199

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ ........................................................................……………………….….1

Глава 1 УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ — ИМПЕРАТИВ СОВРЕМЕННОСТИ

1.1. Понятие устойчивого развития......................................................………………………………………10

1.2. Экологические кризисы в истории человечества................………………………………………….....29

1.3. Мир на пороге экологической катастрофы........................………………………………………….......36

1.4. Проблемы ядерной безопасности........................................………………………………………...........44

1.5. Существуют ли альтернативы устойчивому развитию?....……………………………………………..48

1.6.Возможна ли деполитизированная стратегия устойчивого развития?.................................................................................………………………………...........……...52

Глава 2 ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ УСТОЙЧИВОГО РАЗВИТИЯ

2.1. Сущность духовности......................................……………………………………....................................62

2.2. Содержание и структура духовности ........................................…………………………………………67

2.3. Формы экологической духовности.....................................…………………………………………........72

2.4. Мировоззренческо-методологические аспекты

природопользования..........................................................................……………………………………….80

2.5. Альтернативные парадигмы экологической духовности....…………………………………………….88

Глава 3 СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЕ ПАРАДИГМЫ УСТОЙЧИВОГО РАЗВИТИЯ

3.1. Геополитические аспекты равновесного

природопользования....................................................................……………….....………………………..94

3.2. Альтернативные социально-политические парадигмы

устойчивого развития...................................................................……………………………………...…..102

3.3.Методологические основы образования для устойчивого развития ............................................................................................…………………………………………….......109

Глава 4 ПРОБЛЕМЫ УСТОЙЧИВОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ В УСЛОВИЯХ РЫНОЧНЫХ ОТНОШЕНИЙ

4.2. Политические аспекты экологических проблем..................……………………………………………152

4.3. Причины социально-экономического кризиса в России .……………………………………………...159

4.4. Социальные болезни переходного периода ........................………………………………………….....163

4.5. Экологические последствия перехода к рыночной

экономике...........................................................................................………………………………………174

4.6. Рыночные реформы как фактор экологического

экстремума..........................................................................................……………………………………...180

4.7. Проблемы природоохранной политики в современной

России...................................................................................................……………………………………..185

4.8. Роль Сибири в геополитике и устойчивом развитии

России....................................................................................................…………………………………….190

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.....................................................................……………………………………………199

Светлой памяти академика Валентина Афанасьевича Коптюга посвящаем.

Авторы

Быть или не быть — вот в чем вопрос.

В. Шекспир

Введение

В преддверии XXI века слово «выживать» («survive») — одно из наиболее употребляемых в национальном и международном лексиконе. Традиционная философская проблема бытия человека становится реальной практической проблемой повседневной жизни для миллиардов отдельных людей и для рода homo sapiens в ее конкретно-трагическом звучании: быть или не быть? Фундаментальную неустойчивость бытия, проблематичность перспектив будущего все острее ощущают не только бедствующие, но и вполне благополучные люди и страны.

Еще в 30-е годы Э. Резерфорд и А. Эйнштейн считали высвобождение энергии атома, а следовательно, и создание ядерного оружия лишь теоретической, но практически неосуществимой возможностью. Сегодня такого оружия накоплено достаточно, чтобы истребить все живое на Земле и даже разрушить саму планету. Вероятность ядерной войны в результате превращения двухполюсного политического мироустройства в однополюсный не только не исчезла, но, по оценкам экспертов, значительно возросла.

Об избытке населения на Земле Т. Мальтус писал еще в конце XVIII века, но связывал его с «законами» опережающего роста населения, по сравнению с увеличением производства средств существования, и убывающего плодородия почв. Мощный рост производительных сил на базе научно-технического прогресса, опровергнув его утверждения, породил вместе с тем чрезмерно оптимистические представления, полностью исключающие возможность перенаселения планеты. Сегодня становится очевидным, что перенаселенность может быть связана не только с нехваткой средств потребления, но также с дефицитом жизненного пространства, ибо человек нуждается не только в «роскоши общения» (А. Сент-Экзюпери), но и в возможности уединения. Человеку нужна не только преобразованная, техницизированная окружающая среда, но и «неокультуренная» природа во всем ее естественном многообразии. Стало очевидным, что продолжение нерегулируемого роста населения может вызвать дефицит не только пространства, но и многих других жизненно необходимых ресурсов.

Ученые еще в прошлом веке указывали на губительные последствия деятельности людей для окружающей природной среды. Некоторые из них прямо предупреждали об опасности самоуничтожения рода человеческого. Однако подобные утверждения до последнего времени воспринимались чаще всего как явные преувеличения, и в общественном сознании господствовали представления о практически неограниченных ресурсах и самовосстановительных возможностях природы.

Сегодня гигантски возросшие масштабы материального производства планеты приходят в острейшее противоречие с окружающей средой, разрушая и загрязняя ее, нередко делая действительно непригодной для обитания любых форм жизни. Стремительное нарастание экологического кризиса в отдельных странах, регионах и на планете в целом становится очевидным фактом, чреватым длительным и чрезвычайно болезненным процессом самоуничтожения человечества. Однако эта печальная истина если даже вполне осознается, то у подавляющего большинства людей заслоняется более актуальными и важными, по их мнению, для «выживания» насущными проблемами и текущими делами.

Основная доля потребляемых ресурсов, разрушений и загрязнений природы приходится на группу развитых стран, в которых проживает так называемый «золотой миллиард» — шестая часть населения Земли. Остальные миллиарды людей часто оказываются без элементарных средств к существованию. Поэтому потенциальная неустойчивость, напряженность международных отношений непрерывно нарастает, даже если внешне ситуация выглядит относительно спокойной.

Растущая социально-политическая неустойчивость накладывается на увеличивающуюся экологическую неустойчивость, что создает синергетический разрушающий эффект, который может проявить себя в полную силу в самый неожиданный момент. Для сохранения и упрочения своего господствующего положения, обеспечения монопольного распоряжения мировыми ресурсами развитые страны соединились в финансово-экономические и военно-политические блоки, построили целую сеть соответствующих организаций. Однако сила, в полном соответствии с основным законом диалектики, при определенных ситуациях переходит в свою противоположность — в слабость: оружие массового уничтожения не только становится все более мощным, но и все более разнообразным, компактным и дешевым, и дело идет к тому, что не только слаборазвитые страны, но даже отдельные люди, приобретая такое оружие, будут способны поставить человечество на грань уничтожения.

Попытки США и других развитых стран в сотрудничестве с ООН взять такое оружие под контроль в мире, где все покупается и продается, в лучшем случае могут иметь временный успех. В обществе, в котором действительный бог — деньги, а душа — коммерция, распространение и индивидуальное присвоение средств массового уничтожения в конечном счете неизбежно. Следовательно, только самая радикальная реконструкция такого общества в его социально-экономических, духовных и психологических основах может освободить людей от насилия и угрозы массовых истреблении.

Крупнейшие ученые самых различных идеологических, политических и религиозных убеждений приходят к выводу о том, что общественное развитие на основе тотальной коммерции и беспощадной конкуренции в погоне за максимальной прибылью исторически исчерпало свои прогрессивные возможности, продолжение этой линии может привести человечество к гибели. Непрерывная борьба всех против всех за «место под солнцем», за монопольное присвоение возможно большей доли общественного богатства и власти над другими людьми опустошает души не только терпящих поражения, но и «победителей». Материальное изобилие в атмосфере воинствующего индивидуализма и ханжеской набожности, крайнего эгоизма и всеобщей отчужденности, как свидетельствует опыт «благополучных» развитых стран, неизбежно ведет к нравственной деградации общества, в конечном счете — к духовно-культурному коллапсу, выражающемуся во всеобщей потере интереса ко всему выходящему за рамки «выживания», наживы и удовлетворения примитивнейших потребностей, — опасность пока не столь очевидная, как возможность атомной войны или экологической катастрофы, но не менее грозная с точки зрения сохранения основ человеческого бытия.

Мир в целом в своем техническом, экономическом и социально-политическом развитии вплотную приблизился к точке бифуркации — критическому рубежу, за которым выход на новый качественно более высокий уровень бытия системы, именуемой мировым сообществом, или же ее гибель равновероятны. Несмотря на несомненно великие достижения цивилизации и вместе с тем благодаря им, он оказался в весьма неустойчивом состоянии, характеризующемся неопределенностью, непредсказуемостью своего будущего, поскольку совершенно несущественные случайности, в том числе субъективного характера, практически никак не влияющие на общий закономерный ход событий в фазах устойчиво прогрессивного развития, вблизи точек бифуркации могут играть решающую роль в реализации той или иной объективной возможности исторического процесса. Поэтому переход на путь устойчивого развития предполагает не только установление необходимого баланса между потреблением и воспроизводством природных ресурсов при минимизации загрязнений окружающей среды (равновесного природопользования), но и обеспечение устойчивого роста благосостояния, социальной защищенности и возможностей гармоничного развития каждой личности.

Иначе говоря, устойчивое развитие — это альтернатива реальной экологической, социальной и политической неустойчивости мира, чреватой нарастающей возможностью вселенской катастрофы. Такая постановка вопроса вызывает весьма неоднозначное отношение ученых, политических деятелей, деловых кругов и самой широкой общественности. Горячие дискуссии возникают по поводу содержания и даже правомерности самого понятия «устойчивое развитие» (sustainable development).

Все признают необходимость перехода к равновесному природопользованию, но подходят к этой проблеме с принципиально разных исходных позиций, выбор между которыми нельзя сделать на основе только рациональных и, тем более, узкоспециальных методов. Во-первых, сама проблема столь многомерна и сложна, что вытекающие из нее задачи неразрешимы в формальных рамках точных и естественных наук, опирающихся на количественный анализ и строгие расчеты. Во многих случаях требуются условно корректные и неформальные методологические решения, принимаемые с учетом результатов философско-социологических исследований.

Польза методологического анализа в том, что он делает более четким представление ученого о его теориях, в частности, о мере их адекватности и границах применимости, выявляет логические и лингвистические ошибки, способствует выработке определенной точки зрения. Наука, как признавал один из зачинателей компьютеризации Ф. Джордж, больше, чем что-либо другое, связана с определенной методологической позицией, и задача методологов состоит в том, чтобы сделать эту позицию совершенно ясной. Критический анализ методов и результатов научной и практической деятельности — важнейшая функция философии как мета-теории, в противоположность специальным научным теориям, охватывающим лишь отдельные стороны действительности, — особо актуален, когда речь идет о таких междисциплинарных глобальных проблемах, как переход к устойчивому развитию.

Во-вторых, выбор способов равновесного природопользования неизбежно связан с ценностными ориентациями, с учетом национальных традиций и особенностей культурно-исторического развития разных народов. Однако самые большие сложности определяются социально-политическими аспектами устойчивого развития, которые возникают на региональном, национальном и глобальном уровнях. Проблемы преодоления экологического кризиса всегда так или иначе задевают противоречивые интересы различных социальных групп, ведомств, деловых кругов, кланов, общественных слоев и целых классов, а также геополитические интересы разных стран.

Особо значимым является вопрос о роли общественного сознания в процессе перехода к устойчивому развитию. В частности, появляется необходимость всестороннего осмысления понятия духовности и его конкретизации применительно к насущным задачам природопользования. Здесь возникает много вопросов, связанных этическими и эстетическими отношениями людей к окружающей среде, требующих основательной методологической проработки.

Самый широкий философский подход также необходим при изучении потенциала различных социальных институтов и путей его использования в целях перехода к устойчивому развитию. Наиболее перспективными в этом отношении представляются исследования возможностей системы образования. Радикальное переосмысление и принципиально новые решения с учетом последних достижений науки и педагогической практики нужны при подходе к традиционному, по сути методологическому, вопросу: может ли в принципе система образования формировать и определять будущее или же она, в основном, обречена на роль «сколка» общества, в лучшем случае адекватно и оперативно отражающего происходящие в данном обществе изменения, все его достижения и проблемы?

Россия в силу особенностей своего геополитического положения, огромных пространств и исключительных природных богатств, а также в силу небывалой глубины внутреннего демографического, экономического, социального, политического, духовного и экологического, то есть системного, кризиса оказалась в эпицентре этих проблем. Ее внутреннее состояние является не только крайне неустойчивым, но также экстремальным, то есть характеризующимся минимальным запасом прочности. Это означает, что продолжающаяся деградация социума может завершиться взрывообразным его разрушением под воздействием даже слабых, случайных, в обычных условиях не имеющих существенного значения факторов. Тогда, как показывают модельные расчеты, Россия может сыграть роль детонатора глобальной катастрофы. Поэтому именно ее переход от экстремума к устойчивости в значительной, если не в основной, мере определяет успех решения многих глобальных проблем современности, именно с ним связан ответ на вставший перед всем мировым сообществом сакраментальный вопрос: быть или не быть?

Первостепенное, ключевое значение для успеха научной и практической разработки проблемы устойчивого развития имеет выбор методологии, определяющей исходные философские позиции, стратегические цели, иерархию ценностей и общие принципы исследования. Поэтому в данной работе основное внимание уделяется именно философско-методологическим вопросам устойчивого развития и, в частности, проблеме выхода России на путь устойчивого развития из экстремальной ситуации. В итоге предполагается получить не столько какие-либо окончательные результаты, сколько подготовить общее поле для совместных дальнейших работ, проводимых с позиций различных наук, поставить задачи, которые могут получать эффективные теоретические и практические решения только на основе тесной кооперации специалистов в рамках междисциплинарных исследований.

К сожалению, в научном сообществе, даже среди видных философов, имеет место явная недооценка возможностей философии в познании и практическом разрешении насущных жизненных проблем. Так, выступая в Доме ученых новосибирского Академгородка в начале 70-х годов на «круглом столе» журнала «Вопросы философии», его ответственный секретарь М. К. Мамардашвили утверждал, что философия по самой своей сущности далека от практической жизни. По его мнению, она призвана лишь анализировать и разрабатывать наиболее абстрактные понятия — категории, исследовать их взаимосвязи.

Решительное несогласие с такой постановкой вопроса тогда выразил один из основателей советской кибернетики член-корр. АН СССР А. А. Ляпунов. Он подчеркнул, что философия в наше время приобретает новые функции — интеграции все более дифференцирующегося научного знания, объединения и координации усилий представителей самых разных, часто очень удаленных друг от друга, областей знания для решения практических, в том числе глобальных, проблем. Это проблемы предотвращения термоядерной и экологической катастрофы, демографического взрыва и связанной с ним продовольственной проблемы, осуществления революции в образовании и др., требующие широкого кругозора, не стесненного коридором узкой специализации, философского мышления, комплексного, системного подхода, сочетания строго формальных количественных и неформальных качественных методов познания.

Задача перехода на путь устойчивого развития, отражая глобальные проблемы современности, одновременно требует перевода их на язык практических программ радикальной реконструкции всех сфер жизнедеятельности: материального производства, быта, культуры, образования, науки, искусства, нравственности и всей системы ценностей. Новая роль философии здесь — не только в создании концепции, устанавливающей общие стратегические ориентиры, увязывающей воедино различные специальные подпрограммы, но также в прогнозировании и активном проектировании будущего состояния общества, отвечающего экологическому императиву. Сегодня от нее ждут не столько общих, пусть, несомненно, мудрых, толкований, сколько конструктивной методологии преодоления экстремально-катастрофической ситуации и перехода от борьбы за «выживание» на режим полноценного устойчивого развития.

Рассуждения о важности методологии сегодня стали модными не только среди ученых, но и в политических и деловых кругах. Однако содержание этого термина трактуется весьма неоднозначно. Довольно часто его сводят к методикам или совокупности методик узкоспециальных исследований или практических работ в какой-либо предметной или профессиональной сфере деятельности. Не отрицая необходимости и полезности такого понимания при подходе к определенному кругу специальных задач, подчеркнем: в данной работе речь идет о методологии философского уровня, выражающей систему общих принципов познания и регуляторов практической деятельности, которая основывается на мировоззрении, гносеологии и соответствующих ценностных ориентирах.

Методология не есть некий набор рецептов и указаний, следование которым гарантирует получение желаемых результатов в любом деле. Конкретные предметы и ситуации, несмотря на некоторую объективную общность и повторяемость, позволяющие выявлять определенные закономерные взаимосвязи, характеризуются вместе с тем (особенно в социальной сфере) и уникальными, неповторимыми особенностями. Поэтому методология предполагает глубокое профессиональное знание конкретной области и творческое применение общих принципов.

Специфическими методологическими задачами являются: разработка и прояснение основных понятий, используемых в научных текстах; обоснование исходных посылок и принципов исследования; определение значимости фактов, иерархий приоритетов и ценностей в контексте конкретных научных проблем. Особую область методологических исследований представляют закономерности развития научного знания, возникновения и смены парадигм. Наиболее фундаментальной, «вечной», философско-методологической проблемой, которая явно или имплицитно всегда присутствует при решении любых достаточно сложных, особенно междисциплинарных, научных и практических задач, выступает взаимоотношение материальных и духовных факторов, объективного и субъективного в процессе познавательной и практической деятельности.

В числе таких крайне актуальных методологических проблем — вопросы перехода человечества к устойчивому развитию. В последние годы в этом направлении появилось немало интересных публикаций, но результаты разных исследователей нередко оказываются несовместимыми, а выводы взаимоисключающими, причем некоторые ученые объявляют саму идею устойчивого развития несостоятельной, «по-литизированной». Пока нет какой-либо общепризнанной концептуально-методологической основы, необходимой для взаимопонимания специалистов разных областей знания и формирования научно-исследовательских коллективов, способных эффективно разрабатывать общую теорию вопроса и оперативно решать междисциплинарные задачи прикладного характера.

Поэтому задачи определения сущности ключевых понятий и значимости проблемы устойчивого развития, обоснования исходных принципов ее решения, выявления парадигм, лежащих в основе противоположных методологических подходов, критического анализа альтернативных концепций преодоления экологического кризиса в региональных, национальных и глобальных масштабах, представляются актуальными во всех отношениях. Необходимо развеять иллюзии о том, что стратегию преодоления экстремальных ситуаций, достижения устойчивого развития можно успешно разрабатывать, не прибегая к философско-методологическому анализу, ограничиваясь узкоспециальными исследованиями и обходя общие вопросы. Как показывает анализ работ, опубликованных по данному направлению, именно общие методологические вопросы оказываются наиболее спорными и трудными, серьезно осложняющими сотрудничество ученых и практиков.

Методологическая разработка проблем устойчивого развития предполагает перевод всех глобальных проблем современности с абстрактно-философской постановки на язык конкретных практических задач, каждая из которых в отдельности, и тем более в комплексе, может быть достаточно глубоко осмыслена и эффективно решена лишь с учетом результатов философского исследования, опирающегося на данные различных естественных и социальных наук и способного отразить не только материальные, но и духовные потребности людей разных мировоззрений и верований.

Цель данной работы — разработка методологии перехода России из экстремальной ситуации на путь устойчивого развития, приемлемый для людей разных мировоззрений и политических ориентации, признающих необходимость такого перехода и желающих сотрудничать на основе четырех нравственных принципов:

• каждый человек для другого есть высшая ценность;

• все формы подавления, угнетения людей подлежат устранению;

• природа, независимо от утилитарного характера ее, есть общечеловеческая ценность, и долг каждого — способствовать ее сохранению во всем многообразии;

• благо, счастье и гармоничное развитие каждого человека неотделимы от возрождения и процветания всей страны.

В 70-80-х годах нам посчастливилось сотрудничать с академиком Валентином Афанасьевичем Коптюгом, возглавлявшим в Сибирском отделении АН СССР Научный совет по проблемам образования. В начале 90-х годов он, будучи Председателем Сибирского отделения Академии наук, стал лидером в разработке" проблем устойчивого развития не только в нашей стране, но и в мире, и мы оказались «захваченными» его мощным интеллектуальным полем. Причем прежние наши наработки по стратегии образования, развития новых городов в районах промышленного освоения Сибири показались вполне сопрягаемыми с глобальной, в том числе экологической, проблематикой.

Выражаем глубокую признательность профессору Юрию Геннадьевичу Маркову, который одним из первых в нашей стране занялся социально-философскими вопросами экологии, помогал в работе над нашей монографией. Весьма благодарны всем коллегам, которые советами и критикой способствуют дальнейшему продвижению в исследованиях темы, завещанной нам Валентином Афанасьевичем.

Даем себе полный отчет в том, что не все читатели разделят наши философско-мировоззренческие позиции и согласятся с предлагаемыми решениями. Будем признательны за любые, пусть даже неприятные, но обоснованные замечания. Выражаем надежду, что обсуждение монографии будет способствовать взаимопониманию всех, кто заинтересован в конструктивном научном обсуждении и практическом решении выдвинутых проблем.

Глава 1 Устойчивое развитие — императив современности.

1.1.Понятие устойчивого развития.

Пессимист видит препятствия в каждой возможности. Оптимист видит возможности в любом препятствии.

Уинстон Черчилль

В конце 80-х годов двадцатого века понятие «устойчивое развитие» (sustainable development) утвердилось в мировом лексиконе как концентрированное выражение тревог и надежд, связанных со всеми глобальными проблемами современности, сводящимися в конечном счете к одному вопросу: быть или не быть человечеству на планете Земля. Однако именно в силу своей чрезвычайной емкости и многоплановости оно подвергается самым различным, вплоть до противоположных, интерпретациям, обусловленным не только различиями теоретико-познавательных подходов, но также спецификой ценностно-идеологических ориентации, социально-экономических интересов и политических позиций авторов. Для устранения взаимонепонимания среди ученых и государственных деятелей при решении комплексных теоретических и практических проблем, связанных с обеспечением жизнеспособности планеты и отдельных сообществ, необходимы философское осмысление и всесторонняя методологическая проработка этого ключевого термина.

Хотя у связанных с понятием «устойчивое развитие» концепций большая предыстория, в полную силу это словосочетание, отмечал В. А. Коптюг, зазвучало в мире после Конференции по окружающей среде и развитию, состоявшейся в июне 1992 года в Рио-де-Жанейро. Отсюда не следует, что оно уже утвердилось во всей своей сложности и драматизме в массовом сознании, скорее, наоборот, большинство людей либо не слышали ничего о нем, либо забыли, что слышали или читали. Один журналист, попытавшийся задать по поводу данного термина вопрос своему знакомому — типичному представителю «новых русских», получил в ответ простодушное: «А что это?». Услышав объяснение, небрежно отмахнулся: «А! На наш век хватит...». И так рассуждают, к сожалению, не только самодовольные недоросли, но и многие облеченные доверием государственные деятели и даже некоторые ученые мужи. Одни отвергают идею устойчивого развития из-за своей ограниченности и эгоизма, другие — сомневаясь в ее практической осуществимости. Все это свидетельствует о том, что поставленный вопрос не прост и далеко не однозначен.

Понятие устойчивого развития возникло как обозначение концепции, альтернативной реально сложившейся тенденции неограниченного роста материального производства за счет постоянно увеличивающегося потребления природных ресурсов, нанесшей непоправимый ущерб окружающей среде и чреватой стремительно нарастающей опасностью глобальной экологической катастрофы. В 1972 году в Стокгольме состоялась первая конференция ООН, посвященная задачам спасения окружающей среды. В том же году под эгидой Римского клуба был опубликован вызвавший широкий общественный резонанс доклад Донеллы и Денниса Медоузов «Пределы роста», в котором показывалось, что экспоненциальный рост экономики неминуемо ведет к исчерпанию сырья и губительному загрязнению окружающей среды, а это в сочетании с демографическим взрывом и продовольственным кризисом может вызвать мировую катастрофу уже в начале третьего тысячелетия. Выход из этой ситуации предлагался на пути «нуль-роста» экономики и народонаселения, который в общем был отвергнут, но, тем не менее, имел, несомненно, большое позитивное значение, так как доклад сделал «весьма прозрачными некоторые проблемы самой серьезной важности для будущего человечества, подняв их из бездны тотального неприятия к свету всеобщего сознания» [I].

В течение последующих лет Римский клуб опубликовал ряд других докладов в этом же направлении, которые, несмотря на то, что они отражают в первую очередь интересы транснационального капитала развитых стран, способствовали пробуждению обоснованной тревоги у мировой общественности по поводу надвигающейся экологической катастрофы, помогли осознать, что рост экономики этих стран в течение последних десятилетий происходил за счет непропорционального поглощения мировых сырьевых ресурсов, резкого ухудшения состояния окружающей среды и социально-экономического положения основной массы землян. Эти доклады, часто вопреки субъективным намерениям авторов, показывают, что сложившиеся в современном мире системы хозяйствования, если не будут приняты самые радикальные меры, неизбежно приведут ко вселенской катастрофе, что стремление к неограниченному росту производства пришло в неразрешимое противоречие с ограниченностью ресурсов и возможностей природы.

Была создана Всемирная Комиссия ООН по окружающей среде и развитию, опубликовавшая в 1987 году доклад «Наше общее будущее», в котором прямо указывалось, что промышленно развитые страны держат под своим контролем процессы принятия всех важных решений основных международных организаций. Они уже израсходовали значительную часть «экологического капитала» планеты и постоянно увеличивают в свою пользу разрыв по ресурсообеспеченности с другими странами. «Это неравенство представляет собой главную «экологическую» проблему планеты; оно же является ее главной проблемой «развития». В докладе показана сущность широко рекламируемой «помощи» со стороны США и их союзников странам «третьего мира». Там же была впервые основательно разработана и официально представлена мировому сообществу концепция устойчивого развития как путь к новой эре экономического роста — роста значительного и в то же время социально и экологически устойчивого. Подчеркивалось, что содержание этого роста «требует от общества удовлетворения человеческих потребностей путем увеличения производственного потенциала и обеспечения справедливых для всех возможностей» [2].

В июне 1992 г. в Рио-де-Жанейро состоялась беспрецедентная по масштабам и уровню Конференция ООН по окружающей среде и развитию с участием глав государств и правительств, которая пришла к заключению, что существующая парадигма развития цивилизации должна быть кардинально изменена. В основу новой парадигмы должна быть положена концепция устойчивого развития. Причем конференция подчеркнула бесперспективность попыток решать экологические проблемы в отрыве от других острейших проблем современности, без решения задач обеспечения социальной и экономической устойчивости мирового развития.

Потребовались, отмечал В. А. Коптюг, значительные усилия представителей общественности, чтобы слова «устойчивое развитие» появились в лексиконе государственных деятелей нашей страны, хотя Россия вместе с другими государствами мира подписала все документы этого форума. Не странно ли, говорил он, что Сибирское отделение РАН начало распространять информационные материалы Конференции в Рио сразу после ее завершения, а краткий информационный отчет правительственных органов был опубликован лишь полтора года спустя [З].

В «Повестке дня на XXI век» — документе Конференции ООН, утвержденном всеми ее участниками, записано: «Правительствам всех стран следует принять национальные стратегии устойчивого развития на основе решений, принятых на конференции, ориентированных на обеспечение социально надежного экономического развития, при котором осуществляются эффективные меры по охране ресурсов и окружающей среды». В апреле 1996 г. издан указ Президента о государственной стратегии устойчивого развития Российской Федерации, создающий видимость поворота высших властей лицом к экологии, ибо реально наша страна, как доказывают ученые Сибирского отделения РАН, движется в силу сложившейся социально-экономической и политической ситуации в противоположном направлении [4]. Поэтому всесторонняя методологическая проработка проблемы устойчивого развития и доведение ее результатов до самой широкой общественности представляет задачу первостепенной научной и практической значимости, тем более что пока сама эта проблема воспринимается крайне неоднозначно — вплоть до отрицания даже правомерности ее постановки.

И для этого есть весомые причины. Достаточно отметить, что меры, предусмотренные для спасения окружающей среды в 1992 г. в Рио, как отмечалось на сессии Генеральной Ассамблеи ООН (декабрь 1997 г., Киото), по существу, столь же далеки от практической реализации, как и в момент их принятия. В связи с этим возникают серьезные сомнения в методологии, основных понятиях и идеях, которые были положены в основу принимаемых решений.

1.1.1.Проблема дефиниции

Согласно определению, выработанному Всемирной Комиссией ООН, развитие будет устойчивым, если «удовлетворяются потребности ныне живущих поколений без лишения возможности последующих поколений удовлетворять свои потребности». Это определение официально принято Конференцией ООН в Рио-де-Жанейро и отражает главное социально-экологическое требование к ныне живущим поколениям: мы всякий раз должны оставлять своим потомкам благоприятные условия существования, не ущемляя их право на экологически чистую среду и необходимые для жизни природные ресурсы. С этой точки зрения определение кажется вполне удовлетворительным.

