Министерство образования и науки Российской федерации

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Курский государственный университет

Филологический факультет

Специальность 050301 (032900) Русский язык и литература

Специализация 032901 Всемирная литература

Заочная форма обучения (3,5 года)

Кафедра литературы

Выпускная квалификационная (дипломная) работа на тему:

Судьба России и русского крестьянства в контексте изучения творчества И.А. Бунина в школе

Выполнила: студентка 6 курса

Власенко Юлия Андреевна

Научный руководитель: к.ф.н., доцент

Жемчужный Игорь Сергеевич

Курск, 2010 г.

Содержание

Введение

Глава 1. Попытка И.А. Бунина разобраться в трагической судьбе России и русского крестьянства через анализ различных сторон души русского народа

§1. Безысходность судьбы деревни вследствие вымирания и одичания русской души. («Деревня»)

§2. Взгляды И.А. Бунина на судьбы России, нашедшие отражение в рассказах I910-х годов

§3. Изображение двух сторон высокой души – смирения и бунтарства – в повести “Весёлый двор”

§4. Развенчание идеализированных народнических представлений о русском мужике (“Ночной разговор”)

§5. Гибель прекрасной души среди враждебного ей мира («3ахар Воробьёв»)

§6. Отношение к юродивым, страждущим как одна из особенностей загадочной русской души (“Иоанн Рыдалец”)

Глава 2. Диалектная лексика в произведениях И.А. Бунина 1910-х годов

§1. Фонетические диалектизмы

§2. Морфологические диалектизмы

§3. Словообразовательные диалектизмы

§4. Синтаксические диалектизмы

§5. Лексические диалектизмы

§6. Семантические диалектизмы

Глава 3. Изучение “деревенской” прозы И.А. Бунина в школе

§1. На уроках литературы

§2. Ознакомление с прозой И.А. Бунина на факультативе

Заключение

Примечание

Библиография

Введение

Непреходящая значимость вопроса о русской душе и судьбе России

Русская душа... Не одно столетие отечественные и заморские мудрецы ищут ответа на вопрос: что же это такое – русская душа? Впрочем, понять и объяснить столь сложное явление, каковым является Народная Душа – дело очень и очень непростое.

Определения русской душе в разные времена давались разные. И, видимо, нельзя сказать, что лишь какое-то из них является истинным. Более того, само существование различных, зачастую несовместимых пониманий русского народного характера лишь свидетельство сложности, противоречивости русской души.

Об этом пишет в своей книге “Судьба России” и известный русский философ Н.А. Бердяев. Он подчеркивает, что “для нас самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива, антиномична. Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал про “свою” Россию:

Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать – В Россию можно только верить.

И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и каждый находит в полном противоречии бытия России факты подтверждения своей веры¹.

Судьба России, будущее страны волновало ее лучших людей. Тот же Тютчев размышлял в статье о России и Германии, рисуя “историософский образ тысячелетней державы”² «...Что такое Россия? Каков смысл её существования, ее исторический закон? Откуда явилась она? Куда стремится? Что выражает собою?»³.

Этой теме посвящали свои труды такие философы, как В. Соловьев, С.Л. Франк, Н.О. Лосскин, упоминаемый выше Н.А. Бердяев и др. Однако противоречия русского бытия нашли себе отражение не только в русской философской мысли, но и в русской литературе. “Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие”⁴ как справедливо отмечал Н.Я. Бердяев. В число художников слова, стремящихся постичь тайну загадочной русской души, разобраться в существе народного характера и тем самым попытаться определить возможный путь для России, входит и Иван Алексеевич Бунин.

Имя Бунина принадлежит к тем именам в русской литературе, одно лишь упоминание которых рождает неповторимое явление России.

Творчество писателя 1910-х годов занимает исключительное место в его литературном наследии.

Особенности Бунина – художника, своеобразие его места среди современников и шире - в русском реализме ХIХ - ХХ веков, иными словами - то, новое, что внес писатель в литературу, – все это наиболее явственно и глубоко раскрывается в произведениях 1910-х годов в которых, по словам самого Бунина, его занимала “душа русского человека в глубоком смысле, изображение черт психики славянина”. И это не было преувеличением. В повестях “Деревня” и “Суходол”, в рассказах “Ночной разговор”, “Веселый двор”, “Захар Воробьев”, “Иоанн Рыдалец”, “Худая трава” и др. Бунин сознательно ставит задачу – отобразить, в перекличке и полемике с крупнейшими писателями – современниками (и, прежде всего, – с Горьким), главные, по его мнению, слои русского народа: крестьянство и мещанство (“Деревня”);. мелкопоместное дворянство (“Суходол”), и тем самым наметить общую историческую перспективу жизни всей огромной страны.

Обращаясь к теме России, Бунин воспринимает ее судьбу как судьбу русского крестьянства, потому что Россия в конце ХIХ – начале ХХ веков была преимущественно аграрной, “деревенской” страной (по переписи 1 9 1 3 года 82 % населения проживали в сельской местности). От того, какую роль сыграет именно крестьянское большинство в историческом развитии страны, за кем оно пойдет – во многом зависел будущий путь великой державы.

Не случайно именно в это время появляется целый цикл произведений, посвященных разоряющейся деревне качала века.

Данная работа посвящена исследованию творчества Ивана Алексеевича Бунина в 1910-е г. и представляет собой попытку проследить изображение крестьянского мира в прозе Бунина в контексте его мировоззрения и взглядов на судьбу и предназначение России. В связи с этим задачами исследования являются следующие:

1. Выяснение места повести “Деревня” в бунинской концепции безысходности жизни.

2. Анализ реализации взглядов о бессмысленности мужицкой жизни в рассказе “Веселый двор?

3. Выявление условий возникновения «темных» и «светлых» сторон загадочной русской души в трактовке И. Бунина.

4. Практические рекомендации к изучению крестьянских рассказов Бунина в школе.

Глава 1. Попытка И. Бунина разобраться в трагической судьбе России и русского крестьянства через анализ различных сторон души русского народа

§1. Безысходность судьбы деревни вследствие вымирания и одичания русской души (“Деревня”)

Повесть “Деревня” обозначает на пути бунинского писательства совершенно особую межу. Это не просто итоговое произведение, вобравшее в себя двадцатилетний творческий опыт писателя, но и книга, знаменовавшая совершенно новый период в творчестве Бунина. “Деревня”, как говорил писатель, была началом “целого ряда моих произведений, резко рисовавших русскую душу, ее светлые и тёмные”, часто трагические основы”⁵. Повесть положила начало глубинному исследованию русской жизни, русского народа, русских характеров. С нее началась пора подлинного расцвета таланта художника.

В изображении деревни Бунин продолжал традиции Л.Н. Толстого и А.П. Чехова. Чехов одним из первых в новевшей русской литературе связал удручающую убогость деревенской жизни с реальным положением дел в России, каким оно оставалось к концу ХIХ века. Содержанием своих деревенских рассказов Чехов свидетельствует о всеобщей ненормальности отношения, установленной им во всех сословиях. Отказавшись от идеализации деревни и мужика, Чехов обратил свой реализм против общего порядка вещей, бесчеловечных отношений, обстоятельств. Быт крестьянской массы (“Мужики”) и жизнь деревенской верхушки (“В овраге”) рассмотрены им раздельно с точки зрения их несомненной социальной ненормальности.

Бунин установил связь между явлениями, порознь описанными Чеховым, и выявил их общую социально-историческую и бытовую основу.

История возвышения Тихона Красова может служить своеобразным итогом полувекового развития буржуазных отношений в русской деревне. Итог этот не оправдал ничьих надежд. Положение крестьянской бедноты стало еще хуже, и дурновские мужики, как и по всей России, готовы начать голодный земельный бунт, а “потолок” жизни самого богатого человека в Дурновки остался удручающе низким. Тихон Ильич – разрушитель старой, патриархальной деревни, изображен в повести Бунина со всей доступной ему силой художественного критицизма. В. Воровский отметил это в своей работе, говоря, что “повесть Бунина, «Деревня» своего рода исследование о причинах памятных неудач. Ни вспышки крестьянских восстаний, ни проблески народного разума, ни смена хозяев Дурновки – вчерашних бар ни сегодняшних мироедов и кулаков – не изменили, с точки зрения Бунина, коренных основ национальной жизни. Собственным предметом исследования Бунина оказались вековые залежи старого в сознании и в быту, тяготевшие, как проклятие, над всем земледельческим строем России. Это и определило художественно - историческую концепцию бунинской “деревни”.

Глубоко усвоив уроки Толстого – художника, Бунин в “Деревне” решительно переосмыслил некоторые центральные толстовские идеи. Если в 1900-х годах Бунин утверждал каратаевское начало как известную духовную субстанцию народного мироощущения и мировосприятия, то события первой русской революции разрушили этот бунинский эстетический абсолют каратаевшины, и в “деревне” писатель уже только обличает гибельное своеволие жизни дурновки, символизирующей “новую Русь”. Бунин открыто восстал против толстовских представлений о покорном, беззлобном и христолюбивом мужике как идеальном и высшем типе народного характера. В споре с Кузьмой старик Балашкин явно побивает своего ученика, когда тот заикнулся, что Платон Каратаев – “вот признанный тип этого народа”, доказательством истины, в конечном счете, служит не литературная эрудиция Балашкина. а общая картина жизни, развернутая в повести, вся совокупность “народных типов”, резко очерченных строгим бунинским пером.

Противоположность кроткому и справедливому Акиму из “Власти тьмы” Толстого (поздний и наиболее яркий характер каратаевского типа) в “Деревне” Бунина описан другой Аким, насмешливо-едкий, охальный мужик, потрясший Кузьму своим злым бесстыдством. Аким у Толстого строгий хранитель патриархальной нравственности. У Бунина он – язычник, имевший о нравственности самое смутное и непочтительное представление, он не то чтобы нарушает нравственность. Он – вне её.

Для многих современников “Деревня” – книга о судьбе России и народа после отмены крепостного права и революции 1905 года – оказалась полной неожиданностью. Но “Деревня” – закономерный итог более чем двадцатилетнего творческого пути писателя, итог его долгих наблюдений и раздумий над русской жизнью.

Деревне посвящены многие рассказы Бунина 1890-х годов, вошедшие в первый сборник “На краю света” (1897). Рисуя деревенские драмы и трагедии, писатель, тем не менее, сохраняет лирико-эпический тон повествования. Его крестьяне – кроткие и милые дети земли, безропотно несущие бремя невзгод и нищеты. В эти годы, по словам самого художника, он воспевал “деревенские идиллии” и слагал “деревенские элегии”.

На рубеже ХIХ-ХХ веков Бунин подходит к своему перевалу. Он пишет о судьбе России. Бунин начинает говорить об окончательной гибели старой патриархальной Руси. В его рассказах покорные и безропотные крестьяне доживают последние дни. Умирает лесной следопыт Митрофан (“Сосны”), приготовился к смерти Мелитон (“Скит”). Эти величественные в своем долготерпении Фигуры крестьян являются первыми подступами к образу Иванушки, который в “Деревне” станет символом старой, могучей и долготерпеливой крестьянской Руси. От проницательного взора Бунина не ускользнули перемены, происходящие в настроениях крестьян накануне революции 1905 года. В 1903 году напечатаны его рассказы “Сны”, “Золотое дно” под общим названием “Чернозём”. В них писатель говорил о русском народе, ожидающем больших перемен. В рассказе “Сны” впервые в творчестве Бунина появляются озлобленные, недовольные жизнью крестьяне.

“Сны”, “Золотое дно”, “Новую дорогу”, “Эпитафию”, “Скит” и “Сосны” можно рассматривать как первые подступы к “Деревне”, к теме России и ее народа. В них впервые прозвучала мысль писателя о великих природных богатствах русской земли и её запустении, о жуткой нищете народа, о бесхозяйственности дворян и купцов. Таким образом, ведущая мысль “Деревни” - о полной неустроенности русской жизни, о России без хозяина вынашивалась давно и неоднократно повторялась писателем.

Богатство проблематики, значительность художественных открытий, попытка исторического осознания русской действительности сближает Бунина с Горьким. Задумав “Деревню”, Бунин, несомненно, говорил об этом, с Алексеем Максимовичем. Критика тех лет отмечала творческую перекличку Бунина и Горького. Многое для образа Кузьмы Красова Бунин взял у Горького, Бунин был знаком с содержанием “окуровской хроники” и ее продолжения – “Жизни Матвея Кожемякина”. “Вернулся к тому, к чему Вы советовали вернуться – к повести о деревне, – сообщал Бунин в письме к Горькому, – И теперь старичок! Ваш особенно задевает меня... “⁷. Говоря о “задевшем” его старичке, Бунин мог иметь в виду и Тиунова, – пытливого мещанина-философа, исходившего Русь, и окуровского летописца, застенчивого и самоуглублённого “канатчика” Матвея Кожемякина. Что это так, видно уже из того, что один из главных персонажей “Деревни” – Кузьма Красов, “этот худой и уже седой от голода и строгих дум мещанин,”⁸ самоучка и бродяга, многими своими чертами близок Тиунову и Кожемякину. Сближает “Деревню” с произведениями “окуровского цикла” и жестокая критика “свинцовых мерзостей” русской жизни, правда где-то переходящая у Бунина в безотрадную и горькую “отходную” старой деревни - помещичьей и мужицкой.

В “Деревне” отразились наблюдения Бунина над Россией периода революции и последовавшей реакции.

“Кровавый отсвет” революции был страшен Бунину: по его представлению в невежественной, темной деревне революция способна превратиться лишь в бессмысленный бунт, вызвавший инстинкты всеобщего озверения и все разрушения. По логике Бунина, жизнь нищего мужика страшна, но мужик богатый - зверь пострашнее, вместе с деревенским смиренномудрием он теряет и последние признаки человеческой духовности. Следовательно, выхода нет.

Бунин не был в неведении относительно развивающихся событий революции 1905 года, но ему было не под силу их исторически верное осмысление. Однако уже по самой природе реалистического художественного творчества он создает на основе увиденного и пережитого правдивые картины русской «смутной» жизни.

Создавая повесть, Бунин опирался на реальные события, происходившие летом 1905 года в имении его брата.

Можно предположить, что отдаленными прототипами братьев Красовых в “Деревне” – Тихона и Кузьмы – послужили братья Бунины – Евгений Алексеевич и Иван Алексеевич. В характерах и биографиях Красовых нашли воплощение многие факты из жизни братьев Буниных. Евгений Алексеевич – человек черствого сердца, которым руководило одно стремление разбогатеть, стать помещиком. Усадьбу брата Бунин изобразил в “деревне” под названием Дурновка. Черты брата – скупость, черствость, каторжная работа ради одной цели – богатства – характерны для Тихона Красова в “Деревне”. Примечательна ещё одна деталь, взятая из жизни брата, которую Бунин наполнил особым смыслом. У Евгения Алексеевича от жены не было детей, дети у него появились лишь под старость от служанки. Тихона Красова Бунин вообще делает бездетным, тем самым, показывая бесплодность, бесперспективность жизненного пути человека, энергия которого целиком потрачена на стяжательство.

Несомненно, образ Тихона Красова вобрал и другие жизненные наблюдения писателя – наблюдения над бытом кулаков, мешан, купцов.

Совершенно другие впечатления послужили почвой для создания образа Кузьмы Красова. Его жизненная основа шире и глубже. Может быть, поэтому образ Кузьмы удался больше писателю, стал его художественным открытием. “Кузьма впервые является в литературе нашим так резко очерченным и “подлинно верно” – писал Горький Бунину, – до того верно, что, я уверен, умный историк литературы будет опираться на Кузьму, как на тип, впервые данный столь определенно".⁹

Кузьма – образ широкого обобщения. Это – тип русского талантливого самоучки, тип русского правдоискателя, трагически печальная жизнь которого олицетворяет горестную судьбу сотен и тысяч талантливых русских людей, не нашедших своего пути, применения своим силам.

Много для образа Кузьмы, как было сказано выше, Бунин взял у героев Горького. В то же время в биографии Кузьмы много автобиографических черт, жизненных впечатлений, метании и искания самого Бунина. Многие подробности в жизнеописании Кузьмы в несколько преображенном виде повторяли факты из жизни писателя. Скитания по России и Украине, увлечение толстовством, восхищение сатирой Щедрина, статейки в газетах по хлебному делу, желание "высказать свою собственную душу", "написать "Итоги", суровую и жестокую эпитафию себе", – все эти эпизоды из жизни Кузьмы Красова восходят к биографии самого Бунина. Думается, что и путевые впечатления Кузьмы в бурные годы первой русской революции во многом носят автобиографический характер.

История Кузьмы, подчеркивал сам писатель в "Деревне", "история всех русских самоучек".

В главном – в складе характера, в образе мыслей, в поведении, поступках, в поэтическом творчестве – Кузьма восходит к другим реальным прототипам. Среди них – Елецкий, поэт-самоучка Назаров, с которым Бунин был лично знаком. Интересовался Бунин и другими писателями из народа, писателями трудной, зачастую трагичной судьбы: Шевченко, Никитиным, Н. Успенским, Левитовым, Решетниковым.

Жизненный путь Кузьмы во многом обобщает судьбы писателей – разночинцев.

Общая картина жизни, созданная Буниным в "Деревне", отмечена высокой мерой художественно–исторической достоверности. Замысел бунинской повести опирается на широкий и разнообразный опыт русской литературы. Концепция и стиль "Деревни" были подготовлены развитием русской литературы второй половины XIX века и новейшими исканиями писателей–современников, стремившихся осмыслить значение революции 1905 года в национальной истории России.

Дурновка Бунина – есть вся Россия, как сказано в повести. Название выразительное, обобщение обязывающее и многозначительное. Бунин считает, что деревня составляет национальную основу страны и предопределяет её развитие. Повесть " Деревня " потрясла беспощадной правдой о катастрофичной доле русской деревни, представленной " в ее пестрой и текущей повседневности". В. Боровский ощутил бунинскую способность оставаться как бы духовно отрешенным от описываемого им "болящего мира наших дней».¹⁰

В соответствии с исторической концепцией повести, Бунин с самого начала делает бесспорной вину народа за мартиролог русской литературы: "Пушкина убили. Лермонтова убили. Писарева утопили. Рылеева удавили... А Шевченко? А Полежаев? Скажешь, – правительство виновато? Да ведь по холопу и барин, по Сеньке и шапка" (т.3. с. 56). Этим контраргументом Бунин подтверждает виновность русского народа и в смерти Пушкина, и в кази Рылеева. Эта пословица и дальше используется как приговор народу России, связывая его прошлое и настоящее. И как предначертанный итог истории России – символическая картина её окончательной гибели (свадьба Молодой и Дениски): "...А за порогом неслась непроглядная вьюга, и свет, падавший из окошечек, из толщи снежной завалинки, стоял дымными столбами", (т. 3.с. 112) "Вьюга в сумерках была еще страшнее. И домой гнали лошадей особенно шибко, и горластая жена Ваньки Красного стояла в передних санях, плясала, как шаман, махала платочком и орала на ветер, в буйную тёмную муть, в снег, летевший ей в губы и заглушавший её волчий голос" (т. 3.с. 114).

Так Бунин от ностальгии по идеализированному патриархальному прошлому ("Антоновские яблоки") приходит в "Деревне" к крайнему историческому пессимизму, символизируя гибель России в образе ледяной пустыни, прозябающей в сумеречном тумане царства голода и смерти.

Признание имущественного, как и нравственного банкротства мелкопоместного дворянства, нищетой приравненного к бедствующему крестьянству, представление, что обе эти группы деревенского населения обездолены общим для них врагом – воинствующим хищничеством буржуазного мещанства – всё это и побудило Бунина в двух социальных планах "Деревни" и "Суходола" представить смежный процесс одичания людей, связанных с землей, ставшей для них злой мачехой и терпящих на горькой и прекрасной земле этой зловещее крушение.

Для автора " Деревни" победоносное движение буржуазии являлось исторической виной, как мужика, так и барина, в злых словах базарного Философа Балашкина " по холопу и барин " – явственно звучит нечто весьма близкое убеждению самого Бунина. Главное в этом представлении –тождественность души мужика и барина, претерпевающая некоторые различия даже: в быту лишь в связи с относительным неравенством в их имущественном положении. Итак, Бунин считает, что душа у всех общая, русская, но и доля общая – погибельная.

