Департамент образования города Москвы

Государственное образовательное учреждение

Московский городской педагогический университет

Реферат на тему:

«ФОНВИЗИН В КРУЖКЕ И.П. ЕЛАГИНА»

Студентки: Лукьяновой Юлии Михайловны

филологического фак-та, I курса, РУСА-ОД

Руководитель: Алпатова Татьяна Александровна

Москва 2008 год

Введение

Весной 1764 года в Петербурге появился так называемый «Всенародный театр», в котором кроме русский театральной труппы было несколько иностранных: французская, немецкая, итальянская оперная и английская труппы.

И наиболее популярными были именно иностранные труппы. Среди зрителей находились и галломаны, отдававших предпочтение всему французскому перед отечественным. Они гораздо охотнее посещали спектакли французской труппы, чем русской.

Сам Павел – наследник престола говорил своему воспитателю С. А. Порошину – «Я в подробности о комедиантах не вхожу, а особливо о русских».

Перед театром середины XVIII века стояла важнейшая задача – создание национального репертуара. Отчасти разрешил эту проблему Сумароков, чьи трагедии пользовались большим успехом и составляли основу репертуара русской труппы. Но высокий жанр трагедии требовал соответствующего настроя зрителей, который отсутствовал у зрителей того времени. Реальная повседневная жизнь не могла найти отражения в этом жанре. Возвышенный язык трагедии существенно отличался от обычной разговорной речи.

Комедии Сумарокова оказались не так популярны, как его трагедии, но, тем не менее, это были первые оригинальные комедии, вошедшие в репертуар русской труппы.

Целью этих произведений было развлечение зрителей, для них была характерна ярко выраженная памфлетность. В целом же характеры этих комедийных персонажей однолинейны: в каждом, как правило, подчеркивалась одна черта, они не отличались национальной самобытностью и повторяли известные в европейской литературе типы персонажей.

Попытки других драматургов, таких как Херасков и Волков, создать оригинальные русские комедии оказывались еще менее удачными.

Между тем, именно комедийный жанр вызывал к себе все больший интерес публики, а переводные комедии часто были достаточно далеки от русской жизни.

В середине 1760-х годов в Петербурге выступила группа драматургов, которые стремились создать новый комедийный репертуар. Возглавил эту группу И.П. Елагин.

Биография Елагина

ЕЛАГИН Иван Перфильевич [30 XI (11 XII) 1725 — 22 IX (3 X) 1793, Петербург]. Происходил из дворянской военной семьи. Начальное образование получил дома. С 1738 по 1743 учился в Сухопутном шляхтинском корпусе, который окончил в чине прапорщика армии, но числился капралом в Преображенском полку. Затем служил в Невском полку, а с 3 окт. 1748 определился писарем в канцелярию Лейб-Компанской роты, делами которой заведовал А. П. Сумароков. 17 марта 1751 Е. был назначен генерал-адъютантом командира роты А. Г. Разумовского, а 4 дек. 1752 зачислен в штат Лейб-Компании.

В 1750-х гг. Елагин был близок ко двору великой княгини Екатерины Алексеевны. Его служебную карьеру (23 июня 1757 он был произведен в полковники) прервало дело канцлера А. П. Бестужева-Рюмина. В февр. 1758 Елагин был арестован вместе с В. Е. Адодуровым и ювелиром Бернгарди; поскольку выяснилось, что он являлся посредником между Екатериной и Станиславом-Августом Попятовским, 5 апр. 1759 Е. был сослан в имение под Казань. Письма к нему за эти годы от Екатерины и Понятовского свидетельствуют, что своим молчанием на допросах Елагин помог будущей императрице остаться формально непричастной к делу о государственной измене.

После переворота 1762 Елагин оказался в числе доверенных придворных. 27 июля 1762 он получил чин д. ст. советника, стал членом Дворцовой канцелярии и статс-секретарем у принятия прошений (до 24 июля 1768). На протяжении многих лет Елагин пользовался полным доверием императрицы, выполняя деликатные поручения в связи с аннулированием проекта Н.И. Панина о Государственном совете (1763), в делах В.Я. Мировича (1764), «Салтычихи» (1768) и Брауншвейгской фамилии; через него велась переписка о приглашении в Россию Ч. Беккариа (1767). На придворной службе Е. достиг высших чинов (с 22 сент. 1767 — т. советник) и должностей (с 28 июня 1782 — обер-гофмейстер), стал кавалером орденов пол. Белого орла (7 марта 1765) и Александра Невского (22 сент. 1773). В янв. 1766 Елагин предложил проект устройства крестьян Дворцового ведомства. Это был первый отклик на конкурс по крестьянскому вопросу, объявленный Вольным экономическим обществом. Действие в ней происходит в подмосковной деревне и заключается в изложении сентиментальной истории влюблённых Кориона и Зеновии, разлучённых по недоразумению и благополучно соединяющихся в финале. "Корион", однако, был лишь пробой пера Фонвизина Д.И.-драматургом (1765). Он представлял собой крайне консервативный план полуполицейской организации деревни и предусматривал раздачу дворцовых земель с крестьянами в частную аренду потомственным дворянам, при резком увеличении суммы оброка. Проект свидетельствовал о полном незнакомстве Елагин с реальной системой русского землепользования.

