дитерихс (на эту должность рассматривались еще генералы Добрынин и Беляев). Штаты бригады составляли 224 офицера и чиновника, 9.338 нижних чина, - все русской службы. Среди нижних чинов 3-го Особого полка служил ничем не примечательный 19-летний рядовой Р.Я. Малиновский, которому суждено было судьбой стать Маршалом Советского Союза.

При комплектовании 2-й Особой бригады явно учитывались недостатки в организации 1-ой бригады. Во-первых, выделялись целые роты из определенных полков, что Ю.Н. Данилов называет положительным моментом, т.к. между солдатами существовала боевая спайка. Впрочем, генерал М.К. Дитерихс придерживался противоположного мнения, поскольку в ротах находилось много «слабых здоровьем, а заменить их представляется де­лом сложным, если вообще невозможным». Во-вторых, по требованию М.К. Дитерихса все офицеры должны являться русской службы, а французские - только в качестве переводчиков. В-третьих, в составе бригады находилась единственная во всех Особых бригадах группа кавалеристов - конных разведчиков (начальник команды ротмистр Всеволод Фохт), сформированная из драгун, улан и гусар маршевого эскадрона 14-й кавалерийской дивизии (место дислокации – город Тамбов).

Отправляя 2-ю Особую пехотную бригаду воевать в горную местность, ей даже не придали специальных горных подразделений.

Поскольку маршрут через Дальний Восток русское командование отменило, 2-ю Особую бригаду решили отправить из Архангельска морем во Францию, далее через Францию по железной дороге до Марсе­ля, а оттуда на пароходах - в Салоники. 3 июля 1916 г. бригада от­плыла на 9 французских и английских пароходах («Венесуэла», «Мартазан», «Умтали» и одном русском – «Екатеринослав») вместо планируемого 23 июня.

Первые двое суток плавания транспорты имели охрану только в виде русской канонерской лодки «Вайгач». Далее их должны были сопровождать английские боевые корабли, которые так и не показались на горизонте, хотя реально существовала угроза нападения со стороны германских подводных лодок. «Может быть, оно [английское правительство] и охраняло наше плавание, но как — я не видел», - с сарказмом отметил начальник 2-й Особой бригады («Надо отдать справедливость англичанам, что они большие свиньи»). И далее: «Не знаю, кто следит за нашей безопасностью, но впечатление получается - покинуты всеми».

15 июля пароходы с русскими войсками встретили французские боевые корабли - два миноносца и одно «судно специальное против подводных лодок. (...) …допотопного вида, кото­рым место в музее, а не в современном флоте. Но, впрочем, все же лучше это - чем ничего».

С середины 16 июля количество французских кораблей увеличилось до 6-ти единиц. В Брест (Франция) первый транспорт «Венесуэла», с Дитерихсом на борту прибыл 16 июля, в 6 часов вечера; остальные – до 3 сентября (условия на кораблях, на которых перевозили русских солдат, являлись крайне тяжелыми). Как планировалось, бригаду перевезли в Марсель через Францию, восторженно встречавшей русских солдат, посадили на вспомогательные военные крейсера «Галлия» и «Гюшен» (5 ав­густа) и доставили в Салоники через несколько дней (шли в основном ночью).

В России, 26 апреля 1916 г. представители французского правительства Р. Вивиани и А. Тома, с одной стороны, и генерал М.В. Алексеев, с другой, подписали соглашение, по которому Россия обязывалась послать во Францию и Македонию - помимо первых двух бригад - еще пять общим количеством в 50.000 человек с подкреплениями в 10.000 человек. «Французское правительство соглашалось принять на себя погрузку и расходы по перевозке, вооружению и содержанию этих во­инских частей. Оно пошлет предметы вооружения (ружья и пулеметы) в Россию [за 2 месяца до отъезда войск], а равно и боевые запасы в достаточном количестве, чтобы войска могли упражняться в военных приемах». Жизнь внесла коррективы в соглашение - из-за опасности нападения германских под­водных лодок на французские пароходы, следующие в Россию, отправку оружия заблаговременно отменили.

В соответствии с принятыми договоренностями в начале июля 1916 г. русское командование приступило к комплектованию 3-й Особой бри­гады во главе с генерал-майором В.В. Марушевским, предназначен­ной для французского фронта.

В штаты бригады, как в штаты остальных бригад, входили прикомандированные французские офицеры. Применительно к ним, с разрешения командующего IV французской армией, был издан приказ № 36 (от 23 сентября 1916 г.) по 3-й Особой бригаде, по которому офицеры французской службы должны были «...носить на левом рукаве трехцветную (белую, синюю, красную) повязку, в полках с арабскими цифрами 5 и 6, в маршевом батальоне с цифрой III и в Штабе бригады с цифрою III и тонким золотым галуном по краям повязки». Носили ли подобные повязки французские офицеры в других Особых бригадах – данные отсутствуют.

Формировалась 3-я Особая бригада частью путем выделения рот из действующих полков (три роты в каждом полку, всего - 6 рот), большей частью из запасных батальонов (остальные 9 рот). Формирование бригады совпало по времени с Брусиловским наступлением в Галиции (Юго-Западный фронт) летом 1916 г., где русские войска понесли большие потери, что сказалось на качестве и темпах комплектования. Посадка на пароходы в Архангельске началась 18 августа 1916 г.; в Нант (Франция) 3-я Особая бригада прибыла месяц спустя, 18 сентября.

Вслед за 3-ей Особой бригадой русское командование сформировало и 4-ю (180 офицеров, 9.368 нижних чинов) во главе с генерал-майором Леонтьевым; бригаду отправили в Македонию. 4-я Особая бригада была укомплектована по смешанной системе, как и 3-я. В состав рот, формировавшихся из запасных батальонов, входили ратники ополчения 1-го разряда, имевшие поверхностное военное образование.

На пароходе «Мартизан» 4-я Особая бригада отправилась морем из Архангельска в середине сентября, в Салоники прибыла на пароходе «Лютеция» 10-20 октября 1916 г.

4-я Особая пехотная бригада явилась последней. Прежде всего сказались большие потери на русском фронте и необходимость их восполнения внутри России. Во-вторых, сказалась и небезопасность плавания из-за действия германских подводных лодок в Белом море. В-третьих, в августе 1916 г. в войну на стороне Антанты вступила Румыния. Боевые действия она вела неудачно, и в декабре был образован Румынский фронт, на который перевели русские части с Северо-Западного фронта, а вместо них отправили 5-ю, 6-ю и 7-ю Особые пехотные бригады, приготовленные к отправке во Францию. Остается добавить, что прекращение отправки русских войск было согласовано с французским правительством.

Итого, по данным французского Генштаба, в 1916 г. во Францию и Македонию было отправлено 745 офицеров и 43.547 нижних чинов.

Как для любой бригады, требовалось создать систему тыловых служб, занимавшихся вопросами лечения больных и раненых, проблемами обмундирования, снабжения войск питанием, боеприпасами и т.п. Некоторые проблемы решили следующим образом: «Все имущество (вооружение, обоз и проч.), а также животные (лошади, мулы) должны быть отпущены Французским Правительством безвозмездно.

Что же касается содержания бригады, то на средства Русского Правительства должно быть отнесено только содержание русских чинов бригады (жалование и довольствие).

Чины же французской армии должны содержаться на средства своего Правительства, которое принимает на себя также и расходы по содержанию животных и разного рода имущества, которое привезено войсками из России.

Расходы по содержанию и лечению во французских госпиталях больных и раненых, должны быть приняты на счет Французского Правительства».

Несмотря на недостатки в посылке бригад, денежное содержание русских солдат и офицеров оказалось значительно лучшим, чем во французской армии. Так, русский капитан получал во Франции 1.577 франков (капитан французской службы - 689 фр.), соответственно подпоручик - 804 и 472 франков, рядовой - 50 и 7.50 франков.

Денег царское правительство явно не жалело. Так, В.А. Рыхлинский вспоминает, как его командир, П.П. Дьяконов («обладал этим даром – пить в невероятном количестве, как никто») выдал ему чек на предъявителя на 1 млн. франков золотом на представительские расходы! В Сингапуре казначей бригады выдал В.А. Рыхлинскому для «покупки верховой лошади» (!) 1,5 тыс. франков золотом.

Вопрос с обмундированием русских войск оказался довольно сложным. За все время пребывания во Франции и Македонии войска никогда не будут иметь однообразную форму. Так, 3 октября 1916 г. по 1-й Особой бригаде выходит приказ № 173, в котором, в частности, говорилось, что «...некоторые нижние чины особенно охотно заменяют форменную одежду, установленную для французской армии. Появились синие рубашки вместо наших защитных и т.д.». Обмундирование русских военнослужащих останется на долгое время пестрой, подчас нововведения в деталях униформы мирно соседствуют со старыми, отмененными. Подобное положение дел сохранится до конца войны.

Перед отправкой во Францию 1-я Особая бригада получила превосходную форму - ее подгоняли почти для каждого солдата (однако по сохранившимся фотографиям это не скажешь); им предназначалось 2 комплекта - в одном они прибыли во Францию, а второй – «про запас». По прибытию во Францию и Македонию войска получали каски образца Адриана с двуглавым орлом. Когда каска не требовалась, русские военнослужащие носили фуражки французского (например, в 4-м Особом полку 2-й Особой бригады) и русского образцов.

С обмундированием для 2-й Особой бригады дело обстояло хуже. Генерал М.К. Дитерихс подвергает суровой критике службы, занимавшиеся обмундированием его бригады, о чем сообщает в «Общих выводах по формированию и отправки бригады на фронт союзных армий» (от 7 августа 1916 г.). Уже первый комплект военной одежды к прибытию в Брест принял «...недопустимый вид: материал, из которого сделаны штаны - страшно маркий, а стирке поддается плохо... Кроме того, цвет материала не одинаков; почти от белого до темно-коричневого, что вносит еще больше впечатления неряшливости, беспорядка и небрежности».

Не лучшим образом обстоял вопрос с обмундированием для 4-й Особой бригады: «Обмундировали меня [Д. Шаевского, автора этих строк] как огородное чучело: поношенный солдатский картуз, прикрывавший только затылок, гимнастерка до колен с рукавами на 4 вершка [около 18 см] длиннее рук, старые брюки и кирзовые сапоги - правый сапог 44-го размера, левый - 39-го».

Для ведения боевых действий двух комплектов явно было недостаточно, и между русским и французским интендантствами возникли некоторые разногласия - где и из чего шить летние, зимние комплекты. В результате появилось три вида военной одежды: военная униформа, сшитая в России, военная униформа, сшитая во Франции из французских тканей и сшитая во Франции из русских тканей.

Со стрелковым вооружением хлопот практически не было. Личный состав Особых бригад вооружили ружьями и пулеметами французского образца. Русские солдаты имели на вооружении в разное время практически все образцы французских винтовок того времени - от 8-мм 3-зарядного Лебель Ml 886/93 до 8-мм 5-зарядного Лебель М1916.

Сложным для решения оказался вопрос о лечении больных и раненых во французских госпиталях. Перед отправкой Особых бригад за границу русское командование не позаботилось об учреждении собственных стационарных госпиталей во Франции и Македонии; только к середине 1917 были приняты меры по организации лечебных учреждений с русскими врачами и русским медперсоналом. Особенно остро недостаток русских врачей ощущался в Салониках. Отношение к русским во французских госпиталях практически всегда являлось очень плохим - как во французских госпиталях во Франции, так и во французских госпиталях в Македонии.

Проблемами создания централизованного тылового аппарата русское командование себя не отягощало. Решение данной проблемы взял на себя по собственной инициативе военный агент во Франции полковник граф А.А. Игнатьев. Именно он руководил и решал все хозяйственные и организационные проблемы, связанные так или иначе с вопросами, входящими в компетенцию тылового аппарата. Фактически прообраз тылового управления был создан к началу 1917 г., но легитимное оформление оно получило только в начале июля 1917, т.е. когда активные боевые действия со стороны Особых бригад прекратились. Только 2 июля 1917 г. выходит долгожданный приказ № 11 по русским войскам во Франции, в §1 которого говорится:

«Для объединения деятельности тыловых органов формируется Тыловое Управление в составе отделений: Инспекторское, Интендантское, Санитарное»; начальником управления назначался полковник М.В. Карханин.

Русское командование не проработало вопрос и о почтовых связях русских солдат, оставшихся на чужбине, со своим домом (с марта 1917 г. почтовые отношения с Россией прерываются). Чтобы заменить солдатам в какой-то мере их семьи, во Франции возникает очень интересный институт «крестных матерей» (« les marraines »). Почти у каждого солдата имелась собственная «крестная мать» из числа сердобольных француженок, пытавшихся позаботиться о своем подопечном - они присылали на фронт разнообразные подарки, стараясь знаками внимания помочь русскому солдату, приехавшему защищать Францию из далекой России. Конечно, не обошлось здесь, как пишет Ю.Н. Данилов, и без женщин легкого поведения, но таких, по его утверждению, оказалось мало.

Этоне могло никак в полной мере заменить чувство тоски по родине у солдат, оказавшееся, разумеется, одной из причин будущих революционных выступлений.

Отправка русских войск за границу оказалась весьма поспешной, не продуманной и не проработанной до логического конца. О результатах подобных скорых действий хорошо передает генерал М.К. Дитерихс: «Спешка формирования бригады, приняв во внимание позднее прибытие большинства ее старших лиц, спешка отправления из России и дальнейшая спешная перевозка в Салоники вызывало то, что многие вопросы остаются не выясненными, многие положения не разрешенными и все первые дни жизни бригады проходят в решении многих серьезных обстоятельств на спех, кое-как, со многими серьезными упущениями».

Как здесь не вспомнить японцев, за отправку солдат потребовавших взамен у союзников политические уступки и льготы для собственной страны!

Стоит ли теперь удивляться, как французское правительство впоследствии жестко, даже жестоко обошлось с русскими военнослужащими? Единственный положительный результат, которого добились русские войска во Франции и Македонии - поднятие морального духа как среди французов, так и сербов. Впрочем, даже по этому пункту русские войска проиграют в 1917 г. в силу как объективных, так и субъективных причин.

УЧАСТИЕ В ПЕРВЫХ БОЯХ.

Как ни парадоксально, но во Франции русские воевали практически с первых дней начала войны. По призыву статьи «Россия и Свобода», опубликованной в газете с характерным названием «Воззвание» (за № 2), из эмигрантов (в частности, революционеров) начали формироваться отряды русских добровольцев. Из 9,0 тыс. добровольцев для фронта французские «военкоматы» отобрали 3,4 тыс. (из которых 600 политических эмигрантов), прибывших на передовую в конце августа. Из них сформировали специальную русскую добровольческую бригаду в составе Марокканской дивизии. Вскоре большинство бригады полегло в боях. Остальных командование разбросало по соединениям дивизии, часть завербовалась в канадскую армию, Иностранный легион.

20 апреля 1916 г. в Марсель прибыла 1-я Особая бригада. Встреча русских войск французами оказалась самой душевной и доброжелательной. «Все балконы и окна домов украшены гирляндами разноцветных флажков союзных Франции стран, но больше гирлянд из русских и французских флажков... (...) ...на балконах и окнах висят роскошные ковры. На тротуарах сплошь народ. Люди рванулись бы к русским солдатам, но их сдерживают канаты». Главнокомандующий французскими армиями генерал Ж.Ж.С. Жоффр ради подобного случая отдал специальный приказ, в котором говорилось: «Наша верная союзница “Россия” [так в тексте], армии которой так доблестно сражались против Германии, Австрии, и Турции, захотела дать Франции новый залог своей дружбы, еще большее блестящее доказательство своей преданности общему долгу». Прибытие русского военного контингента очень благотворно повлияло на моральное состояние французов.

В Марселе войска прошли церемониальным маршем под восторженные крики французов. При проведении парада чуть было не произошел конфуз – все офицеры пропали кто куда, и их невозможно было разыскать. Выручила, как всегда, русская смекалка – разные роты поручили возглавлять одним и тем же офицерам. Прапорщику В.А. Рыхлинскому (адъютанту командира 2-го Особого полка П.П. Дьяконова) пришлось «обежать бегом дома, чтобы стать во главе, кажется, 3-й роты, командир которой был в числе “пропавших без вести“». Потом В.А. Рыхлинский заменял командира 7-й, 8-й роты и т.д. Когда он проходил в третий раз, услышал разговоры среди зевак: «Как все русские офицеры похожи друг на друга!».

Вместе с войсками во Францию прибыл медведь по кличке «Мишка», купленный офицерами 1-й роты 1-го Особого полка в Екатеринбурге и прошедший всю войну; его дни закончились в парижском Зоологическом саду. Медведь стал неким символом Особых бригад и всегда вызывал неподдельное восхищение и колоссальный восторг у французов. Мишка ужасно любил зеленую форму русских солдат и не выносил синюю форму французов. Во время газовых атак медведь отравился хлором, лечился; врачи-ветеринары назначили ему специальный рацион. Во время куртинских событий Мишка находился в лагере и пострадал от злых солдат – ему специально обварили шерсть кипятком…

После высадки 1-ю Особую бригаду отправили из Марселя в Шампань, в лагерь Майи (подразделения прибывали в Майи в период с 22 апреля до начала мая). По прибытии в лагерь все подразделения бригады полностью получили предусмотренное штатом число офицеров и нижних чинов французской службы, материальную часть. Были решены и некоторые организационные вопросы.

28 апреля по IV французской армии генерала Гуро выходит приказ о зачислении 1-й Особой бригады в состав армии, точнее, в XVII-й корпус генерала Дюма. Дополнительно были сформированы пулеметные роты (в каждой 3 офицера и 143 нижних чина), разведывательные команды - по одной на полк, 60 человек каждая (в русских полках на Восточном фронте не было предусмотрено по штату). В результате в бригаду входили два полка по 3 батальона, подразделявшихся по 4 роты; каждый полк имел три пулеметные роты (12 на батальон), отряд связи и военно-хозяйственную службу (каждая рота имела собственную полевую кухню).

По прибытию во Францию, русские войска, казалось, должны были сразу углубиться в курс боевой подготовки к предстоящим сражениям. Однако, прежде всего стали преследоваться интересы показа внешнего лоска и показухи.За один месяц1-я Особая бригада участвовала в 18 парадах, на которых присутствовали либо представитель Верховного Командования при французских армиях генерал Я.Г. Жилинский (на данной должности с 3 сентября 1314 г.), либо генерал Гуро, либо президент Франции Р. Пуанкаре.

Один батальон из 1-го Особого полка полковника М.Д. Нечволодова прошел даже церемониальным маршем в Париже; там же подразделение русских войск примет участие в торжествах по поводу праздника 14 июля, ежегодно отмечавшегося французами. Являлись ли парады необходимостью для бригады, прибывшей во Францию сражаться вместе с французами и англичанами против общего врага?

Определенное время все-таки уделялось и на боевую подготовку. Об этом свидетельствуют приказы по 1-ой Особой бригаде № 29 от 21 апреля, № 35 от 26 апреля и др. Многих солдат направили учиться на краткосрочные курсы по овладению новыми военными специальностями, своеобразный центр которых находился в Шалоне, где солдаты обучались на пулеметчиков, снайперов, телефонистов, сигнальщиков, саперов и т.п. Одновременно солдаты и офицеры изучали особенности французского фронта и методы ведения боев, участвовали в практических занятиях на полигоне, на учебных стрельбах.

На французском фронте 1-я, затем и 3-я Особые бригады не являлись отдельной самостоятельной частью из-за малочисленности и недостаточной технической укомплектованности. Они входили в состав французской армии, и подчинялись в оперативном отношении командующему фронтом, в юридическом - представителю Верховного Главнокомандующего во Франции: «...где бы ни находились русские войска, они подчиняются русским военным законам». Таким образом, русские войска имели как бы двойное подчинение.

К боевой службе на французском фронте русские солдаты приступили в ночь на 17 июня 1916 г., когда подразделения 1-й Особой бригады заняли один из участков IV французской армии, входившей в группу войск под командованием командира II кавалерийского корпуса генерала де Митри. Сектор, занимаемый русскими войсками, находился к востоку от города Реймса, примыкая своим правым флангом к реке Сюипп, близ села Оберив.

Во французских окопах и траншеях русских солдат ждали «сюрпризы» - они не переставали удивиться тому, какими прочными и солидными бывают фортификационные сооружения: глубокие землянки (в 50 ступенек), прочные деревянные перекрытия. В офицерских землянках находились даже ванны и кое-где бильярдные столы.

В тылу позиций находился военный лагерь Мурмелон Ле Гран, в котором русские солдаты будут располагаться на отдых, когда их сменят французские подразделения.

Сектор, оборонявшийся нашими войсками, находился постоянно под обстрелом и являлся отнюдь не легким. Расстояние, разделяющее наши передовые линии от немецких, составляло всего 70-80 м, поэтому постоянно приходилось быть начеку. Все четыре месяца, которые русские войска провели на передовой, прошли для них в постоянных перестрелках с врагом.

