Синтаксис любви

А. Афанасьев

У Плутарха в “Наставлении супругам” приведен один любопытный старинный анекдот. Звучит он так: “Римлянин, которого друзья упрекали за то, что он развелся с целомудренной, богатой и красивой женой, выставил вперед ногу и сказал им: “На вид этот башмак тоже красив и ничуть не изношен, но никто не знает, где он мне жмет!”

Сходно звучащую байку рассказывали про Куприна. Говорили, что на вопрос, как ему живется спустя полгода после свадьбы, он будто бы отвечал: “Хорошая жена, как разношенный сапог, ее не чувствуешь”.

На первый взгляд, ничто, кроме мотива “обувной” метафоры, оба рассказа не объединяет. Но на самом деле это не так. В обоих рассказах явно и тайно присутствует знак беды. Древний римлянин слишком остро ощущал близость своей супруги, Куприн совсем ее не чувствовал. Но, независимо от степени комфортности ситуации, оба засвидетельствовали в своих высказываниях наличие какого-то изъяна в семейной жизни, пусть и по-разному ощущаемого.

Бог ведает, где и кто заключает за нас браки, но осознанное или бессознательное ощущение неблагополучия в семейной жизни так широко распространено, что очевидным делается одно: они заключаются где угодно, только не на небесах. Гигантский процент брака (извините за невольный каламбур) попросту исключает божественный промысел.

Многим женитьба представляется самым грандиозным в их жизни обманом или самообманом. И самое прискорбное, что, по сути, так оно и есть. Мы настолько не сведущи в механизмах формирования нашего и чужого внутренних миров, в законах, обуславливающих взаимное притяжение или отторжение, что едва ли не в ста случаях из ста с азартом мчимся на лживый звук охотничьего манка и убеждаемся в своей ошибке обычно лишь тогда, когда оказываемся на линии смертельного выстрела.

В литературных кругах первой половины XIX века любили зубоскалить по поводу брака Белинского. О жене его говорили, что “выходя замуж, она была уже зрелых лет, насквозь болезненная и с нервической дрожью во всем теле. Движения ее были угловаты и лишены всякой грации. Мария Васильевна, следившая за русской журналистикой, привела Белинского в совершенный восторг рассуждениями, вычитанными из его же статей. Повторенный ею урок он принял за проявления собственного развития; он увлекся страстно, как вообще был склонен увлекаться идеалами собственной фантазии...” и женился. Разумеется, даже такой восторженный человек, как Белинский, не мог заблуждаться бесконечно, истина со временем открылась во всей своей страшной наготе и, вполне вероятно, отчасти приблизила преждевременную кончину знаменитого критика.

История женитьбы Белинского, на первый взгляд, выглядит курьезом, но на самом деле курьезно в ней лишь то, что источник заблуждения Белинского лежит на поверхности и виден невооруженным глазом. Чаще причины обмана и самообмана бывают скрыты так глубоко, что остаются тайной не только для сторонних наблюдателей, но и для самих участников брачной драмы.

Назвать все источники взаимного напряжения нет никакой возможности, поэтому приведу одно очень верное, как мне кажется, наблюдение Лабрюйера, согласно которому таким источником может стать даже то, что в обществе принято считать добродетелью. Он писал: “Клеант – благороднейший человек, и женился он на превосходной, очень разумной женщине; каждый из них украшение и гордость любого общества. На свете редко встречаются столь порядочные и учтивые люди, но... завтра они расстаются: у нотариуса уже готов акт о раздельном жительстве. Очевидно, иные достоинства несочетаемы, иные добродетели несовместимы”.

Кроме всего прочего, у Лабрюйера верно указан нерв проблемы – сочетаемость. Благополучие или неблагополучие совместной жизни зиждется не на условных категориях типа: “порок”, “добродетель” и т.п. – а на сочетаемости или несочетаемости суммы психических свойств одного индивидуума с суммой психических свойств другого.

* * *

Однако что же это за “фата моргана” такая, что, суля человеку неземные блаженства в обществе избранника (избранницы), так жестоко в конце концов обманывает его? В большинстве случаев ответ на этот вопрос будет один: любовь. Любовь – едва ли не всем известное, но неуловимое, бессчётно раз анализируемое и все-таки не дающееся в руки исследователей, чувство. И поскольку тему любви новой никак не назовёшь, то, думаю, не будет большого греха, если в давний спор о её природе внесу еще одну маленькую, но свою лепту.

Прежде уже говорилось, что любовь прямо связана с Эмоцией и о приходе ее человек узнаёт по силе испытываемых и наблюдаемых переживаний. Поэтому “романтик” с его избыточной 1-й Эмоцией как бы рождается уже влюбчивым и потенциально любимым, тогда как “сухарь” с его язвой по 3-й Эмоции – наоборот, как бы изначально не расположен к влюбчивости и к возбуждению страстей. Таким образом, природа по одной только эмоциональной функции, казалось, автоматически распределяет – кому любить и быть любимым, а кому нет. Всё было бы именно так, если бы Эмоция являлась по-настоящему автономным и исключительным источником такого сложного чувства, как любовь. На самом деле, ощущаемое и наблюдаемое бурление чувств не существо, а производное от любви.

Подлинная суть любви – это надежда или, лучше сказать, иллюзия, рождающаяся в подсознании изначально ущербного индивидуума, будто наконец найден человек, в паре с которым возможно достижение отсутствующих прежде, но страстно желанных – цельности, полноты бытия. Вспомним платоновский миф об андрогинах. Согласно ему, первые люди были двуполыми существами (андрогинами), но боги разрубили их, и с тех пор каждая из отрубленных половин ищет утраченную, другую, слившись с которой, она вновь могла бы стать полноценным существом, неуязвимым, самодостаточным, гармоничным.

Собственно, миф об андрогинах – единственно верное образное выражение существа любви. Надежда искривленного индивидуума на то, что нашлась половинка, способная в точности заполнить все изломы его существа, стимулирует эмоциональные выбросы, плодит иллюзии скорого достижения “счастья”, т.е. достижения цельности, полноты, гармонии и даже объективности восприятия мира. Ведь как верно писал Гоголь: “У всякого есть что-то, чего нет у другого; у всякого чувствительней не та нерва, чем у другого, и только дружный размен и взаимная помощь могут дать возможность всем увидеть с равной ясностью и со всех сторон предмет.”

* * *

Говоря о том, что любовь – производное от надежды изначально ущербного индивидуума заполнить другим существом “щербину”, излом своей натуры, достигая тем цельности и неуязвимости, нельзя пройти мимо проблемы существа той “щербины”, что гонит одного человека к другому.

Если взглянуть на дело через призму психогностики, то станет очевидным, что Первая функция, избыточная и результативная, ни в дополнении, ни в партнере не нуждается.

Иные запросы у Второй функции. Она испытывает потребность в партнере, но не от скудности; просто процесс ей дороже результата, а полнокровного процесса без партнера не бывает. Вторая не любит, а жалеет. Но недаром на Руси в старину слово “жалеть” было почти синонимом слова “любить”. Есть какая-то притягательная, непонятно откуда берущаяся сила в слабости, и сладость в жалении тоже есть. Поэтому можно сказать, что пусть не к любви, так к жалости Вторая функция очень склонна, хотя к горячечной страсти не расположена никак, и чувство, которое она обычно испытывает к партнеру, трудно характеризовать как любовь.

Остается Третья функция. И вот здесь в своих поисках мы должны остановиться. Третья отвечает всем необходимым условиям: она процессионна и потому заинтересована в наличии партнера и она же ущербна, ранима и потому нуждается в дополнении, развитии и защите. Именно Третья функция, какова бы она ни была – Эмоция, Логика, Физика или Воля, – склонна более других стимулировать поиск пары. Короче, не станем далее хитрить и сразу признаемся, что единственной в буквальном смысле слова эрогенной функцией является Третья. Только она, по слабости своей и уязвимости, способна горячить кровь, плодить иллюзии, делать желанным и радостным самообман.

* * *

“Любовь” – это особое состояние эйфории, вызванное иллюзией обрести “счастье” в паре с субъектом, достаточно наделенным теми психическими свойствами, в которых ощущается недостаток.