Однако за этим определением, как справедливо подчеркивает проф. Ю. Г. Марков, могут скрываться различные, в том числе противоположные, стратегические установки. Так, развитые страны могут, формально принимая это определение, спокойно продолжать обеспечивать себе и своим потомкам благоприятные условия существования, проводя политику сокращения народонаселения в странах «третьего мира», причем самыми варварскими средствами: голодом, болезнями, войнами, общим ухудшением социальной и психологической обстановки. В определении не отражена предложенные Всемирной Комиссией ООН указания на то, что экономический рост должен осуществляться при отсутствии эксплуатации человека человеком и обеспечении справедливых для всех возможностей, ничего не говорится и о том, удовлетворение каких потребностей предполагается. Если структура потребительских запросов останется прежней и будет содержать, в частности, гипертрофированное, престижное потребление предметов роскоши, то устойчивое развитие останется, скорее всего, утопией, заведомо недостижимым идеалом даже для «золотого миллиарда».

Отмеченные и некоторые другие моменты, которые оказываются вполне совместимыми с приведенной выше дефиницией устойчивого развития, делают данное определение и всю концепцию устойчивого развития предметом дискуссий и обоснованной критики. А. Д. Урсул, например, трактует его «как переход к снижению антропогенного давления на природу, переход на путь сбалансированного экономического развития, не разрушающего окружающую среду» [5]. Однако это определение все-таки не отражает ни формальной стороны, ни социальной сущности проблемы.

А возникла она в связи с тем, что во второй половине текущего столетия выявилась «неустойчивость» мирового развития, когда общее направление производственно-технического и социально-экономического прогресса пришло в острое противоречие с необходимостью сохранения окружающей природной среды. До тех пор, пока антропогенное воздействие на природу не влияло существенно на глобальные геологические и геохимические процессы, на баланс тепловых потоков, а потребление людьми природных ресурсов лишь незначительно уменьшало их общие запасы, общественное природопользование в целом было равновесным. Однако теперь совокупное антропогенное воздействие не только существенно нарушает баланс естественных процессов, но и чревато глобальной экологической катастрофой.

Переход к сохраняющему окружающую среду равновесному природопользованию при первом рассмотрении выступает как чрезвычайно актуальная общечеловеческая задача современности, но в основном технологическая. Именно в этом заключен наиболее общий смысл идеи устойчивого развития. Простейший путь ее реализации — свертывание материального производства до экологически безопасных пределов — абсолютно неприемлем по социально-экономическим и политическим основаниям, а потому задача перехода к равновесному природопользованию «обрастает» целым узлом экономических, социологических и культурно-этических проблем.

Понятие устойчивого развития предполагает равновесное природопользование при продолжении и даже росте темпов экономического развития, но на основе интенсификации, ориентации не на количественные, а на качественные показатели, при существенном сокращении ресурсопотребления и производственных отходов, что представляет собой сложнейшую технологическую и экономическую задачу. Вместе с тем оно ориентирует на неуклонное улучшение жизни всех людей, то есть выражает фундаментальную социальную задачу — совершенствование общественного бытия. Для обнаружения родственной связи между фактами часто бывает достаточно, как однажды заметил А. Н. Уайтхед, изобрести одно слово, и это слово становится «творцом». Понятие «устойчивое развитие» может служить тому наглядным примером.

Однако некоторые ученые отрицают какую-либо эвристическую ценность данного термина. Так, директор Института общей патологии и экологии человека Сибирского отделения PAJVIH академик В. П. Казначеев считал понятие «устойчивое развитие» бессодержательным даже на абстрактно-теоретическом уровне, усматривая в нем лишь научный парадокс и «политизированную экологию» [б]. На «круглом столе», организованном редакцией журнала «Природа», М. В. Рац высказал мнение, что смысл обоих слов в данном словосочетании неясен. На многих конференциях и семинарах, отмечает Ю. Г. Марков, где обсуждаются проблемы устойчивого развития, как правило, находятся ораторы, которые открыто признаются, что само понятие и все связанное с ним остается в своей основе для них неясным, рождающим, как минимум, сомнения.

На упомянутом «круглом столе» академик Н. Н. Моисеев, отметив, что впервые с термином «устойчивое развитие» столкнулся еще в 60-х годах, предложил понимать под ним развитие, которое сохраняет целостность системы. «Вот это не формализуемое с позиций математики выражение мне понравилось, но оно перекочевало в экономику, где на самом деле никакого устойчивого развития быть не может. Эти слова вошли в широкий обиход в силу неквалифицированности политиков, которая продолжает прогрессировать». Тем не менее, поскольку существует целая пирамида проблем, связанных с этим понятием, Н. Н. Моисеев считал целесообразным принять его, вложив в него разумное содержание.

Однако представления о «разумности» весьма различные. На том же «Круглом столе» отмечалось, что при одном международном обсуждении в 1995 г. было выдвинуто 55 определений термина «устойчивое развитие» и, в конце концов, предлагалось воспринять его лишь как некий лозунг. В ходе дискуссии выявилось два основных подхода: 1) данное словосочетание имеет смысл только применительно к обществу, 2) оно применимо для характеристики развития любых систем [7]. К общему мнению прийти, однако, не удалось, это еще раз подтверждает, что без предварительного решения самых общих методологических вопросов невозможно успешно решать вопросы более узкие и частные.

1.1.2.Может ли развитие быть «устойчивым»?

Против термина «устойчивое развитие» некоторые оппоненты возражают по чисто формальным основаниям: поскольку развитие есть один из типов движения, изменения систем, оно неустойчиво по самой своей сути, а следовательно, рассматриваемое словосочетание столь же алогично, как «сухая влага». С их точки зрения, устойчивость или стабильность оказываются противоположностями, абсолютно несовместимыми с понятием развития. Такая логика, однако, может служить хорошим примером ограниченности метафизического способа мышления, замыкающегося в жестко формальных определениях, полностью абстрагированных от объективной противоречивости реального мира. Л. Берталанфи ввел понятие «текущее равновесие» для характеристики специфики биологического движения как относительно устойчивого равновесия живых организмов.

Попробуем же выяснить смысл и содержание понятия «устойчивое развитие». Сначала необходимо осмыслить вопрос на самом абстрактном уровне. Под развитием, как известно, понимается определенным образом направленное изменение системы, детерминированное, прежде всего, развертыванием ее внутренних противоречий, которое ведет к более высокому уровню организации системы, уменьшению энтропии.

М. Н. Руткевич еще в конце 50-х годов предложил различать прогрессивное и регрессивное развитие. Последнее означает закономерные изменения, связанные, например, с процессом естественного старения или увеличением энтропии систем. Представляется, что в последнем случае лучше использовать термин «деградация», а понятие «развитие», во избежание недоразумений, однозначно связывать только с прогрессивными изменениями.

Определение устойчивого развития, предложенное Н. Н. Моисеевым, как развития, сохраняющего целостность системы, вполне приемлемо для понимания сути вопроса в первом, самом общем, приближении, но еще слишком абстрактно для того, чтобы выразить существо глобальных проблем современности, конкретно отражаемых в этом термине. Истинным является не одно-единственное определение, выбранное из многих, а «синтез многих определений, следовательно, единство многообразного», то есть развитое определение [8, 37]. Поэтому попробуем, проанализировав различные дефиниции, осуществить затем их синтез.

Любая развивающаяся система представляет собой в действительности диалектическое единство стабильности и изменения: с одной стороны, устойчивости, поскольку система сохраняет свою сущность и качественную определенность, выделяющую ее из остального мира, а с другой — непрерывного изменения, обеспечивающего не только поддержание гомеостатического равновесия системы, но и повышение уровня ее организации и устойчивости. Тогда, может быть, следует говорить просто «развитие», а прилагательное «устойчивое» отбросить как избыточное? Для ответа на вопрос давайте, используя гегелевский методологический прием, «столкнем» интересующее нас понятие с противоположным.

«Мы существуем в мире неустойчивых процессов», — пишут Г. Николис и И. Пригожий [9]. Такое утверждение А. В. Поздняков не без основания считает слишком категоричным и полагает более правильным говорить о единстве непрерывно происходящих в мире взаимопереходов устойчивых и неустойчивых процессов. Развитие целостных природных систем, независимо от их генезиса, обеспечивается за счет поступления энергии, вещества и информации из окружающей среды и выделения этих же компонентов в окружающую среду. Устойчивое развитие, по Позднякову, происходит на основе динамического баланса F-потоков (формирующих систему) и D-потоков (деградирующих, разрушающих систему) [10, 44-49]. При этом подчеркивается, что динамическое равновесие относительно и практически никогда не достигается, вернее, достигается диалектически — на основе непрерывных нарушений и восстановления равновесия. Такое состояние, будучи по сути высокодинамич-ным, внешне выражается в стабильной форме, связанной с аффинными соотношениями основных параметров системы, которая становится, таким образом, наиболее устойчивой по отношению к внешним дезорганизующим воздействиям, приобретая свойства гомеостатичности. Тогда равновесие этих процессов, близкое к полному, означает застой, консервацию, тенденция преобладания F-потоков - прогресс системы, а преобладание D-потоков — ее деградацию.

Предложенная концептуальная схема довольно глубоко отражает смысл понятия устойчивого развития и может быть весьма полезной при решении многих прикладных задач, но все же представляется односторонней, поскольку автор рассматривает, следуя аристотелевской методологической традиции, лишь внешние причины изменений, оставляя без внимания главную причину - развертывание внутренних противоречий системы как источника ее самодвижения и саморазвития. Устойчивость системы выражается не только в способности развивать внутри себя процессы, которые нейтрализуют возмущающие и разрушающие воздействия, согласно принципу Ле-Шателье—Брауна. По общей теории устойчивости состояний, разработанной еще великим русским математиком А. М. Ляпуновым, сложно организованные устойчивые системы способны гасить возникающие флуктуации физических параметров, тогда как неустойчивые системы, наоборот, усиливают возникающие флуктуации;

что, в конечном счете, ведет к разрушению.

Системы могут разрушаться не только в силу несоответствия их внутреннего состояния (содержания) изменяющимся внешним условиям, на что указывает А. В. Поздняков, но также спонтанно — в силу исчерпывания внутреннего потенциала развития. Любой организм неизбежно погибает даже при сохранении самых благоприятных для его существования внешних условий. Эта перспектива для социальных организмов не носит столь фатального характера лишь потому, что они могут практически неограниченно наращивать свой внутренний потенциал и обладают, в принципе, неограниченными возможностями воспроизводства и самосовершенствования. Правда, такие возможности многие общества (из известных в истории) не осознавали и, тем более, практически не использовали, а потому уходили в небытие. Сегодня же от того, успеет ли человечество, и в частности Россия, вовремя осознать новую реальность и осуществить необходимые изменения для быстрого раскрытия внутреннего духовного и материального потенциала своего развития, зависит его бытие или небытие уже в перспективе XXI века.

Понятие устойчивого развития в самой общей форме означает прогрессивное изменение системы практически достаточными темпами, без кризисов, спадов и застоев. Оно противоположно, во-первых, деградации — регрессивным изменениям системы, во-вторых, застойным состояниям, означающим отсутствие каких-либо существенных изменений, в-третьих, балансированию на грани разрушения и сохранения системы, именуемому режимом «выживания», в-четвертых, неустойчивому развитию, то есть общей тенденции прогрессивных изменений, связанной со спадами—подъемами, периодически повторяющимися кризисами, снижением прочности (иммунитета) системы и быстро увеличивающейся вероятностью ее катастрофического разрушения. Указанные четыре состояния могут возникать как на основе развертывания внутренних противоречий системы, так и в результате обострения противоречий с другими взаимодействующими системами, с окружающей, средой.

Проблема устойчивого развития приобрела чрезвычайную актуальность в последней трети XX столетия в связи с тем, что произошло экстремальное обострение глобального экологического кризиса (в системе природа—общество). Особая сложность состоит о том, что объективные возможности его позитивного разрешения крайне трудно использовать из-за социальной внутренней неустойчивости в подавляющем большинстве стран и политической неустойчивости системы международных отношений. Поэтому для перехода мирового сообщества к устойчивому в экологическом отношении развитию необходимо обеспечить, во-первых, устойчивое развитие каждого из существующих на планете обществ, а во-вторых, социально-политическую устойчивость развития глобального социума как целостной системы.

В разрешении этого комплекса сверхсложных проблем, в эпицентре которых оказалась Россия, ключевое значение приобретают системы образования. Но они пока сами во всем мире находятся в состоянии перманентного кризиса. Для того чтобы привести в действие громадный потенциал этих систем, в них нужно осуществить радикальные изменения, соответствующие характеру принципиально новых задач современности.

Прежде чем практически решать новые задачи, люди должны в той или иной форме осознать их необходимость, обрести соответствующий моральный настрой и психологическую готовность к определенным действиям. Тем более, если речь идет о необходимости принципиально новых взаимосвязей общества с окружающей средой, отказа от традиционного потребительско-покорительского подхода. Другими словами, люди разных мировоззрений должны, следуя различными дорогами — научными или религиозными, приходить к единой новой парадигме экологической духовности, утверждающей духовно-ценностное отношение к Матери-Природе.

Такая постановка вопроса отнюдь не означает реабилитации идеалистических философско-методологических подходов, усматривающих в религиях или в просвещении и образовании главную причину исторических изменений. Скорее, наоборот, экологический кризис, возникший в результате бурного роста производительных сил, означает такие радикальные изменения в общественном бытии, которые определяют необходимость соответствующих изменений в общественном сознании. Однако создавшаяся в мире ситуация убедительно показывает необходимость именно диалектико-материалистической методологии, признающей первичность материальных причин в истории лишь в конечном счете и подчеркивающей относительную самостоятельность и возрастающую роль общественного сознания, особенно в форме научного знания, морально-духовных и психологических факторов, играющих в некоторых ситуациях решающую роль в определении исторических судеб народов, а ныне и всего человечества.

Для глубокого понимания сути устойчивого развития важно его сопоставить с противоположным термином. Неустойчивым развитие правомерно именовать, если в системе возникают столь значительные нарушения основных функций, вызванные внутренними или внешними причинами, что вероятность возобладания регрессивного направления изменений или возможность катастрофического разрушения системы становится вполне реальной. Стать таковым оно может либо в силу внутренних причин, либо под воздействием неблагоприятных внешних факторов. В самой общей форме неустойчивое развитие можно определить как сильно колеблющееся направление изменений системы, связанное с возрастающим влиянием случайностей и вероятностью саморазрушения.

В биосистемах оно выражается в серьезных заболеваниях, разрушающих организм и обусловливающих высокую степень вероятности летального исхода. Неустойчивость самоорганизующихся систем может возникать и при вполне нормальном течении процессов в связи с тем, что они в своем самодвижении достигают такой критической точки, когда прогрессивный потенциал их развития за счет прежних ресурсов, путей и методов исчерпывается и объективно встает дилемма либо гибели, распада, либо перехода систем на новый качественно более высокий уровень внутренней организации и новых динамических состояний, который в теории И. Р. Пригожика получил название диссипативной структуры, а данная критическая точка — точки бифуркации, [11].

1.1.3. Устойчивое развитие с точки зрения синергетики

Понятие «синергетика» (греч. sinergetike — содружество, совместное действие) ввел немецкий физик Г. Хакен для обозначения процессов самоорганизации и соответствующей области научного познания. Причем он подчеркивал, что изучение реальных самоорганизующихся систем невозможно в рамках какой-либо одной из наук. «Я назвал новую дисциплину «синергетикой»,— поясняет Хакен, — не только потому, что в ней исследуется совместное действие многих элементов систем, но и потому, что для нахождения общих принципов, управляющих самоорганизацией, необходимо кооперирование многих различных дисциплин». Самоорганизация, по его определению, есть спонтанное формирование высокоупорядоченных структур из зародышей или даже из хаоса за счет кооперативного действия многих подсистем [12]. Причем случайное событие может вызывать неустойчивость, которая служит толчком для возникновения новых более высокоорганизованных конфигураций, более высокоорганизованных структурных элементов. Диалектика здесь проявляется в том, что упорядоченность возникает и увеличивается через ее нарушения (флуктуации), устойчивость через неустойчивость. Устойчивые структуры возникают при обмене с внешней средой энергией и веществом, который может противодействовать отклонениям от равновесного состояния. Этот внешний поток не только гасит рост энтропии, но может привести к ее понижению [13].

«Нормальное» развитие системы на большей части своей траектории устойчиво, когда обмен веществом, энергией и информацией между системой и внешней средой, а также между ее структурными элементами находится в динамически равновесном состоянии. По мере же приближения к точкам бифуркации возникают сначала слабо, а затем сильно неравновесные состояния, чреватые возможностями ускоренного перехода системы как к новому, более высокому качеству, так и к саморазрушению. Благополучное преодоление бифуркационных точек означает, что развитие системы опять приобретает стабильный, устойчивый характер и что общее направление внутренних изменений ведет к ее укреплению, к прогрессу, выражающимся в дальнейшем повышении уровня организации, уменьшении энтропии и повышении степени независимости системы от неблагоприятных внешних условий. Устойчивое и неустойчивое развитие, с точки зрения синергетики, может рассматриваться как два типа упорядоченных процессов изменений, первый из которых присущ системам, находящимся в равновесной динамике вдали от точек бифуркации, а второй — системам, связанным с сильно неравновесными структурами и приближающимся в своей эволюции к точкам бифуркации.

Понятия бифуркаций, диссипативных структур, сильно и слабо неравновесных структур, нелинейности, флуктуаций, фракталий, аттракторов, открытых систем и самоорганизации являются ключевыми в синергетике, которая представляет собой, по сути, ничто иное, как углубление и конкретизацию диалектико-материалистической теории развития, опирающейся на современные достижения естественных, математических, технических, социальных и гуманитарных наук. Предмет синергетики, как известно, — механизмы самоорганизации, самопроизвольного возникновения и законов эволюции различных материальных систем, относительно устойчивого существования и саморазрушения сложных макроскопических структур. Аппарат синергетики представляет собой сильнейший инструмент методологического анализа любых сложных самоорганизующихся и саморазвивающихся систем.

Учитывая неоднозначное использование основных понятий этой новой дисциплины в научной и популярной литературе, уточним некоторые из них соответственно логике данного исследования. В частности, «диссипация» — в переводе на русский — «рассеяние», а определение «диссипативный» в физике, откуда оно заимствовано, означает «связанный с потерей, затратой энергии». Н. Н. Моисеев сформулировал в качестве эмпирического обобщения принцип минимума диссипации энергии, означающий, что из совокупности всех допустимых состояний системы реализуется то ее состояние, которому отвечает минимальное рассеяние энергии, или, что то же самое, минимальный рост энтропии [14, 27]. По его мнению, этот принцип играет особо важную роль в мировом эволюционном процессе. И. Пригожин понимает под диссипативной структурой новый, более дифференцированный и более высокий уровень упорядоченности системы, для поддержания которого требуется больше энергии, чем для поддержания менее сложной структуры, на смену которой он приходит, благополучно преодолевая критическую (особую) точку бифуркации.

Понятие «бифуркация» также трактуется весьма многозначно: в математике, например, оно означает ветвление решений дифференциального уравнения, в медицине — раздвоение (учитывается буквальный смысл слова), разделение на две ветви сосуда или на два бронха, а в географии — разделение реки на два потока. Н. Н. Моисеев определяет бифуркацию как разветвление путей эволюции системы при переходе через пороговое состояние своей организации, когда прежние адаптационные механизмы начинают не срабатывать, причем разветвление может происходить на любое число «каналов» адаптационного развития, а на их пересечении возникают иные механизмы, которые он называет, следуя А. Пуанкаре, бифуркационными. Этот подход и терминологически, и по существу довольно близок к пригожинскому. Он также предполагает, что при переходе через «пороговое» значение реализуется лишь один из возможных вариантов. Однако этот переход Н. Н. Моисеев, следуя Уитни и Тома, однозначно определяет как «катастрофу» [15, 34].

В теории И. Р. Пригожина системы эволюционизируют в режимах линейного (равновесного), иначе говоря устойчивого, развития, довольно жестко детерминированного, когда случайности или флуктуации не оказывают существенного влияния на весь процесс изменений, а затем закономерно переходят сначала в слабо, а потом в сильно неравновесные области, характеризующиеся возрастающей степенью объективной неопределенности. Происходящая в критической точке бифуркация понимается не как раздвоение, а как реализация лишь одного из ранее потенциально возможных вариантов развития данной системы. Причем в качестве альтернативных возможностей предполагается не только катастрофа, но и (прежде всего) переход системы в качественно новое состояние, выражающее более высокий уровень ее развития.

Существенные отклонения от общих закономерностей развития возникают при приближении к точкам бифуркации, когда флуктуации, различные случайные факторы могут иметь решающее значение. В таких состояниях система как бы колеблется перед выбором одного из возможных путей дальнейшей эволюции, и знаменитый закон больших чисел, если понимать его как обычно, перестает действовать: небольшая, слабая флуктуация на микроуровне может послужить началом эволюции в совершенно новом направлении, которое резко изменит все поведение макросистемы [15, 56]. Неустойчивость, неравновесность и объективная неопределенность, возникающие в системе, означают не только ее дезорганизацию, хаотичность, но и создание необходимых предпосылок для качественного скачка в своем развитии — перехода на более высокий уровень ее организации.

Поскольку в ситуациях такого типа малые ошибки могут иметь большие последствия и существует много решений, классические условия математической корректности, сформулированные Ж. Адамаром при исследованиях поведения систем, находящихся в неравновесном состоянии, оказываются невыполнимыми. Более того, установлено, что все динамически развивающиеся «большие системы» практически всегда некорректны. Для их анализа и решения возникающих задач отечественными математиками создана специальная теория регуляризации. Но наивно полагать, что посредством ее можно снять философско-методологические вопросы, связанные с исследованиями объектов такого рода.

Если в фазах устойчивого развития тенденции изменений системы достаточно определенны, что позволяет точно предсказывать ее будущие состояния, то при погружении в неравновесные условия, по мере приближения к точкам бифуркации, резко увеличивается момент объективной неопределенности, исключающий однозначные научно обоснованные прогнозы. Вопрос о количестве потенциально возможных вариантов эволюции, появляющихся при приближении саморазвивающихся систем к точкам бифуркации, И. Р. Пригожин в общей форме не рассматривает, но с учетом того, что число вариантов возрастает по мере сложности систем, можно предполагать, что для сверхсложной системы «человечество—природа», по-видимому, уже близко подошедшей в своем развитии к такой точке, существует довольно большой веер объективно возможных путей перехода к устойчивому развитию. Данное обстоятельство может служить основанием для надежды на то, что вероятность благополучного исхода все-таки больше вероятности вселенской катастрофы, и, вместе с тем, обязывает решать труднейшую задачу определения «спасительных» вариантов стратегии устойчивого развития, а затем выбора из них оптимального.

Неравновесное, неустойчивое состояние систем, характеризующееся преобладанием нелинейных процессов, связанных с необратимостью («стрелой времени»), с резким возрастанием роли случайных факторов, — необходимый этап эволюции любых самоорганизующихся систем. И. Р. Пригожин, решительно отмежевываясь от теологических предрассудков в объяснении природы, встречающихся даже у выдающихся естествоиспытателей, подчеркивает свою близость диалектическому материализму, утверждающему «необходимость преодоления противопоставления «человеческой» исторической сферы материальному миру, принимаемому как атемпоральный», и, следовательно, преодоления традиционного барьера между естествознанием, социальными науками и философией [11, 10, 320, 373-385]. Актуальность именно такого методологического подхода как никогда велика при постановке, теоретической и практической разработке беспрецедентно масштабной и многоплановой проблемы перехода человечества на путь устойчивого развития.

Особенность современной миросистемы, во-первых, в том, что ее внутреннее состояние является неблагоприятно экстремальным, близким к социально-экономической катастрофе; во-вторых, противоречия в системе «человек—природа» (между производственно-потребительной деятельностью людей и состоянием окружающей среды), несмотря на все усилия правительств, многочисленных международных и национальных организаций, приобретают экстремальный характер не только в отдельных регионах, но и в глобальном масштабе. Поэтому постановка вопроса о необходимости перехода от экстремума к устойчивому в социальном и экологическом отношении развитию актуальна не только для России, но и для всего мирового сообщества. В самой общей форме его решение означает определение возможных путей выхода системы из состояния неустойчиво-экстремального, чреватого большой вероятностью разрушения, к гомеостатичному состоянию, получившему в современной политической лексике и обыденном языке название «выживание», а затем, перехода к оптимуму (максимально благоприятному при заданных ограничениях режиму устойчивого развития) данной системы [16; 17].

1.1.4. Развивающаяся система и окружающая среда

Пока мы рассмотрели в общем виде понятия экстремума, оптимума, устойчивого и неустойчивого развития относительно внутренних закономерностей эволюции любых материальных систем, развертывания их собственных противоречий. Однако неустойчивость развития системы может быть вызвана и внешними факторами, обусловленными ее взаимосвязями с внешней средой — с другими однопорядковыми системами, а также с более широкими системами, в которые данная система входит в качестве одной из подсистем или элемента. Любая самоорганизующаяся материальная система является открытой и может реально существовать и развиваться на основе одного из двух типов взаимодействия с окружающей средой: либо за счет разрушения и уничтожения среды (экспансивно-гомеорезный тип развития), либо за счет обоюдополезного сотрудничества и обмена ресурсами с ней (кооперативно-гомеостазный тип развития) [18].

Причем в стохастической среде, способной порождать явления типа странного аттрактора, когда исходные малые различия состояний могут вызывать сколь угодно большие различия, в пространстве состояний возникают области, соответствующие локальным минимумам функционала, характеризующего рост энтропии. В силу принципа минимума диссипации они оказываются «областями притяжения» и в них складываются условия для возникновения локальных структур, чья квазиустойчивость определяется их способностью использовать энергию и вещество из окружающей среды [19, 69]. Именно такую «квазиустойчивую» систему, очевидно, представляет собой человеческое общество.

Таким образом, устойчивость развития какой-либо системы может рассматриваться, во-первых, с точки зрения сохранения ее целостности при прогрессивном самоизменении, происходящем за счет развертывания ее внутренних противоречий, во-вторых, с точки зрения продолжения развития данной системы вопреки влиянию негативных внешних факторов, в-третьих, с точки зрения обеспеченности непрерывного поступления ресурсов из окружающей природной и социальной среды (со стороны других систем), необходимых для развития данной системы. Наконец, в-четвертых, с точки зрения сохранения общей направленности и практически достаточных темпов развития.

Взаимонепонимание и продолжающиеся дискуссии по поводу устойчивого развития вызваны, в первую очередь, тем, что эта проблема крайне остро возникла перед обществом в глобальном, национальных и региональных рамках одновременно во всех четырех (или трех) своих аспектах, тогда как исследователи обычно сосредоточивают внимание лишь на одном, в лучшем случае — на двух аспектах. Причем «глобалисты» чаще всего далеко отходят от национальных и тем более региональных вопросов, а «региональщики» в свою очередь считают всех занимающихся планетарными и даже общегосударственными проблемами ученых далекими от понимания действительно насущных практических проблем. Если еще учесть, что здесь сталкиваются противоречивые интересы государств, наций и различных социальных групп, противоположные мировоззренческие, идеологические и ценностные ориентации, то становится очевидной глубина методологических трудностей, возникающих перед всеми, кто пытается серьезно изучать проблему устойчивого развития.

Глобальный экологический кризис выступает, прежде всего, как противоречие в системе человечество—природа в результате стремительно возросшего разрушительного воздействия людей на окружающую среду. Для предотвращения глобальной экологической катастрофы необходимо перейти на принципиально новый способ взаимодействия с природой — от экспансивно-гомеорезного пути развития на кооперативно-гомеостазный, предусматривающий: выделение значительных ресурсов на при-родовосстановительную деятельность, на постепенное, но неуклонное снижение антропогенного ущерба окружающей среде. Только, на, такой основе человечество может обеспечить себе перспективу практически неограниченного во времени существования на планете Земля, и не пресловутого «выживания», а увеличения всеобщего благополучия и устойчивого развития общества.

1.1.5. Может ли экономический рост быть «устойчивым»?

Для того чтобы люди планеты согласились сотрудничать в этом важном деле, необходимо решение экологических проблем сочетать с одновременным ускорением экономического роста — увеличением производства жизненно необходимых материальных благ, острейший дефицит в которых испытывает подавляющее большинство землян. Известно, что именно гигантски выросшие масштабы материального производства являются непосредственной причиной глобального экологического кризиса. Иначе говоря, необходимо решать крайне противоречивую задачу: обеспечивать экологически устойчивое состояние при устойчивом экономическом росте.

Однако что такое «экономический рост» оказывается весьма непростым методологическим вопросом. Так, например, X. Дэли полагает, что применительно к экономической системе правомерно говорить лишь о возможности ее устойчивого развития (в смысле качественных изменений), а понятие устойчивого роста есть логическое противоречие, которое может быть снято лишь в том случае, когда рост измеряется не в натуральных, а денежных показателях. Если, по его мнению, увеличение валового национального продукта не сопровождается увеличением физических потоков, — это устойчивый экономический рост [20].

