Угрешские походы царя Алексея

Талина Г. В.

Придворная жизнь Московской Руси неотделима от такого явления как государев поход. Развиваясь на протяжении долгого времени, эта традиция достигла своего пика в XVII столетии. "Походами" в тот период считали все царские выезды. Свое название походы, как правило, получали от того места, куда они предпринимались. Все походы можно условно разделить по их характеру на гражданские и военные. Среди гражданских выездов выделяются торжественно-церемониальные и деловые, и, кроме того, - светские и богомольные. Последние, как правило, были связаны с посещением государем тех или иных монастырей.

В начале XXI столетия сложно оценить все то огромное значение, которое придавали наши предки церемонии царского выезда. Для них же сама процедура похода была призвана решить ряд важнейших задач, направленных на поддержание и усиление статуса монаршей власти.

К середине XVII столетия окончательно сложилась концепция "русской православной монархии". Власть государей рассматривалась как богоданная и наследственная в роде российских скипетродержавцев. Помимо этого русский царь представлялся истинным православным монархом и защитником вселенского православия. Считалось, что идеальный православный государь должен быть чинен, кроток, богобоязлив, милосерден, благообразен. Следование данному канону (уделение большого внимания молитве, посещение монастырей, прислуживание в монастырях больным монахам и т.д.) должно было обеспечить царю всеобщую любовь его подданных.

Совокупность перечисленных характеристик нашла свое отражение в неофициальном царском титуле, носителями которого являлись все первые Романовы, и который исторически закрепился только за одним из них - царем Алексеем Михайловичем. Этот титул впоследствии стал выражаться одним словом - "тишайший", но в период правления Алексея Михайловича в трудах одного из его современников и сподвижников Симеона Полоцкого звучал как "благочестивейший, тишайший, самодержавнейший великий государь, царь и великий князь". Таким образом, царский титул в XVII веке являлся не характеристикой реального человека, а отражением представлений об идеальном православном государе.

Каждый царь этого периода, как и все наделенный добродетелями и пороками, должен был вживаться в искусственно созданный образ, находясь в вечной погоне за "идеальным государем". Задача решалась легче, если предписанные церемониалом действия совпадали с духовной потребностью самого монарха. Для Алексея Михайловича таковыми являлись богомольные походы. Царь, будучи человеком глубоко верующим, искренним и нравственным, в каждое дело, начатое им или совершаемое по традиции своих предков, пытался вложить частицу своей души и своего неравнодушия. Исполнять обряд или совершать церемонию только в силу того, что "так было принято" царь не хотел, полагая, что в этом проявляется один из самых страшных пороков - лицемерие ("служение двум господам - Богу и дьяволу").

Богомольные походы, являясь государственной необходимостью и личной потребностью царя, прочно заняли свое место в распорядке его жизни. Выезды в монастыри по сравнению с рядом иных походов были одними их самых продолжительных, занимая от трех дней до полутора недель. В некоторых случаях на богомолье вместе с государем отправлялась практически вся царская семья и огромная царская свита.

Склонность к творчеству, по мнению большинства историков, когда-либо писавших об Алексее Михайловиче, составляла одну из основных черт характера и собственно личности этого человека. В отношении церемоний она проявилась в полном объеме, приведя к созданию множества новых, неповторимых ритуалов. Можно сказать, что именно в этот период церемониальная жизнь Московской Руси достигла своего пика, в котором сплелись воедино черты обрядности духовной и светской. Богомольные царские походы третьей четверти XVII века стали венцом русской национальной традиции, воплощавшейся Московским царским двором, в рамках которой светская обрядность не воспринималась как противостоящая обрядности церковной, а напротив трактовалась как выраставшая из той символики и того ритуала, который был воплощен в церковном чине. Пришедший на смену Московскому Петербургский период был подчас связан с пониманием светского как "антицерковного", что, естественно, не вело к атеизму, но воплощалось при царско-императорском дворе через чередование строго разделенных ритуалов светского и духовного содержания.

Творчество царя и его ближайшего окружения в церемониальной сфере привели к тому, что каждый царский поход, и даже богомольные походы стали непохожи один на другой, для каждого разрабатывался свой чин (сценарий). В этих чинах оставались некоторые традиционные, общие черты, но непременно дописывалось новое, проистекавшее от особенностей места - конечной цели похода (конкретного монастыря, святого - покровителя монастыря и т.д.) и особенностей периода жизни царской семьи, в который происходил поход.