Боевое крещение 1-я Особая бригада получила 18 июня - подверглась артиллерийскому обстрелу противника и отбила немецкую атаку. Первые убитые появились у бригады 14 июля. Двое солдат 1-го Особого полка были заколоты в неравном штыковом бою, и теперь немцы точно знали, что против них находятся русские войска, поскольку противник захватил с собой в качестве трофеев каски с двуглавыми орлами.

1-й Особой бригаде удалось принять участие в известной наступательной акции франко-английских войск против Германии - сражении на реке Сомма (июль-ноябрь 1916 г.). Для русских солдат самый ожесточенный бой произошел 5 сентября, когда в течение 12 часов пришлось отбить пять сильнейших атак противника. 1-й и 2-й батальоны 2-го Особого полка (которому достался самый тяжелый участок в бригаде) неоднократно вступали в рукопашные схватки с немцами. Потери только в этот день составили 35% всего личного состава 1-й Особой бригады. Самые мощные атаки противника приняла на себя 9-я рота 2-го Особого полка, недосчитавшаяся 2/3 бойцов.

Русские войска продемонстрировали умение воевать не только в открытом бою, но и в боевых разведывательных рейдах, называвшимися французами « coup de main ». Так, младший унтер-офицер Г. Котов и ефрейтор А. Калмыков с группой товарищей совершили боевую вылазку к немцам, в результате которой захватили двух пленных, две винтовки с боеприпасами и два ящика ручных гранат. Все участники вылазки были удостоены Георгиевских крестов, А. Калмыкову присвоено звание младшего унтер-офицера, а его трем боевым товарищам - звание ефрейтора. Этот славный эпизод имел счастливое продолжение: героев принял генерал Н.А. Лохвицкий и вышестоящее французское начальство.

Не осталась незамеченной акция 16 июля, когда была отбита вылазка противника, стоившая ему до 100 человек убитыми и ранеными и 10 человек пленными. С нашей стороны тоже имелись немалые потери -13 убитых (плюс один солдат французской службы) и 36 раненых, из них 2 офицера. Командир XVII корпуса генерал Ж. Дюма с большой похвалой отозвался об общем управлении контратаки и о мужественном поведении чинов 1-й Особой бригады, а генерал де Базелер сказал: «...русские остаются по-прежнему мастерами штыкового боя».

29 сентября 1916 г. выходит приказ № 646 поIV армии, отмечающий заслуги 3-го батальона 2-го Особого полка: «18 сентября 1916 под командованием своего командира подполковника Верстаковского, будучи яростно атакован 6-ю ротами германцев, которые наступали под прикрытием сильной артиллерии, встал, как один из окопов, бросился в штыки и своим неудержимым порывом, отбросил неприятеля до его линии, нанеся при том ему сильные потери». По этому приказу 3-му батальону 2-го полка от генерала Гуро был пожалован Военный крест с пальмой. В приказе по 1-й Особой бригаде № 174 от 4 октября 1916 г. приведена телеграмма от генерала Ж. Дюма: «Шлю самые сердечные поздравления храбрым войскам иих храбрым начальникам».

О доблести обоих полков 1-й Особой бригады нам наглядно говорит число награждений за первый период пребывания на французском фронте – в течение июня-сентября 1916 г. (даны самые приблизительные подсчеты).Из нижних чинов 1-го Особого полка были награждены: Георгиевскими крестами 4-й степени - 2 чел., Георгиевскими медалями «За храбрость» 4-й степени - 9 чел. (из которых один - из штаба бригады), французским Военным крестом - 3 чел. Но больше всего наград получили солдаты 2-го Особого полка: Георгиевскими крестами 3-й степени - 2 чел. 4-й степени - 38 чел. Георгиевской медалью «За храбрость» 4-й степени - 82 чел, Военным крестом - 66 чел.

Награды получили и офицеры 1-й Особой бригады - орден св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» - 6 чел, орден св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом - 4 чел., Военным крестом - 4 чел (один из награжденных, генерал Н.А. Лохвицкий получил крест с пальмовой ветвью). Кроме того, президент Франции указом от 22 октября 1916 г. наградил кавалерским крестом ордена Почетного Легиона 2 офицеров русской службы (подполковника Иванова и поручика Тихомирова) и одного офицера французской службы.

Боевую службу 1-я Особая бригада исправно несла до 16 октября, когда ее на позициях у села Оберив сменила 3-я Особая бригада, также доблестно исполнявшей долг перед союзниками и не давшей повода усомниться в собственной храбрости и стойкости.

В течение 1916 г., по данным военного атташе во Франции полковника А.А. Игнатьева, потери 1-й Особой бригады составили 2 офицера и 103 солдата убитыми и умершими от ран, 2 офицера и 130 солдат ранено. В 3-й Особой бригаде соответственно 1 офицер и 67 солдат, 3 офицера и 404 солдата.

Ничуть не умаляя героизма русских солдат на французском фронте, хотелось бы указать и на следующие неприятные моменты. Случались на фронте и такие неприятные вещи, как взятие в плен наших солдат немцами: во время «...одной частной атаки немцев на наши позиции к югу от высоты Менил были взяты в плен немцами 21 человек в убежище...».

В 1-й Особой бригаде существовали телесные наказания для нижних чинов еще со времени их отправки из России. Несмотря на то, что генерал Н. Лохвицкий заявил в приказе № 205 от 1 ноября 1916 г.: «Как русская, так и французская армии никогда не знали немецкой палочной дисциплины...».

Отношения между нижними чинами и офицерами не являлись чрезвычайно дружелюбными, иногда случались серьезные инциденты. По недоразумению пьяных офицеров, 4-я рота 2-го Особого полка некоторое время вела перестрелку со 2-й ротой того же полка (когда полк находился на боевых позициях у села Оберив), в результате чего у 4-й роты оказалось 27 человек убитыми и 36 раненых.

Еще во время переезда 1-й Особой бригады, незадолго до прибытия в Марсель, самодурство командира 2-го Особого полка П.П. Дьяконова довело его до удара со стороны одного солдата, некоего Петрыкина, который по прибытии в Марсель сбежал. Пытаясь его разыскать, начальник 1-го батальона 2-го Особого полка подполковник М.М. Иванов судил и впоследствии расстрелял 8 человек.

Офицеры тоже не оставались «в долгу». В приказе по 1-й Особой бригаде № 205 от 1 ноября 1916 г. можно найти следующие строки: «Состоящий во 2-м ОСОБОМ пехотном полку Подпоручик Конюс позволил себе нанести удар нескольким солдатам.

Приказываю арестовать Подпоручика Конюс на 20 суток, надеюсь, что подобный случай больше не повторится...».

Даже с момента отправки 1-й Особой бригады из России у солдат с офицерами стали возникать трения, которые в течение времени не только уменьшались, но и увеличивались; остановить их не представлялось возможным. Какое отношение у солдат могло сложиться о своем командире, генерале Н. Лохвицком, когда он лично поощрял порки солдат.

Прапорщик В.А. Рыхлинский вспоминал, когда он, 21-летний офицер, называл 35-40-летних рядовых и унтер-офицеров на «вы», его начальник, временно командовавший 2-м Особым полком капитан М.И. Иванов (впоследствии подполковник и командир 1-го батальона этого же полка) высказывал В.А. Рыхлинскому собственное неудовольствие, на людях демонстрировавший доброту к подчиненным. Отметим, что в бою М.И. Иванов не прятался за спины солдат.

Не имея боевой спайки, в глубине рот, батальонов, полков 1-й Особой бригады, как и в 3-й, зарождалось семя недовольства против офицерства, многие представители которого позволяли себе грубо обращаться с солдатами. Отсутствие боевых кадровых офицеров, большая часть которых была выбита в первые месяцы войны на русском фронте, давало о себе знать.

Несомненно, среди офицеров находились люди порядочные, отважные и смелые. Ярчайшим примером подобного офицера может служить подполковник Г.С. Готуа, командир 2-го батальона 2-го Особого полка, которого солдаты вспоминали с уважением.

После вышеперечисленных фактов вовсе не удивительно, что именно 1-я Особая бригада стала ядром неповиновения высшей власти и явилась рассадником недовольства в русских войсках на французском фронте в 1917 г.

Уже в 191б г., в конце года, один из атрибутов дисциплины - соблюдение формы одежды - в 1-й Особой бригаде стал нарушаться. Причем не обязательно среди нижних чинов, но и среди господ офицеров. Тревога по этому поводу звучит в приказе № 173 по 1-й Особой бригаде от 3 октября 1916г. В приказе № 224 по 1-й Особой бригаде от 23 ноября 1916 г. можно найти следующие строки: «Главнокомандующий французскими армиями обращает внимание на заметный упадок внешней дисциплины в войсках [в 1-й Особом бригаде], выражающееся в несоблюдение формы одежды, и некоторой распущенности». Спустя 4 месяца от приказа № 454 от 12 августа 1916 г, в декабре 1916 г. еще существовали погоны и петлицы разных цветов, пулеметчики не имели установленных нарукавных знаков для их отличий, нижние чины не имели индивидуальных знаков, введенных с 15 ноября 1916 г. (приказ № 219).

Отмеченные случаи несоблюдения дисциплины имели место и в 3-й Особой бригаде. В приказе № 7 от 22 октября 1916 г. говорится: «Люди начинают распускаться. Кивают головой отвечая на приветствие, ходят расстегнувшись, поднимают воротник, а когда идет дождь имеют несчастный, непотребный вид».

Кроме несоблюдения формы одежды в русских войсках имелись факты «национальной слабости»: неумение ограничить себя в употреблении спиртных напитков – спиртные напитки распивали целыми группами. Случались единичные случаи кражи, когда русские солдаты воровали у французских.

Уже в 1916 г, происходит знакомство солдат с революционной эмиграцией, живущей во Франции, которая через небольшие группки военнослужащих русской армии начинает проникать в Особые бригады и изнутри способствовать разложению подразделений.

В результате, революционный дух, который охватит войска воюющих сторон в 1917 г., имел корни и в 1916 г. И одной из причин возникновения подобного настроения не могла не служить поспешность формирования Особых бригад и отправка столь молодого подразделения и без боевого опыта на далекий фронт.

Салоникский фронт был открыт в конце 1915 г. Сербы, англичане, французы, итальянцы и две русские бригады образовали на Балканах т.н. Восточную армию под общим руководством генерала М. Саррайля (с 16 января 1916 г.), которой надлежало остановить продвижение противника и по возможности облегчить положение на франко-германском фронте.

Отметим, что между М. Саррайлем и командующим британскими войсками генералом Магоном (и их преемниками) возникают противоречия. Ни один из них не желал подчиняться другому. Подобного рода антагонизмы были сплошь и рядом в войсках Антанты от первого дня войны до последнего. Генералы каждой страны в первую очередь исповедовали собственные узко-национальные интересы. Не оказался исключением и Балканский театр. С политической точки зрения дела здесь обстояли хуже, чем где-либо, поскольку на Балканах присутствовали войска пяти держав - Франции, Британии, России, Сербии, Италии; самые большие противоречия являлись между Францией и Британией.

В результате, военно-политическая обстановка на Балканском театре военных действий, в которой надлежало сражаться русским войскам, не располагала к формированию дружественных взаимоотношений среди союзников.

В первой половине августа 1916 г. в Салоники прибыла 2-я Особая пехотная бригада с генералом М.К. Дитерихсом, с первых дней пребывания столкнувшаяся с разнообразными трудностями, например, отсутствие некоторого имущества, инструментов (и имея в тылу до 180 больных). Лучше всего сказано в «Общих выводах по формированию и отправки бригады на фронт союзных армий»: «...почти ничего не было подготовлено заранее, для снабжения бригады всем необходимым. Правда, что каждое наше заявление принимается с большой предупредительностью и сейчас же почти исполняется, но тем не менее, по-видимому. Штаб Armee d ' Orient [Восточной армии] не получил нужных всеобъемлющих указаний по нашему снабжению и обеспечению из Парижа, а потому приходится постоянно напоминать то о том, то о другом».

Генерал также сожалел о том, что его 2-я Особая бригада не была укомплектована с технической точки зрения. «При вверенной мне бригаде... считаю необходимым ходатайствовать о сформировании горных трех батальон наго артиллерийского и паркового дивизионов и одной саперной роты. Только тогда бригада будет иметь самостоятельное боевое значение и, главное, значительную политическую силу при разрешении в будущем тех или других дипломатических вопросов на Балканах».

Как и на французском фронте, 2-я Особая бригада вошла в группу войск вместе с 57-й, 156-й французскими дивизиями (под общим командованием генерала Кордоннье), которым надлежало находиться в первых эшелонах атак.

С прибытием 2-й Особой бригады в Салоники сербское командование сразу попросило верховное союзное командование о включении русских войск в состав сербских армий, т.к. они пользовались большим уважением и популярностью среди сербов. С подобными просьбами выступали командующий I -й сербской армией воевода Мишич, командующий III -ей сербской армией Васич. На подобные предложения генерал М.К. Дитерихс ответствовал о «...неудобстве включать войска великой державы в состав малого государства».

По замыслу Главнокомандующего Восточной армии в первую очередь требовалось овладеть крупным сербским городом Битоль (Монастырь). Взятию города придавалось большое военно-политическое значение. Во-первых, это был сербский город, и его взятие должно было символизировать освобождение Сербии от врага. Во-вторых, с освобождением Битоля должно было начаться наступление всего союзного экспедиционного корпуса на всем протяжении линии Балканского театра. В-третьих, успешная операция могла способствовать вхождению Румынии в Антанту.

В августе-сентябре 1916 г. началась Битольская операция. На острие передовых союзных дивизий находились русские и сербские подразделения; французы и англичане - на менее опасных участках.

Воевать приходилось в неимоверно тяжелых условиях: боевая деятельность 2-й Особой бригады «...состояла в ряде утомительных горных переходов, при чуть ли не тропической жаре, многочисленных боевых столкновениях и стоянках в окопах и на склонах гор, занятых противником...». Большие проблемы возникли у бригады с лечением раненых и больных солдат. Французы, которые по договоренности должны были обеспечить санитарное обеспечение, подчас совершенно игнорировали заботы о наших раненых. Вместе с тем не только французы подобным образом относились к нашим солдатам. Когда полковые врачи написали рапорт нашему бригадному врачу о необходимости устройства в тылу русского «неподвижного госпиталя», последний заявил, «...что мы здесь прежде всего должны заботиться о том, чтобы не ссориться с французами и что все нападки на французские госпитали несправедливы».

Наиболее четко, как всегда, выразил все недостатки бригады генерал М.К. Дитерихс (за проведение Битольской операции получит высокие сербские награды): во-первых, не хватает артиллерии, технических, перевязочных средств; во-вторых, отсутствие связей с союзной артиллерией и войсками; в-третьих, отсутствие инженерных средств при бригаде. С начальником 2-й Особой бригады соглашался и генерал М. Саррайль: «...русские не имели ни артиллерии, ни тыловых служб... их административные службы сильно зависели от наших [французских]…». Не лучшим образом дела обстояли и с продовольствием.

Кроме вышеперечисленных проблем можно прибавить еще одну - недоверие к боевым качествам русских союзников, в частности, к французам: «...последние всегда следовали уступами за нашими флангами», несмотря на то, что наступать на противника должны были все вместе. Иногда происходили очень неприятные случаи: из-за вялых и нерешительных действий французских войск в середине октября в районе Велушино-Кенали 4-й Особый полк попал в окружение, сумевший все-таки прорваться к своим, взяв инициативу в собственные руки. Более того, местная официальная пресса ничего не говорила об успехах русских войск, приписывая все удачи на счет исключительно французов и итальянцев.

Несмотря на указанные проблемы на Салоникском фронте, 2-я Особая бригада зарекомендовала себя с лучшей стороны. Невзирая на преграды на своем пути, она с честью выполняла долг. 18 сентября 3-й батальон 3-го Особого полка овладевает высотой Бигла, 24 сентября части того же полка ведут упорные бои в районе Арменско. Наши потери составили 10 офицеров и 576 нижних чинов убитыми и ранеными. Всего с начала Битольской операции 2-я Особая бригада потеряла до 15 октября 1916 г.: офицеров - 5 убитых и 18 раненых, нижних чинов - 173 убитых и 1.099 ранеными, 128 человек пропали без вести. К 7 ноября во 2-й Особой бригаде под ружьем оставалось –1.423 человек в3-м Особом полку и в 4-м 1.396 (по штатам в полку должно быть 3.000-3.500 человек). Общие потери союзников составили более 40,0 тыс. чел (из них 28,0 тыс. сербов).

Первые активные боевые действия 2-й Особой бригады закончились с прекращением Битольской операции, в результате которой город был взят, что и произошло 19 ноября 1916 г. В 10 часов 10 минут генерал Леблуа получил донесение от начштаба 2-й Особой бригады полковника Шишкина: «В 9.30 1-й батальон 3-го русского полка вошел в Монастырь. Преследование продолжается». Прибывший в город королевич Александр Сербский «...выразил большую радость, что Монастырь был занят первым русскими войсками». Генерал М. Саррайль сразу издал приказ, в котором отмечает мужество всех союзных частей, участвовавших в освобождении Битоля и, в частности, пишет: «Русские, в греческих горах, как на сербской равнине ваша легендарная храбрость никогда не изменяла вам». 19 октября 1916 г. по Восточной армии выходит приказ № 10:

«3-й пехотный полк 2-й особой русской бригады.

Между 9 и 26 сентября 1916 г. действуя на высотах достигавших 2.000 м выполнил блестящую операцию против болгарских войск. Последовательно выбив их с Синжакского, Сешрецкого и Нерецко-Планинского хребтов, сокрушительным ударом, не смотря на чувствительные потери, овладел сильно укрепленной горной позицией к северу от Арменско, решительно содействуя взятию г. Флорина»; 3-му Особому полку был пожалован Военный крест с пальмой на знамя полка.

На окраинах города Битоля на местном кладбище стоит монументальный памятник, построенный в честь павших за сербский город французов; есть простенький, заросший бурьяном участок с захоронениями павших сербских воинов, но нет ни одного сколько-нибудь простого памятника, стелы в честь русских военнослужащих...

Вопреки ожиданиям русских солдат и офицеров, надеявшихся на долгожданный отдых, их оставили в строю: они сменили на боевых позициях Вардарскую и Моравскую сербские дивизии (с 24 ноября 2-ю Особую бригаду включили в состав I -ой сербской армии – М.К. Дитерихсу пришлось подчиниться приказу и попасть под командование генералов «малого государства»).

После активных боевых действий на Салоникском фронте наступило временное затишье, в течение которого противоборствовавшие стороны занимались перегруппировкой войск и вынашиванием новых планов по изменению линии фронта каждый в собственную пользу.

В октябре 1916 г. на Салоникский фронт прибывает4-я Особая бригада. Она сталкивается с аналогичными трудностями, что и 2-я Особая бригада: отсутствие транспортных средств, вьючных животных, пулеметов, плохая работа французских тыловых служб (например, вовремя не привозились шинели). В частности, командир 4-й Особой бригады генерал Леонтьев пишет в штаб III -ей сербской армии(в состав которой входила бригада) в конце ноября: «В полковом обозе и на людях имеется лишь 3-дневный запас продовольствия, т.к. пополнить его перед выступлением до положенного не оказалось возможным... Нет походных кухонь... Что касается фуража, то запасов его в бригаде не имеется...».

После небольшого отдыха 4-я Особая бригада выступила на фронт 7 декабря 1916 г. Русским войскам достались малооборудованные позиции, которые приходилось постоянно совершенствовать. К тому же работать приходилось в твердом скалистом грунте, часто под огнем противника.

За декабрь потери 4-й Особой бригады составили 3 офицера и 520 солдат убитыми и ранеными. Потери наши войска несли не только от действий противника: к 1 января 1917 г. свыше 50% личного состава бригады (963 офицера и 5.290 нижних чинов) были больны; в конце 1916 г. в русских войсках, как и в войсках Восточной армии, свирепствовала малярия.

Подвиги и героизм, присущий русским Особым бригадам, также как и во Франции, являлся одной стороной монеты. Другая сторона заключалось во взаимоотношениях офицеров и солдат. Общая обстановка во 2-й и 4-й Особых бригадах не являлась спокойной и радужной. Генерал М.К. Дитерихс, едва прибыв в Салоники, подвергает суровой критике офицерский состав («Приглядываюсь к офицерам. Мало культурности во всем»).

Прямым подтверждением этому явился серьезный инцидент, произошедший 15 августа 1916 г. в военном лагере Ларме в Марселе: солдаты убили своего офицера, подполковника Маврикия Краузе, начальника 89-го Беломорского пехотного полка, назначенного Главным Управлением Генерального Штаба (ГУГШ) командиром роты маршевого батальона 2-й Особой бригады (в пути из Архангельска во Францию он был временно исполняющим обязанности командира 3-го батальона 4-го Особого полка той же бригады).

Причины убийства крылись прежде всего в жестоком обращении с солдатами: во время следования на пароходах в Брест М. Краузе подвергал солдат за малейшие нарушения серьезным наказаниям; не последнюю роль сыграла и его немецкая фамилия. «Есть основание предполагать, что дело не обошлось без участия эмигрантов анархического направления, коими в это же время изобиловал юг Франции. Вино, от которого за время войны отвыкли наши солдаты [с 1914 г. в России действовал «сухой закон»] и которое во Франции продавалось свободно, сыграло немалую роль в этом событии».

