Московская Русь 2
Московская Русь
Московская Русь связана с предшествующей ей Киевской Русью самыми тесными узами.
В сознании русских людей Московской Руси никогда не возникало представления о какой-то дистанции между Московской и Киевской Русью.
В Московии продолжала править все та же династия Рюриковичей, во Владимир, а затем и в Москву перебирается из Киева общерусский митрополит.
Особенно же характерно то, что в фольклорном восприятии Киев остается «матерью русских городов», а князь Владимир своим русским князем, эпическим «Владимиром Красно Солнышко».
Слишком многое с непреложной убедительностью говорит в пользу того, что московский период был эпохой развития единой русской культуры, у которой было еще две — предшествующая и последующая — эпохи.
И тем не менее между Московской и Киевской Русью налицо очень существенные различия.
Они бросаются в глаза уже при чисто внешнем сопоставлении. Киевской мы называем Русь между концом IX и первой третью ХШ века вовсе не потому, что Киев непрерывно играл в ней безусловно доминирующую роль.
Во-первых, с самого начала Киевской Руси давало знать существование у нее второго, гораздо менее значимого и все же ощутимого центра — Новгорода.
И, во вторых, начиная со второй половины XI века все более дают о себе знать местные центры древнерусской культуры: Галич, Полоцк, Чернигов, Владимир, Рязань и т. д.
Обращение к Московской Руси обнаруживает прямо противоположную тенденцию.
Она всем хорошо известна как собирание московскими князьями Руси вокруг Москвы.
После татаро-монгольского нашествия Москва соперничала и с Владимиром, и с Нижним Новгородом, и с Тверью, и с Новгородом Великим.
Каждый раз соперничество заканчивалось одним и тем же-
подчинением местного центра Москве.
Причем подчинение не было только политическим.
Одновременно с расширением Московского княжества и его все большей централизацией происходила и унификация культуры.
Скажем, в XIV — ХЧ веках своеобразие Новгорода,
Пскова, Твери в качестве особых, со своими уникальными чертами, культурных центров выражено очень внятно.
Между тем присоединение различных земель и княжеств
к Московскому княжеству достаточно быстро приводило к тому, что их культура приобретала московские черты.
Влияние Москвы могло быть естественным и органичным, но могло быть и результатом насильственных действий из центра.
К примеру, новгородский дух в русской культуре, складывавшееся столетиями новгородское своеобразие были буквально выкорчеваны Москвою.
Меры здесь были решительными и очень крутыми.
В частности, при Иване Ш они состояли в массовом выселении в глубь Московского княжества сотен семей новгородских бояр и менее крупных землевладельцев и, соответственно, поселении в новгородских землях московских дворян.
В результате Москва не только получила надежную опору в лице правящего сословия вновь присоединенных земель, но и прервала естественный ход развития новгородской культуры.
К концу ХV века Московская Русь становится московской именно потому, что ее центр играет в ней роль даже отдаленно несопоставимую с ролью каких-либо других городов страны.
Все импульсы государственной жизни исходят из Москвы или направлены к ней.
Сходная ситуация сложилась и в культуре.
В начале XVI века в Московской Руси оформляется представление о Москве как третьем Риме.
Этим подводится предварительный итог возвышения Москвы и фиксируется признание ее исключительного положения уже не только в русской, но и мировой истории.
После падения Константинополя православный мир потерял свой духовный центр.
Русь все больше ощущала себя не православной страной в ряду других православных стран, а православным миром как таковым, Святой Русью в окружении иноверцев.
В народном эпическом сознании это обстоятельство
зафиксировалось таким образом, что Русь, русская земля,
отождествлялась с землей вообще.
По отношению именно к такому миру в XVI веке Москва берет на себя роль третьего Рима. Если его не существует, то нет тогда и мира Божия.
Ведь Рим удостоверял своим существованием лад и строй православной жизни, он играл роль некоторого подобия исконно первобытного пупа земли.