Различия начинались уже со стадии самого переезда в тот или иной монастырь из Кремля. Наибольший интерес представляли особо торжественные походы. Процессия высокопоставленных богомольцев растягивалась на несколько километров. Впереди везли все необходимое для размещения царского семейства: казну столовую и шатерную; царских лошадей, количества которых хватило бы целому полку; запасную казну или "стряпню" - предметы обихода царской семьи, образа царского моления, "оружейную стряпню". В конце этой группы следовала специальная "поборная телега", предназначенная для вещей, подносимых государю в пути. Следующая группа была представлена "царским поездом", который сопровождал царский конюшенный чин и стрельцы со стрелами. У царской кареты ехали думные и придворные чины: бояре, окольничие, думные дворяне, стольники и другие. Царская карета обычно запрягалась шестью лошадьми. При особо торжественный выездах их количество могло быть увеличено в двое. В царской карете мог размещаться старший царский сын, официально объявленный наследником, наиболее приближенные к царю бояре или ближние бояре, кто-либо из особо почетных гостей русского двора. Замыкали процессию царица, царевны и младшие сыновья государя, размещенные в специальной карете. Их выезд обставлялся почти с такой же пышностью, как и царский поезд.

В зависимости от обстоятельств, связанных с напряженностью придворной жизни и работы, переезд до монастыря из столицы мог занимать разное время. При особо торжественных выездах отводилось время на отдых в пути, для чего на станах раскидывались богатейшие шатры, обтянутые снаружи тонким алым сукном с изображением различных фигур и обитые внутри шелковыми, серебряными и "золотными" тканями, вышитыми золотыми и серебряными облаками. Пространство внутри такого шатра разгораживалось на более уютные и небольшие помещения при помощи суконных занавесей-стен. Шатерно-палаточный городок огораживался неким подобием забора из рогаток и охранялся вооруженной царской стражей, не подпускавшей во время стоянки никого к государю более чем на расстояние выстрела. Исходя из этой процедуры, не следует полагать, что в умах населения насильственно культивировалась мысль о недоступности царя для подданных. Напротив, в царских походах государя, как правило, сопровождал "челобитенный" дьяк, ведавший приемом прошений от населения, непосредственно адресованных на высочайшее имя.

Размах и пышность царских походов оказывали должное воздействие не только на подданных царя, но и на иностранцев, посетивших Россию, формируя представление о Московском дворе и русском государстве как об одном из самых богатых и великих. Один из польских резидентов сообщал представителю Священной Римской империи Де Батонию, а тот в свою очередь своему императору: "Ни в каком государстве такого великолепного чину в Государьских походах нет... Господь Бог по милости к себе благоверного Великого государя его царского величества подал государству его... всякие благополучия и счастье и между всех посторонних государств честию и богатством и всяким преимуществом яко солнце между иными светилами сияет".

Организацию царского богомольного похода брал на себя патриарх и церковные власти. Заблаговременно в монастырь направлялась патриаршая грамота, в которой владыка мог либо просто извещать настоятеля о прибытии государя, либо же давать те или иные наставления по убранству монастыря и иным вопросам. Из всех патриархов, сменившихся за время царствования Алексея Михайловича, наибольшего размаха достигали монастырские приготовления при деятельном и властолюбивом Никоне. Далеко неполный перечень патриарших поручений в связи с одним из рядовых царских богомольных походов выглядел следующим образом:

- "сделать к царскому пришествию царское место деревянное и велеть вырезать хорошо и вызолотить, а будет вам царского места вырезать и позолотить не успеть, и вам бы царское место убрать гораздо хорошо бархаты и атласы злотоглавыми",

- "прежние гостинные места... снять и поставить в ином месте, где пригоже, потому что те гостинные места плохи и Царского Величества к состоянию непристойны",

- "срубить колокольница возле большого колокола, чтоб колокола все перенесть и поставить в одном месте, а сделать колокольница в вышину сажень четырех или пяти, и покрыть хорошенько шатром",

- "Из братьев убрать 12 братов перед царем и перед нами орацию говорить краткую, и богословную, и похвальную",

- "а с соседями б вам и с окольничими людьми жить безсорно и безмятежно, а буде есть у вас с кем ссора, и вам бы с теми людьми как-нибудь сделаться, чтоб при государьском пришествии ни от кого на вас челобитья не было, чтоб вам от царского величества на себя в том кручины и гневу не навесть и огласки в том лихия не было".