В результате расследования к военно-полевому суду было привлечено 4 офицера и 26 солдат и унтер-офицеров,из которых 8 человек (все - нижние чины) были расстреляны, 18 других нижних чинов и все офицеры освобождены и отправлены в Россию. Из донесения в Петроград от графа А.А. Игнатьева отметим интересный факт: «Офицеры, опасаясь продолжения беспорядков, не выказали должного негодования и стремления помочь начавшемуся дознания [так в тексте]».

Офицеры - по крайней мере, во 2-й Особой бригаде - отличались еще и сребролюбием, не упускали случая тратить солдатские деньги в личных целях. Имелись факты нарушения формы одежды: «Начать с одежды - произвол, особенная любовь увлекаться иностранными покроями и штиблетами...».

Как и в русских войсках во Франции, в течение 1916 г. и особенно в конце года имели место факты нарушения дисциплины. Генерал М.К. Дитерихс пишет 12 декабря 1916 г.: «...до меня доходят официальные сведения о не которых поступках г.г. офицеров в Салониках, недопустимых ни с точки зрения образца дисциплины, ни с точки зрения русских воинов. (...) В ресторанах напиваются пьяными до потери человеческого облика, до оскорбления мундира чести, которые они имеют право носить». Увы, подобные случаи являлись нередкими.

Главный результат участия в первых боях четырех Особых пехотных бригад оказался более чем очевидным - русские войска использовались союзниками как пушечное мясо, к ним относились в армии как к людям второго сорта. Русские войска прошли путь от торжественного приема местным населением до пренебрежительного отношения со стороны верховного союзного командования. Заслужили ли простые русские солдаты подобного обращения, столь доблестно сражаясь бок о бок с союзниками против общего врага?

1917 - ГОД РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПОТРЯСЕНИЙ.

К 1917 г. военно-стратегическая обстановка на фронтах изменилась мало, но уже становится все более очевидным превосходство Антанты над Центральными державами, хотя в течение 1916 г., несмотря на огромные потери в живой силе, обеим сторонам не удалось добиться коренного перелома в войне.

Внутриполитическая обстановка в странах-участницах войны в целом являлось далеко не благополучной. Около 2 с половиной лет непрерывно шла война с применением новых видов вооружений, на фронтах погибали тысячи и тысячи солдат; тыл страдал от войны по-своему - там падал жизненный уровень, особенно остро данная проблема чувствовалась в Австро-Венгрии и Германии.

На французском фронте линия позиций продолжала оставаться практически прежней. Сражения на реке Сомма, под Верденом, - все эти кровопролитные сражения никому не принесли успеха.

3-я Особая бригада занимала по-прежнему боевой участок возле села Оберив. 31 января 1917 г. она подверглась газовой атаке противника (31 января 1917 г.). С 16 час на позиции 6-го Особого полка и соседних французских частей пошли волны бесцветного газа, затем - облака хлора. Под прикрытием газа и артиллерии немцы пытались атаковать, но, получив отпор, отступили. Только в 22 часа войскам разрешили снять противогазы.

Особенно большие потери понес 6-й Особый полк - все умершие на месте 22 человека служили именно в этом полку, как и 285 чел из 306 человек, эвакуированных в тыл с разной степенью отравления. О трагических последствиях 31 января говорилось в приказе от 2 февраля по 1-й Особой бригаде, и обращалось внимание на меры по защите личного состава от газовых атак.

Отметим, что о подобных мерах говорилось еще, по крайней мере, с ноября 1916 г., в частности, был назначен особый офицер специально ответственный за проведение мероприятий по отражению газовых атак. Думается, что не все серьезно относились к противогазам - они недавно появляются в войсках и, может быть, русские солдаты просто недооценивали серьезность газовой атаки. Еще в декабре 1916 г. в 1-й и3-й Особых бригадах отмечались случаи отсутствия противогазов даже при торжественных смотрах, устроенных бригадным начальством.

Итого на всем участке фронта, подвергнутого немецкой газовой атаке было отравлено из 10.000 человек 1.980, т.е. около 20% французских и русских военнослужащих. Предпринятая ответная атака газовая французскими подразделениями на немецкие позиции в ночь на 17 февраля успехом не увенчалась: газовое облако частично вернулось обратно. Пострадало 13 русских и 120 французских военнослужащих (все 120 человек входили в состав газовой роты).

Первую боевую службу 3-я Особая бригада закончила, когда 12 марта 1917 г. ее сменила 185-я французская территориальная бригада (состоящая из 75-го и 78-го территориальных полков), а русские подразделения были выведены в тыл на берега реки Марны.

Тем временем 1-я Особая бригада была включена в состав VII корпуса генерала де Вазилера (3 марта 1917 г.), в который входили 14-я, 37-я и 41-я французские пехотные дивизии. Боевой участок - напротив деревень Курси и Луавр - бригада заняла 11-13 марта, сменив полки 152-й бригады 41-й дивизии.

По-прежнему русские войска испытывали недостаток в отсутствии инженерных войск, артиллерии. Из ситуации пытались выходить разными путями. Например, средствами 1-й Особой бригады была сформирована полурота саперов, но этого явно не хватало. Данную проблему пытались разрешить с помощью французов, но последние вместо требуемой саперной роты прислали несколько инструкторов. Отсутствие собственной артиллерии кое-как восполняли за счет французских орудий и созданием своего небольшого подразделения из 12 траншейных 58-мм орудий (батарея была на фронте с 17 марта).

Обстановка в русских войсках в начале 1917 г. оказалась тревожной. Февральские события только ухудшили ситуацию, в которой солдаты как во Франции, так и в Салониках хотели разобраться, но не могли ничего сделать. Офицеры и солдаты не знали, что происходит в России, они не получали прямых сведений с родины.

Так, новый представитель Верховного Командования генерал Ф.Ф. Палицын (вместо генерала Я.Г. Жилинского) просит Петроград ответить – произошло или нет отречение Николая II, но Петроград молчит. Поэтому об отречении Императора и его брата Великого князя Михаила Александровича Особые бригады узнали только из французских источников. Совсем неудивительно, что в подобных условиях солдаты пытались восполнить информационный пробел в своем сознании, черпая сведения частично из русских газет, издававшихся в Париже (где события в России толковались от самого умеренного толка до самого крайнего, тенденциозно, с большими искажениями в переводе с иностранных языков), частично от революционно настроенных эмигрантов, ненавидевших царизм. Сведения, получаемые солдатами, являлись в большинстве отрывочными и, скорее всего, порождали новые вопросы, чем разрешали старые.

Офицерство явно оказалось не готово к сложившимся событиям и не могло объяснить солдатской массе то, что так охотно и умело делали листовки и прокламации пробольшевистского толка. «Они [офицеры] сами растерялись не меньше солдат, причем эта растерянность была тем заметнее, чем старше был офицер по возрасту и служебному положению. (…)

Несколько дней [после получения известия об отречении царя] все [русские военнослужащие в Особых бригадах] находились буквально в состоянии какого-то умственного столбняка» «Умственный столбняк» - лучше не скажешь…

Узнав о Февральской революции, русские солдаты сразу потребовали свобод, объявленных в знаменитом приказе № 1 от 1 марта 1917 г. - «...приказ, имеющий такую широкую и печальную известность и давший первый и главный толчок к развалу армии». Генерал Ф.Ф. Палицын запрашивает Ставку о подтверждении приказа о создании армейских комитетов, но снова его запрос игнорируется. Для успокоения солдат (перед наступлением весной 1917 г. солдаты бригад даже голосовали «за» или «против» наступления) генералу Н.А. Лохвицкому пришлось своей властью объявить о создании временных комитетов.

Комитеты сыграли в дальнейшем негативную роль - они вторгались в сферы вопросов, не подлежавших их компетенции, и приобретали главенствующую роль в полках. Особенно подобное часто проявлялось в 1-м Особом полку, комитет которого станет зачинщиком беспорядков, которые выльются в трагические события сентября 1917 г.Отметим, что всесилие комитетов проявлялось и в русских войсках в России.

К апрелю новый французский главнокомандующий (вместо генерала Ж.Ж.С. Жоффра, с декабря 1916 г.) генерал Р. Нивель разработал план операций с целью решительного прорыва линии германских войск и для поднятия боевого духа союзных армий. Это сражение вошло в историю под названием «наступление Нивеля» или «бойня Нивеля» (9 апреля - 5 мая). О масштабности наступления говорят следующие цифры: на участке в 80 км было сосредоточено 9 французских и 3 британских армий (90 пехотных и 10 кавалерийских дивизий); у одних только французов было 1,4 млн. чел, 5.000 орудий, для которых было заготовлено 33 млн. снарядов, 200 танков.

Русским войскам в операции отводилась отнюдь не второстепенная роль. Им надлежало овладеть очень хорошо укрепленным Бримонским массивом.

Согласно разработанному плану, 16 апреля 1-й Особой бригадой была захвачена деревня Курси. В плен попали 635 чел, из них 11 офицеров. Потери русских войск составили 28 офицеров и 50% солдат. Однако бригада продолжала двигаться дальше, с трудом вгрызаясь в оборону противника, и 17-18 апреля была взята деревня Каррэ. В результате 1-я Особая бригада с честью выполнила поставленную задачу, и бригаду отвели на заслуженный отдых в тыл в ночь с 19 на 20 апреля, заменив ее 152-й французской дивизией. Впрочем, в отводе 1-й Особой бригады оказалась и другая причина. Потеряв почти половину личного состава, бригада резко потеряла и дисциплинированность, начались сильные волнения, и, желая не допустить эмоционального взрыва, французы решили вывести русских с передовой.

Французские военачальники воздали должную дань уважения к смелости и отваге русских войск. Приказ № 166 от 25 апреля 1917 г. по V армии генерала Мазеля гласит:

«1 -я особая русская пехотная бригада в составе 1-го и 2-го полков.

Отборная бригада, генерала Лохвицкого, блестяще овладела всеми объектами атаки. Доведя до конца свое усилие, несмотря на тяжелые потери, особенно в офицерском составе, отразила все попытки врага отобрать обратно потерянный им участок».

Приблизительно такой же приказ был отдан по VII корпусу под № 22522 от 24 апреля. Генерал Мазель за совершенное мужество и самопожертвование пожаловал 1-й Особой бригаде Военный крест с пальмами на знамена 1-го и 2-го Особых полков.

Принимала участие в наступлении Р. Нивеля и 3-я Особая бригада, которая ко времени наступления находилась в армейском резерве. Ее подразделения активно использовались в атаках. 1-й и 2-й батальоны 6-го Особого полка под общим командованием полковника Бромова ушли на подкрепление 40-й французской пехотной дивизии (из XXXII корпуса). По получении приказа из штаба V армии оставшиеся части 3-й Особой бригады (2-й батальон 6-го Особого полка с полковником Симоновым, 3-й батальон 5-го Особого полка с подполковником В.С. Нарбутом) прибыли на помощь 37-й пехотной дивизии генерала Гарнье-Дюплесси.

16 апреля 3-й батальон 5-го Особого полка захватил гору Мон Спен, выдвинулся вперед, но попал под убийственный перекрестный огонь противника, и отошел назад, чтобы не попасть в окружение, оставив гору в руках неприятеля. Таким образом, несмотря на храбрость русских солдат, они не смогли выполнить поставленные задачи без поддержки со стороны соседних французских частей. 20 апреля ослабленную бригаду вывели в тыл.

По достоинству французское командование оценило и заслуги 3-й Особой бригады. В приказе по V армии № 174 от 1 мая 1917 г. говорится: «3-я русская Особая бригада в составе 5-го и 6-го Особых пехотных полков, тщательно подготовленная своим командиром генералом Марушевским, показала блестящую выдержку в бою. Получив приказание овладеть укрепленным пунктом, вышла в атаку с большой доблестью, преодолев смертоносный огонь противника». По этому приказу генерал Мазель наградил 3-ю Особую бригаду Военным крестом с пальмой на знамена 5-го и 6-го Особых полков. Ранее, 29 апреля вышел приказ № 270210 по VII корпусу, в котором также превозносилось мужество 3-й Особой бригады.

Общие потери в 1-й и 3-й Особых бригадах составили около 5.000 человек. Подобную убыль в личном составе бригад после наступления Р. Нивеля практически невозможно было пополнить - подкрепления из России не приходили, а маршевые батальоны таяли с каждым днем. К 22 мая 1917 г. в 6-ти ротах маршевого батальона 1 -и Особой бригады было 338 человек, а в 7-ми ротах маршевого батальона 3-й Особой бригады - 166 человек. Боевой дух в русских войсках неуклонно снижался. Дисциплина, которая еще в 1916 г. не отличалась безукоризненностью, в 1917 г. продолжала ухудшаться. Так, в приказах по 3-й Особой бригаде все чаще стали звучать тревожные вести о пьянстве солдат, драках между собой, сопровождавшиеся иногда и убийствами, о грабеже частного имущества, крайним несоблюдением формы одежды: «...взвод был небрежно одет, каски были не протертые, грязные воротники небрежно пригнаны, шинели омерзительно грязные».

Недисциплинированность проявлялась во всем – солдаты даже оставляли боевые участки для посещения митингов в тылу. «Много солдат вверенной мне бригаде [речь идет о 1-йОсобой бригаде] покидают квартирный район, не имея на то право, без всяких письменных удостоверений, ходят в нетрезвом виде по деревням чужого квартирного района...

В Сезанне [название деревни] был случай попытки изнасиловать женщин. Там же вечером группа наших солдат... взломав дверь, ворвалась в дом».

«Тысячи русских солдат разгуливали толпами от одного погреба к другому, без конца уничтожали вино и коньяк и напивались до бесчувствия».

Моральное состояние войск, оторванных от родины, все чаще и чаще возникающие вопросы о смысле войны, нарастающие пацифистские настроения, - все это не могло не сказаться на боеспособности русских бригад.

Офицерский корпус, который должен был адекватно реагировать на происходившие в мире события, не стал достойным примером дисциплины и порядка. Очень редкие офицеры могли похвастаться порядком в подразделении, да и то хватало примеров, когда и в «примерных» ротах возникало неповиновение, превращающееся в анархию. «Появились офицеры, стремившиеся сделать “революционную карьеру” и искавшие “популярности” среди солдат, открыто выступая с речами на солдатских митингах, причем в этих речах неизменно обливались грязью старшие начальники, на которых без стеснения возводились всякие небылицы».

Часть офицеров, не зная, что делать, и не умея ничего делать в подобное необычное время, коротало время по местным ресторанам и также отдавала должную дань Бахусу. Генерал Занкевич (сменивший генерала Ф.Ф. Палицына) отозвался об офицерах: «Одна из главных причин печального состояния наших войск во Франции - офицерский состав частью неудовлетворительный, частью деморализованный».

Русский посол во Франции А.П. Извольский следующим образом охарактеризовал сложившуюся в русских частях обстановку весной 1917 г.:

«...естественное брожение умов между солдатами... и разногласие, особенно опасное при количественном и качественном недостатке офицерского состава, отсутствие прямых и подробных сведений о том, что происходит в России, внушающее солдатам подозрение, что начальство их обманывает, тяжелые условия наших раненых во французских госпиталях, вследствие неудовлетворительных и непривычных ...условий, и непонимание языка, контраст между только что введенной у нас новыми формами воинской дисциплины и соответствующими формами дисциплины во французских войсках и т.д.Все это... быстро развивает взаимное раздражение и даже озлобление между русскими и французами и может привести к опасным столкновениям».

Однако падение дисциплины и боевого духа происходило не только среди русских частей. Волна антивоенных настроений на фронте захлестнула как войска Антанты, так и войска Германии, не зная границ. Провалившееся наступление Р.Нивеля только обострило и до того сложное положение как в войсках, так и в тылу. Думается, что если до 1917 г. ситуация еще находилась под контролем, то после неудачной военной операции положение в войсках Антанты превратилось в критическое. Соответствующие антивоенные статьи в прессе, яркий пример революционных событий в России, агитация левых политических партий, - все это не могло не вызвать мятежи во французской и английской армиях. В войсках Антанты все больше проявляются такие чувства, как безысходность и отчаяние. Как следствие, число дезертиров неуклонно повышалось. В 1914 г. во французской армии насчитывалось 509 человек, в 1915 - 2.433 чел, в 1916 г. - 8.924 чел, а в 1917 г. их число выросло до 30, 0 тыс. человек.

Британская армия не отставала от французской. Если в Крымскую войну ни один солдат не был наказан за воинские преступления, во время мятежа в Индии только двое и еще двое во время англо-бурской войны, то только по официальным источникам еще в сентябре 1914 г. - 59 человек; их число неуклонно продолжало увеличиваться. Общее число казненных за воинские преступления за четыре года войны в английской армии достигло 304 человек.

Однако английская армия менее поддалась революционной пропаганде, чем французская. Жесткие меры британского правительства по наведению дисциплины в армии населением Великобритании были восприняты относительно спокойно, так как считалось, что только подобные меры и могут навести порядок; в этом не усматривалось ничего трагического.

Во французских войсках дисциплину более или менее восстановил Главнокомандующий французскими армиями А.Ф. Петен (сменил Р. Нивеля в мае 1917 г.) и председатель Совета министров Ж. Клемансо.

По другую линию фронта росли антивоенные настроения из-за длительности войны без ощутимых военных результатов, в частности, в тылу Германии. Еще 1 мая 1916 г. в Берлине на Потсдамской площади К. Либкнехт организовал митинг, одним из лозунгов которого являлся «Долой войну!». В апреле 1917 г., под влиянием Февральской революции, отмечались случаи создания Советов рабочих депутатов, как в России. В вооруженных силах росло беспокойство, особенно на флоте: 30 июля 1917 г. произошло антивоенное восстание немецких моряков в городе Вильгельмсгафене.

Таким образом, революционное брожение в русских Особых бригадах происходило на фоне общего антивоенного движения в войсках обеих воюющих сторон. Дестабилизирующую роль сыграла не только Февральская революция, но и неудачное наступление генерала Р. Нивеля, за что его отстранили от занимаемой должности.

Отвод двух русских бригад в тыл создал благоприятную почву для усиления среди солдат революционной и пацифистской пропаганды, и подобного рода деятельность имела успех. «Для боевых войск нахождение в тылу всегда становится бездельем, для войск же революционных, с расшатанной дисциплиной, не позволяющей производить правильных занятий, резерв - безделье сугубое. Безделье же развращает.

Имея в виду эту общеизвестную истину, приходится признать, что вполне законные опасения французского командования, не желавшего ставить русских в боевые линии, способствовало в конце концов полному развалу наших войск». Как следствие, падала дисциплина. Положение в русских войсках ухудшилось, так как на отдыхе, около города Лиможа в войска «...хлынули толпы агитаторов из Парижа. Здесь были и эмигранты разных политических направлений, и интернационалисты, и анархисты, и безработные провокаторы старого режима».

Большие потери русских войск в апрельском наступлении послужили последней каплей, переполнившей чашу терпения солдат. С этого времени начинается отсчет полного краха боеспособности русского военного контингента во Франции. Русские солдаты настойчиво требуют прекращения их участия в войне на французском фронте и немедленной отправки в Россию. Под подобными лозунгами проходит празднование 1 мая 1917 г., где, вероятно, впервые (по крайней мере, во Франции и Салониках) русские солдаты выходят с красными знаменами (полковые знамена в 1-й Особой дивизии были уже «аннулированы» по требованию комитетов и отправлены в канцелярию военного агента в Париже), с пением «Марсельезы» и «Интернационала». Русское командование оказалось бессильным что-либо предпринять для запрета демонстрации.

Если во французских и английских войсках дисциплину удалось восстановить, русскими никто не хочет заниматься, в том числе и Временное правительство. Французское командование не имело права на применение жестких мер - это грозило бы еще большими осложнениями. Внутренние конфликты в Особых бригадах являлись делом России, а не Франции. Но Временное правительство находилось далеко, да и похоже, что оно и не тяготилось проблемой с заграничными войсками.

В сложившихся сложных условиях весной 1917 г. начинает осуществляться реализация проекта реорганизации 2-х Особых бригад в 1-ю Особую пехотную дивизию. Проблема создания дивизии возникла еще в 1916 г., но, отправляя в спешном порядке русские войска во Францию и Македонию, русское командование об этом не думало. Кроме того, французское командование с июля 1916 г. настаивало на превращении 4-х Особых бригад в две дивизии, поскольку в Вооруженных Силах Франции существовали именно дивизии.

Теперь, в условиях упадка дисциплины, бригады решили объединить во Франции в 1-ю Особую дивизию.Одним словом, данное мероприятие оказалось весьма несвоевременно. К тому же между личным составом 1-й и 3-й Особыми бригадами существовала неприязнь из-за разного социального состава. Образование дивизии оказалось сложным еще и из-за нехватки требующегося по штатам дивизии офицеров и солдат.

