Содержание

Введение

3

Типы отношения государства и бизнеса, причины появления

5

Развитие взаимодействия экономических и политических элит

7

Современное развитие отношений

12

Заключение

19

Список литературы

21

Введение

Слово «элита» в переводе с французского означает «лучшее», «отборное», «избранное». В повседневном языке оно имеет два значения. Первое из них отражает обладание какими-то интенсивно, четко и максимально выраженными чертами, наивысшими по той или иной шкале измерений.

Во втором значении слово «элита» относится к лучшей, наиболее ценной для общества группе, стоящей над массами и призванной в силу обладания особыми качествами управлять ими. Такое понимание слова отражало реальности рабовладельческого и феодального общества, элитой которого выступала аристократия.

При рассмотрении элиты применительно к сфере политики ученые оперируют двумя близкими, но не идентичными терминами: «политическая элита» и «властвующая элита». Наиболее емким является понятие «властвующая элита»: это все группы, которые могут и реально оказывают влияние на власть.

Властвующая элита складывается из следующих элементов:

1. Экономическая элита - группа людей, контролирующая основные экономические ресурсы общества: крупные собственники, владельцы и ведущие менеджеры финансово-промышленных корпораций и т.д. Они выступают наиболее ощутимой группой давления на власть, используя для этого как непосредственные контакты с политиками, так подконтрольные себе СМИ и деньги, направленные на финансирование партий и избирательных кампаний.

2. Военная элита - генералитет и высшее офицерство. Влияние на власть определяется концентрацией в ее руках значительного количества средств уничтожения и людей, готовых по первому приказу их использовать, а также степенью милитаризма самого общества.

3. Бюрократическая элита - чиновники государственного аппарата. Их роль и влияние обусловливаются участием в процессе подготовки и реализации важнейших политических решений.

4. Идеологическая элита - выдающиеся деятели культуры, науки, представители масс-медиа, формирующие идеологию общества и сознание масс.

5. Собственно политическая элита включает в себя руководителей государства, членов правительства, депутатов законодательного органа, т.е. тех, кто непосредственно принимает политические решения на государственном уровне. В более широких трактовках к ней относят и политические фигуры среднего звена, значимые для региональной политики.

Цель работы – рассмотреть особенности взаимодействия экономических и политических элит.

Типы отношения государства и бизнеса, причины появления

Историческое развитие сформировало относительно устойчивые и довольно разнообразные типы отношений между государством и экономическими агентами. Различные масштабы и форматы полномочий публичной власти во взаимоотношениях с экономикой и обществом способствовали формированию различных политических моделей государства, группировавшихся вокруг двух «полярных» типов -классического либерального («минималистского») и «этатистского» (самодостаточного и доминантного) государства[1]. Важную роль во взаимоотношениях государства и бизнеса играют также исторические особенности, которые на языке институционалистов получили название «обусловленного развития». Отношения между государством и бизнесом приобретают конкретные формы как под влиянием различий в траекториях обусловленного развития, так и в результате конкретного выбора политического курса, сделанного наиболее сильными акторами в поворотные моменты истории[2].

Серьезный отпечаток накладывают и национальные особенности экономических систем. В рамках сравнительной политической экономии, анализирующей разновидности капиталистических систем, принято выделять механизмы координации двух противоположных типов: «либеральная рыночная экономика», где государство не играет активной роли, и «координируемая рыночная экономика», где государство играет активную, но преимущественно косвенную роль. Как правило, к категории «либеральной рыночной экономики» относят небольшую группу стран: США, Великобританию, Ирландию. В разряд стран с «координированной рыночной экономикой» попадает значительная часть Европы: Германия, Швейцария, Нидерланды, Бельгия, Швеция, Норвегия, Финляндия, Австрия. В последнее время принято также выделять особую, третью категорию: «рыночную экономику, находящуюся под влиянием государства», где государство играет (точнее, играло в недавнем прошлом) активную и непосредственную роль в координации национальной экономики. Сюда относят Францию (как относительно успешный пример); другие страны «средиземноморского капитализма»: Италию, Испанию, Португалию, Грецию (как относительно неудачные примеры); а также некоторые страны Восточной Азии: Японию, Южную Корею и Тайвань[4].