X. Дэли прав в том отношении, что понятия роста и развития далеко не всегда корректно использовать как синонимы. При решении многих проблем их необходимо в методологическом отношении четко разводить. Развитие любой материальной системы может происходить, в принципе, без физического роста или даже при отрицательном росте (сокращении физических параметров) на основе ее качественного совершенствования, выражающего главное в содержании понятия «развитие», его сущность.

Представляется вполне возможным называть устойчивым рост экономики с сохраняющимися или даже снижающимися, но остающимися практически достаточно высокими темпами. В случае резкого возрастания темпов уместно говорить о скачкообразном росте, при нулевых или близких к нулю темпах — о застое, а в тех случаях, когда происходит существенное снижение абсолютных объемов производства, не компенсируемое ростом качества, имеет место экономический кризис. Когда кризис продолжает углубляться так, что выход из него и фаза подъема становятся невозможными или отодвигаются в неопределенно отдаленное будущее, имеет место экономическая (социально-экономическая) катастрофа.

Неустойчивый рост — это рост, характеризующийся, существенным колебанием темпов или чередованием спадов-подъемов при сохранении общей тенденции роста. Преобладание тенденции абсолютного снижения объемов производства, не компенсируемого повышением качества, означает экономическую деградацию. Рост материального производства может сопровождаться сокращением физических объемов продукции за счет достаточно быстрого повышения ее качества. Причем возрастание массы потребительной стоимости выпускаемой продукции, в принципе, возможно при сокращении не только ее физических объемов, но и совокупных стоимостных (тем более ценовых) показателей за счет снижения себестоимости, то есть путем всесторонней интенсификации производства, которую нередко путают, к сожалению, с интенсификацией труда. Итак, устойчивый экономический рост до тех пор, пока он не ограничен дефицитом ресурсов, может происходить и на экстенсивной основе, но концепция устойчивого экономического развития однозначно ориентирует на интенсификацию экономического роста.

Поэтому нельзя согласиться с Н. Н. Моисеевым, когда он утверждает, что в экономике никакого устойчивого развитая быть не может. Другой вопрос: практически любая известная в истории система периодически испытывала кризисы, спады, застои и т. п. Советская экономика, например, вплоть до начала 80-х гг. довольно устойчиво развивалась, хотя и в основном за счет экстенсивных факторов, а экономическое развитие послевоенной Японии в целом было устойчивым и по преимуществу на интенсивной основе.

1.1.6. Многопорядковая сущность понятия «устойчивое развитие»

В конце XX столетия в неравновесной ситуации оказались уже не отдельные страны, а весь мир, и не только потому, что возникли противоборствующие социально-экономические системы, и не только в силу возрастающего социально-экономического неравенства между Севером и Югом, но, прежде всего, потому, что благополучно для людей разрешающееся в течение тысячелетий противоречие между человечеством и природой достигло предельной остроты. Другими словами, экспансивно-гомеорезный путь развития общества, связанный с неограниченным потреблением природных ресурсов, исчерпал свои прогрессивные возможности: эволюция человеческого общества подошла к критической точке — точке бифуркации, за которой переход на кооперативно-гомеостазный, иначе говоря коэволюционный, способ взаимодействия с окружающей средой оказывается единственной альтернативой самоуничтожению. Основной принцип этого способа — обеспечение баланса антропогенных разрушительных воздействий на природу с самовосстановительными естественными процессами и объемами рекреационных работ, то есть равновесное природопользование, — выражает главный императив нашего времени.

Таким образом, понятие устойчивого развития оказывается чрезвычайно емким, многослойным и многозначным, имеет много порядков сущностей, которые мы попытаемся выявить, резюмируя итоги проведенного анализа. На самом абстрактном уровне его сущность (первого порядка) можно определить как развитие, сохраняющее целостность системы. (Н. Н. Моисеев), Однако целостность системы, вообще говоря, может сохраняться и при неустойчивом развитии — в неравновесных состояниях, а при переходе через точку бифуркации может не только не разрушаться, но даже обретать повышенную прочность в новой форме диссипативной структуры.

Более содержательное и конкретное определение — развитие системы в режиме ее внутреннего динамического равновесия — можно, по-видимому, рассматривать в качестве выражения сущности более глубокого — второго порядка. Тем не менее оно еще недостаточно для понимания тех реальных проблем, которые побудили ввести в научный оборот словосочетание, вызывающее столь много споров. Определение устойчивого развития как развития системы на основе коооперативно-гомеостазного взаимодействия с другими системами и окружающей средой, очевидно, приближает нас уже к сущности третьего порядка — к более конкретному пониманию интересующего нас вопроса.

Все три определения применимы к любым объектам типа самоорганизующихся систем, а потому еще слишком абстрактны для понимания сути конкретных глобальных проблем современности. Очевидно, что общество до сих пор развивалось на основе экспансивно-гомеорезного взаимодействия с окружающей средой, которое, исчерпав свои прогрессивные возможности, ведет теперь ко вселенской катастрофе. Сущность устойчивого развития четвертого порядка заключается в развитии общества в рамках равновесного природопользования.

В такой постановке вопрос о «развитии» природы, не ставится, речь идет лишь о ее модификации в соответствии с изменяющимися человеческими потребностями. Подразумевается только минимизация вмешательства людей в естественные эволюционные процессы по принципу: не навреди. Сущность устойчивого развития пятого порядка — технологическое развитие, обеспечивающее равновесное природопользование, которое может происходить и при сокращении общего объема полезной продукции.

Однако насущные потребности человечества обусловливают необходимость увеличения объемов предметов потребления, получаемых в итоге за счет природы, а потому понятие устойчивого развития содержит в себе также сущность шестого порядка — экономическое развитие на основе интенсификации общественного производства, не нарушающего равновесие в системе «общество—природа». Вопрос же о смысле и цели этого процесса пока остается открытым. Для ответа на него необходимо в понятии «устойчивое развитие» выявить сущность седьмого порядка, которая может быть выражена в определении: социальное развитие, обеспечивающее неуклонное повышение благосостояния и расширение возможностей развития для всех членов общества за счет интенсификации экономики на основе технологического совершенствования производства в рамках равновесного природопользования.

Радикальные изменения, подчеркивал Генеральный директор ЮНЕСКО Фредерико Майор Сарагоса, затронули не только стратегию развития, но и само его определение: глобальный многообразный процесс, включающий почти все аспекты жизни сообщества, его связи с внешним миром, его самосознание, не как простое накопление ресурсов и средств, но как улучшение качества человеческой жизни. Глобальные цели все более решительно сосредоточиваются на человеке, на развитии личности каждого. Развитие выходит далеко за пределы «производства и потребления благ», которые хоть и являются первостепенным условием для обеспечения определенного материального благосостояния и минимального уровня жизни, но на сегодняшний день далеко не единственные показатели. Его следует рассматривать как комплексный процесс, который включает в себя экономические, социальные, научные, культурные факторы и охватывает многие проявления общественной жизни, отвечающие моральным и культурным целям, укорененным в историческом наследии каждого народа.

«Развитие, — пишет Ф. М. Сарагоса, — должно не только обеспечивать большую социальную справедливость, но и реально проводить в жизнь принцип равноправия. Недостаточно улучшать материальные условия — необходимо стремиться к духовному, моральному и материальному прогрессу каждого члена общества, к гармоническому развитию личности. Развитие должно сопровождаться все более широким и сознательным участием человека в жизни сообщества и в то же время обеспечивать возможность такого участия. Если уж проблемы развития связаны с реализацией человека как личности, они должны учитывать и будущее цивилизации» [21 ].

Проблемы экологической устойчивости, обеспечения равновесного природопользования практически не отделимы от проблем экономической, социальной и политической устойчивости как в глобальном, так и национальном аспектах. Более того, социально-политическая устойчивость выступает как непременное условие и предпосылка достижения не только экономической, но и экологической устойчивости, в силу чего проблематика устойчивого развития оказывается в эпицентре всех политических, идеологических и нравственных проблем современности. Концепция устойчивого развития стала предметом обсуждения не только ученых, но и писателей, журналистов. Причем сразу же обнаружилось глубокое расхождение позиций, доходящее порой до прямо противоположных оценок, связанных с идеологическими мотивами.

1.1.7. Определение понятия «устойчивое развитие»

Проведенный анализ позволяет лишь утверждать, что понятие «устойчивое развитие» обладает несомненной эвристической ценностью, сложным многоуровневым содержанием, которое, применительно к глобальным и национальным проблемам современности, включает широкий круг задач, и в частности, как было показано выше, задачу обеспечения равновесного природопользования, означающего сбалансированность естественных и антропогенных планетарных процессов, F-потоков и D-потоков, потребления и воспроизводства природных ресурсов. Поскольку человечество не может (или пока не способно) отказаться от потребления многих невозобновляемых ресурсов, такая задача неразрешима. Тем не менее возможно ее «условно корректное» решение, состоящее в минимизации потребления таких ресурсов до практически приемлемых объемов за счет всевозможной экономии и компенсации возобновляемыми или практически неисчерпаемыми ресурсами (например, вместо ископаемых и растительных видов топлива использовать энергию солнца, ветра, приливов, водородного топлива, а в перспективе — термоядерных реакций, фотонов и т. п.), а также за счет все более широкого распространения замкнутых симбиотических циклов, обеспечивающих естественное восстановление потребляемых ресурсов. При таком понимании вопрос об обеспечении потребностей будущих поколений при равновесном природопользовании решается автоматически, и его включение в определение устойчивого развития становится избыточным.

Тогда устойчивое развитие есть социальный прогресс при равновесном природопользовании. Эта дефиниция представляется максимально лаконичной и емкой. Хотя встречаются различные интерпретации понятия социального прогресса, вкратце его можно определить как повышение уровня гармоничности и разносторонности развития всех (по крайней мере — возрастающей доли) членов общества.

Отсюда не следует, что предлагаемое определение — самое лучшее. Возникнув в связи с необходимостью изучения причин мирового экологического кризиса и способов его преодоления, идея устойчивого развития приобрела общенаучный и философский характер, позволяя существенно углубить и конкретизировать наши представления о возможных путях развития человеческой цивилизации и биосферы в целом. Понятие устойчивого развития может, в зависимости от специфики познавательных и практических задач, получать различную теоретическую и эмпирическую интерпретацию и использоваться не только для решения задач перехода к равновесному природопользованию, но и при разработке чисто социально-экономических и политических проблем современности, не обязательно связанных с проблемой преодоления экологического кризиса.

Вместе с тем оно приобретает и весьма абстрактное теоретическое значение. Методологический анализ приводит к выводу о том, что чрезвычайно богатое содержание и весьма широкие возможности конкретизации понятия «устойчивое развитие», применительно к различным познавательным задачам, обусловливают его весьма сильный эвристический потенциал. На самом же абстрактном уровне данное понятие представляет собой фактически новую философскую категорию современной теории развития, отражающую один из всеобщих фундаментальных принципов функционирования любых самоорганизующихся систем [22].

Теоретический анализ ключевых понятий — лишь первый шаг философско-методологического исследования сложнейшей научной и практической проблемы выхода планеты из экстремальной ситуации на путь устойчивого развития. Основная часть работы — создание общей концепции данного процесса. Обращение к философии в данном случае, кроме указанных причин, обусловлено тем, что ни одна из других дисциплин не может самостоятельно решать эту задачу, связанную со всеми возможными типами неопределенностей, неформализуемыми понятиями и определениями.

Поскольку предмет нашего исследования рассматривает отношения между природой и обществом и отношения внутри социумов глобального, национального и регионального уровней, постольку он включает, во-первых, объективную неопределенность, независимую от компетентности и информированности исследователей («неопределенность природы»), во-вторых, гносеологическую неопределенность, обусловленную недостатком информации, в-третьих, стратегическую неопределенность, вызванную зависимостью от действий других лиц (партнеров, противников и т. д.), в-четвертых, неопределенность, порожденную неизбежной при такой сложности объекта слабой структурированностью проблемы, и, наконец, в-пятых, неопределенность, обусловленную нечеткостью, подвижностью и противоречивостью понятийного аппарата, используемого для отражения онтологически противоречивой динамики познаваемых объектов [23].

Кроме того, тесное переплетение в предмете исследования объективного и субъективного, материальных и идеальных факторов, высокая значимость ценностных и личностных аспектов — все это исключает возможность строго рационального, «сциентистского» изучения и описания. Именно философия позволяет обеспечить единство естественнонаучных и гуманитарных, формальных и неформальных, ценностных и идеологических подходов, необходимость которого диктуется спецификой предмета и темы исследования. Вместе с тем только философский подход позволяет охватывать предмет в предельно широких аспектах — временном (историческом) и пространственном (глобально-космическом), что необходимо для более глубокого проникновения в сущность проблемы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Menschheit am Wendepunkt. Stelungnahme des Club of Rome zum Buch von. M. Mesarovic und E. Pestel // Analysen und Prognosen. Berlin, 1974. № 36. S. 15.

2. Наше общее будущее. M.: Прогресс, 1989. С. 17.

3. Коптюг В. А. Возможна ли разработка стратегии устойчивого развития России в настоящее время? // Наука на грани тысячелетий. Вып. 1. Новосибирск: НГУ, 1997. С. 4, 19.

4. О проекте концепции перехода Российской Федерации на модель устойчивого развития // Наука в Сибири. 1995. № 8. Февраль.

5. Урсул А. На пути к экобезопасному устойчивому развитию цивилизации // Общественные науки и современность. 1994. № 4. С. 127.

6. Казначеев В. П. Что мы гарантируем следующим поколениям? // За рубежом. 1994. № 18. С. 12.

7. В поисках глобальной стратегии выживания // Природа. 1996. № 1.

8. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. M., 1968.

9. Николис Г., Пригожин И. Познание сложного. Введение. M.: Мир, 1990.

10. Поздняков А. В. Стратегия российских реформ. Томск, 1998.

11. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. M.: Прогресс, 1986.

12. Хакен Г. Синергетика. М.: Мир, 1980.

13. Дубнищева Т. Я. Концепции современного естествознания. Новосибирск: ЮКЗА, 1997. С. 687-688.

14. Моисеев Н. Н. Алгоритмы развития. М.: Наука, 1987.

15. Моисеев Н. Н. Экология человечества глазами математика. М.: Молодая гвардия, 1988.

16. Разумовский О. С. Концепция оптимологии. Новосибирск: ЦСА, 1998.

17. Гомеостатика живых, технических, социальных и экологических систем / Ю. М. Горский, В. И. Астафьев, В. П. Казначев и др. Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1990.

18. Турченко В. Н. Сущность и альтернативные парадигмы устойчивого развития // Закономерности социального развития: ориентиры и критерии моделей будущего. Ч. 1. Новосибирск: СО РАН, 1994. С. 77-82.

19. Моисеев Н. Н. Человек и ноосфера. М.: Молодая гвардия, 1990.

20. Daly Н. Stady State Economics, Earthcan. London, 1992.

21. Сарагоса ф. М. Завтра всегда поздно. М.: Прогресс, 1989. С. 60-62.

22. Турченко В. Н. Сущность устойчивого развития // Аспекты развития: Межвузовский сб. Вып. 2. Ч. 1: Какой должна стать теория развития? Оренбург—Пермь, 1994.

23. Диев В. С. Управленческие решения: неопределенность, модели, интуиция. Новосибирск: Изд-во НИИ МИОО НГУ, 1998.

1.2. Экологические кризисы в истории человечества

С тех пор как человек, вооруженный каменным топором и огнем, начал «покорять» природу, он фактически вступил на тропу непрерывной войны с ней. И общество до нашего времени развивается по экспансивно-гомеорезному пути за счет разрушающего потребления природы. Однако до нынешнего века воздействие человека изменяло окружающую среду в целом незначительно, а в первобытную эпоху было просто несопоставимо малым. Экологические кризисы доисторических времен (отчасти и впоследствии) имели преимущественно естественное геолого-географическое происхождение и региональный характер. Хотя до тех пор, пока люди жили в весьма значительной изоляции друг от друга, местные стихийные бедствия нередко воспринимались как всемирные (потопы, засухи). Глобальные же катастрофы, вызванные, например, вторжением крупных тел из космоса, происходили, по-видимому, задолго до появления человечества на Земле.

Первый экологический кризис, вызванный антропогенньши факторами, возник, как считают В. Зубаков и многие другие ученые, в середине последнего ледниковья в условиях мустьерской каменной индустрии в регионах, где сосуществовали неандертальский и кроманьонский типы людей [I]. Их многотысячелетнее соперничество в борьбе за продовольственные ресурсы и жизненные пространства явилось одной из главных причин экологического кризиса, порожденного, прежде всего, кроманьонцами, сумевшими, помимо всего прочего, овладеть технологией загонной охоты с огнем, повлекшей уничтожение огромных массивов растительного покрова и населяющей их фауны. Именно в это время, отмечает Н. Н. Моисеев, исчезли другие претенденты на право называться предками человека, в частности создатели мустьерской культуры. Остались только кроманьонцы.

Однако обостряющийся дефицит продовольствия поставил ускоренно растущее население «победителей» перед продовольственным кризисом, который был преодолен за счет создания все более совершенного метательного орудия, все более хитроумных ловушек для зверей, птиц и рыб. Вооруженное такими средствами производства человечество распространилось в течение последних 30-40 тысяч лет по всей планете. Возникший примерно 25 тысяч лет назад новый продовольственный кризис, обусловленный истреблением стад крупных копытных животных, был отодвинут как минимум на десять тысяч лет. Первобытные охотники не только преодолели традиционные суеверия и страх, которые внушали их предкам гиганты животные, но и стали столь умными и организованными, что сумели за счет мамонтов обеспечить роду человеческому целую эпоху безбедного жития, полноценного физического и духовного развития. В первой половине послеледниковья иссяк и этот источник. Настали голодные тысячелетия — людское население сократилось на порядок. Оно жестко расплачивалось за урон, нанесенный природе всеми предыдущими поколениями. Однако в целом это был не столько экологический кризис, сколько кризис человека как одного из биологических видов.

Неолитическая революция, связанная с переходом одной части людей к земледелию а другой — к кочевому скотоводству, в целом означала переход человечества к принципиально новому типу хозяйствования — от присваивающего к производящему. Именно тогда человек начал формировать искусственные биогеохимические циклы, вторую природу и частную собственность. Развитие человечества пошло по совершенно новому пути. Эта революция обеспечила практически неограниченное наращивание производительного потенциала и жизненных сил общества, обусловила невиданно быстрые темпы роста населения. Однако именно в этой революции многие ученые усматривают не только начало, но и надвигающийся закат цивилизации, не только второй антропогенный экологический кризис, но также начало нынешней глобальной экологической катастрофы. Обретя невиданное могущество, человечество сохранило свое представление о биосфере, сформировавшееся в доцивилизационный период, как о неограниченном резервуаре материальных благ [2].

Причиной третьего антропогенного экологического кризиса явилась экстенсификация производства, которая привела к массовой деградации почвенного покрова, возникновению огромных песчаных пространств, в том числе, по-видимому, и Сахары. Проявляются повсеместно локальные кризисы, вызванные подсечно-огневым земледелием и кочевым скотоводством, а затем появлением и распространением городских поселений. Ирригация, позволяя интенсифицировать сельское хозяйство, способствовала торможению его экстенсивных форм, но вместе, с тем создавала обширные агроценозы, весьма уязвимые для природных изменений и социальных потрясений. Античное Средиземноморье превратилось в арену межрегионального экокризиса, вызванного сведением лесов, выращиванием монокультур, вытаптыванием пастбищ на склонах гор, распространением каменоломен и рудодобывающих предприятий.

Четвертый кризис, означающий качественный скачок роста антропогенных негативных воздействий на природу, был вызван промышленной революцией, связанной на первых этапах с массовым сведением лесов на топливо и под поля. С переходом на ископаемые виды топлива кризисные явления несколько ослабли. Однако именно в это время появляются новые мощные природоразрушительные факторы, обусловленные возникновением и бурным развитием машинного производства. Появляются постоянные антропогенные потоки миграции химических элементов в воздухе, водах и почвах. В XIX веке возникли целые регионы «индустрии дымящих труб» — гиганты сталелитейной; горнодобывающей и металлообрабатывающей промышленности цветной металлургии, железные дороги, производства стройматериалов и большой химии. Экономическая мощь держав стала измеряться миллионами тонн чугуна, стали, угля, нефти, цемента, длиной железных дорог и числом больших городов.

Первые города возникли на заре цивилизации как крепости, военно-административные центры освоения или завоевания окружающей территории 5-6 тыс. лет назад в долинах рек Тигра, Ефрата, Нила. Размеры и месторасположение городов определялись возможностями доставки продуктов питания. Именно поэтому города в древние и средние века развивались почти всегда на берегах крупных рек, на морских побережьях. Хотя и сегодня большой город почти всегда связан с большой рекой (транспортная артерия, источник водоснабжения, место сброса, канализационных вод). Кстати, есть версия, что слова «русские», «Россия» связаны со словом «русло»: славяне селились по руслам рек. Фактически жизнь и современных городов во многом зависит от возможностей сельскохозяйственного производства прилегающего региона.

Другим фактором, который в значительной мере определяет размеры и схемы размещения городских поселений, является развитие транспорта. С появлением железных дорог стала реализоваться линейная схема размещения городов — они смогли оторваться от крупных водоемов, а с появлением автомобилей градостроительство реализует концентрическую схему застройки, разделение на центральный город и пригороды.

Третий ограничивающий фактор — отбросы, мусор. В США еще в конце прошлого века мэрия Чикаго содержала специальное стадо свиней, которых выпускали на улицы перед рассветом и они подбирали все съедобные отходы. Если современных горожан попросят назвать наиболее важные для жизни города машины и устройства, то они, без сомнения, в первую очередь укажут на автомобиль, компьютер, телефон. Но фактически современных городов просто бы не существовало без автотранспорта, железных дорог, мусороуборочных машин.

В 1700 году на планете был всего 31 город с населением более 100 тысяч, в 1800 — 65, в 1850 — 114, в 1900 — 326. В настоящее время их более 2 тысяч. Стремительный рост городов начался с середины прошлого века. В нашей стране — с началом индустриализации. С 1926 года по 1939 возникло почти 500 городов, до 1985 — 1284 города.

Это находит свое отражение в динамике городского и сельского населения. В 1926 году в городах СССР проживало всего 18 процентов населения, к 1970 году — 62 процента, к 1990 году — 66 процентов. В России сейчас городское население (городов и поселков городского типа) составляет почти 72 процента. В странах Западной Европы городского населения — до 85—90 процентов. Однако у нас выше ценз людности для отнесения поселения к городу — до 30 тысяч. Исключение делается только для центров автономных округов. Кроме того, стоит уточнить, что СССР был на первом месте в мире по концентрации городского населения — самое большое число сверхкрупных городов — 24, на втором месте — Япония, на третьем — США, на четвертом — Индия.

В настоящее время вызывает озабоченность неуправляемый рост сверхкрупных городов, агломераций. В социологической литературе их иногда называют раковыми опухолями планеты. В США создано специальное министерство жилищного строительства и городского развития. При президенте США — комитет по проблемам городов.

К 30-40-м годам текущего столетия огромные территории превратились в зоны экологического бедствия, разрушения природы и здоровья людей, символом которых стали «Кельна дымные громады», Питтсбург и Чикаго, Манчестер и Лондон, превратившиеся с лагом в 30-50 лет фактически в образцы для подражания в Восточной Европе и Азии [З].

Пятый качественный скачок в развитии производительных сил вызвал глобальный экологический кризис, грозящий перерасти во всемирную катастрофу. Он непосредственно связан с начавшейся в середине текущего столетия научно-технической революцией. Промышленное производство — основной природоразрушительный фактор с начала века — увеличилось уже к 1985 г. более чем в 50 раз, причем четыре пятых этого роста пришлись на период с 1950 года. Экономическая деятельность, которая в большей своей части осуществляется за счет потребления ресурсов лесов, полей, недр, морей и водотоков, в ближайшие десятилетия может повыситься в 5-10 раз [4]. Торговый оборот с 1950 по 1990 год возрос в 800 раз.

Рост производительных сил — основа увеличения человеческого могущества и благополучия, устойчивости общества, что наиболее обобщенно выражается в показателях средней продолжительности жизни и численности населения. Вместе с тем он же — главная причина периодических антропогенных экологических кризисов на Земле, которые каждый раз больно ударяют по роду людскому. Такова суровая диалектика истории. Всякий кризис заканчивался сокрушительным поражением человека, и выходил он из него каждый раз все более агрессивным.

Предполагается, что уже неандертальцы, существенно усовершенствовав орудия труда и научившись добывать огонь, значительно улучшили, по сравнению с питекантропами, условия жизни и на этой основе смогли быстрее увеличивать свою численность (3% за тысячелетие), которая, по ориентировочным расчетам, достигла 1 млн. Победившие их кроманьонцы, расширив формы сотрудничества и общения, увеличивали свою численность (8% за тысячелетие). В лучшие верхнепалеолитические времена население выросло до 3 млн. [5]. Однако человечество стало так интенсивно истреблять животный мир и пригодную в пищу растительность, что возник острый экологический кризис, растянувшийся на тысячелетия и резко ухудшивший жизненные условия, в результате чего численность людей на планете, по некоторым оценкам, сократилась как минимум в 10 раз [6].

Когда же человечество нашло выход из зашедшего в тупик присваивающего типа хозяйствования на путях неолитической революции, утвердившей земледелие и скотоводство как производящий тип хозяйствования, рост населения ускорился (40% за тысячелетие), достигнув к X-IX вв. до н. э. примерно 10 млн.

Период 3000-2500 гг. до н. э. некоторые исследователи считают эпохой грандиозной технической революции, связанной с появлением металлов и технологий металлообработки, повозки, плуга, упряжи, гончарного круга, паруса, технологий обработки камня и возведения из него домов и других сооружений — нововведениями, резко увеличившими независимость человека и устойчивость общества перед лицом неблагоприятных природных стихий, а следовательно, улучшившими благосостояние и условия для роста населения, достигнувшего в то время 200-280 млн. Однако именно в это время в Средиземноморье и Северной Африке, на Ближнем Востоке и Малой Азии развертывается третий экологический кризис, связанный с эрозией почв, опустыниванием, участившимися засухами, существенно сокращавшими возможности производства сельскохозяйственных продуктов. Распространение же форм рабского труда обусловило производственно-технический застой. В результате, общая численность населения практически не увеличивалась вплоть до средних веков [7; 8].

Кризис сельскохозяйственно-ремесленнической технологии феодальных обществ, кризисы городов, превратившихся в рассадники антисанитарии и очаги массовых эпидемий чумы, холеры и других инфекционных заболеваний, длительные войны, периодически губившие до половины населения ряда стран, сильно тормозили рост численности землян, а временами приводили к ее значительному сокращению.

Тем не менее к 1500 г. население планеты возросло до 440-450 млн. при существенном расширении обитаемой суши, и с этого времени можно проследить довольно тесную корреляцию между резко ускорившимися темпами производственно-технического прогресса и ростом численности людей. Так, если за первые 250 лет - эпоха в основном мануфактурно-ремесленнического торгового капитализма — население увеличилось менее чем на 300 млн. (2 промилле в год), то в последующие 150 лет — период первой промышленной революции — почти на 1 млрд. (свыше 4 промилле в год). То есть в это время происходит первый (из статистически зафиксированных) и чрезвычайно сильный «демографический взрыв», сила которого зато лавинно нарастает, так что ежегодные темпы его приходится измерять не в промилле, а в процентах: первое десятилетие XX века — 0,6%; второе, несмотря на мировую войну, — 0,85% (в СССР снижение — 0,8%) и совсем феноменальный рост 1950-1970 гг. — в период развертывания научно-технической революции — 1,95%, т. ч. в зарубежной Европе — 0,8%, в СССР и Северной Америке — 1,5%, в Африке и Латинской Америке — более 2,5. В период с 1985 до 2000 гг. в результате мер по регулированию рождаемости в ряде стран среднегодовые темпы прироста населения в мире составляют 1,6% [8].

Тем не менее абсолютные цифры роста выглядят потрясающе: если в начале текущего столетия число жителей планеты перевалило за 1,5 млрд., в 1950 г. равнялось более чем 2,5 млрд., то уже в октябре 1999 г. оно превысило 6 млрд. Прогноз ООН на 2025 г. — 8,2 млрд. человек, но к подобным оценкам следует относиться с осторожностью [9]. Так, в начале 50-х гг. текущего столетия правительственные эксперты США предсказывали численность населения мира к началу XXI в. 3,7 млрд., а цифра 6 млрд. связывалась лишь с 2050 годом [10]. Хотя отдельные специалисты давали более близкие к реальности прогнозы, а некоторые называли многократно завышенные цифры, до последних десятилетий преобладала значительная недооценка действительных масштабов демографического взрыва XX века. Вместе с тем существуют различные методологические подходы в понимании его значения, экологических и социальных последствий. Если большинство ученых усматривает в современном демографическом взрыве угрозу экологическому и социальному благополучию, то некоторые, например Ф. А. Хайек, утверждают, что рост населения, приводя к дальнейшей дифференциации общества, может создавать условия для еще большего роста, при этом в течение неопределенного времени его прирост, будучи самоускоряющимся, может служить предварительным условием для любого прогресса в материальной и духовной сфере [II].