Однако здесь я сразу должен огорчить читателя: существо любви лучше характеризовать не как надежду, а как иллюзию именно потому, что чаяния влюбленного либо не сбываются вообще, либо сбываются тогда, когда сами чаяния, а вместе с ними и эйфория давно испарились. “Любовь исчезает, когда перестает надеяться или бояться”, – говаривал Ларошфуко. И был прав. Эйфория умирает вместе со смертью радужных ожиданий и страхов, с ними связанных.

Если припомнить свой нерадостный опыт, полистать специальную и художественную литературу, то можно даже назвать временной промежуток, отводимый жизнью на “любовь”, т.е. на эйфорию. И специалисты, и просто бывалые люди, не знаю почему, но едва ли не поголовно называют одну цифру – 3 года (достаточно вспомнить “Три года” Чехова)

Интересно отметить, что эти исключительно субъективные наблюдения по части трехлетнего срока недавно получили экспериментальное научное подтверждение. Американские эндокринологи выдвинули гипотезу, что стимулятором любовного возбуждения является специальный гормон, названный “РЕА”, именно этот гормон превращает влюбленных в амурных наркоманов и фетишистов. Но так как со временем происходит привыкание рецепторов мозга к “РЕА”, а ресурсов для увеличения дозы нет, то через 2-4 года гормон теряет свою силу. Нашлось и биологическое объяснение этого феномена, как выработанного эволюцией средства удержания родителей вместе на самую трудную и опасную для ребенка пору – первых 2-4 года.

Вообще, складывается впечатление, что, если за характер отношений отвечает психическая типология, то за их интенсивность – эндокринная система. Чувства и отвечающие за них гормоны имеют свойства созревать, поэтому одна и та же комбинация психотипов, вызывавшая в молодости лишь взаимную симпатию, т.е. всплеск таких неярких гормонов, как эндорфин и серотонин, в зрелом возрасте может вызвать настоящую любовь, подлинную страсть, то есть взрыв ослепляющего гормона «РЕА». Знаю такие случаи...

Конечно, привыкание к “РЕА” или, говоря по-другому, расставание с иллюзиями – процесс страшно мучительный, полностью эмоционально и духовно опустошающий человека. Воспоминания о былых чувствах вносят дополнительное напряжение в отношения бывших влюбленных, и электричества меж ними копится тем больше, чем сильнее была любовь. Как писал Толстой: “Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье... То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, все это принимается как должное; все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастье от брака”.

Исходя из сказанного, можно было бы предположить, что на конец третьего года от начала романа должно приходиться время резких движений, разрывов, разводов и т.п. Однако это не так и даже совсем наоборот. На конец романа обычно приходится полный штиль в отношениях. На что есть несколько причин. Во-первых, человек к тому времени обрастает такой массой производных от своей любви: дети, родственники, имущество, друзья и т.п., – что разрыв с ними оказывается болезненнее, нежели разрыв непосредственно с предметом былой страсти. Во-вторых, к концу романа индивидуум чувствует себя настолько духовно, эмоционально и физически опустошенным, что обычно не имеет сил взглянуть за пределы очерченного романом круга; кроме того, однобокость и зашоренность всякой любви не предполагает возникновения на горизонте какой-либо серьезной альтернативы, которая могла бы отвлечь его от недавно еще столь желанного предмета любви.

Наконец, из самого факта утраты розовых очков вовсе не следует, что, расставшись с иллюзиями и взглянув на партнера, не сказать, объективным, но спокойным взглядом, человек автоматически убеждается в своей ошибке, находит дальнейшую совместную жизнь невозможной, бесперспективной. Финальные слова героя чеховской повести “Три года”: “Поживем – увидим,” – точно отражают массовые умонастроения расставшихся с иллюзиями, переживших любовную бурю людей. “Поживем – увидим...” – вслед за чеховским Лаптевым говорят они, глядя как бы впервые на своего партнера потухшим, отстраненным, испытующим взглядом. Таков обычный финал любви. Что касается сценария дальнейшей жизни, то он зависит не от страстей, а от психотипа участников драмы и “системы любви”, которая в свое время притянула их друг к другу.

Существуют три “системы любви” или, говоря иначе, три основных сочетания Третьей функции с функциями противоположной стороны, что могут вызывать эйфорию, породить любовь. И для обозначения каждой из “систем” воспользуемся, чтобы не изобретать велосипед, тремя, известными со времен Древней Греции терминами, обозначающими разные виды любви: “эрос” (любовь по принципу противоположности), “филия” (любовь по принципу тождества) и “агапэ” (любовь-эволюция, движущая партнеров от противоположности к тождеству). Из перечисленных “систем” только последняя – “агапэ” по-настоящему плодотворна и может претендовать на звание подлинной “формулы любви”, но, чтобы убедиться в этом, необходимо проанализировать все виды любовных сочетаний.

Эрос

“Эрос” как модель межличностных отношений в браке встречается гораздо чаще других. И это не случайно. Поскольку принцип “эроса” заключается во взаимном притяжении противоположностей, то природа, заложив физиологические различия между полами, как бы предопределила склонность человечества вместе с физиологией считать в браке естественным и необходимым несходство психологий.

В существо физиологических различий между полами посвящены, кто глубже, кто поверхностей, но практически все. На чем же зиждется психологическое различие между людьми, нет ясности до сих пор. Поэтому, исходя из психогностики, теперь можно дать совершенно однозначный ответ на данный старинный вопрос: психологически, по своим задачам и выражению противоположны Первая и Третья функции. То есть вы ощущаете противоположность своим психическим установкам тогда, когда оказываетесь лицом к лицу с существом, у которого Первая функция та, что у вас – Третья. Если же представить себе, что такая ситуация оказывается взаимной, то это и есть “эрос”. Сущность “эроса” – это антагонизм перекрестья с Третьей функции на Первую. Схематично нерв “эроса” можно изобразить следующим образом:

ОН: 1) 2) 3) 4)

ОНА: 1) 2) 3) 4)

* * *

Само по себе чисто умозрительное представление, будто за различием физиологий непременно должен следовать психологический антагонизм, конечно, не сделало бы “эрос” господствующей концепцией брака, если бы в самом перекрестье Третьей функции на Первую изначала не был заложен бессознательный, подобный звериному инстинкту, чрезвычайно действенный механизм взаимного притяжения.

Механизм этот прост: когда человек, мучимый скудностью и ранимостью своей Третьей функции, внезапно обнаруживает напротив себя существо, которое природа наградила тем же, но в виде Первой, то есть в избытке, ему в голову приходит не только мысль о соответствии ситуации расхожим житейским представлениям о перспективности такого брака, но прежде всего предположение, что оппонент покроет своим избытком его скудность, прикроет своей бронёй его язву. Ход рассуждений в этом положении, если представить его как бы от лица женщины, выглядит следующим образом: “Он такой умный (чувствительный, могучий, волевой), что ему ничего не стоит поделиться со мной, глупой (холодной, тщедушной, слабохарактерной), хотя бы частью данных ему природой излишков, чтобы преобразилась я – золушка – в гармоничную, неуязвимую, неотразимую и совершенную принцессу”.

Именно так, по собственному ее признанию, думала суховатая по 3-й Эмоции Нина Берберова, когда увидела некоего Н.В.М. Она писала: “Смысл нашей встречи и нашего сближения, смысл нашей общей жизни (десять лет), всего вместе пережитого счастья, значение этой любви для нас обоих в том, что он для меня и я для него были олицетворением всего того, что было для обоих – на данном этапе жизни – самым главным, самым нужным и драгоценным. Нужным и драгоценным для меня было тогда (а может быть, и всегда?) делаться из суховатой, деловитой, холодноватой, спокойной, независимой и разумной – теплой, влажной, потрясенной, зависимой и безумной. В нем для меня и во мне для него собралось в фокусе всё, чего нам не хватало до этого в других сближениях”.