Но на первое место среди факторов, определяющих взаимоотношения государства и бизнеса, обычно ставят «структуру государства», то есть особенности конституционного строя и конфигурации центров принятия ключевых решений. Фрагментация государства (разделение властей, федерализм и коалиционные правительства), как правило, содействует повышенной фрагментации интересов бизнеса: предприниматели будут стараться последовательно оказывать влияние на различные центры принятия решений, один за другим, до тех пор, пока не обнаружат те точки, где к их запросам отнесутся с достаточным пониманием. Различные формы политической централизации государства, напротив, ограничивают доступ к центрам формирования правительственной политики и побуждают группы интересов бизнеса к консолидации.

Помимо конституционной структуры большую роль играют и особенности институциональной среды, непосредственно определяющие условия доступа и формы участия групп интересов в политическом процессе («политический режим»)[6]. Политический режим задает рамки отношениям между государством и бизнесом. Выделение доминирующей модели (или моделей) в известной степени условно: эти отношения представляют собою дифференцированную систему, на каждом уровне (или сегменте) которой могут преобладать различные устойчивые формы взаимодействия.

Развитие взаимодействия экономических и политических элит

На взаимодействие между бизнесом и государством в России сильный отпечаток накладывает их включенность в процесс «транзита», а также особенности последнего. Во-первых, совмещение во времени «тройного перехода» - к рыночной системе, демократическим политическим институтам, а также интеграция в глобальную сеть экономических и политических связей - сделало трансформационные процессы особенно сложными и противоречивыми. Во-вторых, переориентация на новую модель развития после краха государственного социализма создала ситуацию «капитализма без капиталистов»[5]. Социальных агентов модернизации - деловое сообщество и формирующийся средний класс - отличает комплексная слабость. В-третьих, в результате распада структур «партии-государства» и краха Советского Союза в состоянии глубокого кризиса оказалось само государство. Можно встретить утверждения, что в России политические институты и государство в целом оказались замещены «сетевыми структурами власти». Не вдаваясь в детальный разбор этого тезиса, можно ограничиться следующим: российское государство отличается слабостью, то есть низким уровнем институционализации, неконсолидированностью (вертикальной и горизонтальной фрагментацией), большим влиянием неформальных группировок внутри госаппарата - при том что монополия на принятие ключевых решений остается в руках представителей исполнительной власти. Но общество продолжает оставаться «государствоцентричным», то есть таким, в котором государство сохраняет большую прагматическую и символическую ценность. Таким образом, неразвитость альтернативных агентов модернизации сделала главной силой перемен слабое российское государство. Оно выступает строителем рынка и фактическим создателем национальных сообществ бизнеса.

По классификации Ивана Селеньи, в странах Центральной и Восточной Европы выход из социалистической системы происходил в рамках двух различных моделей: «капитализма сверху» (трансформация партийной и государственной элиты в предпринимателей) и «капитализма извне» (приход иностранного капитала). В России, в отличие от остальных восточноевропейских стран, переход осуществлялся только с использованием одной модели - «капитализм сверху» - и ее модификаций[2].

Результатом стало появление раздробленного, маловлиятельного и тесно связанного с государственными структурами бизнеса. Трансформация резко снизила возможности групп интересов бизнеса. В «старых» секторах, унаследованных от советской экономики, главным препятствием для коллективных действий было отсутствие необходимых ресурсов, а находившиеся в долговременном упадке предприятия оказались в положении «безбилетников».

В новых секторах, связанных с формировавшейся рыночной системой (биржи, банки, страхование, реклама), коллективные действия ослаблялись отсутствием доверия внутри сообществ и повышенной склонностью к индивидуалистическим стратегиям. В то же время появление значительного количества приватизированных крупных и средних предприятий, а также длительное сохранение российских политических режимов в неконсолидированном состоянии обусловили неустойчивость баланса в отношениях бизнеса и государства.