Истина же требует конкретного исторического подхода. В современной России, где с 1992 г. началась депопуляция, очевидна необходимость роста населения, повышения рождаемости и, прежде всего, создания для этого благоприятных социально-экономических условий, тогда как, например, в Китае, Индии актуальна противоположная задача. Для мира же в целом первостепенное значение имеет стабилизация численности населения, по крайней мере, приведение роста в соответствие с производством продуктов потребления и с экологической безопасностью.

Ушли в прошлое сверхоптимистические представления о том, что Земля способна прокормить 500 млрд. людей и даже больше. Появились в духе Мальтуса выводы о необходимости для выживания рода человеческого резкого сокращения его до двух миллиардов, а то и одного и даже меньше. По этому поводу В. П. Казначеев ставит неожиданный, но очень глубокий по сути вопрос: если даже не принимать во внимание этические и геополитические аспекты, то хватит ли у оставшегося «миллиарда» той накопленной за миллионы лет наследственной памяти, чтобы человечество смогло сохранить свои полноценные репродуктивные резервы и обеспечить дальнейшую эволюцию? Сможет ли Гея (Земля) при таком резком искусственном сокращении населения планеты сама остаться живой? [12].

Академик И. И. Гительзон и группа других видных ученых полагают, что при правильной организации хозяйства на Земле может жить около 50 млрд. человек, но оговариваются при этом, что лучше бы до такого предела все же не доходить [13].

Другие ученые считают маловероятным в перспективе даже удвоение людского населения [14]. А. В. Бялко, полагая, что мир уже близок к перенаселенности, усматривает в этом обстоятельстве даже причины глубокого кризиса, разразившегося на мировой бирже в конце 1997 года. Тем не менее, по его расчетам, инерция быстрого роста численности населения планеты будет в ближайшей перспективе еще значительной и, лишь достигнув некоторого катастрофического максимума, упадет затем до уровня 9-11 млрд. человек. В связи с этим, признавая неизбежность перехода мира на путь устойчивого развития, он считает, что такой переход вряд ли будет плавным и бесконфликтным [15].

Все это говорит о том, что четких научно обоснованных представлений о допустимой, желательной и оптимальной численности населения планеты не существует. Такие вопросы требуют не только рационального, но и ценностного подхода, зависящего от нравственно-политических ориентации исследователей. Причем необходимо учитывать не только возможности пропитания людей, но и необходимость обеспечения государственных суверенитетов, рост социально-культурных запросов и, самое главное, границы экологически безопасной нагрузки на окружающую среду.

Итак, рост производительных сил явился главной причиной превращения в системе «природа—общество» последнего элемента в противоположность и даже «врага» окружающей среды. Если палеолитические охотники и собиратели, нанося природе лишь ограниченный урон, «царапины», в первую очередь сами были жертвой антропогенных локальных экологических кризисов, то в результате производственно-технического прогресса усиливается давление на природу, а человечество за счет постоянного роста потребления все быстрее увеличивает свою численность, продолжительность жизни, благополучие и становится все более устойчивым по отношению к неблагоприятным природным факторам. Тяжесть антропогенных экологических кризисов все в меньшей степени несет их виновник — человек — и во все большей — матушка-Природа. Однако сегодня сложилась совершенно новая ситуация: раны, наносимые окружающей среде, становятся опасными не только для нее, но и для ее «покорителя». Настала пора занесенный над Природой топор зарыть навсегда.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Зубаков В. XXI век. Сценарии будущего: анализ последствий глобального экологического кризиса // Зеленый мир. 1996. № 9 (215).

2. Моисеев Н. Н. Взаимодействие природы и общества - глобальные проблемы // Вестник РАН. 1998. Т. 68. №2. С. 167-170.

3. Васильчук Ю. А. Эпоха НТР: конвейерная революция и государство // Полис. 1996. № 3. С. 7.

4. Наше общее будущее. М.: Прогресс, 1989. С. 16.

5. Урланис Б. Ц. Народонаселение: исследования, публицистика. М.: Статистика, 1976. С. 224-229.

6. Урсул А. На пути к экобезопасному устойчивому развитию цивилизации // Общественные науки и современность. 1994. № 4. С. 127.

7. Лилли С. Люди, машины и история. М.: Прогресс, 1970. С. 30-37.

8. Брук С. И. Население мира. М.: Наука, 1981. С. 12-15.

9. Наше общее будущее. С. 99.

10. Putman Р. С. Energy in the Future. N. Y., 1953. P. 41.

11. Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М., 1992. С. 210.

12. Казначеев В. П. Проблемы живого вещества и интеллекта // Вестник МИКА. 1995. Вып. 2. С. 8.

13. Гительзон И. И. и др. Какой должна быть стратегия развития?

//Вестник РАН. 1997. Т. 67. № 5. С. 418.

14. Lutz W., Sanderson W., Scherbov S. Doubling of World Population Unlikely // Nature. 1997. V. 387.

15. Бялко А. В. Климат, кризис, Киотская конференция // Природа.1997. № 2.

1.3. Мир на пороге экологической катастрофы

Современное человечество в буквальном смысле теряет под ногами почву. Вся площадь мирового земледелия равняется 1,5 млрд. га, но уже утрачено около 1,5-2 млрд. га некогда плодородных земель, то есть больше, чем их сегодня во всем мире. Площадь теоретически пахотнопригодных земель составляет около 3,2 млрд. га. Однако подвержены в разной степени деградации почти 2 млрд. га почв, в том числе 55,6% — водной эрозии, 27,9% — ветровой, 12,2% — воздействию химических факторов. Деградация почв идет с возрастающей скоростью: за последние 50 лет она увеличилась в 30 раз, а продуктивность остающихся почв в целом снижается [I].

Человечеству становится все труднее дышать: за последние 130 лет доля углекислого газа (СО2) в атмосфере возросла на 30%, особенно в последние годы. Если в 1960 г. выбросы в атмосферу CO2 составляли 93 млн. тонн, то в 1970 г. — 3,9 млрд., а в 1986 г. — более 5,2 млрд. тонн. Одновременно идет ускоренный процесс кислородного обеднения атмосферы. В воздухе возрастает доля окислов азота, метана, хлорфтористых соединений, последствия нарушения естественного баланса состава атмосферы многообразны и далеко не ясны. Они могут быть катастрофическими, в частности, в связи с так называемым «парниковым эффектом» и обусловленным им потеплением климата.

Предполагается, что к середине XXI века средняя температура может повыситься на 1,5-4,5° С, что приведет к таянию ледников, океанских льдов и нарушению геологических структур вечной мерзлоты. В результате — уровень мирового океана может подняться на 1,5 м. При вероятном потеплении климата в средних и северных широтах на 5-9° С может произойти интенсивное выделение углерода из толщ мирового океана, что вызовет резкое усиление «парникового эффекта», таяние ледников и приведет к повышению уровня океана до 66 м, а следовательно, и к затоплению огромных, территорий, густонаселенных и хозяйственно значимых, и к непредсказуемым катастрофическим изменениям климата на планете.

Особую проблему составляют так называемые «озоновые дыры». Предполагается, что в начале XXI века может быть уничтожено до 16% озонового слоя, а ведь, по оценкам американских исследователей, сокращение его плотности на 20% можно сравнивать только с последствиями ядерной войны, а однопроцентное разрушение слоя ведет к увеличению заболеваний населения раком крови на 4-6%. Сегодня имеются международные соглашения по защите озонового слоя, предусматривающие сокращение производства фреона, но пока точно не известно, возникли ли такие «дыры» в результате загрязнения атмосферы хлорфторуглеродами или же в силу других, быть может даже не антропогенных, причин [2].

В следующем столетии главным дефицитом, возможно, станет обыкновенная питьевая вода. Когда несколько десятилетий назад австралийского пигмея, жившего в условиях каменного века, доставили в большой город и показали ему все достижения цивилизации, то более всего его поразили не небоскребы, а тот простой факт, что дома, отвернув кран, мы можем получать воду в любом количестве. Рассказывая об этом случае известный немецкий биолог Г. Либман в своей книге «Планета на пути к смерти» пишет, что инстинкт безошибочно подсказал аборигену, что чистая, пригодная для питья вода гораздо важнее для человечества, чем всякие чудеса техники и огромный авиалайнер, за несколько часов пересекающий воздушное пространство над океаном [З].

По некоторым оценкам, на протяжении последних 5 тысяч лет уничтожено до 60% мировых лесов. В развитых странах выведено из строя более 31 млн. га лесов в результате загрязнения атмосферы и выпадения кислотных осадков. Между тем лес выполняет важнейшие экологические функции «легких» планеты, позволяет сохранять и пополнять почвенные и водные ресурсы. Вполне вероятно, что тайна многих покинутых жителями древних городов заключается в том, что леса вокруг них подвергались вырубке на топливо и строительство, приводившей к дефициту воды, а вспашка одних и тех же земель вызывала эрозию и истощение почвы.

Катастрофические масштабы приняло загрязнение планеты. В результате происходит ослабление природных механизмов защиты биосферы от деструктивного воздействия отходов производства. Под угрозой исчезновения уже в ближайшие годы находится десятая часть растений и треть животных. Этот процесс идет в тысячу раз быстрее, чем в эру вымирания динозавров, и совершенно несопоставим со временем, необходимым для появления новых видов в процессе эволюции. Под угрозой вырождения и гибели оказался и сам «возмутитель спокойствия» и «покоритель» природы — человек.

На первый взгляд, поводы для оптимизма есть: молодые люди, по сравнению со сверстниками начала столетия, стали в среднем на 10 см выше и на 10 кг тяжелее. Средняя продолжительность жизни увеличилась за этот период на 20 лет. Однако акселерация сопровождается, соответственно, существенным снижением уровня здоровья, резким увеличением числа случаев (и снижением возраста) возникновения хронических заболеваний. Сильнейшим фактором нарушения здоровья человека являются «лекарственные болезни» (побочный результат использования медикаментов), а также распространение алкоголя, табака и других сильнодействующих наркотиков.

Находящееся в экологическом кризисе человечество, пишет В. П. Казначеев, вырабатывает свой репродуктивный резерв: из поколения в поколение накапливается не только генетическая, но и эпигеномная ущербность, по-видимому, начинается кризис интеллектуальных потенций человечества в целом [4]. Природа отвечает на наносимые ей раны активным реагированием, направленным против людей. Например, участившиеся в последние годы землетрясения в определенной степени связаны с тем, что в больших масштабах из недр извлекаются полезные ископаемые, откачиваются воды, нарушается вечная мерзлота [5].

Весьма своеобразно реагируют на грязевой удар представляющие собой фундамент жизни микроорганизмы, которые по своей массе на много порядков превышают массу всех животных и растений. В частности, скопления фитопланктона производят не менее 50% кислорода, поглощая избыток углекислоты. В ответ на загрязнение вод они выделяют токсические вещества, молекулы которых — «дьявольские пули» - разрушают систему иммунной защиты макроорганизмов, „открывая дорогу раковым опухолям, СПИДу и другим тяжелым патологиям. Причем такой ответ микроорганизмов на грязевой удар, как полагают ученые, носит характер цепной реакции (своеобразный «экологический взрыв» — аналог атомного), которая может вызывать неожиданные катастрофы биосферы.

Современная медицина разбирается в причинах острых или хронических заболеваний, имеющих земное происхождение (дефицит микроэлементов и питания, возбудители инфекций). При этом фон космоса, космопатические факторы либо игнорируются, либо просто остаются неизвестными [б]. Не исключено, что некоторые действия современного человека существенно нарушают естественное состояние околоземного космоса, который негативно реагирует на всю экологическую ситуацию.

Можно уверенно утверждать, что знания об экологических механизмах нашей планеты крайне скудны и совершенно недостаточны, чтобы решать поставленную еще Ф. Бэконом задачу — управлять погодой и климатом на Земле. Поэтому главным принципом отношения общества к природе должна быть первая заповедь врача — не навреди. К сожалению, к пониманию этой необходимости человечество идет с большим трудом и драматическим опозданием.

Наиболее прозорливые мыслители давно предостерегали об опасности экологического глобального кризиса. Так, в частности, на нее указывал еще в начале XIX века выдающийся французский ученый Ж. Ламарк: «Можно сказать, что назначение человека заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания». При этом до конца XVIII века парижане снабжались Питьевой водой из Сены без всякой обработки, а в начале XIX века члены английского парламента могли ловить лососей в Темзе, сидя с удочкой у Вестминстерского моста.

Особое «коварство» экологического кризиса в том, что он подкрадывается исподволь, долго не возбуждая особого беспокойства широкой публики, поглощенной повседневными житейскими заботами, увлечениями, поклонением кумирам, соблюдением обрядов, традиций, наблюдением за потоком текущих общественно-политических событий... Блага, доставляемые цивилизацией, воспринимаются непосредственно как бесспорная очевидность (увеличение количества и разнообразия товаров и услуг, комфортность жилищ, возможность передвижения по земле, в воздухе и по воде, возможность накопления и мгновенной передачи информации), тогда как негативные последствия промышленного прогресса, вроде загрязненности воздуха, земли и вод, довольно долго кажутся несущественными. Например, обследование в 70-х гг. общественного мнения населения одного крупного города, характеризующегося, согласно экспертной оценке, высокой степенью загрязненности воздуха, показало, что только 2,5% его жителей выражали какое-то беспокойство по поводу этого загрязнения, а 85% считали свой город вполне здоровым местом для проживания. Люди в развитых странах, используя бытовые препараты, средства гигиены и т. д., чаще всего не ведают о том, что все это достигается за счет разрушения и загрязнения природы — заражения воздуха и водных источников.

Благодушное спокойствие населения сменяется повышенной озабоченностью и даже стрессами обычно лишь тогда, когда неблагополучие окружающей среды достигает катастрофических пределов. Так, в Англии сдвиг в массовом экологическом сознании начался после того, как в декабре 1952 года небывало сильный смог в течение нескольких дней привел к гибели четыре тысячи лондонцев. В Японии стали всерьез заниматься экологической безопасностью населения в 1953 году после массовых отравлений людей рыбой, в тканях которой оказалось много ртути и кадмия — результат сбросов в морские воды промышленных отходов в городах Мината и Ниигата. Задача сохранения окружающей природной среды как острейшая глобальная проблема была признана мировым научным сообществом с большим опозданием, хотя уже в начале 60-х годов текущего столетия стали очевидными признаки загрязнения и истощения природных ресурсов по экологическим причинам.

Большинство правительств не замечают, когда превышение предельно допустимых нагрузок на природные системы приводит к снижению эффективности и затем упадку экономики. Очень трудно определить, когда утрата плодородного слоя почвы начинает превышать его воспроизводство или когда вырубка лесов начинает превосходить возможности их самовосстановления. Когда же урон различным объектам природы становится катастрофичным и, следовательно, очевидным, то эффективная рекреация чаще всего физически и экономически оказывается невозможной.

В 1950-1973 относительно благополучные годы мировой спрос на зерно, подстегиваемый демографическим взрывом и повышением уровня жизни, удвоился. К концу столетия он опять удваивается. То есть всего в течение 50 лет происходит беспрецедентное четырехкратное увеличение мирового производства и потребления зерна. Между тем население планеты продолжает быстро увеличиваться, а мировой валовый сбор с 1985 года не растет, и поэтому он в расчете на одного жителя Земли сократился с 345 кг до 290 кг, как бы подтверждая зловещие утверждения Мальтуса. Однако факты показывают, что тенденция отставания роста производства продовольствия от темпов роста населения обусловлена в первую очередь социально-экономическими и политическими факторами. Так, в развивающемся по социалистическому пути почти полуторамиллиардном Китае увеличение производства продовольствия в несколько раз опережает рост населения, составляющий 1,5% в год, в результате чего там не только ликвидирована многовековая проблема голода, но страна в 90-е годы вышла в ряды крупнейших мировых экспортеров зерна и другой сельскохозяйственной продукции. В России же, наоборот, при депопуляции населения, составляющей 1,5% в год, имеет место опережающее сокращение отечественного сельскохозяйственного производства, которое в девяностые годы уменьшилось почти вдвое. Поэтому треть продуктов питания наша страна вынуждена закупать за границей, проедая накопленные трудом прошлых поколений богатства, не возобновляемые сырьевые ресурсы, а значит, попадая в зависимость от государств-экспортеров и лишаясь продовольственной безопасности.

Вместе с тем продовольственное благополучие даже самых богатых стран мира зиждется на весьма шаткой основе. Энергетические затраты на единицу продукции возросли в течение XX века в 10-12 раз. Во многих регионах мира создается такое давление на почвы, которое в недалекой перспективе вызовет крупномасштабные экологические катастрофы, а следовательно, и тяжелейшие экономические потрясения.

Долгосрочная социальная угроза, созданная бесконтрольной эрозией почв, ставит острейшие вопросы о неравенстве поколений. Качество питания в будущем, считает экономист-аграрник из университета Небраски Л. Фишер, станет ниже, а издержки значительно более высокими, если методы эксплуатации наших земельных и водных ресурсов не улучшатся. «Мы должны, — пишет он, — прекратить вести себя так, как будто завтра не будет, иначе это завтра действительно окажется мрачным для тех, кому суждено в нем жить». Еще недавно предупреждения такого рода со стороны отдельных специалистов воспринимались научной общественностью и политиками как неоправданно алармистские, пессимистичные и даже реакционные.

Расчетам 60-х годов, показывающим, что в XXI веке традиционные источники энергии будут, в основном, исчерпаны, противопоставлялись ссылки на практически неограниченные возможности атомной энергетики и ожидаемое открытие термоядерной управляемой реакции. Даже при десятикратном увеличении численности землян энерговооруженность каждого человека на планете сможет возрасти, утверждал академик Н. Н. Семенов, по крайней мере, в 60 раз, а достижения науки и агротехники позволят соответственно поднять производство продуктов питания. Президент Всемирной ассоциации борьбы с голодом профессор Ж. де-Кастро говорил о возможности прокормить население Земли даже при стократном его увеличении за счет искусственного синтеза органических веществ. Мир 80-х годов Дж. Берналу и многим другим известным ученым представлялся таким, в котором навсегда исчезнут войны, «золотым веком» всеобщего изобилия. Суть прогресса чаще всего понималась как непрерывное возрастание власти человека над природой. Угроза глобальной катастрофы признавалась только в связи с возможностью ядерной войны, а проблемы сохранения окружающей среды и перенаселенности, по обыкновению, не относили к числу наиболее острых и неотложных [7].

Согласно концепции демографического перехода Ф. Ноустейна, выделяются три этапа динамики народонаселения. Первый характеризуется высокими показателями рождаемости и смертности, почти уравновешивающими друг друга, а потому рост численности населения незначителен (исчисляется сотыми и даже тысячными долями процента) или отсутствует. Второй этап связан с существенным улучшением условий жизни большинства на основе ускоренного прогресса производства, успехов здравоохранения, когда рождаемость остается высокой, смертность резко снижается, в результате чего происходит быстрый рост населения до трех и более процентов в год. На третьем этапе, характерном для наиболее развитых стран, резко изменяются традиционные установки, ценности и репродуктивное поведение. В связи с тем, что женщины и мужчины в большинстве своем не желают иметь много детей, существенно сокращаются средние размеры семей. В результате происходит сближение показателей рождаемости и смертности, а следовательно, стабилизация численности населения.

Основываясь на предположении, что характерный для третьего этапа тип демографического поведения достаточно скоро станет на Земле преобладающим, прогнозисты 50-х и даже 60-х гг. в своих оценках численности населения на конец XX века ошибались более чем вдвое. Теоретики не предусмотрели, что, несмотря на многие достижения научно-технической и зеленой революций, материально-бытовой культуры, современную медицину, народы развивающихся стран будут гораздо медленнее менять свои ценностные ориентации, привычки и жизненные установки, и в сфере семейных отношений и репродуктивного поведения в особенности. Причем рост производства средств жизни, прямо-таки по Мальтусу, в ряде стран «третьего мира» существенно отстает от темпов увеличения численности населения. В результате последствия демографического взрыва ложатся тяжелым бременем на экономику этих стран. При продолжающемся 3-процентном ежегодном росте к концу XXI века население может увеличиться в 20 раз, что вызовет непомерные нагрузки на природные ресурсы и все системы жизнеобеспечения.

Концепция максимально допустимых нагрузок на биоценозы давно используется биологами и экологами, но обычно не принимается во внимание экономистами. В 1982 г. ФАО ООН совместно с Международным институтом прикладных системных исследований провела исследование максимально допустимой нагрузки на землю в 117 развивающихся странах. Был сделан вывод, что при существующем низком уровне ведения сельского хозяйства в 2000 г. не в состоянии обеспечить большую часть своих сограждан продовольствием по крайней мере 65 стран (с населением 1,1 млрд.). За счет внутренних ресурсов там смогут существовать только 440 млн. человек. Следовательно, для них неизбежна тяжелая зависимость от импорта продовольствия, иммиграция или массовый голод. Возможности же повышения производительности сельского хозяйства в этих странах крайне ограниченны по экономическим и техническим причинам.

Можно утверждать, что в прошлом человечество не стояло перед лицом таких сложных проблем, требующих незамедлительных действий. Предыдущие поколения тоже заботились о будущем, но мы — первые, от чьего решения и поведения будет зависеть, получат ли наши дети в наследство Землю, пригодную для обитания, или нет. Сегодня становится очевидным, что, вопреки всем оптимистическим прогнозам, экологическая угроза надвигается и с каждым годом принимает все более грозные очертания. Доля ресурсов, в том числе пахотной земли, доступной пресной воды, приходящихся на одного жителя планеты, быстро сокращается (каждый четвертый не имеет доступа к чистой питьевой воде). С середины 80-х годов стало уменьшаться производство продовольствия и энергии на душу населения. По данным ВОЗ, в настоящее время 80% всех болезней являются следствием экологического перенапряжения. Экономический рост в значительной своей части осуществляется за счет ускоренного потребления ресурсов земных недр, лесов, почв, морей и водотоков, что уже привело к резкому увеличению числа и масштабов стихийных бедствий на планете, к исчезновению многих видов животных и растений, к катастрофическому загрязнению окружающей среды.

Еще в 50-60 гг. вопросы охраны природы были предметом повышенного внимания немногих групп энтузиастов. Однако пониманием проблемы начинают проникаться все более широкие круги. В 1969 г. вышел под общим заголовком «Сохраним ли мы планету обитаемой?» один из номеров журнала ЮНЕСКО «Курьер». Быстро набирает силу в различных странах мира движение «зеленых». Экология становится предметом особой заботы правительств уже немалого числа государств. Так, с 1972 по 1983 гг. число стран, в которых были созданы министерства и ведомства, занимающиеся вопросами охраны окружающей среды или международного сотрудничества в этой области, увеличилось с 10 до 120. Серьезная обеспокоенность нарушениями гармонии в природе и характером развития цивилизации и ясное понимание взаимосвязи их с социальными причинами были выражены на Стокгольмской конференции ООН в 1972 г. Хотя ее решения и рекомендации мало повлияли на реальное положение дел, можно считать их первым шагом человечества к экологическому и социальному здравомыслию.

Экологический кризис имеет глобальный характер, но его причины в разных странах и регионах мира существенно различаются. Так, на Юге планеты, где расположены в основном слаборазвитые в экономическом отношении страны, кризис окружающей среды возник в результате нищеты, углубляющейся с каждым годом, политики развитых государств, направленной на хищническую эксплуатацию природных ресурсов этих стран. Внутренним фактором обострения экологической ситуации в странах Юга является небывало бурный рост населения, намного опережающий увеличение производства продуктов потребления.

На Севере, для которого характерна стабилизация численности населения, основной причиной кризиса окружающей среды служит отставание качественного обновления технологий от количественного роста объемов материального производства. Высокая плотность населения, особенно в Западной Европе, существенно усугубляет остроту ситуации. Так, по оценкам специалистов, антропологическое давление на природу в мире в среднем уже в 10 раз превысило допустимое, а в таких странах, как Нидерланды и Бельгия, оно превосходит допустимый предел уже в сотни раз.

Сходные причины экологического кризиса действовали в Советском Союзе, особенно, в его европейской части — Центральном, Северо-Западном и южных регионах России, на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. В среднеазиатских республиках демографическая ситуация была сходной, скорее, со странами Юга планеты. Впрочем, социально-экономические и политические факторы кризиса окружающей природной среды имели общую для всей страны специфику, которая во многом определяет экологическую ситуацию в современной России.

Экологическая ситуация на земном шаре в целом в последней трети XX века стала крайне напряженной. Предел допустимого воздействия на биосферу, как считают некоторые специалисты, был пройден еще в прошлом столетии. Пороговый (безопасный) уровень использования биосферных ресурсов планеты, составляющий около 1% всей продукции биоты (замкнутых биохимических процессов), сегодня значительно превзойден и достигает, по экспертным оценкам, уже 10-25%. Начался процесс разрушения биосферы. Мы находимся уже в нескольких шагах от всеобщей экологической беды: через 20-30 лет могут возникнуть катаклизмы, чреватые гибелью многих живых организмов [8].

В программе, принятой на Международной конференции ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992 г.) «Повестка на XXI век», сделан фундаментальный вывод: «человечество переживает решающий момент в истории. Противоречия между сложившимся характером развития и природой достигли предела. Дальнейшее движение по этому пути ведет к глобальной катастрофе, когда природа отплатит человечеству своими глобальными ответными реакциями — изменением климата, засухами и опустыниванием, усилением проникновения через атмосферу жесткого ультрафиолетового излучения, эпидемиями, голодом и мором» [9].

Для обеспечения растущего населения Земли продовольствием необходимо удвоить его производство и, чтобы снизить при этом ущерб, наносимый окружающей среде, следует загрязнение на единицу продукции уменьшить примерно на 90%. Удастся или нет решить эту задачу — вопрос, равносильный гамлетовскому «Быть или не быть?» Попытка положительного ответа на него связывается со стратегией устойчивого развития. Однако, как уже отмечалось, далеко не все эксперты считают ее перспективной.

Новые технологии сельскохозяйственного производства связаны с широкой химизацией, использованием в сельском хозяйстве различного рода гербицидов, пестицидов. При этом в природную среду выбрасываются такие химические вещества, которых раньше на планете просто не было. При подобном загрязнении оказываются бесполезными надежды на природные фильтры, их просто природа не создала в своей эволюции. К примеру, следы широко использовавшегося в пятидесятые годы в сельскохозяйственной практике препарата ДДТ (уже давно запрещенного из-за повышенной токсичности) ученые находят не только в традиционных пищевых цепочках, но даже в Антарктиде, в телах пингвинов.

Беда заключается в том, что очень часто для высокотоксичных соединений в организме человека нет биологических барьеров. Результат — многочисленные аллергии, хромосомные нарушения, хронические заболевания. Токсическое воздействие тяжелых металлов, пестицидов на человека, как правило, до определенного уровня незаметно. Однако экспериментальные данные показывают, что даже разовые контакты человека с такими пестицидами, как диэлдрин, малатион, паратион, ведут к изменению биотоков головного мозга. Воздействие же самых современных быстроразлагающихся органофосфатных пестицидов чревато развитием депрессии, раздражительности, нарушением способности к абстрактному мышлению, иными нейропсихологическими нарушениями. Накапливаются данные о профессиональной патологии у лиц, непосредственно связанных с применением пестицидов, — механизаторов, тепличниц и др. Исследования Минздрава СССР показали, что в районах с наиболее частым употреблением пестицидов показатели здоровья и взрослых и детей существенно ниже аналогичных по стране. По некоторым данным, до половины продуктов в американских супермаркетах содержит заметное количество пестицидов. Не случайно возникло целое направление сельскохозяйственного производства по выпуску экологически чистых продуктов питания. Понятно, что стоимость таких продуктов существенно выше и они доступны не всем.

Пока усилия по оздоровлению экологической ситуации в мире в целом, как отметила специальная сессия Генеральной Ассамблеи ООН в июле 1997 г., не дали заметных положительных результатов. Методы численного моделирования динамики состояния окружающей среды не обеспечивают надежного прогнозирования ни в региональных ни, тем более, в глобальном аспекте.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Добровольский Г. В. Тихий кризис планеты // Вестник РАН. 1997. № 4. С. 313-314.

2. Гительзон И. И. и др. Там же.

3. Хейфлинг Г. Тревога в 2000 году. М.: Мысль, 1990. С. 49.

4. Казначеев В. П. Институт человека или человечества? // Вестник МИКА. 1994. Вып. 1. С. 10.

5. Повилейко Ю. П. Катастрофа! // М.: Недра, 1990. С. 207-217.

6. Казначеев В. П. Проблемы живого вещества и интеллекта. С. 17.