Сказать, что в ситуации лицезрения больными глазами Третьей функции сияющих здоровьем и силой глаз Первой функции иллюзии множатся, как клопы, значит не сказать ничего. Иллюзии же, как прежде говорилось, – единственный стартер любовных переживаний. Итак, чувства забурлили, горячка страсти растеклась по жилам, закружилась голова – пришла любовь в ее “эротическом” выражении.

Если же по ходу рассуждений припомнить, что Первая функция не только избыточна, но и является визитной карточкой человека, тем, что он бессознательно первым выкладывает на стол при встрече, то станет понятно: любовь – “эрос”, коль сердце свободно и созрело для парности, обрушивается на человека внезапно и необорно, как лавина, без предварительных прикидок и пристрелок. Он не успевает ничего понять, слышит только оглушительный взрыв и видит в мгновенной вспышке света давно чаемый, странно узнаваемый облик своего суженого (суженой). “Это он (она)!” – ёкает под ложечкой у индивидуума, когда при первой же встрече он натыкается глазами на визитку именно той Первой функции, что ему нужна. Сердце сразу же воспламеняется, глаза закрываются, и человек головой вперед летит в омут, вынырнуть из которого с открытыми глазами и остывшим сердцем ему предстоит лишь через несколько лет.

Картина “эроса” была бы искаженной, если бы мы представили ее себе в виде бесконечного свода радужных колец. Это сложное чувство, которое лучше всего характеризовать как любовь-ненависть. Отчасти виной тому – изначальная раздвоенность Третьей функции: лицезрение Первой функции в данном случае не только ласкает взор, но и раздражает. Свойство же Первой функции с самого начала наступать на мозоли Третьей и по толстокожести даже не замечать своей неуклюжести – также не радует Третью. Одним словом, двусмысленный дух вожделения и неприязни постоянно витает над “эросом”. Как писал Катулл:

“И ненавижу ее и люблю. “Почему же?” – ты спросишь меня.

Сам я не знаю, но так чувствую я и томлюсь”.

Все бы ничего, и в ожидании грядущих блаженств можно было бы попридержать раздражение, если бы все хлопоты при “эросе” не являлись напрасной тратой времени и сил. Самое трагичное в “эросе”, что надеждам, возлагаемым при данной “системе любви” Третьей функцией на Первую, не суждено сбыться. Корень проблемы не в том, что одна обеднена, тогда как у другой избыток, а в принципиальной несовместимости установок: Первая – результативна, Третья процессионна, и это обстоятельство обрекает носителей обеих функций на вечную взаимную глухоту.

Чтобы стало понятнее, как и почему это происходит, приведу такой пример. Скажем, женщина с 3-й Физикой встречает мужчину с 1-й Физикой. Естественно, она очарована открывшейся перед ней мощью функции, которая у нее самой уязвлена и решает: “Это он!” Так как ее Третья функция, сделавшая выбор, суперпроцессионна, то расчет одновременно строится на том, что с данным партнером у нее начнется бурный совместный процесс созидания всего, относящегося к физическому пласту жизни.

Если перевести иллюстрацию в кулинарную плоскость, то, скажем, женщина начинает мечтать о том, как они будут готовить вместе некое роскошное блюдо. И дорого в этом действии будет не столько само блюдо, сколько процесс совместного его приготовления. При этом женщина, по своей утончённой Третьей функции, возьмет на себя завершающую стадию приготовления и придаст блюду неповторимый тончайший аромат.

Реальность оказывается прямо противоположной мечте. Когда приходит время обеда, выясняется, что ее партнер, со своей результативной, монологовой 1-й Физикой, уже сам всё приготовил и сам же все съел. Процесс разрушения воздушных замков начался. Конечно, сразу примириться со спецификой психологии Физики ее оппонента женщина не может и требует, чтобы впредь он заботился не только о своем желудке, но и об её. Не исключено, что любящий муж с пониманием отнесется к требованию женщины, но из этого не следует, что тем самым мечта ее сбудется. Он просто принесет ведро манной каши и поставит перед ней со словами: “Это – тебе, на, милая, ешь!”

Глядя на данную ситуацию через призму психогностики, можно понять обоих. Обладатель 1-й Физики, для которого дорог результат, и результат избыточный, достаточно упрощённый по форме, не мог вести себя иначе. Но с другой стороны, понятна и оторопь обладательницы 3-й Физики, которая, казалось, получает по той функции (Физике), по которой ей и хотелось получать, но настолько НЕ ТО и НЕ ТАК, что происходящее воспринимается как удар и действительно является ударом по Физике.

Однако отвергнуть искренне предложенный дар нельзя, кашу приходится есть, и пока женщина ест, в душе ее еще теплится надежда, что произошедшее – лишь казус, маленькая ошибка, обусловленная взаимным непониманием, которую можно будет исправить в будущем. Однако надежде этой не суждено сбыться, разная направленность функций делает данный казус хроническим и необоримым. Только выяснится это обстоятельство по прошествии нескольких лет.

Конечно, кулинарный пример не выглядит трагическим, но если представить себе, что механизм конфликта равно действенен для всего физического пласта жизни (экономика, право, деторождение, секс и т.д.), то, думаю, трагический фон противоречий между Третьей и Первой функциями проявится достаточно явственно. Вместе с тем неверно было бы думать, что жизнь Третьей функции при “эросе” состоит из одних ударов. Первая функция не только бьет, но и защищает. Думаю, ни один человек с 3-й Физикой не отказался бы иметь такого могучего и бесстрашного супруга, каким была жена Гёте, собственноручно выбросившая из дома поэта толпу наполеоновских солдат. Не в ударах проблема и не в защите – самое большое зло “эроса” заключается в том, что Первая отказывает Третьей в ПРОЦЕССЕ СОТВОРЧЕСТВА – единственном для нее средстве залечить постоянно ноющую рану.

* * *

Еще тягостнее делается “эрос” в случае, когда перекрестье с Первой на третью функции дополняется перекрестьем со Второй на Четвертую.

Здесь мы сталкиваемся со знакомой нам картиной несходства принципов процессионной Второй и результативной Четвертой. Главное в ней – все та же невозможность процесса. Пользуясь известным нам кулинарным примером, можно сказать, что 4-я Физика не разделяет искреннего и неустанного интереса 2-й Физики к питанию, за столом она равнодушная гостья, без азарта жующая все, что подадут, не огорчающаяся даже тогда, когда ей отказывают от стола. Это иждивенец, полностью передоверивший партнеру свою Физику и считающий такой дар достаточным для семейной жизни.

Правда, антагонизм между Второй и Четвертой не выглядит столь же драматично, как антагонизм между Первой и Третьей. Причин тут две. Во-первых, и Вторая, и Четвертая не травмируемы, поэтому конфликт между ними обоюдно безболезнен. Во-вторых, Вторая функция обычно легко захватывает Четвертую и, как катер баржу, принуждает двигаться у себя в кильватере, что создает иллюзию полного согласия и единомыслия супругов во всех вопросах, касающихся данного пласта жизни. Иллюзорность благополучия при такой системе отношений заключается в том, что Вторая вместо желанного процесса сотворчества получает покорность, а это, согласитесь, не одно и то же. И хотя, будучи сильной и гибкой, Вторая от данного обстоятельства не очень страдает, все же одновременно она испытывает некоторый бессознательный зуд, чувствуя, что в такой компании полностью лучшая сторона ее натуры не реализуется.

* * *

Исходя из всего сказанного об “эросе”, может сложиться мнение, что два перекрестья процессионных функций на результативные или, как его можно назвать, “полный эрос” – самый тяжелый вариант брака и продолжительное сожительство при такой комбинации невозможно. И отчасти это так. В том, что касается тяжести такого варианта, это предположение абсолютно верно – тяжелей его нет. Что же касается невозможности совместной жизни, то такой вывод будет преждевременным. Приведу в качестве примера историю жизни одной хорошо знакомой мне пары. Сочетались или, скорее, не сочетались психотипы данной пары следующим образом:

ГАЗАЛИ (ОН): 1) ЭМОЦИЯ 2) ВОЛЯ 3) ЛОГИКА 4) ФИЗИКА

БЕРТЬЕ (ОНА): 1) ЛОГИКА 2) ФИЗИКА 3) ЭМОЦИЯ 4) ВОЛЯ

Расписались они довольно поздно, когда значительная часть их друзей и знакомых уже переженилась. Большого энтузиазма по поводу друг друга они, судя по нескольким брошенным вскользь фразам, не испытывали, но время подошло, она была самой умной среди знакомых ему девушек, он был самым эмоциональным среди знакомых ей юношей, и это перекрестье с Первой функции на Третью решило дело, связало их судьбы. Родился ребёнок, так и оставшийся единственным, что при её 3-й Эмоции и его 4-й Физике, кажется, устроило обоих.