В России смена моделей отношений государства и бизнеса в федеральном центре в целом следовала логике трансформации политических режимов. В период «двоевластия» и «суперпрезидентской республики» (1991-1995) доминировала новая административная и политическая элита. По данным Всемирного банка, в первой половине 1990-х более половины «организаторов» ассоциаций бизнеса составляли бывшие чиновники союзных и российских министерств[2]. Как правило, ранние ассоциации бизнеса создавались «сверху» и только потом «прорастали» на региональный и местный уровни, в сектора и отрасли. Формирующееся сообщество и ассоциации бизнеса были расколоты на «новых предпринимателей» и «красных директоров». Общепризнанный центральный союз отсутствовал, между ассоциациями велась активная борьба за лидерство. Ранние ассоциации отличались также невысоким уровнем охвата потенциальных членов. Соперничество в отраслях и секторах соседствовало с перекрестным членством в конкурирующих ассоциациях. Большинство ранних ассоциаций представляли собой «персоналистские» объединения, основу которых составляли узкие группы бизнесменов, сплотившиеся вокруг конкретного лидера. Многие создавались как инструменты личного влияния своих руководителей, выступавших в роли «политических предпринимателей». На базе коммерческих предприятий и ассоциаций бизнеса были созданы «партии интересов» для участия в выборах в Государственную Думу в 1993 году (и почти все они потерпели поражение)[4].

Сближение государства и капитала проходило по линии установления привилегированных связей с наиболее крупными финансовыми структурами, способными взять на себя функцию агентов государства или высшего политического руководства. Центральное место среди них заняли патронаж и клиентела - разновидности иерархических отношений, предполагавшие обмен покровительства политического или бюрократического патрона на лояльность клиентов из бизнеса. Основными вехами этого процесса стали учреждение института уполномоченных банков, акционирование Общественного российского телевидения (ОРТ) в 1994 году (тогда пресса впервые заговорила о «большой восьмерке» - по числу акционеров) и залоговые аукционы 1995-го.

Первое время политические патроны прочно удерживали свои позиции, а сами отношения сохраняли иерархический характер. При этом в разных секторах экономики практиковались различные модели. В новых секторах деловые сообщества только начали складываться, их корпоративные объединения были слабы, фирмы и предприятия были включены в патронажно-клиентельные связи. Предприниматели из новых секторов экономики не оказывали сколько-нибудь существенного влияния на принятие решений.

Социальная и корпоративная организация старых секторов экономики, унаследованных от государственной экономики, была заметно выше. Через свои корпоративные объединения, такие как Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП) и Лига оборонных предприятий, «красные директора» пытались оказывать влияние на принятие решений. И в их отношении государство использовало стратегии «сдерживания» и «умиротворения».

Следующий этап в развитии отношений государства и бизнеса (1994-1999) отличался особой противоречивостью. В новой волне преимущество получили отраслевые и секторные ассоциации, создававшиеся во многих случаях не «сверху», а «снизу». Соперничество заметно ослабло, наметилось преодоление фрагментации в представительстве интересов в секторах и отраслях. Ассоциации «второй волны» отказываются от участия в выборах и переориентируются на лоббизм. Отраслевые и секторные ассоциации бизнеса начинают сближаться со своими западными образцами.