Начало литературной деятельности Елагина связано с именем Сумарокова, которому он еще в 1748 помогал в издании его первых трагедий; Елагин был также близким другом Н.А. Бекетова (песни того и другого — без указания авторства — вошли в сб. 1759 «Между делом безделье»). Особый резонанс имела елагинская «Эпистола к г. Сумарокову» (в списках известная также как «Сатира на петиметра и кокеток»), датируемая второй пол. 1753. Она вызвала широкую общественно-литературную полемику, в которую оказались вовлеченными почти все современные писатели. «Эпистола» была направлена против усиливавшейся в противовес нем. литературному влиянию ориентации на Францию, одновременно оттеснявшей на задний план национальную старорусскую культурно-бытовую традицию. «Пети-метрство» как бытовое явление было, связано с окружением И.И. Шувалова; поэтому выступление Елагин прозвучало как протест против фаворитизма и коррупции при дворе императрицы Елизаветы Петровны. С другой стороны, Елагин дал в «Эпистоле» апологетическую характеристику Сумарокова: «Открытель таинства любовныя нам лиры, Творец преславныя и пышныя “Семиры”, Из мозгу рождшейся богини мудрый сын, Наперсник Боалов, российский наш Расин, Защитник истины, гонитель злых пороков»; этот отзыв он повторил в написанном тогда же стихотворении «К Сумарокову». Выступление Елагина вызвало серию сатир и эпиграмм, иногда довольно грубого и личного свойства со стороны М.В. Ломоносова, В.К. Тредиаковского и их сторонников — Н.Н. Поповского, Ф.Г. Сукина, М.М. Щербатова; в полемике участвовали и литераторы, имена которых остаются неизвестными. К 1753 относится и сочиненная Елагина афиша-пародия на трагедию Ломоносова «Тамира и Селим», где высмеивалась выспренняя патетика его драматургии. Борьбу за литературные принципы сумароковской школы Елагин продолжил в журнале «Ежемесячные сочинения». Когда Г.Н. Теплов выступил со статьей «О качествах стихотворца рассуждение», в которой обвинил последователей Сумарокова в том, что они удалились от принципов серьезной, «учительной» поэзии, Елагин ответил полупамфлетным рассуждением «Автор» (1755, № 7—12). Оно представляет собой свободный перевод из лейпцигского журнала «Belustigungen des Verstandes und der Witzes» (1743), в который Елагин включил насмешки над Тепловым — автором книги «Знания, касающиеся вообще до философии» (1751), изображенным им в виде смешного педанта. Елагин осмеивал его неспособность писать стихи и делать стихотворные переводы, а также позволил себе намеки на Тредиаковского и Ломоносова — былых союзников Теплова. Дальнейшее участие Елагина в журнале свелось к двум полубеллетристическим этюдам — «Сказка» и «Аллегория о противоречиях в любви» (1756), т. к. в это время он предпринимает перевод обширного романа А.-Ф. Прево «Приключения маркиза Г…, или Жизнь благородного человека, оставившего свет» (1756—1758, ч. 1—4). В предисловии к изданию Елагин дал первую в русской критике апологию жанра романа, утверждая, что подражание добродетельным героя, наилучшим образом воспитывает читателя, и приравнял сочинение Прево к «Телемаку» Фенелона, признанному эталоном в литературе классицизма. Торжественный и синтаксически усложненный слог перевод: долгое время считался образцовым и, благодаря чрезвычайной популярности романа (пять изданий в XVIII в.), оказал заметное влияние на повествовательную прозу: Д.И. Фонвизин подражал ему в своих ранних переводах; под его влиянием формировалась переводческая манера И.С. Захарова и братьев А.В. и Е.В. Рознотовских; Н.М. Карамзин считал, что «славяно-русские переводы» Б. составляют целую эпоху в развитии русской прозы. В качестве признанного стилиста Елагин играл главную роль в переводе «Велизария» Ж.-Ф. Мармонтеля, предпринятого Екатериной II совместно с придворными во время путешествия по Волге в апр. — июле 1767: он перевел вступление и первые две главы романа. Многие произведения Елагина (элегии, песни, «сатирические письма прозою и стихами», сочинения «о важных предметах, как в стихах, так и в прозе, которые слишком скромный автор еще не отдавал в печать») распространялись в рукописи (Лейпцигское известие (1767); Новиков. Опыт словаря (1772)).