Историю Дурновки Бунин связывает с родословною Красовых. Мужицкая и барская родословная для писателя цепь случайностей, разомкнутая в звеньях жестоким и трагическим своеволием " русской души ". В повести это едва ли не единственная историческая реальность отношений господина и крепостного. Судьба Красовых замкнута в самой себе. Их жизнь не имеет внешних связей, кроме семейных и преступных. Распавшиеся общественные связи патриархально-крестьянских отношений, идеализированных писателем в произведениях начала 90-х годов, в "Деревне" лишены значения исторического идеала. При обращении к Бунинской повести исследователей обычно привлекает, вступительная фраза: "Прадеда Красовых, прозванного на дворне Цыганом, затравил борзыми барин Дурново". Фраза "сквозная", едкая соль её проявляется в ходе повествования, когда разбогатевший потомок. Цыгана, как символ исторического возмездия, "доконал" последнего потомка свирепствующего барина, у которого и перенял "дурновское именьице". Гордились мужики, что свой, Красов, так развернулся. Еще не ведая, не догадывались, что "свой Красов" разворачивается и на их погибель, а не только недотепы – барчука.

Бунина привлекает вовсе не идея антибарского исторического возмездия за былые зверства, исходя из предположения "единства души", он покажет, что в подходящих условиях потомок затравленного барскими псами Цыгана – мужик Тихон Красов – окажется живоглотом не менее свирепых кровей, чем и давний барин – людоед Дурново.

Вторая фраза повести: "'Цыган отбил у него, у своего господина, любовницу", – роднит – наперекор экономическому фактору – мужика и барина: у обоих душа взыграла к одной и той же женщине. В этой "трагедии любви" слабейший и оказался затравленный борзыми.

В "Деревне" глумление над чистотой женского сердца стало не только сквозным мотивом, не только показателем всеобщего, по разному проявляемого одичания деревни, но и свидетельством однотипности, родственности во зле обоих пластов деревни: мужицкой и захудало –барской.

В подробной " обоюдности " исторической судьбы помещиков и мужиков кроется и родственность их натур, их предрасположенность к страданиям, злодейству, дикости и мучительному отсутствию радости жизни.

В представлении о связанности исторических судеб помещика и его единокровного брата мужика – своеобразие печали Бунина, на чьих глазах семейная связь эта распадалась в процессе обоюдной гибели, во взаимной ненависти и общем одичании. Скопом народ виноват, ибо "по холопу и барин". "Вина" холопа и барина представлялась Бунину субъективно, их "общая душа" и несла тяжкий крест расплаты, в обоюдности своей погибели. 'Представление о субъективности "вины" стократ обострило беспощадность бунинского обличения.

В "Деревне" братья Тихон и Кузьма Красовы выражают разные стороны "русской души". Тихон Красов - энергичный и оборотистый приобретатель, жестокий, неразборчивый в средствах русский мужик, перекупивший у разоренных бар Дурновку и занявший их место в современной деревне. Его темпераментный, необузданный нрав наиболее открывается в эпизоде изнасилования Молодой. Преуспевший мужик Тихон Красов, изнасиловавший Молодую, свою батрачку, а затем замывший грех выдачей ее за беспутного Дениску – генетический штамп вековой барской потехи: своих дворовых полюбовниц пристраивать к облагодетельствованным по сему случаю мужичкам – бедолагам. Здесь можно провести параллель с герценовской "Сорокой – воровкой". Как некогда крепостник – самодур, ныне "крепкий мужик" с такой же безжалостностью крушит судьбу прекрасной, доброй женщины своих же кровей.1

Художественное отражение действительности следует своей собственной объективной логике: в мужицкой жестокости Тихона Красова Бунин прослеживал повторение обшей азиатской наследственности "изгибов русской души", а получилась общая картина русской жизни в ее крестьянской среде. Сквозь ужасы бунинской деревни проступает символика авторского замысла: круговая безвыходность деревенского существования во всех его слоях, не только в гуртовом бедняцком, но и в реденьком – экономически удачливом. До чего лих в делах Тихон Красов, попутно владеющий бывшим барским имением, а для кого все это?

У Тихона нет наследников. Судьба братьев Красовых предопределена историческим круговоротом вырождения Дурновки и дурновцев. Незаконнорожденные, мертвые младенцы – это напоминание о приближающейся смерти, конечности жизни. И жизнь с ее постоянным страхом смерти становится для Тихона Красова постепенным умиранием: "С детства, не решаясь даже самому себе признаться, не любил Тихон Ильич лампадок, их неверного церковного света; на всю жизнь осталась в памяти та ноябрьская ночь, когда в крохотной, кособокой хибарке в черной Слободе тоже горела лампадка, – так смирно и ласково –грустно, темнели тени от цепей ее, было мертвенно тихо, на лавке, под святыми, неподвижно лежал отец, закрыв глаза, подняв острый нос и сложив на груди восковые руки... Теперь лампадка горела постоянно..." (т. 3, с. 9).

Как ранее молодого барчука, судьба и Тихона казнит, но уже бесплодием. И его родовая "линия" обречена, как иссякла родословная местных бар, как тленом пошла русская земля с ее одичалыми обсевками былого барства и вконец обезумевшим в нищете мужиком. Тихон Красов мечется в поисках выхода из своей удачливой, а по существу бессмысленной и бесплодной круговерти. В смутной боли за Молодую – отражение смятенной думы и о себе, не ведомо на что в пыль пустившим свою неуемную силу жизни и проглядевшем эту впустую промелькнувшую жизнь.

В повести "Деревня" вовсе необычное и для позднего Бунина обращение к нравственным исканиям героев, к их внутренним переживаниям, к раздумьям, предваряющим поступки. Обычно у Бунина действия героев дают возможность догадываться об их внутренних коллизиях. Обращением к душевному смятению Тихона Красова Бунин усугубляет его образ, распространяя и на него всеобщую трагедийность Дурновки, русской деревни, воплотившей горе всей страны.

Тихон как бы запутался в удачах своего пути и тщетно гонит от себя проступающее сомнение о смысле этого жизненного мельтешения. Вот почему Бунин и Тихону предоставил толику тех "интеллигентных сомнений", на которые он вовсе не был тороват при обрисовке героев вне мужицкой среды. Болью проникнуты раздумья Тихона о Родине на ярмарке: " Господи боже, что за край! чернозем на полтора аршина, да какой! А пяти лет не проходит без голода. Город на всю Россию славен хлебной торговлей, – ест же этот хлеб досыта сто человек во всем городе. А ярмарка? Нищих, дураков, слепых и калек, – да всё таких, что смотреть страшно и тошно, - прямо полк целый!" (т. 3.с.14). Тихон Красов – « мироед, но все же он потомок крепостного мужика цыгана, в дикой стране затравленного барином–самодуром. Как же не задуматься и ему о судьбе страны своей? С той памятной поездки на ярмарку, когда черные думы тронули сознание Тихона, он и попивать стал, все чаще ощущал свою шало–удачливую жизнь каторгой и " золотой клеткой". Но втянулся в этот хомут, прирос к нему, уже выхода не видел и не искал.

Бунин, полагавший, что он раскрывает лишь "особенности единой души" мужика и барина, души, для которой "экономические уровни"являются чем-то внешним, отнюдь не определяющим зоркостью великолепного художника, знатока деревенской повседневности, продемонстрировал становление конкретного характера, вылепленного социальными факторами. Отсюда и зорко условленное в Тихоне Красове двоедушие: с одной стороны, тот радуется поражению русской армии в войне с неведомо далекими японцами, на первых порах даже радуется революционным волнениям, известиям об убийствах, ибо ощущает в этом признаки развала чужого и враждебного ему мира дворянской государственности; но стоило событиям затронуть деревенскую массу, пробудить ожесточение бедняков – и разом заговорил, в нем его кулацкий интерес, инстинкт мужика, которому удалось выбиться в мироеды.

Тихон исходит из устойчивых координат купли–продажи, на чем, по его мнению, мир и зиждется. (С этого угла зрения отношение к крестьянскому бунту, к коллизии с Молодой). Требуется найти выход, уплатить за содеянное, и Тихон покупает Молодой законного мужа: Дениску.

В отличие от своего брата, Кузьма Красов стремится не к богатству, а к правде, его жизненный путь – путь русского самоучки, жаждущего света и знаний. Но его умственные интересы гаснут в буднях русской жизни. После всех скитаний Кузьма возвращается к брату в Дурновку и фактически примиряется с тем, что есть. Кузьма Красов – вовсе не обычный для Бунина "интеллектуальный" персонаж, в какой-то степени пародированный мужицкий вариант героя русской классической литературы, осознавшего свою ответственность за Россию, за замордованного мужика– страдальца. Соль этой злой пародии именно в том, что малость прозревший, честнейший мужик–самоучка, самостоятельно задумавшийся над горестной участью России, не находит для нее выхода, а наоборот – в полной безнадежности произносит ей отходную.

Кузьма Красов в повести Бунина выполняет особую роль наблюдателя и "бытописателя" Дурновки. Используя стилистический опыт чеховских "Мужиков", Бунин оценивает деревенскую среду сначала с точки зрения одного, затем другого брата. Итоги их жизненных наблюдений оказываются равно печальными, они сходятся, как и их многоразличные судьбы. Тихон Красов хотел бы еще отмолить свои грехи, чтобы господь помнил ему за его "лепту". Кузьма Красов сознает тщету и этой затеи брата: "Запомни, брат... запомни: наша с тобой песня спета. И никакие свечи нас с тобой не спасут... Мы – дурновцы!" (т.3, с.105)

В "Деревне" идея национальной катастрофичности жизни эстетически реализуется не только в наблюдениях Кузьмы над жизнью Дурновки, но и в символике его восприятия жизни в эпизодах поездки в Казаково. Дикое своеволие "народного гуляния": осаждаемая мужиками, бьющаяся в грязи тройка барина–погорельца; старик, по прозвищу Чучень, который помирает второй год от живота; "огромный беломордый кретин с белыми крупными ресницами и раздувшимся горлом", сидящий на телеге в "синей грязи" дороги; звероподобный в своей бездуховности Аким и больные караульщики, слепая девка, хлебающая молоко из миски, в которую попадают мухи, роем кружащие над синим личиком трупика ребенка – все эти впечатления Красова обобщаются Буниным в символическом описании ночной грозы – страшном предчувствии конца, гибели, потопа, Апокалиптическое восприятие жизни Кузьмой – итог его духовных исканий.

Бунин наделил братьев Красовых "духовной биографией" своего бунинского рода в последнем колене. С социальной точки зрения история красовского рода неавтобиографична, но эта деталь в исторической концепции повести имеет значение доказательства внесоциальности тех начал жизни, с точки зрения которых автор "Деревни" повествует об истории своей Родины. Во всей Дурновке жизнь идет "наизнанку". Настоящее лишено смысла, забыто прошлое, нет будущего: в будничном прозябании годы жизни дурновца сливаются в "один день". События воины с Японией, революция 1905 года изымаются в повести из их исторического контекста. Они случайны, неожиданны, бессмысленны в своей жестокости и бесцельности, как и все остальное в жизни Дурновки. символизирующей Россию.

Следуя своей идее о трагически–гибельных началах русской души, Бунин показывает, что у гибнущего дурновца–россиянина нет ни чувства Родины, ни веры, ни какого бы то ни было сознания значения собственной жизни. Безверие дурновца у Бунина – синоним полной бездуховности его жизни.

Бунин говорит о вырождении, окрашивая свое повествование то в жесткий тон (с болью и гневом), то в сентиментальный, почти со слезной жалостью.

Последнее – образ тройки в грязи, где идет разговор о барине–погорельце. Эта смена символична. Исторический смысл бунинского образа "тройки" ясен, из его полемического противопоставления гоголевской птице - тройке: "...на крутой размытой дороге, бьется в грязи, вытягивается вверх тройка худых рабочих лошадей, запряженных в тарантас." (т.3, с.63) Бьется под крик мужиков. Равнодушная ненависть дурновцев к барину – одно из проявлений жестокого своеволия темных и светлых основ русской жизни. В повести проводится композиционное сопоставление вышеописанной сцены со сценой народного гулянья, во время которой Кузьма размышляет о том, верит ли гуляющий народ в свой праздник и на что он надеется, переживая что-то новое и. необычное. Далее – еще одна символическая сцена: - мать, которая для сына "последние холсты продала" и сын, "мордующий" каждый день свою мать. Эта сцена заканчивается теми же словами, что и предыдущая: "Видно, стоит того". Смысл этого композиционного сопоставления: потакали мужику, его безудержно – гибельному своеволию, и допотакались – до пепелищ на усадьбах и до мордования матерей. Бунин "уравновешивает" ненависть к барину и презрение к матери.

Бунин полемически заостряет тему народа и русского национального характера, дописывая в 1915 году новый монолог Кузьмы о русском народе и его истории. Бунин говорит об исконной звериной жестокости и бессердечии мужика: "Есть ли кто лютее нашего народа?.. На пожар, на драку весь город бежит, да ведь как жалеет-то, что пожар али драка скоро кончилась!.. А как наслаждаются, когда кто-нибудь жену бьет смертным боем, али мальчишку дерет как Сидорову козу, али потешается над ним» (т.3, с.30), – говорит о закостенелости мужика (не может воспринимать движение в мире порыв к свободе и возрождению, то есть, изменилось время, а мужик все тот же).

"Жуть" бунинской деревни именно в том, что в ней по особому "задумывался" русский мужик: один подпустил красного петуха к помещичьей усадьбе, а затем вновь присмирел, впустую утратив свой пыл, другой, хоть и не присмирел, но так и остается тем, кем был прежде: неприкаянным пустоболтом. Кузьма возвращается восвояси, убедившись, что дороги к народному счастью перерезаны. Тихон Красов изводится в горьких думах не только о пустоте своей жизни, но и о содеянном надругательстве над Молодой. Ее символический, назидательный образ поруганной красоты столь неотвязен в своем молчаливом укоре, что надсадно бередит и его ожесточившуюся душу деревенского живоглота.

Из всех дурновцев только Яков копошится на земле. Но его богатство – богатство "мертвых душ". Образ Якова – бунинская вариация Плюшкина, мужицкий Плюшкин и Собакевич в одном образе. Серый у Бунина так же входит в галерею мужицких "мертвых душ", в нем соединяются черты маниловщины и ноздревщины... Серый хитрит, прикидывается дурачком, когда объясняет свое ничегонеделание, скрывая за этим затаенную надежду на милости революции, когда можно будет "не пахать, не косить. Девкам жамки носить..." Серый у Бунина не просто тип, он – символ Дурновки. ее "языческая тень", атавистическое и вечное начало ее истории, ее будущее в настоящем. Сын Серого Дениска отражает настроения современной деревни, давно уже испытывающей влияние города.

Дениска Серый, представляющий в повести "новую Русь", ее "новенький типик", стоит в бунинской иерархии духовного вырождения на самой нижней ее ступени. Он стыдлив, сентиментален, дурачком прикидывается, и в то же время это – "циничное животное", существо, лишь сохранившее человеческий облик.

В русской литературе нет более злой пародии на мужицкое стремление осмыслить свою жизнь, чем бунинское "жизнеописание" Дениски Серого, которое наложено в форме его письма к Тихону Красову. Пародийная нелепость этого бунинского "революционера" уже в самом его обращении с жалобой на собственную жизнь к Тихону Ильичу, которого он ругает "живорезом" и против которого бунтует, наслушавшись в городе "социалистов".

Письмо Серого – пародия на "философические" раздумья "новой Руси" о жизни, высший смысл которой сводится для нее к "сорока рублям" и о смерти из-за тоски по этим сказочным рублям.

Непутевый Дениска, сын отъявленного пустоболта Серого, отнюдь не однолинеен, – более того, Бунин, колдуя над "тайной русской души", заставляет мироеда Тихона Красова заподозрить свое внутреннее родство с этим деревенским чудищем, юродом, безнадежным перекати–полем. Оба они предстают порождением мути русской жизни. Оба тоскуют: Дениска задавлен житейской неприкаянностью, а Тихон – бесцельностью своего лихого, внешне столь удачливого хищничества.

Для чего живет человек? Этот вопрос волнует и Бадашкина, и Кузьму Красова, и преуспевающего в миру Тихона Красова, и последнего деревенского обсевка Дениску.

Для Бунина впустую хищничествующий Тихон, пленник беспросветной деревенской мути, - "из тех же квасов", у него лишь иная, по сравнению с Дениской, гримаса "русской души". Тихон Красов и сам это уразумеет.

В безграмотных каракулях Дениски ему чудилось нечто несусветное и вместе с тем тоскливое. Однако проняла Тихона Красова знакомая и ему тоска, так нелепо выраженная жалким смутьяном Дениской: "Кинув письмо в полоскательницу, он поставил локти на стол, глядя на лампу... Чудной мы народ! Пестрая душа! То чистая собака человек, то грустит, жалует, нежничает, сам над собою плачет... вот вроде Дениски или его самого, Тихона Ильича..." (т.3, с.53).

Главенствующая мысль Бунина: для людей, связанных с землёй, барина или мужика, все пути перекрыты. И всё это – в силу свойств русской души, одновременно прекрасной и непутевой. «Русскай" путь точит души обоих Красовых – бесприютного правдоискателя Кузьмы и лихого, ладного, удачливого в делах приобретательства Тихона. Сюжет "Деревни" – выражение концепции писателя: дело не только в нищете русского крестьянина, перед нами богатей Тихон, а ведь и его гнетет тоска русской жизни. Достаточно вспомнить его рассказ о платке, который немая стряпуха «истаскала наизнанку». Этот платок – символ неудавшейся жизни: «Так вот и я... с жизнью-то своей ...» (т.3, с. 107). Излохмаченная, впустую прожитая жизнь, прозябание.

В душе у Бунина гнездились подозрения, что человек «русской души», мужик, сам виноват, что несчастен, ибо лоботрясничает и тешит «себя мечтой, как бы побольше урвать землишки у такого же лоботряса – мелкопоместного дворянина – банкрота». Отсюда и логика оцепления характеров в повести «Деревня»: юродивый бунтарь Дениска – сын наипропащего мужичонки Серого, который дожидается, что с неба все свалится к его ногам. Формы юродства разные – активная у Дениски и пассивная его отца. А содержание – общее - тупое нежелание что-то делать. А иная форма активности – злодейская, бездуховная жажда наживы Тихона Кросова.

Бунин не только увидел и изобразил рабочий класс, он воспринял пролетария всего лишь как крестьянина, «испорченного», «развращенного» городом. Именно таким изображает писатель нелепого Дениску, уже побывавшего в Туле и таскающего в чемодане и карманах «книжечки» – песенник «Маруся», «Жена – развратница». «Невинная девушка в цепях насилия», «Поздравительные стихотворения родителям, воспитателям и благодетелям», а также «Роль пролетариата в России».

Не только Дениска, но и все другие люди «новой деревни» обрисованы Буниным резко отрицательно. Особенно непримиримо отношение к «бунтовщикам» из среды крестьян. Писатель показывает, как быстро капитулируют они перед теми, против кого пробовали бунтовать. Характерна в этом отношении и фигура шорника, выступающего в разгар события организатором крестьянского бунта Шорник, «злой, поджарый, с провалившимся животом», вначале оравший «от лица всей толпы», «что вышло распоряжение “пошабашить это дело”, впоследствии, «как ни в чем не бывало, опять стал появляться в лавке. Он почтительно снял шапку на пороге, точно не замечая, что Тихон Ильич в лице темнеет при его появлении» (т.3, с.23).

Одни из "бунтовщиков" покорно капитулируют перед хозяевами; другие, как Комар, гибнут нелепой смертью; третьи, такие как Ванька Красный, о котором Бунин сообщает, что он "опять закатился на донецкие шахты", уходят подальше от тех мест, где они пробовали "мутить народ".

Революция кончилась, люди, пытавшиеся поддержать ее в селе, оказались неспособными к длительному протесту, в жизни мужика все осталось по-старому – к такому выводу стремится привести читателя Бунин: "Весь бунт кончился тем, что поорали по уезду мужики, сожгли и разгромили несколько усадеб, да и смолкли" (т.3, с.23). Бунин подчеркивает случайность, неожиданность, бессмысленность, жестокость и бесцельность крестьянского бунта в Дурновке, символизирующего Россию. Но из-за своей ограниченности Бунин допускает перегибы в изображении нелепости крестьянского бунта (вспомним сцену, где причиной крестьянского бунта послужила ветчина, хранившаяся в кладовой зажиточного собственника).

Главенствующий мотив повести – осуждение бессмысленности и дикой разгульности народного бунта. Этим страхом перед гневным дыханием народа Бунин страдал вплоть до смертного часа.

Бунинская повесть "Деревня" страшна ожесточенным неприятием народной активности, народного гнева против условий одичалого существования, Бунин с присущим ему талантом и детальным знанием деревни, отразил ее слабость, ее многовековую забитость и отсталость, немыслимость сложившейся в ней ситуации.

В бунинской картине жизни деревни разрыв общественных и семейных отношений идет как бы параллельно и одновременно.

Символика жестокого бунинского замысла с поразительной болью воплощается в поругании Молодой – воплощении Красоты – Тихоном Красовым, самым удачливым хищником округи.

В авторском замысле образ Молодой не является простой персонификацией "светлых основ" русской души, созданной по принципу уравновешивания ее "темных основ".