Жизнь шла своим чередом, не слишком тягостная, но и не слишком отрадная, хотя противоречия “полного эроса”, конечно же, давали себя знать. “Бертье” беспокоила эмоциональная замкнутость “газали” на самом себе, “несочувственность”, если так можно выразиться, перемежаемая взрывами чаще темноокрашенных (4-я Физика) переживаний, больно ранящих ее крайне сдержанную (3-я Эмоция), но жизнерадостную (2-я Физика) по существу натуру. “Газали” угнетала неразговорчивость “бертье”, отказ предаваться тому, что могло бы выглядеть пустой болтовней, и уж коль “бертье” снисходила до разговора, то обращала его в монолог, состоящий из каменных догматов, критике не подлежащих.

Впрочем, была в этой ситуации и своя положительная сторона. Когда подруги “бертье” пытались ее эмоционально прессинговать и даже обвинять в бесчувственности, она призывала мужа и он, невосприимчивый к такого рода давлению, окриком пресекал всякие попытки навязать их дому посторонний эмоциональный строй. Сходную практику завел и “газали”, когда в спорах с друзьями он чувствовал, что тонет, он звал супругу и та забивала их своими безапелляционными суждениями, точно так же, как забивала обычно его самого. Одним словом, складывалась привычная для перекрестья Первой функции на Третью картина.

Обычно выглядело в этом случае и перекрестье со Второй функции на Четвертую. Так получалось, например, что “газали” со своей 2-й Волей вынужден был постоянно решать судьбу семьи в одиночку и в одиночку же нести за все ответственность, получая вместо полновесного партнерства, пусть удобную, но оставлявшую его одиноким перед ударами судьбы покорность 4-й Воли.

Очень точно специфику отношений 2-й и 4-й Воль описал Гончаров в романе “Обломов”, воссоздавая отношения между Ольгой (2-я Воля) и Обломовым (4-я Воля). Гончаров писал: “Она понимала яснее его, что в нем происходит, и потому перевес был на ее стороне. Она открыто глядела в его душу, видела, как рождалось чувство на дне его души, как играло и выходило наружу; видела, что с ним женская хитрость, лукавство, кокетство... были бы лишние, потому что не предстояло борьбы.

Она даже видела и то, что, несмотря на ее молодость, ей принадлежит первая и главная роль в этой симпатии, что от него можно было ожидать только глубокого впечатления, страстно-ленивой покорности, вечной гармонии с каждым биением ее пульса, но никакого движения воли, никакой активной мысли”.

Возвращаясь от “Обломова” к отношениям описываемой нами пары, хочется заметить, что, в свою очередь, 2-ю Физику “бертье” смущало отсутствие у супруга подлинного, присущего ей самой, азарта по части секса и быта, хотя и на саботаже в этих вопросах его 4-ю Физику ловить не приходилось.

“Полный эрос” редко обходится без измен. Была она и в данном случае. “Газали” изменил. “Бертье”, узнав об измене, и так по 4-й Воле решительностью не отличавшаяся, при кризисе просто отключила Волю и, впав в прострацию, стала ждать решения своей участи. “Газали” же, по своей 1-й Эмоции, пребывал в эйфории, даже собирался развестись и жениться заново, т.е. перенести ответственность 2-й Воли с жены на разлучницу. Однако так получилось, что единственный в его жизни роман так и закончился ничем.

Лопнул роман “газали” потому, почему обычно лопаются романы у женатых обладателей 3-й Логики. Потому что и брак его, и адюльтер носили исключительно интеллектуальную подоплеку. Женившись на женщине с 1-й Логикой ради ее аналитических способностей, которая, как впоследствии выяснилось, не дает ему рта раскрыть, “газали”, истомившись по общению, не мог не обратить внимания на женщину, вероятней всего, с 4-й Логикой, соглашавшуюся поменьше говорить и побольше слушать. Что касается физической измены, то “газали” по своей 4-й Физике не был к ней склонен, но и препятствий к тому, чтобы телесной близостью оплачивать отрадное молчание подруги, не видел. Когда же разлучница потребовала от него развода, то мысль о разводе “газали” в конце концов отверг. Ведь то, что составляло мед и смысл его романа, заключалось в комфорте общения, а не сожительства. Разрушать же сложившееся положение ради удовлетворения потребности в благодарном слушателе, казалось ценой непомерной и, по большому счету, так оно и было.

Роман “газали” пришелся на самый судьбоносный в жизни человека период между 35-ю и 45-ю годами. Опасность этого периода, а может быть, и благодатность его заключается в том, что, чувствуя безнадежное неблагополучие своей жизни, человек сознает: подходит к концу период, называемый у греков “акмэ”, период полноты и расцвета личности, поэтому проблема неблагополучия жизни, если она есть, уже не может быть отложена на потом, судьбу нужно менять именно сейчас, иначе дальше не достанет ни духу, ни сил для ее перемены, и прозябание до смерти в сложившемся положении неизбежно. Именно на этот период приходятся странные безумства, резкие повороты в жизни перезрелых дядь и теть, вдруг заражающихся пылом юной страсти, пытающихся обмануть судьбу и начать все как бы заново.

Кризисным конец “акмэ” стал и для “газали”. Но кризис в данном случае миновал, ничего не переменив. Прошло много лет, и он стал отмечать, что с удовольствием возвращается с работы в прежде не слишком притягательный дом. “Бертье” же, от природы очень домашнее существо, всегда видела в домашнем очаге средоточие своих интересов. Привычка к совместной жизни, раздел сфер влияния и та мера взаимного отчуждения, что позволила им жить вместе, не наступая друг другу на мозоли, сделали свое дело, и нет сомнения, что остаток дней “газали” и “бертье” проведут вместе, хотя наполнение содержанием этого “вместе” будет резко отличаться от тех представлений, что имелись у них при вступлении в брак. И лишь бессознательное ощущение, что с другим супругом жизнь можно было бы прожить полней, интересней, ярче, добавит, вероятно, немного тайной горечи в бульон их старческого покоя.

* * *

Резонный вопрос: что же тогда разрушает семьи, если даже такая самовзрывающаяся модель, как “полный эрос”, не всегда приводит к разводу? Что ж, психогностика и не берется управлять формальными по существу актами, каковыми являются брак и развод. Ее сфера – определение и прогноз мер взаимного притяжения и отчуждения, мер взаимной заинтересованности, сочетаемости. Не более.

Кроме того, “эрос” обычно обрушивается на супругов всей тяжестью своих несоответствий лишь тогда, когда они надолго остаются лицом к лицу, без посредников. Чаще такая ситуация складывается во время отпуска, и именно отпуски запоминаются им как наиболее критические периоды совместного существования. В обычной же жизни существует множество факторов, разводящих потенциальных противников по разным углам ринга. Львиную долю времени отнимает работа. К тому же человека обычно окружает достаточно людей (домочадцы, родственники, друзья, сослуживцы), с которыми можно отвести душу в том случае, если душа не отводится, а наоборот травмируется при непосредственном контакте с супругом.

Наконец, открою главную причину, благодаря которой даже при “полном эросе” не происходят разводы. Дело в том, что развод как юридический акт связан только с двумя из четырех функций: Волей и Физикой. Этот правовой акт регулирует взаимную ответственность и ответственность перед потомством, делая особый акцент на физическую сторону жизни. Поэтому при “эросе” по-настоящему готовность к разрыву проявляют лишь процессионные Воли и Физики. Чего нельзя сказать о процессионных Логиках и Эмоциях.