Уже к началу 1765 относится широкое распространение слухов о ссоре Сумарокова и Елагина Ряд замечаний Елагина на комедии Сумарокова «Лихоимец», «Ядовитый» и трагедию «Вышеслав» в 1768 привели к тому, что писатели обменялись резкими письмами; ссору пришлось улаживать самой императрице; позднее Сумароков обвинял Елагина в противодействии своим проектам реорганизации Московского театра. На произвол Елагина — директора театров жаловался также А.О. Аблесимов напечатавший во «Всякой всячине» (1769) письмо-жалобу по поводу отказа допустить на сцену его комедию (по-видимому, «Подьяческая пирушка»); известно о недовольстве актеров «деспотическими» распоряжениями Елагина в целом же во время директорства Елагина были осуществлены важные реформы в области театра: упорядочены финансовые дела, заведены Публичный театр в Петербурге (1774) и, по плану В. И. Бибикова, Театральное училище (1779), построен Большой Петербургский театр в Коломенской части (1783). Литературная деятельность Елагина в эти годы почти прекращается. Можно лишь указать, что 1 февр. 1771 была поставлена и тогда же напечатана в переводе Елагина трагедия И.-В. Брава «Безбожный» (перевод посвящен Г.Г. Орлову, по настоянию которого он и был осуществлен). Предполагается, что Елагин был в числе придворных, издававших «Всякую всячину»; к Елагину относят помещенный в предисловии к журналу шутливый словесный портрет одного из его сотрудников: «… приземист, часто запыхаюсь, широка рожа, заикаюсь, когда сердит, немножко хром, отчасти кос, глух на одно ухо, руки длиннее колен, брюхо у меня остро, ношу кафтаны одного цвета по году, по два, а иногда и по три»; степень его конкретного участия в журнале не ясна. Имеются сведения о том, что Елагин правил стиль русских сочинений императрицы.

С начала 1770-х гг. Елагин становится во главе объединенных и реорганизованных им русских масонских лож, создав т. н. елагинскую систему масонства. Сам он состоял в масонской ложе (видимо, фр. рыцарской системы) с 1750; затем перешел в английское масонство и стал Великим наместным мастером Русской провинциальной ложи (диплом от 26 февр. 1772), руководя также ложей «Девять муз» в Петербурге, открытой 16 июня 1772. В 1776 Елагин объединил свои ложи с ложами немецко-шведской системы «слабого наблюдения» барона Рейхеля; в 1784 деятельность лож по его приказу была прекращена, явно в связи с начинавшимся преследованием Н. И. Новикова и И. Е. Шварца. И хотя Екатерина II заверила Елагина в «полном уважении» за то, что он «избегал всякого сношения с иностранными масонами при настоящих политических отношениях», но с этого времени он попадает в очевидную немилость при дворе. Тем не менее, масонская деятельность Елагина возобновляется в 1786; она связана с организацией т. н. «второго Елагина союза», принадлежавшего к англо-Йоркской системе; в 1787 Елагин стал гроссмейстером «Высокого Капитула». Ложи елагинской системы, достаточно открытые для посетителей, были особенно известны музыкальными концертами и не подвергались гонениям даже во время дела Новикова.