Молодая у Бунина – воплощение поруганной красоты, добра, затаенной душевности, трудолюбия; она – символ светлых и добрых начал жизни "мужицкого мира", но прошлой далекой, молодой России.

Все в поведении Молодой, ее отношение к Тихону и Кузьме, к мещанам и дурновцам, к Серому и Иванушке – все как бы подсвечено изнутри многозначительной и таинственной зыбкостью символа.

Символическая обобщенность в обрисовке молодой оказывается и в самом наименовании героини – "Молодая", и в несколько идеализированно– романтическом изображении красоты ее, и в некоторых "недоговоренностях" в рассказе о ней (загадочна смерть Родьки, ее мужа: то, что его отравила Молодая, лишь предположение, не ясно до конца, почему Молодая настаивает на свадьбе с Серым, понимая гибельность этого шага). Деревня, привыкшая награждать своих жителей самыми едкими, насмешливыми прозвищами, точно вымещая друг на друге переизбыток накапливающейся горькой злости на весь белый, неласковый к мужику свет, не только пощадила Авдотью, жену долговязого Родьки, но и одарила ласковым именем Молодая, воплощая этим извечную, жизнью искалечиваемую народную поэтическую тягу к прекрасному: "Молодая, стройная, с очень белой, нежной кожей, с тонким румянцем, с вечно опущенными ресницами... Носят дурновские бабы "рога" на голове: как только из-под венца, косы кладутся на макушке, накрываются платком и образуют нечто дикое, коровье. Носят старинные темно-лиловые поневы с позументом, белый передник вроде сарафана и лапти. Но Молодая, – за ней так и осталась эта кличка, – была и в этом наряде хороша" (т.3,с.23).

Одичалый мир хищничества знает одну лишь меру отношений: купли – продажи. Иная мера и неизвестна, и не может возникнуть у Тихона Красова, он скупал и продавал земли, деготь, мыло, селедку, мятные пряники, "– какой же иной мерой способен был он оценивать красоту опущенных ресниц приглянувшейся ему женщины?

Если деньги не властны над красотой, остается гнет силы. Ведь иное и неведомо деревенскому кулаку, всего добивавшемуся хитростью, нахрапом, жестокостью. Ведь и стремление к продолжению рода – дальний расчет, инстинктивная потребность передать своей крови накопленную мошну запаса дегтя и селедок. На злобной вытоптанной земле, окропленной лишь горькими слезами нужды да мертвой водой наживы, нет места эмоциям красоты, благородства. И Бунин с пыточной жестокостью предает Молодую поруганию.

Средь смрада помоев, забрызганная грязной водой, в поту поденщины растлевается Молодая – символичное явление красоты, чудом проглянувшей на опаленной земле одичалой деревни.

Трагизм образа Молодой – в жажде самоуничижения, соединенной с затаенным наслаждением собственным страданием. Создавая этот образ. Бунин подчеркивал парализованность воли молодой. Символичность образа Молодой подчеркнута и какой-то особой ее молчаливостью, гнетуще –обреченной немотой, столь несвойственной деревенским персонажам Бунина с им редкостно индивидуализированной и необыкновенно сочной речевой характеристикой.

"Так и смажу тебя, малый!" – беспомощно пригрозит она своему насильнику Тихону, неласкова станет и к брату Тихона – ни в чем не повинному перед ней правдоискателю Кузьме, и лишь тихая, короткая душевная фраза найдется у нее для "ошалевшего от долголетия" мужика –побирушки Иванушки.

Таланту Бунина чуждо стремление раскрытия характера через внутренние переживания, думу. Человек Бунина раскрывается не во внешних ситуациях, а в деревенских сценах – в непревзойденных по колориту речевых характеристиках. В обрисовке Молодой существует лишь беспощадно жесткий графический рисунок ее судьбы: никаких дум, переживаний, эмоций, слов, одна лишь жесткая черта, кривая падений, дающая контуры ее судьбы, страшной, как немой, задушевный стон.

Символический образ Молодой в этой страшной, нечистой жизни – точно икона с лампадкой в курной избе, среди грязи, вони нищего целуют в уста последним целованием, как брата, сравнивают с царями и владыками..." (т.3, с.16). Перед смертью едины и царь, и нищий.

Тихон – предшественник длинной цепи позднейших героев Бунина, которые напряженно осмысливают: " Зачем это?". Словно очнувшись под конец суетной, стяжательской жизни, итожит он пройденное, ища источник света. Недаром писатель в продолжении "Деревни" намеревался показать, что Тихон умирает, а Кузьма переезжает в Москву. С такими мыслями жить по-прежнему невозможно, а по-новому Тихону Красову очевидно, не под силу.

Готовя себя к вечной жизни, бунинский герой решает "за грех свой сотворить благое": выдать Молодую за Дениску Серого. Так завязывается та трагическая сюжетная ситуация, разрешение которой в повести становится символом гибели всей Дурновки.

Бунин подчеркивает неумолимость происходящего, ибо все начало судьбы Молодой и Серого, все мотивы их действий, как и решения Тихона – в мире жизни дурновской души, фатально отъединенной от воли и разума, в необъяснимой для писателя жажде самоуничтожения, Кузьма мечется в поисках смысла решения Тихона и согласия Молодой, пока не осознает, что все происходящее происходит в Дурновке.

В сведении судеб Молодой и Дениски – поруганной Красоты и убого Бунтарства – трагедийный узел бунинской концепции безысходности, воплощенный в повести "Деревня".

Ведь только раз узнаем мы, что Молодая смеялась (а дома плакала). Это была попытка "загула души"; попытка нравственно себя опустошить. Но Красота несовместима с пошлостью, с миром загулявших мещан, и мир этот отомстил Молодой полной мерой унижения. Предел этого падения Бунин и увидел в Дениске – скоморошьем порождении слепого и безнадежного народного буйства.

Безысходность повести "Деревня" – в изначальном: в том фоне мрака и дичи нищенского прозябания, с которым несовместим праздник души. Самые страшные страницы повести – последние, посвященные погребальному обряду венчания смутьяна, пустельги Дениски и Молодой –воплощения неуместной, а потому и поруганной красоты.

Подготовка к свадьбе Молодой, если бы, ни старые венчальные обряды, походила бы скорее на подготовку к похоронам, "Мертвых с погоста не носят..." – отвечает она Кузьме на его предложение "кинуть всю эту историю". Бунин часто использует простую житейскую деталь для раскрытия характера, психологии своих героев. Молодая считает бесполезным разговор и продолжает будничное дело.

"Деревня" заканчивается венчальным обрядом с его дикими и странными установлениями. Детали этого обряда описаны вперемежку со взрывами отчаяния Молодой и Кузьмы.

С каждой строкой последних страниц повести усиливается настроение безысходности, смирения и покорности судьбе перед злыми силами, угнетающими человека.

Ехали в церковь сквозь муть не утихающей вьюги, "на невесте и шубку и голубое платье завернули на голову... Голова ее, убранная венком бумажных цветов, была закутана шалями, подшальниками. Она так ослабела от слез, что как во сне видела темные фигуры среди вьюги, слышала шум ее, говор, праздничный звон колокольцев. Лошади прижимали уши, воротили морды от снежного ветра, ветер разносил говор, крик, слепил глаза, белил усы, бороды, шапки и проезжие с трудом узнавали друг друга в тумане и сумраке" (т.3, с.113). И ужасом веет от описания темной, холодной и угарной церкви, в которой сгрудившаяся толпа неграмотных, отупелых мужиков слушает непонятное, но торопливо строгое бормотание священника.

Бесовским надругательством звучит упоминание "целомудрия" перед лицом страшной судьбы обесчеловеченной, вконец замордованной, поруганной женщины, перепроданной нелепому смутьяну, юроду Дениске.

Но автор до последней сцены будет упоминать об этой обесчещенной красоте": ... рука Молодой, казавшейся в венце еще красивей и мертвее, дрожала, и воск тающей свечи капал на оборки ее голубого платья" (т.3, с. 114).

В симфонию отчаяния и гибели человеческой души включены голоса природы. Звучит погребально колокольный звон... Когда возвращались из церкви, вьюга пуще разгулялась, а одна из баб выла в сенях волчьим голосом. Все в описываемых деталях (мертвая в свете, рука молодой, тающая свеча) напоминает о смерти, вызывающей чувство гложущей тоски. А самые последние строки повести создают картину разгула темных сил, шабаша ведьм.

Брачный танец, венчающий Молодую с Дениской, является "замком", скрепляющим по-своему стройную конструкцию повести:

Красота обречена на заклание в непутевом, смрадном мире деревенской действительности. И автор выбрал для Молодой, воплощающей неприкаянность прекрасного в мире безобразия, самый позорный конец – он предал ее деревенскому выродку, способному лишь в жалко-нелепой, юродивой форме выражать протест против жизни, отказывавшей ему в праве на человеческое существование. Ведь для Бунина все виды бунтарства оставались болезнью души, той или иной формой юродства.

Повесть воплотила неуместность любви – высшего проявления человечности – в бесчеловечных условиях русской дореволюционной деревни.

Но человеческое понятие любви и невозможно применить к перипетиям бунинской зловещей повести о деревне, ведь и в пленительном образе Молодой нет и намека на возможность столь интимного чувства, трагической прелести ее характера проявилась лишь в скорбной покорности и в свойственной ей проникновенной жалости к убогим, обиженным судьбой.

Исключив понятие души из классовой, общественной – вообще – идеологической детерминированности, Бунин уверовал в объективности своих изображении деревни, понимаемую им как истинность знания жизни в совершенстве его художественного выражения. "Свое" знание деревни, души мужика и дворянина Бунин готов был признать за такую объективность, которая была истиной, чуть ли не в последней инстанции.

Бунинская уверенность в объективности его изображения деревни оборачивалась в критике доказательствами субъективизма бунинских картин деревенской жизни и, кстати говоря, субъективизма социального, классового, что и воспринималось Буниным как досадное, раздражающее, обидное непонимание.

Во внеклассовой объективности художественного отражения жизни Бунин видел силу своего творчества. На самом деле это было "одной из самых слабых сторон его художественного мировосприятия", определившей ограниченность и противоречивость бунинской эстетической концепции жизни и человека, как она сложилась ко времени написания "Деревни".

Критика сразу же после выхода повести в свет отметила односторонность бунинского изображения деревни. Но понималась эта односторонность по-разному, а в объяснении ее критика обычно не шла дальше указании на дворянскую, барскую, патриархально – сословную ограниченность бунинского мировосприятия. Предсказание Горького о том, что "Деревню" не поймут, в этом отношении оказалось справедливым.

В первых же рецензиях на "Деревню" критика справедливо увидела односторонность бунинской картины жизни в преувеличенно мрачных, сплошь черных красках повести.

Бунина стали упрекать не только в преувеличении "темных начал" в жизни народа, но и в незнании народа, в том, что автор "Деревни" не захотел разобраться в причинах дикости и зверства мужика, не увидел нового, светлого в народной жизни и т. п.

При оценке критикой творчества Бунина 1910-х годов возникало противоречие: Бунин якобы чуть не до искажения сгустил мрачные краски в показе деревни и в то же время сумел отобразить ее, по словам Горького, глубоко исторически. То есть Бунина хвалили, и порицали за одно и то же, за "обличение" русой деревни, за обилие тяжелых и мрачных картин.

Бунин претендовал на общечеловеческую истинность и объективность своих произведений о деревне, он был уверен, что пёстрая и текущая современность русской послереволюционной деревни всего лишь внешние и преходящие приметы вневременного, глубинного, открываемого им в тайнах русской души и психике славянина. Но критика оставалась глуха к этому и, отмечая талантливость нарисованных картин, тут же указывала на преувеличения, беспросветность, односторонность...

Справедливо ли убеждение, что Бунин не способен был видеть нового?

Односторонность бунинского изображения Боровский объяснял мировоззренческой позицией Бунина – своеобразием "творческой психики" "барского интеллигента". Он считал, что писатель отобразил "лишь часть процесса, лишь его первую половину – именно разложение старого, в то время как нарождение нового, то есть неразрывно связанная вторая половина процесса, ускользала из поля его художественного зрения".

Критик несколько раз возвращался к этой мысли своей статьи "И.А. Бунин": "Не в том дело, что в деревне нет новых людей... Они есть... Но они не попали в поле зрения нашего автора – и в силу его специфической психики и в силу того, что сами они еще слишком новы и слишком индивидуальны. Как цветное стекло пропускает только лучи определенной окраски, так и авторская психика пропускает только соответствующие ей понятия и образы". Эта односторонность бунинского изображения жизни обычно истолковывается в том смысле, что Бунин вообще видел только старое и не способен был воспринимать и художественно осмыслить "элементы новой жизни" и новых людей деревни.

Н. Кучеровский считает, что в анализах бунинских изображений деревни авторская эстетически–отрицательная оценка нового иногда произвольно истолковывается как «неизображённостъ нового, приведенная к односторонности общей картины жизни".¹¹

В этом случае отрицательная эстетическая оценка нового не рассматривается как эстетическая и эмоциональная реальность в содержании произведения. Рецензия Воровского не исключает такого понимания односторонности бунинских изображений деревни.

Воровской считает, что новые явления жизни "регистрируются, классифицируются нашим мышлением, но не воздействуют на художественную психику". Если придерживаться теоретической концепции критика, то новое и должно было остаться вне поля зрения автора "Деревни", ибо сама попытка его изображения наложила бы на бунинскую картину жизни деревни "проклятье не художественности".

Между тем, "Деревня" – это произведение именно о новой деревне, деревне революционной, захваченной и живущей революцией. Другое дело, как Бунин осмысливал и оценивал революционность деревни, но он ее видел и изображал.

Разложение старого, упадок и вырождение деревни Бунин видел и художественно осмысливал по-новому, в свете революционных событий времени, перевернувших всю жизнь деревни, «Деревня» – не только повесть о революции, она написана эпохой революции.

Но в новой русской жизни, в ее революционности Бунин видел только гибель и только не возрождение. Старое у Бунина уходило, гибло, приближая катастрофу нового, которое, как казалось писателю, само шло навстречу своей гибели.

В поле зрения Бунина была вся деревня – Россия, и старая – патриархальная, и новая – революционная. И нет оснований представлять Бунина этаким полуслепым дворянским недорослем, не видевшим, якобы, революционности своего времени. Он ее видел, в его эстетической концепции жизни и человека революционность была символом катастрофичности, истоки которой он искал в членской природе мира и человека.

Весь быт русской жизни – от символической свадьбы Молодой и Серого до мельчайших деталей – все соотнесено в бунинской повести о деревне с идеей катастрофичности русской жизни, неумолимо стремящейся, по его убеждению, навстречу своей гибели. Это, в конечном счете, и обусловило односторонность бунинского изображения жизни.

Как художественный документ эпохи, "Деревню" следует рассматривать в широком ряду наиболее значительных произведении русской литературы той поры, ставивших те же родственные проблемы. Горький указывал на молодого Алексея Толстого, автора" Заволжья" (1808-1810), "Чудаков" (1811), "Хромого барина" (1912) и других повестей и рассказов, непосредственно развивавших бунинскую тему вырождения и гибели дворянских родов и переводящих освещение этой темы из лирико-трагических в сатирические тона. Алексей Толстой увидел и сумел передать превращение трагедии первого сословия в фарс.

С другой стороны, такие крестьянские писатели, как Иван Вольнов и другие, намного уступая Бунину в масштабах дарования и силе художественного реализма, были свободны от его сословных предубеждений относительно "загадочной души" русского мужика.

В меру своих сил и возможностей они показали трудный процесс пробуждения в мужике не только анархически настроенного бунтаря, но и демократа, то есть уловили именно ту историческую тенденцию, которую Бунин либо обходил вовсе, либо осмысливал в явно негативном плане.

Картины "идиотизма деревенской жизни", талантливо нарисованные в повести, сохраняют и сейчас значение художественного документа прошлой эпохи.

По мнению Твардовского, в "Деревне" Бунин "пережил и выразил" "некий свой решающий духовный перелом".¹²

§2. Взгляды И.А. Бунина на судьбу России, нашедшие отражение в рассказах 1910-х годов

Как уже было отмечено, Бунина, крупнейшего прозаика XX века, в 10-е годы глубоко волнует судьба русского крестьянства, и, начиная с "Деревни", свои надежды, сомнения, упования он облекает в художественную плоть, черпая материал из "народной жизни".

В рассказах, написанных на о. Капри и вошедших в известные бунинские сборники того времени «Суходол». Повести и рассказы 1911-1913 гг.» (1912) и «Иоанн Рыдалец». Рассказы и стихи 1912-1915 гг. (1913), писатель утверждал и развивал свои представления о «двух душах» русского народа. Свою концепцию «двух душ» русского народа Бунин считал универсальной, объясняющей «темные» и «светлые», но одинаково, с его точки зрения, трагические основы русского национального характера, - и до конца своих дней отстаивал этот "универсализм" своих изображений России и ее народа.

Блестящие по изобразительному мастерству каприйские повествования "не о мужике, - как он говорил, - в узком смысле этого слова", а о "душе мужицкой - русской, славянской". ¹³

Бунин вписывает Россию в библейскую летопись жизни, в тот библейский, «круг бытия», движение которого, как ему казалось, завершалось возвратом к первобытности земной нищеты, запустения и одичания. Это историческая сторона эстетической концепции жизни у Бунина. В прошлом был великий, библейский Восток с его великими народами и цивилизациями, в настоящем всё это стало "мертвым морем" жизни, замерзшей в ожидании предназначенного ей будущего. В прошлом была великая Россия с ее дворянской культурой и народом – земледельцем, в настоящем это азиатская страна, как и весь Восток, обречена на «вечные будни» своего нищенского существования, и никто не может изменить ее вселенской судьбы.

Толчком бунинского «пути на Восток» была Россия, стремление понять ее сущность, предугадать ее будущее, соприкоснуться с прошлым. Увлечение буддизмом было вторичным, легло на уже сформированную русской культурной традицией душу.

В библейском, апокалипсическом умысле в этой «исторической» параллели Бунин пытался после русско-японской воины и революции

1905 г. найти хотя бы временное успокоение. В непогрешимости этой «обшей идеи» жизни писатель был убежден до конца и только искал объяснение той быстроты, с какой разрушены были «устои Суходола». Он увидел их эти объяснения, в трагических основах «русской души», с ее, как он писал – «жаждой гибели, самоуничтожения, разора, страха жизни»¹⁴

Писатель, подавив в себе тот, «заглушённый стон по родной земле», с каким он писал «Деревню», старается взглянуть теперь на наступившие «вечные, – как ему казалось, будни» русской жизни как бы со стороны – из «прекрасного далека» «гражданина вселенной».

Эта особенность эстетической концепции жизни в прозе Бунина находит свое художественное выражение в его каприйских рассказах о деревне.

Многие бунинские рассказы 1910-х годов продолжают начатое писателем на рубеже веков осмысление крестьянского сознания. Но в отличие от повести «Деревня» здесь значительно углубляется авторская мысль об антагонизме между истоками народных характеров и современными писателю противоречиями. Художник проникает в трагические последствия насильственного подчинения человека существующим уродливым законам. Такие произведения, как «Игнат», «Захар Воробьев», «Худая трава», «Личарда» и другие несут неповторимое «прочтение» эпохи. В атом ряду зрелостью художественного исследования выделяется рассказ «Веселый двор».

Как тургеневские герои испытываются автором любовью, так бунинские – свободой. Получив, наконец, то, о чем мечтали подневольные предки: свободу – личную, политическую, экономическую, – они ее не выдерживают, теряются. Бунин продолжил тему драматического распада того, что было некогда единым социальным организмом, начатую Н.А Некрасовым в поэме «Кому на Руси жить хорошо».

В образе Молодой нет и намёка на возможность столь интимного чувства, трагическая прелесть ее характера проявилась лишь в скорбной покорности и в свойственной ей проникновенной жалости к убогим, обиженным судьбой. В «Деревне» с неопровержимой убедительностью оказались воплощенными социальные условия русского дореволюционного крестьянства, но в то же время представшая гнетущая картина деревни несла на себе и густой отблеск субъективных представлений писателя о национальном характере.

Раскрытие замысла Бунина о безысходности деревенского существования подчинена и цветовая палитра повести.

«Деревня» Бунина - однокрасочная гравюра, выполненная в сумрачных, серых тонах. Ни одна краска не встречается так часто на страницах повести, как серая: "серые щи", "серый масленичный день". "серый морозный полдень", "серый чемоданишко", "серые веки», «серое лицо", «сереющая борода", "серенькие дни", "серые окна" и т.д. Особенно: сгущается этот серый колорит в конце произведения. Утро было серое. Под затвердевшим серым снегом...и деревня... Серыми, мерзлыми лубками висело на перекладинах под крышами белье» (т.3, с.93). Так, серый безрадостный цвет обволакивает все явления и предметы, попадающие в поле зрения героев повести. Характерно, что и персонаж, воплотивший в себе, по Бунину, всю бестолковость деревенского бытия, носит прозвище Серый.