Среди всех монастырей в России XVII столетия и ранее, особо выделялись царские монастыри, которые назывались государевыми богомольями. Именно такие монастыри давали свое имя государевому богомольному походу. Наиболее известными богомольными походами поныне остаются Троицкие, но эта известность скорее обусловлена неисследованностью других походов, чем незначимостью для московских царей посещения иных монастырей. Различные источники XVII века, особенно Дворцовые разряды неоднократно фиксируют и уделяют огромное внимание Угрешским походам.

Николо-Угрешский монастырь, по приданию основанный еще Дмитрием Донским и встречающийся в летописях с XV в., в XVI столетии усилился, имел свое подворье в Москве, в Кремле, а в XVII столетии наступил истинный расцвет монастыря, связанный с правлениями царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Документально зафиксировано, что Михаил нанес в монастырь девять, а Алексей тринадцать визитов. Возможно, что посещений монастыря царскими персонами было более, так как документы фиксировали, как правило, только официальные богомольные походы. Под ними следует понимать такой царский поход или выезд, при котором давались и заносились в разряды царские указы о походе и составе свиты, указы, назначавшие официальный государственный орган Комиссию на Москве, которой поручалась столица в отсутствие царя. Если же царь совершал кратковременный выезд в монастырь, занимавший всего несколько часов, предпринятый спешно, то вся процедура, могла не обставляться соответствующими указами, и не отражаться в документах разрядного типа. Так, среди походов Алексея Михайловича, относящихся к 60-м годам XVII в., официально зафиксированы в качестве Угрешских походов выезды 1661, 1663, 1664, 1668 и 1669 годов. Между тем, по другим источникам доподлинно известно, что Алексей был в Николо-Угрешском монастыре, когда там содержали протопопа Аввакума, "ходил вокруг темницы, стонал", все еще не оставляя мысль склонить мятежного протопопа и своего бывшего единомышленника по "Кружку ревнителей древнего благочестия" в "новую" веру. Аввакум же содержался в монастыре с 14 мая 1666 г семнадцать недель до начала сентября 1666 г. Это посещение монастыря царем относят к тринадцати известным посещениям, но оно не относится к богомольным походам, и дает возможность предположить, что могли быть и другие подобные данному "тайные", неофициальные выезды.

Каждый цикл царских богомольных походов, связанных с определенным монастырем, в царствование Алексея Михайловича приобрел свою специфику. Так Троицкие походы чаще всего представляли собой выезд всей царской семьи, что и приводило к увеличению общей численности свиты (только за каретой царицы по тогдашнему церемониалу могло следовать от 80-ти до 100 человек дворян). Угрешские походы сочетались с выездом на охоту, считавшуюся на Руси - забавой мужской, требующей соответствующей царской компании. Если учесть, что царь Алексей был страстным охотником, особенно с ловчими птицами, то Угрешские походы становились одними из любимых для государя: здесь он мог отдохнуть и духовно и физически. Такую окраску Угрешские походы смогли получить в силу одной особенности: недалеко от Николо-Угрешского монастыря располагалось село Остров - древняя родовая отчина московских великих князей, при Алексее Михайловиче, ставшая одним из "потешных" сел. (Охоту в тот период относили к числу "зверовых потех"). Посещение Николо-Угрешского монастыря стали сочетать с посещением Острова. Другая особенность Угрешских походов состояла в том, что они были приурочены к "Николину дню" и начинались 8 или 9 мая. Первый раз в царском сане Алексей Михайлович совершил Угрешский поход 8 мая 1647 г. Первые походы (1647, 1648,гг.) еще отличались традиционностью, следованием древнему чину посещения монастырей: государь отстаивал праздничную службу, ходил в трапезную, "кормил братию". Первый перелом в отношении Алексея к монастырю, пожалуй, произошел в 1652 г. Видимо царь не планировал изначально длительную поездку, так как 8 мая он взял с собой только шесть думных чинов, среди которых были люди на протяжении долгих лет составлявшие ближайшее окружение царя: Я.К. Черкасский и Ю.А. Долгорукий. По сведениям "Дворцовых разрядов" в период с 9 по 12 мая царская свита увеличилась более чем в три раза. Поскольку самовольный приезд к царю без царского указа или распоряжения являлся грубым нарушением тогдашних порядков и придворного этикета, несложно предположить, что царь в первый же день своего пребывания в монастыре изменил намерения, решил задержаться в Угреше и вызвал необходимое ему количество думных и придворных чинов. После этого царь от обычных посещений монастыря перешел к комбинированным поездкам "к Николе на Угрешу" и в Остров.