Вспомним, отчего, не дойдя до развода, лопнул роман известного нам “газали”. Очевидно потому, что, испытывая наибольший дискомфорт по 3-й Логике, он мог, не подвергая испытаниям свои семейные устои, просто общаться на стороне, параллельно. Такое интеллектуальное “многожёнство” никакому суду не подлежит. Иное дело, когда в семейной жизни травмам подвергаются Воли и Физики, – здесь параллельной жизни, компенсирующей устройство официального брака, по крайней мере на европейский взгляд, быть не должно. И развод делается единственным средством выхода из положения.

Таким образом можно вывести некий “закон” развода при “полном эросе”. Звучать он может следующим образом:

“Полный эрос”, самая тяжелая из форм межличностных отношений, разрешается разводом при процессионности Физик и Воль и никак не разрешается при процессионности Логик и Эмоций, хотя и чреват кризисами.

Чтобы стало ясней, приведу такой пример. Ахматова иногда с плохо скрываемым презрением говорила о женщинах, не способных бросить мужей, когда в сердце догорела последняя искра любви. Однако вот незадача, жизнь самой Ахматовой плохо согласовывалась с ее теорией: не она обычно покидала мужей, а они – её.

Подозревать Ахматову в лицемерии нет оснований. Поэтому лучше взглянуть на порядок ее функций и убедиться, что верней жены, чем Ахматова, просто нельзя было найти. Напомню, у Ахматовой была 1-я Воля, 2-я Эмоция, 3-я Логика, 4-я Физика. И из такого порядка функций видно, что никакого противоречия между словом и делом у Ахматовой нет. Как человек с 1-й Волей она действительно была хозяйкой своей судьбы и, если решалась на какие-либо перемены в семейной жизни, то решалась окончательно и бесповоротно. Иное дело, что менять что-либо в ней Ахматовой не было никакой нужды. 1-ая Воля ее и так была абсолютно независима, а физический пласт жизни при 4-ой Физике слишком мало значил, чтобы серьезно влиять на семейный выбор. Если же что-то в поведении мужей не соответствовало ее представлениям о должном в эмоционально-логическом плане, то компенсировать это неудобство без развода среди коллег и почитателей для нее не составляло труда.

Кроме всего прочего, пример Ахматовой замечателен тем, что указывает на существование типов, как бы изначала предрасположенных к устойчивости в браке, независимо от ситуации. Это обстоятельство могло бы быть чрезвычайно привлекательным для людей, жаждущих найти хоть что-то основательное в бурном житейском море, если бы женитьба в данном случае не являлась чисто формальным актом, закрепляющим то, чего на самом деле не может быть - брак. Ахматова и близкие ей типы слишком автономны и слишком безразличны именно в тех пунктах, что составляют существо неформального брака: слишком автономны и слишком безразличны в вопросах Воли и Физики, чтобы стремиться к подлинной парности.

По существу жизнь никогда и не становится перед дилеммой: что лучше - устойчивый брак или неустойчивый. Ее интересует другое: нужны ли люди друг другу или нет? Хотя путаница между тем и другим, в силу близорукости человечества, действительно имеет место быть.

* * *

Не столь тяжелой в сравнении с “полным эросом” может считать другая “эротическая” модель межличностных отношений, где перекрестье с Первой функции на Третью сочетается с тождеством по Второй и Четвертой. Такую “систему любви”, наверное, удобней назвать “полуэросом” и проследить на ярчайшем примере брака Льва и Софьи Толстых. Схематично систему отношений между толстыми можно изобразить следующим образом:

“толстой” (Л.Толстой): 1) Воля 2) Эмоция 3) Физика 4) Логика

“дюма” (С.Толстая): 1) Физика 2) Эмоция 3) Воля 4) Логика

В “Крейцеровой сонате” злой на жену Толстой так описал и объяснил тот импульс, что когда-то давно заставил его подставить шею под узы Гименея: “В один вечер, после того как мы ездили в лодке и ночью, при лунном свете, ворочались домой и я сидел рядом с ней и любовался ее стройной фигурой, обтянутой джерси, и ее локонами, я вдруг решил, что это она. Мне показалось в этот вечер, что она понимает все, все, что я чувствую и думаю, а что чувствую я и думаю самые возвышенные вещи. В сущности же, было только то, что джерси было ей особенно к лицу, также и локоны, и что после проведенного в близости с нею дня захотелось еще большей близости”.

Несмотря на запоздалый сарказм и карикатурность описания мотивов, подтолкнувших писателя к юной Софье Берс, оно в существе своем верно. Скрытая гиперсексуальность 3-ей Физики Толстого действительно была главным фактором, определившим его выбор. Глядя на молодую, сильную, здоровую, красивую, избыточную плоть невесты, он, однако, не только возбуждался, но еще и надеялся, что вблизи этой юной самки и его собственная слабая плоть станет моложе, сильней, здоровей, красивей, что, сложив их достоинства, они произведут на свет многочисленное, совершенное, прекрасное и духом, и телом потомство. Но, увы, многому из того, о чем мечталось Толстому в ту пору, не суждено было сбыться.

По злости, вероятно, опустил Толстой в “Крейцеровой сонате” еще несколько важных обстоятельств, повлиявших на его выбор. Кроме чуждой Толстому, но крайне привлекательной телесности, были у Сони Берс качества, в которых угадывалась не противоположная ему, а родственная душа. Она так же по 4-ой Логике невысоко ставила доводы рассудка и по 2- Эмоции располагала не меньшей силой и богатством переживаний.

Не прошло мимо внимания Толстого и то, что Соня управляема, послушна, и эта особенность характера невесты также пришлась ему по сердцу, хотя сам он покорностью не отличался. Позднее, возведя безликую чеховскую Душечку в эталон женщины, Толстой подтвердил притягательность для него слабохарактерных женщин, а жена прямо и коротко записывала в дневник: “Ему нужна была женщина пассивная, здоровая, бессловесная и без воли”. Все так, но Толстой, заметив во время наездов в дом Берс покорность Сони, как оказалось потом, страшно на сей счет заблуждался, смиренность ее была мнимой, лукавой, и в отличие от чеховской Душечки Софья Берс имела не 4-ю, а 3-ю Волю.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Потому что именно 3-я Воля Софьи определила ее выбор, пробудила чувства, сделала более чем привлекательной в ее глазах фигуру Толстого. Угадав в нем по твердому взгляду и плотно сжатому рту мужчину волевого и самоуверенного, Соня не могла не зажечься при мысли, что рядом с ним она утратит свою обычную для 3-й Воли неуверенность в себе, станет решительней и целеустремленней. А графский титул и слава крупного русского писателя до предела распалили и без того бешеное, хотя и тайное, честолюбие лекарской дочки.

На первый взгляд все в будущем браке Толстого складывалось как нельзя лучше, обещало долгое, ничем не омрачаемое счастье. Оба получали то, что хотели, и даже с избытком. И вместе с тем наряду с желанной инаковостью было в их характерах нечто, предполагавшее заведомое и полное согласие. Ситуация, казалось, лучше не бывает...

* * *

Первый, самый страшный удар, от которого он так и не смог никогда оправиться, Толстой получил сразу же в спальне. Дело в том, что женщины с 1-й Физикой по толстокожести своей часто страдают аноргазмией и в силу слабой возбудимости бывают ленивы при исполнении супружеских обязанностей. Тогда как люди с 3-й Физикой склонны не только вкладывать в секс всю душу и силы, но еще являются сексуальными альтруистами, для которых явные свидетельства переживаемых в их обществе наслаждений едва ли не дороже собственного удовольствия. Сопоставив эти особенности двух разных Физик, нетрудно представить себе, какая трагедия разыгралась в спальне Толстых.