Тем не менее, 1-я Особая пехотная дивизия была создана в середине мая 1917 г. Первым ее командиром стал генерал В.В. Марушевский, но он пробыл на занимаемой должности около недели. Из-за неуважительного отношения к нему солдат и офицеров(в дальнейшем В.В. Марушевский стал начальником Генштаба у Керенского – А.И. Верховского) был назначен начальником дивизии генерал Н. Лохвицкий (с 29 мая). В связи с перестановками в конце мая командиром 1-й Особой бригады становится полковник Котович, командиром 3-й Особой бригады - полковник В. Нарбут, командиром 1-го Особого полка - полковник А.Н. Сперанский, командиром 2-го Особого полка - полковник Г.С. Готуа, командиром 5-го Особого полка - подполковник С.П. Киселев.

С образованием 1-й Особой дивизии вопрос дисциплины по-прежнему волнует русское командование во Франции. Но вместо попыток разрешения внутренних проблем в Особых дивизиях, из Петрограда приходит приказ от военного министра А.И. Гучкова о продолжении войны: «только победа даст нам возможность бодро смотреть на грядущее...». А настоящее являлось очень тревожным. Мало того, что Особая дивизия потеряла боеспособность, так еще и отношение к русским со стороны французов изменилось в худшую сторону.

Для французских солдат левых взглядов русские являлись символом революции и пацифизма. Французы знали, что на русском фронте русские солдаты отказывались воевать, захватывали в собственные руки управление полками, - все это, конечно, не могло не импонировать французским солдатам, поддавшимся на антивоенную пропаганду. Но в сознании подавляющего большинства как французского населения, так и солдат, русские становятся символами сепаратистов, не желающих сражаться с врагом. Известия о братании русских и немцев на Восточном театре не могли способствовать оздоровлению обстановки. Доходило до того, что французы называли русских солдат «бошами» (презрительное название немцев во французском языке), во французской прессе все чаще появляются антирусские статьи.

Но могли ли французы относиться по-другому к русским солдатам, когда последние давали повод, чтобы вызывать к себе неприязнь? Когда с марта по русским войскам прошла волна создания комитетов, в госпиталях, (где они тоже были созданы) русские солдаты отказывались от работ, которые должны были выполнять наравне с французами (уборка помещений, кухонные наряды), заявляя, что теперь они подчиняются собственным организациям. При этом происходили нарушения дисциплины со стороны русские солдат - курили в палатах, самовольно покидали место лечения. «Случалось, что отношения ухудшались и по вине самих французов, неосторожно бросавших в среду наших солдат слова и фразы, сильно действовавшие на их своеобразное самолюбие. Вернее всего, что и сами эти отдельные французы не могли подозревать, что произносимые ими “мельком” слова могут иметь серьезное общее значение».

Первый серьезный факт неповиновения 1-й Особой дивизии произошел, думается, 14 мая, когда генерал Ф.Ф. Палицын приказал построиться солдатам без оружия для разъяснения текущих событий в России. 1-я Особая бригада не выполнила приказ, вышла с оружием и «...вела себя неровно, неспокойно, недисциплинированно, генерала Палицына прерывали, не дали иногда говорить, были слышны выкрики весьма резкого характера». 3-я Особая бригада, напротив, приказ выполнила.

Ситуация сложилась весьма непростая. В главной французской штаб-квартире «русский вопрос» старались вообще не замечать, надеясь на то, что все образуется «само по себе». Иллюзии развеял генерал Кастельно, лично посетивший 4 июня Особые бригады и убедившийся, что, во-первых, русские офицеры не имеют контроля над подчиненными; во-вторых, войска утратили дисциплину и, как результат, русских необходимо отправить в Россию. Этого мнения придерживался и генерал Занкевич: «Это [вывод войск в Россию] было бы наилучшим выходом из создавшегося положения».

Для дальнейшего разрешения проблемы с русским военным контингентом 1-ю Особую дивизию решили временно разместить в одном из внутренних военных лагерей во Франции – в Ля-Куртине (департамент Крё, провинция Лимузен). Именно в Ля-Куртине в июне-июле расположилась русская дивизия - 318 офицеров, 18.687 (или 16.187) солдат и 1.718 лошадей. Отныне она выводилась из состава группы войск действующей армии и входила в подчинение тылового управления командующего XII военным округом генерала Комби, назначившего военным комендантом лагеря подполковника французской службы Фарина. Для наблюдения за русскими войсками генерал разместил около лагеря 19-й пехотный и 21-й драгунский полки.

Однако спасти дивизию уже было невозможно. Препровождая русских солдат в тыл, французское командование обрекало их на бездеятельность и анархию, которая постепенно охватывала 1-ю Особую дивизию, и, прежде всего 1-й Особый полк; но иначе поступить французские генералы не могли. Необходимо учитывать и разный социальный состав Особых бригад – в 1-й подавляющее большинство составляли рабочие Самары и Москвы, вторая – крестьяне Урала.

Не все солдаты в 1-й Особой дивизии поддались антивоенным настроениям. В составе дивизии раздавались голоса отправить их поскорее на фронт, дабы спасти от бездеятельности и недисциплинированности. «Дальше такая жизнь невыносима». Желающих сражаться на фронте, чем сидеть в тылу, например, составляло большинство среди 1-й, 3-й, 4-й, 9-й, 10-й и 11-й рот 5-го Особого полка. Подобные настроения сохранились, по крайней мере, до сентября 1917 г. Некоторые офицеры и солдаты, не дожидаясь решения дальнейшей судьбы 1-й Особой дивизии, сами подавали ходатайства о переводе их на службу в иностранные армии на передовую.

Обстановка в лагере Ля-Куртин, по сравнению с недавним прошлым никак не изменилась, точнее, если изменилась, то в худшую сторону. Начало ля-куртинской трагедии, имевшая корни задолго до прибытия в лагерь, можно вести с 5 июля, когда генерал Занкевич докладывал военному министру А.Ф. Керенскому в Петроград: «Части 1-й Особой пехотной дивизии состоявшей в лагере “Ля-Куртин” [так в тексте], поддавшись агитации ленинцев 22 июня [о новому стилю - 5 июля] отказались вопреки приказа Начальника дивизии приступить к занятиям, имевшим целью боевую подготовку дивизии, заявив через свои организации о нежелании сражаться на Французском фронте и требуя немедленной отправки в Россию».

Огромную роль в лякуртинском мятеже сыграли агитаторы с пробольшевистскими взглядами, несомненно, имевшие большой успех среди солдатской массы. Большевиков в документах того времени часто иносказательно называют «агентами Прусского Короля» и т.п. эпитетами. По выражению неизвестного офицера, отказ воевать достигал такого размаха, что словно шло «...исполнение большого плана целой политической организации». «Движение [в Ля-Куртине] имело все черты русского большевизма, но было еще больше, откровенно...». Временное правительство способствовало проникновению антивоенных и большевистских идей в солдатскую массу. Оно «...предписывало из Петрограда не препятствовать доступу к русским войскам всех лекторов “на политические темы”, если таковые пожелают во Франции изложить свои мысли молодым солдатам-гражданам. (...)

Они-то [большевики и «пораженцы»] в большинстве, и направились в госпитали читать с разрешения начальства лекции нашим солдатам-гражданам. Им беспрепятственно давались всякие пропуски и разрешения... И кроме того - разве кто-либо из наших военных и гражданских представителей в Париже знал хорошо в то время, кто такие большевики и меньшевики, и чего, в сущности, хотят те и другие...».

С 5 июля можно вести отсчет расколу 1-й Особой дивизии на две большие группы. Одна из них требовала сражаться в России, вторая надеялась вернуться в Россию (если возможно), но выражала согласие принять участие в борьбе на французском фронте, если прикажет Временное Правительство. Первого мнения придерживалась большая часть всех русских солдат 1-й Особой дивизии (преимущественно 1-я Особая бригада).

Отношения между двумя группами обострились в конце июня, когда произошел неприятный инцидент. Солдатыиз 1-й Особой бригады избили и арестовали штабс-капитана 5-го Особого полка В.Н. Разумова. Узнав об этом, солдаты из его 1-й пулеметной роты того же полка приготовились выручать офицера, приготовив даже пулеметы. Однако благодаря своевременному вмешательству русского коменданта Ля-Куртина подполковника Гринфельда инцидент был пресечен.

Желая впредь не допустить подобных инцидентов, генерал Занкевич решил разделить 1-ю Особую дивизию на две части, и отвести лояльные ему подразделения от взбунтовавшихся солдат. В результате 8 июля часть солдат уходит из лагеря в Фельтен, что в 25 км от Ля-Куртина (из 5-го и 6-го Особых полков ушло около 3,0 тыс. чел., из 1-го и 2-го Особых полков - около 1,0 тыс. чел). «Высыпавшие на дорогу “неверные” [т.е. те, кто остался в Ля-Куртине] провожали “верных” [т.е. тех, кто ушел из лагеря] свистками и с этой минуты между первыми и вторыми выросла на долгое время высокая стена настоящей ненависти».

В Куртине осталась подавляющая часть 1-й Особой дивизии - около 12,0 тыс. чел (по другим сведениям - около 10,0 тыс. чел), преимущественно все - из 1-й Особой бригады, возглавляемой председателем и секретарем Отрядного совета солдатами М. Волковым и Ю. Балтайтисом, избранные только 1-м Особым полком, что являлось незаконным; их подозревали в шпионаже в пользу немцев. По одним сведениям, Балтайтис еще до Февральской революции подозревался в сношениях с германскими агентами, и французские военные власти требовали его выдачи, но командир 1 -го Особого полка отстоял его.

В Куртине так «...враждебно относились к своим офицерам, что их решено было во избежаний насилий удалить [в Фельтен], оставив минимально необходимое количество для хозяйственных надобностей».

«Реакция этого приказа [о разделе дивизии] заранее пред­полагала возможность неподчинения, так сказать, оформливала [так в тексте] неподчинение. Он [приказ] свидетельствовал о неуверенности власти в своей силе, и, как всякая неуверенность, мог вызвать только неподчинение».

С июля 1917 г. французское правительство вступило в долгие переговоры с Временным правительством по поводу отправки 1-й Особой дивизии в Россию. Между договаривающимися сторонами возникли разногласия - обе стороны никак не могли придти к общему знаменателю. Временное правительство не желало, чтобы 1-я Особая дивизия прибыла в Россию, так как она непременно оказалась бы еще одним источником напряжения в стране. Поэтому Петроград пытался разрешить проблему другими способами. Во-первых, Временное правительство решило послать 1-ю Особую дивизию на Салоникский фронт, но из-за нежелания французского командования иметь недисциплинированные войска в одном месте от данного проекта отказались: французское правительство мотивировало отказ тем, что «...перевозка войск пойдет в ущерб доставки в Россию... военных материалов».

Не последнюю роль сыграло следующее обстоятельство - не подвергнутые пропаганде большевиков солдаты и офицеры, не желали выезжать в Салоники. К тому же французское правительство не обладало необходимым тоннажем для осуществления перевозки 1-й Особой дивизии. Во-вторых, Временное правительство чуть было не согласилось на вывод дивизии, но, оставляя на прежнем месте 2-ю Особую дивизию, явно не понимало, что могло бы произойти с русскими войсками на Салоникском фронте. Таким образом, Петроград демонстрировал полное бессилие в разрешении проблемы с русскими заграничными войсками.

Отказав в возврате 1-й Особой дивизии (впрочем, как и 2-й Особой дивизии), не имея возможности договориться с Францией о посылке 1-й дивизии в Салоники, «...военный министр [А.Ф. Керенский] находит необходимым восстановить... порядок самыми решительными мерами, не останавливаясь перед применением вооруженной силы и руководствуясь только что введенным положением о военно-революционных судах с правом применения смертной казни».

«...приказываю [А.Ф. Керенский - генералу Занкевичу] привести к повиновению первую русскую бригаду на французском фронте и ввести в нее железную дисциплину».

Приказы о наведении порядка в 1 -и Особой дивизии силовыми методами датируются июлем 1917 г. Однако существуют данные, что в начале сентября 1917 г. военный министр А.Ф. Керенский, за несколько дней до отставки, отдал приказ о возвращении 1-й Особой дивизии из Франции в Россию, причем судьба 2-й Особой дивизии не была решена. Если подобный приказ действительно существовал, остается только удивляться непоследовательности Временного правительства или, по крайней мере, военного министра.

Принятие решения о подавлении мятежа силой оружия могло быть принято из-за знакомого желания – теперь со стороны Временного правительства – не ссориться с союзниками и попытаться доказать союзникам по Антанте намерение продолжать войну до полной победы над Германией. Несмотря на все предполагаемые трагические последствия такого решения, думается, в этом существовала жестокая логика применительно к сложившимся условиям, в которых оказались русские войска во Франции к августу 1917 г.

Получив соответствующие приказы, генерал Занкевич еще пытается остановить кровопролитие. Он неоднократно бывает в Ля-Куртине, пытается уговорить солдат сдать оружие, повиноваться ему, но его успехи очень незначительны (мало солдат покидает Куртин). Подобным образом обстоят дела у полномочного представителя Временного правительства профессора С.Г. Сватикова (типичного прекрасного оратора, но никудышного организатора) и комиссара Временного правительства (с 10 июля 1917 г.) Е. Раппа (при нем находился небезызвестный поэт Н.С. Гумилев) и у Смирнова, начальника делегации от Совета солдатских и рабочих депутатов. Как отмечает Ю. Лисовский, участник разворачивающихся трагических событий, в Ля-Куртине начинается «...настоящее паломничество всевозможных делегатов, комиссаров, и любителей политиков». С.Г. Сватиков отмечал, что, хотя на первый взгляд дела в Куртине обстоят неплохо, общая атмосфера очень тревожная: «Внешний порядок поддерживается вожаками, но полная расшатаннсоть [правильно: расшатанность] внутренней дисциплины, способность к эксцессам, каковые и были». Обстановка требовала срочного разрешения во избежание вооруженного столкновения как между русскими солдатами, так и между русскими и французами; самым желательным выходом из ситуации, думается, оказалась бы отправка войск в Россию.

Интересный факт: в Петрограде, в Совете Солдатских и рабочих депутатов вопрос о пребывании русских войск за границей даже не поднимался. Действительно С.Г. Сватиков был прав, называя Особые дивизии «забытыми русскими войсками».

Конечно, подобные шаги Занкевича, Сватикова, Раппа по мирному урегулированию конфликта можно только приветствовать. С другой стороны, увещевания солдат, покрытых «плесенью анархии», постоянно убеждали их в том, что с ними никто ничего не сможет сделать, и все будет, как они захотят. Например, ультиматум от 3 августа генерала Занкевича, призывавшего немедленно подчиниться Временному правительству под страхом смерти, мятежниками не был выполнен, что дало лишний повод куртинцам уверовать в безнаказанность. К тому же русское командование 1-й Особой дивизии пребывало в растерянности, не зная как обращаться с куртинцами, пытаясь, заигрывать с ними, но не решаясь действовать уверенно и решительно. «Они [(куртинцы] были лишь сборищем преступников [т.к. не подчинялись своему начальству] и единственно возможными в отношении их действиями могли быть действия применяемыя к преступникам». Фельтенцы требовали, чтобы их начальство прекратило «миндальничать» с «...такими негодяями, как куртинцы».

После предъявления ультиматума еще в первой половине июля Куртин покинуло по собственной инициативе 6, 0 тыс. чел (по официальным данным), оставив оружие в лагере, но от «капитулянтов» потребовали сдать винтовки. После возвращения в Ля-Куртин обратно солдаты уже не вернулись.

Положение в лагере Ля-Куртин освещалось в советской научной литературе очень тенденциозно, впрочем, как и в эмигрантских изданиях за рубежом. Достаточно прочитать нижеследующие два отрывка, чтобы понять, где и ктоих мог напечатать.

«Как только начались занятия, сразу же прекратились всякие неполадки. Караулы стали добросовестно относится к своим обязанностям, часовые на постах не спали, как раньше. (...) Прекратились хищения военного имущества, пьянство, нелады с местным населением».

«Разнузданная, распропагандированная толпа в солдатских шинелях, потерявшая человеческий облик, с озлобленными, озверелыми лицами бушует, пьянствует и безобразничает в военном лагере Ля-Куртин. Жители соседних сел по вечерам запираются на запоры».

Истина, как часто бывает, лежит посередине. Судя по архивным данным, дисциплина все-таки существовала, хотя и не в полной мере, поддерживаемая Отрядным комитетом лагеря. Жалоб от населения на куртинцев первое время не поступало. Даже наоборот, в частях 3-й Особой бригады, считавшиеся более дисциплинированной, чем 1-я, происходили случаи некоторых «обыденных эксцессов» с местным населением. Но к концу лета внутреннее положение в Куртине резко ухудшается.

К августу 1917 г. русское командование начинает принимать меры по ликвидации мятежа, но время было упущено. К тому же подобные мероприятия не могли привести к повиновению куртинцев. В начале августа генерал Занкевич решил усмирить куртинцев голодом: «Непокорные солдаты лишены мною всякого денежного довольствия и переведены на уменьшенное продовольствие при безусловном прекращении доступа спиртных напитков».

В частности, с 14 августа было приказано выдавать 300 г хлеба ежесуточно (вместо 750 г ), 75 г мяса (вместо 400 г); лишились фуража и 3,0 тыс. лошадей, а с 21 августа отпуск продуктов питания уменьшился еще на 30%. Но полным голодом лагерю это не грозило. В Куртине, по официальным данным, имелся значительный запас консервов, 30-100,0 тыс. тонн картофеля и, конечно, лошади.

То, что куртинцы еще имели довольствие к августу 1917 г. объясняется тем, что русское командование предполагало, что все устроится «само собой» и продолжало считать куртинцев за солдат, а не за мятежников, к которым требовалось бы принять соответствующие меры. Время шло, а о слиянии двух частей 1-й Особой дивизии речи пока и не шло. Только убедившись в невозможности «естественного» хода событий, генерал Занкевич решил прибегнуть к «тактике голода».

В середине августа, убедившись в бесполезности голода, генерал Занкевич начинает предпринимать первые конкретные шаги по подавлению мятежа. Сначала он заручился помощью у французского правительства, которое согласилось на применение своих войск, но только после «констатированного неуспеха наших [русских] войск». На общем фоне подавления французских антивоенных мятежей во французских воинских частях своими солдатами подобная мера не являлась из ряда вон выходящей, а просто отвечала жестким требованиям эпохи.

Войска генерала Комби по соглашению окончательно изолировали 1-ю Особую дивизию в Ля-Куртине, а лояльные войска 3-й Особой бригады перевезли из Фельтена (10 августа) на 15 эшелонах вглубь страны, в лагерь Курно (около города Бордо, провинция Жиронда), подальше от вредного влияния куртинцев и от анархии, которая появилась в верных войсках генералу Занкевичу, «...видевших нерешительность командного состава; начинается разложение, авторитет начальников падал с каждым днем.

Способствовали разложению и условия жизни на биваке, кишащем торговцами вином.

Началось беспробудное пьянство, которое в данных условиях не было возможности предотвратить.

Становилось настоятельно необходимым перевести войска в условия более нормальной жизни».

Через месяц в Курно дисциплину восстановили, и 3-я Особая бригада представляла более ил менее боеспособную единицу. В частях, оставшихся верными Занкевичу, еще в июле раздавались голоса о том, что против куртинцев необходимо применить самые суровые меры и подобные настроения сохранились, по крайней мере, до августа.

3 августа в Брест из России прибывает 2-я Особая артиллерийская бригада во главе с генералом Беляевым (на пароходах «Двина» и «Царица»), в которой дисциплина находилась на должном уровне, и генерал Занкевич решил использовать артбригаду в подавлении беспорядков в Куртине. Прежде чем согласиться на участие в подавлении куртинцев, артбригады послала делегацию в лагерь, но она вскоре поняла бесполезность переговоров, и было предложено по собственной инициативе сформировать батальон для наведения порядка в Куртине.

В итоге генералу Занкевичу удалось сформировать 5 пехотных батальонов по 800 человек, две пулеметные роты с 48 пулеметами. Из двух батальонов был организован сводный полк (т.н. батальон смерти), во главе которого стал полковник Г.С. Готуа. Остальные три батальона получили название «батальонов чести». Чтобы отличить нападавших от обороняющихся, на левый рукав первых были повязаны желтые или синие повязки.

Командовал всеми войсками генерал Занкевич. Непосредственное руководство сводным отрядом осуществлял генерал Беляев. 13 сентября он издает приказ по сводному отряду (будет расформирован с 20 часов 19 сентября): «Стрельба по безоружным солдатам в секторах западном и северном ни в коем случае не допустима, а в восточном секторе и на все протяжении кроме деревни Ля-Куртин, где следует отдельных людей и небольшие группы задерживать, а по большим массам, хотя бы и безоружным, открывать огонь».

К 14 сентября закончилось сосредоточение русских и французских войск; ситуация достигла апогея. Дальнейшие события можно представить в виде хроники.

14 сентября. Прекратилась доставка в лагерь даже урезанного питания. Поэтому Отрядный комитет лагеря выпустил обращение к французскому коменданту Ля-Куртина с резкой критикой в адрес генерала Занкевича.