Своеобразно предстают у Бунина картины природы. Действие повести разворачивается летом. осенью, зимой, весной, но «осенний пейзаж безраздельно властвует над страницами книги. «Гумно, что выходит в степь, всегда неуютно, скучно, а тут еще это пугало, осенние тучи.... и гудит ветер с поля."

§3. Изображение двух сторон высокой души - смирения и бунтарства – в повести "Веселый двор"

Писателя преследовало ощущение неотвратимости всеобщего трагизма бытия, воспринимаемого им как бы поверх общественных условий, в которых человек пребывает. Отсюда неприязнь Бунина ко всем формам бунтарства, пронизывающая его сострадание к принявшим со смирением мучительным жребий жизни.

У Бунина был великий и изощренно жестокий талант доводить до гибели людей, хоть смутно, хоть хмельно, но не приемлющих тоскливой бессмысленности бытия, не способных смириться с печалью жизни, пусть нелепо, но ищущих какого-то опьянения иным, дурманящим чем-то неведомо - необычным.

«Веселый двор» – один из самых мучительных рассказов Бунина. Веселым – в насмешку – прозвали на деревне двор холостого печника Егора Минаева, пустоболта, то голодного, то пьяного, чья мать «так была суха от голода, что соседи звали ее не Анисьей, а Ухватом» (т.3.с.244).

Всю силу своей жалости, своего поэтического чувства отдал художник смиренной Анисье, которая до того не похожа была уже на женщину, что безжалостная молва презрительно и окрестила ее Ухватом. Перед глазами художника проходит не только страшная судьба загубленной женщины, но и неиссякаемая кротость её сердца, её материнской любви к угрюмому, непутевому, мечущемуся в тоске сыну. «Любить Анисье в молодости некого было, но и не любить не могла она. С неосознанной готовностью отдать кому-нибудь душу выходила она за Мирона, – тоже печника, вольноотпущенного дворового, – и любила его долго, терпеливо, затем, что, скинув вскоре после свадьбы от побоев, долго лишена была возможности на детей перенести свою любовь...» (т.3, с.246). Именно с того момента, когда вышла Анисья замуж за Мирона, начинается страшная её дорога, приведшая к ужасной, дикой смерти её.

Кротость, покорность всегда совмещаются у Бунина, особенно когда это касается героинь его рассказов, с неистребимой потребностью кому-то отдать свою душу, проявить предрасположенность к жертвенной любви.

Непоседливый, гонимый непонятной тоской Егор ещё в молодости пытался удавиться, да не удачно, вытащили его из петли, а затем «так отмотали голову, что он ревел, захлебываясь, как двухлетний» (т.3, с.256).

Но побои не разогнали томившую его муть, слепоты его желаний, бессмысленных, пустобренных. Что-то бродило в нем, не давая покоя, мешая смириться, на чем-то образумиться: «...печник хороший, а дурак: ничего нажить не может» (т.3.с.244).

Как и в «Деревне», в «Веселом дворе» реализуется писателем идея духовного «расчеловечивания» русского крестьянина, это достигается при помощи доведенного до удивительного совершенства приема – портретной характеристики, смысловыми доминантами которой являются тщательно отобранные детали, подчеркивающие одичание человека: "Егор был белес, лохмат, не велик, но широк, с высокой грудью... Всюду много и бестолку болтал он, постоянно сосал трубку, до слез надрываясь мучительным кашлем, и, откашлявшись, блестя запухшими глазами, долго сипел, носил своей всегда поднятой грудью... Уродливы были его руки: большой палец, правой руки похож на обмороженную култышку, ноготь этого пальца - на звериный коготь, а указательный и средний пальцы - короче безымянного и мизинца: в них было только по одному суставу" (т.3, с.244-245).

«Глядя на него, не верилось, что бывают матери у таких хрипунов и сквернословов. Не верилось, что Анисья – мать его» - пишет Бунин и тут же, отталкиваясь от внешнего противопоставления матери и сына, начинает реализовывать свою идею «двух душ» русского народа: «Он белес, широк, она – суха, узка, темна, как мумия; ветхая понева болтается на тонких и длинных ногах. Он никогда не разувается, она вечно боса. Он весь болен, она за всю жизнь не была больна ни разу. Он – пустоболт, порой труслив, порой, если можно, смел, нахален; она молчалива, ровна, покорна. Он бродяга, любит народ, беседы, выпивки. А её жизнь проходит в вечном одиночестве, в сиденье на лавке, в непрестанном ощущении текущей пустоты в желудке и непрестанной грусти, с которой она уже сроднилась...» (т.3, с.245).

По мнению Н.М. Кучеровского «эта странная в бунинском представлении чужеродностъ матери и сына символизирует в повести конечность бытия «мужицкого мира», лишенного не только разумности, но и вообще какой бы то ни было оправданности своего продолжающегося, но только физически – инстинктивного существования».

Повесть «Веселый двор» является более программной для творчества 10-х годов, чем "Деревня". По сравнению с этим произведением повествование в "Веселом дворе" почти полностью отвлечено от события русской исторической современности, которые в повести о Дурновке изображались Буниным преходящими и случайными. Рассказ о дороге матери к сыну слишком прикреплен к исторически более устойчивым явлениям быта русской деревни, по преимуществу семейного.

Муж Анисьи только и делал, что бил ее. Егор, хотя и был «подобрей характером», относился к окружающему, и к матери в том числе, безразлично, равнодушно, как к чему-то тяжелому и неприятному, камнем висевшему на его, Егора, шее: «Он рос, входил в силу, становился мужиком, хворал, пьянствовал, работал, болтал, шатался по уезду, только изредка вспоминая о заброшенном дворе и о матери, которую почему-то называл своей обузой...» (т.5, с.257).

Доброта Егора Минаева, о которой с такой пронзительной жалостью к сыну вспоминает Анисья, это доброта обреченности, доброта, которая никому не приносит добра.

Идея обесчеловечения человека доводится писателем в "Веселом дворе" до своего художественно - логического абсолюта через такое, в частности изображение жизни, которое отрицает самую возможность проявления в ней добра. В бунинской концепции человека добро существует как воспоминание прошлого или как отголосок далёкого, чего нет в настоящем.

В образной системе повести эта сторона бунинской эстетической концепции реализуется через эпизодический персонаж: прохожая старушка рассказывает о своем умершем сыне, который был «такой степенный", разумный, не в пример другим». Такое же значение имеет и образ пахаря, как будто восставшего в воображении Анисьи из далекого прошлого: «...сразу видно – редкой, доброты человек...» (т.3, с.253).

В настоящем времени у Бунина торжествует зло: вражда, ненависть, недоверие, обман, насилие. Это извечная борьба добра и зла, завершающаяся победой зла, выражается в повести в двух началах русской души – её светлых и темных, но одинаково трагических, представлении Бунина, сторонах её земного бытия. Озлобленность, вражда друг к другу – в каждой избе бунинской деревни, изживающей себя, как казалось писателю, в буднях своего бесцельного существования.

Окружающие равнодушны к жизни «веселого двора». Подчеркивая это обстоятельство, делая эту жизнь привычной повседневностью, буднями всей деревни, Бунин тем самым достигает заданного идейно–художественного впечатления: мысль о всеобщей обесчеловеченности мужицкого существования.

Эта идея последовательного утверждается Буниным в повести. Описание быта в произведении является лишь фоном, на который Бунин проецирует свои представления о «светлых и темных» сторонах «русской души».

В сценах «разговоров» в людской, у мельника, у кузнеца Бунин продолжает выписывать начатую в «Деревне» галерею мужицких «мертвых душ». Таковы образы и быт самодовольного пустоболта Салтыка, желчного и бессильного в собственном озлоблении работника Герасима, гурьевского кузнеца с его презрительно – холодной пьяной злобой ко всему окружающему.

Все эти эпизодические персонажи соотнесены, сопоставлены в системе образов с образом Егора Минаева. И каждый из них в чем-то – духовная родня уходящего из жизни хозяина “веселого” двора с его неспособностью осмыслить даже элементарной реальности своего повседневного существования.

Егор привык жить не своей, а чужими жизнями с их вечными деревенскими скандалами, бранью, затаенной неприязнью и открытой ненавистью.

Вписывая в жизнь деревни этот тип “бывшего мужика”, деревенского люмпена, обреченного на гибель и стремящегося навстречу своей гибели. Бунин как бы дублирует его в образе гурьевского кузнеца. И кузнец, и бывший печник находятся у Бунина на одной, низшей, ступени духовного и физического вырождения: “Как и у Егора, мертвенно было тело у кузнеца.... Был и кузнец лохмат, но не так как Егор, а так, как бывают лохматы мастеровые рабочие....“ (т.3, с.268) Егор идет к кузнецу, как к самому себе, – как к тому, кому уже не надо объяснять, зачем и почему он пришёл из своей караулки. Их духовная жизнь полностью отчуждена оттого, что каждый из них есть на самом деле.

Крестьянин в бунинских повествованиях о дёревне вообще отстранен от своего прямого дела, от своей “профессии”, от труда: если он печник, то не кладёт печи; если кузнец, то не куёт; “пустоболт” – он только “философствует”, рассуждает о жизни, поучает; “нищеброд” – он побирается, насильничает, бунтует; горький пьяница – он бражничает или бездельно мечтает о том, как бы и где напиться, он юродствует, скитается с места на место по “подёмкам” из деревни в город, из города в деревню, знахарствует, сидит на завалинке, спорит, ругается, дерётся, иногда он что-то покупает, иногда что-то продаёт, но — никогда не пашет, не сеет, не жнёт, не косит, не строит.

Но если в произведениях Бунина и созидается что-нибудь, то это не доводится до конца, не приносит пользы, и лишь подчеркивает картину необратимого одряхления и разорения, перешедшего во всеобщее запустение (нелепая недостроенная изба Серого в “Деревне”, недостроенный “мещанский дом” Лукьяна Степанова, давно привыкшего жить по “звериному в землянке, под черным, исполинским шалашом” (“Князь во князьях”).

Автором «Веселого двора» владела идея катастрофичности бытия, причину которой он искал в извечных и «страшных», по его словам, «загадках русской души»¹⁵, показывая своими изображениями деревни, что россиянин – «дурновец» и «веселодворец» – живет в мире духовного небытия. В «Веселом дворе» автор «Деревни» доказывает это с ещё большей последовательностью, чем в своем знаменитом повествовании о Дурновке. Бунин наделяет своих мужиков необычайным самомнением: каждый считает, что умнее его нет человека на свете. Но рассуждают они о чем угодно: о захолаживании тела, о "бобровом струче" для обольщения каких-то генеральских дочерей, о Тифлисе, о горах и медвежьих бурках, но только не о земле, не об урожаях, не о своих прямых мужицких делах и обязанностях.

Путь Анисьи в Ланское – один из важнейших эпизодов рассказа. Вот как пишет об этом А. Т. Твардовский: "Эта дорога матери к сыну, к слову сказать, написана так, что остается в памяти, как одна из самых потрясающих страниц русской классической прозы; и нечего пытаться пересказать своими словами «основное содержание» таких страниц: в них всё так плотно, так слитно и незаменимо, что нет, кажется, ни одной строки, ни одной ноты их музыкального течения вне этого "основного содержания"^16.. Дорога Анисьи к сыну – «дорога» ее умирания, сначала наяву, потом во сне. Её состояние в последние сутки жизни, как оно описано Буниным, - это постепенное погружение живого ещё настоящего в небытие мертвого прошлого, которое существует постольку, поскольку оно удерживается её памятью.

Сознание толкает Анисью на дорогу к сыну, о которой она думает как о спасении от смерти, но подсознательная «воля» всё время приближает её к смерти: погружая в прошлое, как бы выбивает из инерции физического существования в настоящем. «Губы её сохли, голова звенела и горела, сердце замирало и порой, точно приступы тошноты, схватывали горло. Она... заснула - и вдруг очнулась с такой ясной головой, в такой острой непонятной и зловещей тоске, что даже испугалась её, вскочила с бьющимся сердцем. Ох. Ох, это не идти, а умирать – не миновать ей! Она села, глядя в темноту. На мгновенье с редкой живостью вспомнилась ей ее прежняя, далекая жизнь... дети. Мирон, хозяйство... какое-то дождливое лето... Но тут снова помутилось в голове, помутилась и непонятная, страшная тоска в сердце! Надо лечь, надо поскорее заснуть, а то не дойдёшь..." (т.3, с. 249).

Повествование о смертной дороге Анисьи Бунин ведет в двух планах: в "реальном", где сохраняются еще исчезающие чувственные связи с окружающим миром (природой) и "ирреальном", в котором умирание Анисьи передано через "поток" ее сознания, движущегося как бы в обратном направлении - от настоящего в прошлое, от бытия в небытие.

Сначала эти два плана соприкасаются – Анисья чувствует и осознает реальность настоящего в окружающем ее безлюдном мире; затем – Бунин все более и более разъединяет их, доводит до параллельности, и только в караулке у сына сознание умирающей возвратится к реальности ее физического состояния, которая и заставит её осознать наступление смерти.

Н.М. Кучеровский высказывает такую точку зрения, что "Анисья у Бунина не просто тип, но – символ умирания, гибели "мужицкого мира"¹⁷.

В конце смертного пути к сыну Бунин возвращает Анисью к действительности затем, чтобы еще раз убедить читателя в безысходности, конченности и конечности ее жизни, в идее своей доведенной до трагического символа гибели исконных начал "мужицкого мира".

Утверждению этой идеи служит, в частности, и бунинское описание караулки в Ланском, куда добирается Анисья, так спешившая на встречу со своей смертью. Караулка Егора Минаева в контексте повести – это не только "могила" матери, пришедшей, наконец, к сыну. Это, прежде всего, художественное доказательство, реализация бунинской символики «живого трупа» – «хозяина «веселого» двора». Все здесь описано так и с такой целью, чтобы убедить читателя с помощью овеществления, опредмечивания жизни, в том, что – это жилище какого-то человекоподобного существа, но не человека: «Караулка была необыкновенно мала и ветха; вместо крыши рос по ее потолку высокий бледно – серебристый бурьян... кое-как сбитый из старой доски и свежих березовых кольев столик, косо стоявший в углу на ухабистой синей земле... гнилые стены... полуразвалившаяся печка... окошечко над столиком... другое, без рамы, заткнутое полушубком, клоками грязной овчины... В сумраке прыгали по земле маленькие лягушки... Весь потолок прорастал грибками – часто висели они тонким стеблем, как ниточки, вниз бархатистыми шляпками, – черными, траурными, коралловыми, – легкими, как тряпочки, обращавшимися в слизь при малейшем прикосновении... Махоточка стояла на подоконнике, прикрытая дощечкой. Она подняла её: в махоточке загудела большая страшная муха; поднесла дощечку к глазу, стала разглядывать; так и есть, образок..., на печке, на куче золы лежала сковородка с присохшими к ней корочками яичницы: видно. Егор из птичьих яиц делал, – скорлупа-то возле сковородки валялась пестрая. Анисья подумала: чем спасается, батюшка, вроде хорька живет!» (т.3, с.254 -255).

«Она тупо ждала чего-то – не то сына, не то смерти» – пишет Бунин об Анисье, попавшей в караулку, проясняя значение своего повествования о «матери» и «сыне». «Она спала и умирала», «Она спала, умирая во сне», – дважды повторяет Бунин, чтобы противопоставить мать и сына не только в жизни, но и в самой их смерти: тихой и кроткой у неё и дико – страшной у него: самоубийцы, гибнущего в шуме, лязге и грохоте под колесами, летящего в предрассветном дождевом тумане, поезда.

Время внесло коррективы в бунинскую концепцию жизни. Долгое время повесть завершалась подробностями смерти Егора, сценой увоза изуродованного тела в товарном вагоне и осмотром его доктором и следователем. В эмиграции, редактируя в начале 30-х годов свои произведения, в том числе и "Веселый двор", Бунин снимает такой финал, ибо он нарушал цельность повествования, отвлекал внимание от Анисьи и Егора, звучал диссонансом. Последнюю фразу повести «и веселый двор в Пожени навсегда опустел», которая утверждала гибельную безысходность «веселого двора», меняет на следующую:

«Так разно кончили свои дни хозяйка и хозяин» «веселого» двора в Пожени» (т.3, с.277). Нейтральная и беспристрастная новая концовка рассказа, не обладающая ярко выраженной полемичностью, придала повести музыкальную завершенность, возвращала мысль читателя к главным героям, заставляла думать об их судьбах, различных и все же в чем-то единых, усиливала основную "мелодию" повести, варьируя мотив её заглавия и зачина.

«Веселый двор» - «повесть о «буднях жизни» деревни, об «исходе» «мужицкого мира», о его дороге туда, где уже нет жизни».¹⁸ Это отмечают многие исследователи. «В повести «Веселый двор», – писала Л. Гуревич, – сквозь обычную уравновешенность Бунина проступает теплота авторского чувства и глубокая серьезность его основного настроения»¹⁹. Ю. Айхенвальд дал замечательную характеристику авторского чувства к своим героям, к своей «горемычной» Родине: «он... не может не любить Анисьи, он не может не испытывать к ней самой жалостливой нежности, и невольно в свою как будто беспристрастную манеру, в свое эпически невозмутимое повествование, в эти безжалостные подробности объективного рассказа он вплетает нити – перлы своего острого чувства, быть может даже -заглушённое отчаянье.»²⁰.

§4. Развенчание идеализированных народнических представлений о русском мужике («Ночной разговор»)

Скептический ум Бунина без всяких колебаний отбрасывал веру в то, что забитый, глухо невежественный, нищий мужик способен в фантастической роли «богоносца» как-то повлиять на тупую и мертвую жизнь русского самодержавия.

Бунин начисто не верил в мифическую способность не только пустоболта Егора, но и святейшей страдалицы Анисьи играть какую-то активно обновляющую роль в мире, попавшем в кабалу буржуазного хищничества.

Полемика с народниками привела Бунина к крайностям в изображении русской деревни эпохи революции 1905 года. Афанасьев, анализируя «Ночной разговор» пишет, что «на смену народнической схеме автор выдвигает другую, прямо противоположную схему, и если у народников всякий мужик ангел, то в этом рассказе Бунина он зверь"²¹

В этом рассказе, как и в других произведениях каприйского цикла, писатель использует прием «введения в систему образов образа повествователя»²², то есть человека, перед которым раскрываются неожиданные, часто отталкивающие, стороны русской души.

Этот наблюдатель – интеллигент в крестьянских рассказах играет важную роль. При всей эскизности значение такой важной фигуры в структуре бунинского рассказа особенное, уточняющее авторский угол зрения на действительность. Наблюдатель из интеллигентной среды усиливает остроту восприятия, создает дополнительный «эффект присутствия», подчеркивая контраст и разрыв обычных представлений культурного человека с проявлениями первобытной отсталости, косности, примитивности, а иногда и непомерной жестокости деревенского быта и деревенских нравов.

В «Ночном разговоре» – это наблюдатель - гимназист, который «как бы олицетворяет наивность народнических идеализирующих представлений о русском крестьянине»²³. Этот, ещё не сформировавшийся юноша, легко увлекающийся различными идеями, принял решение – «изучить народ, вскоре перешедшее в страстное увлечение мужиками»²⁴ (т.3, с.228). Он восторженно относился к работникам, перенимал их внешнюю манеру поведения и был твердо уверен, что «отлично изучил русский народ» (т.3, с. 229), но в один из летних вечеров перед ним открылась грязная бездна мужицкой души, заглянув в которую он внутренне содрогнулся и ужаснулся: те ли это мужики, которых он знал, с кем работал, кому подражал?

Постепенно раскрывают работники то, что долгое время пряталось от глаз «барчука».

Каждого из мужиков автор наделяет характерной чертой, по которой можно судить об их внутреннем облике, например, Пашка рассказывает о своей молодой жене "с таким спокойным и веселым бесстыдством, что даже гимназист, постоянно восхищавшийся им, не сводивший глаз с его умного и живого лица, досадовал: как это можно говорить так о своей молодой жене"²⁵ (т.3, с. 229).

Или Иван, «считавший себя изумительно умным, хитрым и беспощадно насмешливым человеком», презиравший всякую работу, «решительно надо всем» глумившийся, «родной брат» Егора Минаева из "Веселого двора". Каждый из пятерых работников открывается таким, каков он есть.