“У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно – у меня никакой, напротив”, – записывала в дневник Толстая, отмечая этой записью лишь верхушку того айсберга, что навсегда утвердился в ее спальне. Конфликт между тем был гораздо глубже простого конфликта между сексуальным азартом и ленью. Дело не в том, отказывала ли жена Толстому в близости или не отказывала, а в том, что с ее стороны не было реакции на эту близость. Сколько пыла ни вкладывал Толстой в юное, цветущее тело жены, он не слышал из него никакого отзвука в ответ на свои труды. Напрашивался особенно ужасный для 3-й Физики Толстого вывод: если такое упоительное, явно созданное для любовной неги тело молчит в его объятиях, то дело не в ней, а в нем. ОН НЕ МУЖЧИНА. Было от чего ужаснуться и прийти в отчаяние...

Уверен, именно с этой тайной трагедией Толстого, может быть даже им самим до конца не осознанной, связан загадочный факт его биографии первых лет брака – навязчивая мысль о самоубийстве, мысль столь упорная, что он даже прятал от себя верёвки, боясь повеситься. Отголоски переживаний тех лет можно найти в “Анне Карениной”, “Крейцеровой сонате”, дневниках; и достоверность их сомнения не вызывает. Просто нам теперь известен их источник: противоречие между его 3-й Физикой и 1-й Физикой её.

С годами кризис смягчился, Софья Андреевна оказалась плодовитой и часто одаривала Толстого зримыми подтверждениями его мужественности. После тридцати лет роды и кормление грудью до такой степени истончили ее прежде толстую кожу, что она начала испытывать оргазм, а вместе с ним пришли страсть и жажда наслаждений. Однако Толстой, естественно радуясь этим переменам, в то же время не переставал мучиться. Настолько не то и не так получал он в спальне в силу эгоизма, грубости, механистичности, торопливости и прямизны чувственных представлений жены, что секс так и остался для него танталовой пыткой. Толстой видел желанный плод, но не мог по-настоящему вкусить его, и в “Крейцеровой сонате”, не выдержав, публично расписался в ненависти к этой пытке. Горький, знавший Толстого уже стариком, отмечал: “Мне всегда не нравились его суждения о женщинах – в этом он был чрезмерно “простонароден”, и что-то деланное звучало в его словах, что-то неискреннее, а в то же время – очень личное. Словно его однажды оскорбили и он не может ни забыть, ни простить”.

Еще с годами выяснилось, что метастазы противоречия между 1-й и 3-й Физикой отдаются не только в спальне Толстых, но ими поражен практически весь физический пласт их совместной жизни (быт, имущество, деньги и т.д.). Выяснилось: он почти аскет – она обожает роскошь; он “непротивленец” – она бьет детей и окружает имение вооруженной охраной; он расточителен и склонен к широким жестам – она скаредна. Одним словом, не было в материальном мире пункта, по поводу которого их взгляды не были бы противоположны, и не существовало силы, которая могла бы их примирить.

* * *

Будем справедливы, тот удар, что получил на брачном ложе Толстой, представлял собой невольный возврат со стороны жены тех ударов, что начал наносить ей Толстой еще до свадьбы. Он, будучи еще женихом, по крайней самовлюбленности и толстокожести своей личности не придумал ничего умнее, как дать юной Софье Берс для прочтения старые дневники. Большей жестокости по отношению к её 3-й Воле трудно себе представить. Вот отрывки из первой её записи в дневнике с пока еще робкими словами упрёка, но уже не чуждые мрачным пророчествам: “... Он не понимает, что его прошедшее – целая жизнь, жизнь с тысячами различных чувств хороших и дурных, которые мне уже принадлежать не могут... Я тоже увлекалась, но воображением, а он – женщинами, живыми, хорошенькими, с чертами характера, лица и души, которые он любил, которыми он любовался... начинаю чувствовать сильнее, что у нас есть что-то очень непростое в отношениях, которое нас постепенно совсем разлучит в нравственном отношении”. Будущее показало, что бестактность с дневниками – не случай, а норма отношения Толстого к себе и к жене. Он с самого начала посчитал себя настолько значительней, масштабнее ее, что, мимоходом раня, находил излишним вникать в переживания и боли живущего рядом человека.

Однако главный конфликт между ними, типичный для противоречия между 1-й и 3-й Волями, заключался в том, что, водрузив себя на некий пьедестал, Толстой так никогда и не пустил жену постоять рядом с собой. Парности не получалось. Был король и была женщина-приложение. Поэтому вся история жизни Софьи Толстой представляет собой историю сизифовых попыток взобраться на гору, вершину которой безраздельно занимает ее муж – строгий, хладнокровный олимпиец, сбрасывающий оттуда всякого, кто покусится разделить его одинокое величие.

Судя по всему, конфликт по Волям в семье Толстых напоминал сходный конфликт в семье Байронов. У Байронов также 3-я Воля великого поэта боролась за право на существование, свободу и равноправие с 1-й Волей супруги и также безрезультатно. Через призму своего психотипа Анабелла Байрон описывала семейный конфликт следующим образом: “Если бы он почувствовал себя достойным меня, он стал бы добрым... Контраст, который, как ему казалось, существовал между ним и мной, делал меня объектом его ужасной ярости... Сознавая слабость собственного характера, он, естественно, ревновал к характеру совершенно противоположному” Одной фразы Анабеллы Байрон – “если бы он почувствовал себя достойным меня”– достаточно, чтобы понять, сколь непреодолима была пропасть, разделявшая супругов Байронов. У поэта недоставало духа, чтобы сделать свою 3-ю Волю ровней 1-й Воли супруги. А у Анабеллы не было желания протянуть мужу руку и, вытащив из бездны унижения, поставить рядом с собой, как равноправного партнера.

То же – у Толстых. Он не считал нужным делать даже вид, что признает равенство жены с собой, и, прямо не указывая на нее пальцем, тем не менее записывал в читаемый женой дневник: “... Есть люди, до такой степени чуждые, далекие в том состоянии, в котором они находятся, что с ними нельзя обращаться иначе, как так, как обращаться с детьми, – любя, уважая, оберегая, но не становясь с ними на одну доску”.

Нельзя сказать, что Софья Толстая сразу взбунтовалась, оказавшись в положении ведомой, подчинённой. Её 3-й Воле поначалу даже понравилось передоверять себя чужой, более сильной Воле, но по мере того как тяжесть длани мужа проявлялась все явственнее, тем очевиднее делалась самоубийственность смирения. Оставался путь безнадёжного мятежа, динамику которого можно проследить по таким отрывкам из её дневника: “Он говорил, что я слабохарактерна. Это, может быть, к лучшему”; “Леву ужасно люблю, но злит меня, что я себя поставила с ним в такие отношения, что мы не равны”; “...у меня был порой страстный любовник или строгий судья в лице моего мужа, но у меня никогда не было друга”; “Говорила я ему, как он меня всю жизнь унижал”; “Боюсь быть слабой... иногда хочется придраться к его слабости”; “У меня бывает иногда глупое, но бессознательное желание испытать свою власть над ним, т.е. простое желание, чтоб он меня слушался. Но он всегда меня в этом осадит... ”; ”иногда мне ужасно хочется высвободиться из-под его влияния, немного тяжелого, не заботиться о нем, да не могу. Оттого оно тяжело, что я думаю его мыслями, смотрю его взглядами, напрягаюсь, им не сделаюсь, себя потеряю”.

По мере того как имя Толстого приобретало все большее общественное значение, борьба между ним и Софьей Андреевной все чаще перемещалась в социальную сферу. Показуху, чего таить, любили оба, но более всего по своей 3-й Воле к ней лежала душа у Софьи Толстой, ее общественное мнение волновало несравненно больше, нежели закоренелого индивидуалиста Толстого. Она старательно фотографировалась рядом с ним, делала все, чтобы ее имя постоянно сопутствовало имени мужа, шла даже на то, что было совершенно противно ее природе: благотворительность. Но главное, пусть криво, пусть комично, она стремилась играть роль влиятельной, любящей и любимой супруги. По этому поводу сам Толстой стонал: “Не говоря уже о любви ко мне, которой нет и следа, ей не нужна и моя любовь к ней, нужно одно: чтобы люди думали, что я люблю ее”.

Шли годы, но после того как испарились последние иллюзии, уже ничего не менялось в отношениях Толстых. Он продолжал смотреть на нее как генерал на рядового и вел себя соответствующе, она обижалась и, нащупав его больное место, мстила, затворяя дверь спальни.