Однако в официальном рапорте от 14 октября на имя военного министра генерал-майора А.И. Верховского (с 12 сентября сменил А.Ф. Керенского) генерал Занкевич указывает, ссылаясь на данные от подполковника Фарины, что куртинцы на сутки раньше, т.е. 13 сентября, сами отказались от всех продуктов питания, что они получали, в т.ч. и от фуражного довольствия.

В этот же день подполковник Балбашевский и подполковник Фарин от имени генерала Занкевича предъявили куртинцам ультиматум: «Приказываю солдатам лагеря Ля-Куртин изъявить полную покорность, беспрекословно подчиняться всем моим распоряжениям и с момента получения сего приказа складывать оружие... Сложившим оружие надлежит выходить из лагеря...(...)

Каждый солдат, выходящий из лагеря с оружием, будет подвергнут обстрелу».

15 сентября. Со стороны осаждающих делаются последние попытки урегулировать конфликт мирным путем, пытаются их уговорить сдать оружие и подчиниться генералу Занкевичу. В качестве парламентера выступает председатель полкового комитета 6-го Особого полка старший унтер-офицер Родин; его миссия оказалась неуспешной. Уверовав в бессилие властей(и на то существовали веские причины), предводители куртинцев даже не допустили Родина к общей солдатской массе.

Руководители мятежников предпринимают ответные действия: передают в ряды осаждавших и французскому коменданту ряд прокламаций и воззваний, по большей части анонимных (однуиз нихнаписал младший унтер-офицер Глоба, в некотором роде - душа мятежа). Суть «пропаганды» сводилась к следующему: переходите в Куртин, наш враг немец, а не вы; необходимо не допустить кровопролития между русскими солдатами; генералу Занкевичу не подчиняться. Не обошлось и без угроз: куртинцы предупреждали подполковника Фарина, что если на них нападут, то «...от 3-й бригады не останется и основания».

В результате «идеологической обработки» курновцев лишь единицы отказались участвовать в подавлении мятежа. Руководители мятежа успешно влияли только на оставшихся в Ля-Куртине, заявляя им, что по ним стрелять не будут, а орудия, которые они видят вдалеке - «...пушки деревянные, сделанные по приказу генералов из простых бревен». Очень и очень скоро подобные россказни будут опровергнуты.

16 сентября. В 10 часов утра время ультиматума истекло, никто не сдавался, и был открыт артиллерийский огонь; в течение дня выпущено 18 снарядов. «...Настроение наших войск [т.е. атакующих] вполне удовлетворительно». Вторая попытка Родина уговорить куртинцев сдаться оказалась также неудачной.

17 сентября. Утром выпущено 30 снарядов (т.е. всего с начала штурма было выпущено 48 снарядов, а не «три выстрела картечью», как указывает С.Г. Сватиков). К вечеру сдалось около 8,0 тыс. чел. «В лагере осталось несколько сот мятежников [укрывшиеся в здании офицерского собрания], среди них много главарей. Люди эти с наступлением темноты открыли ружейный и пулеметный огонь по нашим цепям».

Вечером сводный отряд генерала Беляева ворвался в лагерь. Оставшимся сражаться «до последнего патрона» была оказана медицинская помощь со стороны курновцев и желанию оборонявшихся - к осажденным прибыл врач 2-го Особого полка с 4-мя фельдшерами (по словам врача, большинство из нежелающих сдаваться - пьяные).

18 сентября. Утром, в течение одного часа, было выпущено 100 снарядов, в течение дня - 488 шрапнельных и 79 гранат. С 15 часов до утра 19 сентября сдалось свыше 50 чел, в т.ч. и Глоба (по некоторым сведениям, был арестован русским патрулем около Ля-Куртина вместе с любовницей-француженкой).

В мае 1918 г. Глоба вместе с группой куртинцев прибывает с острова Экс в город Белоостров (Финляндия), где его обменяли на группу французских граждан, занимавшихся шпионской деятельностью в Советской России; правительственную комиссию по встрече Глобы и его товарищей встречал с советской стороны Д.З. Мануильский.

19 сентября. Было выпущено по опорным пунктам оборонявшихся 600 снарядов; местами вспыхивали рукопашные бои. Сопротивление куртинцев было сломлено (в некоторых местах бои продолжались до полудня 20 сентября).

Вопрос о потерях с обеих сторон остается открытым. Известно, что генерал Занкевич докладывал военному министру А.И. Верховскому: «Констатированные потери мятежников до вечера 5 сентября [18 сентября по новому стилю] 10 убитых и 44 раненых. Действительные потери должны быть значительно больше». Участники подавления мятежа называют общие цифры потерь разные: Д.У. Лисовенко – 3,0 тыс. куртинцев, Р.Я. Малиновский - свыше 200, П.Ф. Карев - не менее l ,0 тыс. чел (их данные сразу можно подвергнуть сомнению из-за политической конъюнктуры).

Число сдавшихся куртинцев, по официальным данным, составило 8.515 чел, по данным Ю.Н. Данилова - 8.383 чел.

Атакующие, по словам генерала Занкевича, потеряли убитым 1 человека и 5 ранеными (французские войска понесли потери в одного убитого и одного раненого – по «несчастной случайности»). Как сообщил генерал Занкевич А.И. Верховскому от 20 сентября, «...Куртинский бунт ликвидирован нашими войсками без какого-либо активного участия французов».

92 активных мятежника из куртинцев (по данным А. Пети – 81 чел) были заключены в военную тюрьму в Бордо; 300 чел. сосланы на остров Экс, еще 300 были сосредоточены в лагере Бург-Ластик (около города Клермон-Ферран), где господствующие порядки напоминали тюремный режим (позже в лагере вспыхнул бунт, в подавлении которого участвовали французские пехотный полк и три пулеметные роты; 50 чел сослали на Экс, около 250 чел. - отправлены в рабочие батальоны).

Из остальных солдат, оставшихся в Куртине, сформировали 19 сводных маршевых рот приблизительно по 400 чел в каждой, размещенных в том же лагере; как состоявшие под следствием они находились под охраной французских войск.

Во время пребывания русских отрядов в лагере, его комендант полковник Котович издает приказ по Ля-Куртину № 2 от 25 сентября 1917 г., по которому учреждаются нарукавные повязки следующих цветов: синего -штабным и прибывшим солдатам по назначению в лагерь; желтого - всем дежурным солдатам и посыльным; зеленого - дневальным по ротам; красного - милиционерам (членам дежурного наряда по лагерю); белого - денщикам; белого цвета с красным крестом - фельдшерам. «Каждая нарукавная повязка, шириной в 1 1/2-2 вершка, должна носиться на левой руке и иметь печать французского коменданта, кроме зеленых и желтых повязок, которые печатей иметь не будут. Фельдшеры, денщики, милиционеры, а равно солдаты с синими повязками должны иметь, кроме печати французского коменданта, еще письменное удостоверение за подписью моей [полковника Котовича] и французского коменданта лагеря с его печатью».

11 ноября в Ля-Куртине снова вспыхнул мятеж среди русских солдат, но незначительного масштаба, главным лейтмотивом которого являлось немедленное возвращение в Россию. Но и этот мятеж французы подавили быстро; его участников отправили на работы во Францию или в североафриканские лагеря.

С прибытием 20 декабря 1917 г. американских войск в пустой лагерь Ля-Куртин окончательно закончилась Куртинская трагедия (впрочем, некоторое число русских военнослужащих - 15 офицеров и 40 солдат - находились в лагере в начале января 1918 г.). В качестве итога можно сказать, что в сентябре 1917 г. во Франции прозвучали первые выстрелы будущей братоубийственной гражданской войны, которая захлестнет всю Россию; она уже была не за горами. Впервые в XX веке русские солдаты подавили силой выступление русских солдат; в сентябрьских событиях не было победителей и побежденных…

Мятеж в Ля-Куртине русское командование подавило, но «русский вопрос» не разрешило. Перед французским и Временным правительствами встала новая задача - что делать дальше с русскими военными контингентами. Проблему пытались ликвидировать, отправив на фронт считавшихся благонадежными курновцев, но в составе французской армии при полном подчинении французским уставам. Сражаться в подобных условиях желало еще меньшее число русских солдат из числа «непримиримых» курновцев.

Высказывались мнения опять за отправку подразделений 1-й Особой дивизии в Салоники, но отказались, как и полгода назад: во-первых, из-за политических причин, во-вторых, из-за технических трудностей. В-третьих, против направления на Салоникский фронт русских отрядов с французского фронта выступал начальник 2-й Особой дивизии генерал В.Л. Тарановский. В-четвертых, произошедшие достопримечательные события 7 ноября в Петрограде, и дальнейшая политика большевиков за заключение мира «без аннексией и контрибуциев» нравилась подавляющему большинству солдат и от­бивала у них охоту сражаться с врагами.

Поворотным событием в истории русских войск во Франции можно считать 5 ноября 1917 г., когда орган Временного правительства «Междуведомственный Комитет по заграничному снабжению» вынес решение о невозвращении русских бригад, и использовать их если не на фронте, то в качестве рабочей силы. Таким образом, решение Временного правительства послужило основанием для введения в действие системы т.н. трияжа (с французского языка переводится как «отборка»,»сортировка»).

16 ноября выходит постановление военного министра Ж. Клемансо № 27576 1/11 о разделении русских военных контингентов на три категории - желающих сражаться вместе с союзниками, добровольцев-рабочих и тех, кто не желает ни сражаться, ни работать и будет сослан в Северную Африку.

Из-за больших потерь на фронте французы испытывали большой недостаток в рабочих. Еще осенью 1915г. «...военная промышленность из-за нехватки рабочей силы оказалась в столь тяжелом положении, что для работы на заводах пришлось возвращать солдат с фронта…». Поэтому формальное разрешение Временного правительства об использовании русских войск в качестве рабочих являлось как нельзя выгодным для французского правительства.

Вести из России о большевистском перевороте, об отделении Украины и т.п. не могли не оказать отрицательного влияния на состояние солдатских умов в верных генералу Занкевичу войсках. Они превратились к концу 1917 г. в «...деморализованную толпу, в общем, вполне безвредную, но решительно никуда не годную в смысле военном и боевом...

“Верные” бродили по Курно и Аркашону [город около Курно] как сонныя мухи, уничтожали вино, спивались...».

Несомненно, что подобное положение дел в русских отрядах беспокоило французское командование и явилось однойиз причин, толкнувших французов к разоружению бывшей 1-й Особой пехотной дивизии. К Курно французы отправили два батальона пехотинцев и полк кавалерии, но разоружение 25 декабря прошло в нормальной обстановке, без эксцессов; немалую роль в этом сыграл генерал Н.А. Лохвицкий. Курновцы были распределены следующим образом: на работу в тыл ушло 5.094 чел, в Северную Африку - 1.406 чел, в город Ренн направлено 62 чел, освобожденных от службы; в госпиталях находилось 300 чел, переведено на базу в город Лаваль 350 чел., в качестве волонтеров на фронт -266 чел.; итого - 7.478 чел.

Через четыре дня, 29 декабря происходит очередное знаменательное событие в истории русских войск за границей - генерал Занкевич своим приказом вводит в русских подразделениях французский дисциплинарный устав.

Таким образом, боевая деятельность русских бригад во Франции заканчивается. В их лице мы можем видеть как героизм русских солдат на полях Франции, так и несчастных жертв революционных потрясений в России.

После удачного завершения Битольской операции на Салоникском фронте активные боевые действия сошли на нет.

Русские Особые бригады без отдыха находились на передовой линии в течение продолжительного времени. Начало нового 1917 г. ознаменовалось для русских войск не долгожданным отводом в тыл, а продолжением участия в военных операциях. Русские войска использовались в небольших частных операциях, например, для уничтожения тайных вражеских баз на берегах Греции, созданных определенной частью монашества, придерживающегося прогерманских интересов. 17 января сводный отряд (100 русских и 50 французских солдат), занявший монастырь на горе Атос, изъял 475 ружей и 103,0 тыс. патронов в тайниках монастыря; в июле отряд был выведен с объекта.

Общее состояние русских войск к весне 1917 г. оказалась тяжелым. Им приходилось сражаться в тяжелых условиях, когда продукты питания, обмундирование вовремя не доставлялись; раненых и больных практически не доставляли в стационарные госпитали; бригады испытывали большие трудности в отсутствии инженерных подразделений. Как и в 1916 г., русские офицеры и солдаты не отличались безукоризненностью в соблюдении формы одежды. Например, начальник 4-й Особой бригады выражает недоумение по поводу того, что русские офицеры носят военные головные уборы иностранных армий.

Весной 1917 г. на Салоникском фронте, как и на других фронтах, начинается усиленная революционная пропаганда со стороны как пробольшевистски настроенных агитаторов из числа солдат Особых бригад, так ииз числа эмигрантов. Толчком к этому, конечно, послужила Февральская революция и сильное антивоенное движение внутри России. Шквал новостей обрушился на русских военнослужащих; отречение Николая II и Великого Князя Михаила Александровича от престола, образование Временного правительства, военным министром становится штатский человек (впервые в России).

После марта в русских бригадах начинаются революционные преобразования, вызванные провозглашенными свободами в России: стали образовываться армейские комитеты, чаще всего явочным порядком (как среди русских войск во Франции). Окончательно комитеты конституировались только в мае-июне. В русских войсках за границей происходили те же процессы, что и внутри России. Все новое - плохое и хорошее - в равной мере могло быть отнесено как к войскам во Франции и Македонии, так и к войскам на Восточном театре.

Моральное состояние русских войск начинает неуклонно ухудшаться приблизительно с мая 1917 г., когда донесения генерала В.Л. Артамонова в Ставку запестрели сообщениями о фактах нарушений воинской дисциплины. Офицерский состав 2-й и 4-й Особых бригад практически ничем не отличался от офицерского состава Особых бригад во Франции: такой же слабый в количественном и качественном отношениях с изъянами, аналогичным изъянам офицеров в 1-й и 3-йОсобых бригадах. Прочная спайка внутри офицерства 2-й и 4-й Особых бригад отсутствовала.

Наглядным примером может служить дело полковника 3-го Туркестанского полка Бромова, прикомандированного к б-му Особому полку. Недовольный тем, что его обошли – по его собственному мнению - в награждении орденами, он счел себя оскорбленным, сколотил небольшую группу подобных себе офицеров, и постоянно плел интриги против полкового начальства. Начальник 6-го Особого полка полковник Г.И. Симонов оказался не готов к решению подобных конфликтных ситуаций, не смог привести офицеров к порядку, за что и был отстранен от должности.

Как и на французском фронте, антивоенные настроения проникли не только в русские подразделения. Как пишет генерал М. Саррайль, недисциплинированность проявлялась во всех подчиненных ему войсках. Как и на Западном театре, более подверженными пацифистским настроениям среди союзных войск оказались французские части, чем британские. Так, на Салоникском фронте против военных действий сначала выступил один батальон из 242-й французской пехотной дивизии, а затем и вся дивизия.Не избежала подобной участи и французская 372-я дивизия. Очень хорошо высказался по поводу беспорядков во французских частях генерал М. Саррайль в телеграмме от 15 июля 1917 г.: «Я, конечно, учитываю желания Союзников, которые... всегда желают полагаться на французов, но я желаю также спасти личный состав, дисциплину и моральное состояние французской армии. Мы не в состоянии сделать все сразу».

Жесткие меры, предпринятые М. Саррайлем, понемногу охладили пыл французских солдат, придерживавшихся левых идей; порядок командование восстановило, и поэтому стало возможным проведение новых наступательных операций против немецко-болгарских войск.

Желая изменить стратегическую обстановку на Македонском фронте в собственную пользу, союзники по Антанте с 3 по 21 мая проводят наступление на реке Черная. Однако из-за недостаточной проработки операции и недостаточного четкого выполнения в жизнь приказов командования бои закончились полной неудачей. Главнокомандующему Восточной армией пришлось прекратить дальнейшие действия.

Русские бригады (незадолго до наступления М. Саррайль подчинил 2-ю Особую бригаду группе войск генерала Лебука) продолжают выполнять союзнический долг, что никак не скажешь о союзниках. 9 мая, в первый день наступления, 4-й Особый полк 2-й Особой бригады захватывает важную в тактическом плане высоту Дабица, но без поддержки соседей, союзников, был вынужден отойти. «Наши французы вследствие полного непонимания горной войны были остановлены и вернулись в свои окопы. Через полчаса по начале штурма бригада... овладела укреплениями высоты Дабица... (...)

Выдвинутость и изолированное положение бригады позволило немцам сосредоточить на ней перекрестный огонь все своей артиллерии; войска держались геройски и лишь к 21-му часу [высоту взяли в 7 час утра] под давлением огня, были вынуждены очистить взятую высоту. Из 3 тысяч штыков, участвовавших в операции бригада потеряла 1.300 убитыми, ранеными, контуженными, пропавшими без вести. (...) Поведение обеих полков заслужило общее восхищение высшего французского начальства. (...) Французы ввиду своих неуспехов совершенно умалчивают в своих сообщениях о действиях наших войск».

По уточненным данным, в течение 9 мая ряды 4-го Особого полка сильно поредели: 3 офицера убитыми, 22 офицера ранено; 950 солдат убито и ранено. За бои за высоту Дабица Георгиевские кресте разных степеней получили около 1.500 человек.

В мемуарах генерал М. Саррайль высоко оценивал действия русских войск. Рассказывая о наступлении союзников, он выделяет русские подразделения: «Русская бригада генерала Дитерихса единственная решительно атаковала противника...». Думается, генерал М.Саррайль мог воздать должное русским войскам не только не скупясь на похвалу, но и конкретными действиями.

18 мая генерал М.К. Дитерихс пишет Главнокомандующему Восточной армией о состоянии 2-й Особой бригады, находившейся на фронте с августа 1916 г.: «Всяческим силам имеется предел. Чтобы сохранить в войсках бригады боевой дух, необходимо предоставить им полный отдых. Это будет заслуженной наградой за 8 месяцев трудной работы. Из 12.000 чел, которые я привез из России... потерял убитыми, ранеными, контуженными до 4.400 чел., до 8.000 чел. разновременно переболело в госпиталях». Но только 2 июня генерал М. Саррайль отдал приказ об отводе 2-й Особой бригады в тыл на отдых.

Русские войска участвовали не только в боевых действиях на линии фронта, но и в тылу. Так, в начале лета 1917 г. из-за прогерманского настроений короля Греции Константина обострились отношения между ним и Антантой. Поэтому союзники решили привести к власти в Греции людей, отвечавших интересам Парижа и Лондона. В связи с этими событиями Главнокомандующий Восточной армией посылает в Афины русский отряд - 3-й Особый полк и один батальон 4-го Особого полка. К счастью, обошлось без кровопролития - Константин передал престол брату Александру; к власти пришло правительство Венизелоса, придерживающееся политики Антанты.

Посылка русского отряда вызвала недовольство у русского посла в Греции князя Демидова, недовольного тем, что русских используют не на фронте, а в тылу в качестве карателей против единоверцев. Генерал М. Саррайль следующим образом объясняет собственные действия: «Я послал русский отряд в Афины... потому что не имел под рукой других сил. Петроград, кажется, протестовал по этому поводу через своего представителя в Афинах князя Демидова, заядлого монархиста... Скоро я получил извинения. Я даже отозвал русских». Искренен ли М. Саррайль? Не желал ли он – или его вышестоящее начальство - специально скомпрометировать русских в глазах греков?

В начале июня М. Саррайль отправил два русских отрядов в Фессалию – для защиты Коринфского перешейка и для предполагающегося десанта в Африку под командованием генерала Реньо (30-я французская дивизия, 3-й Особый полк и 2-й батальон 4-го Особого полка).

К середине 1917 г. в русских заграничных войсках, как во Франции, так и в Салониках, происходят важные перемены, заключающиеся в реорганизации бригад в дивизии. В мае-июне 2-ю и 4-ю Особые бригады сводят в одну 2-ю Особую дивизию. Первым командиром 2-й Особой дивизии становится генерал М.К. Дитерихс (с 5 июня), начальником штаба - полковник Генерального штаба Дошпрунг-Целица.

Вместо генерала Леонтьева (сокращенного по штатам и отправленного в Россию) командиром 2-й Особой бригады был назначен генерал-майор (прибыл в Салоники полковником) И.М. Тарбеев. М.К. Дитерихсу не пришлось долго командовать дивизией - спустя месяц его отзывают в Россию.

Вторым начальником 2-й Особой дивизии становится генерал И.М. Тарбеев. Нельзя не привести слова генерала М. Саррайля об отъезде генерала М.К. Дитерихса: «Я с грустью узнал, что уезжает генерал... который часто был для меня драгоценнейшим помощником во всех военных и жизненных проблемах. Тот генерал, который заменил Дитерихса на его посту, представлял собой смелого офицера, но его новая должность оказалась для него делом неизведанным... кроме того, ему не хватало опыта командования».