Важнейшие изменения в процедуре и значимости Угрешских походов произошли во второй половине 60-х гг. и были вызваны рядом обстоятельств жизни страны, русской православной церкви и самого монастыря.

В 1666 г. завершилось длившееся несколько лет "дело патриарха Никона". Патриарх, с именем которого связано проведение одной из самых значимых церковных реформ, положившей начало Расколу русской православной церкви, в своей честолюбивой борьбе за власть не столько духовную, сколько светскую вошел в сильнейшее противоречие с интересами усиливающейся и абсолютизирующейся царской власти. Выдвинув тезис "священство выше царства" он окончательно уничтожил возможность примирения со своим бывшим "собинным" другом царем Алексеем. Для окончательного суда над Никоном, царь был вынужден прибегнуть к помощи вселенских патриархов, двое из которых (Александрийский и Антиохийский) 2 ноября 1666 г. прибыли в Москву, где провели более двух лет, став важным козырем царской политики и непременными фигурами как церковных, так и светских церемоний.

В мае 1668 г. скончался тесть царя Алексея Михайловича боярин Илья Данилович Милославский, еще в 1648 году, после Московского восстания и отстранения от власти Бориса Морозова формально возглавивший московское правительство. На 20 мая 1668 г. было назначено отпевание боярина в церкви преподобного Сергия Чудотворца в Троице-Сергиевом монастыре. Илья Данилович - человек, не блиставший особыми талантами при жизни, не раз получавший укоры и побои от венценосного мужа своей дочери, уходил в вечность, сопровождаемый невиданной доселе по торжественности похоронной церемонией: его отпевали сразу три вселенских патриарха: Александрийский Паисий, Антиохийский Макарий и Московский Иоасаф. Вместе с Милославским уходила целая эпоха, а царское окружение вступало в новый виток борьбы за власть. Кому предстояло возглавить правительство и стать первым советником царя в последующие (как оказалось - последние) годы жизни Алексея Михайловича - вопрос, который 20 мая 1668 г. волновал практически всех. Через несколько месяцев (4 марта 1669 г.) скончалась и первая супруга Алексея, дочь Ильи Даниловича Милославского царица Мария Ильинична. И без того ослабленный клан Милославских прекрасно понимал, что это был последний шаг к потере власти: далеко не старый царь в любой момент мог жениться вторично, а новые царские свойственники занять место около трона.

На фоне этих событий в стране Николо-Угрешский монастырь, напротив, вступил в один из самых благополучных периодов своего развития, связанных с именем игумена Викентия (1666 - 1672 гг.). Викентий пользовался особым доверием царя Алексея. Недаром в его монастырь поместили в 1666 г. расколоучителей, и на Викентия возложили задачу в последний раз склонить Аввакума и его сподвижников на сторону официальной церкви и царской власти. За свои заслуги и не без покровительства царя (без учета его воли не производилось ни одно серьезное назначение ни в светской, ни в духовной иерархии) Викентий в 1672 г. в сане архимандрита был переведен в Рождественский Владимирский монастырь, а с 1674 г. 20 лет начальствовал в Троице-Сергиевой Лавре. Именно при Викентии в знак особого внимания царь подарил Николо-Угрешскому монастырю "Житие и Чудеса Святителя Николая в лицах". (Подобные подношения делались не чаще, чем раз в царствование, могли не делаться вовсе). Житие было написано полууставом на 421 листе, переплетено в синий бархат с серебряными застежками и содержало 407 изображений, писанных красками и золотом.

В контексте всех перечисленных изменений следует рассматривать и те существенные новшества, которые с 1668 г. появились в процедуре Угрешских походов. В этом году государев поход впервые был совмещен со значительно модифицированной процедурой "государева отпуска" - церемонией, связанной с проводами иностранных высокопоставленных гостей и являвшейся важнейшим звеном в дипломатическом этикете. В содержание Угрешского похода царь Алексей решил внести церемонию провода патриарха Антиохийского Макария, отбывавшего на свой престол в Дамаск. Царь и его окружение спланировали отъезд и проводы вселенского патриарха таким образом, чтобы местом окончательного официального прощания Макария с русским царем и вселенскими патриархами стала Угреша (Николо-Угрешский монастырь и село Остров). Вся церемония была продумана до мельчайших деталей, в связи с ее исполнением посещение монастыря с традиционного "Николина дня" перенесли на целый месяц, на 11 июня. Поскольку ранее ничего подобного Россия и мир не видели, то этот Угрешский поход стоит описать отдельно.