В рассказе Пашки сквозь «веселое спокойствие, ладность ухваток» (т.3, с.230) проявляется равнодушная жестокость, неспособность к бунту против власти. Когда Пашка рассказывает о том, что он убил арестанта, раздается удивленный голос гимназиста:

«А как же ты мне говорил, что не стал бы бунтовщиков стрелять, а скорее офицера, какой будет приказывать стрелять, застрелишь?» (т.3, с.231). Это один из первых шагов, который вынужден сделать гимназист, имеющее идеалистическо – восторженное представление о народе. Рассказ о том, как Пашка заколол арестанта, то обстоятельство, что этот мужик не испытывает никаких душевных мук, хвалится содеянным и даже отдаленно не осознает настоящей меры своей жестокости, не вызывает у других работников ни ужаса, ни негодования, ни удивления. Они воспринимают его рассказ как геройский подвиг, их не возмущает страшная суть происшедшего. Старик Хомут обращает внимание на неправильность внешних действий, а не самого убийства.

По мысли Бунина, жестокость, бессердечность, холодное и равнодушное отношение к жизни и к смерти глубоко укоренилось в душах людей, пребывающих в состоянии нравственной спячки, издавна остающихся во власти той самой силы, которую Толстой называл «властью тьмы». Прямодушное свидетельство Пашки об убийстве беглого арестанта подкреплено и осилено в "ночном разговоре" еще более выразительным рассказом другого мужика, Федота, об убийстве соседа, случившемся в ссоре из-за сущего пустяка. Рассказ Федота о его злоключениях, связанных с покупкой коварной козы, остается едва ли не самой пространной вставной новеллой в ночном разговоре пятерых мужиков. Вся история хитроумных проделок бодливой козы, навлекшей столько бед на своего хозяина, рассказана им необыкновенно горячо, живо, с чувством искреннего хозяйского огорчения, вызванным воспоминаниями об этой настоящей героине его сюжета. Мрачный юмор рассказа обострен и удвоен тем, что комические подробности происшествия как бы замешают его настоящий трагический смысл и ужасающую развязку. Эту сторону крестьянской житейской правды ее главный участник сознает так же мало, как и солдат Пашка, убивший беглого "бунтовщика" и нисколько не удрученный этим обстоятельством; о потере козы Федот вспоминает и рассказывает несравненно более эмоционально, одушевленно, чистосердечно, чем о гибели человека.

Бунин обращает внимание на то, что каждый, рассказывая об убийстве, делает это просто, даже с охотой, без какого-либо внутреннего барьера: «Федот заговорил, когда все замолчали и пробормотали: "Да... ловко» - ещё проще» (т.3, с. 233). И далее, продолжая рассказ Федота, Бунин еще раз подчеркивает простоту изложения: "Тон Федота стал так прост, сердечен, так полон хозяйственного огорчения, что никому бы и в голову не пришло, что это рассказывает о своем грехе убийца» (т.3, с.295). Самый эпизод убийства, хотя и непреднамеренного, совершенного сгоряча в озлоблении, он передает очень точно, натурально, без какого-либо раскаяния. Моральная оценка случившегося из его рассказа исключена.

На фоне комичного повествования о козе, омраченном лишь хозяйственными неурядицами, факт убийства опять-таки выглядит обыденно, незаметно. Юный гимназист ощущает чужеродность такого мужицкого мира. Бунин в «Ночном разговоре" сгущает картины и без того жуткой деревенской жизни, показывая звероподобных, равнодушных, бессмысленных и не знающих меры в своей жестокости мужиков. Бытовое убийство, в котором, по смыслу рассказанного, ни правых, ни виноватых практически нет, сопряжено в «Ночном разговоре» с мотивами другого рода – с описанием карательных мер стражников, усмиривших взбунтовавшееся село, и с выступлением озлобленных мужиков, разгромивших барское имение.

Продолжая тему, начатую в «Деревне», писатель, говорит о крестьянских бунтах, бессмысленных по своей сути; о диком невежестве, царящем в мужицкой среде: «зеркала в пруд покидали» (т.3, с.240) после того, как разграбили барина, «фортопьану в рожь заволокли...» (т.3, с.240-241) и бьют дубиной по инструменту, не зная зачем.

Спокойно, со всеми подробностями, без раскаяния рассказывает Федот, как «анатомили» убитого им же самим человека.

И уже со страхом, «весь, дрожа мелкой дрожью, с пылающим лицом», смотрит гимназист на, ещё несколько часов назад близких, как ему казалось, мужиков. Автор дает отталкивающие описания работников, ужасные запахи. Немытость, грязь тела, не ухоженность внешнего облика связывается с грязью и зловонием души мужика.

С беспросветностью души граничит беспросветность жизни. В начале XX века жизнь крестьянина ничем не отличается от первобытной, наверное, даже хуже. А, может быть, это и не жизнь вовсе, а какое-то тупое существование тела, без осознания себя, своего предназначения, пути.

Символичным является описание родных Ивана, того самого работника, который, ничего из себя не представляя, являясь «пустоболтом», ставит себя выше других и презирает извечный труд крестьянина. «В черной землянке ... на краю голой деревни, в темноте и грязи под низким потолком, под дерновой крышей, уже третий год лежит, умирает и все никак не умрет его страшная, черная старуха – мать, а зубастая, худая жена кормит темно - желтой, длинной тощей грудью голопузого, сопливого, ясноглазого ребенка с губами, в кровь источенными несметными избяными мухами" (т. 3, с. 243).

Перед гимназистом открылись самые страшные, «звериные» стороны души мужика. Наивность представления юноши обнаруживается при столкновении с «жестокой истиной» картин жизни деревни, предельно объективированных через подчеркивание их обыденности, привычности, будничности. Эта композиционная особенность бунинских каприйских рассказов, и в частности «Ночного разговора», позволяет писателю создавать такие «изображения идиотизма деревенской жизни», которые не только не претендуют на объяснение, но как бы художественно исключают его необходимость, убеждая лишь в том, что все «ужасы» деревенского бытия - следствие фатального атавизма мужицкой души.

«Благостным», светлым представлениям гимназиста о мужике соответствует и тихое, умиротворённое описание дивной ночи, на смену которой в конце рассказа приходит отталкивающее, лишённое скрывающих покровов, неприглядное описание мужиков.

Сгущая в своих изображениях деревни мрачность страшных картин жизни «мужицкой души», Бунин легко разубеждает своего героя в иллюзорности народнической идеализации мужика. Он теряется, потрясенный той правдой жизни деревни, которую рисует писатель и глохнет от стука собственного сердца. Замирая от страха звероподобием мужиков.

Рассказ имел большой успех у М. Горького и его единомышленников. Но "у господ критиков" "Ночной разговор" вызвал "большое озлобление." А. Бурнакин писал в "новом времени"!"... как в деревне", опачкивание народа и опять соответствующее выполнение! Поэзия дурных запахов, загаженные проходы, миллионы блох и вшей".

Один из исследователей творчества Бунина, В. Афанасьев, считает, что "Ночной разговор" - неудачный рассказ писателя. Критик отмечает отход от реализма в идейном замысле и в художественном воплощении, "нежизненность", "грубую сделаность произведения".

"Наблюдения вырастают в тенденциозно составленную цель бессмысленных жестокостей и ужасов, которые, в конце концов, перестают трогать и волновать именно потому, что следуют непрерывным потоком, постоянно притупляя внимание," - пишет критик.

Афанасьев отмечает, что "тонкое мастерство Бунина -прозаика, по существу, сходит на нет, когда, живо наметив в начале рассказа характеры пяти мужиков, он вслед за этим нивелирует их индивидуальные способности, превращая каждого в носителя грубой и первобытной жестокости". Афанасьев стоит на стороне тех критиков, которые дали отрицательные отзывы рассказу.

§5. Гибель прекрасной души среди враждебного ей мира ("Захар Воробьёв")

Упрекая критику в непонимании и в то же время пытаясь как-то оправдаться перед ней, Бунин старается защитить себя рассказами о "благостных" чертах "нашей души", которые и должны были разрушить несправедливое, по его убеждению, представление об односторонности картин жизни в "Деревне" и в других "беспощадных" произведениях о русском крестьянстве.

Эту роль в своих каприйских рассказах Бунин отводил рассказам "Захар Воробьёв", "Иоанн Рыдалец", и др.

У Бунина представление о двух началах славянской души связывалось с представлениями о прошлом и настоящем России.

Эта тема раскрывается и в одном из самых известных среди каприских рассказов Бунина – в рассказе "Захар Воробьёв", на который писатель возлагал особые надежды, о чём писал Телешову в марте 1912 года. "Вот в следующем сборнике "Знания" (верно, он уже вышел) будет мой Захар – он меня защитит. Почитал. Хвалят".

В этом произведении Бунин рисует необычного для себя героя: деревенского богатыря, исполина, обуреваемого жалостью к людям и какой–то неосознанной, но ненасытной жаждой подвига.

Как справедливо считает Н.М. Кучеровский, Захар "не мог пережить настроение безысходной тоски умирания, это то единственное, что сломило Захара, то, чему он не мог уже сопротивляться, что оказалось выше его богатырских сил и что вообще делает в бунинском рассказе жизнь Захара Воробьева с этой "жаждой подвига" ненужной, лишённой смысла".

Композиционно рассказ строится на характерном для писателя приёме - противопоставлении прошлого и настоящего. Бунин исследует в "Захаре Воробьёве" все те же трагические, с его точки зрения, основы "русской души", которые определили историческое движение России от великого - и казалось бы недавнего – прошлого к гибельному настоящему.

Бунин, полагавший, что положение деревни "ввергает в безнадежный пессимизм", способен был лишь с горькой иронией представить "пародию на богатырский подвиг – бессмысленно-дикую и трагическую".

Захар Воробьёв жаждал неведомо – заманчивого, что дала бы возможность разгуляться его богатырской мощи, его широкой и доброй душе человека, полного жизненных сил, но не выдавшего, на что истратить их щедрость.

Бунинский Захар напоминает скорее музейный экспонат далёкого, почти легендарного прошлого, чем обыкновенного мужика из нынешней деревни Осиновые Дворы.

В фигуре Захара Воробьёва, о которой автор замечает: «в старину, сказывают, было много таких, как он, да переводится эта порода», несомненно, воплотились для Бунина положительные черты русского крестьянина, хотя и живущего сегодня, но всем своим обликом напоминающего крестьянина былых веков.

Рассказывая о Захаре, Бунин всё время подчёркивает его "склонность к старине" и в облике, и в манерах, и в одежде, – создавая почти былинно – условный или сказочный образ русского богатыря.

Главное - он во всём оставался мужиком: "шёл от него ржаной запах степняка", имел он "справный двор" и, кроме своей земли, обрабатывал ещё и землю, что снимал у барина.

Захару было скучно с обыкновенными людьми, а они решили покуражиться над ним, напоить его пьяным – на спор, от безделья и зависти к его силе и благополучию. Эти люди наделены у Бунина предельно заострённой отрицательной характеристикой, противопоставляющей их Захару Воробьёву. Все они живут в деревне, но это не мужики: кучер барина Петрищева, "человек недалёкий и низкий по натуре", урядник Голицин – сумрачный, со свиными глазами, приятель петрищевского кучера, пьяница Алешка – "оборванный мужик с переломленным носом (промышлявший сводничеством)".

Но у Захара было "хорошо на душе", – подчёркивает Бунин, развертывая свою психологическую экспозицию образа: в конце урожайного лета стояла сухая погода, миром кончил суд с соседом. Захар уже выпил – и порядочно, и хотя предложенное пари представлялось не бог весть чем, жгучая потребность "всем существом своим... сделать что-нибудь из ряда вон выходящее" (т.3, с.298) да природная покладистость понудила его согласиться: "на спор пошёл он охотно" (т.3, с.299).

Понимая ненужность и бессмысленность спора с "мелкими людишками", решившими для потехи споить его, Захар всё-таки охотно идёт на спор, и дальше – почувствовав себя ошалевшим от водки и решив было идти домой, Захар, пишет Бунин, "вместо того, что бы свернуть влево, на Осиновые Дворы, упорно шагал, перейдя плотину, на большую дорогу, к винной лавке" (т.3, с.307) – навстречу своей смерти.

Бунин наделяет Захара Воробьёва не только неизбывным желанием "сделать что-нибудь удивительное ", но и " жаждой подвига", "всё равно, доброго или злого", – оговаривается писатель, но здесь же, увлеченный красотой человечности созданного им характера, добавляет, как бы удивлённый этим: "...даже, пожалуй, скорее доброго, чем злого" (т.3, с.305).

Оставляя в душе Захара место для добра. Бунин тем самым старается ещё раз убедить читателя в том, что в жизни, окружающей Захара, нет места для добра. Мечтающий всю жизнь о подвиге, жаждущий поделиться с людьми добротой своей человечности, бунинский Захар мог вспомнить только одно: как он нес с поля бездомную старуху-побирушку. Но не каждый день валяются на поле "закатанные быками" старухи, да и что это за подвиг, рассуждает Захар сам с собой, да "он мог бы десяток таких старух донести куда угодно" (т.3, с.304).

Герой бунинского рассказа с добродушной иронией смотрит на жизнь людей, на их "свары, суды", на их суету, смотрит так, как взрослые на игры детей. Но он – наивен у Бунина, как человек, только что пришедший из какого-то другого, далёкого мира. Смутно чувствуя своё одиночество, он тянется к людям, он не может не делиться с людьми своим пониманием жизни, теми её картинами, которые владеют его воображением. Писатель особо выделяет, все время подчёркивает эту черту характера своего героя, – его художественную натуру. Но Захара никто не понимает, никто не хочет его слушать, и если он чувствовал себя в жизни "от части так, как взрослый среди детей", то и люди относились к нему как к навязчивому ребёнку, прозвав его Малолеткой.

Люб Бунину подобный немудрящий герой, добрый, наивный, великодушный, обречённый и в силу своей простоты, и окружающей его злобной действительности. Бунин озарит его всем обаянием своего поэтического таланта, ибо до сердечной боли сочувствует Захару, человеку, созданному любить жизнь наслаждаться её прелестью и творить добро.

Дорога, которую проходит в рассказе Захар Воробьёв, как и дорога Анисьи в “Веселом дворе” – его дорога”. В рассказе, как и в повести, бунинское описание дороги отличается метафорической многозначностью, доводимой писателем до символа.

Так, Захар, рвущийся из своего одиночества к людям, что бы досказать им свои “картины жизни”, спешит до наступления темноты дойти до Жилого. Самим названием эта деревня, как место, куда спешит Захар, выйдя на свою последнюю дорогу, противоположна деревням с «нежилыми» названиями, где прошла его жизнь: Осиновые дворы, Красная Пальня (от палить: пальные места, выпаленные, горелые), Шипово и др.

Символично сопричастность Захара природе: его способность “не мигая, как орёл, смотреть на солнце”, его одушевление солнца, которому он не даёт “обогнать себя” и которое отбрасывало на пересохшее жнивьё, похожее на “песчаную пустыню”, его “большую тень с сиянием вокруг головы”.

Символика бунинского описания дороги приобретает идейно — композиционное значение, когда Захар, «глянув на мутномалиновый шар, ещё не успевший коснуться горизонта» (т.3, с.306) входит в Жилое, где он хотел увидеть людей что бы рассказать им обо всём, чем жила его душа, опьянённая мечтою о подвиге. Но: “Было мертвенно тихо. Нигде ни единой души. Ровная бледная синева вечернего неба надо всем... длинный, голый зелёный выгон и ряд изб вдоль него. Три огромных зеркальных пруда, а между ними две широких навозных плотины с голыми, сухими ветлами - толстыми стволами и тонкими прутьями сучьев. На другом боку другой ряд изб...“ (т.3, с.306), и сдавила сердце Захара, увидевшего “мёртвый” пейзаж “на этой пустынной, бесконечной дороге, в этих бледных равнинах за нею, в этот молчаливый степной вечер” (т.3, с.307) смертельная тоска от того, что нет рядом родственной души, и не находит он собеседника, который выслушает его, поможет ему понять себя, свою мечту. Он переполнен жаждой подвига, непременно удивительного, хорошего, доброго. Но встречают его и люди, относящиеся к его рассказу с тупым равнодушием, или безмолвная, точно вымершая, деревня, в которой как будто один – единственный человек живёт ещё в мёртвой тишине безлюдья: уродец, колченогий, похожий на обезьяну мещанин – сиделец в винной лавке на большой дороге.

Ему и пытается досказать Захар свою историю со старухой, но, охваченный "тяжкой, смертельной тоской, смешанной со злобой" (т.3, с.307), умирает на той же "большой дороге", по которой так спешил к людям – в Жилое.

Люди пришли, сбежались, но не к Захару Воробьёву, а к чему-то "огромному и страшному", что белело и блестело на большой дороге. "Эта лунная августовская ночь была жутка", – пишет Бунин, заканчивая рассказ о жизни и смерти Захара Воробьёва: "... босые бабы, быстро и бесшумно подходя, крестились и робко клали медяки в его возглавие" (т.3, с.308).

Финал рассказа трагичен. Главной благородной чертой в характере Захара писатель считает постоянную борьбу в его душе между тоской одиночества, озлоблением на мелкий, попрятавшийся по своим норам люд и внутренней деликатностью, преодолением "непристойного" неуважения к окружающим. В этом видит Бунин духовную силу Захара. Устремления героя не абстрактны: жадная тяга к каким-то новым, духовно - близким отношениям, болезненное осознание несовершенства людей и одновременно самоотверженная забота о них, вплоть до мечты о подвиге - вот что отличает Захара.

В рассказе писатель создал достоверный во многих отношениях образ, воплощающий определённые исторические черты русского национального характера. Не случайно Бунин возлагал на этот рассказ особенные надежды и противопоставлял его другим своим каприйским произведениям о деревне. В рассказе прорывается восхищение человеком, красотой, силой и величием его возможностей. Этим "Захар Воробьёв" отличается от мрачно – тенденциозных изображений "русского мужика "как в "Деревне", так и в большинстве каприйских рассказов.

Однако всё это для Бунина – прошлое жизни людей. В "вечных буднях" её настоящего писатель видит только конечность её будущего.

Жажда подвига Захара Воробьёва завершилась всего лишь унизительной гибелью от перепоя. Точно пожелал художник мощью своего таланта засвидетельствовать: нет пути ни русской деревни, ни чудом сохранившимся в ней доброму, бесхитростному человеку.

§6. Отношение к юродивым, страждущим как одна из особенностей загадочной русской души (^иИоанн Рыдалец")

Бунина интересовали люди, обрёкшие себя на подвижничество и те, что по своей доброй воле надевали на себя личину безумия - юродивые. Фигуры нищих - Иоанна Рыдальца, лирика Родиона (одноимённый рассказ) или Чаши ("Я всё молчу") – привлекают бунинское внимание тем, что с какого-то момента своей жизни, дотоле нормальной, каждый из них "вдруг становится не от мира сего", выпадает из обыденности, чтобы, отказавшись от дома, от имущества, от семьи, уйти невесть куда в радостном самоуничтожении и самоистязании. Бунин субъективно видит лишь "вечные", специфические черты русской нации, резкие изломы её души, обратившись к странноприимцам, юродивым, нищим.

Характерен в этом отношении рассказ "Иоанн Рыдалец", давший название сборнику рассказов писателя, увидевшему свет в 1913 году.

Вступительная часть рассказа представляет собой беглые зарисовки "на ярмарке человеческого тщеславия и страстей". Как мелькающие освещенные окна вагонов поезда: проходят перед читателем, сменяя друг друга, портреты богатых людей, ушедших в суету жизни и не видящих её истиной ширины и её величия.

"Из открытых окон тяжёлых, запылённых вагонов глядят богатые люди, едущие на Кавказ: знаменитый чудовищно толстый артист в шелковой серой сорочке, чёрная красивая дама с лорнетом, персиянка из Баку, не сводящий с неё сонных глаз, худой англичанин с трубочкой в зубах, молча и внимательно осматривающий эти необозримые равнины, которым не уступают только прерии" (т.3, с.378).

В нескольких штрихах создан сатирический портрет мелкого, самовлюблённого человека, генерала, наслаждающегося втайне "и тем, что у дверей вокзала вытянулся перед ним жандарм, и тем, что вот едет он, генерал, в дорогом поезде на воды и гуляет с открытой головой, скромный, спокойный за своё достоинство и во всех отношениях порядочный" (т. 3, с. 308).

Писатель создаёт портрет мелкими штрихами. Маленькие ножки, а, следовательно, и маленький рост, столь не соответствующий раздутому самомнению, и непокрытая голова, что вообще военным не полагается. Это лишь внешний штрих. Внутреннее "лицо" и генерал, и тех, кто скучает в поезде, писатель представляет читателю дорисовать самому, обозначив лишь прекрасно найденные детали: сонный взгляд восточного сластолюбца, шелковая ермолка знаменитого артиста и т. п.

Юго-восточный экспресс, сделавший небольшую остановку на затерянной в степи станции, - это мирок человеческой суеты, а не просто жизненный поток, картины лёгкой жизни проносятся перед миром страшной жизни. Проносятся в сиянии зеркальных стёкол вагона-ресторана, туго накрахмаленных воротничков бритоголовых лакеев, разодетых во фраки с золотыми пуговицами, проносятся в никчёмности, тщеславии, суете, а остаётся другой мир. Явления жизненного потока в его неуёмной и бесцельной динамике, но в динамике только внешней, контрастируют с мёртвой статикой далее рассказанной истории.