7. Мир через 20 лет. М.: Политиздат, 1963; Какое будущее ожидает человечество // Мир и социализм. Прага, 1964.

8. Урсул А. Д. Пути выживания планеты // Чудеса и приключения. 1995. № 6. С. 19-22; Наука в Сибири. 1992. № 34.

9. Кондратьев К. Я. Итоги специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН // Вестник РАН. 1998. Т. 68. № 1.

1.4. Проблемы ядерной безопасности

Глобальной проблемой для человечества остается ядерная опасность. В последние годы, особенно после того, как была выработана концепция «ядерной ночи» и «ядерной зимы», возникла острая необходимость тщательного анализа различных, в том числе и экологических, последствий применения ядерного оружия и ядерных испытаний, а также мирного использования атомной энергии непосредственно для жизни и здоровья людей и среды их обитания.

Специалисты пришли к заключению, что уже одно наличие огромных ядерных арсеналов постоянно травмирует психику большого числа людей. Как отмечают психиатры, психологи, число заболеваний неврозами с каждым годом возрастает. При этом массовым фактором их выступает именно факт накопления ядерных вооружений, страх перед ядерной войной.

Одно из проявлений таких неврозов — движение «сурвайвелистов». Его участники надеются на индивидуальное выживание при ядерном конфликте. Для этого создаются, обычно в малонаселенных районах, специально подготовленные и оборудованные убежища индивидуального и группового пользования с запасами продовольствия, других средств выживания, которые предполагается использовать в «ядерный» критический период.

Что касается возможных последствий глобального ядерного столкновения, то в связи с этим эксперты высказывают предположение о возможной деградации человека, определенной «биологизации» людей при росте агрессивности, стремления к самоуничтожению, т. е. о абсолютной непредсказуемости их поведения. Это приведет в конечном счете к полной деморализации и дегуманизации общества, нарушению всех социальных структур, всеобщему хаосу.

В условиях разрушения производительных сил, массовой гибели людей, скорее всего, произойдет глубокое и необратимое изменение всей системы ценностей. Человек уже не сможет воспринимать свое поведение через призму современных отношений, традиционных нравственных норм. Нереальна основанная на опыте предыдущих войн надежда на единение перед общей угрозой. Неизбежен рост в поведении людей индивидуализма, пренебрежения к интересам общества. Другими словами, многое говорит за то, что представители человечества, которые смогут пройти через все ужасы тотальной ядерной катастрофы, скорее всего, будут готовы довершить разрушение цивилизации в гораздо большей степени, чем способствовать ее воссозданию.

На основе исследований последних лет было сделано заключение, что при оценках отдаленных последствий ядерного конфликта необходимо учитывать одно чрезвычайно важное обстоятельство, а именно синергизм в комбинированном канцерогенном действии на человека излучений и других факторов (физических, химических, психологического стресса). Отдаленное действие их на оставшееся в живых после ядерной войны население должно неизбежно привести к почти тотальному поражению его опухолевыми заболеваниями.

Оценив, таким образом, характер и необратимые последствия возможного массированного применения ядерного оружия, которое неизбежно вызовет глобальную социально-экологическую катастрофу, ученые, подтвердили абсурдность гипотезы о возможности достижения победы в ядерной войне.

Признано также, что наука не в состоянии предложить миру реальной защиты от последствий ядерной войны. Медицина не сможет оказать даже самой скромной реальной помощи населению. «Главный вывод врачей состоит в том, что в условиях, когда разрушены больницы, нарушены электрификация, водоснабжение, канализация, когда пищевые продукты и медикаменты заражены радиацией, а врачи гибнут так же, как и другие люди, невозможно представить себе, — подчеркивает академик Н. Н. Блохин, — что удастся оказать помощь огромному количеству пострадавших». Следует заметить, что к выводу об ограниченных возможностях медицины в случае возникновения ядерной войны сами врачи пришли сравнительно недавно.

К тому же приходится считаться с тем, что пока не известны все последствия даже мирного использования атомной энергии для биосферы, жизни и здоровья человечества.

В годы проведения массовых испытаний поверхность Земли буквально светилась от радиоактивных излучений. Пожалуй, трудно указать другой пример такого глобального вторжения человека в жизнь биосферы. Испытания явились, по существу, первым в истории цивилизации глобально опасным экспериментом, в результате которого смертоносные радиоактивные частицы были рассеяны по всей планете. Огромные количества радиоактивных веществ вовлекались в процессы, протекающие в биосфере, накапливались в почвах, водах и, главное, в живых организмах. Так, глобальное радиоактивное загрязнение биосферы привело к постоянному облучению населения всего земного шара. Что касается отдаленных последствий ядерных взрывов, то степень опасности либо недооценивалась, либо сознательно по самым различным причинам занижалась.

Парадоксально, но и сегодня считается общепринятым, что увеличение фонового излучения в результате проводившихся в атмосфере испытаний ядерного оружия не привело к существенному увеличению канцерогенного риска, хотя частота опухолевых заболеваний за последнее десятилетие резко возросла во многих странах мира. Каждый человек на земном шаре в результате радиоактивного загрязнения окружающей среды подвержен постоянному облучению, которое к тому же влияет и на наследственность. Коварность воздействия заключается в том, что малые дозы не вызывают заметных изменений в состоянии здоровья. Но доказано, что так называемый «пороговый эффект» в действии излучений на наследственность человека отсутствует. Иными словами, безвредных с генетической точки зрения доз просто нет [1, 83].

Представители ядерной энергетики после катастрофы в Чернобыле уверяют в том, что в дальнейшем подобные аварии на АЭС практически исключены и что при их «нормальной» работе радиационный фон вокруг АЭС не превышает естественного. Как пишет Б. Куркин, имеющий под контролем всю научную информацию, «можно заявлять даже о том, что радиация вокруг АЭС намного ниже, чем везде».

Как известно, в результате радиоактивного заражения окружающей среды при разрушении АЭС концентрация радиоактивных веществ в организмах может быть в десятки, сотни и даже миллионы раз выше фоновой. Растения и животные усваивают кальций и калий, а следовательно, и весьма опасные для человека долгоживущие радиоактивные нуклиды ядерного цикла стронций-90 и цезий-137, которые по химическим свойствам эквивалентны соответственно кальцию и калию. В результате их концентрация в некоторых сельскохозяйственных растениях превышает концентрацию в зараженной почве в сотни раз. Еще более яркий пример: при радиоактивном заражении воды рыбы и водяные растения накапливают опасные радионуклиды до концентрации, в десятки и сотни раз превышающей их концентрацию в воде.

Радиоэкологи предупредили о возможной из-за радиоактивного загрязнения среды глобальной катастрофе, в результате которой великий круговорот веществ из круговорота жизни способен превратиться в круговорот смерти. Возьмем, к примеру, хотя бы маленькое звено этого круговорота: почва—растение—животное. «Окажись почва пораженной продуктами ядерного распада, — подчеркивают С. Гиляров и Д. А. Криворлуцкий, — немедленно станет радиоактивной и трава. Значит, облучатся и домашние животные, для которых она — основной корм... молоко и мясо животных станут радиоактивными, а значит, и непригодными к употреблению в пищу». Известны факты уничтожения сельскохозяйственной продукции, произведенной в регионах вблизи Чернобыльской станции. Японские рыбаки не раз были вынуждены уничтожать свои уловы из-за опасной для жизни человека радиоактивности рыбы, мидий, морской капусты.

Известно, что в случае попадания радионуклидов в организм человека происходит уже не внешнее, а о внутреннее облучение — наиболее опасное, у которого есть свои особенности, ибо каждый радионуклид ведет себя по-своему, имеет свои точки приложения — наиболее уязвимые органы, ткани или системы организма, называемые «критическими». Например, при поступлении радиоактивного йода в организм около 30 процентов его накапливается в щитовидной железе, которая считается по отношению к нему критическим органом. Целая группа радионуклидов (стронций и др.) концентрируется в костях. Цезий распределяется равномерно в мышечной ткани. В настоящее время доказано, что даже незначительное ионизирующее облучение может иметь тяжелые последствия для многих живых организмов, и прежде всего для человека. Так, последствия радиоактивности могут проявиться у людей через 5-15 и даже 20-25 и более лет, а то и через несколько поколений [2].

В настоящее время в мире почти 400 атомных электростанций и нет ни одной долгосрочной программы захоронения радиоактивных отходов. В радиусе 160 километров от АЭС проживает 700 млн. человек. После аварии на Чернобыльской станции пришлось эвакуировать все население тридцатикилометровой зоны, а все дети были вывезены в радиусе 150 километров [З].

Эти цифры показывают, что использование ядерной энергии, несмотря на все реальные блага, связано с очень большим и, возможно, недопустимым риском (хотя вероятное время расплавливания активной зоны реактора 2 тыс. реакторо-лет), ведь ядерных реакторов на планете действует уже несколько сотен, и в самых густонаселенных районах планеты. Только вблизи АЭС «Индианпойнт» в штате Нью-Йорк проживает более 20 млн. человек.

Если ядерщики, заявляя о низкой аварийности таких электростанций, сознательно умалчивают о тяжести последствий аварий. Несколько аварий типа Чернобыльской могут превратить даже такую большую страну, как Россия, в непригодную для проживания территорию. Цена такого «прорыва в будущее» может быть непомерной для планеты и человечества. Первоначально дешевая атомная энергия перестала быть таковой при ужесточении требований к надежности станций. Введение экологического страхования, видимо, сделает их совершенно нерентабельными и неконкурентоспособными. Вот почему правительства многих стран запретили строительство новых реакторов [4].

Следовательно, задача обеспечения ядерной безопасности является сегодня важнейшей стороной проблемы перехода к устойчивому развитию. Причем для регионов, пострадавших от испытаний и аварий на атомных объектах, она имеет первостепенное значение. Практическое решение этой задачи включает в себя ряд специфических социально-экономических, политических, нравственных и психологических аспектов, а следовательно, необходимость широкого междисциплинарного подхода.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Крылова И. Чернобыль: отдаленные социально-экологические последствия //Диалог. 1999. № 4. С. 80-86.

2. Шардыко С. К. Философия атомной энергетики // Общественные науки и современность. 1998. № 2. С. 152-161.

3. Куцев Г. Ф. Социология экстремальных ситуации // Социальные последствия аварии на Чернобыльской АЭС. М., 1991. С. 3

4. Осипов В. А. Социально-экономические проблемы управления природопользованием. Тюмень: Изд-во ТГУ, 1999.

1.5. Существуют ли альтернативы устойчивому развитию?

Сомнения относительно осуществимости перехода на путь равновесного природопользования не лишены серьезных оснований. Пока существенных улучшений экологической обстановки удалось добиться на весьма ограниченных территориях развитых стран. Оздоровление Великих озер, воздуха в Токио, городах Рура — все это, несомненно, важные достижения, свидетельствующие о практической возможности решения крупных природоохранных задач.

Однако в мире в целом и в масштабах отдельных государств экологический кризис не только не преодолевается, но продолжает нарастать. Современные общества (при всем их разнообразии) загрязняют и истощают природу, формируют технократического потребителя, стремящегося взять от нее как можно больше. Добиваясь в первую очередь своих ближайших целей и не задумываясь о последствиях, человек подчас становится жертвой этих последствий.

Не случайно, сложилось довольно влиятельное направление «экопессимистов», считающих кризис в системе «природа—общество» непреодолимым. По их мнению, необходимо прекратить экономический рост или резко сократить производство, чтобы лишь отдалить экологическую катастрофу. Такой позиции придерживаются У. Каттон, Н. Георгеску-Реген, Э. Ольеен.

Другая группа ученых полагает возможным преодоление экологического кризиса на основе прекращения экономического роста и перехода пусть к примитивным, но не разрушающим окружающую среду технологиям (К. Боулдинг, Г. Вудверд, Д. Медоуз и др.).

Третья группа (Р. Хейлбронер, Дж. Гэлбрейт, У. Ростоу) считает возможным экономический рост при коренном изменении его критериев, например, совершенствование качества продукции при сокращении ее количества, совокупных ресурсных затрат, внедрении «чистых» технологий и, самое главное, при ориентации на улучшение «качества жизни» — критерия, по-разному интерпретируемого, но имеющего объективные, в принципе, эмпирически выразимые основания.

И наконец, самая большая группа «экооптимистов» считает экономический рост не только социально необходимым, но рассматривает его как обязательное условие и предпосылку радикального решения всех экологических проблем. Эту позицию представляют У. Беккерман, Н. Джекоби, У. Нордхауз, она выражена в докладе комиссии, которую возглавляет Г. X. Брундланд, и официально поддержана ООН [I]. В нашей стране ее представителем был академик В. А. Коптюг.

Возможности преодоления экологического кризиса при одновременном повышении уровня благосостояния общества большинство исследователей связывают так или иначе с концепцией устойчивого развития. Однако некоторые ученые, отвергая данную концепцию, предлагают иные стратегии позитивного решения этих проблем. Так, академик И. И. Гительзон полагает необходимым осуществить переход к иному типу хозяйствования, основанному на принципах создания симбиотической среды, позволяющей сочетать экономическое развитие с улучшением экологической ситуации. Такой путь, по его мнению, снимает или, по крайней мере, отодвигает в отдаленное будущее проблему истощения ресурсов, которые будут воспроизводиться в процессе самого создания продукции [2].

Однако создание симбиотических систем (оросительные технологии для рисовых полей, наращивание плодородного слоя ила и разведение рыбы) не противоречит, а наоборот, хорошо согласуется с идеей устойчивого развития, являясь одним из многих путей ее реализации. Пока, к сожалению, технологии такого рода отработаны применительно лишь к некоторым видам сельскохозяйственного производства. Перспективы же их широкого распространения, особенно на промышленную сферу, достаточно проблематичны. Несомненно, интересна мысль о том, что, «отказавшись от использования ископаемого топлива, человечество может смело получать его из биосферы, не затрагивая при этом недра планеты» [2, 418], но пока, к сожалению, практически неосуществима. И можно ли, в принципе, использовать биосферу без истощения ее самой? Ответ, скорее всего, будет отрицательным, поскольку потребление человечеством биосферы уже далеко превышает ее воспроизводительные возможности.

Еще более радикальную альтернативу, решительно отрицающую концепцию устойчивого развития, предлагает академик РАМН В. П. Казначеев, трактующий современный глобальный экологический кризис как «противоречие двух ноосфер (пневматосфер) Геи (Земли) на пороге третьего тысячелетия — критический момент в эволюции Геи, когда технократическое травмирование коснулось равновесности гелиопланетарной системы нашей Вселенной и вызывает угрозу новой уже геокосмической экологической катастрофы» [3, 22]. Он исходит из гипотезы «живого пространства», согласно которой «вся эволюция Вселенной, начиная с большого взрыва, берет свое начало от живого космического пространства». Все пространство — Земля, Солнце, звезды — рассматривается как «совокупность гигантских космических живых потоков и живая организация, где мы лишь часть, элементы этого живого пространства» [4,12]. Вместе с тем подчеркивается, что многоклеточные структуры, включая человека, представляют собой «клеточные цивилизации действительно космического масштаба» [5, II].

Более того, интеллект трактуется академиком «как информация, как свойство, по-видимому, — «специальная субстанция (?)», полевая организация (поток) неизвестной формы жизни живого вещества», представляющая собой «первичную основу всех витальных функций материального организма, реализующую не только локальные (внутриорганизменные), но и дистантные информационные взаимодействия с живым косным(?) веществом. Взаимодействуя с живым пространством Космоса, с организованностью биосферы и человеком, оно образует бесконечное начало живого Космоса, пространства, в котором мы видим себя как наблюдатели» [3, 11].

Обосновывая эти взгляды, В. П. Казначеев ссылается не только на результаты своих экспериментальных работ, но и на работы других исследователей — В. И. Вернадского, Н. А. Козырева, В. В. Налимова, Р. Вирхова, Г. М. Франка, А. Л. Чижевского, Е. Сегала, на археологические открытия Ю. А. Молчанова и на чрезвычайно обширный круг философов — от Гераклита, Платона и Аристотеля до Гердера, Ницше, П. Флоренского, Т. де Шардена, Л. Н. Гумилева. Столь широкий подход и универсализм весьма уместны при изучении проблем такого масштаба. Однако мировоззренческие и исходные методологические позиции автора от этого не становятся более убедительными по сравнению с гилозоизмом (учением о всеобщности жизни) натурфилософских схем некоторых античных мыслителей или с предложенным в 1977 г. голландцем В. Вердениусом учением о над елейности всей материи сознанием, названным им гилоноизмом.

Идею о «вездесущности сознания» пропагандирует также В. В. Налимов, ссылаясь на то, что грани между живым и неживым, обладающим и необладающим сознанием становится определять все труднее [6]. Однако возрастающие трудности познания граней не могут быть основанием для отрицания объективного существования таковых. В лучшем случае утверждения об универсальности сознания можно принять как чрезвычайно смелую, хотя весьма сомнительную гипотезу, но никак не в качестве философско-методологической основы, пригодной для постановки и решения актуальных научных и практических проблем перехода к равновесному природопользованию.

Прежде чем всерьез обсуждать проблемы такого рода, необходимо решить ключевые философско-методологические вопросы данной темы: как эмпирически интерпретировать понятия «живое», «интеллект», чтобы истинность связанных с ними высказываний была проверяемой. В противном случае можно утверждать все, что угодно, и дискуссия будет бессмысленной. Причем прояснение смысла терминов здесь имеет не только абстрактно-теоретическое, но и важное практическое значение.

Так, в случае возникновения угрозы глобальной катастрофы при приближении к Земле крупного астероида или кометы В. П. Казначеев призывает, прежде чем решать технический вопрос о возможности предотвращения катастрофы путем уничтожения приближающегося тела ядерными зарядами, установить: «кто летит, живое или косное?» [3, 11]. Бесспорно, знать возможные экологические и психологические последствия подобных акций крайне важно, но выяснять перед лицом такого рода опасности: не является ли приближающийся астероид живым и, чего доброго, разумным существом — равнозначно выяснению: не разумна ли надвигающаяся с гор на поселок каменная или селевая лавина, вместо того чтобы предпринимать соответствующие меры.

Отвергая концепцию устойчивого развития, В. П. Казначеев противопоставляет ей концепцию, основанную на весьма интересных и фундаментальных, но крайне общих идеях, практическая реализация которых гораздо проблематичнее, чем даже идеи симбиотического пути развития, выдвинутые И. Гительзоном. «По-видимому, — пишет он, — на поверхности Земли существуют различные гетерогенные потоки и завихрения, протуберанцы, связывающие живой мир нашей Земли с живым космическим пространством, и организация таких потоков по параллелям и меридианам. Наличие соответствующих станций с установленными на них большими системами из зеркал Козырева и других источников энергии может существенно реконструировать саму планету с точки зрения стратегии сохранения и выживания на ней живого вещества. Значит, мы подходим к проблемам геокосмической геогигиены, о чем говорил в свое время П. Лазарев, но уже на новой концептуальной основе. По-видимому, она и будет той базой для выживания в будущем в противоположность концепции так называемого «стабильного развития», где теория Мальтуса как будто бы становится сегодня даже руководящей идеей». Вместо этого В. П. Казначеев предлагает переходить на «новую космическую ступень автотрофности человечества по В. И. Вернадскому» [3, 22]. Иначе говоря, людям предлагается научиться питаться путем прямого синтеза необходимых для жизни органических веществ из неорганических и путем прямого поглощения солнечной и космической энергии (без употребления или при минимизации потребления растительной и животной пищи). К сожалению, предложения пока относятся, скорее, к научной фантастике, чем к актуальным научным и практическим задачам преодоления глобального экологического кризиса. Приходится констатировать: сегодня каких-либо достаточно реалистичных альтернатив концепции устойчивого развития в научном арсенале человечества просто нет.

Вместе с тем, действительно философский подход к проблемам научного познания состоит в том, чтобы не отвергать «с порога» даже самые смелые, пусть, на первый взгляд, фантастические, «сумасшедшие» идеи и гипотезы, если они недостаточно еще обоснованы, чтобы быть принятыми в качестве рабочих. Творческая составляющая науки — процесс выдвижения новых гипотез, как справедливо заметил К. Поппер, не обладает какими-то особыми чертами, присущими только науке, и при широкой постановке задачи (особенно такой масштабной, как задача преодоления глобального экологического кризиса) гипотезы могут только подвергаться сомнению и опровергаться, но не быть верифицированными (в смысле установления их истинности или ложности в результате эмпирической проверки). Однако нельзя согласиться с тем, что процесс выдвижения новых гипотез «мы не можем отличить от мифотворчества» [7].

Принципиальное отличие постановки научной гипотезы от создания мифа состоит в требовании обоснованности выдвигаемого положения эмпирически проверяемыми фактами и (или) уже доказанными теоретическими утверждениями, которых в совокупности достаточно, чтобы признать вероятной истинность данного положения. К сожалению, пока ни одна из концепций, предлагаемых в качестве альтернативы устойчивому развитию, не отвечает такому методологическому требованию. Вернее, альтернатива есть — глобальная экологическая катастрофа, которая может разразиться еще при ныне живущих поколениях.

Необходимо, однако, признать, что критика оппонентов идеи устойчивого развития во многом заслуживает внимания. Как отмечалось выше, дискуссионным является само это понятие. Большие трудности вызывает его содержание и, особенно, эмпирическая интерпретация даже на самом общем «технологическом» уровне, которая многократно усложняется в связи с необходимостью выходов на социальные и политические аспекты.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Вознюк В. Общественное развитие и экология: взаимосвязь, противоречия, кризис // Вопросы экономики. 1995. № 2. С. 129-134.

2. Гительзон И. И. и др. Какой должна быть стратегия развития?//Вестник РАН. 1997. Т. 67. № 5.

3. Казначеев В. П. Проблемы живого вещества и интеллекта: этюды к теории и практике медицины III тысячелетия // Вестник МИКА. 1995. Вып. 2. С. 22.

4. Казначеев В. П. Институт человека или человечества? // Вестник МИКА. 1994. Вып. 1.

5. Казначеев В. П., Михайлова В. П. Клеточные цивилизации // Вестник МИКА. 1996. Вып. 3.

6. Налимов В. В. Астрономия и современная картина мира. М.: ИФ РАН, 1996.

7. Popper К. Р. The Logic of Scientific Discovery. Huthinson of London.1965.

1.6. Возможна ли деполитизированная стратегия устойчивого развития?

При всех различиях методологии исследователи выделяют два формальных подхода — теории «слабой» и «сильной» устойчивости. В первой природа и различные формы производственного капитала рассматриваются как взаимозаменяемые блага (теоретически и практически). Поэтому развитие производства неограниченно, так как научно-технический прогресс дает возможность изменять технологии в сторону уменьшения потребления природных ресурсов при сохранении объемов выпуска продукции. Эколого-экономическое развитие считается устойчивым, если общий запас ресурсов (человеческого интеллекта, производственного капитала и природы) не уменьшается во времени.

Теория «сильной» («строгой») устойчивости предполагает максимизацию чистых выгод от экономического развития при увеличении качества и количества природных ресурсов во времени. Ее сторонники считают невозможной взаимозамену между производственным и природным капиталом, а тем самым существенно сокращают возможности использовать математический аппарат, позволяющий оценивать варианты устойчивого развития с точки зрения формальных критериев. Развитие считается устойчивым при выполнении следующих условий:

1) вовлечение возобновляемых природных ресурсов меньше или равно их естественному приросту;

2) уровень загрязнения меньше или равен способности самовосстановления природы;

3) экологический риск нарушений п. 1-2 исключен;

4) использование невозобновляемых природных ресурсов допускается только в целях увеличения их удельного производственного потребления и при экономическом росте с одновременным снижением абсолютных объемов потребления невозобновляемых ресурсов;

5) поддержание многообразия животного и растительного мира;

6) антропогенные изменения природы допускаются при возможности восстановления нарушений в ней;

7) поскольку природа способна трансформировать незначительные негативные воздействия в непредсказуемые катастрофические последствия, необходима повышенная осторожность и стратегия, направленная на снижение интенсивности антропогенных воздействий на природу [1].

Эти сформулированные лондонской школой экологической экономики (Д. Пирс, И. Уорфорд, X. Дэли) требования ставят довольно жесткие, трудно выполнимые на практике и трудно контролируемые условия. Тем не менее концепция «сильной» устойчивости заслуживает самого пристального внимания, так как ориентирует на поиск максимально эффективных в экологическом отношении технических решений. Однако обе теории («сильной» и «слабой» устойчивости) абстрагируются от весьма существенных для понимания данной проблемы социально-экономических, политических и ценностно-ориентационных аспектов устойчивого развития.

Убеждение в том, что для принятия мудрых решений в сфере экологических проблем необходимы прежде всего солидные технические знания, или в том, например, что во главе Агентства по охране окружающей среды в США должны стоять технократы, довольно распространено. «Такой подход, — пишет У. О. Дуглас, — свидетельствует лишь об ограниченности или недальновидности...» [2]. Технические специалисты в решении экологических вопросов, считает Дуглас, играют второстепенную роль — они лишь указывают путь к достижению поставленных целей.

В более общей постановке речь следует вести о необходимости в технических решениях (не только экологических, но и любых социально-экономических, нравственных и политических проблем), прежде всего, учитывать мнение тех широких слоев, чьи коренные интересы эти решения могут затрагивать. Именно такой философско-методологический подход соответствует принципам гуманизма и демократии. Вместе с тем следует четко понимать, что в решении подобных вопросов узкоспециальный, то есть технократический, взгляд профессионалов даже самого высокого класса чаще всего бывает явно недостаточным и требуется выход на ценностные и политические ориентиры, что за пределами узкой рациональности. К сожалению, это обстоятельство далеко не всегда учитывается в необходимой мере.

Президиум Петровской Академии наук и искусств, например, придавая первостепенное значение задаче перехода России на путь устойчивого развития и справедливо указывая на неоправданно затянувшуюся подготовку соответствующей национальной программы, представил проект, разработанный под руководством академика Е. П. Борисенкова. Однако в данном документе внимание уделено, в основном, чисто техническим вопросам охраны окружающей среды [З]. Академик ПАНИ, доктор экономических наук В. Волович совершенно справедливо ставит вопрос о том, что природная среда в целом как коллективно потребляемое благо должна стать объектом планирования с учетом диалектического единства природопотребления и природоохраны. Такой методологический комплексный подход противопоставляется стоимостному остаточно-затратному принципу, согласно которому оценивается не столько достигнутый экологический эффект конкретных практических мер, сколько объем вложенных и освоенных финансовых средств [4].

Вместе с тем следует подчеркнуть, что экологическая устойчивость может быть обеспечена только на основе устойчивого экономического развития, но отнюдь не за счет прекращения развития экономики и, тем более, ее низведения до примитивных форм хозяйствования. Более того, необходимо обеспечивать и социальную устойчивость общества, под которой понимается, во-первых, его способность противостоять воздействию внешних к внутренних факторов, негативно влияющих на благосостояние населения; во-вторых, консолидация и согласие членов общества, достаточные для эффективных коллективных действий, направленных на достижение общих, в том числе экологических, целей.

Группа новосибирских ученых под руководством профессора Г. М. Мкртчяна, предлагая так называемый «подход максмина», подчеркивает, что для обеспечения устойчивого развития необходимы не просто экономический рост и максимизация (улучшение положения) благосостояния отдельных индивидов, но, в соответствии с теорией справедливости Д. Ролза, максимизация самых последних, наименее обеспеченных, групп населения [5]. Согласно концепции, общество должно гарантировать одинаковые возможности для всех своих членов вне зависимости от того, к какой социальной, возрастной или этнической группе они принадлежат. В случаях фактических нарушений этого принципа программа устойчивого развития должна предусматривать постепенную его практическую реализацию. Программу экономического развития предлагается называть «равновесной», если гарантируется одинаковый объем потребления во все моменты времени. Необходимым и достаточным условием «равновесно-эффективной программы (программы эффективного и устойчивого эколого-экономического развития)» является, по мнению ученых, то, что она «гарантирует неуменьшающийся объем потребления для всех членов общества даже при росте народонаселения» [6].

Не отрицая правомерности и полезности такого подхода, следует, однако, признать его недостаточным, ибо даже экономическая сторона в его рамках рассматривается довольно односторонне — в аспекте потребления, тогда как для обеспечения социальной устойчивости и жизнеспособности общества не меньшее значение имеют вопросы занятости, возможности для каждого применять свои способности в общественно полезном труде, проявлять инициативу и творчество. Кроме того, методология обеспечения социальной устойчивости в отдельных странах и в глобальном масштабе, необходимой для согласованного решения задач равновесного природопользования, требует анализа и учета конкретных противоречий и соотношений противоборствующих сил, учета реальных столкновений диаметрально противоположных интересов, идеологических и ценностных ориентации, то есть социально-политического, в том числе геополитического и классового, подхода. Именно политический аспект, необходимо присутствующий в концепции устойчивого развития, служит объектом наиболее острых дискуссий.