Первый этап "отпуска патриарха Макария" был проведен царем в Кремле, в Грановитой палате 5 июня 1668 г. 6 июня Макарий на струге начал свой путь через Коломну, Переяславль Рязанский, Нижний, Казань, Астрахань, Терек и Грузию в Дамаск. В торжественных проводах Антиохийского патриарха в Москве, сопровождавшихся крестным ходом, приняли участие патриархи Московский и Александрийский, 5 митрополитов, епископ, 11 архимандритов, 7 игуменов, протопопы всех соборов и ряд других священников. Следует отметить, что третьим среди игуменов, шел настоятель Николо-Угрешского монастыря Викентий, с которым, по всей видимости, государственные и светские власти в столице обсуждали особенности запланированного похода в Угрешу царя и вселенских патриархов.

К 8 июня, именинам Федора Алексеевича, практически все детали предстоящего похода были проработаны. Патриарх Антиохийский Макарий, чтобы прибыть в Угрешу в одно время с царем и патриархами Александрийским и Московским остановился на струге под стенами Симонова монастыря. 9 июня к нему "о спасении спрашивать" был отправлен царем стольник Василий Васильевич Голицын (будущий фаворит дочери Алексея Михайловича, правительницы Софьи Алексеевны).

10 июня царь Алексей, побывав с утра в Измайлове и Коломенском в третьем часу дня начал свой путь в село Остров. В это же время в поход из Москвы "к Николе на Угрешу" отправились патриархи Александрийский Паисий и Московский и всея Руси Иоасаф. В карете с Паисием находились архимандриты Чудовский и Греческий, а за каретой следовали верхом на лошадях приставы, по тогдашнему дипломатическому этикету везде сопровождавшие официальных представителей других государств или церквей.

11 июня царь из Острова пришел в Николо-Угрешский монастырь к обедне в церковь Николы Чудотворца. Как только государь выехал с Острова в монастыре ударили в колокола, начался благовест, а когда царь подъехал к святым воротам и вышел из кареты стали трезвонить. В Святых воротах Алексея Михайловича встречал игумен Викентий и дьяконы с кадилами. Игумен подносил царю Животрорящий крест и кропил святой водой. Затем игумен с крестом шел от Святых ворот к Никольскому собору в сопровождении братии и дьяконов за ними следовал государь и все прибывшие с ним. Придя в собор, царь прикладывался к иконам, получал благословение трех патриархов. Затем начиналась служба.

Служили патриарх Александрийский и Московский, Антиохийский патриарх Макарий во время обедни стоял рядом с царем. После обедни царь, патриархи, светские и духовные власти отправились в село Остров, где их ждал, дававшийся в честь патриархов царский стол. Для патриархов Александрийского и Антиохийского при переезде из монастыря в царскую резиденцию была специально предоставлена царская карета, патриарх Московский направлялся к Острову в своей карете. Вместе с вселенскими патриархами в их карете по заведенному церемониалу располагалось лицо духовного звания, которому Московским патриархом было поручено официально сопровождать патриархов Александрийского и Антиохийского, - архимандрит Чудовского монастыря Иоаким.

Что же касается лиц светского сопровождения, то вышел небольшой казус, вполне оставшийся бы незамеченным, если бы не дальнейшие обстоятельства. Приставами к Антиохийскому патриарху были назначены стольник князь Петр Прозоровский и дьяк Иван Давыдов, приставами к Александрийскому патриарху - полковник и стрелецкий голова Артамон Матвеев и дьяк Ларион Иванов. В местническую эпоху приставы, как и все официальные должностные лица, назначались с учетом чести их родов. Дьяки, в силу этого всегда назначались вторыми приставами, считались лицами худородными и на местничество обычно право не имели. Первые же приставы "тягались честью" между собой и главным среди них считался тот, кто был родовитей. Прозоровские относились к первостепенной аристократии и даже цари старались не рисковать при пожаловании им чинов: из стольников такие люди сразу жаловались в высший чин в русском государстве думного боярина. Матвеев, будучи сыном дьяка, выполнявшего различные дипломатические поручения при царе Михаиле Федоровиче, в местнической иерархии стоял несравнимо ниже Прозоровских, и естественно в общей иерархии четырех приставов вселенских патриархов занимал второе место. Но Прозоровскому и этого оказалось мало, дело видимо не обошлось без его интриг, и в итоге Прозоровский занял почетное место в карете с патриархами, а Матвееву пришлось ехать верхом вместе с дьяками вслед за каретой. Чванливый аристократ Прозоровский торжествовал, не предполагая того, что через несколько лет благодаря своему уму, таланту, напору и коварству в последние годы жизни и правления Алексея Михайловича Артамон Сергеевич Матвеев станет вторым после царя лицом в государстве, всесильным начальником Посольского приказа, виднейшей фигурой в клане Нарышкиных, которого иностранцы, посетившие Россию, по праву будут именовать "первым министром". В месяце июне 1668 г., по сути, закончилась эпоха Милославского и начиналась эпоха Матвеева.