Самому Елагину масонство казалось средством избежать влияния на общество деистической французской философии. В этом смысле характерно его завещание (утверждено 4 дек. 1787), которое запрещало внуку Елагина учиться в Париже, оставляя ему на выбор университеты Генуи или Лейпцига. Елагин верил в «тайную мудрость» масонства. Посетивший в 1780 Россию, гр. Калиостро жил в его доме. Осмеивая доверчивых поклонников этого шарлатана в комедии «Обманщик» (1785) и «Обольщенный» (1786), Екатерина II метила также и в Елагина. Познакомившись после смерти Елагина с его огромным масонским архивом, она так отозвалась в письме к М. Гримму о его масонских сочинениях: «Удивительная чепуха, из которой явствует, что он сходил с ума». Своеобразной масонской автобиографией Елагина является «Повесть о себе самом» (ок. 1783; видимо, не окончена), где он, в частности, кается в грехах молодости: «Душепагубным чтением спознался я со всеми афеистами и деистами; стихотворцы и басносплетатели стали моими учителями и проповедниками: Буланже, Даржанс, Вольтер, Руссо, Гельвеции и все словаря Бёлева как французские и английские, так латинские, немецкие и итальянские лжезаконники».

При организации Российской Академии Елагин был включен в число ее первых членов и внес основополагающие для ее дальнейшей деятельности предложения о создании словаря литературного языка и общего руководства по риторике и поэтике. Сам он, однако, последние годы жизни посвятил историческим разысканиям, начав в 1789 работу над «Опытом повествования о России» (частично изд.: М., 1803, ч. 1, кн. 1—3).

Для работы Елагин собрал с помощью А.И. Мусина-Пушкина коллекцию оригинальных рукописей и копий с документов (например, сб. «Смесь елагинская» — ГПБ, ф. 550, Q.IV.217), но основной его задачей было переосмысление и стилистическая обработка уже обнародованных сведений (В.Н. Татищев, М.В. Ломоносов, Г.-Ф. Миллер, Ф.А. Эмин). Исторические взгляды Елагина сложились под сильным влиянием И.Н. Болтина. «Опыт…» был направлен против приемов старой фактографической историографии, причем особенно резко Елагин критиковал труды М. М. Щербатова. Аргументируя манеру связного беллетризованного изложения событий, Елагин в качестве примера для подражания называл античных историков Плутарха и Тацита, а из новых явно ориентировался на опыт Вольтера; образцами повествовательного слога для Елагина была проза Ломоносова, а также поэмы «Россияда» и «Владимир возрожденный» М.М. Хераскова; в предисловии дана подробная оценка творчества этих писателей. В понимании исторического процесса Елагин исходил из представления о неизменности человеческой природы: «… сердце человеческое всегда одинаково; и то же ныне, каково было от самого века начала. Я ведаю, что те ж добродетели и те ж пороки и страсти присущны и ныне в Петербурге и в Москве, какие в Афинах и Риме существовали. Не изменение сердец, но больше и меньше просвещения и невежества творят нравов разновидность, а природа та ж всегда пребывает, Иоанн в Москве таков же тиран, каков и Нерон был в Риме. Следовательно, разность токмо в перемене одежд и явлений, кои иногда смех, иногда слезы в зрителях производят». Цель историка — «открывать добродетель ко подражанию и порок ко отвращению»; его легкий и приятный слог «заменяет тягостные долговременного учения труды и, услаждая читателя, впечатлевает в чувствования его нравственных строгость правил». Начав свой труд в год Великой французской революции, Елагин неоднократно выступал против просветительской философии, противопоставляя ей идеи Лейбница, Г. Гроция и С. Пуффендорфа, а одной из задач историка называл выяснение «источников дерзкого непостоянной черни возмущения и вредныя самовластия оплошности». Представляет интерес попытка Елагина ввести в исторический анализ такой компонент, как «обычай» славян (в основном по словарям М. Д. Чулкова), а также использовать былины в качестве исторического источника. Произвольные домыслы и фактические неточности вызвали резкую критику «Опыта…»; особенным насмешкам подверглась гипотеза Елагина о том, что рассказ Нестора о «прении вер» и принятии христианства представляет испорченные куски драмы, сочиненной гречанкой, женой князя Владимира в Германии на «Опыт…» появились отрицательные рецензии престарелого А.-Л. Шлецера («Göttinger Gelehrte Anzeiger», 1804) и анонима (Allgemeine Litteratur-Zeitung, 1804, № 56; возражение на последнюю Л.Н. Неваховича см.: Лицей, 1806, ч. 3, кн. 2; отд.: Примечания на рецензию касательно «Опыта российской истории» Елагина. СПб., 1806).