Принятие идеологии ресурсосберегающего устойчивого развития, считает, например, И. Гительзон, может сделать будущее весьма драматичным, поскольку неизбежно возникнут трения и противоречия между государствами. «Конференция в Рио-де-Жанейро показала, что на пути становления квот и предельных нормативов согласия ожидать не стоит. Как распределить квоты на загрязнение — пропорционально численности населения или уровню промышленного производства? Борьба за право использования ограниченных ресурсов может принять форму мировой «холодной» войны. Новая война за передел мировых ресурсов заставила бы мировое сообщество тратить силы не на изменение технологий и выход из экологического кризиса, а на защиту прав на потребление» [7].

В. П. Казначеев отвергает концепцию устойчивого развития как «западную» и «политизированную», отражающую интересы «золотого миллиарда», то есть группы наиболее развитых стран, как концепцию, реализация которой «приведет к поляризации культур современных ноосферных волн и самоуничтожению планеты» [8]. В этом же духе выступают С. Кургинян, А. Кудинова и В. Репин, считающие, что устойчивое развитие «есть фактическая капитуляция перед геополитическим конкурентом», означающая геноцид населения России и большинства стран мира» [9]. Другие же оппоненты, например М. Рац, наоборот, полагают, что «устойчивое развитие не концепция, а голая идея, мало отличающаяся от коммунистической» [10]

Отмежевываясь от политики, понимаемой в качестве деятельности, направленной на защиту интересов определенных государств, классов или групп, В. П. Казначеев призывает переходить от известного сегодня геополитического уровня на уровень «космополитический» (в данном случае на уровень, связанный с «живым космическим пространством») в целях разрешения проблем глобальной стратегии выживания [11]. В последующих своих работах он, наоборот, выдвигает на первый план геополитику, понимая ее, правда, весьма своеобразно: как некоторую комплексную научно-прикладную дисциплину, «новое междисциплинарное поле науки, имеющее гуманитарно-исторические и естественно-научные аспекты» [12].

Однако необходимо предварительно решить методологический вопрос: четко определить специфику и сущность объекта, который призвана изучать данная наука. Политика, как следует из анализа теоретических источников, есть, прежде всего деятельность, направленная на защиту интересов определенных государств, классов, социальных групп, которые лишь частично совпадают, не совпадают и даже противоречат интересам других государств или же классов, социальных групп внутри данного общества. Она предполагает поиск точек соприкосновения различных интересов, соглашений участвующих в политическом процессе сторон на основе взаимоприемлемых компромиссов, но если преодоление противоречий таким способом оказывается невозможным, то политика переходит в явные формы силовой борьбы, в конечном счете — в войну, классическое определение которой: политика, проводимая другими (т. е. «неполитическими») средствами.

Специфический вид политики, проявившийся в развитой форме лишь в XIX-XX вв., — геополитика, сущность которой — борьба крупнейших держав за влияние и господство на всем пространстве земного шара, направленная в первую очередь на достижение целей, выражающих их долговременные специфические интересы. В современных условиях в этой борьбе первостепенное значение приобретают методы экономического, финансового и информационно-психологического давления, поскольку военные решения, когда у противников имеются средства массового уничтожения, оказываются все более взаимно неприемлемыми. Тем не менее побеждающая сторона, как показывают итоги холодной войны, успешно навязывает побежденным странам практически все выгодные для себя условия, которые прежде можно было продиктовать только после победы в «горячей» войне. Вместе с тем военное преимущество одной страны (группы стран) над другими, как показывают события последнего десятилетия в Ираке, Ливии, Югославии, все более склоняет «сильную» сторону прибегать к прямой агрессии, к методам «горячей» войны.

«Если геополитика в прежние времена, — пишет В. П. Казначеев, — касалась политических границ, политических отношений государств и их объединений друг с другом, с различного рода экономическими, военными, социальными или религиозными структурами, то сегодня политические границы как линии разделяющие государства, потеряли свою прежнюю значимость» [13]. С этим утверждением можно согласиться, но с весьма существенным уточнением: потеряли существенное значение границы и суверенитет стран, побежденных в холодной войне. Победители же очень жестко регулируют общение с другими странами в выгодных для себя рамках и решительно, вплоть до массированного применения военной силы, пресекают малейшие попытки нарушения своих геополитических интересов, не говоря уже о нарушениях своих национальных границ на земле, на воде или в воздухе.

Полагать, что геополитика становится каким-то всеобщим объединением, «концептратором» многих научных и практических задач, которые могут быть сведены, как надеется В. П. Казначеев, к задаче выживания всего человечества, пока нет никаких оснований: Скорее, современная геополитика — это небывало масштабная и острая борьба государств за жизненное пространство и стремительно сокращающиеся ресурсы земного шара, за околоземное пространство. Возглавляемый США модиалистский блок (то есть тот самый «золотой миллиард») стремится полностью подчинить себе «нужную» (меньшую) часть человечества, а основную его часть устранить по возможности «мягкими», «гуманными», методами (вроде кабальных займов, организации финансово-экономических кризисов, распространения алкоголя, табака и других наркотиков, платной дорогостоящей медицины, и т. п.), а если потребуется, — жестокими и решительными мерами, связанными с прямым вооруженным насилием.

Истинный смысл геополитических интересов этого блока, именуемого «странами Третьей волны», Олвин и Хейди Тоффлеры с предельной откровенностью выразили в вышедшей в США книге: «Невозможно остановить загрязнение окружающей среды, болезни и иммиграцию в страны Третьей волны».

Богатые страны, пишут они, не смогут выжить, если бедные страны будут вести экологическую войну. Под «экологической войной» в данном случае понимается активная защита странами «третьего мира» суверенных прав распоряжаться природными богатствами на своей территории и отказ подчиняться диктату при решении глобальных экологических проблем. Поэтому, считают Тоффлеры, «напряженность между цивилизацией Третьей волны и двумя более ранними цивилизациями (имеются в виду развивающиеся страны, находящиеся на доиндустриальной ступени и еще не вступившие в постиндустриальную фазу. — В. Т., Г. К.) будет нарастать, и новая цивилизация может с успехом бороться за глобальную гегемонию, как это делали в XVII—XIX вв. модернизаторы Второй волны, то есть индустриально развитых стран, по отношению к представителям Первой волны (под ними Тоффлеры понимают аборигенов африканского, американского, австралийского континентов, индусов и т. п. — В. Т., Г. К.) несколько веков назад» [14, 28].

Тем не менее постановка В. П. Казначеевым вопроса о геополитике как науке, бесспорно, заслуживает внимания и поддержки. При условии, что эта новая дисциплина, во-первых, будет инструментом анализа реальных борющихся сил за господство на нашей планете, во-вторых, поможет осознанию истинных национальных интересов России в этой борьбе и поиску эффективных способов их защиты.

В. П. Казначеи и его коллеги правильно подчеркивают необходимость разработки стратегии национальной безопасности и отмечают фактическое отсутствие таковой. «Осознание Россией своей новой роли в изменяющемся мире, — пишут они, — требует определения ее долгосрочных стратегических интересов, выбора ближайших и отдаленных приоритетов, формирования систем «обратной связи», регистрирующих вектор движения страны и меру расхождения с намеченной траекторией» [12]. Содержанием такой стратегии по отношению к другим государствам должна быть именно определенная российская геополитика, которая, конечно, не может сводиться к концепции стабильного развития, на что вполне обоснованно указывают авторы. Вместе с тем геополитика, направленная на защиту действительных интересов нашего народа, обязана строиться с учетом этой концепции.

Выполнение программы ООН «Повестка на XXI век», предусматривающей переход мирового сообщества на путь устойчивого развития, по мнению В. П. Казначеева, «неминуемо приведет к расколу человечества, к идее выживания «золотого миллиарда», что является научно необоснованным. Налицо полный возврат к идеям Мальтуса» [11]. В действительности концепция, принятая в 1992 г. в Рио-де-Жанейро, вовсе не ставит целью выживание одного миллиарда людей, а имеет ясно выраженную гуманистическую направленность [15]. Вместе с тем следует подчеркнуть, что опасения и тревоги оппонентов не лишены серьезных оснований. Транснациональные корпорации, извращая суть концепции устойчивого развития, используют ее в качестве идеологического прикрытия планов утверждения своего абсолютного господства над миром, чтобы превратить подавляющее большинство землян в покорное стадо, численность которого (возможно, в размере одного миллиарда или даже менее) будет устанавливаться в зависимости от потребностей финансовой элиты «мировым правительством», и таким путем разрешить экологические проблемы, избавив планету от «перенаселенности» [16].

О величайшей опасности для рода человеческого и даже неизбежности в условиях современного глобального рынка, контролируемого транснациональными корпорациями, реализации именно такого плана, явно не декларируемого, но уже осуществляемого на деле, предупреждал выдающийся глобальный аналитик современности Н. Н. Моисеев [17]. Следовательно, чтобы сорвать подобные замыслы, необходима опирающаяся на высокую духовность и научную методологию твердая и последовательная политика российского государства, направленная на освобождение от финансово-экономических, политических и идеологических пут, которыми Запад повязал нашу еще совсем недавно великую державу. В этом залог и необходимое условие спасения всего человечества от надвигающейся на него «железной пяты».

Призывы заменять геополитику «геокосмической» политикой, направленной на взаимодействие с «живым космосом», или не тратить силы на защиту прав на потребление, чтобы направлять усилия государств на «изменение технологий и выход из экологического кризиса», могут импонировать гуманистическому сознанию. Но по реалистичности они мало отличаются от призывов Ф. Бэкона прекратить все политические и классовые распри, чтобы обратить все силы человечества на покорение природы: тогда, полагал он, богатств хватит на всех и, таким образом, отпадут причины борьбы и вражды между людьми. Надежды этого провозвестника научных и промышленных революций могли бы, возможно, оправдаться, если бы Земля со всеми ее природными богатствами уподобилась модели безгранично расширяющейся Вселенной.

Бесперспективность методологического изоляционизма, связанного с жестким отграничением научно-технических и экономических вопросов от политики, четко осознают многие широко мыслящие ученые и государственные деятели Запада. «Охрана природы в гораздо большей степени, — подчеркивает профессор Ф. Сен-Марк, — политическая проблема, чем техническая. Она зависит прежде всего от соотношения сил» [18].

Устойчивое развитие есть нормативная концепция — вектор социальных целей, пишут Д. Пирс и И. Уордфорд, выраженных определенным набором показателей. Содержание развития, подчеркивают они, зависит от конкретных социальных целей, рекомендуемых правительством, его аналитиками или советниками, а следовательно, концепция должна быть политической. Выбор целей основывается не только на политических решениях, но также на преобладающих ценностях и этических нормах, что требует, по своей сути, арбитража между конфликтующими, целями, такими как экономический рост и сохранение окружающей среды, введение новых технологий и сохранение традиционных культур, или согласования роста с социальной справедливостью [19].

Именно нормативный характер концепций объясняет большой «разнобой» методологических подходов и определений ключевых понятий, зависящий, прежде всего, от целей, выдвигаемых в качестве желаемых для общества, а также от предлагаемых средств реализации. Вместе с тем существует и некоторая существенная общность трактовок, что позволяет достигать определенного консенсуса по поводу базовой концепции устойчивого развития. Однако политические государственные решения сегодня имеют определяющее значение с точки зрения того, останется ли эта концепция благим пожеланием или же получит воплощение в практической жизни.

Думается, академик В. А. Коптюг совершенно обоснованно отказался принять участие в правительственной группе по разработке государственной стратегии устойчивого развития, поскольку, по его убеждению, никакой разумной рациональной стратегии без радикального изменения социально-политического курса страны в России быть просто не может [20]. Он вместе с другими известными академиками — социологом Г. В. Осиповым и экономистом Л. И. Абалкиным — обращался в 1996 г. с письмом к Президенту РАН Ю. С. Осипову, в котором подчеркивалось, что «предпринимавшиеся в последние годы на правительственном уровне попытки привязать терминологию устойчивого развития к проводимой в России социально-экономической и политической практике реформ лишь показали научную несостоятельность, бессмысленность и неэффективность такой политики» [21]. Такую оценку разделяет и Президиум Сибирского отделения РАН [22].

В 1997 г. опубликован очередной доклад членов Римского клуба Э. фон Вайцзеккера, А. и X. Ловинсов «Фактор четыре: удвоение богатства при двукратном сокращении использования ресурсов». Авторы убедительными расчетами доказывают, что если повсеместно применить действительно современные технологии, то величина полезного продукта, получаемого от использования единицы ресурсов, может возрасти в 4 раза, а следовательно, мы можем жить в 2 раза богаче, расходуя лишь половину ресурсов. Они приходят к выводу о том, что для реализации таких возможностей развитые страны должны ежегодно выделять около 1% своего валового национального продукта для помощи остальному миру [23].

Трудно, однако, рассчитывать на то, что мировая элита примет подобные предложения, поскольку это не только уменьшит ее прибыли, но вызовет недовольство большинства населения неизбежным снижением жизненного уровня, который уже давно перестал повышаться. В частности, авторы доклада сами отмечают, что в Германии реальная заработная плата с 1980 по 1990 гг. не росла, несмотря на то, что валовый национальный продукт увеличился на 20%.

Упования авторов на моральный фактор мало обоснованы. Вряд ли американский бизнесмен, как замечают оппоненты, с детства усвоивший: «чем длиннее «кадиллак», тем короче переговоры», согласится пересесть на малолитражный автомобиль, чтобы из экологических соображений жечь меньше бензина, или баварский бюргер проголосует за «зеленых», запретивших ему использовать камин, у которого сидели его дед и прадед, если дымоход меньше чем в 200 метрах от соседнего жилья. Кроме того, самого яростного противодействия следует ожидать и со стороны компрадорской буржуазии слаборазвитых стран, заинтересованной не в сокращении, а увеличении экспорта ресурсов, а также со стороны государственных деятелей этих стран, которые видят в высоком спросе на свое сырье в Европе и США единственную возможность расплатиться за внутренние и внешние долги, достигшие уже катастрофических пределов.

Разрушение природы, подчеркивает английский исследователь Р. Уэлфорд, является, прежде всего, результатом человеческой жадности и использования ресурсов в интересах монополистического капитала. Причем мощные корпорации - главные виновники экологического кризиса, стремясь сбить растущую волну массовых протестов, «убеждают нас, что нет особых причин для озабоченности, поскольку события развиваются якобы в направлении увеличения экологической ответственности крупных фирм... Это еще одна корпоративная ложь». Реальный ответ, который дают монополии на призывы мировой общественности переходить на путь устойчивого развития, заключает Уэлфорд, состоит в беспредельном экологическом разбое [24].

Следовательно, самые радикальные социально-экономические и политические изменения во всем мире — необходимое условие эффективного решения экологических проблем. Ни в рамках отдельных государств, ни, тем более, в международном масштабе никакая «деполитизированная» стратегия равновесного природопользования или устойчивого развития в принципе невозможна, поскольку она неизбежно задевает экономические интересы господствующих социальных классов и групп, государств и транснациональных корпораций, которые им всегда кажутся гораздо важнее экологии. Создание соответствующих социально-экономических и, в первую очередь, политических предпосылок — необходимое условие практического решения проблемы выхода из глобального экологического кризиса и перехода человечества на путь устойчивого развития. В этом процессе исключительную роль приобретает субъективный фактор истории: особая ответственность ложится на властвующие политические структуры, и персонально — на высших государственных руководителей.

Вместе с тем предотвращение глобальной катастрофы невозможно без радикальных изменений в массовом сознании всех (или, по крайней мере, большинства) людей планеты, без обеспечения необходимых духовных основ устойчивого развития.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. См.: Разработка принципов и системы экономического регулирования в Кузбассе: Научный отчет / Рук. Г. Н. Мкртчян. Новосибирск,1995.

2. Дуглас О. И. Там же. С. 225.

3. Борисенков Е. П. Окружающая среда и развитие // Земля русская. 1996. № 21, 22.

4. Волович В. Воспроизводство природной среды // Земля русская. 1997. № 5, 6 (40, 41).

5. Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск: НГУ, 1995.

6. Разработка принципов и системы экономического регулирования природопользования в Кузбассе. Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 1995.

7. Гительзон И. И. и др. Упом. работа. С. 419-420.

8. Казначеев В. П. Проблемы живого вещества... С. 22.

9. Завтра. 1955. № 16 (72).

10. Природа. 1966. № 1. С. 58.

11. Казначеев В. П. Прежде всего... // Вестник МИКА. 1966;

Институт человека // Там же. С. 10.

12. Казначеев В. П., Демин Д. В., Мингазов И. Ф. Геополитика и современные проблемы этногенеза // Человек в российском экономическом пространстве. Новосибирск: НГАЭиУ, 1997.

13. Казначеев В. П. О структуре долгосрочного прогноза социально-демографической и геополитической обстановки в Сибири // Экология человека: духовное здоровье и реализация творческого потенциала личности. Т. 1. Новосибирск: СО РАМН и РАН, 1998.

14. Тоффлер Э., Тоффлер X. Создание новой цивилизации. Политика Третьей волны. Новосибирск: НГУ, 1996.

15. Коптюг В. А. Конференция по окружающей среде и развитию: Информационный обзор СО РАН. Новосибирск, 1992.

16. Турченко В. Н. Сущность и альтернативные парадигмы устойчивого развития // Закономерности социального развития: ориентиры и критерии людей будущего. Ч. 1. Новосибирск, 1994.

17. Зеленый мир. [Спецвыпуск]. 1996. № 12 (218).

18. Сен-Марк Ф. Социализация природы. М.: Прогресс, 1977. С. 333.

19. Pearce D., Warlord J. World Without End Economics, Enviroment and Sustainable Development. The World Bank, Oxford University Press. 1993.

20. Коптюг В. А. Возможна ли разработка устойчивого развития России в настоящее время? // Наука на грани тысячелетии. Вып. 1. Новосибирск: НГУ, 1997. С. 19.

21. Наука в Сибири. 1996. № 42-43

22. О проекте концепции перехода Российской Федерации на модель устойчивого развития // Наука в Сибири. 1995. № 8.

23. Weizsaker E., Lovins F. В., Lovins L. Н. Factor Four: Daubling Wealth — Halving Resourse Use. The New Report to the Clab of Rome. London: Earthcan Publication. Ltd, 1997.

24. Welford R. Hijacking Environmentalism. Corporate Responses to Sustainable Development. London: Earth Publ., 1997.

Глава 2. Духовные основы устойчивого развития.

2.1 сущность духовности

Третье тысячелетие должно усвоить уроки и вернуть Уважение к Природе в духовный канон.

Владимир Гусев

Высочайший взлет духа всегда был необходимым условием всех великих человеческих деяний. Египетские пирамиды — результат концентрированной научно-технической мысли того времени, органично слитой с верованиями и идеологией, с нравственными и эстетическими идеалами. Выразителями идей и архитекторами были немногие талантливые личности, но непосредственными создателями — сотни тысяч простых людей, объединенных и воодушевленных небывалым по дерзости замыслом — победить своим трудовым подвигом саму смерть и всесокрушающий поток времени.

Подобный, охватывающий глубинные массы народа, подъем человеческого духа делал возможным создание великих империй, подготавливал эпохи Возрождения и Просвещения, великие переселения народов и географические открытия, все социальные, научные и промышленные революции, обеспечивал победу сил прогресса, гуманизма и добра. Однако до сих пор все достижения по своей сути были противоречивыми: независимость обществ от капризов природы достигалась за счет все более разрушительных воздействий людей на окружающую среду. Этот экспансивно-гомеорезный путь развития, по которому человечество идет со времен неолитической революции, к концу второго тысячелетия исчерпал свой прогрессивный потенциал.

Переход на кооперативно-гомеостазный путь, получивший название устойчивого развития, предполагает утверждение принципиально иных отношений между природой и обществом и между людьми, когда для человека каждый другой и природа станут высшими ценностями независимо от степени их полезности. Это означает, что необходимо совершить в глобальном масштабе переворот в производительных силах и общественных отношениях более радикальный, чем когда-либо в истории. Поэтому и сдвиг в общественном сознании людей всей планеты, необходимый для столь грандиозных свершений, должен по размаху и глубине быть беспрецедентным, то есть стать глобальной духовной или этической революцией [1; 2].

Вместе с тем следует подчеркнуть, что предлагаемая П. Г. Олдаком классификация цивилизаций, предусматривающая выделение двух типов — материально-ориентированных и духовно-ориентированных цивилизаций, — не имеет научных оснований, ибо любое общество, для того чтобы развивать духовную сферу, должно позаботиться об обеспечении надежной материально-производственной основы, включающей и соответствующую естественно-географическую среду, и физическое здоровье населения. Причем переход на путь устойчивого развития не отменяет, а усиливает такую ориентацию, наполняя ее новым, более глубоким, содержанием. Можно лишь согласиться, что капитализм доводит материальную ориентацию до абсурда, превратив мотив безграничного приращения капитала и потребительства в высшую самоцель: «Исполнилась мечта идиотов — мы затрачиваем все больше труда, перемалываем все больше природных ресурсов, чтобы удовлетворить выдуманные нами потребности» [1, 40]. Бесспорно и то, что без изменения массового сознания устойчивое развитие невозможно, но для этого необходимы соответствующие практические действия самих масс. Вместе с тем для любого массового действия нужны соответствующие идеологические предпосылки.

Эта истина все более проникает в сознание людей планеты. В США с конца 70-х гг. издается международный журнал «Экологическая этика», в котором обсуждаются этические и экологические аспекты взаимоотношений общества с окружающей средой. Большое внимание в нем уделяется вопросам устойчивого развития, рассматриваемым с различных методологических позиций, причем центральное место занимает поиск духовных основ перехода к равновесному природопользованию. Подчеркивается, что оптимизм 60-х гг., выражающий уверенность в неуклонном прогрессе и неизбежном улучшении общей ситуации в мире, сегодня кажется едва ли не наивным анахронизмом. Вместе с тем журнал отражает разные взгляды фактически уже сложившегося мирового экофилософского сообщества на проблему глобального экологического кризиса и поиски путей ее практического разрешения [З].

О необходимости спасения окружающей среды заговорила католическая церковь. «Современному обществу не найти решения экологических проблем, если оно не обратит внимания на свой образ жизни. Во многих частях света общество подвержено потребительству и стремлению мгновенно удовлетворять свои нужды, оставаясь между тем безразличным к наносимому ущербу. Как я уже заявлял, серьезность экологической проблемы во всей глубине раскрывает нравственный кризис человека», — утверждает папа Иоанн Павел II. Он объявил св. Франциска покровителем природы. В русле христианского богословия сформировалось даже особое направление — экотеология. Среди американских философов растет убеждение о необходимости объединения всех верующих и атеистов, особенно сторонников левых, в том числе марксистских направлений, поддерживающих экологические движения, в «зеленую коалицию», которая будет бороться со всеми антиэкологическими силами, не желающими считаться ни с чем, кроме непосредственной материальной выгоды [4].

Чтобы не отдельные подвижники, но люди в своей массе ориентировались на духовные ценности (причем не в качестве средств обеспечения материальных благ в этом мире и не ради обещанного блаженства в загробном мире) как на самоцели, придающие глубокий смысл и составляющие истинное богатство бытия, они должны быть по возможности освобождены от забот об обеспечении элементарных материальных условий своего существования, включая питание, жилье, образовательные и медицинские услуги, личную безопасность. Только тогда может быть реально обеспечен в мировом сообществе приоритет духовных ценностей над материальными, о чем мечтают издавна мыслители почти всех философских и религиозных направлений. До тех пор постоянно отдавать приоритет духовным ценностям не на словах, а на деле — поступками и всем образом своей жизни — способны лишь немногие одержимые высокими идеями подвижники.

По мере создания необходимых материально-технических условий и, самое главное, по мере реального формирования гуманистических взаимоотношений между людьми труд на общую пользу — на благо не только «ближних», но и «дальних» — будет постепенно превращаться из жесткой необходимости в главную форму свободной творческой самодеятельности и самореализации каждой личности. И тогда станет возможной и духовная революция, необходимая для позитивного разрешения всех глобальных проблем современности. Отсюда следует необходимость в громадной работе по созданию соответствующих духовных предпосылок, в массовом сознании для организованных эффективных практических действий.

Сегодня понятие «духовность» постоянно звучит в качестве ключевого слова в выступлениях ученых, писателей, педагогов, политических и церковных деятелей, в устах людей различных религиозных верований и самых бескомпромиссных атеистов. С ним связывают надежды не только на возможность перехода к равновесному природопользованию, но и на позитивное разрешение всех глобальных проблем современности и возрождение России. Однако мало кто обращает внимание, что в него вкладывается часто весьма различное содержание.

Так, среди студентов Орловского пединститута 15% опрошенных отождествляют духовность с внутренним миром человека или со «всем хорошим в человеке», около 20% связывают ее со стремлением к высшим идеалам, 25% — с религией, 5% — со стремлением к красоте и гармонии, столько же — с осмыслением, переживанием своего единства с природой. Причем более половины подчеркивали связь духовности и нравственности. Около 4% считают невозможным определить сущность этого понятия, так как внутренний мир непознаваем, или полагают, что «у каждого своя духовность». Некоторые же выразились в том смысле, что духовность — блеф, игра интеллектуалов, отстаивающих свои необузданные претензии и привилегии [5].

Определение «первопорядковой» сущности понятия духовности, приемлемое на самом абстрактном уровне для всех (или, по крайней мере, для большинства) направлений гуманистической мысли, представляет весьма трудную методологическую задачу. Основу плодотворной методологии А. Уайтхед усматривает в том, чтобы начинать с постулатов, которых можно было бы придерживаться при рассмотрении любого вопроса, относящегося к интересующей нас предметной области. Попробуем же найти такой твердый опорный постулат в крайне зыбком море представлений о содержании понятия «духовность».

Академик Г. В. Осипов подчеркивает, что «духовность выражает прежде всего нравственные справедливые начала общественной жизни, свободу мысли, моральные нормы поведения в обществе, примат добра над злом». Выражая решительное несогласие с таким разъяснением и обвиняя его автора в абсолютной некомпетентности в данном вопросе, А. Я. Чвалюк однозначно и категорично трактует духовность как «состояние веры, церкви, душ наших, всего относящегося к Богу», при этом искажает и вульгаризирует смысл определения, которое дается в Философском словаре (М., 1986). По его мнению, говорить о духовности, тем более предлагать какие-то свои определения, не только бессмысленно, но и вредно, так как «вряд ли на этом пути возможно объединение россиян» [б]. Другой автор, представившийся читателям как «глубоко верующий Андрей Е.», пытается осмыслить это понятие исходя из формальной этимологии. «Духовность, — пишет он, — подразумевает хотя бы веру в существование духов» [7].

Между тем только у 21% россиян в системе ценностных ориентации присутствует вера в Бога [8]. Если же учитывать, что содержание и глубина религиозности у людей весьма различны, то становится очевидной необходимость какой-то более широкой, чем религия, объединяющей духовной основы. Это обстоятельство хорошо понимал русский религиозный философ Н. А. Бердяев, признававший духовность и внехристианскую, и даже различную внутри отдельных направлений христианства, считавший, что «верующие не должны свысока относиться к атеистам, должны вникать в чужой опыт, в чужие искания» [9]. По сути дела, ту же мысль выражал выдающийся индийский мыслитель-гуманист С. Вивекананда: «Я встречал в моей жизни немало людей, полных здравого смысла и духовности, которые вовсе не верили в бога... И, может быть, они понимали бога лучше, чем это когда-либо удастся нам» [10].

Сотворение блага, добра людям может выражаться в словах сочувствия и утешения, добрых советах. Духовными являются и доброжелательные мысли, искания высоких истин. Но главное — созидательное проявление духовности, когда даже самая простая повседневная работа обретает для совершающего ее высокий смысл (не «камни тащу» и не «деньги зарабатываю», но «храм строю!»). Именно исполненный радости подвижнический созидательный труд рабочего, крестьянина, ученого, педагога, врача, художника, сотворяющий блага другим людям (не только «ближним», но и «дальним»), и ратный труд защитника Отечества есть высшая форма духовного бытия, а мера потребности в таком труде — мера истинной духовности человека.

С. Вивекананда полагал важным утверждение духовности не созерцательной, а практической, бескорыстной и, главное, самоотверженную деятельность на благо народа, в первую очередь, его наиболее угнетенной и обездоленной части: «Я хотел бы поклоняться единственному богу, в которого я верю... и прежде всего мой бог, состоящий из униженных, несчастных обездоленных людей всех рас и обществ, есть особый объект моего почитания» [11]. И не созвучно ли это словам Джека Лондона о том, что, не зная никакого Бога, он сделал человека предметом своего поклонения?

Да и христианство, как известно, призывает судить не по словам, а по делам людей. Вот почему нельзя согласиться с А. Менем, утверждающим, что «человек в своих религиозных исканиях бесконечно больше осуществляет свою высшую природу, чем когда он воюет, пашет, сеет, строит» [12]. Такая трактовка соответствует, скорее, талмудизму, чем христианству.