По прибытии в село Остров все патриархи посетили церковь Преображения Господня и отправились на двор великого государя. Если бы прием проходил в Кремле, то согласно этикету, гости России, пройдя несколько официальных встреч, могли увидеть царя только в палате, отведенной для приема (Грановитой или Золотой), восседающем на троне. Здесь же в подмосковной резиденции царь, всегда стремившийся к ограничению чопорности придворного этикета, дважды выходил на среднее крыльцо (сначала для встречи патриархов Александрийского и Антиохийского, а затем для встречи Московского патриарха). Стол, данный царем, был "без чинов и без мест", и был проведен подчеркнуто "по-домашнему", не было специальных церемониальных лиц, к которым относились "смотревшие в стол", "наряжавшие вина". Питье царю и патриархам наливал стольник И.В. Бутурлин. Из лиц, стоявших за спинами гостей и помогавших им при трапезе были только крайчей кн. П.С. Урусов (стоял у царского стола), Греческий дьякон Мелетий (стоял у стола вселенских патриархов) и ризничий Московского патриарха. Помимо них официальными фигурами, символизирующими царский пир, были сидевший за царским поставцом боярин и оружничий Б.М. Хитрово и сидевший за патриаршим поставцом думный дворянин И.Б. Хитрово.

По чину церемонии после официального застолья патриархи должны были разойтись в свои покои. Московский патриарх направлялся в свои палаты в Николо-Угрешском монастыре, Антиохийский патриарх - к себе на струг, а для Александрийского патриарха на царском дворе села Острова специально для данной церемонии были поставлены шатры, аналогичные тем, что были описаны нами ранее, строившиеся в местах царских привалов по пути на богомолье.

Следует заметить, что с процедуры царского стола в самой церемонии Угрешского похода 1668 г. начиналась часть, привнесенная из церемонии дипломатического церемониала "отпуска" высокопоставленных иностранных лиц.

Следующим этапом, также связанным с дипломатическим церемониалом, стала посылка от царя к высоким гостям специальных лиц, отправляемых спрашивать лиц светских "о здоровье", а лиц духовного звания "о спасении". Чин такого должностного лица напрямую зависел от статуса гостя. Поскольку статус вселенских патриархов был очень высок, то к ним был отправлен боярин и оружничий Б.М. Хитрово, далеко не последний человек в ближайшем окружении царя Алексея. Согласуясь с тогдашней иерархией патриархов, Хитрово сначала ходил в шатры к патриарху Паисию, а затем ездил на струг к патриарху Макарию. При этом, не смотря на то, что час назад Хитрово и патриархи обедали за одним царским столом, патриаршие приставы были обязаны по всей форме представить "спрашивавшего о спасении" каждому патриарху.

Во второй половине дня, согласно намеченной церемонии, патриарх Александрийский Паисий и патриарх Московский Иоасаф по царскому указу отправились на струг к патриарху Макарию для продолжения официальных проводов. Специально для следующего ритуала на берегу напротив струга был выстроен шатер, в котором должны были собраться все три патриарха и ожидать прибытия государя.