Обоюдно ощущалась безнадежность положения, и каждый искал выход. Мысль Толстого бродила в широком диапазоне – от развода (“Живой труп”) до убийства жены (“Крейцерова соната”). Толстая подумывала о разъезде (“Мне легче, когда его нет”), позднее более привлекательной показалась мысль завести посторонний роман (“Мне хочется убить себя, бежать куда-нибудь, полюбить кого-нибудь...”). Разумеется, когда потребность любви уже столь ясно сформировалась, любовь не заставляет себя долго ждать. Софья Толстая влюбляется, влюбляется в Танеева – милого человека и прекрасного композитора. Дело едва не дошло до греха, остановили Софью Андреевну, скорее всего, возраст (ей шел шестой десяток) и страх перед бешеным нравом Толстого.

После того как роман с Танеевым благополучно разрешается ничем и становится ясно, что перемена судьбы уже не состоится, Софья Толстая круто меняет приоритеты, она как бы заново влюбляется в мужа и, прежде живя с ним почти в разъезде, начинает буквально преследовать его. Однако, как выясняется, и здесь Толстая опоздала. Поводок чувственности, на котором она всю жизнь водила Толстого, по мере старения делался все длиннее и тоньше, а к его 80-летию порвался совсем. Кроме того, на место рядом с Толстым теперь, помимо нее самой, претендовало еще множество людей: выросшие дети, единомышленники-толстовцы. Оказалось, что, прежде чем начать очередную безнадёжную и прежде одинокую попытку восхождения на пьедестал к мужу, необходимо еще растолкать локтями толпу конкурентов. Поэтому остаток жизни она потратила не на борьбу с самим Толстым, он стал для нее лишь орудием, а с главными соперниками: дочерью Александрой и толстовцем Чертковым.

На какое унижение способно постоянно разжигаемое, но никогда не насыщаемое честолюбие 3-й Воли, видно на примере поведения Софьи Толстой незадолго до бегства мужа из Ясной Поляны. Вот написанное ее собственной рукой: “Я ушла, лазила по каким-то оврагам, где меня трудно бы было когда-либо найти, если б мне сделалось дурно. Потом вышла в поле и оттуда почти бегом направилась в Телятники, с биноклем, чтобы видеть всё далеко кругом. В Телятниках я легла в канаву недалеко от ворот, ведущих к дому Чертковых, и ждала Льва Н-а. Не знаю, что бы я сделала, если бы он приехал; я все себе представляла, что я легла бы на мост через канаву и лошадь Льва Н-а меня бы затоптала...”

Бог мой! Старуха, которой в пору о смерти подумать, ревнует, ревнует, как девочка, к постылому, но прославленному мужу, – его товарища, вся вина которого заключается в причастности к той благодати, что она считала своей исключительной собственностью.

Толстой расплатился со своей мучительницей самым беспощадным образом, раз и навсегда выиграв многолетнее сражение с ней, бежав из Ясной Поляны и умерев на железнодорожной станции, не в её кровати и не на её руках. Софья Толстая, конечно, не была бы собой, если бы не попыталась отыграть назад хотя бы несколько очков в этой безнадёжно проигранной партии. Сначала она имитировала самоубийство, потом поехала на станцию к умирающему мужу и там пыталась обработать журналистов. Сын, Сергей Львович, с болью писал: “Мама стала спокойнее, но взгляды и мысли ее не изменились. Тот же эгоизм и постоянная мысль только о себе. Она постоянно говорит и любит говорить на вокзале, где все корреспонденты ее жадно слушают, а мы сидим, как на иголках. Отсюда вся та грязь, которая появилась в газетах”.

Даже соседство с трупом мужа не останавливало Толстую в ее последней пропагандистской кампании. Борис Пастернак, будучи еще совсем ребенком, сопровождал отца, знаменитого художника, который должен был сделать рисунок с мертвого Толстого, и запомнил следующую картину: “... Прощавшихся удалили из комнаты. Когда мы вошли, она была пуста. Из дальнего угла навстречу отцу быстро шагнула заплаканная Софья Андреевна и, схватив его за руки, судорожно и прерывисто промолвила сквозь слезы: “Ах, Леонид Осипович, что я перенесла! Вы ведь знаете, как я его любила! ” “... она оправдывалась и призывала отца в свидетели того, что преданностью и идейным пониманием превосходит соперников и уберегла бы покойного лучше, чем они”.

Так, теперь уже в заочном споре с холодеющим трупом мужа заканчивала свою многолетнюю борьбу графиня Толстая.

* * *

Очевидно, в моем изложении жизнь Толстых выглядит сплошным кошмаром. И, по сути, так оно и было. К сказанному, для справедливости, следует добавить лишь некоторые детали, способные отчасти смягчить общую безрадостную картину. Во-первых, перекрестье с Первой на Третью функцию не только взаимно травмировало супругов, но и давало им ту или иную форму защиты. Положение, занимаемое мужем в обществе, служило могучим щитом больному, очень ранимому духу дочери безвестного московского доктора. В свою очередь, она, вырвав из рук Толстого вожжи управления хозяйственно-финансовой сферой, очень облегчила, упростила и сделала комфортной жизнь своего не слишком практичного мужа.

Заметно скрашивало их совместное существование и тождество по 2-й Эмоции и 4-й Логике. Это тождество облегчало им жизнь даже тогда, когда они ссорились, потому что ссоры их представляли собой серии направленных друг в друга бессмысленных (4-я Логика) выкриков, заканчивающихся потоками обоюдных слез (2-я Эмоция).

Особую миротворческую роль в семье Толстых выполняла 2-я Эмоция. Она наделила Толстого великим художественным талантом, его жену замечательным художественным чутьем, поэтому совместные занятия литературой долгие годы прочно цементировали их отношения. Но самыми светлыми в силу тождества по 2-й Эмоции эпизодами их жизни были те, когда они играли на рояле в четыре руки. В эти минуты не только наиболее полно раскрывалась лучшая сторона их натуры, но каждый находил в другом равного себе, идеального партнера. И, что самое главное, часы, проведенные вместе у рояля, являлись едва ли не единственными в их жизни, когда они были равны, что очень много значило для остро ощущавшей свое неравенство с мужем Софьи Андреевны.

К сожалению, в последние годы, когда возомнивший себя пророком Толстой посчитал литературу и музыку слишком суетными для своего нового сана занятиями и мощью своей 1-й Воли задавил тягу к ним в себе, оборвалась последняя ниточка, связывавшая и мирившая его с женой, и в их жизни не осталось уже ничего, на чём интересы и взгляды супругов могли бы сойтись. Начался окончательный и полный развал семьи.

* * *

Выводя некие закономерности эроса как такового, можно сказать: общим для эроса является то, что он никогда не оправдывает обычно связываемых с ним громадных надежд, никогда не способствует гармонизации внутреннего мира человека и никогда не снимает изначально заложенного в нем конфликта. Это точно. А во всем остальном – возможны варианты.

* * *

Например, конфликт при “эросе” никогда не снимается. Но он может углубляться, как в случае с Толстыми, а может смягчаться. Таким смягчающим со временем конфликт вариантом является “дворянский полуэрос”. Звание “дворянского” он получил потому, что при нем любая комбинация перекрестья Первой функции на Третью сочетается с тождеством по “дворянской” 2-й Воле. Иллюстрацией для данной ситуации возьму жизнь хорошо знакомой мне пары. Их психотипы комбинировались следующим образом:

“лао-цзы” (он): 1) Логика 2)Воля 3)Физика 4)Эмоция

“гёте” (она): 1) Физика 2) Воля 3) Логика 4) Эмоция

Поскольку прежде уже довольно много говорилось о противоречии между 1-й и 3-й Физиками, между 1-й и 3-й Логиками, суть конфликта при данной комбинации, думаю, читателю должна быть ясна. Грубо говоря, “лао-цзы” приходил в бешенство от эгоизма “гёте”, “гёте” же выходила из себя от безапелляционности суждений “лао-цзы” и, казалось, ничего поделать с данным противоречием уже нельзя было. Все бы так и тянулось, в лучшем случае не углубляя конфликта, – на одной ноте, до развода или кончины одного из супругов, если бы не тождество по 2-й Воле.