Сторонникам трактовки духовного как относящегося лишь к религии, Богу следует учитывать, что даже в рамках одного религиозного направления имеют место течения, существенно расходящиеся друг с другом. В христианстве, например, православие, по определению И. Солоневича, есть религия милости и любви, католицизм — насилия и организации, а протестантизм — религия сделки и расчета. Причем такие глубокие различия в сути этих течений имеют место, несмотря на малые расхождения по форме, на общность основных канонических источников.

Объединение ревностных последователей столь разных течений на общей духовной основе по крайней мере проблематично, а скорее всего, и «противопоказано». Так, широко пропагандируемые идеи «иудо-христианства», униатства и экуменизма, по оценкам многих исследователей, а также по мнению авторитетов православной церкви, несут для мира не созидательную, а разрушительную силу. Возможно ли, в принципе, выработать какую-либо общую идейную платформу для приверженцев разных верований и атеистов в такой тонкой сфере, как духовная жизнь, чтобы совместно действовать ради спасения природы и человечества?

Если попытаться осмыслить понятие духовности в контексте аутентичного, то есть соответствующего первоисточникам христианского мировоззрения, то, очевидно, следует в качестве исходной позиции рассуждений принять его заповеди: во-первых, возлюби Господа Бога своего всем сердцем, душою, разумением и крепостью и, во-вторых, возлюби подобным образом своего ближнего. Тогда уровень духовности народа, сообщества, отдельных лиц определяется тем, насколько далеко они продвигаются по пути следования этим заповедям.

Однако Бог в разных религиях, в том числе исповедуемых российским населением, понимается по-разному, в некоторых из них предполагается, что любовь к богам со стороны смертных неуместна, богов надлежит лишь чтить, бояться, стремиться умилостивить жертвоприношениями, в других (иудаизме) говорится о договорных отношениях Бога с избранным народом. Атеисты же, как известно, отрицают вообще существование каких-либо богов. По-видимому, духовное единение приверженцев разных верований, убежденных атеистов, просто неверующих и сомневающихся возможно в том случае, если все они по крайней мере признают другого человека высшей ценностью для каждого, иными словами, если будут следовать второй заповеди Христа.

В последние годы, как и во все известные в истории периоды кризисов и смут, получили широкое распространение всевозможные, в том числе «новейшие» и мистические, религиозные учения, суеверия, различные секты, включая самые изуверские и так называемые «сатанинские». Различные виды мистицизма, отмечал Вивекананда, несмотря на какие-то крупицы истины в них, обычно расслабляют. Когда приходит суеверие, стремление к сверхъестественному, разум исчезает и жизнь клонится к упадку [13].

Поэтому однозначное понимание духовности (если не исходить из тезиса: «только моя вера — истинная, а все остальное — ереси») как синонима религиозного оказывается недостаточным, противоречивым, заключающим в себе возможность взаимоисключающих толкований смысла. Не случайно, Вивекананда, будучи страстным проповедником «Упанишад» и философии веданты в качестве будущей религии всего человечества, предпочитал иметь дело скорее с последовательными атеистами, чем с «суеверными простофилями» .[14].

Если первая заповедь христианства отражает «небесный», сугубо религиозный аспект духовности, то вторая — ее земной аспект, вполне совместимый с любыми гуманистическими учениями, в том числе и атеистических направлений. Православие наиболее последовательно из всех течений христианства проводит принцип человеколюбия. Оно является традиционной и наиболее распространенной верой не только русских, но и многих других народов нашей страны, а потому призвано сыграть особую роль в единении сил, стремящихся к духовному, а вместе с тем к социально-экономическому и экологическому возрождению России.

Итак, духовность в ее «земном» аспекте по своей сущности — это, выражаясь языком Евангелия, любовь к ближнему или, говоря на языке философии — отношение к другому человеку как высшей ценности. Субъективно она, как и гуманизм, выражается в добрых чувствах, помыслах, интенциях; объективно — в соответствующих поступках, действиях, в труде на благо других людей. Духовность, прежде всего, — это особое состояние души, внутреннего «тонкого» мира человека, которое определяется как переживание радости сотворения добра, блага другим людям.

Такое определение может быть принято за основу, по-видимому, приверженцами любых религиозных и философских направлений, придерживающихся принципа человеколюбия, для выработки общей идейной платформы совместных действий. Вместе с тем оно является еще слишком общим, абстрактным, не охватывает всех его оттенков и значений, а потому требует более полного философского раскрытия и конкретизации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Олдак П. Г. Теогносеология. Миропостижение в рамках единения науки и веры. Новосибирск: ВИСТ, 1994. С. 56.

2. Дубовский С. В. Путеводитель по глобальному моделированию // Общественные науки и современность. 1998. № 3.

3. См., напр.: GowdyJ. Progress and Environmental Sustainability. Environmental Ethics. Vol. 16. № 1. 1994. Р. 115-119.

4. Grant D. S. Religion and the "">5. Попов Л. А. Грани, духовности // Педагогика. 1996. № 1. С. 41-42.

6. Чвалюк А. Я. Путь в никуда // Земля русская. 1966. № 21-22. (7)

7. Дуэль. 1998. № 41. (88).

8. Шереги Ф. Э. Перспективы развития русского этнического сознания // Вестник РАН. 1955. Т 65. № 1. С. 50.

9. Бердяев Н. А. О назначении человека. М., 1993. С. 332, 262.

10. Цит. по: Костюченко В. С. Вивекананда. М.: Мысль, 1977. С. 132.

11. Там же. С. 3.

12. Мень А. Христианство // Литературная газета: 1990. 19 дек.

13. Открытие Индии: Философские и эстетические воззрения в Индии XX в. М.: Худож. лит. 1987. С. 148.

14. Там же. С. 148-149.

2.2. Содержание и структура духовности

« У идеалиста и реалиста, — отмечал Ф. М. Достоевский, — если только они честны и великодушны, одна и та же сущность — любовь к человечеству — и один и тот же объект — человек, только лишь одни формы представления объекта различные» [I]. Принимая это утверждение как исходную посылку, попытаемся решить актуальную методологическую задачу: из множества различных, противоречащих друг другу трактовок выявить некоторый «инвариант» содержания и структуры в понятии духовности, который может быть приемлем для сторонников материализма и идеализма, разных верований и учений, но стремящихся к утверждению идеалов гуманизма и считающих необходимым единение всех людей мира ради предотвращения экологических, ядерных и всех других глобальных катастроф.

Наиболее абстрактное и широкое определение духовного — нечто, относящееся к сознанию, или синоним идеального (материя — дух, материальное — духовное). На социально-философском уровне термин «духовное» нередко выступает в роли синонима категории «общественное сознание», составляющей противоположность общественному бытию, а также используется в сочетаниях «духовная сфера жизни», «духовное производство». Ввиду того, что термины «дух», «духовное», «духовность», «душа» занимают центральное место в идеалистической философии (например, «абсолютный дух» у Гегеля) и в религии, в нашей литературе некоторые «марксистские» авторы предлагали отказаться от них, заменив понятием «сознание».

В современной России происходит не только реабилитация, но своеобразный ренессанс прежде отвергаемых терминов «духовность», «духовное». Например, сегодня часто их используют в узком смысле, когда хотят сказать об увлеченности людей возвышенными идеями и целями, об их способности отдавать приоритет общественно значимым задачам перед узколичными. Эти понятия также связываются с потребностями человека в познании, в творчестве, со способностями масштабно, широко мыслить, испытывать глубокие эмоциональные переживания от соприкосновения с высоким искусством, литературой и наукой, с умением разделять радость и горе других людей, что, несомненно, составляет важные стороны духовности.

Прежде всего выясним содержание и структуру понятия, применяемого в его узком и наиболее актуальном, с точки зрения познавательных задач нашего исследования, смысле. Отметим, что оно предполагает широту интересов, богатство мыслей, разносторонность и силу эмоций, способность убеждать других, воздействовать на массы, эрудицию, одержимость высокими идеями и многое другое. Однако главное в духовности, определяющее ее сущность, состоит о способности человека испытывать радость в процессе сознательной самоотдачи, творить добро и благо для других людей. Подчеркивая необходимость элемента сознательности, рефлексии поступков, мы, тем самым, выключаем из содержания понятия «духовность» проявления инстинктивного, неосознанного самопожертвования ради других, на которое способны и высшие животные.

Хорошее образование, профессионализм, эрудиция и способность разбираться в тонкостях музыки, литературы, изобразительного или сценического искусства, высокие, тем более выдающиеся, умственные способности и достижения в определенных сферах деятельности относятся к духовному богатству личности только тогда, когда доминантой ее мышления, чувствования и деяний является радость от сознательного творения добра и блага для людей. Эстеты, квалифицированно рассуждающие о картинах или симфониях, ученые, вносящие весомый вклад в развитие сложнейших разделов современной науки, если они равнодушны к судьбе Родины и мира, безразличны к интересам и чувствам других, вряд ли могут считаться людьми духовными.

Понятие духовности выражает основополагающий принцип, общее направление любых форм человеческой жизнедеятельности, и его смысл может быть более глубоко постигнут в сопоставлении с противоположным понятием — бездуховностью.

Бездуховность — это, во-первых, отрицание духовных ценностей или низведение их к простому отражению биологических, материальных потребностей людей, утверждение абсолютного приоритета материального интереса перед духовными потребностями; во-вторых, отношение к другому человеку как к средству удовлетворения своих, прежде всего материальных, потребностей, признание ценности других людей только с точки зрения личной выгоды, в-третьих, утверждение в качестве универсального жизненного ориентира принципа голого материального расчета, оправдание любых средств ради личной выгоды; в-четвертых, непонимание, игнорирование высших эстетических ценностей и культивирование примитивизации, пошлости, насилия и разврата в личной и общественной жизни, в литературе и искусстве; в-пятых, отрицание патриотизма, отказ от долга перед Отечеством, перед старшими и будущими поколениями.

Философы-материалисты до недавнего времени видели лишь то, что любая религия, дезориентируя человека в его стремлении к познанию и преобразованию мира, выступает в роли духовного наркотика. Именно в таком качестве сегодня стремится использовать церковь и различные верования правящая элита. Для оценки религии в формировании духовности необходимо, во-первых, исходить из методологии, учитывающей реальные противоречия общественного сознания для большинства известных нам эпох; во-вторых, учитывать, что хотя религия не создает нравственных норм, но является могущественным средством их утверждения и закрепления и на определенных этапах выполняла и может выполнять прогрессивные функции, нацеливая людей вести себя именно так, как это диктуется закономерным ходом истории и интересами Отечества; в-третьих, понимать, что она, несомненно, выполняет для верующих людей психогигиенические, психотерапевтические и психоделические функции; в-четвертых, иметь в виду, что правильно сориентированный в практическом отношении духовный потенциал верующих (а те или иные религии исповедует большинство жителей Земли) может оказаться решающим фактором предотвращения глобальных, в том числе экологической, катастроф.

Материалистическая философия в прошлом, недостаточно учитывая эти обстоятельства и внутреннюю противоречивость религии, предлагала упрощенные, односторонние оценки ее значения. Сегодня необходимо, чтобы люди, стоящие на самых разных мировоззренческих позициях, сходились на общем деле спасения Природы и на конструктивном разрешении других глобальных проблем современности.

Потребность и способность людей к сознательному самопожертвованию, альтруистическое мышление и поведение объективно заложены в общественной природе человечества. Те первобытные племена, у которых эти социальные качества развивались в наибольшей степени, оказались наиболее устойчивыми и жизнеспособными. По-видимому, именно более высокий уровень нравственности позволил кроманьонцам выжить и победить в многотысячелетней борьбе более мощных и физически крепких неандертальцев.

На определенных этапах люди были склонны, не задумываясь, просто следовать стихийно выработанным, унаследованным от предков правилам, но по мере развития рационального мышления все настоятельнее проявляется духовная потребность ответов на многочисленные «почему?», «как?», «зачем?».

И там, где разум оказывался бессильным, там человек объяснял непонятное волей и действиями некоего, другого, более могучего и мудрого. Именно в духовной потребности искать истину Д. Фрэзер усматривал главную причину возникновения религии, которую можно назвать гносеологической.

Утверждения некоторых авторов о том, что без религии духовность, и в частности мораль, не могла бы возникнуть и без нее человечество не избавилось бы от своего «зоологического индивидуализма», как доказывает Ю. П. Вяземский, не верны. Во-первых, индивидуализм весьма ограничен уже у высших животных, а во-вторых, поведение людей регулировалось не столько религиозным сознанием, сколько нравственной практикой и филогенетически запрограммированной приверженностью традиционным образцам поведения [I]. Религии, даже самые древние, тем не менее представляли могущественную духовную общественную силу уже в первобытных обществах.

Возникновение классов и социального неравенства нарушало былую естественную равновесность личного и общественного интереса, которая служила основой альтруистической морали людей первобытных обществ. Оно противоречило нормам и ценностям, выработанным опытом тысячелетий, а потому у господствующих классов появилась потребность в высшем, абсолютно непререкаемом авторитете, который бы санкционировал новые порядки и нормы, то есть в Боге. Это явилось социальной причиной консолидации разрозненных и противоречивых, верных и фантастических представлений людей в целостные системы мировоззренческих учений религиозно-мифологического характера, альтернативой которым становятся материалистические философские направления мысли.

Раннее христианство выдвинуло принципы равенства, братства, нестяжательства, взаимной любви всех людей, в которых отражалась ностальгия, историческая память народов о «золотом веке». Поэтому христианство возникло как гуманистическое и глубоко духовное учение, резко противостоящее крайне жестоким и грубым нравам того времени. Однако сравнительно скоро господствующие классы, используя внутренние противоречия и непоследовательность гуманизма христианства, превратили его в новое изощренное идейное средство подавления и порабощения народных масс, впоследствии соединив его с крестовыми походами, кострами инквизиции и торговлей индульгенциями — отпущением за деньги любых грехов. Неистовый Лютер восстал против церковников, извращающих первородную суть христианского учения и использующих его в целях личного обогащения. Вместе с тем он провозгласил божественным право князей угнетать свой народ и решительно выступил против восставших крестьян, призывая убивать их как собак.

Лютеранская реформация установила ту религию, которая была нужна абсолютной монархии, но не устраивала крепнущую буржуазию. Требованиям последней в наибольшей мере удовлетворял кальвинизм, объявивший волей всевышнего разделение людей на проклятых богом бедных и богоизбранных богатых, а обогащение, коммерческий успех — символом благодати. В этой форме христианство, по сути дела, сомкнулось с иудейством, основой которого, как указывал К. Маркс, служит практическая потребность, эгоизм, а деньги — действительным мировым богом [2].

Православие, пожалуй, является самым духовным вариантом современного христианства и наиболее устойчиво противостоящим разрушительным влияниям буржуазно-мещанского меркантилизма и вульгарного материализма. Однако и оно, по крайней мере в лице церковных иерархов, проявляет достаточную «гибкость», приспособляемость к меняющимся социально-экономическим и политическим условиям, нередко за счет потерь своего духовного потенциала.

У нас есть основания утверждать, что наиболее последовательно духовность выражена в марксистской идеологии в чем нетрудно убедиться из анализа ее фундаментальных теоретических источников, переплавивших в себе и идеи французских просветителей, и моральные принципы христианства. На любовь к человечеству как пунк возможного объединения всех порядочных людей — верующих и неверующих—указывал Ф. М. Достоевский [З].

Понимание духовности в некоммунистических философских концепциях Н. и Е. Рерихов, Шри Ауробиндо, С. Вивекананды, В. И. Вернадского и даже в работах Тейяра де Шардена — известного ученого и религиозного мыслителя — фактически совпадает с коммунистическим представлением о нем или близко ему. В то же время, вульгарно-материалистические интерпретации духовности некоторых формально марксистских авторов гораздо ближе к прагматизму или талмудизму, чем к диалектическому материализму. Такие парадоксы лишний раз демонстрируют основное положение диалектики: вещи, отношения, свойства и понятия в определенных условиях могут переходить в свою противоположность. Анализ единства и различий религиозных и атеистических подходов к познанию духовности, несомненно, способствует реальным процессам духовного обновления мира на основе единения всех людей доброй воли, исполненных решимости предотвратить вселенскую катастрофу.

Итак, потребность и способность испытывать чувство радости от собственной деятельности на благо других людей представляет собой первый и определяющий элемент в структуре духовности личности, выражающий сущность данного понятия. Отсюда не следует какого-либо умаления значимости всех других элементов, таких как потребности и способности к познанию, творчеству, общению, эрудиция и широта интересов, разносторонность эмоциональных переживаний и пр. Наоборот, сила, глубина и качество каждого из перечисленных элементов оказывают существенное влияние на содержание и общую высоту духовного развития личности. Однако эту функцию они выполняют лишь постольку, поскольку подчинены первому элементу, выражающему направленность мыслей, чувств и действий индивида на благо других людей («ближних» и «дальних»).

Структура духовности в самом общем виде может быть выражена совокупностью следующих элементов:

• нравственный, определяющий социальную направленность, и системообразующий;

• эстетический, выражающий способности создавать и понимать, чувствовать прекрасное;

• познавательный, характеризующий умственные, особенно творческие, способности, эрудицию, познавательные интересы;

• эмоционально-психологический, показывающий силу переживаний, богатство чувств, способности положительно влиять на других людей;

• творческий, выражающий новаторское начало человеческого духа;

• общенческий, означающий стремление к общению как самоценности;

• практически-деятельностный, интегрирующий и объективирующий посредством труда все элементы духовности.

Самые высокие нравственные и эстетические движения души, самые благие намерения, добрые и сильные чувства, познавательные и творческие порывы и способности, стремления к духовному общению и дарению радости обретают реальное бытие только посредством одухотворенного, то есть подчиненного высоким нравственным целям, физического и умственного труда. Иначе даже самая богатая и многогранная духовность останется «вещью в себе» — сугубо внутренним переживанием индивида. Действительное единство духовного и материального начал состоит в том, что духовное, придавая импульс и смысл человеческой деятельности, становится «вещью для нас» — для общества не только посредством доброго слова (материализованной действительности доброй мысли), но, самое главное, посредством доброго дела, воплощаемого в поступках и творениях людей, связанных с нравственным и волевым напряжением — «трудом души».

Каждый из структурных элементов духовности может получать преломление в различных материалистических и атеистических мировоззрениях, а также в конкретных формах общественного сознания: идеологии, науке, искусстве, вероучениях и т. д. Их совокупность можно рассматривать как систему, в которой каждый элемент выполняет определенные нравственные ценностно-ориентационные функции (системообразующий фактор). Данная система представляет собой «инвариант», получающий различные содержательно-смысловые значения в конкретных формах проявления духовности. В частности, в современных условиях остро встает вопрос о необходимости более широкого понимания духовности — распространения его и на отношение людей к природе.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Симонов П. В., Ершов П. М., Вяземский Ю. П. Происхождение духовности. М.: Наука, 1989. С. 67.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 410.

3. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. Т. 23. Л.: Наука, 1981. С. 70.

2.3. Формы экологической духовности

Один из наиболее важных вопросов методологии устойчивого развития состоит в выяснении роли субъективных факторов, в частности духовности, и в обеспечении перехода к равновесному природопользованию. Для этого необходимо с помощью ретроспективного анализа установить, как различные религиозные и атеистические мировоззрения влияли на отношение общества к природе. Под экологической духовностью понимается отношение людей к объектам природы как к этическим и эстетическим ценностям, независимо от степени их полезности, значимости для физического существования и материального благополучия. Где берет свои истоки ненависть к природе? — ставит кардинальный онтологический вопрос В. Гусев. По его мнению, ответ требует изучения особенностей так называемой европоцентристской духовной традиции, тесно связанной с ветхозаветными канонами и иудейско-протестантскими ценностями [1, 75].

Вероятнее всего, духовные ценности в общем и целом генетически обусловливались ценностями материального порядка, иерархия которых устанавливалась, во-первых, в зависимости от их важности для выживания рода человеческого и, во-вторых, в зависимости от фактического избытка или дефицитности. Однако по мере увеличения надежности материальных условий жизни и по мере развития способностей людей к абстрактному мышлению, к нравственному и эстетическому постижению окружающего мира несовпадение духовных и материальных ценностей становилось все более заметным. Для неандертальца, по-видимому, ценности животных, растений и ландшафтов целиком определялись степенью их полезности для его физического существования, а иная постановка вопроса была просто невозможной.

К сожалению, многие современные технократически мыслящие ученые и инженеры в этом отношении не так уж далеко ушли от своего далекого предка. Нынешняя озабоченность общественности сохранностью окружающей среды, биологического разнообразия также обусловлена не столько ростом эстетического и нравственного сознания людей, сколько вполне рационалистичным осознанием объективной физической зависимости от природы, состояние которой ухудшается. Объективное материальное единство общества и природы, постигаемое теперь все глубже на основе научных знаний, тем не менее требует все настоятельнее подкрепления с нравственно-этической стороны сознания — экологической духовности.

С древнейших времен в отношении людей к природе фактически сложились две противоположные нравственные ориентации: первая — трепетного почитания и «обожествления разработанных в тысячелетних традициях правил бережного, разумного природопользования («экофильная ориентация»), и вторая — установка на покорение природы, безоглядное потребление ее богатств, основанное на представлении об их неисчерпаемости («экофобная ориентация») [2]. В разные времена у разных народов эти два направления оказывались в различных соотношениях, иногда переплетаясь самым причудливым образом.

Тотемическая религия северных народностей, например, обязывала молиться медведю как божественному родоначальнику и вместе с тем поощряла охоту на него, обязывая, правда, у убитого медведя просить прощения... У некоторых африканских племен принято прощения просить у дерева перед тем, как его срубить. В общем, по-видимому, среди первобытных народов определяющее значение имела первая ориентация — духовная, в форме первобытного анимизма, которая предусматривала потребление даров природы в пределах строгой необходимости для людей и предписывала минимизировать ущерб окружающей среде.

Современные авторы по-разному оценивают влияние охотничье-собирательного хозяйства на природную среду. Одни считают, что оно неизбежно разрушает ее, а другие считают главной чертой такого хозяйства — состояние равновесия с окружающей средой. В известной мере верны обе оценки, но в методологическом отношении они односторонни. Присваивающие хозяйства действительно в течение определенного периода — до тех пор, пока не возникнет избыток населения на данной территории, заставляющий нарушать баланс природопользования, или резко сократятся на ней по независящим от людей причинам ресурсы, — функционируют фактически в режимах крайне медленного, но устойчивого развития. Возникающие экологические кризисы разрешаются людьми либо путем освоения новых территорий, либо путем перехода к производящим типам хозяйств, которые в целом оказывают гораздо менее разрушительные воздействия (в расчете на одного человека) на природу по сравнению с охотничье-собирательными методами.

Общинники-земледельцы обычно устанавливали довольно рациональное природопользование на основе одухотворенного антропоморфного отношения к окружающей среде. «Мать сыра земля представлялась воображению обожествляющего природу славянина-язычника живым человекоподобным существом. Травы, цветы, кустарники и деревья, поднимавшиеся на ее могучем теле, казались ему пышными волосами; каменные скалы принимал он за кости; кровью земли была сочившаяся из ее недр вода». Земля «пила струившуюся с ... неба дождевую воду, содрогалась от испуга при землетрясениях, чутким сном засыпала при наступлении зимней стужи, прикрываясь от нее лебяжьим покровом снегов; вместе с приходом весны, с первым пригревом зачуявшего весну солнышка, пробуждалась она — могучая — к новой плодотворящей жизни, на радость всему живому миру, воскресающему от своих зимних страхов при первом весеннем вздохе...» [З].

В глубокой древности складывалась народная экология как совокупность знаний, накопленных в процессе взаимодействия с окружающей средой. Осквернять природу считалось преступлением, и община строго наказывала виновных. Особенно это относилось к заповедным территориям: священным рощам, озерам, родникам. Древляне даже убили своего князя, потому что он стал виновником большого пожара на берегах Припяти. По христианской критике языческих обычаев, по летописным легендам можно проследить благоговейное отношение россов к природе [4].

Религия Заратустры, зародившаяся в Персии более тысячи лет до нашей эры, учила, что весь материальный мир — горы, леса, земля, вода, небо и ветер — является священным. Люди и животные наделены душой, взывающей к справедливости, и неразрывно связаны между собой; страдания одних порождают страдания других. По учению Заратустры, Бог создал человека, чтобы тот оценил красоту природы, полюбил ее и проникся к ней уважением, а чтобы обрести бессмертие, он должен слиться с природой. Древний зороастризм был, пожалуй, наиболее развитой из анималистских форм экологической духовности.

В качестве следующего исторического этапа в развитии форм экологической духовности, прослеживающегося в культуре многих народов, можно выделить политеистическую мифологию, когда уже не сами конкретные природные объекты или стихии рассматривались одушевленными, а лишь распоряжающиеся ими боги, духи или какие-либо другие фантастические существа. С одной стороны, начинают проявляться экофобно-покровительские мотивы человека-героя, противопоставляющего себя природе и богам (Прометей, Дедал), а с другой — нарождается и временами превалирует экофильный античный космизм (досократики-физики, гиппократики, платоники, стоики). Платон противопоставлял реальной природе некую идеальную Землю. Исследователи отмечают, что у Аристотеля начинается переход от мифологически-религиозных и философских умозрительных схем экосознания к научному, естественно органичному, экопониманию и знанию [5]. На уровне же массового обыденного сознания политеистическая форма духовности в Греции проявлялась в том, что каждый холм, дерево, источник имели своего духа-хранителя; прежде чем срубить дерево, прорыть шахту в горе или запрудить источник, следовало умиротворить духа, и испросить его согласия. Конечно, все эти представления не могли предотвращать экологические кризисы в античном Средиземноморье, но, тем не менее, способствовали более разумному природопользованию.

Многие исследователи указывают, что распространение монотеистических религий (иудаизм, христианство, ислам), рассматривающих природу, в том числе и человеческое тело, как тварность низшего порядка, которая должна порабощаться духом, и являющихся экофобными, знаменует начало природоборческого периода [6]. В Ветхом Завете Бог предписывает людям: «и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными (и над зверями), и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Книга Бытия, 1:26). Эта экофобная заповедь в той или иной мере разделяется всеми течениями данной веры, что отмечается многими учеными (А. X. Уэстинг, К. Д. Стоун, И. В. Круть, А. С. Ширяева и др.). Некоторые авторы возражают: «Кое-кто, — пишет вице-президент США А. Гор, — ошибочно обвинил иудо-христианскую традицию в том, что неумолимая поступь цивилизации предначертана в Библии (Бытие, 1:26; 1:28). Однако там содержится требование «хранить» Землю, возделывая ее (Бытие, 2:15). Согласно моему собственному религиозному воспитанию и опыту (я баптист), долг заботиться о Земле коренится в фундаментальной связи между Богом, ее творцом, и родом человеческим» [7].

Однако если говорить о формальной стороне вопроса, то следует, во-первых, заметить, что в действительности в тексте, на который ссылается А. Гор, говорится: «Господь Бог человека, которого создал и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его». Следовательно, человеку предписывалось бережное отношение не к Земле, а лишь к райскому саду, из которого он был потом изгнан на Землю за грехи. Во-вторых, справедливости ради, следовало бы привести и другое место из Ветхого Завета — обращение Бога к людям, прямо-таки проникнутое духом беспощадного «покорительства» и неограниченного потребительского отношения к биосфере: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю (и обладайте ею); да страшатся и да трепещут вас все звери земные (и весь скот земной) и все птицы небесные; все, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; все движущееся, что живет, будет вам в пищу; как зелень травную даю вам все» (Бытие, 9:2-4). Довольно выразительно и другое, явно экофобное, положение: «только те дерева, о которых ты знаешь, что они ничего не приносят в пищу, можешь портить и рубить» (Второзаконие, 20:19-20). Содержательная же сторона вопроса лишь еще раз убедительно показывает, что Ветхий Завет, как и любые другие религиозные источники, отражает лишь тот уровень общественного бытия, на основе которого он создавался.

Основанное на Ветхом Завете иудаистское воззрение на природу «есть действительное презрение к природе, практическое принижение ее; природа хотя и существует в еврейской религии, но лишь в воображении». В этой связи К. Маркс цитирует Томаса Мюнцера, признававшего невыносимым, «что вся тварь сделалась собственностью — рыбы в воде, птицы в воздухе, растения на земле; ведь и тварь должна стать свободной» [8]. Экофобное отношение к природе было в значительной мере заимствовано христианством, особенно его протестантскими течениями.