Царь отправился к шатру из своей резиденции на Острове. В карете напротив его располагался образ Пречистой Богородицы. "В дверях кареты" сидел Благовещенский протопоп Андрей. Не доезжая до шатра, царь и протопоп вышли из кареты, протопоп нес образ, а государь следовал за ним к шатру. Перед образом шли певчие с песнопениями. Патриархи вышли из шатра встречать образ, после чего все они вместе с государем вновь вошли в шатер, а после направились на струг. Уже на струге царь торжественно поднес образ Богородицы патриарху Макарию. В это время по разработанному церемониалу струг отчалил от берега и, пройдя по Москве-реке 4 версты, вновь пришвартовался. В этом плаванье государя сопровождали бояре, окольничие и другие светские чины. Помимо царя прощальный подарок Антиохийскому патриарху преподнес и Александрийский патриарх Паисий: "сак, бархат петельчатой, золотный, аксамичен, кружево пизаное". Как только струг причалил к берегу, начиналась процедура подношения кубков с питьем: царь подносил кубки патриархам, а те, в свою очередь, - различным чиновным людям. После этого Макарий благословил провожавших его, вместе с царем и другими патриархами и провожающими сошел со струга, сопроводив государя до кареты и последний раз его благословив. Царь и патриарх Паисий отправились в село Остров, каждый в свои покои, Московский патриарх в Николо-Угрешский Монастырь, а Макарий и его приставы стольник П. Прозоровский и дьяк И. Давыдов вернулись на струг, который начал свое плаванье к Дамаску. По церемониалу приставы должны были сопровождать патриарха до Астрахани, а до Казани с патриархом должен был следовать Сибирский митрополит Корнилий, направляющийся в Тобольск. (Корнилий был поставлен в сан 25 мая 1668 г., являясь до этого Сибирским архиепископом. С этого числа в Тобольске на основании царского повеления по совету со святейшими вселенскими патриархами и Освященным собором была учреждена новая Сибирская митрополия).

Вся процедура, начиная с проводов в шатре и заканчивая плаваньем на струге, была разработана специально для проводов Макария при руководящем участии самого царя. 12 июня царь вернулся в столицу.

На следующий год, царь прибыл в Николо-Угрешский монастырь 9 мая, но этот поход был в отличие от предыдущего самым скромным. Как известно, незадолго до этого 4 марта умерла царская жена, царь и наследники еще носили по царице траур, чего не было при смерти царского тестя. В богомольном походе 1669 года царя сопровождал его сын царевич Федор Алексеевич.

Последним официальным Угрешским походом Алексея Михайловича стал выезд в монастырь 1675 г. Об этом походе следует упомянуть особо еще и потому, что он стал отражением нового периода в правлении Алексея, традиций придворной жизни конца этого царствования.

Поход начался 17 мая, с опозданием по сравнению с большинством походов начала царствования: государя держали в Москве неотложные дела. Из высших чиновных людей государя сопровождали 4 боярина, 2 окольничих, 2 думных дворянина и 1 думный дьяк Дементий Башмаков. Среди бояр особо выделялись члены государственного образования времени Алексея Михайловича Ближней Думы, значительно потеснившей в правах Думу боярскую. Если царское окружение первого периода правления Алексея Михайловича составляли люди значительно старше по возрасту и опыту царя, то с конца 60-х на первые роли стали выдвигаться дети сановников "первой" волны. И в этом походе в карете, запряженной шестью гнедыми, с государем ехали двое из молодых, но уже проверенных ближних бояр: Яков Никитич Одоевский и Михаил Юрьевич Долгорукий, являвшиеся сыновьями людей, приближенных к Алексею Михайловичу на протяжении всего его царствования - известного законника Никиты Ивановича Одоевского и известного военачальника Юрия Алексеевича Долгорукого. Постельную казну сопровождали и охраняли 20 стрельцов стольника, полковника и головы Ю.П. Лутохина. Перед царем ехал стрелецкий полуголова. Стрельцы, ставшие за царствование Алексея личной царской гвардией, всячески обласканные царем неотступно следовали за ним во всех его походах. Из Кремля до Земляного города при отъезде провожали, а при приезде у Земляного города встречали головы и полуголовы разных чинов, среди которых также выделялись стрельцы. Им поручалось пешими "с батожьем" маршировать рядом с царской каретой. Раньше стрельцы хотя и входили в эскорт сопровождения, но рядом с царской каретой все же располагались люди гораздо более высоких чинов: бояре, окольничие, думные дворяне, стольники, перемещавшиеся верхом на лошадях.

За государем на обычных телегах ехали ключники путные, чарочники и стряпчие со всех дворцов. Среди дворян, входивших в ближайшее окружение царя и сопровождавших государя в походе особо выделялся царский молочный брат и старинный друг Афанасий Иванович Матюшкин - ловчий Московского пути, чье присутствие явно свидетельствовало о том, что на Острове собирались организовать большую охоту. Под командованием Матюшкина в этом походе состояли все сокольники и охотники, также перемещавшиеся с царским поездом.