В этом месте следует вспомнить, что 2-я Воля – воля сильная и гибкая. Напоминание об этом нелишне, потому что «дворянин», осуществляя или ощущая давление, обладает достаточной силой и гибкостью как для активных наступательных действий, так и для уступок. Переведя разговор в брачную плоскость, можно сказать, что у «дворянина» хватает упорства при навязывании партнеру своей системы ценностей и хватает терпимости, восприимчивости, когда ему с тем же упорством навязывают чужую. Поэтому «дворянский полуэрос» имеет ту специфическую черту, что конфликт между супругами не снимается, но, благодаря 2-й Воле, заметно смягчается, и партнеры оказываются на финише ближе друг к другу, нежели на старте.

Такое постепенное сближение произошло и между супругами в известной нам паре: «лао-цзы» – «гёте». Постоянное взаимное давление привело к тому, что «гёте», не утратив ничего из присущего ей меркантилизма, включила-таки домочадцев в сферу своих забот, а «лао-цзы» стал находить в себе силы молча выслушивать большую часть того, что говорила «гёте». Казалось, еще немного, и их взаимное сближение приведет в какой-то точке к полному тождеству ценностей и позиций. Но это иллюзия. Терпимость, проявляемая друг к другу в этом случае, ничего не меняла в системах ценностей супругов, но лишь смягчала конфликт, смягчая попутно и остроту взаимного восприятия: на смену любви-ненависти приходила не ненависть, а более нейтральная и округлая форма отношений – приязнь-неприязнь.

Хотя картина «дворянского полуэроса» выглядит со стороны некой драмой с кисло-сладким «хэппи-эндом», в нем все равно никогда не смолкает тайная трагическая нота. И это понятно. Легко ли без горечи сознавать, что гигантский дар любви и всепрощения растрачен на постоянную позиционную борьбу за мелкие уступки, что чаемое в начале пути единение сердец так никогда и не состоялось?

* * *

Вероятно, от «дворянского полуэроса» мало чем должен был бы отличаться «крепостной полуэрос», т.е. комбинация, где перекрестье с Первой функции на Третью сочетается с тождеством по 4-й Воле. Однако дать однозначно положительный ответ на поставленный вопрос мешает обычная для 4-й Воли беда: она не властна над собой, а равно не свободна и в своих отношениях с себе подобными. Поэтому зачастую политику в отношениях между супругами при «крепостном полуэросе» диктует не внутреннее противоречие и согласие функций, а третья посторонняя сила с более сильным характером.

Лучшей иллюстрации проблем «крепостного полуэроса», чем отношения супругов Терезы и Жан-Жака Руссо, не найти, поэтому обратимся к их психотипам:

“руссо” (Ж-Ж. Руссо): 1) ЭМОЦИЯ 2)ЛОГИКА 3)ФИЗИКА 4)ВОЛЯ

“эпикур” (Т.Руссо): 1) ФИЗИКА 2) ЛОГИКА 3) ЭМОЦИЯ 4) ВОЛЯ

Хотя в данной схеме представлены два психотипа, по справедливости к ним следовало бы пририсовать еще один, психотип госпожи Левассер – тещи Руссо, так как семья философа представляла собой не дуэт, а трио, где первую скрипку, на беду супругов, играла как раз теща.

Система взаимопритяжения и взаимоотталкивания при перекрестье с Первой функции на Третью Физик и Эмоций уже отчасти известна читателю. Поэтому кратко обрисовывая ситуацию, скажу, что Руссо, судя по «Исповеди», влекла дебелая плоть Терезы, а отталкивали прямолинейный прагматизм и суховатость - недостаток для него столь значительный, что он долго не решался появляться на люди в ее обществе. Тереза своей «Исповеди» миру не оставила, но можно догадаться, что ей нравилась чувствительность Руссо, а раздражали непрактичность и крикливость. Впрочем, будучи людьми с 4-й Волей, оба мало были настроены на взаимную критику и обострение противоречий.

Помимо влекущей и раздражающей инаковости, ощущали Жан-Жак и Тереза, что их натурам присуще нечто, изначально роднящее их: оба были по 2-й Логике людьми вдумчивыми и по 4-й Воле покладистыми. И, видимо, именно ощущение реального родства душ давало им надежду, что со временем взаимные противоречия отпадут сами собой.

Динамику и характер отношений между супругами Руссо лучше всего передал сам Руссо. Он писал: «В первый же раз, как я увидел эту девушку за столом, я был поражен ее скромными манерами и еще больше ее живым и кротким взглядом...». «Она была очень застенчива, я тоже». «Сходство наших сердец, соответствие наших характеров скоро привели к обычному результату». «У моей Терезы было ангельское сердце; наша привязанность возрастала вместе с нашей близостью, и мы с каждым днем все более чувствовали, в какой мере созданы друг для друга». «Мягкий характер этой хорошей девушки, казалось, так подходил к моему, что я привязался к ней чувством, неуязвимым для времени и обид».

Знакомясь с признаниями Руссо, можно было бы только порадоваться за супругов, если бы их собственная радость не омрачалась обоюдной управляемостью, не дававшей им до конца принадлежать ни себе, ни друг другу. О себе Руссо писал: «Вся моя свобода зависела от случая; больше, чем приказаниями, я был порабощен собственной волей. У меня не было ни одного дня, когда, просыпаясь, я мог бы сказать «Я проведу этот день, как мне хочется...». Я умел кричать, но не действовать, мне предоставляли говорить, но поступали по-своему». Сходные характеристики давал Руссо своей супруге: «Преданная своей матери и родным, она принадлежала им больше, чем мне, больше чем себе самой...»

Безволием супругов Руссо пользовались многие, но более других нагрела на этом обстоятельстве руки теща философа. Она не только бессовестно обирала обоих, но и старательно их ссорила. Не будь у супругов Руссо по 4-й Воле иммунитета к дрязгам, трудно сказать, чем бы закончилась для них разрушительная деятельность более сильной и злой 3-й Воли госпожи Левассер. Хотя даже их природное миролюбие в конце концов дало трещину и не уберегло супругов от взаимного отчуждения. Роль тещи в своей семейной жизни Руссо характеризовал следующим образом: «Я окружил эту женщину вниманием, заботами, делал ей маленькие подарки, стараясь заслужить ее любовь, но никак не мог добиться этого, и она была единственным источником огорчения, которое я испытывал у своего домашнего очага...». «Напрасно я старался слить в одно наши интересы; это оказалось невозможным. У г-жи Левассер всегда находились свои личные интересы, противоположные моим и даже интересам ее дочери, которые уже не были отдельными от моих».

Печальный итог своих претензий к браку и к покладистой супруге Руссо подвел следующим образом: «Наконец, если благодаря своей любви ко мне, благодаря своей хорошей натуре она избегала полного порабощения, то все же была подчинена настолько, что это в большинстве случаев мешало воздействию хороших правил, которые я старался ей внушить; и какие меры я ни принимал, мы всегда оставались разъединенными».

На примере истории супругов Руссо хорошо просматривается специфика «крепостного полуэроса»: партнеры так и не добираются друг до друга, чтобы до конца познать горечь внутренних противоречий и сладость взаимного узнавания. Между ними выстраивается столько людей, что оказаться лицом к лицу на сколько-нибудь продолжительное время у них нет возможности. Поэтому вопрос: как складываются отношения при «крепостном полуэросе», всегда остается дискуссионным, зависящим более от психотипов родственников и знакомых, нежели от психотипов самих супругов.

Что касается «эроса» в целом, т.е. любой комбинации, где присутствует перекрестье с Первой Функции на Третью, то характеризуя его, я не побоюсь повториться: любовь-«эрос» – самое яркое, захватывающее и самое бесплодное из чувств. Оно множит и губит гигантские надежды, ничего не дает и, в лучшем случае, не превращает начальную любовь-ненависть в просто ненависть. Дальнейшее – молчание...