Поскольку русское командование решило создать полнокровную дивизию с саперами, артиллеристами, принимаются меры по дополнительному укомплектованию 2-й Особой дивизии специальными войсками, т.к. 1-я Особая к данному времени являлась менее боеспособной, чем 2-я. С этой целью 14 сентября во Флорину (Греция) прибывают соединения 2-й Особой артбригады (на пароходах «Двина» и «Царица») в составе 44 офицеров и 1.510 солдат во главе с полковником Студенцовым; 2 ноября - 2-й Особый саперный батальон (на пароходе «Адмирал Чихачов» в составе 11 офицеров русской службы и 5 - французской; 612 солдат русской и 9 французской службы). Материальную часть артиллеристы получили от французского командования только в конце декабря 1917 г. Русские батареи усилили французскую артиллерию на фронте правофлангового участка 2-й Особой дивизии (начальник участка - полковник Перминов).

Не дождавшись полной реорганизации 2-й Особой дивизии, французское командование посылает ее на фронт. Подобное решение французы приняли прежде всего из-за стремления не допустить развала дисциплины в дивизии, происходивший с ней в тылу. 24 июля 2-я Особая дивизия сменяет 76-ю французскую пехотную дивизию на участке фронта протяженностью до 60 км. Командир дивизии генерал И.М. Тарбеев пишет рапорт на имя командующего французской армией генерала Гросетти (в которую входила 2-я Особая дивизия), где говорит, что при назначении участка «...не был принят в расчет слабый численный состав ее [дивизии] полков». Например, при штатном составе Особого полка в 3.078 чел на позициях оказалось налицо: в 7-м Особом полку - 1.026 чел, а в 8-м Особом – 900 чел. Начальник дивизии высказывал в рапорте недоумение по поводу того, как можно сменить 9-ю батальонами позицию, которую занимало двенадцать французских батальонов, учитывая и слабую техническую оснащенность 2-й Особой дивизии. К сожалению, трудности генерала И.М. Тарбеева мало беспокоили французское командование, как правило, не отягощавшее себя заботами о русских солдатах. Данный случай не оказался исключением: генерал Гросеттине изменил решения, и 2-я Особая дивизия осталась на прежнем месте. На этих позициях русские войска будут бессменно стоять до середины января 1918 г.

Намного позже генерал М. Саррайль признает, что нужно было бы уменьшить линию фронта дивизии. Но, даже и удовлетворив просьбу И.М. Тарбеева, боевой дух и дисциплину в русских войсках спасти было невозможно.

Несмотря на революционное брожение в союзнических войсках и, в частности, в русской дивизии, она по-прежнему является пусть не полноценной, но боевой единицей. Русские военнослужащие доказали это, отбив несколько сильных атак противника, например, в ночи на 9 и на 17 августа. Русские солдаты подчас делали невозможное, занимая столь длинный по протяженности участок фронта, несли усиленную караульную службу в жестоких погодных условиях. Генерал М. Саррайль пишет: «Русские опять дают доказательства своего долга. Напрасно враг пытается почти ежедневно проверить их на прочность; они показали, что умеют держать собственное обещание...».

Настоящим бичом для 2-й Особой дивизии оказался большой недостаток в людях; источники пополнения отсутствовали (начальник штаба дивизии Доршпрунг-Целица предлагал даже набирать солдат среди славянского элемента в Италии и Македонии). К концу августа некомплект только офицеров составлял 131 чел. К середине сентября не хватает уже 158 офицеров и 7.015 солдат.

Временное правительство пыталось показать всеми возможными средствами, что оно по-прежнему придерживается установки на продолжение войны до полной победы над врагом, и никогда не упускало случая лишний раз это доказать. 29 октября 1917 г. у 2-й Особой дивизии появляется третий начальник - генерал В.Л. Тарановский, прибывший из России. Он «...убеждает меня [генерала М. Саррайля], что русская армия связана с французской армией двусторонним соглашением, что она самостоятельно не может порвать договоренность... что военный долг принуждает его подчиненных [т.е. 2-ю Особую дивизию] продолжать сражаться вместе с нами [т.е. с французами]».

Надо признать, что имевшие место боевые подвиги дивизии становятся скорее исключением, чем правилом. Моральное состояние русских войск являлось не на надлежащем уровне. Оно усугублялось дошедшими новостями из Франции о Куртинских событиях, в ноябре - о большевистской революции; приходят слухи об отправке в Россию 1-й Особой дивизии, - все это нагнетало тревожную обстановку.

Очень сложные отношения складывались у чинов 2-й Особой дивизии, как и у 1-й, с союзниками, в частности, с французами. Волна антирусских настроений, прокатившаяся по русским войскам во Франции, дошла и до Салоникского фронта. С середины 1917 г. русские солдаты и офицеры начинают ощущать неприязнь со стороны французов. Так, о «неудовлетворенности наших солдат и офицеров французами» говорится в июне 1917 г. в донесении генерала И.М. Тарбеева генералу В.Л. Артамонову; возникают мелкие стычки между русскими и французскими военнослужащими при полном бездействии французских военных жандармов.

Произошел даже трагический инцидент - убийство прапорщика В.И. Милло (14 января 1917 г.); следствие установило, что офицера (до 1917 г. прапорщик являлся офицерским чином) убили из револьвера, находящегося на вооружении французской армии. Причины убийства следствие не установило; подозрение падало на союзников русских.

Наступает разочарование в русских и у сербов. Все это усугублялось разлагающей пропагандой со стороны противника, заряд которой русские войска с избытком получали каждый день. Противник иногда даже обстреливал позиции 2-й Особой дивизии минами из минометов, заряженных агитационных листками и прокламациями о прекращении войны, о сдаче позиций, о гарантиях болгарского правительства немедленно отправить в Россию всех, кто сдастся добровольно (подобные случаи имели место, судьбы солдат неизвестны). Добавим и общую усталость от войны, долгие месяцы пребывания на фронте без отдыха и совсем не удивительно, что страстное желание всех русских можно было выразить в трех словах: домой, на родину!

Французский исследователь Ф.Ж. Дейга даже удивлялся, как могли служить наши войска в подобных условиях, когда они могли запросто перейти на сторону немецко-болгарских войск, поскольку болгары являлись братьями-славянами для русских. Если подобное произошло, заключает Ф.Ж. Дейга, случилось бы непоправимое – открылась огромная брешь на фронте, заполнить которую не представлялось возможным.

Русское и французское командования, как и в случае с 1-й Особой дивизией, не знают, что делать с русскими войсками. Генерала В.Л. Артамонова даже запрашивают из Ставки о возможности отправить 2-ю Особую дивизию на Месопотамский фронт (там тоже воевали русские соединения).

Дивизией становится командовать все труднее и труднее; уже фиксируются случаи неповиновения, когда русские солдаты отказываются выполнять приказы вышестоящего командования, что произошло 29 октября (в частности, во 2-й роте 7-го Особого полка). Генерал Вегюль, сменивший генерала Гросетти, пытался принудить русские войска к повиновению силой, расставив в тылу русских частей артиллерию, но демонстрация силы не испугала русских солдат. Встревоженное подобным конфликтом, союзное командование усиливает французские батальоны в тылу у 2-йОсобой дивизии; ухудшается снабжение продовольствием, боеприпасами.

В результате 7-й Особый полк, потом и 2-я Особая дивизия в ультимативной форме требуют отвода русской дивизии в тыл, что и происходит в ночь на 7 января 1918 г., когда 176-й французский пехотный полк сменяет 7-й Особый полк; к концу января 1918г. всю 2-ю Особую дивизию отводят с фронта.

С весны 1917 г. во 2-й Особой дивизии начинается необратимый процесс разложения. «Теперь уже армии [речь идет о 2-й Особой дивизии] нет, стала необузданной бандой, с которой никто справиться не может и для которой нет ничего святого. Забыто все, куда девалась честь мундира и полка никто не знает. Никакие доводы и объяснения не помогают». Март, май, сентябрь - основные этапы упадка дисциплины и морального кризиса в дивизии. Приход подкреплений (2-й Особой артбригады и 2-го Особого инженерного батальона) не только не вливают новую кровь патриотизма и боевого духа, но и ухудшают внутреннюю обстановку в дивизии. Случаи братания с болгарами, занимавших позиции напротив русских войск, становятся обычным делом .

Для французского командования «русский вопрос» приобретает приоритетное значение. К разрешению данной проблемы и занялся новый Главнокомандующий Восточной армии генерал Гильома, сменивший в конце декабря 1917 г. генерала М. Саррайля. К концу 1917 г. вопрос о расформировании 2-й Особой дивизии, думается, уже был практически решен. Напуганное куртинскими событиями, французская штаб-квартира во Флорине, испытывая непреодолимый страх перед русскими, старалось не допустить повторения сентябрьских событий, которые произошли во Франции с 1-й Особой дивизией.

Русским войскам отныне уже не доверяли и желают избавиться. Пример системы трияжа по отношению к русским войскам во Франции вселял во французское руководство в Македонии надежду, что подобным образом можно будет поступить и со 2-й Особой пехотной дивизией.

ПОСЛЕДНИЙ ПЕРИОД ПРЕБЫВАНИЯ РУССКИХ ВОЙСК ЗА ГРАНИЦЕЙ ( РУССКИЙ ЛЕГИОН).

На Салоникском фронте существование 2-й Особой дивизии шло к трагическому завершению. Из-за многочисленных фактов неповиновения, упадка дисциплины, нежелания воевать дивизию к концу января 1918 г. сняли с фронта, и все ее подразделения разместили по лагерям в Македонии; самым крупным являлся лагерь в местечке Веррие, где размещалось до 6,0 тыс. человек. Таким образом, французское командование решило в целях безопасности не повторять ошибки руководства во Франции, а раздробить 2-ю Особую дивизию.

Разоружение дивизии прошло более или менее в спокойной обстановке благодаря генералу В.Л. Тарановскому. Не все офицеры дивизии соглашались с данным решением. В частности, командир 7-го Особого полка полковник Миндру, который за несогласие с позицией генерала был отстранен от занимаемой должности. Полковник пользовался большим авторитетом у солдат - после его отставки солдаты не захотели принять нового командира. Увы, подобные офицеры были редкостью.

К 1918 г. «...пропасть взаимного непонимания и недоверия друг к другу, которая образовалась между офицерством и солдатами в самом начале революции, теперь разрослась до фанатизма.

И... вовсе не по вине солдат. Их все бросили в самую трудную минуту».

После разоружения дивизии последовал приказ В.Л. Тарановского о ее расформировании (28 января 1918 г.). Военнослужащие 2-й Особой дивизии подпадали под действие системы трияжа, как и их соотечественники на французском фронте. К 11 февраля был проведен опрос (по некоторым данным он проводился со стороны жесткого давления французского командования). Из наличного состава 2-й Особой дивизии в 13.198 чел. было записано: в 1-ю категорию – 356 чел, во 2-ю - 1.185 чел, в 3-ю - 11.487 чел.

По другим сведениям из 15.000 чел, в 1-ю категорию попало 275 офицеров и 367 солдат (642 чел.), во 2-ю - 10.000 чел., в 3-ю - около 4.000 чел (отправлены в Северную Африку 7 и 13 января и 13 марта вместе с куртинцами).

По данным отечественного исследователя А.Ю. Павлова, из 19.031 чел. 11.522 чел записалось в рабочие отряды, 252 чел – пожелали сражаться на фронте, 4.746 чел отправлено в Северную Африку; 2.099 чел находилось в госпиталях.

По архивным данным при простом подсчете в 1-ю категорию попадает не менее 912 чел. Таким образом, точные данные по 2-й Особой дивизии (как и по 1-й Особой) отсутствуют.

Из солдат «2-й категории» французы сформировали 10 батальонов, два из которых вошли в подчинение английского командования (около 1,8 тыс. чел). Условия работы трудовых батальонов в Салониках оказались очень тяжелыми; некоторую их часть сослали на о-ва Крит и Микронис (Греция), но и там положение солдат являлось не лучшим, чем на материке.

Новый 1918 г. ознаменовался изданием приказа от 13 января, по которому все русские военные контингенты переходили под начало французского командования. Отныне на них окончательно и бесповоротно распространялись французские военные уставы. Нормы содержания - денежного и прочих видов довольствия - русским военнослужащим выплачивались как французским. Войсковые комитеты 1-й Особой дивизии ликвидировались особым приказом № 174 (от 11 января) генерала Занкевича и дополнением к приказу от 28 января, хотя, как признаёт лично Занкевич, на подобный шаг он не имел права с юридической точки зрения.

Для русских чинов уравнение в правах и содержании с французскими военнослужащими оказалось, разумеется, большим ударом. Во-первых, подчинение французской дисциплине сильно покоробило их самолюбие. Во-вторых, чисто в финансовом отношении русские офицеры и солдаты проигрывали. Как уже говорилось выше, оклады одних и тех же должностей во французской и русской армиях сильно отличались друг от друга в пользу русской. В-третьих, питание в русских полках в силу особенностей русского человека было намного лучше по сравнению с французским рационом. («Средний аппетит русских солдат требует чувствительно питания более избыточного, чем аппетит французских солдат»). Одним словом, как заметил генерал Занкевич, деятельность французского правительства по отношению к русским военным контингентам «...сводилась к полному подчинению наших войск французским властям...».

По приказу от 13 января оговаривалось и распределение русских военнослужащих по категориям трияжа:

«Состоящие во 2-й категории могут:

1) Употребляемы как рабочая сила на разных работах на нужды армии и в ее тылу.

2) К этой же категории относятся не привлеченные временно к работам, находящиеся на излечении в госпиталях и вовсе освобожденные от работы.

Для отнесенных ко 2-й категории устанавливается такой же режим, какой установлен в отношении и военнообязанных французских рабочих».

Из военнослужащих 2-й категории формировались временные роты. В каждой роте должно числиться: 1 офицер, 2 переводчика, 1 капитан, 5 помощников капитана или лейтенанты, младшие лейтенанты, - все французской службы; 25 унтер-офицеров и 500 солдат русской службы. Две роты составляют один временный батальон. Для связи с местным французским командующим войсками с отрядом рабочих должны быть назначены особые офицеры французской службы. Русские военнослужащие должны снабжаться всем необходимым.

«Что касается до предметов русского обмундирования, которых не имеется на окружных складах, то просьбы должны направляться к помощнику интенданта базы, который удовлетворит их через склад в Орлеане. В тех округах, где имеются значительные русские отряды, может быть по приказу командира и по просьбе помощника интенданта базы, организованы склады русского обмундирования, приблизительно на два месяца».

Положение русских военнослужащих в трудовых батальонах не было везде одинаковым. Русским приходилось работать на многочисленных предприятиях - как военного назначения, так и гражданского (на лесных заготовках, в рудниках, на частных заводах). Поэтому жизнь солдат и офицеров зависела от отношения к ним на данном предприятии. Известны случаи, когда условия работы оказывались вполне сносными. Так, добровольные рабочие получали прежнее жалованье (0,75 франка в день, французские солдаты – 0,25 франка) и заработную плату (1,5 франка в день).

Совсем иначе дело обстояло с русскими солдатами (французское правительство запретило записываться в 3-ю категорию офицерам, хотя известны случаи, что русские офицеры прибыли в Северную Африку в качестве командиров подразделений), попавшими в 3-ю категорию, т.е. не пожелавшими нести боевую службу и не работать в тылу армий. Они были сведены в роты по 500 чел; две роты составляли один особый отряд.

В конце декабря 1917 г. - январе 1918 г. французские военные транспорты доставили русских солдат в города Оран, Бон, Алжир. Первая партия прибыла 19 декабря (1.700 чел.), потом две партии в 3.200 чел., 4-я - 1.050 чел и еще несколько крупных партий с Салоникского фронта. Таким образом, было доставлено с французского фронта свыше 9,0 тыс. человек.

Существуют многочисленные свидетельства переживших ужас североафриканских лагерей, о том, какие наитяжелейшие испытания им пришлось перенести; не редки были случаи и применения самых жестоких пыток против тех, кто пытался ослушаться или не повиноваться. Одним словом, русские солдаты находились в Северной Африке на положении осужденных преступников.

«Это была колониальная каторга. В первое время нас ежедневно выводили из лагеря и гнали, как скотину, на десятки километров по пустыне в окружении кавалеристов-зуавов с обнаженными кривыми саблями. За малейшую попытку протеста наносили удары, топтали арабскими рысаками. Бывали случаи, когда обессилевших привязывали к седлам, нещадно били хлыстами.

После этого – принудительные работы по расширению находящегося невдалеке оазиса с ядовитыми змеями, ящерицами, скорпионами, какими-то пауками. Над нами висела постоянная угроза жестокой расправы».

Попробуем взглянуть на солдат 3-й категории с другой точки зрения. Обратимся к рапорту генерала Н.А. Лохвицкого от 16 января 1918 г., где он описывает события в лагере Курно, о том, как проходила система трияжа. В частности, он пишет, что у него в лагере находилось некоторое число солдат, «...заявивших, что они просят, чтобы им были предоставлены права военнопленных». Число таких солдат продолжало расти: «Сперва были попытки образумить “Африканцев” [так в тексте], как со стороны Командира, так и со стороны строевого начальства, но в результате число неподчинившихся [т.е. тех, кто записался в 3-ю категорию] выросло до 1.300 [за несколько дней с 600 чел.]».

Генерал Н.А. Лохвицкий объясняет подобное положение тем, что, во-первых, в лагере успешно работали большевистские пропагандисты, агитирующие против создания русских добровольческих отрядов и записи в трудовые батальоны; во-вторых, «явилось желание пострадать за правду».

Похожую точку зрения высказывает и Р.Я. Малиновский, один из участников драмы русских войск во Франции: «Остальные решили - будь что будет. Подумаешь, чем запугали русского солдата - Африкой! Принудительными работами! Нас, солдат, всегда принуждали: принуждали служить, принуждали воевать... Мы и не такое видали! Пошли за вещмешками и айда в Африку».

Довольно любопытным представляется и другой факт. Генерал Н.А. Лохвицкий в своем рапорте называет лиц, причисленных к 3-й категории «неподчинившимися», во французских текстах по отношению к ним применяют термин « irreductibles », что можно перевести как «непримиримые», «упрямые», в то время как солдат из 1-й категории – « combatants », т.е. бойцы,из 2-й категории – « travailleurs », т.е. рабочие.

Можно предположить, что солдаты, попавшие в 3-ю категорию, в большинстве оказались обыкновенными жертвами большевистской агитации, а не мучениками во имя высоких идей, как их обычно изображали. Впрочем, это не может снимать вины с французского правительства, уготовившего русским солдатам невыносимые условия пребывания в североафриканских лагерях.

Для управления русскими военными контингентами, находящимися во Франции и Салониках требовалось создать единый координирующий центр. Таким центром стала русская база, размещенная в городе Лаваль (близ города Манса, в департаменте Майен), созданная по упомянутому приказу от 13 января. В Лаваль должны были направляться русские военнослужащие, оставшиеся по тем или иным причинам неиспользованные ни в одной из категорий трияжа. Здесь должен быть открыт госпиталь для лечения солдат из русских добровольческих отрядов, сражавшихся на фронте. Русские военные из числа рабочих должны были лечиться во французских лечебных учреждениях, находящихся в пунктах поблизости от места их работы. Для русских военнослужащих, находившихся в Греции, создали базу в Салониках, подчинявшейся базе в Лавале (база в Салониках в конце апреля 1919 г. была переведена «со всеми делами» на базу в Лаваль).

По приказу от 13 января начальником базы должен быть назначен русский штаб-офицер или генерал. Первым начальником стал генерал Н. Лохвицкий, начальник штаба - полковник французской службы Баржонэ.Они напрямую подчинялись французскому военному министру, т.е. начштаба не находился в подчинении у русского генерала, как и все офицеры французской службы, числившиеся на базе в Лавале. Подобное положение явно являлось ненормальным.

Но если учесть, что французское руководство подчинило все русские военные контингенты и рассматривало их как свою собственность (хотя ему подобного права никто не давал), становится ясно, что ничего экстраординарного здесь нет. Назначение русского генерала являлось чистой формальностью, и положение генерала Н.А. Лохвицкого смахивало на унижение перед французами.

Генерал Занкевич протестовал против подобного решения, настаивая на подчинение офицеров французской службы базы русскому генералу. Собственное мнение по данной проблеме он излагает в рапорте военному министру, где пишет, что если его соображения не будут приняты, он уйдет в отставку. Разумеется, в январе 1918 г. на русских уже смотрели как на собственность французского правительства, и никто не замечал подобные акции. Поэтому поставленный «...в полную невозможность исполнять мои [т.е. генерала Занкевича] обязанности в отношении вверенных мне войск, я вынужден был снять с себя свои полномочия [2 февраля], передав свои командные права по войскам во Франции - Генералу ЛОХВИЦКОМУ, в Македонии - Генералу ТАРАНОВСКОМУ, а по представительству при Французской Главной, Квартире - Военному Агенту Генералу Графу ИГНАТЬБВУ».

Уход генерала Занкевича являлся закономерным обстоятельством. Русские войска перестали быть русскими войсками - три категории трияжа подпадали под действие французских законов и уставов. Даже воевавшие на фронте не были одеты в русскую военную форму. Единственное, что осталось от русской армии, по крайней мере, среди чинов Русского легиона - типично русский боевой дух.