Поэтому совсем не до агрессии было Московскому государству, когда Москва провозгласила себя третьим Римом.
Сделано это было от нужды и потребности утвердить свое, существование, а вовсе не в перспективе безудержной экспансии.
Учтем здесь и тот момент, что с падением православного Нового Рима — Константинополя, Ветхий Рим католиков оставался единственным Римом христианского мира.
Противопоставить ему свой православный Рим было
жизненно важным.
Образ Рима, как он закрепился в сознании европейского человечества, всегда был образом мировой, вселенской столицы.
В него вели все дороги, от него же исходили величие,
блеск и великолепие светской власти, благочестие и учительство властей духовных.
«Два Рима пало, третий стоит, а четвертому не бывать», — возложил на себя царскую корону и произнес слова русский царь-батюшка.
Все подданные московского царя воспринимали себя в качестве его детей.
Соответственно, по отношению к царю у них могли быть одни обязанности, а никакие не права.
Право казнить и миловать принадлежало только царю.
Он бывал Грозным, как Иван IV, или Тишайшим, как Федор Иоаннович, но лютовал или царствовал в тихости по праву.
Тут ему никто был не указ.
Исключение составляла Церковь. Ее представители, случалось, выступали с обличением царских непотребств. Но представить себе на русской почве что-либо подобное отлучению от Церкви Римскими Папами западных императоров и королей совершенно невозможно.
В целом духовенство так же склонялось перед царской волей, как и другие сословия.
На посторонний взгляд (а таковым в значительной степени стал взгляд не только иноземцев, но и русских людей XVIII — ХХ веков), в Московском царстве в промежутке между
началам XVI и концом XVII столетий царили всеобщее
рабство и низкопоклонство,
угнетенность и подавленность личности.
И в самом деле, царская власть и власти на местах менее всего склонны были принимать во внимание то, что на Западе считалось и считается личными правами.
Московская Русь не была правовым государством
хотя бы с каким-то подобием самостоятельности судебных инстанций.
Однако и утверждение о всеобщем рабстве было бы поспешным и, как минимум, неточным.
Все-таки русский царь был помазанником Божиим, отвечающим за своих детей-подданных перед Богом.
Он подлежал Божьему суду и ему необходимо было печься о спасении своей души.
Даже у такого преступного царя, каким был Иван Грозный, имели место не только поползновения на неограниченную власть, якобы дарованную ему Богом, но и раскаяние по поводу совершенных им преступлений.
Если Иваном IV делались многочисленные пожертвования монастырям с тем, чтобы их монахи молились за души погубленных людей, то за этим не может не стоять сознание своей преступности и греховности.
Такое сознание в принципе чуждо тому, кто воспринимает своих подданных в качестве рабов.
Конечно, они были рабами, но только рабами Божиими, каковым, несмотря на всю свою вознесенность, оставался в своем представлении и русский царь.
Для него русский народ был детьми, за которыми необходимо строгое попечение, которых можно и нужно строго наказывать, но обязательно к их благу.
Самое сомнительное и опасное в этой ситуации состояло в том, что русские цари не знали никаких внешних ограничителей в своих добрых и злых делах.
В 1477 году в Москве оказался некто Амброджо Контарини.
Он побывал в качестве посла венецианской республики в Персии и обратный путь проделывал по Волге и, стало быть, не мог миновать в своем странствовании Московии.
В Москве Контарини прожил четыре месяца и будучи представителем такой видной в конце XV века державы, как Венеция, вызвал интерес со стороны правительства.
Что и привело к аудиенции венецианца у самого великого князя Ивана Васильевича.
Вот как ее описывает сам Контарини.
«На следующий день я был приглашен во дворец на обед к великому князю.
До того как идти к столу, я вошел в покои, где находился его высочество... с доброжелательнейшим лицом его высочество обратился ко мне с самыми учтивыми, какие только могут быть, словами...