Но государство отказалось превратить ассоциации в своего основного посредника для взаимоотношений с бизнесом. Был взят курс на легитимацию крупного бизнеса в качестве второго субъекта модернизации. Перелом в отношениях бизнеса со своими политическими патронами произошел на президентских выборах 1996 года. В ходе избирательной кампании новая экономическая элита установила прямые связи с высшим политическим руководством страны, а после выборов ее представители были включены в высшие эшелоны исполнительной власти (Владимир Потанин, Борис Березовский). Обретение узкой группой ведущих предпринимателей мощного влияния после президентских выборов 1996-го нарушило политический баланс в отношениях бизнеса и государства. Произошла маргинализация ассоциаций бизнеса, а государство временно лишилось доминантного статуса. Трансформация «суперпрезидентской республики» в полицентрический режим положила начало новому этапу во взаимоотношениях государства и бизнеса. Патронаж уступил место «симбиотическим» отношениям («сращивание», личная уния). Для особо привилегированной группы бизнес-элиты связи в верхах стали такой же важной частью статуса, как и объем контролируемого капитала. Ее все чаще стали отождествлять с «олигархией»[5].

Но эту часть бизнес-элиты вряд ли можно считать «олигархией» в полном смысле этого слова: отсутствовали не только формальная организация, но и неофициальная иерархия. Консолидация оставалась на низком уровне, доминировали ориентация на индивидуалистические стратегии и агрессивная защита автономии от государства и собственного сообщества. Замена патронажа на «симбиотические» отношения с властью подорвала иерархию, на которой прежде базировались внеинституциональные отношения политической и экономической элит. Фигуры патрона и клиента стали терять определенность. «Ведущий» и «ведомый» постоянно менялись местами, и зачастую было трудно определить, кто от кого зависит.

Сокращение дистанции между политической и экономической элитами стало фактором, побуждающим - при возникновении такой необходимости - членов элиты экономической идти на конфликт с властью. Отсутствие институциональных форм наделяло конфликт внутри правящего слоя свойством быстрой эскалации. Борьба вокруг итогов конкурса по «Связьинвесту» летом 1997 года показала, что изнанкой «сращивания» стал перенос конфликтов из бизнес-среды в верхние эшелоны государственной власти. Смещение Виктора Черномырдина с поста премьера в марте 1998-го привело к дальнейшей эскалации конфликта, а разрушение созданной им неформальной системы взаимоотношений сломало равновесие во взаимоотношениях с бизнес-сообществом. В середине лета 1998 года произошла новая эскалация: спустя всего год после борьбы с молодыми реформаторами бизнес-элита перешла к борьбе с президентом Борисом Ельциным. После августовского дефолта 1998 года коалиция элит, на которую опирался режим, практически распалась.

Современное развитие отношений

Формирование моноцентрического режима, превратившего президента Владимира Путина в ведущую политическую силу, сопровождалось восстановлением иерархии во взаимоотношениях политической и экономической элит. (Важной предпосылкой стал дефолт 1998 года, резко сокративший финансовые ресурсы крупных бизнес-структур.) Государству удалось вернуть себе функции ведущего агента модернизации и перевести крупный бизнес в категорию «младшего партнера». Сами отношения подверглись существенной перестройке. Их основой была провозглашена «равноудаленность», которая на практике означала отказ от обязывающих связей с бизнесом и ликвидацию политических инструментов, позволявших в недавнем прошлом оказывать политическое давление на исполнительную власть в федеральном центре (смена собственников ОРТ, НТВ и ТВ-6). Отличительными чертами новой модели отношений также стали: институционализация (создание Совета по предпринимательству при правительстве и института регулярных встреч членов бюро РСПП с президентом), корпоративизация (повышение роли ассоциаций бизнеса), становление « режима консультаций» (маргинализация конфликта и перевод отношений в формат согласований). Отношения государства и бизнеса сделали шаг к сближению с неокорпоративной моделью[6].

Сохранялась и двухсекторная система представительства (ассоциации и индивидуализированные каналы), возникновение которой в России, как и в странах Запада, было вызвано присутствием в бизнес-сообществе группы сверхкрупных компаний. Между институтами ассоциаций и индивидуального представительства появились связи, например крупные компании стали вступать в объединения бизнеса. В то же время государство продолжало поддерживать выгодный для него политический баланс: на ранней стадии была остановлена попытка РСПП превратиться в представителя всех категорий бизнеса. Ниша представительства бизнеса в федеральном центре была сознательно разделена «сверху» между четырьмя ведущими ассоциациями, две из которых были созданы при содействии Кремля: «Деловая Россия» и ОПОРа (Объединение предпринимательских обществ России). Государство фактически отказалось от дальнейшей институционализации отношений с сообществом бизнеса (например, так и не был принят закон о лоббизме).