Стиль «Опыта…» вызвал неодобрительный отзыв Екатерины II, «Записки касательно российской истории» которой Елагин использовал в качестве хронологической канвы своего труда: «Он изображал русскую историю в стиле восклицательном; он красноречив и скучен». «Опыт…» был доведен (с некоторыми пробелами) до 1574 г., включая эпоху Ивана Грозного (ч. 1—9, кн. 1—23). Авторизованная рукопись вместе с рукописным собранием Елагина была завещана А.И. Мусину-Пушкину; издание же 1803 осуществлено по одной из неисправных копий, распространившихся довольно широко. Попытка полностью издать труд Елагина была сделана в 1819, когда А.В. Казадаев поднес его полный текст («руки автора») Александру I, рекомендуя его как «Историю государства Российского, начертанную рукою беспристрастного любомудра и искусного мужа государственного». Карамзин, которому сочинение было направлено на отзыв, дал уничтожающую оценку исторической основы работы Елагина: «Она до времен Иоанна III выбрана почти из одного Татищева, наполнена бесконечными умствованиями и писана слогом надутым, отчасти неправильным». С другой стороны, он отметил ее значение как одного из памятников общественной мысли XVIII в.: «… г. Елагин в царствование Екатерины славился как искусный, красноречивый переводчик одного из романов аббата Прево и трагедии “Безбожный”; найдутся и теперь люди, коим слог, искусство и философия его полюбятся <…> любопытные станут читать ее как замечательное произведение минувшего столетия России» (ЦГИА, ф. 733, оп. 87, № 84). Тогда же рукопись поступила в Публичную библиотеку (частично автограф, частично список с авт. правкой — ГПБ, ф. 550, F.IV.32/1—6). Сюда же в 1882 П.А. Казадаев передал первоначальную рукопись кн. 1—8 «Опыта…», с четырьмя вариантами предисловия (ГПБ ф. 550, F.IV.651/1—5). Хранящийся там же экземпляр ч. 1 (кн. 1—2 согласно помете В.Н. Каразина читала Екатерина II (ГПБ, ф. 550 F.IV.767).

Современники оставили достаточно противоречивые отзывы о Елагине. Наряду с широкой образованностью и хлебосольством (он был тонкий гастроном) отмечали его высокомерие, чванство, корыстолюбие в сочетании с неумеренной лестью Екатерине II и заискиванием перед временщиками. Как придворный льстец Елагин («барон Понто») изображен в памфлете на Г. А. Потемкина «Пансалвин князь тьмы» (М., 1809; пер. с нем. В. А. Левшина). В 1789 Елагин был забаллотирован в предводители Петербургского дворянства.

Личный архив Елагина не сохранился; деловые бумаги находятся в различных фондах ЦГАДА и ЦГИА.

Образование кружка Елагина

В статье Кочетковой «Фонвизин в Петербурге», автор подробно описывает и деятельность самого создателя кружка. Кочеткова замечает, что, обладая не очень крупным писательским даром, Елагин, однако, играл самую активную роль в литературной борьбе своего времени. Еще в 1750-е годы он выступил со стихотворной «Сатирой на петиметра и кокеток», открывшей бурную литературную полемику. И «Сатира» Елагина, и последовавшие за ней полемические стихи в XVII веке не попали в печать: они распространялись в рукописном виде. Полемика возникла в связи с тем, что в 1750-е годы явственно обнаружились литературные расхождения между тремя крупнейшими поэтами того времени: Ломоносовым, Сумароковым и Тредиаковским. Между ними шли споры о правилах стихосложения и русского литературного языка, о стилевых принципах поэзии. «Сатира» Елагина во многом способствовала тому, что споры стали принимать все более личностный характер. Немалое значение при этом имела и борьба разных дворянских группировок. Елагин принадлежал к противникам И. И. Шувалова, известного своим пристрастием к французским модам и щегольству. Высмеивая «петиметра» (щеголя) и кокеток, Елагин явно стремился задеть Шувалова. Одновременно автор сатиры вступил и в литературный спор: он позволил себе сделать выпад против Ломоносова, иронизируя над его рифмой «Россия - Индùя». Ломоносову Елагин противопоставлял Сумарокова, называл его своим «благим учителем» и восхищался его поэзией. На защиту Ломоносова тотчас выступил один из его учеников, Н.Н. Поповский, написавший стихи «Возражение, или Превращенный петиметр». Елагин был здесь назван «творцом негодныя и глупыя сатиры». В полемику начали вступать все новые авторы, и литературный спор стал приобретать характер откровенной перебранки.

Кочеткова также рассказывает, что спустя несколько лет Елагин, недавний панегирист Сумарокова, существенно изменил свое отношение к драматургу и его творчеству. Этому, видимо, способствовало и последовавшее в 1761 году освобождение Сумарокова от должности директора российского театра. Он продолжал писать, пьесы его ста вились, но он уже не был непререкаемым авторитетом в глазах молодых драматургов, образовавших так называемый елагинский кружок.