Следующая отставка была за генералом Н.А. Лохвицким и произошла летом 1918 г. С 11 июня (вступил в должность 22 июля) вместо Н.А. Лохвицкого французский военный министр назначил генерала французской службы Брюллара. Таким образом, все приличия были окончательно отброшены. Уход генерала Н.А. Лохвицкого отрицательно сказался на русских, понизил их моральный настрой, с его отставкой расстроился административный аппарат, имевший целью поддержать настроение среди русских военнослужащих и являться стимулом притока новых волонтеров в Русский легион. Однако генерал Брюллар дружеским отношением к русским сумел добиться уважения к своей персоне.

Тех, кто записался в 1-ю категорию трияжа, т.е. решивших продол­жать сражаться вместе с французами, оказалось немного. Но это были люди, решившие для себя, что их долг перед родиной состоит в борьбе против Германии до полной победы России - России, существовавшей до 1917 г.; они считали позором иное решение. Думается, что именно подобным образом рассуждали офицеры и солдаты, входившие в состав Русского легиона.

Начало создания русского добровольческого отряда в составе французских войск уходит корнями в середину 1917 г., когда окончательно стало ясно, что борьбу с противником может продолжать не вся 1 -я Особая дивизия, а лишь сводное подразделение из ее состава. За исходную точку отсчета можно считать, по крайней мере, 11 июля 1917 г., когда генерал Занкевич в донесении в Петроград говорит о том, чтобы «...сформировать из желающих и при этом лучших солдат батальон или полк в зависимости от числа для службы на французском фронте...».

В октябре 1917 г. генерал Н.А. Лохвицкий предлагает идею создания некоей «особой славянской армии», укомплектованной славянскими элементами из США, ядром которой стал бы сводный отряд из 1-й Особой дивизии. «Славянская армия» должна была войти в состав французских войск, как канадские подразделения входят в британские Вооруженные Силы. Наличие подобной «армии» «...было бы чрезвычайно выгодно для интересов славянства и следовательно России и привело бы к должной оценке их роли при ликвидации войны». Идея генерала Н.А. Лохвицкого не получила дальнейшего распространения, во-первых, из-за незначительного славянского элемента в американской армии; во-вторых, из-за абсурдности предполагаемого проекта.

План создания чисто русских добровольческих частей из солдат 1-й и 2-й Особых дивизий оказался более практичным. В конце 1917 - начале 1918 г.г. начинает создаваться т.н. Русский легион.

В самом конце декабря 1917 г., с согласия французского правитель­ства «...во Франции формируется Русский легион. Назначение легиона силою оружия заставить центральные Империи уйти из разоренных ими без объявления войны Бельгии, восстановить несчастные обездоленные Сербию и Черногорию, дать Польше обещанную независимость и свободу, помочь Чехии стать самостоятельной и освободить занятую врагом Румынию. Уже значительное число русских, не состоящих на военной службе... записалось в Париже в легион.

Теперь французское правительство согласилось на зачисление в легион и желающих из русских военно-служащих. (...)

Поступающие в легион должны согласиться, подчиняться французским властям, законам и дисциплине и служить в легионе до заключения мира всем русским народом в лице всеми признанного законного Правительства».

Кто решил продолжать сражаться дальше с Германией, приходилось очень тяжело. Отношение к русским войскам во Франции было очень плохое. После мирных переговоров в городе Брест-Литовске (особенно после 15 декабря 1917 г., когда было заключено соглашение с Германией о перемирии) Россия у французов стала синонимом измены. «Русским офицерам уже давно было рекомендовано переодеться в штатское платье и не показываться в форме на улицах Парижа во избежание печальных недоразумений». Военнослужащие, решивших заниматься формированием русских добровольческих отрядов (не говоря о волонтерах) поистине взвалили на свои плечи тяжелую ношу.

Среди тех, кто стоял у истоков создания Русского легиона можно назвать генерала Н.А. Лохвицкого и полковника Г.С. Готуа.

На Г.С. Готуа возлагалась задача непосредственного формирования Русского легиона. Ему принадлежала роль идейно возглавляющая - он агитировал в госпиталях, в рабочих ротах,чтобы русские военнослужащие вступали в Русский легион. Генерал Н.А. Лохвицкий, со своей стороны, призывал русских военнослужащих и просто русских добровольцев из всех стран, чтобы они записывались в Русский легион.

В частности, он публикует воззвание: «Вперед, Русские во Франции!», где, прибегая к цветистым фразам, призывал вступать в оный отряд всех русских: «Не будем терять ни минуты. Объединимся в русский легион, подчиненный французской дисциплине и под нашим трехцветным знаменем поспешим в окопы, чтобы смешать нашу кровь с кровью, которую французы, вот уже четвертый год щедро проливают на поле брани. /.../

Родина гибнет! Вперед!

Цивилизация в опасности. Вперед!

Мы - Русские и не можем жить опозоренными. Вперед!».

Генерал добился определенного успеха - для поступления в легион приезжали добровольцы из Голландии, США, Италии, Индии; все они собирались на базе в Лавале. Иногда случалось, что всех русских офицеров, желающих попасть в легион, не могли включить из-за их избытка, а на неофицерские должности офицеров не принимали, хотя желающие, несомненно, были. Одновременно Н.А. Лохвицкий проводил политику создания единого подразделения сугубо из русских элементов, желая избежать, как он сам говорил, «распыления мелкими партиями по французским войскам».

Совместными усилиями Г.С. Готуа, Н.А. Лохвицкого в конце декабря 1917 г. был сформирован первый русский добровольческий отряд - 7 офицеров, 374 солдата, 2 врача, священник (в первом списке волонтеров в алфавитном порядке под № 203 значится ефрейтор пулеметной роты Р.Я. Малиновский), состоящий из двух рот - строевая под командованием капитана М.Ф. Лупанова (бывший командир 12-й роты б-го Особого полка) и пулеметная капитана В.Н. Разумова (бывший командир 1 -и пулеметной роты того же полка) - под общим командованием бывшего командира 2-го Особого полка полковника Г.С. Готуа. (окончательно сформированный в январе 1918 г. Русский легион был признан указом президента Франции только в апреле).

В начале 1918 в. батальон прикомандировывают к 4-му полку Марокканских стрелков Марокканской ударной дивизии (начальник дивизии - генерал Доган), входившей в состав VIII французской армии. В начале февраля батальон входит в состав 8-го Зуавского полка (командир - подполковник Лагард) и позже окончательно придается ему как 4-й батальон полка. Именно в рядах Марокканской дивизии и будет проходить дальнейшую службу Русский легион; в ее составе он закончит боевую деятельность на Западно-Европейском театре военных действий.

По прибытию в дивизию русских военнослужащих окружают некоторым уважением, что удивительно для того времени. Начальник 4-го полка полковник Обертин 16 января 1918 г. издает приказ, в котором есть нижеследующие строки: «...они [русские]сохраняют любовь к своей Родине и уверенность, что она воскреснет. (...) Начальник дивизии приказал особенно учтивый обмен честью [с русскими военнослужащими]. (...) Теперь все солдаты должны первыми отдавать честь русским военным, у которых на погонах галуны и звездочки. Офицеры должны первыми [с русскими офицерами]обмениваться честью». Данные об исполнении приказа, к сожалению, отсутствуют.

2-й батальон, под командованием подполковника 1-го Особого полка Эске, был прикомандирован к 178-й французской дивизии (об использовании батальона автор данными не располагает).

После сформирования двух отрядов на русской базе в Лавале осталось еще 120 человек, которые должны были послужить ядром для образования 3-го батальона. В действительности к марту существовал не батальон, а одна рота т.н. 3-го батальона, которую временно зачислили в состав 1-го батальона.

Из Салоник прибывает отряд добровольцев из 2-й Особой дивизии во главе с капитаном Павловым (батальон состоял из стрелковой роты - 4 офицера, 200 солдат; роты саперов - 4 офицера, 200 солдат; пулеметной роты - 4 офицера, 130 солдат), из которых был сформирован4-й батальон, прикомандированный к 56-й французской дивизии (об использовании батальона на французской службе данными автор не располагает).

К 13 апреля батальоны насчитывали 51 офицера и 1.625 солдат, всего - 1.676 человек. Из них 446 человек были награждены Георгиевскими крестами или орденами св. Георгия, т.е. приблизительно 27% личного состава.

Столь малое число желающих сражаться на французском фронте объясняется двумя основными причинами. Во-первых, наличие сильной агитации, в частности, в лагере Курно, со стороны большевистски настроенных солдат, которые вели борьбу против записи солдат в добровольческие батальоны: «Агитаторы... состоящие частью из людей свихнувшихся от социал-демократических бредней, частью просто из негодяев, купленных немцами, работали с большим успехом, убеждая массу и фанатизируя ее».

Во-вторых, служить теперь приходилось не в русской армии, а во французской, с подчинением французским командирам, с французскими порядками. Впрочем, можно назвать и третью причину, заключавшуюся в том, что некоторое число русских военнослужащих (по некоторым данным, в 5 раз больше, чем в Русском легионе) попало в Иностранный легион задолго до появления Русского легиона.

«Сотнями» русские военнослужащие поступали в Иностранный легион после роспуска русских полков: «...многие из наших солдат охотнее шли в Иностранный, а не в Русский легион, чтобы уйти подальше от разрухи в русском отряде. (...) Различными были причины, заставившие их поступить в легион, убеждения, патриотизм, условия жизни, поиски более сносного положения» (имелись русские добровольцы и в канадской армии - не менее 25 человек и на итальянском фронте). Точные данные о составе русских военнослужащих в Иностранном легионе, как, впрочем, и в других армиях, отсутствуют.

При формировании Русского легиона возник вопрос обмундирования и знамен. Воевать под прежними знаменами и в русской форме однозначно было невозможно: Советская Россия с 3 марта 1918 г., заключив известный Брестский мир, официально вышла из войны, и по международным законам русские не имели права иметь военную атрибутику собственной армии, не являвшейся – уже - отныне противником Германии.

Но иметь добровольцев не возбранялось. Поэтому русские военнослужащие к марту 1918 г. получили французскую колониальную форму с трехцветной - национальных цветов - повязкой на рукаве, на которой еще должен был стоять штемпель французского военного министерства. Знамя тоже было трехцветным и прикреплено к древку французского образца. По другим сведениям, русские военнослужащие получили французскую колониальную форму и знамя в августе 1918 г., во время отдыха в Бретее. Тогда же они получили каски, на которых, как и на пуговицах, вместо двуглавых орлов стояли две буквы – « LR » (аббревиатура от французских слов « Legion Russe » — «Русский легион»). Если действительно Русский легион получил колониальную форму в августе, вопрос о том, во что он был одет до этого времени, остается открытым.

По воспоминаниям одного из врачей в Русском легионе (имя его неизвестно), во время боев под Суассоном в конце мая 1918 г., легион носил русские мундиры (что они представляли - неизвестно).

Во второй половине марта 1918 г. германское командование предприняло наступательную акцию, т.н. Мартовское наступление в Пикардии (Франция), закончившееся неудачно для наступающих. Но в течение апреля германские войска снова пытаются добиться победы, теперь во Фландрии, на реке Лис. Успех, казалось, сопутствует немцам - они смогли прорвать англо-французскую линию обороны и углубиться на расстояние до 20 км.

В ночь на 26 апреля в район Амьена - Арраса прибывает Марокканская ударная дивизия, которая занимает исходные позиции, а наутро принимает бой. Это было первое боевое крещение Русского легиона. Русские солдаты и офицеры снова показали в сражении свои лучшие боевые качества и выполнили ставившиеся передними задачи. 1-й батальон понес тяжелые потери - 3 офицера ранено, 34 солдата убито, 76 солдат ранено. Капитан М. Лупанов за самоотверженные действия прямо на поле боя получил орден Почетного Легиона, все остальные офицеры - Военный крест разных степеней, батальон - Военный крест с серебряной звездочкой. По Марокканской дивизии выходит приказ генерала Догана: «26 апреля в неудержимом порыве [батальон] пошел в атаку с полным пренебрежением к смерти и при общем восхищении остался на занятых линиях, несмотря на контратаки, ни на безостановочную бомбардировку». В результате боя дорогу на Амьен французы и англичане закрыли для противника, в чем немалую роль сыграл русский батальон.

После сражений в апреле требовалось пополнение для батальона, поскольку новые формирования «съедали» его. В связи с этим было прекращено образование новых батальонов (существовал даже проект создания Русского легиона в Италии) и оставлен один, под командованием капитана М. Лупанова (с 12 июня официально).

Не меньшее значение на расформирование новых русских батальонов повлияла революционная и антивоенная пропаганда, т.к. в 1-ю категорию трияжа записалось некоторое число солдат-агитаторов большевистского толка, которые проводили разрушительную деятельность. Еще в апреле 1918 г. в 1-м батальоне произошел неприятный инцидент. Старший унтер-офицер Сабуров и младший унтер-офицер Ушаков вышли из строя и заявили о нежелании сражаться и призвали остальных последовать их примеру. По приказу начальника 8-го Зуавского полка Сабуров и Ушаков были арестованы и расстреляны.

Арестованные вместе с ними 48 человек понесли тяжелые наказания, из которых 15 человек начальник Марокканской дивизии разжаловал в рядовые. По другим сведениям, было арестовано 60 человек, которых включили в дисциплинарный батальон дивизии и отправили на самый опасный участок фронта, где они все погибли. Сильные волнения наблюдались во 2-м и 4-м батальонах.

Генерал А. Петен приказал расформировать батальоны, где имели место случаи нарушения воинской дисциплины. Существование Русского легиона оказалось под большим вопросом. Впрочем, первые успехи 1-го батальона повлияли на то, чтобы оставить русских офицеров и солдат в составе французских подразделений.

В конце мая противник предпринимает третье наступление, прорывает линию французской обороны, захватывает Суассон, и до Парижа остается менее 70 км. В эти тяжелые для Франции дни Марокканскую дивизию посылают на самый опасный участок фронта. Под Суассоном военнослужащие Русского легиона вписывают одну из славных страниц своего существования, к сожалению, обильно политые кровью.

Примером самоотверженности может служить поступок подпрапорщика Дьяконова. Получив ранение несколькими пулями в грудь и левую руку, он не мог быть вынесен с поля боя, т.к. его 1-й роте грозило окружение. Тогда он собрал вокруг себя группу таких же тяжелораненых, и они организованным огнем прикрыли отступление роты; дальнейшая судьба офицера неизвестна, скорее всего, он погиб (был награжден до этого боя Георгиевским крестом 4-й степени и Военным крестом с пальмой).

Вместе с другими подразделениями Марокканской дивизии русские легионеры останавливают противника, деблокируют окруженный батальон зуавов, попавший в окружение. В итоге 1 офицер убит, семеро - ранены; общие потери рядового состава - 290 человек (до сражения в нем числилось свыше 400 человек).

После боев за Суассон французская пресса стала называть Русский легион Легионом чести ( Legion Russe pour I ’ Honneur ). Подвиг русских солдат оказался не забыт французами. В 1923 г. в Суассоне был воздвигнут «Памятник Победы», на котором высечены все французские полки, сражавшиеся в мае 1918 г. и среди них - Русский легион.

После июньских боев в начале июля Русский легион отводится в тыл. Пополнение не поступает, к тому же французское военное министерство проводит среди русских военнослужащих кампанию с целью оформить подписку не только сражаться «до конца войны», но и предоставляло каждому легионеру право выбора - либо продолжать служить в Русском легионе, либо перейти в Иностранный легион, либо быть отравленным в Северную Африку. Русский легион подвергся новой волне пробольшевистской агитации, активно действующей среди раненых в госпиталях, среди тех, кто находился в краткосрочном отпуске.

В результате т.н. чистки остались воевать действительно идейные люди, желавшие выполнить тяжелую миссию до конца. Теперь в составе Русского легиона находится всего около 100 человек под командованием капитана А.К. Прачека (бывший командир 5-й роты 5-го Особого полка).

В этом составе русские военнослужащие приняли участие в июльских боях, когда 15 июля германское командование предприняло последнюю попытку наступления (т.н. второе Марнское сражение). 18 июля французская Х армия генерала Мазеля перешла в наступление (в составе которой находилась и Марокканская дивизия); противник был разбит. За июльские бои Русский легион потерял 2 офицеров (плюс 1 офицер французской службы) ранеными, 17 легионеров убитыми и ранеными. В середине лета Марокканскую дивизию отводят в тыл.

С августа во главе Русского легиона становится капитан Мартынов. У него в распоряжении находятся две полные роты военного состава. В августе происходит еще одна организационная перемена - Русский легион покидает 8-й Зуавский полк и становится отдельным батальоном в 1-й бригаде Марокканской дивизии.После этого во главе батальона, по уставу, становится французский штаб-офицер (Иностранного легиона) майор Трамюзэ, а Мартынов становится его помощником (1-ю стрелковую роту возглавлял штабс-капитанБ. Сурин 1-й, 2-й командует штабс-капитан П. Сурин 2-й, а пулеметной ротой временно командующий поручик Васильев и подпоручик С.М. Урвачев).

После активных наступательных операций в марте-июле 1918 г. Германия понесла большие потери в живой силе; боевой дух в войсках резко упал. С августа начинаются наступательные действия войск Антанты.

В начале сентября Марокканская дивизия по-прежнему входит в состав Х армии, но уже возглавляемую генералом Манженом. Дивизия сменяет на боевых позициях 32-ю американскую дивизию и сразу начинает участвовать в наступлении.

В своем секторе русский отряд отбивает у немцев важный объект -деревню Терни-Сорни (2 сентября) посредством совершения маневра, в результате которого Марокканская дивизия была спасена от ударов с флангов. Еще в течение трех суток Русский легион оборонял деревню от многочисленных попыток германцев отбить ее. Потери русских в эти дни составили 109 убитыми и ранеными.

14 сентября Русский легион вместе с другими подразделениями Марокканской дивизии переходит в наступление, атакует линию Гинденбурга. Перед русским отрядом ставится задача взять укрепленный район замок де Ля Мот. Для этого требовалось прорвать сильную в фортификационном плане линию Гинденбурга общей протяженностью в 2,5 км.

Русский легион выполнил задачу. Он с таким успехом атаковал немецкие позиции, что достиг конечного рубежа на 1,5 часа раньше намеченного по плану (атака началась в 5.50, к 6.30 рубежи были взяты, по плану - к 8.00). Было захвачено 700 пленных, штаб гвардейского германского полка. Потери русских составили 9 убитых и 25 раненых. В сражении 14 сентября отличился ефрейтор пулеметной роты Родион Малиновский: «Отличный пулеметчик. Особенно отличился в атаке 14 сентября 1918 г., не обращая внимания на опасность, под сильнейшей бомбардировкой [обстрелом] стрелял по группам противника, оказывавшего сильное сопротивление».

В течение 15 сентября Русский легион удерживал замок де Ля Мот, а с утра 16 сентября Марокканскую дивизию отвели в тыл. Активную боевую деятельность Русского легиона с этого момента можно считать завершенной.

За боевые заслуги 30 сентября Русский легион получает на знамя Военный крест с 2 пальмами и право ношения особого отличия во французских вооруженных силах - т.н. фуражер, род аксельбанта, носимого всеми чинами части на левом плече. Французское командование высоко оценило действия Русского легиона в сентябрьских боях, отметив его в приказах от 30 сентября и 11 декабря, где нет недостатка в эпитетах: «замечательное самопожертвование», «умелые маневры», «превосходные боевые качества» и т.д.

В частности, командующий Марокканской ударной дивизией генерал Доган отмечает: «Входя в состав ударной дивизии, проявив редкое мужество во время действий на Сомме с 26 по 30 апреля 1918 г., своим геройским сопротивлением и ценою больших жертв способствуя остановке неприятельского наступления на Амиен [Амьен]принял не менее блестящее участие в операциях перед Суассоном 29,30 мая и 2 сентября 1918 г., где проявил то же самоотвержение, безустанно борясь, чтобы удержать занятую территорию, взяв, многочисленных пленных и важный военный материал. Отборный батальон, все действия которого проникнуты беспощадной ненавистью к врагу. Соединяет полное презрение к смерти с блестящим порывом во имя священного долга».

На фронт Марокканская дивизия выдвигается в последний месяц 1-й мировой войны - в ноябре 1918 г.; она занимает сектор Ленокур (Лотарингия, Франция). К 1 ноября в батальоне Русского легиона (с пополнением во время последнего пребывания в резерве) насчитывается три стрелковых, одна пулеметная рота, всего - 564 человека. До заключения знаменитого Компьенского перемирия с Германией 11 ноября 1918 г. Русский легион в активных боевых операциях не был задействован. В составе дивизии он прошел Лотарингию, Эльзас, Сарр, прошел через Германию до Рейна и до­шел до Фридрихсгавена, около города Мангейма, откуда был направлен в назначенный ему для оккупации города Вормс: «Велико было удивление и негодование немцев узнать, что оккупирующие их войска - Русские.

Наш национальный бело-сине-красный флаг развевался на берегах Рей на.

Слово, данное Государем и Россией союзникам, в лице Русского легиона было сдержано».