Очередной этап в развитии взаимоотношений начался в связи с новым конфликтом двух субъектов модернизации - государства и крупного бизнеса («дело «ЮКОСа»). Превратив итоги приватизации в предмет публичного обсуждения в период парламентских выборов 2003 года, Кремль поставил под вопрос статус самых крупных частных собственников. Заметно изменилось соотношение сил в элите бизнеса. После провала попытки объединенного «ЮКОСа» и «Сибнефти» превратиться в лидера бизнес-сообщества и начала «дела Ходорковского» произошло серьезное ослабление позиций крупного частного капитала. Из игры был выведен самый масштабный автономный игрок, претендовавший на «соразмерность» с государством. Ведущая роль перешла к компаниям, тесно связанным с государством. «Системный» «Газпром» стал превращаться в новый полюс притяжения в бизнес-сообществе.

После выборов 2003-2004 годов президентская власть обрела «доминантный» статус. Механизмы, которые обеспечивали взаимодействие власти и бизнеса в федеральном центре в первые годы президентства Путина, оказались в состоянии кризиса. Возможности для продвижения в новой Государственной Думе интересов бизнеса существенно сократились. Отказавшись от пропорционального представительства депутатских объединений, «Единая Россия» поставила под свой контроль и остальные ключевые органы парламента - комитеты и комиссии. В результате полностью утратили работоспособность основные механизмы лоббистской деятельности - депутатские группы и межфракционные депутатские объединения. Возможности для автономного лоббизма, не согласованного с доминантной «президентской» фракцией, существенно уменьшились.

С большими трудностями начал сталкиваться РСПП как головная ассоциация бизнеса, подвергся перестройке и «режим консультаций», был распущен Совет по предпринимательству при правительстве РФ. Вместо него был создан новый консультативный орган - Совет по конкурентоспособности и предпринимательству. В отличие от его предшественника, в Совет вошли не только предприниматели, но и высокопоставленные чиновники и представители академических кругов. Новую ситуацию во взаимоотношениях крупного бизнеса и федеральных властей обозначил премьер Михаил Фрадков, обратившийся к ведущим предпринимателям с вопросом: «Вы готовы встраиваться?»

В конце июня 2004 года состоялась несколько раз откладывавшаяся встреча Владимира Путина с представителями бизнес-сообщества. «Расширенный» состав участников (наряду с членами бюро РСПП - представители руководства ТПП, «Деловой России», ОПОРы, двух ведущих банковских ассоциаций, а также крупнейших компаний, тесно связанных с государством, таких как «Газпром») и новая политическая стилистика (усиление дистанцированности президента от бизнеса) закрепили снижение политического статуса крупного бизнеса во взаимоотношениях с властью.

Одновременно с этим происходит расширение влияния государства в экономике: в экономической политике правительства появляются «дирижистские» ноты. В новой модели «частно-государственного партнерства» бизнес лишается статуса партнера: ему отводится роль скорее поставщика ресурсов, а формулирование целей государство монопольно закрепляет за собой. Неявным образом Кремль стал отказывать крупному бизнесу и в праве самостоятельно определять цели социальных инвестиций и, таким образом, препятствовать получению «репутационных» и политических дивидендов. На среднесрочную перспективу отодвинута реализация проектов, предполагавших существенное повышение роли ассоциаций бизнеса: повсеместное создание «саморегулирующих организаций» с последующей передачей им части функций государственных органов. Закрепляется сниженная автономия ассоциации, представляющей интересы крупного бизнеса (смена руководства РСПП, вступление его нового главы Александра Шохина в «Единую Россию»). Одновременно с этим предпринимаются усилия, направленные на повышение статуса крупного «неолигархического» и среднего бизнеса.