В работе «Фонвизин в Петербурге» описывается, что Елагин всерьез обращается к драматургии, после отставки Сумарокова с должности директора театра практически начинает курировать деятельность придворной труппы. Вокруг него группируются молодые драматурги — Ф.А. Козловский, С.В. Нарышкин, Д.И. Фонвизин, В.И. Лукин, Б.Е. Ельчанинов, возможно, А.Г. Карин, которых объединяло стремление вместо буквальных переводов пополнить репертуар приспособленными к национальным потребностям переделками иностранных пьес. В кружке Е. сложилась теория «преложения» иностранных сочинений «на наши нравы», которая была теоретически сформулирована Луниным и оказала влияние на самые разные литературные жанры; участники его проявляли живой интерес к новейшим течениям в европейской драматургии, в частности к «мещанской» драме Д. Дидро.

Вкладом самого Елагина в литературу «преложений» явилась комедия «Русский француз» (по др. данным — «Жан де Моле»; пост. 12 янв. 1764; текст не сохранился), восходящая к «Jean de France» Л. Гольберга. По отзывам современников можно судить, что она представляла собой сатиру на галломанов и на дурное воспитание, причем автор имел в виду «подлинники», т. е. определенных реальных лиц. Пьеса пользовалась успехом и заслужила одобрительный отзыв Екатерины II, отметившей, что «она разве тем только может не понравиться, кои в ней себя тронутыми найдут; в ней все такие правды, коих оспорить не можно».

Как уже было сказано выше, в кружок входили оба секретаря Елагина - Фонвизин и Лукин, приятель Фонвизина Федор Козловский, капитан Сухопутного шляхетного корпуса Богдан Ельчанинов. К комедийному творчеству Сумарокова участники кружка относились весьма критически. Другие русские литераторы, связанные с театром, по-прежнему занимались в основном только переводами комедий иностранных авторов. В елагинском кружке наметилось новое направление. Стремясь приблизить репертуар к русской жизни, молодые комедиографы стали переделывать тексты иностранных пьес, «склоняя» их на «русские нравы»: место действия переносили в Россию, давали героям русские имена, вводили некоторые черты русского быта. Как ни робки были еще эти попытки русификации театра, для своего времени они оказались важным подготовительным этапом в истории развития национальной драматургии.

Фонвизин в кружке Елагина

Одним из исследователей деятельности Фонвизина в кружке Елагина стала Н.Д. Кочеткова. И в своей работе «Фонвизин в Петербурге» начинает рассказывать об этой теме с того что, в 1762 Фонвизин ушел из университета и поступил переводчиком в коллегию иностранных дел. В 1763 после коронационных торжеств в Москве вместе с двором переехал в С.-Петербург и до 1769 служил под началом статс-советника дворцовой канцелярии И.П.Елагина, который, являясь управляющим «придворной музыки и театра», покровительствовал начинающим литераторам. Фонвизин вошел в т.н. «елагинский кружок», участники которого были заняты разработкой русской самобытной комедии.

С этой целью переделывались, «склонялись» «на наши нравы» иностранные пьесы (т.е. менялись имена действующих лиц, бытовые реалии и т.п.). Лукин доказывал, что последнее необходимо, поскольку «многие зрители от комедий в чужих нравах не получают никакого поправления. Они мыслят, что не их, а чужестранцев осмеивают».

Кроме того, в кружке осваивались традиции мещанской «слезной драмы» (иначе «серьезной комедии»), теоретиком которой выступал Д.Дидро, т.е. допускалось смешение «смешного» и «трогательного» в комедиях. В этом духе Фонвизин и сочинил свою первую, стихотворную комедию Корион (1764), взяв за основу драму французского автора Жана-Батиста-Луи Грессе «Сидней».

Действие в ней происходит в подмосковной деревне и заключается в изложении сентиментальной истории влюбленных Кориона и Зеновии, разлученных по недоразумению и благополучно соединяющихся в финале. Корион, однако, был лишь пробой пера Фонвизина-драматурга.

«Корион»

Фонвизин взялся за переделку пьесы Жана Грессе «Сидней».

У Фонвизина комедия имеет другое название - «Корион». Корион - главный персонаж пьесы. Уединившись в деревне, он тоскует в разлуке со своей возлюбленной 3еновией и наконец хочет покончить с собой. Его расторопный слуга своевременно подменяет яд стаканом воды, и Корион счастливо соединяется с вернувшейся к нему 3еновией.