За поездом наблюдает мужичок, сам не знающий, зачем он пришёл на станцию, рассматривающий без всякого интереса пассажиров. Без всякого желания, с притворным наслаждением выпивает мужик две кружки тёплой воды из станционной бочки и, не спеша, отправляется домой. Ему и делать нечего, и думать не хочется, и сам он – живое воплощение дремучей неподвижности со своей годами нечесаной, сивой, выгоревшей на солнце бородой. И вот подходит мужик к древней заброшенной княжеской усадьбе. С этого момента начинается рассказ о прошлом села Грешного и о дворянской усадьбе, о том, что живые хотят получить от мёртвых.

В письме А.А. Измайлову, которой считал, что в "Иоанне Рыдальце" нет ни капли вымысла, "Это жизнь, это правда. Так не сочинить..." (т. 3, с. 641). И.А. Бунин говорит: "Иоанн" весь выдуман. Вы целый фельетон построили на контрасте выдумки и были (т. 3, с. 641).

Это свидетельство писателя о выдуманности рассказа позволяет сделать вывод о том, что в зрелый период творчества он всё далее отходит от лично увиденного и пережитого и всё чаще "выдумывал", иными словами - поэтически укрупнял, обобщал и свободнее выбирал факты и явления жизни, способные подкрепить эти выводы и обобщения.

В были о неком Иоанне Рыдальце и некоем вельможном князе - владетеле Грешного - заключены мысли о суете жизни, равенстве людей перед лицом смерти и о том, что живым следует помнить уроки мёртвых. (Эти же мысли возникают и у Тихона Красова: героя повести "Деревня"). При посещении кладбища и чтения надгробных надписей, которые говорили "о равенстве, что даёт только смерть, – те минуты, когда мёртвого нищего целуют в уста последним целованьем, как брата, сравнивают его с царями и владыками..." (т. 3, с. 16).

И по письму, и по тону, и по настроению рассказа "Иоанн Рыдалец" – один из мрачнейших в творчестве писателя.

В каком-то страшном поединке, как передают предания и очевидцы села Грешного, столкнулись владетельный князь, приехавший доживать свой век в захолустном имение, и раб его – юродивый крестьянин Иван Рябин. Еще до приезда князя народный глас произвёл Рябина в "святые". На Руси принято было производить в "святые" блаженных помешанных, которых скорее следовало лечить. Но крестьяне смотрели на блаженных как на "знамение божье", как на благодать, ниспосланную их же брату крестьянину.

Помешательство, постигшее Ивана Рябина, прозванного "Иоанном рыдальцем", носит, однако, отнюдь не благостный характер. Начитавшись священного писания и сойдя с ума. Рябин с отчаянием, в религиозном экстазе выкрикивает слова пророка Михея: "Буду рыдать и плакать, буду ходить, как ограбленный, буду выть, как шакалы, и вопить как страусы!" (т. 3, с.380). В этих страшных словах звучит мысль о возмездии, которое должно обрушиться на людей за их неправильную жизнь, за всё зло, которое сотворено на земле. Мысль о возмездии объединяет многие рассказы Бунина. Она выступает у него в разных аспектах и разных художественных решениях. Иногда эта мысль укладывается в формулу: "ненужная жизнь – покаяние – возмездие", иногда же писатель отказывает человеку в праве на покаяние, и тогда формула упрощается: "ненужная жизнь – возмездие".

Князь из рассказа "Иоанн Рыдалец" получил у писателя право на покаяние, получает потому, что смиряет, в конце концов, гордыню свою и призывает равенство людей перед лицом смерти.

Поединок между князем и Иоанном Рыдальцем заключается в том, что блаженный весь в ужасных струпьях, кровавоглазый, с всклоченными волосами, одетый в одну рубашку, подпоясанную обрывком бечёвки, босой летом и зимой неожиданно наскакивал на князя с привычным воплем: "Дай мне удовольствие". И всякий раз за эти наскоки Рыдалец был нещадно порот розгами.

Но вот умирает Иоанн Рыдалец, и князь "всех поразил своим предсмертным приказанием» (т. 3, с. 382): "Схороните же сего безумца возле церкви, а меня, вельможу - князя, положите рядом с ним, с моим холопом". (т.3, с.382). В этом, собственно, основная мысль рассказа. Прожил вельможа в роскоши и холе долгую жизнь, но ничего в ней не сделал и, одинокий, никому не нужный, приехал умирать в родную глушь. Прожил долгую и страшную жизнь раб его Иван Рябин и тоже умер в дичайшем одиночестве. Быть может, жизнь этого последнего парня оказалась людям нужнее, чем жизнь богатого вельможи. И лежат они рядом. А на могиле Иоанна Рыдальца неизвестный высек слова любимого плача юродивого о шакале и страусе.

В рассказе есть своеобразный эпилог. Вместе с эпилогом он образует временную рамку. Писатель как он производит перекличку настоящего с прошлым и предлагает обратиться к мудрому опыту того, что было. В этом сущность эпилога. Какая-то дама в трауре с молоденьким сынком – корнетом каждый год сходит на станции Грешное, чтобы поклониться могиле Иоанна Рыдальца. Быть может, она принадлежит к роду давно умершего князя. А быть может, её глубоко волнует судьба Иоанна Рыдальца, и она ищет у его могилы утешения или сурового наказания.

Но в эпилоге проводиться не только мысль о жестокости жизни и возмездии, ожидающем людей. В нём выступает и другая, как бы противоположная идея. Суть её в том, что людям очень трудно сознавать свою ответственность перед жизнью, её жёсткими уроками. Сын дамы –корнет "молиться рассеянно, он, юный, красиво наряженный, выставляет острое колено, креститься мелкими крестиками и склоняет маленькую головку с той не доведенной до конца почтительностью, с которой кланяются святым и прикладываются к ним люди, мало думающие о святых, но всё-таки боящиеся испортить свою жизнь их немилостью. (т.3, с.382). А начальник станции, сопровождающий почётную гостью, уж совсем не склонен задумываться над вопросами бытия и делал вид, что пришел сюда "ради вежливости".

Сборник "Иоанн Рыдалец" получил восторженные отзывы современников. Критик В.П. Кранимфельд так отзывается о нём: книга " так богата содержанием, так полна интереса, что просто теряешься, как и подойти к ней...". Бунин цепко держится за нормы жизни и, питаясь их целебными соками, продолжает неизменно расти в своём здоровом творчестве, сближающем его чеканные произведения с лучшим наследием наших классиков".

Вступив в русскую литературу в один из самых периодов её развития. Бунин не только сохранил верность традициям своих великих предшественников – Пушкина, Гоголя, Толстого и Чехова, но и развил их дальше, значительно обогатив своим творчеством искусство художественного слова. Глубокая философичность и аналитизм в изображении противоречии жизни и человеческого характера, новой формы композиции и сюжета, необычайного богатства языка и предельная пластичность изображения – эти и другие особенности бунинского письма явились существенным вкладом в сокровищницу русской реалистической литературы.

Россию нельзя представить без творчества такого великого художника слова, как И.А. Бунин. Справедливы слова М. Горького, так определившего значение творчества писателя для русской литературы: «Выньте Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится живого радужного блеска и радужного сияния его одинокой страннической души".

Книги Бунина замечательны тем, что они все – в своём времени и вместе с тем связаны живой своей плотью с прошлым народа. Мыслью о трагической судьбе России проникнуто всё бунинское творчество. Сквозь эту тревогу просвечивает огромная любовь к Родине, к своей родной земле. Он любил её "во всём её противоречии, с её грехами и недостатками ", ему "Россия дорога и самим своим чудовищным противоречием, в загадочной своей антиномичности, в своей таинственной стихийности ".

К. Паустовский говорил, что некоторые Бунинские рассказы щемили "сердце предчувствием неизбежной беды, нищенством, серостью, тяжким уделом тогдашней России. От этой России временами хотелось бежать без оглядки. Но редко кто на это решался. Ведь нищенку мать любят и в горьком её унижении".

Бунин ушёл от своей единственно любимой страны. Но ушёл только внешне. Человек, необыкновенно гордый и строгий, он до конца своих дней тяжело страдал по России и пролил по ней много скупых и скрытых слёз в чужих ночах Парижа – слёз человека, добровольно изгнавшего себя из Отечества." Если бы я эту «икону", эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так люто? "– писал художник в эмиграции.

Взгляд писателя на Россию, которая "вся – деревня " субъективен, тенденциозен, но, тем не менее, это взгляд человека, искренне, остро болеющего за свои истоки, за Родину свою, человека, который всегда был истинным патриотом своего отечества.

Глава 2. Диалектная лексика в произведениях И.А. Бунина 1910-х годов

В произведениях И.А. Бунина 1910-х годов представлена широкая и яркая палитра диалектизмов. И изучение этого языкового пласта прозы великого писателя представляет собой интерес. Ведь И.А. Бунин, писатель - дворянин, мастерски владеет народным языком, великолепно передает особенности местных говоров. Данная тема в научных трудах, монографиях об И.А. Бунине освещена слабо. Говоря* об особенностях языка "деревенской" прозы писателя, учёные или обвиняют его "в чрезмерном злоупотреблении местными речениями, диалектами", или лишь вскользь упоминает о "диалектной достоверности" "речевых характеристик бунинских мужиков".

Данная, глава является попыткой исследования языка прозы И.А. Бунина 1910-х годов. В центре внимания – слова ограниченной сферы употребления – диалектизмы. Цель главы – показать многообразие и богатство народного языка в произведениях писателя, систематизировать используемые писателем диалектизмы, определить функцию, стилистическую роль диалектных включений в тексте, тем самым, выявляя мастерство И.А. Бунина как художника слова, как стилиста. Данный труд строится на языковом материале повестей и рассказов И.А. Бунина 1910-х годов, таких, как "Деревня", "Суходол", "Весёлый двор", " Захар Воробьёв ", "Ночной разговор ", " При дороге", "Князь во князьях ", " Сила ", "Древний человек ", "Худая трава ", "Хорошая жизнь ", "Сказка ", "Хороших кровей ".

Эта глава дипломной работы в своё время выполнялась нами как курсовая по языку. Поэтому в примерах использовались лингвистические карточки. Здесь же в связи с резким сокращением объема указанной курсовой работы все карточки остались за текстом главы.

В состав русского языка наряду с литературным языком входят и местные, или территориальные, говоры (говор – язык одного или нескольких населённых пунктов, однородных в языковом отношении, это мельчайшая единица диалектного членения языка). Территориальные говоры являются основной единицей диалектов – языковых единиц, которые служат средством общения для ограниченного количества людей территориальной, профессиональной или социальной общности и находящихся в постоянном языковом контакте. Каждый говор отличается от подобных языковых разновидностей (говоров) и от литературного языка, эти различия могут проявляться в звуковой системе, в области грамматики, в словаре.

Все диалекты, в большей или меньшей степени отличающиеся от литературного языка, как и сам литературный язык, входят в систему единого национального языка, так как между ними значительно больше общего, чем расхождений.

Говоры и литературный язык находятся во взаимодействии. Словарный запас литературного языка пополняется словами из словаря говоров и наоборот. Но, несмотря на огромное влияние литературного языка на диалекты, говоры сохраняются в русском языке как самостоятельные языковые единицы.

А поскольку существуют говоры с присущим им своеобразием фонетической системы, грамматики и словаря, языковые особенности, диалектов не могут не отразиться в литературном языке и, в частности, в языке художественной литературы.

В лингвистике и в литературоведении возник термин диалектизм, который может употребляться в двух значениях:

1) Диалектизм – слово или сочетание слов, принадлежащее к определённому говору, диалекту и имеющее фонетические, словообразовательные, морфологические, лексические или синтаксические особенности этого диалекта.

2) Диалектизм – слово или сочетание слов, свойственное местному диалекту и употреблённое в составе литературного языка, языка художественного произведения именно как диалектное. В данной работе слово "диалектизм" используется во втором значении.

Следует отметить, что понятие "диалектизм" возникает только при изучении литературного языка, языка художественного произведения, при сопоставлении диалектов с литературным языком.

В тексте художественного произведения диалектизмы приобретают дополнительную смысловую и эстетическую нагрузку вследствие дополнительных семантических и стилистических оппозиций к словам литературного языка в тексте того же художественного произведения.

Эстетическая функция диалектизмов и слов литературного языка в литературном произведении неодинаковы только с точки зрения этой стилистической неодинаковости существенно разделение лексики художественного произведения на лексику литературную и диалектизмы. Диалектизмы в произведениях И.А. Бунина употребляются совместно с другими языковыми пластами, смежными с группами диалектных слов; с разговорными формами и просторечием, например, «Есть ракитка, так она... всю шкурку с ней спустит...» (т.3, с.234), слова и выражения из словарного состава устного народного творчества, например: У нас на Руси силу в пазухе носи... (т.3, с.189).

Разграничить диалектную лексику, диалектные формы и просторечие достаточно трудно. " Отграничение просторечной лексики от диалектной сложно, а иногда и невозможно совсем, так как эти две системы связаны тесно между собой". Это связанно с тем, что просторечие сложилось как разговорный язык городских низов на основе множества говоров.

И.А. Бунин в своих произведениях не разграничивает данные языковые пласты, используя наравне с просторечной, разговорной и диалектную лексику. Вслед за писателем мы так же не разграничиваем диалектную, просторечную и разговорную лексику.

В "деревенской" прозе И.А. Бунина 1910-х годов можно встретить различные по своему составу диалектизмы. Опираясь на классификации В.Н. Прохоровой и И.А. Осовецкого, мы выделяем в зависимости от того, какие специфические черты (фонетические, словообразовательные, лексические, синтаксические, семантические) диалекта передаются в диалектных словах, введённых в речевую ткань произведения, следующие типы диалектизмов.

§1. Фонетические диалектизмы

Это слова, передающие типичные особенности звуковой системы говора. Можно выделить несколько групп.

1. Вокализм

Передача южного яканья, то есть не различение в первом предударном слоге после мягкого согласного звуков [а], [э], [о]. Вместо этих звуков произносится звук [^ля]. Например: Еле кандалами брянчит. (т.3, с.231)

2. Консонантизм

а) замена звука [ф] звуком [х] или сочетанием [хв]. Например: - Хунтик ветчинки не отвесишь? (т. 3, с. 9);

б) употребление звука [ч] вместо звука [т] - Н-но, анчихрист! (т.3, с.66);

в) случаи употребления диалектных слов, различающихся в отношении диалектного состава с соответствующего состава с соответствующими словами литературного языка, так называемыми вставными согласными;

например: - Страм сказать! - пробормотал он. (т. З.с.38)

г) замена звука [ш] звуком [щ]: - Тебе вон на кладбишшу поместье давно готова (т.3, с.265);

д) употребление звука [н] вместо [м] в сочетании мб: - Я говорит. Тамбовской губернии...(т3, с. 414);

ж) употребление сочетания звуков [лн.] вместо [л] в слове "целый": - Ужли цельный час прошёл? (т.3, с. 325).

§2. Морфологические диалектизмы

Это диалектизмы, передающие особенности употребления различных частей речи. Здесь так же можно несколько групп:

1. особенности склонения существительных.

а) Окончание - ев Родительном падеже вместо окончания - ы в литературном языке: - Я выскочил с бруском от косе... (т.3, с. 241).

б) Окончание - у в Предложном падеже вместо окончания -ев в литературном языке: - Давай-ка лучше об делу поговорим, (т.3, с.27).

2. Особенности употребления глаголов: наличие мягкого т в конце глагольных форм. Например: -Гнётъ к земле-то, (т.3, с.96).

3. Использование усечённой формы сравнительной степени прилагательных с суффиксом -е вместо суффикса -ее в литературном языке.

Например: А полковника у его была немка... старее его годов на десять... (т.3, с.200)

4. Особенности употребления местоимений.

а). Окончание -е в родительном падеже единственного числа у личных местоимений 1 и 2 лица:

- Я к ей, а она от мене. (т 3, с.235).

б). Сохранение окончаний древних форм склонения:

- Деньги-то, оне с крылушками... (т.3, с.203).

5. Использование в речи персонажей постпозитивной частицы то.

А.А. Шахматов в работе "Синтаксис русского языка" (Л, 1941) квалифицирует "то" как постпозитивный член, развившийся из указательного местоимения. Постпозитивная частица то употребляется в исследуемых произведениях И.А. Бунина со всеми знаменательными частями речи, кроме имени числительного. Следует так же отметить, что постпозиционная частица то с указанными частями речи употребляется нерегулярно. Наиболее часто "- то" встречается после имени существительных, например:

– Дай мне про дело-то слово сказать! (т.3, с.31)

Примеры употребления постпозитивной частицы то после других знаменательных частей речи:

– Что глаголешь-то? (т.3, с.48)

– Я-то, брат, хорошо знаком с тобою, (т.3, с.42)

– Это барский-то? (т.3, с.265)

– Хочется замуж-то, (т.3, с. 143)

§3. Словообразовательные диалектизмы

Передающие особенности словообразования говоров.

Выделяется два случая:

1. Количество деривационных морфем диалектного слова, их порядок и расположение относительно корневой морфемы те же, что и у соответствующего слова литературного языка, но употреблены или другие морфемы, или же другие варианты морфем: то есть здесь различие не в словообразовательной модели, а в её наполнении конкретным материалом, например:

Я при всех прошу просвидетельствоватъ это дело... (т.3, с.237).

Яркий пример этой группы диалектизмов – слова со значением начала какого-то действия, процесса, явления, у которых употребляется префикс за- вместо соответствующего в литературном языке префикса на-:

Ну, и зачал её лудить... (т.3, с.89).

2. Количество деривационных морфем диалектного слова не совпадает с количеством аналогичных морфем соответствующего слова литературного языка, их может быть больше или же меньше: то есть здесь различия, как в самой словообразовательной модели, так и в её конкретном наполнении:

– Не время его накладать, – твёрдо ответил Сергей, (т.3, с. 130)

§4. Синтаксические диалектизмы

Это конструкции, передающее особенности построений словосочетаний и предложений, свойственные говорам.

1. Согласование с существительными среднего рода прилагательных и местоимений женского рода. (Эти диалектизмы можно назвать морфолого-синтаксическими, так как данная особенность свидетельствует об отсутствии категории среднего рода, что является типичной чертой южных говоров): Тут, по крайности, прямая сообщение, (т.3, с.42)

2. Наличие в прямой речи сочетания прилагательное + прилагательное с параллельной связью вместо сочетания наречие + прилагательное с главным словом прилагательным и подчинительной связью примыкание в литературном языке:

- Мы, дворовые, страшные нежные были (т.3, с. 125)

§5. Лексические диалектизмы

Это используемые в языке художественной литературы слова из словарного состава говоров. В. Н. Прохорова в книге "Диалектизмы в языке художественной литературы" считает, что эти диалектизмы также однородны по своему составу и выделяет две группы:

а) собственно лексические, или диалектизмы.

Это синонимы соответствующих слов литературного языка, они могут быть абсолютными синонимами, то есть словами, являющимися в литературном языке и в говоре названием одного и того же понятия. Например: слова южных говоров кубыть, зараз (в значении "сразу", "сейчас").

б) этнографические.

Это слова, которые называют вещи, предметы, явления, свойственные быту группы населения, пользующейся этим говором.

Как названия понятий специфичных, неизвестных всему национальному коллективу такие диалектизмы не имеют абсолютных синонимов в литературном языке. Например, названия одежды: понева, кичка, завеска и т. д. и т. п.

С таким взглядом можно не согласиться, ибо и собственно лексические, и этнографические диалектизмы входят в словарный состав говоров, активно употребляется в речи. Они могут быть и локальными, и распространенными на относительно большой территории. Исходя из вышесказанного, мы делаем вывод, что целесообразнее говорить о разных семантических группах лексических диалектизмов: термины, предметы быта, сельского хозяйства, одежда, явления природы и т.д.

Диалектную лексику можно разделить на несколько семантических групп:

1. Предметы одежды:

Он – белес, широк; она – суха, узка, темна, как мумия: ветхая понёва болтается на тонких и длинных ногах (т.3, с.245).

2. Предметы домашнего обихода:

И много ночей провела она без сна, сидя на конике... (т. 3, с.246)

3. Слова, обозначающие строения, различные сельскохозяйственные службы

Избы, лозины, риги резко выделялись на первых порошах, (т. 3, с.91)

4. Название животных и действий, которые они производят

Там, ...в прадедовской бане с провалившимся потолком... жили белые трусы.

5. Названия корма для домашних животных

Вот он будто вышел из избы - надо идти за хоботьем на гумно, (т.3, с.34)

6. Название продуктов питания

А воротились на ярмарку... стал есть колбасу и подрукавный хлеб, пить чай (т.3, с. 14).