Сейчас политико-экономический порядок в России квалифицируются как «государственный капитализм». В то же время вопрос о новом месте государства в экономике остается открытым. Пока с высокой долей определенности можно говорить лишь о повышении политической роли государства в целом, включая и отношения с бизнесом. В официальной риторике государственный капитализм отвергается в качестве национального ориентира, но при этом официально признается важная роль государственных компаний[1]. Одновременно с этим повышенное внимание уделяется вопросам «конкурентоспособности страны», а понятие «развития» начинает вытеснять прежний эквивалент экономической политики правительства - «реформы». Косвенные признаки говорят о формировании запроса на российскую разновидность «государства конкуренции», хотя сам этот термин и не употребляется.

На первый взгляд все это делает неактуальными в России формы отношений между государством и бизнесом, характерные для Запада. В развитых странах глобализация отодвинула на периферию модели отношений государства и бизнеса, классифицированные английским политологом Уином Грантом как «государство ассоциаций» (ФРГ) и «партийное государство» (Япония и Италия). На первый план выдвинулась новая модель отношений - «государство компаний», ранее характерная только для США. В отношениях с государством несколько уменьшилась роль классических посредников (традиционные ассоциации бизнеса и политические партии) и повысилось значение новых посредников (политические подразделения внутри крупных фирм и независимые консалтинговые агентства)[4].

Гораздо больше оснований сближать нынешнюю российскую модель с современным «китайским вариантом», который считается разновидностью «государственного корпоративизма». В КНР к настоящему времени сформировался «системный» бизнес, тесно связанный с правящей коммунистической партией и государством. Он вырос в результате управляемой реформы сверху и очень дорожит своим нынешним положением. Политическая лояльность и консерватизм китайского бизнеса - результат последовательной политики руководства Коммунистической партии Китая. Несмотря на свое доминирующее положение, правящая партия стремится своевременно реагировать на запросы бизнеса. В 2001 году Цзян Цзэминь выступил с принципиально важным заявлением о необходимости отмены запрета на прием предпринимателей в правящую партию (веденный в 1989 году в связи событиями на площади Тяньаньмэнь). В отношениях бизнеса с государством в КНР наряду с ассоциациями появился второй безальтернативный посредник - партия. Но современные китайские предприниматели и не стремятся к политической самостоятельности. По данным опросов, проводившихся американскими специалистами, по своим установкам китайские предприниматели мало отличаются от административных и партийных кадров, а если и отличаются - то в еще более консервативную сторону. Капиталисты в КНР - скорее «функциональная группа», а не сплоченное сообщество с автономным групповым сознанием.

В то же время вывод о победе «этатистского» начала над «частно-капиталистическим» в рамках утвердившейся в настоящее время модели отношений государства и бизнеса в России был бы преждевременным. Во-первых, потому, что и в федеральном центре, и в регионах проявляются контртенденции, свидетельствующие о том, что политический потенциал бизнеса ограничен, но не подавлен. К настоящему времени крупный бизнес превратился во второй (после «силовиков») по значимости источник рекрутирования политической элиты в федеральном центре и регионах. По данным Института социологии РАН, по темпам роста представители бизнеса в несколько раз опережали силовиков в качестве источников пополнения политической элиты. Удельный вес выходцев из бизнеса в составе всех групп политической элиты (включая административную) за первые два года правления Путина вырос в шесть раз. Несмотря на более чем двукратное отставание от «силовиков» по удельному весу (11,3% и 25,1% соответственно) присутствие представителей деловых кругов в новом истеблишменте стало более заметным, чем в период правления Бориса Ельцина. Эмпирическим подтверждением указанной тенденции стало не только появление высших чиновников, начинавших свою карьеру как частные предприниматели (Юрий Трутнев, Владимир Коган, Олег Митволь), но и расширенное представительство бизнеса в обеих палатах Федерального Собрания (в Государственной Думе -- после выборов 1999 и 2003 годов, в Совете Федерации -- после реформы 2000-го), а также в региональных законодательных собраниях (там экономические интересы уже давно превратились в одну из ведущих групп)[7].