Также в своей работе Кочеткова предполагает, чтопьеса Грессе могла привлечь Фонвизина этой комической развязкой: конфликт, характерный для классицистической сумароковской трагедии, остроумно разрешался здесь в пародийном плане. Интересен и эпизодический персонаж комедии - друг Кориона - Менандр. В его речах слышатся рассуждения, отчасти предваряющие слова фонвизинского Стародума:

Ты должен посвящать отечеству свой век,

Коль хочешь навсегда быть честный человек.

Стихотворный фонвизинский текст довольно близок к оригиналу, но есть и некоторые, отступления. Стремясь русифицировать сочинение французского автора, Фонвизин перенес действие пьесы в подмосковную деревню, ввел упоминания о 'некоторых деталях русского быта XVIII века, слугу Кориона назвал Андреем. В фонвизинской пьесе есть несколько строк, посвященных Петербургу. Советуя своему барину покинуть деревню, Андрей говорит ему:

Не должно ль нам в Москву как можно поспешать?

Хоть сами вы себя немного приневольте!

Оттуда в Петербурх отправиться извольте,

Вам счастья своего недолго будет ждать,

Коль станете во всем вы знатным угождать:

Известны вам самим больших господ законы,

Что жалуют они нижайшие поклоны.

Даже эти скупые штрихи передают впечатления самого Фонвизина от столичной жизни. Часто бывая при дворе и в домах знатных вельмож, писатель насмотрелся на нравы «больших господ», окружавших себя подобострастными холуями.

Одним из комических персонажей фонвизинского «Кориона» выступает Крестьянин. Его речь намеренно уснащена диалектными формами: он говорит, пересыпая свою речь словечком «ста», «сто» И произнося «ц» вместо «ч» и «щ». Это создавало и своеобразный комический эффект, и русский колорит:

Платя-ста барину оброк в указны срока,

Бывают-ста еще другае с нас оброки,

От коих уже мы погибла-сто вконец.

Нередко ездит к нам из города гонец,

И в город старосту с собою он таскает,

Которого-сто мир, сложившись, выкупает.

Слух есть, что сделан вновь в приказе приговор,

Чтоб цасце был такой во всем уезде сбор.

Не мало и того сбирается в народе,

Цем кланяемся мы поцасту воеводе,

К тому жа сборсцики драгуны ездят к нам

И без посцады бьют кнутами по спинам,

Коль денег-ста когда даем мы им немного.

В словах этих содержалась довольно горькая истина: бесконечные поборы вконец разоряли помещичьих крестьян, они нигде не могли найти защиты и жестоко наказывались за недоимки. Таким образом, рассказ Крестьянина, введенного Фонвизиным в веселую комедию, неожиданно, мимоходом затрагивал одну из самых мрачных сторон русской действительности той поры - крепостничество. Эта тема вскоре получит более глубокое развитие в русской журналистике и в более позднем творчестве самого драматурга.

В работе Кочетковой есть заметка об этой пьесе: хотя она и не была напечатана, несколько раз ставилась в придворном театре. 10 ноября 1764 года на представлении этой пьесы присутствовал юный наследник престола Павел. В своих записках С. А. Порошин сообщает: «Ввечеру пошли мы в комедию. Комедия была русская: «Сидней», переводу г. Визина, в стихах... За ужиною разговаривали мы о комедии. Его высочеству (Павлу) сегодняшнее зрелище понравилось, особливо понравился крестьянин».

Одиннадцатилетнего наследника, видимо, потешала «цокающая» речь Крестьянина, на этом и основывался неожиданный успех пьесы при дворе.

Критика «Кориона» и распад елагинского кружка

В работе Кочетковой также приводится свидетельство Лукина, что «Корион» Фонвизина, «Русский француз» Елагина и пьеса Ельчанинова «Награжденная добродетель» «вытерпели жестокое нападение». «Хотя оное совсем неосновательно было, - писал Лукин, - однако многих поборников по себе имело. Словом, ничто не могло удержать ядовитой зависти, на них вооружавшейся: не только удовольствие многих зрителей, ниже благоволение, от двора оказанное». Признавая, что товарищи по кружку имеют больше «способности и знания», чем он сам, Лукин выражал уверенность, что задетые критикой драматурги «всех неосновательных осуждателей, которые на них нападали, если захотят, без труда усмирить могут, ибо на правду слов мало надобно».