Дворцовые разряды, характеризуя поход 1675 г. называют большое количество различных чинов, которые традиционно не сопровождали царя ни в богомольных, ни в потешных походах, а именно: "приказу Большого дворца очередные дьяки", "подьячие очередные старые и молодые", "очередные подьячие приказа Тайных дел". Из перечня этого списка в царском окружении становиться ясно, что в любом государевом походе для Алексея к концу его царствования главным стала повседневная работа, для чего и требовался столь обширный штат нарождавшейся в России бюрократии - делопроизводителей.

В покидаемой государем на несколько дней Москве так же произошли существенные перемены: реальным хозяином столицы оставался Артамон Сергеевич Матвеев, значительно упрочивший свое положение и взлетевший по чиновной лестницы с головокружительной быстротой до думных и ближних бояр после женитьбы государя на воспитаннице Матвеева Наталье Кирилловне Нарышкиной и рождения у царицы ее первенца царевича Петра.

Поскольку никакие чины не могли изменить отнюдь не высокородного происхождения Артамона Сергеевича, а родовая аристократия, хотя и мирилась с реальной властью Матвеева, но в последней попытки уцепиться за все еще не отмененное местничество не хотела формально служить под его началом, царю пришлось произвести существенные изменения в принципах комплектования Комиссий на Москве. К ранее существовавшей комиссии из пяти человек (2 бояр, окольничего, думного дворянина и думного дьяка) пришлось добавить формально не связанные с ней комиссию при царице, комиссию при наследнике, комиссию при младших царевичах, комиссию при старших царевнах, комиссию при младших царевнах и прочие. Комиссия на Москве ("вверху") в этот раз была поручена аристократу боярину князю И.А. Воротынскому, а при царице остались А.С. Матвеев и отец новой царице К.П. Нарышкин.

Царь пробыл в селе Остров с посещениями Николо-Угрешского монастыря до 19 мая, когда в Москву пришли тревожные вести из Киева от воеводы боярина А.А. Голицына. Гонец от Голицына по уже сложившейся практике, минуя главу комиссии на Москве И.А. Воротынского, прямым ходом направился в Посольский приказ к думному дьяку Гр. Богданову. Богданов по отпискам Голицына немедленно доложил о положении в Киеве А.С. Матвееву. Матвеев, понимая серьезность дела, немедленно направил гонца к царю в Угрешу, опять же без совета с Воротынским, которому по формально занимавшемуся им положению было положено выходить на государя, прибывавшего в походе, но царя это нарушение традиций, видимо ни сколько не задело. Алексей Михайлович принял решение о срочном созыве Думы. Царь решил возложить формальность, связанною с оповещением думных чинов, на Воротынского, о чем ему должен был сообщить направленный государем гонец. Другого же гонца из числа особо доверенных подьячих лично руководимого царем Тайного приказа Алексей Михайлович отослал к Матвееву. Этому гонцу поручалось расспросить Матвеева про суть отписок Голицына. Сам государь, наспех собравшись и прервав свой Угрешский поход, выехал к столице, куда прибыл в седьмом часу дня и был встречен у Земляного города традиционным эскортом. К этому времени Боярская дума в полном составе уже была готова к заседанию и ждала только того, когда царь займет свое председательствующее место.

В 1675 г. накал работы царя и московского правительства, размах изменений в государственной системе достигли своего пика. Тогда ничто не предвещало каких-либо перемен: царь был полон сил, достигнув возраста 47 лет, положение Матвеева казалось как никогда прочным. Естественно и особого сожаления по поводу прерванного Угрешского похода государь не испытывал: посещение монастыря стало доброй традицией, которая как представлялось в тот момент будет продолжаться. Между тем всем строившимся в середине мая 1675 года долголетним планам и намерениям не суждено было осуществиться в полной мере. Через несколько месяцев, в январе 1676 г. царь Алексей скончался, Матвееву не дали продолжить начатый курс и не без помощи Милославских, поднявших голову при новом царе Федоре Алексеевиче - потомке их рода, всесильный Артамон Сергеевич был отправлен в ссылку, лишен чинов и земель. Традиция постоянного посещения Угрешского монастыря русскими царями так же уходила в прошлое. Между тем летопись этих походов, стала не только и не столько фиксацией чина церемонии богомольных походов, но и отражением реальных перемен происходивших в государстве, той бурной жизни, что шла при московском дворе.