7. Слова, выражающие отношение к другому человеку, различные чувства, физические действия

Я грёбовала, было, и прикоснуться к нему (т.3, с.204).

8. Обозначение явлений природы

Проснулась, когда уж ободнялось (т 3, с.249).

9. Название растений, выращиваемых человеком

Клины цветущей гречихи молочно розовели (т.3, с. 250).

10. Название сельскохозяйственного инвентаря

В задней комнате... сидела на полу босая баба... и рубила косарём зелёную траву (т. с. 325).

11. Слова, обозначающие речь человека

Просчитал деньги солдат, попихал их в ранец и бает. (т.3, с.215).

§6. Семантические диалектизмы

Это употребление в языке художественной литературы диалектных слов, омонимичных словам литературного языка. При одинаковом звуковом составе эти слова в говорах имеют иное, чем в литературном языке, значение:

Ну, думаю, и того лучше: угомоню его в лесу, мне же выгодней... (т.3, с.192).

Приведённая выше классификация языковых элементов диалекта, используемых в языке художественной литературы, условна, и часто диалектизмы не могут быть отнесены ни к одной из перечисленных выше групп (см. выше морфолого-синтаксические диалектизмы).

У диалектизмов разного типа различное отношение к литературной лексике, поэтому и экспрессия у них не одинакова.

Приведённое выше положение можно проиллюстрировать примерами из произведений И.А. Бунина.

Менее всего экспрессивны лексические диалектизмы: Варок, ворота, изба - всё под одной крышей (т.3, с.67).

Диалектная лексика этого типа у носителей литературного языка не вызывает никаких определённых ассоциаций и воспринимается в месте примерно также, как обычные заимствованные иностранные слова. Значение одних диалектизмов так и остаётся непонятным читателю, значение других диалектизмов этой группы можно выяснить из контекста.

Например: из текста повести "Деревня" становится понятно, что варок - это огороженное место для скота рядом с домом.

Значительно больших экспрессивных потенциалов имеют также диалектизмы, которые образованы по общерусским словообразовательным моделям, но с использованием других, нежели в литературном языке, деривационных морфем (то есть повышение их экспрессивного заряда в тексте литературного художественного произведения и производит впечатление свежести и не шаблонности. Приведём примеры:

А один... всё идёт и на живот жалится (т.3, с.231).

Все морфологические компоненты диалектизма понятны носителю литературного языка. Они те же (или почти те же). Что и в литературном языке, поэтому читатель без труда схватывает значение денного диалектизма в целом.

Необычное для читателя - носителя литературного языка комбинации корневых и деривационных морфем создают новое семантическое качество, куда включается так же и общее значение данной словообразовательной модели. Такие диалектизмы часто влекут за собой обширный рой словообразовательных смысловых, стилистических и других ассоциаций, создающих у них глубокий "второй" план, они воспринимаются читателем объёмно, а не "плоскостно". Понимание значения этих слов требует от читателя чуть больше умственного усилия, чем понимание значения обычных слов литературного языка с привычным расположением морфем, это способствует несколько повышенной экспрессии таких диалектизмов.

Особой экспрессией обладают семантические диалектизмы. По фонемному составу эти диалектизмы полностью совпадают с соответствующими словами литературного языка. Типологически такие диалектизмы ничем не отличается от аналогичных слов литературного языка, необычен для читателей лишь самый набор диалектных слов с таким значением.

Например: На расходы я, брат жмуриться не стану... (т.3, с.88).

Освежение метафоричности и есть основа экспрессии диалектизмов этого типа.

В прозе И.А. Бунина диалектизмы органично входят в языковую ткань произведения, вследствие чего язык этих произведений не кажутся перегруженными.

В тексте произведения И.А. Бунина диалектизмы выполняют самые разнообразные художественные функции; они используются как средства индивидуальности образа, с их помощью писатель художественно убедительно и этнографически достоверно воспроизводит быт, социальною среду, обстановку и т.д. Используя диалектизмы, автор рисует пейзаж, создаёт общий фон и разворачивает повествование.

Одна из основных функций диалектизмов в литературном произведении - это функция характерологическая, когда писатель введением в речь персонажа прикрепляет его к определённой социально-бытовой среде.

Употребление диалектизмов в характерологической функции предполагает введение в текст художественного произведения форм прямой речи, передающей речь персонажей, что характерно для прозы И.А. Бунина 1910-х годов. Реплики, диалоги в рассказах и повестях, насыщенных диалектизмами в гораздо большей степени, чем какие-либо другие синтаксические структуры художественных произведений. Встречаются случаи, когда вся прямая речь, её лексика диалектна, или диалектна какие-то синтаксические структуры, например:

- Добра ты не хороша-то стала! (т.3, с.143)

Употребление диалектизмов в прямой речи – это относительно простая их художественная функция, способствующая показу диалектизмов. В языке автора употребляются преимущественно лексические. И.А. Бунин использует их в основном при описании окрестностей, мужицкого двора, в портрете героя.

Диалектизмы всех типов в произведениях писателя несут определённую эстетическую, эмоционально – экспрессивную нагрузку, наиболее экспрессивны фонетические, словообразовательные диалектизмы, потому что их звуковой облик частично знаком читателю и вызывает целую цепь различных ассоциаций. Благодаря этому произведения воспринимаются с живым, неподдельным интересом.

При всём разнообразии диалектизмов не ощущается, что произведение ими перегружено. Вместе с литературной лексикой они составляют тесное художественное единство.

Читая произведения, мы лишний раз убеждаемся в том, что И.А. Бунин – настоящий художник слова, одинаково хорошо владевший как литературной лексикой, так и нелитературной лексикой, что он глубоко, корнями связан не только со "своим" сословием – дворянством, но и с народной, крестьянской, мужицкой Русью.

бунин русский душа диалектный

Глава 3. Изучение "деревенской" прозы И.А. Бунина в школе

§1. На уроках литературы

Анализируя программы по литературе, мы пришли к заключению, что творчеству Ивана Алексеевич Бунина, и, в частности, проза о деревне 1910-х годов недостаточно представлена в рамках школьного курса.

Например: в программе по литературе для 5-11 классов под редакцией Г.И. Беленького "деревенская" проза писателя представлена лишь повестью "Суходол", где больше говорится о вымирании и одичании дворянских гнёзд, а значительное для исследуемого периода произведения - повесть "Деревня" - рекомендована для самостоятельного чтения. Мимо учеников пройдут проникнутые болью раздумья писателя о судьбе России, его попытка постичь загадочную душу русского народа.

К X-XI классу изменяется характер читательского восприятия. Это "эпоха связей", осознание причин и следствий. Происходит усиление сопричастности (не только стихийной, но и сознательной) с событиями и героями произведения, с поставленными в нём проблемами. Возрастает интерес не только к нравственному, но и шире - философскому, социальному аспекту этих проблем. Читатель стремится в этот период к сближению с широким миром жизни.

В 16-17 лет (XI кл.) значительно возрастает личностная активность школьников, они пытаются разобраться в существующих противоречиях жизни. Книги Бунина могли бы им в этом помочь, но программа отказывается от решения этих задач.

В действующей программе по литературе для средних общеобразовательных учреждений в XI классе в разделе "Проза конца XIX- начала XX веков " предлагается ряд тем ("И.А. Бунин", "А.И. Куприн", "В.Г. Короленко", "А.Т. Аверченко"), которые рекомендованы преподавателю давать с изучением одной из монографических тем (по выбору учителя учащихся).

Мы считаем необходимым монографическое изучение темы "И.А. Бунин", ибо в противном случае творчества великого писателя, внесшего огромный вклад в отечественную литературу, пройдет мимо учеников.

"Деревенская" проза 1910-х годов представлена всего лишь одним рассказом – "Иоанн Рыдалец", что в полной мере не раскрывает всю глубину и значимость этого периода творчества и для писателя, и для литературы в целом.

Тем не менее, мы предлагаем разработки урока по рассказам

И.А. Бунина "Иоанн Рыдалец".

Тема: Вечные проблемы в рассказе И.А. Бунина " Иоанн Рыдалец".

Цель:

1. познакомить учащихся с одним из "деревенских" рассказов И.А. Бунина, вызвать интерес детей к этой грани его творчества, показать мастерство писателя в философском осмыслении "вечных" вопросов жизни и смерти.

2. Развитие навыков литературного анализа.

3. Пробудить личностное отношение учеников к проблемам, поставленным в рассказе, постараться выявить их позицию по этому вопросу.

Оборудование: записи на доске, тексты рассказа И.А. Бунина "Иоанн Рыдалец"; текст отрывка из повести И.А. Бунина "Деревня" от слов "И Тихон Ильич не спеша пошёл среди деревьев..." до слов "...сравнивают* его с царями и владыками" (т. 3, с. 15-16); тексты драмы А.С. Пушкина "Борис Годунов".

Ход урока: 1.1. Вступительное слово учителя.

Справедливое утверждение, что всё творчество И.А. Бунина - это песнь о России, крестьянской, мужицкой Руси. Без Родины не мыслил он своей жизни. Судьбу России писатель связывал с судьбой русского крестьянства, что не случайно, т.к. Россия была аграрной страной и от того, куда пойдёт крестьянство, зависело многое. Писатель пытается понять, каков путь его родной страны, для этого он„ исследует душу, характер народа, его тёмные и светлые стороны. И.А. Бунин приходит к неутешительным выводам: трагичен и безысходен путь России, где всё проникнуто катастрофичностью вырождением. Гибнет всё святое и лучшее. И писатель глубоко страдает, мучительно переживает за свою великую родину, хотя его часто обвиняли в нелюбви к России. Но Бунин всегда, всем сердцем своим был рядом с ней, и в эмиграции он писал:

"Если бы я эту "икону", эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так люто?"

К жизни деревни И.А. Бунин обращается уже в ранних своих произведениях, таких, как "Танька", «Кастрюк", «На краю света" и др. но наиболее значительными в творчестве писателя является произведения 1910-х годов, которые проникнуты болью и тревогой за судьбу Родины. В центре внимания художника – Россия, душа народа с "её тёмными и светлыми, но всегда трагическими основами".

Эта тема раскрывается в повести "Деревня", рассказах "Весёлый двор", "Ночной разговор", "Захар Воробьёв", "Князь во князьях», "Древний человек", "Худая трава" и др.

Повесть "Деревня", написанная в 1909-1910 годах знаменовала собой новый период в творчестве И.А. Бунина. Она положила начало глубокому исследованию русской жизни, русского народа, русских характеров.

2. Далее необходимо 5-7 минут урока уделить разговору об этом произведении И.А. Бунина с целью познакомить детей с этим произведением (так как с ним будет ещё работа на уроке) и вызвать интерес к этой книге; постараться, чтобы ребята прочитали её. Мы видим несколько путей реализации этой идеи;

а) 1-ый ученик делает доклад по научным источникам на одну из тем: "Проблематика повести И.А. Бунина "Деревня", "Видение И.А. Буниным души русского народа в повести "Деревня".

б) 1-2 ученика заранее читают повести и пишут краткую рецензию на эту книгу. После прочтения рецензии сравниваются (этот вид работы должен присутствовать и на предыдущих уроках, не обязательно по данной теме). Важно, чтобы все в классе знали законы этого жанра.

в) 1-2 ученика (по выбору учителя или по желанию) пишут краткие эссе, раскрывая собственные впечатления о прочитанной ими повести "Деревня". Далее целесообразно кратко обсудить эти письменные работы (как остальные по ним увидели книгу, что в ней заслуживают внимания).

Варианты работы учитель выбирает в зависимости от степени подготовленности конкретного класса, наличия учеников, способных сделать такую работу.

II. 1. Слово учителя.

В рассказе "Иоанн Рыдалец" Бунин, как и в повести "Деревня", пытается постигнуть глубины загадочной русской души. Рассказ был напечатан в одноимённом сборнике произведений писателя, вышедшем в 1913 году.

По словам критика В.П. Кранихфельда, весь сборник "Иоанн Рыдалец" "так богат содержанием, так полон интереса, что просто теряешься, как подойти к нему". Сохранилось свидетельство жены писателя, В.Н. Муромцевой-Буниной о том, как воспринял этот рассказ A.M. Горький. Она писала, что Алексей Максимович "обалдел от этого рассказа".

Всё это свидетельствует о глубине и силе таланта писателя.

2. Учитель.

О рассказе есть две противоположные, во многом полемичные, точки зрения – самого автора и одного из критиков, А.А. Измайлова (они записаны на доске).

"Иоанн" весь выдуман..." "...Это жизнь, это правда. Так не сочинить..."

И.А. Бунин. А.А. Измайлова.

Давайте на сегодняшнем уроке попытаемся разобраться, почему появились такие противоположные точки зрения на рассказ. Какая из них ближе к истине? Что реального, жизненного увидел в рассказе критик и что выдумал писатель?

3. Классу предлагается рад вопросов и заданий.

Составьте схему композиции рассказа (т. е. Какие временные пласты пересекаются в рассказе?).

настоящее – прошлое – настоящее.

Давайте подумаем, почему Бунин связывает прошлое и настоящее. Обратимся к первому звену схемы:

Зачем писателю в начале рассказа понадобилось показывать поезд на станции Грешное и его пассажиров? Что это за люди? Как, какими красками рисует Бунин их портрет? Почему именно их "выхватывает" из всех пассажиров поезда взгляд писателя? Какие определения вы бы дали поезду, жизни в нём и станции, окружающему пейзажу, мужику, смотрящему на поезд. Почему так разнятся определения станции и поезда?

Отвечая на вопросы, ученики приходят к выводу, что пересечения путей юго-восточного экспресса и станции Грешное - пересечение 2-х миров, 2-х жизненных потоков: внешнего, суетного, сиюминутного и внутреннего, статичного, вечного.

Обращаемся к истории об Иоанне Рыдальце, связанной с прошлым (рассматриваем 2-ое звено композиции рассказа).

Кто такие юродивые? Какое на Руси к ним было отношение? Почему?

/Учитель может дать задание группе учеников (3-4 человека) или всему классу провести исследование этого вопроса. Предлагаемые темы: "Кто такие юродивые?", "Образы юродивых в русской литературе".

Докладчику отводится 5-7 минут

На уроке может прозвучать отрывок из драмы А.С. Пушкина "Борис Годунов" (сцена с юродивым).

Проанализируйте поведение юродивого. Почему А.С. Пушкин вводит этого героя в своё произведение? В чём смысл этого образа?

Ученики приходят к выводу, что юродивые, они же блаженные, помешанные - обделённые жизнью люди, часто лишённые рассудка, но всегда говорящие истину, они словно приближены к Богу.

Юродивый ли Иоанн Рыдалец? Чего он хочет? Учитель даёт историческую справку о пророке Михее.

Как вы думаете, почему его слова выбирает Иоанн Рыдалец? В чём смысл постоянно повторяемых им слов: "Дай мне удовольствие"?

Учителю нужно постараться подвести детей к мысли, что помешательство, постигшее Иоанна Рыдальца, носит отнюдь не благостный характер. В странных словах Иоанна Рыдальца звучит мысль о возмездии, которое должно обрушиться на людей за их неправедную жизнь, за всё зло, которое сотворено на Земле.

Учитель:

Попробуйте дорисовать портрет князя. Какое качество в нём проявляется больше всего, на ваш взгляд?

Сознание собственного превосходства, того, что ему всё позволено, он может глумиться над всеми без порицания, без наказания с чьей-либо стороны

Учитель:

В чём смысл противостояния юродивого и князя?

Что заставляло Рыдальца, несмотря на то, что был он неоднократно бит, вновь и вновь приходит к князю?

Здесь автор поднимает проблему человеческого достоинства. Как человек Иоанн Рыдалец не сломлен, он показывает это, снова появляясь у князя.

Учитель:

Чем объясняется удивившее всех решение князя о том, что - бы похоронили его рядом с Иоанном Рыдальцем? К каким выводам приходит князь в конце жизни?

Говоря о равенстве людей перед смертью, учитель может сказать, что эта тема - сквозная в творчестве писателя, она присутствует во многих стихотворениях и рассказах художника. Эту тему он поднимает и в повести "Деревня". /Учитель или специально подготовленный ученик читает ранее указанный отрывок из повести И.А. Бунина "Деревня" /

Учитель даёт классу блок из трёх вопросов:

1. К каким мыслям приходит Тихон Красов и как они перекликаются с рассказом "Иоанн Рыдалец"?

2. Почему к этой мысли и князь, и Тихон приходят в конце жизни?

3. Нужны ли человеку, людям размышления о жизни и смерти?

Это начало серьёзного философского разговора о проблемах, которые на протяжении нескольких веков ставит перед собой человечество.

Учитель:

Как связанны между собой временные пласты рассказа? В чём смысл третий части?

Почему прошлое Бунин отображает своеобразной временной рамкой?

Писатель как бы делает перекличку прошлого и настоящего и говорит о том, что в настоящем забыты уроки прошлого, всё повторяется сначала.

Возвращаясь к основной проблеме урока, учитель повторяет вопрос, прозвучавший в начале занятия: Что реального, жизненного увидел в рассказе критик и выдумал писатель? Какая из предложенных точек зрения, на ваш взгляд, ближе к истине? И предлагает ученикам высказать свои мысли, предложения.

Урок заканчивается вопросом, ответ на который трудно найти, можно лишь попытаться выявить истину! Почему нарушается связь поколений?

/Рекомендуем предложить ребятам ответить на этот вопрос письменно

- это будет домашним заданием урока/.

Произведения И.А. Бунина о деревне, судьбе России звучат сегодня современно, заставляют задуматься о вечных проблемах, бедах России.

Поэтому изучение их необходимо в школе и особенно в старших классах, чтобы получить у детей личностною и гражданскую активность. Список изучаемых произведений 1910-х годов можно расширить, взяв для подробного изучения повесть "Деревня". Рассказы "Весёлый двор", "Ночной разговор", потому что изучение одного рассказа не дает представления об этом этапе творчестве писателя.

§2. Ознакомление с прозой И.А. Бунина на факультативе

В связи с тем, что "деревенская" проза И.А. Бунина фрагментарно представлена в курсе средней школы, мы считаем возможным более широкое ознакомление с позой И.А. Бунина1910-х годов в объёме факультативного курса "Изображение деревенской жизни в прозе И.А. Бунина 1910-х годов".

Целями такого факультатива обозначим следующие компоненты:

1. Наиболее полное и широкое ознакомление учеников с творчеством писателя в этот период.

2. Изучаем проблемы исторического пути России.

3. Ознакомление со взглядами писателя на судьбу России.

Факультативный курс предполагает 9 занятий, которые проводят один раз в неделю.

Нами предлагаются следующие темы для изучения:

1. Трагизм судьбы И.А. Бунина.

2. Жизненные итоги братьев Красовых ("Деревня").

3. Изображение писателем темноты русской души в повести "Деревня".

4. Женские образы в повести И.А. Бунина "Деревня".

5. Восприятие повести И.А. Бунина "Деревня" современниками.

6. Судьба матери и сына в повести "Весёлый двор".

7. Сравнительная характеристика героев рассказа И.С. Тургенева "Бежин луг" и И.А. Бунина "Ночной разговор".

8. Изображение сильного характера в рассказе "Захар Воробьёв".

9. Связь творчества И.А. Бунина с русской культурой (мысли И.А. Бунина о судьбе России и душе русского народа и русская философская мысль.)

Для того, чтобы не замыкаться в рамках факультатива ученики с помощью учителя по окончании занятий могут подготовить литературный вечер, посвященный творчеству И.А. Бунина и, в частность, его прозе о деревне.

Данный факультатив может войти составной частью в более широкий факультативный курс, посвященный творчеству И.А. Бунина. Но он может стать начальным этапом, первым шагом в большом разговоре о судьбе России и русской душе, с привлечением произведений великих классиков русской литературы, мастеров живописи, деятелей русской философии. Это даёт возможность школьникам осмыслить то, что происходит с Россией, вникнуть в суть русской души, русского характера, вырастать собственную позицию относительно исторического пути России, разобраться в противоречиях русской жизни.

Факультативный курс может изучаться параллельно основному курсу, или независимо от него, если программа достаточно обширна. В последнем случае мы изучаем творчество И.А. Бунина углубленно, одновременно охватывая эту эпоху, и литературный процесс, и т.д.

Список изучаемых произведений может быть дополнен (или изложен) в зависимости от потребности школьников, желания учителя и учебного времени.

Первое занятие посвящено более глубокому изучению биографии писателя, с усиленным вниманием к вопросам, раскрывающим истоки обращения писателя к "деревенской" прозе, его взгляд на судьбу России и русского крестьянства. Необходимо попытаться составить карту путешествий писателя по России, используя различные источники (дневники В.Н. Муромцевой – Буниной "Жизнь Бунина". Ваборенко " И.А. Бунин. Материалы для биографии", А. Горелов "Три судьбы" и др.).