В статье «Фонвизин в петербурге» рассказывается, что участники елагинского кружка, в особенности сам Елагин и Лукин, критиковали Сумарокова в своих сатирических произведениях, например «Сочинения и переводы» Лукина.

Самолюбивый Сумароков отнесся с большим негодованием к этому, но у него нашлись защитники.

Одним из них был петербургский талантливый писатель и драматург Яков Борисович Княжнин. Княжнин выступал как продолжатель лучших традиций сумароковской драматургии. С Сумароковым его связывали и родственные узы: Княжнин женился на дочери Сумарокова. Отношение Елагина и его кружка к Сумарокову возмущало Княжнина. Ответом на нападки Лукина явилась сатирическая поэма Княжнина «Бой стихотворцев». Княжнин здесь высмеивает прежде всего Елагина и Лукина, но заодно и весь литературный кружок, с которым был связан Фонвизин.

Полемист, по обычаям того времени, не постеснялся в бранных выражениях:

О Муза! нареки их, гордых, именами,

Что не стыдившися быть названы страмцами,

Для славы вечныя пошли во след скотин:

Учитель Лукина, фон Визин, сам Лукин,

Козловский разноглаз, Елчанин - сей друг верный...

Сатирик пускал в ход и насмешки над внешностью: Лукин «власы, как уголь, носит, - увы! и пудрить их не хочет никогда», а близорукий Фонвизин «помощи себе лорнета просит».

Вообще, несмотря на близорукость, глаза Фонвизина отличались необыкновенной живостью: «так ярки, что нельзя смотреть было», - записал П. А. Вяземский со слов современников.

Ответом полемисту было стихотворное «Дружеское увещание Княжнину», принадлежавшее, как предполагают, именно Фонвизину (это стихотворение так же, как и княжинское, не появлялось в печати и распространялось лишь в списках).

Когда не можешь ты Пегаса оседлать,

Почто тебе на нем охота разъезжать?-

так начиналось это «Увещание». Впрочем, его автор выбрал самую общую форму для ответа, не касаясь никаких конкретных деталей и имен.

Выступая с сатирой против елагинского кружка и называя подряд Елагина, Лукина и Фонвизина. Княжнин, очевидно, не подозревал, что между ними уже появились серьезные внутренние разногласия.

В своей статье Кочеткова также рассказывает, что в 1766 году Елагин был назначен директором придворного театра. Сбылись его давние, честолюбивые планы. В руках Елагина оказались все основные театральные дела: он составлял штат «всем к театрам и к камер- и к бальной музыке принадлежащим людям», он же ведал и репертуаром. Но программа елагинского кружка - «склонение на русские нравы» иностранных пьес - уже не могла удовлетворить Фонвизина, начинавшего поиски своего собственного пути в драматургии.

Давняя взаимная неприязнь Фонвизина и Лукина перешла в откровенную вражду. К служебным столкновениям присоединились и ссоры из-за авторского самолюбия: до Лукина как-то дошел фонвизинский «не весьма скромный отзыв о его пере». К 1766 году единого елагинского кружка уже не было,( распался из-за разъезда части членов и внутренних трений), а Фонвизин и Лукин оказались скорее противниками, чем единомышленниками.

В своей статье Кочеткова замечает, что общее направление фонвизинского творчества могло вызвать скорее сочувствие, чем осуждение со стороны оппозиционно настроенного Княжнина.

Прошло несколько лет, и Фонвизин с Княжниным стали «съезжаться в обществе». В 1770-1780-е годы оба писателя сотрудничали в одних и тех же журналах, занимая достаточно близкие литературно-общественные позиции.

Полная независимость Фонвизина от елагинского кружка стала очевидна, когда появилась первая оригинальная комедия драматурга - «Бригадир».

Заключение

Результатом пребывания в кружке Елагина стало написанная в 1764 году первая стихотворная комедия Фонвизина. За основу комедии была взята драма французского автора Жана-Батиста-Луи Грессе "Сидней", склоненная на русский манер, описывавшая наблюдения за русской жизнью.

Действие в ней происходит в подмосковной деревне и заключается в изложении сентиментальной истории влюблённых Кориона и Зеновии, разлучённых по недоразумению и благополучно соединяющихся в финале. "Корион", однако, был лишь пробой пера Фонвизина Д.И.-драматурга.

Список литературы

1. Н.Д. Кочеткова «Фонвизин в Петербурге»

2. http://www.rvb.ru/

3. http://www.kru gosvet.ru/articles/69/1006911/1006911a1.htm

1