Пока государь произносил свою речь, я понемногу отдалялся, но его высочество все время приближался ко мне с величайшей обходительностью.
Я ответил на все, что он мне сказал, сопровождая свои слова выражением всяческой благодарности.
В подобной беседе мы провели целый час, если не больше. Великий князь с большим радушием показал мне свои
одежды из золотой парчи, подбитые прекраснейшими соболями.
Затем мы вышли из того покоя и медленно пошли к столу. Обед длился дольше обычного, и угощений было больше,
чем всегда.
Присутствовало много баронов государя...
Я поцеловал руку его высочества и ушел с добрыми напутствиями». "
В описании аудиенции венецианским послом очень примечательна простота обхождения с ним московского государя и его доступность иноземцу.
Оно очень точно соответствует событию, происшедшему в годы правления патриарха Никона.
Избранный на патриарший престол в1652, году, через два года Никон начинает церковную реформу,
в результате которой от Русской Православной Церкви отделилось до 30% ее членов.
Церковь вступила в полосу тяжелого кризиса тогда, когда при всем внешним признакам ее положение было незыблемо прочным.
Еще в самом конце XVI века первоиерарх Русской Православной Церкви наконец стал именоваться не митрополитом, как ранее, а патриархом.
Тем самым наша Церковь была уравнена в своих правах с древними православными церквами Константинопольской, Александрийской, Иерусалимской и получила автокефалию — полную внутреннюю самостоятельность.
В XVII веке Русская Православная Церковь была мощным хозяйственным организмом с огромными земельными владениями, в стране развернулось невиданное ранее каменное строительство храмов и монастырей.
Но не в первый и не в последний раз для нашей истории внешнее благополучие внезапно и резко обернулось кризисом.
Реформа Никона его не предвещала, так как касалась вопросов.
Всего-навсего Никон вознамерился внести правки в богослужебные книги, вкравшиеся в них во время многократных переписываний и переводов с греческого языка.
Касалась его реформа и некоторых незначительных изменений в богослужении, носивших чисто внешний обрядовый характер.
К числу самых важных и широко обсуждавшихся
в процессе реформы относились следующие вопросы:
— о сугубой или трегубой аллилуйе, состоявший в том, дважды или трижды петь «аллилуйя» во время богослужения;
— о том, ходить ли священнослужителям в храме вокруг престола посолонь (по солнцу) или против солнца;
— писать Исус или Иисус,;
— осенять себя крестом двумя или тремя перстами.
На посторонний взгляд, расхождения в богословских формулировках и элементах богослужебного действия кажутся пустяковой формалистикой. Люди то остаются православными христианами.
Русские люди сочли иначе.
Одни из них неколебимо и бескомпромиссно встали за двоеперстие и сугубую аллилуйю,
другие, соответственно, предпочли троеперстие и трегубую аллилуйю.
В результате в Церкви произошел раскол, недавние единоверцы столкнулись как не приемлющие друг друга по вере. По мере углубления взаимного неприятия каждая из сторон стала для противоположной едва ли не воплощением бесовских сил и Антихриста.
Вопрос о том, что все-таки разделяло никониан и старообрядцев,
оторвало от Православной Церкви такую значительную ее часть,
начнет проясняться, если учесть, кто по преимуществу уходил в старообрядчество и держался его в дальнейшем.
Окажется, что это люди традиционного жизненного уклада, в своей основе исключительно крестьянского.
Причем те, кто за свой уклад жизни держался необыкновенно стойко.
В дальнейшем старообрядцев практически не коснулись петровские реформы, европеизация различных сторон.
Нравится материал? Поддержи автора!
Ещё документы из категории художественная культура:
Чтобы скачать документ, порекомендуйте, пожалуйста, его своим друзьям в любой соц. сети.
После чего кнопка «СКАЧАТЬ» станет доступной!
Кнопочки находятся чуть ниже. Спасибо!
Кнопки:
Скачать документ