На этом занятии целесообразно познакомить школьников с отдельными ранними произведениями И.А. Бунина о деревне. Это необходимо для того, чтобы проследить эволюцию взглядов писателя на крестьянство.

Чтобы заинтересовать школьников повестью "Деревня", следует использовать следующий приём.

Прочитать классу несколько выдержек из повести и попросить ребят определить, к какому времени можно отнести эти высказывания, например: "Дикий мы народ... нигде не видал скучнее и ленивее типов..." (т.3, с.26), "самая погибельная наша черта слово – одно, а дело – другое!" (т.3, с.27) Нету во всём свете голее нас, да зато и нету охальнее на эту самую голь. Чем позлей уязвить? Бедностью! "Чёрт! Тебе лопать нечего..." (т.3,с.31).

Справедливы ли эти строки сегодня? Согласно ли вы с ними? Почему?

Так может завязаться разговор о проблемах русского национального интереса.

Целесообразно предложить ученикам прочитать повесть и постараться определить, как видит И.А. Бунин русский национальный характер, русскую душу.

А для выявления первичного восприятия произведения рекомендуем попросить ребят письменно ответить, как, они увидели в повести концепцию русского национального характера.

На основании полученных данных о читательском восприятии произведения, учитель строит свою дальнейшую работу.

Первый этап второго занятия посещён истории создания повести. Каждый из учеников факультатива (или небольшая группа членов) готовит доклад (3-4 минуты) по одной из предложенных тем:

1. Замысел повести

2. Дурновка в повести: быт и нравы

3. Образ Тихона Красова

4. Автобиографичность и собирательность образа Кузьмы Красова. Это занятие по форме своей представляет семинар.

Жизненную историю братьев можно изучать по отдельности, а затем подвести к тому, что жизненные итоги у них общие и попытаться ответить на вопрос, в чём причина этого?

При анализе нельзя оставлять без внимания такие образы – символы, как платок, изношенный на изнанку как свидетельство всуе изношенной жизни и образ тройки (полемика с Н.В. Гоголем), безуспешно пытающейся выбраться из грязи. Можно сопоставить эти образы, а так же и риторический вопрос, который мы слышим и в возвышенном лирическом отступлении в "Мёртвых душах", и в устах Кузьмы Красова: "Русь, куда несёшься ты?"

Что толкнуло Бунина на такое полемическое изображение тройки, какой смысл вкладывает он в него? Какой из образов отражает истину?

Ответы на эти вопросы - ещё один шаг на пути постижения взглядов И.А. Бунина на Россию, её судьбу, реальная возможность для учеников выработать свою позицию. Бунин полемизирует и с другим русским классиком, Л.Н. Толстым, противопоставляя толстовскому Акиму из "Власти тьмы" своего Акима – караульщика, с мёртвой душой, продавшего свою жену за пятиалтынный.

Заключительное, пятое, занятие по изучению повести, о восприятию её современниками может проходить в форме круглого стола или в форме дискуссий. Один из возможных путей построения занятия: каждый из учеников выбирает себе роль какого-либо критика, писателя, отозвавшегося о деревне, уясняет себе его позицию и затем на занятии ведёт разговор от имени этого критика. Или можно построить дискуссию на основании обсуждения какой-либо проблемы, например, односторонность изображения деревни в повести.

Изучение крестьянских рассказов может вестись разными формами и разными путями, например, сравнительное изучение "Ночного разговора" И. Бунина и "Бежина луга" И. Тургенева.

Бунин в "Ночном разговоре" сталкивает две концепции русской культурной жизни, которые он считал ошибочными: идеализацию народа интеллигенцией и её приверженность реалистическим традициям в русской литературе. Бунин подчёркивал свою точку зрения, полемизируя в "Ночном разговоре" с "Бежиным лугом" Тургенева, и воплотил свои аргументы в трёх аспектах произведения: в портретах героев, их рассказах и фоне. Это те узловые моменты, на которых строится анализ произведения.

Разговор о русской душе, судьбе России, начатый при изучении творчества Бунина 1910-х годов, можно продолжить изучением русской философской мысли, поднимающей проблему души народа, судьбы страны. Это может быть и отдельный факультативный курс, если ученики захотят наиболее глубоко и полно ознакомиться с творчеством русских философов.

Концепции литературного вечера, посвященного творчеству И.А. Бунина 1910-х годов, его прозе о деревне, размышлениям о судьбе России, могут быть различны, например:

а) портрет писателя глазами его современников,

б) представление картины России, которую писатель рисует в своих произведениях. Не исключены и другие варианты. Главное – показать, что Бунин, несмотря на мрачные, полные безыскусности картины русской безысходности картины российской действительности, любил Россию, болел о ней, "страдал так непрерывно, так люто...".

Заключение

Творчество И.А. Бунина 1910-х годов проникнуто раздумьями о судьбе России, её будущем. Писатель не видел положительной перспективы развития страны, он чувствовал, что рушатся незыблемые основы бытия, поэтому его произведения этих лет проникнуты трагичностью, безысходностью. Он с сожалением пишет о старой, уходящей России и с ужасом смотрит на ростки нового. Но это не означает, что И.А.Бунин не любит Россию, видит в ней не только плохое. Глубокой болью, щемящей нежностью проникнуты его раздумья о судьбе его Родины. "Русь, куда несешься ты?" - задаёт себе вопрос один из героев Бунина и, вероятно, сам писатель, которому кажется, что история движется вспять и Россия возвращается к своей дикой первобытности. Бунин стремится найти ответ, разобравшись в тайнах русской души, он хочет понять, что породило такие ужасные крайности в характере русского народа? Но на такой вопрос нельзя дать однозначного ответа. Может быть, одна из причин – соединение восточного, азиатского и западного в русской душе? Из двух начал русской души азиатское, дикое, одерживает верх. Поэтому в условиях русской действительности всё хорошее, доброе, светлое, всё то, что так ценилось в старину – сила, мощь, ум – неизбежно погибает («Захар Воробьёв») или ощущает свою полную духовную беспомощность ("Деревня").

Прав или нет писатель? Однозначно на это сложно ответить. С одной стороны, наверное, прав, с другой – явно сгущает краски. Но в любом случае произведения писателя заставляют задуматься в наши дни о Родине, о душе народа, понять самобытность её развития, попытаться увидеть будущее. Боль художника не затупилась, его произведения и сегодня звучат остро, современно, потому что проблема, которую поднимает И.А. Бунин, значима для каждого человека, искренне любящего свою Родину – Россию.

Примечания

1. Бердяев И.А. Судьба России. - М. 1990. с. 10

2. Кожинов В. Тютчев. - М.. 1994. с. 247.

3. Там же.

4. Бердяев И.А. Судьба России М.. 1990. с. 11.

5. Бунин И.А. Собрание сочинений в 5-ти томах, т-2 М..1958. с. 403.

6. Боровский В. Литературно - критические статьи. - М..1956. с. 135.

7. Крутикова Л. Из творческой истории "Деревни" И.А. Бунина "Русская литература". 1956. № 4. с. 130.

8. Бунин И.А. Собрание сочинений в 6-ти томах, т.З м., 1967. с. 77. В дальнейшем ссылки на это издание с тома и страницы.

9. Горьковское чтение (1958-59). Издательство АН СССР. 1961. с. 50.

10. Боровский В. Литературно - критические статьи: - м., 1958 - с. 139.

11. Горьковское чтение (1958-59). Издательство АН СССР. 1961. с. 53.

12. Михайлов О. И.А. Бунин. Жизнь и творчество. - Тула. 1987 - с. 146.

13. "Современник». 1911. №2. С. 238 (Даётся по цитации в работе Михайловой О.Н. И. Бунин. Очерк творчества. - М., "Наука". 1967. С. 65)

14. "Новый мир", 1958, №10, с. 209-210.

15. Кучеровский Н. "Деревня" И.А. Бунина в критике 1910-х годов и эстетическая концепция жизни в его прозе // В сб: Станицы истории русской литературы. Калуга, 1969, с. 57.

16. Боровский В. Литературно - критические статьи: - м., 1958 - с. 142.

17. Кучеровский Н. "Деревня" И.А. Бунина в критике 1910-х годов и эстетическая концепция жизни в его прозе // В сб.: Станицы истории русской литературы. Калуга, 1969, с. 61.

18. Твардовский А.Т. О Бунине // в кн.: Бунин И.А. Собрание сочинений в шести томах, т. 1, М., 1965, с. 21.

19. Кучеровский Н. Эстетическая концепция жизни в каприйских рассказах И.А. Бунина // в кн.: Русская литература «XX века (дооктябрьский период ). Сборник третий. Калуга, 1971, с. 112.

20. Бунин И.А. Собрание сочинений в 6-ти томах, М., 1958, т. 2, с. 406.

21. Солоухина О.В. О нравственно - философских взглядах И.А. Бунина // "Русская литература", 1984, №4, с. 55.

22. Кучеровский Н. Повесть Бунина "Весёлый двор" //"Русская литература", 1970, №4, с. 128.

23. Бунин И.А. Собрание сочинений в 9-ти томах, т.9, изд. "Художественная литература", М., 1967, с. 274.

24. Твардовский А.Т. О Бунине // в кн.: Бунин И.А. Собрание сочинений в шести томах, т. 1, М, "Художественная литература", 1967, с. 13.

25. Кучеровский Н. Повесть Бунина "Весёлый двор" //"Русская литература", 1970, №4, с. 135.

26. Кучеровкий Н. Повесть Бунина "Весёлый двор" //"Русская литература", 1970, №4, с. 138.

27. "Ежегодник газеты Речь на 1913 год", СПВ., с.383 // Цитируется по книге: Бунин И.А. Собр. сочин. В 6-ти томах, т.% М., "Художественная литература", 1987, с.633.

28. Речь СПВ., 1912., №305,6 ноября // Цитируется по книге: Бунин И.А Собр. сочин. В 6-ти томах, т.З, М., "Художественная литература", 1987, с.633.

29. Афанасьев В.А. И.А. Бунин. Очерк творчества, М., "Просвещение", 1966, с. 131.

30. Кучеровский Н. И. Бунин и его проза (1887-1917). -Тула,- 1980, с. 149.

31. Там же, с. 149.

32. Бунин И.А. Собрание сочинений, т. 4, М, 1958, с. 407.

33. Там же.

34. "Новое время", 1912, №12928, 9 марта // Цитируется по книге: Бунин И.А. Собр. сочин. В 6-ти томах, т.3, М., "Художественная литература", 1987, с.631.

35. Афанасьев В.А. И.А. Бунин. Очерк творчества, М., 1966, с. 131.

36. Кучеровский Н. И. Бунин и его проза (1887-1917). -Тула,- 1980, с. 133.

37. Горелов А. Три судьбы, - Л., 1980 - с. 359.

38. Волков А. Проза И. Бунина, - М., 1969, - с. 165.

39. Михей - пророк в Южном царстве Иудеи..., младший современник пророка Исаака, действовал во 2-ой половине 8-го века до нашей эры... 1-3 главы книги пророка Михея – обличительные предостережения ... Обличения направлены против Самарии, столицы Израиля, против алчности богатых, против продажных судей, против пророков, возвещающих то или иное за плату, против падких на подкуп Израильских князей... //В кн.: Большой путеводитель по Библии, М., 1993, с. 303-304.

40. Баборенко А.И. , И.А. Бунин, Материалы для биографии (с 1870 по 1917), -М, 1983-с. 219.

41. Там же. С. 181.

42. Бердяев Н. Судьба России, - М., 1990 - с. 33.

43. Там же, с. 34.

44. Паустовский К. Наедине с осенью, - М., 1967 - с. 65.

45. Журнал "Москва", 1983, №3, с,202.

46. Афанасьев В.А. И.А. Бунин. - М, 1966 - с. 128.

47. Кучеровский Н. Повесть Бунина "Весёлый двор" //"Русская литература", 1970, №4, с. 133.

48. Слова "говор" и "диалект" могут употребляться и как синонимы.

49. Кочеткова Т.С. Роль просторечия в процессах освоения говорами лексики литературного языка. //В кн.: Литературная норма и просторечие. (Сб. Ст.) - М, 1997 - с. 59.

50. Программы общеобразовательных учреждений. Литература 5-11кл. - М., "Просвещение", 1995.

51. Программа для средне образовательных учебных заведений. Литература. - М., "Просвещение", 1991.

52. Михайлов О. "Окаянные дни" Бунина // "Москва", 1989, №3 с. 202.

53. Современный мир. 1913, №11, с. 278 // Бунин И.А. Собр. сочин. В 6-ти томах, т.3, М., "Художественная литература", 1987, с.642.

54. Сб. "В большой семье", Смоленск, 1960, с. 251 //В кн.: Бунин И.А. Собр. сочин. В 6-ти томах, т.3, М., "Художественная литература", 1987, с.641.

55. Пушкин А.С. Собр. соч. В 3-х т., т.2, М., "Художественная литература", 1966, с. 408-410.

56. Михайлов О. "Окаянные дни" Бунина // "Москва", 1989, №3 с. 202.,

Библиография

1. Аванесов Р.И. Общенародный язык и местные диалекты на разных этапах развития общества - М., Изд-во МГУ, 1954.

2. Афанасьев В.А. И.А. Бунин. Очерк творчества, М., 1966.

3. Баборенко А.И. , И.А. Бунин, Материалы для биографии (с 1870 по 1917), Изд. 2-ое-М.: Худ. Лит-ра. 1983.

4. Бердяев Н. Судьба России, - М.: Сов. Писатель, 1990.

5. Бердяев Н.А. Русская идея. //В кн.: О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. - М., Наука. 1990.

6. Бунин И.А. Собрание сочинений в 9-ти томах, изд. "Художественная литература", М., 1966.

7. Бунин И.А. Собрание сочинений в 5-ти томах, "Художественная литература", М., 1956.

8. Бунин И.А. Собрание сочинений в 6-ти томах "Художественная литература", М., 1987.

9. Бунин И.А. (Сб. Материалов) в 2-х кн. (Воспитательная статья О.Н. Михайлова) - М., 1973. Большой путеводитель по Библии: Пер. С нем. - М.: Республика. 1993.

10. И.Вантенков И.П. Бунин - повествователь (рассказы 1890 - 1916г.), Минск. Изд-во ВГУ, 1974.

11. Волков А.А. Проза Ивана Бунина. - М., "Московский рабочий", 1969.

12. Вопросы языка современной русской литературы: сб. Ст. -М., 1971. 14.Боровский В. Литературно - критические статьи, - М., 1956.

13. Гейденко В.А. А. Чехов и Иван Бунин: М., "Советский писатель", 1967.

14. Горелов А. Три судьбы. - Л.. 1960.

15. Гречнев В.Я. Русский рассказ конца XIX-XX века (проблематика и поэтика жанра) - Л., "Наука", 1879.

16. Горьковские чтения (1958-59). Изд-во АН СССР, 1961.

17. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х томах - М, "Русский язык", 1979.

18. Долгополов Л. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX-начала XX века. – Л., Советский писатель. 1985.

19. Забелин П. В. Идейно-художественная проблематика и стиль повести Бунина "Деревня", - М., 1991.

20. Ильин И.А. О тьме и просвещении. - М., 1991. 23.Келдыш В.А. Русский реализм начала XX века. - М., Наука, 1975. 24.Кожинов В.В. Судьба России: вчера, сегодня завтра. - М., 1990. 25.Кожинов В.В. Тютчев. - М.: Соратник. 1994.

21. Колобаева А.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. - М, Изд-во МГУ. 1990.

22. Крутикова Л.В. Иван Бунин //В кн. История русской литературы в 4-х томах, т.4. Литература конца XIX начала XX веков. (1881-1917). - Л., Наука. 1983.

23. Крутикова Л.В. В мире художественных изысканий Бунина (как создавались рассказы 1911-1916 годов) //В кн.: Литературное наследство. М., Наука, 1973, т. 84 кн.2.

24. Кучеровский Н.М. Повесть И.А. Бунина "Весёлый двор" // "Русская

литература", 1970, №4.

25. .Кучеровский Н.М. Бунин и его проза (1887-1917): Тула. 1980.

26. Кучеровский Н.М. Эстетическая концепция жизни в каприйских рассказах И. А. Бунина. //В кн.: Русская литература XX века (дооктябрьский период). Сборник 3-ий - Калуга, 197L

27. Кучеровский Н.М. "Деревня" Бунина в критике 1910-х годов и эстетическая концепция жизни в его прозе. // В кн.: Страницы истории русской литературы. - Калуга, 1968.

28. Кругикова Л. Из творческой истории жизни "Деревни" Н.А. Бунина. //- Русская лит-ра", 1959, №4.

29. Ковалёва А. Факультативные занятия по литературе в школе. - М.,

"Просвещение'', 1974.

30. Ларин В.А. Эстетика слова и языка писателя. -Л., 1974.

31. Л инков В.Я. Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина. - М., Изд-во МГУ, 1989.

32. Лавров В. Холодная осень. - М. 1989.

33. Лосский Н.О. Характер русского народа. - Посев. 1957 // Репринтное восприятие издания. Изд-во "Ключ", 1990.

34. Литературная норма и просторечие, (сб. Ст.) - М., 1997.

35. Маранцман В.Г. Школьные факультативы, как процесс общения школьников с искусством. // В кн. Поиск новых путей: Из опыта работы. - М.: Просвещение. 1990.

36. Маранцман В.Г. Методика преподавания в 2-х книгах. - М., "Просвещение". 1995.

37. Маранцман В.Г. Чирковская Т.В. Проблемное изучение литературного произведения в школе. - М., "Просвещение". 1977.

38. Е.А. Маймин. Опыты литературного анализа. Книга для учителя. — М., "Просвещение". 1972.

39. Мескин В.А. Человек в кругу бытия (о творчестве И.Бунина)\\

"Русская словесность", 1993, №4.

40. Михайлов О.Н. Строгий талант. Иван Бунин. Жизнь. Судьба. Творчество - М, "Современник", 1976.

41. Михайлов О.Н. "Окаянные дни Бунина." // В жур. "Москва". 1989, №3.

42 Михайлов О.Н. Заметки о русской литературе XX века. // В сб.: Страницы истории русского реализма. - М., 1982.

43. Михайлов О.Н. И.А. Бунин. Очерк творчества. - М., "Наука". 1967.

44. Марулло Т.Г. "Ночной разговор" Бунина и "Бежин луг" Тургенева. // "Вопросы литературы". 1994, вып. 3.

45. Мастерство русских классиков. Сб-к статей. - М., "Художественная литература". 1959.

46. Муромцева - Бунина В.Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. - М., советский писатель. 1989.

47. Мищенко Е.Г. Путь к новому роману на рубеже XIX-XX веков. -Воронеж: Изд-во ВГУ. 1988.

48. Никулин Л. В. Чехов. Бунин. Куприн. Литературные портреты. - М., 1980.

49. Нинов А. "Деревня " И. Бунина в русской литературе. \\ "Вопросы литературы". 1970. № 10.

50. Нинов А. Смерть и рождение человека. (Ив. Бунин и М. Горький в 1911-1913 годах) // Вопросы литературы. 1964. №12.

51. Нинов А. Горький и Ив Бунин. - Л., 1984.

52. "Новый мир". 1956, № 10.

53. Паустовский К. Наедине с осенью. Портреты, воспоминания, М. "Советский писатель". 1967.

54. Полоцкая Э. Реализм Чехова и русская литература конца XIX- начала XX века ( Куприн, Бунин, Андреев ) \\ В кн. Развитие реализма в русской литературе в 3-х томах, т.З. М., "Наука". 1974.

55. Программы для общеобразовательных учебных заведений Российской Федерации - М., "Просвещение". 1991.

56. Программы общеобразовательных учреждений. Литература. – М., "Просвещение". 1994.

57. Программы общеобразовательных учреждений. Литература. Факультативные курсы - М, "Просвещение". 1995.

58. Литература: Программы для средних общеобразовательных учебных заведений. 5-11 кл. - М, "Просвещение", 1991,

59. Программы по литературе для школ и классов с углублённым изучением литературы, гимназий и лицеев гуманитарного профиля, 5-11 кл. – М., "Просвещение". 1992.

60. Прохорова В.Н. Диалектизмы в языке художественной литературы.- М.; Учпедгиз. 1957.

61. Русская диактология. (Под ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой).- М.: "Наука". 1965.

62. Русские писатели. Библиографический словарь, в 2 ч., ч, И А - Л. М.: просвещение. 1990.

63. Русская душа. Тысяча лет отечественного любомудрия. —■ М; Роман-газета. 1994.

64. Смирнова Л.А. И.А. Бунин: Жизнь и творчество: Кн. для учителя. - М.: Просвещение. 1991.

65. Твардовский А.Т. О Бунине. //В кн.: И.А. Бунина собрание сочинений в 6-ти., т. 1. - М.,: "Худож. лит-ра", 1987.

66. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. - Л., 1941.