25 декабря 1918 г. Русский легион отправили в Плёр-на-Марне, где он стал готовиться для отправки в Россию.

Так закончилась история Русского легиона. Поистине удивляешься тому, что в смутное революционное время в составе русских войск во Франции и Салониках нашлись люди, выполнившие долг перед Россией. Однако нельзя не отметить отношение французского командования к Русскому легиону.

Несмотря на самые искренние заявления о храбрости русских солдат, французское руководство рассматривало их не более как пушечное мясо и, вполне возможно, ставилона одну доску с колониальными войсками, затыкая ими самые опасные «дыры» на фронте. Даже одно назначение русских отрядов в Марокканскую дивизию вместе с зуавами и мальгашами должно говорить нам об этом. Эмигрантские авторы, рассказывая об участии Русского легиона в боях в составе Марокканской дивизии, говорят о чести, оказанной русским, поскольку эта дивизия имела больше всего награждений, и служить в ней якобы считалось делом почетным.

Действительно, дивизия имела много наград, но она не могла не иметь их, когда ее полки, не считаясь с потерями, французское командование бросало в бой как смертников. Привилегия служить в Марокканской дивизии, думается, состояла в том, чтобы сражаясь в ней, спасать от неминуемой смерти жизни коренных фран­цузов, точно так, как это делал специально созданный Иностранный легион.

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

Очень непросто сложились судьбы военнослужащих, уцелевших после 4-х лет Первой Мировой войны, рабочих батальонов и французских тюрем. Оставшихся в живых можно разделить на две категории. Первая - вернувшаяся в Россию; вторая, меньшая по численности - кто остался за рубежом по тем или иным причинам. Разумеется, очень сложно проследить за всеми русскими военнослужащими; точные цифры как прибывших в Россию, так и оставшихся за границей неизвестны; данная тема требует специального исследования. Французский историк и офицер 152-й пехотной дивизии, прикомандированный к 1-й Особой бригаде, подсчитал, что общие потери Особых бригад на двух фронтах составили 20,0 тыс. чел. (из которых 8,0 тыс. убиты); в 1919 г. вернулись в Советскую Россию 8.446 чел. Около 17,0 тыс. остались во Франции или пропали без вести.

Русские офицеры и солдаты возвращались на родину разными путями. Во-первых, путем официальной отправки их в Советскую Россию. Возможно, самый первый эшелон ушел в Москву в первой половине мая 1918 г., состоящий из инвалидов (подобные эшелоны были отправлены 19 января и в марте-апреле 1919 г.). Следующую партию отправили из Марселя на пароходе в Новороссийск, к генералу А.И. Деникину (на переговоры о транспортировке русских солдат Особых бригад в Россию, для пополнения ими рядов Добровольческой армии, во Францию прибыл со специальной миссией генерал Щербачев).

Отправка на новый фронт вызвала крайнее недовольство солдат, уставших от войны, которых снова хотели заставить воевать. В рядах русских частей вспыхнули волнения, в результате которых было арестовано 150 человек. Недовольство продолжалось и после прибытия пароходов в Новороссийск (февраль 1919 г.). «В первом же бою, заколов часть своих офицеров, они [прибывшие из Франции] перешли к красным. Измена не всегда приводит к желанным результатам. Конные части казаков, стоявших в резерве, и офицерская рота успели их догнать. Большая часть их была перерублена. Небольшая часть оставшихся верными из старых легионеров составила кадр для 1-го Кавказского стрелкового полка и была назначена в Кавказскую армию (генерала Врангеля). Фельдфебеля и подпрапорщики были произведены в офицеры. После взятия Царицына шли вдоль Волги через Камышин на Саратов, где их и застало общее отступление Добровольческой армии».

Весной 1919 г. в Россию, точнее, в Новороссийск снова прибывает эшелон с русскими солдатами из Особых бригад, настроенных пробольшевистски. Во избежание нагнетания напряженности пароходы отправили в Севастополь, где и произвели высадку прибывших. В Крыму многие солдаты занимались подпольной работой в пользу Советской России, состояли в партизанских отрядах.

Так, в конце февраля 1920 г. был организован Тавельский партизанский отряд, организатором и руководителем которого являлся Григорий Фирсов, бывший солдат Особого полка (номер не установлен); в отряде находились его сослуживцы - Николай Соколов, Бойченко. Воевали русские солдатыиз Особых бригад в Крыму и на другой стороне. В сентябре 1919 г. в Россию были отправлены два парохода (2,0 тыс. чел на борту) из Северной Африки. По прибытию в Одессу солдат отправили на фронт. Из них в Красную Армию ушло только 42 человека, остальные перешли на сторону армии П.Н. Врангеля и в ее составе сражались до падения «черного барона».

В том же году из Северной Африки в Россию были отправлены 2 рейса, составленные из куртинцев. В первом находилось 260 чел, которых привезли в Россию (возможно, в Новороссийск). Из них на сторону Красной Армии перешло 42 человека. Немного позже оттуда же перевезли 2-й эшелон куртинцев (около 1,0 тыс. чел.),из которых около половины расстреляли за бунт на корабле против офицеров, остальных сослали на каторгу.

Первый эшелон солдат и офицеров, служивших в Русском легионе, в составе 1-й, 2-й и частично 3-й рот (всего 549 солдат и офицеров) под общим командованием подполковника Эске отправился 21 января 1919 г. из Плер-на-Марне по железной дороге в Марсель. Таким образом, остались 3-я и пулеметная роты (около 350 чел.) под начальством полковника А.В. Багрянского (бывший капитан 2-го Особого полка, исполнявший обязанности начальника хозчасти полка). В середине февраля 1919 г. русские легионеры вышли из порта Марсель на пароходе «Адмирал Чихачев», но из-за поломки двигателя вернулись обратно. Позже русские военнослужащие снова вышли в море, и 5 апреля 1919 г. находились в море около Константинополя (Турция).Их дальнейшая судьба неизвестна.

Очередная партия русских солдат была сформирована во Франции и отправлена из Марселя на пароходе «Петр Великий» (численность не установлена) в один из черноморских портов, занятых белогвардейскими подразделениями. Всех прибывших «беляки» отправили для дальнейшей службы только в гарнизонные части. Одна ротаизэтого эшелона, квартировавшего в Армавире, во время наступления Красной Армии в начале 1920 г. ударила в тыл оборонявшим город белым частям, и способствовала взятию Армавира. После установления власти большевиков все репатрианты по решению начальника дивизии (сведения онем отсутствуют) были отпущены домой.

Другая партия солдат (среди которых находился и Р.Я. Малиновский) вернулись из Франции в Россию почти по тому же маршруту, каким прибыла 1-я Особая бригада - через Суэц, Красное море, Сингапур, Шанхай во Владивосток (на пароходах последовательно «Луара» и «Рязань»).

В 1919 г. французское правительство неохотно соглашалось на репатриацию русских солдат. Возможно,из-за нежелания Франции пополнять русскими репатриантами рядыКрасной Армии. В это время складывается любопытная ситуация. Еслив 1917 г. Франция пыталась добиться от Временного правительства разрешения отправить русские войска на родину, аРоссия несоглашалась, то после 1918 г. происходит с точностью до наоборот. Теперь уже Советская Россия требует от Франции скорой отправки русских войск на родину.

Отправка русских солдат производилась в течение 1919 г. небольшими группами ( от 25 чел) - например, в ноябре, и более крупными - (130 чел), отправившимся в Россию в июне: «Люди уехали счастливые, хорошо одетые и обутые и, как водится, с изрядным багажом.

На 130 человек понадобился специальный вагон для багажа, который был изрядно набит».

Советское правительство настойчиво требовало возвращения русских солдат домой в Россию. Так, большевики посылают ноту Франции (№ 27 от 5 февраля 1918 г.), в которой «Народный Комиссар Иностранных Дел твердо надеется, что Французское Правительство сделает все необходимое, чтобы предоставить русским войскам средства для возвращения в Россию…». 22 апреля и 27 мая НКИД РСФСР вновь обращает внимание Франции на незаконность задержания русских войск за границей. 4 июля 1918 г. V Всероссийский съезд Советов посылает приветствие русским солдатам за границей и выряжает надежду на скорое их возвращение на родину.

Думается, что в основе подобных мотивов лежало не человеколюбие, а нехватка штыков в Красной Армии (впрочем, данный аргумент относится и к ее противникам). Уверенность в том, что большая часть заграничных русских войск перейдет к большевикам, а не к их врагам, возможно, основывалась на результатах агитационной работы, активно проводимой пробольшевистски настроенными пропагандистами среди личного состава Особых бригад. Впрочем, не всегда желания большевиков совпадали с желаниями прибывших из Франции солдат. По одним сведениям, в начале 1919 г. из 2,4 тыс. чел, уже прибывших в Советскую Россию, только сто человек согласились воевать за Красную Армию.

Советское правительство добилось своего, получив согласие от французского на репатриацию русских войск. В феврале 1919 г. во Францию направляется специальная миссия Красного Креста для организации централизованной отправки русских военнослужащих, очем велись переговоры представителей Советского и французского правительств; последние ссылались на чисто технические трудности отправки русских военных контингентов. Возможно, что в результате именно данных переговоров в издаваемой в Париже газете «Русский Солдат-Гражданин во Франции» (21 июня 1919 г.) появляются следующие строки: «Приближается долгожданный момент отъезда на родину. Мало помалу десятки тысяч русских людей, проведших несколько лет на чужбине - кто во Франции и Македонии... вернутся в Россию...».

В июле 1919 г. в Македонии было сформировано 4 эшелона для отправки в Россию, 1 -и эшелон был посажен на пароход «Истрия» (14-й рабочий батальон и добровольцы в армию Деникина), во 2-й входили солдаты 20-го и 21-го рабочих батальонов; в 3-й - 22-го и 19-го батальонов. Все остальные (какие конкретно батальоны - неизвестно) - в 4-й эшелон. Интервалы между отправкой данных эшелонов были установлены в 8 суток. Но 23 июля добровольцы в армию Деникина взбунтовались, их отряд расформировали и отправили в дисциплинарный батальон.

14-й рабочий батальон прибыл в город Севастополь и размещен в Белостокских казармах. После неудачной попытки склонить русских военнослужащих-«македонцев» к вступлению в Белую армию, над ними офицерские подразделения учинили кровавую расправу; в дальнейшем новоприбывших отправили в гарнизоны для прохождения службы.

Имеются сведения, что всего к сентябрю 1920 г. общее число возвратившихся на родину солдат и офицеров достигло 15,0 тыс. чел. Две трети из них прибыли в Советскую Россию, треть - к А.И. Деникину и П.Н. Врангелю. Некоторое число прибывших солдат из Франции воевало и на стороне «зеленых».

20 апреля 1920 г. в Копенгагене (Дания) делегат французского правительства, с одной стороны, и М.М. Литвинов, член коллегии Наркоминдела, с другой стороны, подписали соглашение относительно отправки задержанных в России французов во Францию в обмен на русских военнослужащих из расчета 125 женщин и детей на 3,0 тыс. русских солдат.

«Второе соглашение [подписано там же] предусматривает отправку всех других без исключения французов, в течение 3-х месяцев через Черное море». Причем Советское правительство соглашалось объявить амнистию тем французским гражданам, которые находились под следствием или уже были осуждены. «С другой стороны, все русские солдаты, находящиеся на территории республики (Франции) или в Салониках будут перевезены в Россию в течение того же срока [т.е. 3-х месяцев]; обмен должен произойти из расчета 100 французов на 250 русских».

В начале 20-х годов практически все желающие вернулись в Россию. Часть из них прибыла на родину в результате обмена военнопленными войск Антанты, которые имелись в Красной Армии к тому времени.

Многие вернувшиеся офицеры сражались против большевиков; они самостоятельно перебираются в войска генералов Е.К. Миллера, А.И. Деникина и др. (незначительное количество офицеров служило в войсках Антанты, действовавших на территории бывшей Российской империи против большевиков). Среди офицеров, решивших бороться против большевиков, особую известность приобрел генерал М.К. Дитерихс, ставший впоследствии начальником штаба Чехословацкого корпуса, командующим Восточным фронтом у адмирала А.В. Колчака. М.К. Дитерихс получил особую известность как один из инициаторов возбуждения дела по расследованию убийства Николая II и его семьи (у А.В. Колчака служил и генерал Н.А. Лохвицкий).

В рядах белых армий сражались и погибли: полковник Г.С. Готуа, штабс-капитаны Б. Сурин 1-й и П. Сурин 2-й, капитан М.К. Иордан, бывший командир 6-й роты 5-го Особого полка и др.

Второй путь возвращения на родину – бегство из рабочих батальонов и Северной Африки через Швейцарию и другие страны. Так, в начале февраля 1918 г. из русских солдат, сбежавших в Швейцарию и нелегально временно проживавших там, были образованы две рабочие команды и отправлены на мелиоративные работы. Их охраняли только негласные чины полицейской службы; питание было плохое. Местное население относилось к русским вполне доброжелательно. Дальнейшая судьба их неизвестна, возможно, они были отправлены в Россию.

В марте 1918 г. границу Швейцарии переходит 360 человек. Впоследствии они, вероятно, были репатриированы в Россию.

Другой известный случай массового побега (точное количество солдат неизвестно) оказался примечателен тем, что бежавшие из Северной Африки сумели добраться до России, и, пересекая последовательно границы Франции, Швейцарии, Германии прибыли в Россию в конце июня 1918 г. и приняли участие в подавлении левоэсеровского мятежа в Москве 6 июля.

Вторая категория русских военнослужащих осталась за рубежом. В большинстве - конечно, офицеры, поступившие на военную службу во французскую, американскую, сербскую армии, оставшиеся навсегда за рубежом. Некоторая часть русских военнослужащих императорской армии - поляки по происхождению, поступив в нарождавшуюся польскую армию (в приложении к приказу № 140 по русским войскам во Франции и Салониках специально оговаривался порядок зачисления в польскую армию), вероятно, тоже не захотели возвращаться в Советскую Россию.

По-разному сложилась судьба 40,0 тыс. человек, покинувших Россию по приказув составе четырех Особых бригад. Некоторые уехали, сами того не зная, навсегда, не решившись вернуться на родину по тем или иным причинам. Другие вернулись, но были ли те и другие счастливы?Одни остались на чужбине, возможно, сожалея о том, что не смогут никогда попасть на родину, вторых ждал бурлящий водоворот истории Советской России.

Многие остались навечно лежать во французской и греческой земле, вдали от родины, и заслуживают, по крайней мере, упоминания о них.

Первым памятником погибшим русским воинам на французской земле может считаться создание надгробия на их могилах неподалеку от города Мурмелон, а октябре 1916 г. созданном с помощью бойскаутской организации «элереров». Начальник 1-го Особого пехотного полка М.Д. Нечволодов лично набросал эскиз модели памятника. На торжественной церемонии по установлению мраморной плиты прибыли начальник 1-й Особой бригады Н.А. Лохвицкий, прикомандированный к штабу бригады королевич Черногорский Петр Николаевич, французские офицеры.

Желая увековечить память павших русских офицеров и солдат на поле брани Союз офицеров Экспедиционного Корпуса (основано в 1923 г.) купил летом 1934 г. рядом с военным кладбищем в 3,5 км от города Мурмелон, в Сен-Илер лё Гран, участок земли, на котором при помощи всей русской общественности во Франции в 1937 г. был воздвигнут Храм-памятник во имя Воскресения Христова. Сен-Илер – единственное русское воинское кладбище во Франции (в других местах страны русских военнослужащих хоронили на военных участках местных кладбищах или в отдельных могилах).

Проект храма-памятника создал А.А. Бенуа, представитель известной династии русских художников, архитекторов и искусствоведов. В апреле 1936 г. храм во имя Воскресения Христова был заложен, а 16 мая 1937 г. освящен митрополитом Евгением. Храм построен по типу новгородско-псковских церквей XV в. Данную композицию в 1938-1939 гг. А.А. Бенуа использует и для храма Успения Божьей Матери на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. На этом знаменитом кладбище русской эмиграции похоронены генералы М.Д. Нечволодов, Н.А. Лохвицкий, В.Л. Тарановский.

На стене храма Воскресения Христова золотой смальтой выложена надпись по-французски: «Русским солдатам, павшим на поле славы во Франции в 1916-1918». Внутри храма существуют даже небольшой музей – макет местности около села Оберив, боевые награды русским полкам от французского командования, военные реликвии; на специальной памятной доске выбиты имена погибших в боях Первой Мировой 4,0 тыс. чел.

За храмом – кладбище с останками 1.029 русских воинов, павших за Францию в 1914-1918 гг. (454 человека покоится в отдельных могилах, 575 – в общих). Здесь же находятся могилы с 36 останками советских воинов, погибших в борьбе с фашизмом – «коричневой чумой» ХХ в. Их фамилии на крестах еще можно разобрать, но что означают имена – Rvaron , Volsni , Miscoe , Mantzo ? Как попали в далекую Францию советские солдаты и кто они были, еще предстоит разобраться историкам…

Кладбище посещается редко, но раз в году, на Троицу в воскресение, в Сен-Илер съезжаются много людей, главным образом потомки солдат и офицеров Особых бригад, в храме устраивается большая поминальная служба по русским воинам, павшим за Францию.

7.396 русских воинов (по А. Пети) Особых бригад покоятся по селам и весям Франции. Из них – 5.078 отдельных захоронений на общегородских кладбищах, 2.318 – на военных кладбищах. Кладбища располагаются в департаментах, по которым прошлось огненное колесо Первой Мировой войны – Норд, Па-де-Кале, Сомма, Уаз, Эн, Марна, Мёз, Мёрт-и-Мозель, Вож и в тылу, где умирали вследствие полученных ранений – под Парижем, Лионом, в департаментах Жиронда, Лазурный Берег и т.д.

Генерал В.Л. Тарановский скончался в январе 1937 г. и похоронен в Париже. Генерал М.К. Дитерихс умер в октябре 1937 г. и похоронен в Шанхае. Полковник Е.И. Радомский, командир 1-го Особого полка, умер в марте 1919 г. и похоронен в Орлеане. Полковник В.С. Нарбут, командир 5-го Особого полка, умер в июле 1929 г. и похоронен в Париже. Полковник С.П. Киселев, командир 5-го Особого полка (после В.С. Нарбута), умер в конце 1928 г. и похоронен в Ницце.

В августе 1918 г. около Тулона был воздвигнут памятник на местном кладбище церковью Крестовоздвиженского госпиталя. На памятнике имеется надпись на русском и французском языках: «Вечная память Вам, Русские воины, жизнь отдавшие за свою Родину и общесоюзное Дело. Август 1918 г.».

Имелся небольшой скромный памятник в честь павших русских воинов и в Северной Африке, в местечке Djibba , на местном французском кладбище, где хранилось неизвестное число останков русских солдат, умерших здесь в рядах дисциплинарного батальона. «Работа [над памятником] продолжалось в течение двух месяцев, почти без всякого инструмента, с одним зубилом, и был сделан великолепный памятник. (...) На открытии памятника были одни русские товарищи дисциплинарного отряда, командир аджутан [правильно: аджюдан - унтер-офицерское звание в войсках Франции], переводчик и сержант; из православного и католического духовенства никого не было».

Во Франции, на военном кладбище около города Сен-Квентин находится около 120 русских могил и здесь «...русские рабочие роты всего здешнего округа поставили общий памятник»; 26 октября 1919 г. состоялось освящение памятника священником Соколовским.

Имелся памятник и павшим русским солдатам в Македонии, при станции Градобор, в 12 км от Салоник, созданный по личной инициативе солдат 21-го батальона лагеря Градобор (открытие произошло 28 сентября 1919 г., в 2 часа дня). «Памятник создан на собственныя средства солдат и их личными трудами под руководством художника Наседкина, которым вылеплены изображенныя на памятнике фигуры».

В городе Плёре, в 10 км от Сезанны, находится обелиск в честь павших 1-й и 2-й Особых бригад, который посетил 17 мая 1960 г. Н.С. Хрущев вместе с Маршалом Советского Союза Р.Я. Малиновским.

Останки Добровольческой бригады покоятся в Седане (350 могил), Вузье (257), Валансьене Сен-Рош (207), Камбре (191), Ирсоне (160), Сен-Квентене (137), Мобёже (100), Серни-ан-Лаоннуа, Лаоне (по 54 могилы) и т.д.

Советская историография оказалась не справедливой к истории Особых бригад во Франции и Македонии (Салониках), представляя одних героями, а других уничижая. Пришла пора попытаться объективно взглянуть на военную историю царской России, воздать должное всем тем, кто сражался в1-ю мировую войну вместе с союзниками по Антанте против Центральных держав.

Не стоит, возможно, строго винить простых солдат, поддавшихся влиянию большевистских агитаторов. Сейчас надо вспомнить всех павших на равнинах Шампани, в скалистых горах Македонии, чей прах покоится в чужой земле и тех, кто по прибытию в Россию из-за границы сражался во время гражданской войны независимо от того, какой ориентации придерживались эти люди - большевистской, монархической или еще какой-либо другой. Необходимо вспомнить о них как о сыновьях одной страны, одной России.