Во-вторых, потенциальное изменение формата политического режима после выборов 2007-2008 годов («деконцентрация в верхах») объективно расширяет возможности доступа к механизмам принятия решений для наиболее ресурсных групп, прежде всего крупного бизнеса. Наконец, в-третьих, ограниченность «государствоцентричной» модели при ориентации нового политического режима на развитие делает для него практически безальтернативным сотрудничество с бизнесом, включая формальное и неформальное делегирование части своих функций при сохранении политического контроля над их реализацией.

Контекст политического развития России в постсоветский период можно назвать «институциональной ловушкой»: «государствоцентричная» модель исчерпала себя, но гражданское общество остается все еще очень слабым. Возможный выход из институциональной ловушки может состоять в том, что Кремль будет вынужден брать на себя инициативу по конструированию негосударственных партнеров с последующим делегированием этим продуктам «кремлевской сборки» части своих функций. Итогом может стать создание сети «параллельных бюрократий» в Государственной Думе, «доминантной» партии, Общественной палате, ассоциациях бизнеса, а также наделение крупных частнокапиталистических структур квазипубличными полномочиями. Современная российская модель остается гибридной и внутренне противоречивой, а баланс между государством и бизнесом - одновременно неустойчивым и подвижным.

Заключение

Говоря о российской властвующей политической элите, в первую очередь нельзя не заметить, что груз исторических традиций политической культуры во многом, если не во всем, определяет методы политической деятельности, политического сознания и поведения новой волны "российских реформаторов", по природе и сущности своей не воспринимающих иных методов действий, кроме тех, которые были успешно использованы как ими самими, так и их предшественниками. Фактом, не подлежащим сомнению, много раз исторически доказанным, является то, что политическая культура складывается веками и изменить ее за короткое время невозможно.

Именно поэтому политическое развитие сегодняшней России приняло такой привычный всем нам характер, лишь с небольшими оттенками либеральной демократии, тогда как, в настоящий момент существует ярко выраженная потребность в новом пути развития политических отношений.

В данный момент в Росси государственная власть характеризуется тремя основными признаками:

- первое — власть неделимая и не смещаемая (фактически можно сказать наследственная);

- второе — власть полностью автономна, а также полностью неподконтрольна обществу;

- третье — традиционная связь российской власти с обладанием и распоряжением собственностью.

Именно под эти сущностные характеристики российской власти и подгоняются принципы либеральной демократии, которая превращается в свою полную противоположность. На текущий момент центральная проблема российской политической системы — это реализация власти (в первую очередь ее разделяемость и смещаемость). Исторический опыт российского парламентаризма (его развития) подтверждает одну интересную особенность: противостояние, а иногда и силовой конфликт, власти исполнительной, как лидирующей, и власти маргинальной законодательной. Подавление или даже уничтожение одной ветви власти фактически закрепляет всевластие другой, что, однако, исходя из мирового опыта, ведет к поражению действующего режима. Полной гармонии между этими ветвями власти быть и не может, но их четкое разделение и обеспечивает контроль общества над государственной властью.

Список литературы

1. Ю.Г. Коргунюк Политическая элита современной россии с точки зрения социального представительства. «Полис», 2008, № 1, с.30-48.

2. Делягин М. Год разбитых надежд: истоки оптимизма // Власть. 2009. №3.

3. Галкин А. У развилки. Ко второй годовщине президентства В. Путина Общественные науки и современность. 2009. № 3.

4. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях (I) // Полис. 2007. № 1.

5. Пугачев В.П. Соловьев А.И. Введение в политологию, РГИУ, 2010

6. Е.В.Березовский Проблема своеобразия формирования постсоветской политической элиты. – Интернет-журнал «Ломоносов», 2008