Современные иудаисты пытаются дезавуировать обвинения такого рода. В частности, они ссылаются на талмудистский закон бал ташихт («не разрушай»), который якобы представляет собой руководящую иудейскую заповедь, цитируемую современными еврейскими авторами в работах по экологической проблематике [9, 355]. Но эта заповедь направлена, прежде всего, на охрану традиционных устоев еврейских общин и ничего конкретно о природе не говорит. Ее действительный смысл можно понять лишь в контексте всего содержания иудаистских первоисточников, экофобный характер которых отрицать в общем невозможно. Все больше людей, независимо от их этнической принадлежности и верований, приходят к пониманию необходимости предотвращения экологической катастрофы, поэтому ссылки на законы Талмуда, как якобы природоохранные, не имеют серьезных оснований.

Буддизм, утверждающий веру в равенство всех людей и животных в страдании и в праве на спасение, представляет собой религию, более ориентированную на охрану по крайней мере всей фауны. Его самая первая заповедь требует воздерживаться от уничтожения любых существ. В джайнизме этот принцип доведен до крайности: его последователям запрещено, например, зажигать свечу, чтобы не привлечь насекомых, которые могут сгореть в огне, запрещено заниматься земледелием, поскольку при вспашке гибнут живущие в почве создания. Однако эта религия не запрещает заниматься торговлей и ростовщичеством, проявлять жестокость к людям.

Необходимо учитывать, что религиозные предписания и реальное экологическое поведение могут существенно отличаться. Более того, содержание верований, в конечном счете, само определяется объективными условиями социально-экономической и политической жизни, приспосабливаясь к ним. Этим, в первую очередь, объясняется возникновение внутри сложившихся религиозных направлений все новых конфессий и различных сект.

Отсюда не следует, что мировоззрения, в том числе религиозные, никак не влияют на реальную жизнь, наоборот, иногда такое влияние может оказаться, особенно в неравновесных, критических ситуациях (точках бифуркации), решающим фактором поворота событий на тот или иной (один из многих объективно возможных) путь — развития или катастрофы. О том, как конкретное учение влияло на реальное, в том числе экологическое, поведение разделяющих его людей, надо судить не только по религиозным текстам и, тем более, не по отдельным цитатам, а по поступкам («судите по делам их»). (Как интересный факт отмечает А. Уэстинг, что именно на эти библейские тексты, подкрепленные другими цитатами из Библии, ссылалось в ХVII веке правительство Массачусетса в качестве правовой основы землевладения (Морально-этические нормы, война, окружающая среда. М., 1989. С. 32).

Как, в частности, проявился в Северной Америке в этом отношении так называемый «протестантский дух», свидетельствует известный ученый, старейший член Верховного суда США Уильям Дуглас: «Люди наживали громадные состояния, превращая в доллары восточный хемлок (вид хвойного дерева) и большую белую сосну. Это делалось с поистине миссионерским усердием, ибо в нашем сознании девственная природа издавна ассоциировалась с опасностью и даже с нечистой силой и, следовательно, должна быть покорена». Коренные жители континента — «язычники» — для протестантов были «непонятны и богопротивны» своим образом жизни и всем поведением. И все же «дикие» аборигены, утверждает У. Дуглас, с гораздо большим уважением относились к природе и ее удивительным дарам, чем это делали пришельцы, вера которых позволяла бездумно эксплуатировать леса, озера, реки. В числе жертв трехсотлетней войны против природы оказались и индейцы. «Язычников» покоряли безжалостно по всей территории этой прекрасной, удивительной страны. Огнем пушек и ружей, обманом и подлостью сгоняли индейцев с их исконных земель, обрекая почти на полное вымирание. Индейцы убивали бизонов ровно столько, сколько необходимо было для пропитания. Белые же убивали их только ради шкуры, а то и одного языка. «Такое может делать только сумасшедший»,— говорили индейцы.

В. Брэдфорд писал об отношении протестантов к «отвратительной, дикой природе, полной диких зверей и диких людей»: «... Куда бы они ни обратили свой взор (не считая небес над головой), окружающее не несло им ни покоя, ни утешения» [10, 234]. Это враждебное отношение к природе культивировалось веками и получило «новое дыхание» на базе современных научно-технических достижений. Полностью истребленными оказались не только бизоны, но и многие другие животные и птицы. Даже белоголовый орел, украшающий Большую государственную печать США, представляет собой вымирающий вид. «Один из пилотов в Вайоминге был свидетелем уничтожения с самолета 500 орлов. Владельцы ранчо платят по 25 долларов за каждого убитого орла и по 50 долларов за каждого четвероногого хищника»[10,154-157]. Подобная «экополитика» получала даже «научное» обоснование. Американский антрополог и геолог У. Дж. Макги так трактовал миссию человека: «... Подчиняя себе диких животных, человек сохраняет лишь тех, кто может быть приручен; остальные же должны быть уничтожены». Он добавлял, что человек проявил свою силу, «изменив лик природы, сделав ее лучше, чем прежде, помогая выжить полезным животным и растениям и уничтожая вредных, защищая стареющую планету от опустошительного воздействия времени и от немощи» [10, 153].

Религиозные догмы и фактические религиозные отправления основных общественных структур, отмечает профессор А. Уэстинг, в действительности не определяют, а лишь отражают морально-этические нормы этих обществ [6, 32]. Причем взгляды отдельных лиц, принадлежащих к одной вере, могут, особенно в отношении к природе, существенно различаться. Тем не менее профессор Принстонского университета Р. Фолк считает несомненным, что на Западе, где христианство является абсолютно преобладающей религией, «основной поток энергии культурного развития был направлен на безусловное разрушение окружающей среды». Ниспровергнув языческий анимизм, христианство позволило людям эксплуатировать природу, пренебрегая «чувствами» природных объектов, — к такому общему выводу приходит большинство исследователей [6; 4].

Представляется важным, однако, подчеркнуть существенные различия в отношениях к природе и к людям со стороны разных христианских учений. Является ли случайным тот факт, что испанские католики хотя жестоко расправлялись и грабили аборигенов Центральной и Южной Америки, насильственно обращали в свою веру, но не истребляли их, как протестанты индейцев в Северной Америке, и в конечном счете слились с ними, образовав новые нации и этносы? Бесспорно, протестанты, в наибольшей мере среди всех христиан одержимые духом «избранности» и наживы, явились наиболее жестокими разрушителями природной среды.

Период утверждения на Руси монотеистической православной идеологии некоторые исследователи также характеризуют как природоборческий, когда упорная борьба против язычества острием своим была направлена против волхвов и ведунов — основных хранителей экологических знаний, а осквернение особо почитаемых и охраняемых язычниками заповедных «святых» территорий было одним из ее методов. Однако позитивные языческие народные традиции в значительной мере были адаптированы православием, и впоследствии русская церковь сыграла большую роль в формировании заповедно-охранного комплекса. Особо положительное значение в этом отношении имели монастыри, создавшие наиболее рациональные в экологическом отношении способы ведения сельского хозяйства и сочетавшие таким образом благое слово с делом.

Экологическое сознание любого общества, конечно, неправомерно характеризовать какой-либо одной — черной или белой — краской, исключающей всякие полутона. В США, например, философ Генри Торо, писатель Фенимор Купер, художники Дж. Кэтлин и А. Бирстет способствовали возникновению такого общественного климата, который сделал возможным создание в 1872 г. Йеллоустонского национального парка. Все же в XIX и, тем более, в XX веке «покорительская» идея власти человека над природой была настолько довлеющей, что ученые, исследующие этические и эстетические аспекты экологических проблем, назвали наше столетие «веком, ненавидящим природу» [11]. Это проявлялось, с одной стороны, в религиозных течениях, резко противопоставляющих духовную возвышенность природной материи, а с другой — в непомерных амбициях технократов, опирающихся на вульгарно-материалистические представления, согласно которым идеальное, духовное — лишь простое, пассивное отражение объективной реальности.

Благоговейное, возвышенное отношение к природе, в лучшем случае, было уделом художников да романтически настроенных «чудаков», но считалось неуместным для деловых людей, призванных перерабатывать вещество природы, изменяя окружающую среду, и торговать для удовлетворения интересов бизнеса и непрерывно растущих потребительских запросов. Мир, прежде всего, есть мастерская и рынок для человека — так можно вкратце выразить это буржуазное технократически-антропоцентристское миропонимание. Весь период с раннего Средневековья вплоть до последних десятилетий нашего века, характеризуется отрицанием любых форм экологической духовности, другими словами, его можно определить как период воинствующего антиэкологизма.

Итак, древние анималистские формы экологической духовности первобытных обществ в основном выражали экофильные тенденции. Политеистические формы экологического сознания античных времен характеризуются сочетанием противоположных тенденций. Иудаизм, христианство, а затем и ислам, резко противопоставив небесное, божественное, вечное как духовную субстанцию, противоположную всему земному, тварному, телесному и бренному, фактически явились формами отрицания экологической духовности и способствовали утверждению экофобных тенденций.

Механический материализм, провозгласивший установку на абсолютное покорение природы, методологически обоснованную бэконовским тезисом о бесконечно могущественном потенциале науки, объявил эпоху тотальной войны человечества против окружающей среды, охватившей все континенты. Однако дух антиэкологизма выражали представители и других направлений философской мысли нового времени: дуалист Декарт и Фихте, утверждавшие, что человеческая свобода требует подчинить себе всю лишенную разума природу и беспрепятственно властвовать над ней, руководствуясь собственными законами, и даже великий Гегель, воспринимающий природу как инертную, неразвивающуюся массу, преобразуемую лишь силой творческого духа, но отрицающий духовность ее. Категорический императив максимальной наживы и сциентистско-технократический культ «покорительского» беспредела фактически привели почти к полному подавлению экологической духовности в любых ее формах.

Мотивы одухотворения природы возродились с новой силой в пантеистски и эволюционистски окрашенной философии всеединства В. С. Соловьева, Н. Ф. Федорова, правда, в мистических формах.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Гусев В. Где берет свои истоки ненависть к природе? // Молодая гвардия.1999. № 2.

2. Ширяева А. С. К предыстории экологического знания // Международная конференция «Экологический опыт человечества: прошлое в настоящем и будущем»: Тезисы докладов. М., 1995. С 3-5.

3. Коринфский А. А. Народная Русь. М., 1901. С. 13-14.

4. Международная конференция «Экологический опыт человечества». М., 1995. С. 43-44; М., 1996. С. 77.

5. Международная конференция «Экологический опыт человечества». М„ 1995. С. 4-5, 44; М., 1996. С. 53.

6. Морально-этические нормы, война, окружающая среда. М. Мир.1989. С. 32,104.

7. Гор Эл. Земля на чаше весов. Экология и человеческий дух М.: ППП, 1993. С. 266-268.

8. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 410.

9. Schwartz I. Bal Tashit: A Jewish Environmental Precept // Environmental Ethics. Vol. 19. № 4, winter 1997.

10. Дуглас У. О. Трехсотлетняя война. М., 1975.

11. Shepard P. Man in the Landscape: a historic view of esthetics of nature. N. Y., 1967.

2.4. Мировоззренческо-методологические аспекты природопользования

Ище совсем недавно казалось, что естествознание в основном постигло механизм мироздания и науке предстоит лишь уточнить детали, чтобы затем взять в свои руки управление всеми природными процессами на планете. «Знать, чтобы владеть силами природы и подчинять их воле и интересам человека, — таков лозунг века» — эта сформулированная Ф. Бэконом и Р. Декартом цель продолжала волновать умы ученых как фактически актуальная задача. Некоторые авторы полагали, что уже в 60-х гг. мы находились на подступах к «стадии глобальной реконструкции природной (географической) среды».

В частности, М. Ф. Грин, отвергая предупреждения Г. Ф. Хильми о необходимости приступать к сколько-нибудь существенному преобразованию природы только тогда, когда будут выяснены ее законы, как позицию, обрекающую на бездействие, ратовал за немедленную грандиозную реконструкцию природы, в связи с тем, что «эта эпоха, сулящая поистине фантастический рост производительных сил общества, потребует в недалеком будущем такой дани от природы, которой она просто не в состоянии платить человеку в своем нынешнем состоянии ... (!?)» [I]. М. И. Будыко утверждал, что проблема воздействия на климат, которая еще недавно считалась перспективой отдаленного будущего, «сейчас превращается в связи с возможностями растопления льдов Арктики в одну из центральных проблем климатологии и метеорологии...», «что в ближайшее время будут разработаны проекты, осуществление которых положит начало преобразованию климата нашей страны» [2]. М. Ф. Грин писал о преобразовании водного баланса, а П. М. Борисов о преобразовании природы СССР за счет крупных гидротехнических сооружений, включая поворот сибирских рек в Среднюю Азию и «тепловую мелиорацию Севера» путем «организации прямотока теплых атлантических вод через Арктический бассейн в Тихий океан» [З].

И лишь выявившиеся многочисленные непредвиденные, но катастрофические последствия гораздо менее масштабных «преобразований» в бассейне Волги, Оби, Енисея, Ангары, Байкала и, самое главное, решительные выступления академиков А. А. Трофимука, А. Л. Яншина и других авторитетнейших ученых заставили отказаться от многих крайне опасных проектов такого рода.

В связи с тем, что в последние десятилетия стала очевидной несостоятельность упрощенных представлений о взаимосвязях в природе и техносфере (в мире гораздо больше еще непознанного, совершенно непонятного, чем хорошо известного и вполне понятного), некоторые ученые — еще десять лет назад последовательные материалисты и убежденные атеисты — становятся на позиции мистики и соединения науки с религией [4]. Новые открытия, новые знания о мире не уменьшают, а увеличивают число нерешенных проблем. Поэтому, современные академики, погружаясь в бездну непонятного, таинственного, встречают гораздо больше «почему», чем их предшественники. К сожалению, вместо открытого признания ограниченности своих познавательных возможностей и неустанного, нелегкого, но честного поиска истин некоторые из них сворачивают на дорожку произвольных умозрительных схем, ссылок на волю Бога, «онаучивая» в современном духе свой лексикон терминами «мировой разум», «солитонно-голографический интеллект» и т. п.

«Христиане! Мусульмане! Иудеи! — пишет доктор технических наук В. Д. Плыкин. — Не нужно тратить силы и эмоции на борьбу друг с другом. Нам нечего делить Бог один на всех нас — это Разумное Ядро Вселенной — Центральный Вселенский Разум». Как же обосновывает уважаемый ученый столь сильное утверждение? «Вселенная выращивается в строгом соответствии с законами Мироздания под постоянным управлением Вселенского Разума. В противном случае был бы хаос, а хаос никогда не дает созидания, хаос — это беспорядок в начале и разрушение в конце» [5]. Свою позицию В. Плыкин подкрепляет ссылкой на известного физика нобелевского лауреата А. Комптона, считающего, что «упорядоченность Вселенной свидетельствует об истинности наиболее величественного утверждения: «В начале Бог».

Однако ссылки на упорядоченность, «разумную» организацию не новы — это излюбленный аргумент всех богословов с древнейших времен. Между тем другой нобелевский лауреат И. Р. Пригожин своими фундаментальными работами показывает как раз обратное: порядок и хаос — это диалектические противоположности, постоянно переходящие друг в друга. Причем, в отличие от Плыкина и Комптона, он не декларирует, а на основе многочисленных экспериментальных исследований неопровержимо доказывает, что уже на уровне термодинамики и химии из хаоса на определенных этапах с естественной необходимостью возникает порядок, появляются саморазвивающиеся структуры, перерастающие во все более сложные, вплоть до биологических и социальных организмов, системы без вмешательства каких-либо внешних организующих сил [6]. Следовательно, исходная посылка доктора Плыкина ложная, а из ложной посылки, согласно законам логики, следует все что угодно.

Он, как и группа других ученых, подписавших «Декларацию по проблеме перехода в Третье тысячелетие (воззвание к людям Мира)», утверждает, что Библия дана человечеству единым живым организмом — Вселенной «как инструкция к существованию на планете Земля». Оказывается, не надо выдумывать ничего нового, следует лишь соблюдать десять известных библейских заповедей, «являющихся кодом космического мироздания» [7].

В данном случае некоторые наши ученые лишь повторяют основателя так называемой «христианской реконструкции» — движения протестантов-фундаменталистов — Г. Норта, требующего, чтобы Библия, включая законы Ветхого Завета, была «положена в основу преобразования институтов современного мира», и призывающего библейские законы «распространить на местные, национальные я, наконец, международные институты». Однако частная собственность, от которой Христос, как известно, призывал отказываться, по Норту, должна быть основой «христианской социальной структуры», а правительство, осмеливающееся нарушать право частной собственности, оказывается, «навлекает на себя гнев Господний» [8]. Тем самым еще раз демонстрируется, что не религии определяют социально-экономические устройства, моральный климат и законы обществ, а наоборот, религии интерпретируются и приспосабливаются к объективным социально-экономическим законам и реальным «земным» условиям.

Если вдуматься в содержание десяти библейских заповедей, то там, кроме четырех чисто ритуальных требований (единобожия, не делать кумиров, не произносить всуе имя Божие, отдыхать по субботам), а также шести элементарных нравственных принципов (почитай родителей, не убий, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, не желай жены и имущества ближнего), которыми люди доклассовых общин руководствовались задолго до появления Библии, ничего сверхмудрого нет. Письменная же фиксация этих принципов со ссылками на авторитет Бога потребовалась лишь потому, что постоянные нарушения их стали в классово-антагонистических обществах обыденной нормой. И слишком смелая фантазия нужна, чтобы в этих десяти заповедях увидеть «код космического мироздания».

Как ни печально, но приходится констатировать, что научная публика, как и любая другая, подвержена поветриям «модных» мнений. В частности, реальную задачу соединения сил атеистов и людей разных верований и мировоззрений ради перехода мира на путь устойчивого развития некоторые бывшие воинствующие безбожники подменяют модными попытками соединения несоединимого — науки и религии, становясь фактически на методологические позиции неотомизма — философской доктрины католической церкви. В этом отношении особенно преуспели экуменисты, которые — надо отдать им должное — в числе первых обратили внимание на проблему глобального экологического кризиса.

Профессор ядерной физики Массачусетского технологического института Д. Роуз даже попытался дать «научное» обоснование «экологического экуменизма» в связи с этимологической родственностью терминов: Мир — экумена — выступает как экосистема. Профессор биохимии Сиднейского университета Ч. Берч сформулировал положения «экотеологии», согласно которой гармонизацию отношений природы и общества можно осуществить только с помощью Бога, через внутренний духовно-мистический опыт человека. Он, справедливо указывая на ограниченность буржуазной этики, носящей в основном антропоцентрический и утилитарный характер, считает возможным преодолеть ее путем экстраполяции субъективного мира чувств на всю природу, мысленного одухотворения ее. Признавая острейшие противоречия между богатыми и бедными странами, препятствующие решению глобальных экологических проблем, Ч. Берч предлагает программу «обратного развития» богатого мира: «богатые должны жить более просто, как просто могут жить бедные». А для этого чисто технические меры должны быть дополнены соответствующими религиозно-этическими нормами [9]. Подчеркивая важность создания духовных предпосылок для перехода к равновесному природопользованию, программы такого рода преувеличивают роль индивидуально-чувственного восприятия окружающей среды, а потому методологически несостоятельны и утопичны. Тем не менее их использование может стать важным фактором формирования экологического сознания верующих, поскольку такое направление мысли может быть противовесом фаталистским настроениям обреченности, присущим значительной части верующих, принадлежащих самым разным конфессиям и сектам внутри современного христианства.

Как известно, откровение Иоанна Богослова («Новый завет») предрекает конец света в образах, которые мы называем теперь апокалипсическими. Христианские фундаменталисты, отвергающие любую попытку отступления от библейских текстов, заходят в своем толковании этой идеи так далеко, что усматривают в неизбежности вселенской катастрофы Божий промысел и соответственно считают любое противодействие этому бессмысленным и даже греховным. Ожидания апокалипсиса, полагает Р. Фолк, помогают объяснить относительную пассивность современного западного общества перед возможностью ядерной или экологической катастрофы [10].

Вместе с тем в западных концепциях духовно-психологических основ экологического сознания имеют место различные методологические подходы с вульгарно-натуралистских фрейдистских позиций. В последние десятилетия стала популярной сексуально-феминистская интерпретация глобальных проблем современности. Профессор философии Нью-йоркского университета Вирджиния Хелд принимает в качестве основной методологической посылки утверждение, что половые различия «глубже и фундаментальнее, чем классовые и расовые», а потому являются самым мощным фактором, влияющим на морально-этические нормы, особенно нормы, относящиеся к войне и окружающей среде; то, что принято считать культурой нации, — преимущественно культура ее мужской половины.

«Внешнее сходство между ракетами, пушками, снарядами и возбужденным мужским половым членом, — пишет В. Хелд, — несомненно сыграло свою роль в формировании отношения к этому оружию. Аналогия между половым членом и оружием, по-видимому, глубоко укоренилась в мужской психологии». Мужчинам, по ее мнению, трудно отказываться от применения силы, насилия, в том числе по отношению к природе, без ущерба для мужского достоинства — в том виде, как они его понимают.

Некоторые активистки феминистского движения в своих фрейдистско-сексуальных аналогиях идут еще дальше. Сандра Хардинг из университета штата Делавэр усмотрела в труде Ньютона «Принципы математики» ... пособие по изнасилованию, а некая Сюзан Маклари сводит всю западную классическую музыку к торжеству «фаллического насилия», а в девятой симфонии Бетховена слышит «удушающую убийственную ярость насильника, который не способен дать ей выход».

До XVI в., считает В. Хелд, люди смотрели на землю как на мать-кормилицу, но затем начали проявляться первые признаки «сексуального» подхода к окружающей среде: на природу стали смотреть как на женщину, которую необходимо покорить, и образ земли-женщины был вытеснен образом неживой природы, механического объекта — так можно было оправдать причиняемый природе ущерб. Женщины же издавна разрешают конфликты ненасильственными методами в семейной жизни и в широком диапазоне мирных инициатив. Если, в соответствии с феминистскими взглядами, женщинам предоставить в обществе на национальном и международном уровнях руководящую роль, то это может привести к устранению угрозы войн и экологической катастрофы [11].

Разделяя и развивая этот методологический подход, профессор университета в Осло Бергит Брок-Утне предлагает распространить его и на систему образования, но не в том смысле, чтобы повысить процент женщин-педагогов, который и так слишком велик в школе, а учить не соперничеству, не потребительскому отношению к природе, а познанию радости сопереживания, заботам друг о друге, о слабых, о растениях, животных, о природе в целом, урегулированию конфликтных ситуаций ненасильственными методами, то есть сделать более «женственным» содержание образования. «Механический взгляд на мир, — пишет она, — как бы санкционировал хищническую эксплуатацию природных ресурсов, неограниченную торговую экспансию и новый социально-экономический порядок, поставивший женщину в подчиненное положение. Таковы были наука и мировоззрение, которые позволили мужчинам поработить и женщину и природу». Прогрессивное феминизированное обучение в школах и университетах, по ее мнению, может существенно изменить ситуацию к лучшему, ибо «феминизм и экология нераздельны» [12].

В последние годы на Западе сложилось целое, так называемое экофеминистское, направление. Его последователи полагают, что женщины самой природой больше, чем мужчины, предрасположены к природоохранным функциям. Поэтому они считают необходимым именно женщинам взять на себя главную миссию в деле спасения природы [13]. Феминистский подход к проблемам окружающей среды представляет определенный интерес, поскольку существенно обогащает понимание экологической духовности, без какого-либо мистицизма. Однако возможности его распространения и практического использования нельзя преувеличивать, поскольку они за висят прежде всего от социально-экономических условий и культурных традиций конкретных обществ, иначе феминизм сыграет негативную роль, поскольку затушевывает реальные противоречия и уводит общественность на бесперспективные пути решения глобальных проблем современности. Вместе с тем феминистские идеи дают основания для постановки широких социально-педагогических экспериментов по разработке новых методов формирования духовных основ перехода к устойчивому раз витию.

Как реакция на многотысячелетние «природопокорительские» установки, поставившие человечество на грань экологической катастрофы, в последние годы получают распространение призывы отвергнуть традиционные антропоцентристские ориентации. «Идея о том, что люди являются венцом творения, мерилом всех ценностей,— пишет Д. Сид, — имеет очень глубокие корни в нашей культуре и нашем сознании». Он, в частности, ссылается на уже приводимые нами библейские изречения. Можно также вспомнить протагоровское «человек — мера всех вещей», сократовское «познай самого себя», фейербаховское «человек — единственный, универсальный и высший предмет философии»...

«Антропоцентризм» или «гомоцентризм», — пишет Д. Сид, — означают человеческий шовинизм». Он разделяет идеи основателя так называемой «глубинной экологии» Арне Наэсса, который считает необходимым ставить «глубинные» вопросы: какой тип общества, образования, религии наиболее отвечает интересам всей жизни в целом, существующей на нашей планете? Путь к разрешению современного экологического кризиса усматривается в индивидуальном совершенствовании личности — от ego до социальной личности и до метафизического «Я». Сторонники этой концепции вводят понятие экологического «Я», включающего не только отношения с другими людьми и обществом в целом, но и отношения со всем сообществом живых существ. «Экологическое «Я» индивида есть все, с чем этот индивид себя отождествляет. Благодаря процессу самоотождествления с другими, с развитием зрелости наше «Я» становится более всеобъемлющим и глубоким. Мы видим сами себя в других». Более того, Д. Сид, ссылаясь на речь индейского вождя Селта, произнесенную перед своим племенем в середине прошлого века, призывает к самоотождествлению со всей природой, научиться «думать как гора». Главной задачей «глубинной экологии» ставится спасение планеты от дальнейшего опустошения, «которое представляет угрозу как просвещенному эгоизму людей, так и всему остальному миру, снижая возможную радость бытия для каждого» [14].

Призывы возвращения к языческому миропониманию, согласно которому не Земля принадлежит человеку, а человек — Земле, он должен не выделяться из природы, а физически и духовно сливаться с ней, смиренно покоряться природе (нередко отождествляемой с Богом) и не стремиться к господству над ней, получают довольно широкое звучание среди разных социальных групп. Высказываются также мнения, что все беды человеческие происходят от экофобного сознания, кощунственных попыток подчинить природу своей воле. Академик В. П. Казначеев пишет даже о космофильных и космофобных свойствах людей, которые «уводят нас уже в стратегию понимания личности, ее призвания, ее интеллекта, ее долгожительства и взаимосвязи с космическим живым пространством». По его словам, «от преобладания космофильных или космофобных тенденций в решении военных, экономических, торговых, национальных и религиозных конфликтов зависят мир и выживание людей на планете Земля» [15].

В. П. Казначеев совершенно правильно обращает внимание в своих работах на то, что до сих пор не придавалось должного значения изучению зависимости всей жизни на Земле от процессов, происходящих в околоземном, околосолнечном пространстве и дальнем Космосе. Однако его утверждения о «живом» или даже «интеллектуальном» характере всего пространства и, тем более, о зависимости судеб человечества от эмоционального отношения людей к Космосу представляются недостаточно обоснованными и, мягко говоря, преувеличенными. Скорее всего, в них проявляется «эффект маятника», когда абсолютное отрицание какого-либо фактора сменяется представлениями об его абсолютном определяющем значении.

Для того чтобы серьезно обсудить подобные вопросы, необходимо выполнить первое методологическое требование — четко определить, что именно следует понимать под терминами «живое» и «косное» вещество, «мышление» и «интеллект», каковы эмпирические критерии определения этих понятий. В противном случае можно утверждать все что угодно, и ложные высказывания от истинных отличить в принципе невозможно.

Рассмотренные философско-методологические концепции выхода из глобального экологического кризиса так или иначе ориентированы на изменение индивидуального сознания путем нового слова. Однако такой подход может быть результативным, если говорить об отдельных энтузиастах-подвижниках. Для массового изменения экологического сознания необходима организация общего дела, направленного, прежде всего, на радикальное изменение социально-экономических и политических условий, необходимо порождающих антиэкологическое поведение абсолютного большинства людей.

Кроме того, человек, в отличие от всех других живых существ, взаимодействует с окружающей средой посредством активного целенаправленного изменения природы в соответствии со своими развивающимися потребностями и интересами. Это обстоятельство не может быть отменено без утраты человеческой сущности. Из понимания необоснованности многих природопокорительских амбиций людей и заявок на неограниченное господство над природой вовсе не следует полного отрицания антропоцентрического мировоззрения.

Человек всегда в отношениях с окружающей средой исходил и будет исходить прежде всего из потребностей своего собственного надежного существования и развития, а не из каких-либо представлений о Боге, «мировом разуме» или «живом Космосе». Задачи расширения свободы человека за счет все большего освоения сил природы на основе познания и использования ее объективных законов, «покорения пространства и времени» вовсе не снимаются в условиях глобального экологического кризиса, а лишь неизмеримо усложняются, поскольку теперь на них накладывается жесткое дополнительное требование: не разрушать окружающую среду и восстанавливать уже разрушенное. Это — важнейшая методологическая посылка устойчивого развития.

«Сухой остаток» из всех древнейших и новейших экофильных мировоззренческих концепций, который на пороге третьего тысячелетия следует извлечь в качестве категорического императива всем людям планеты, — это благоговейно-ценностное, то есть духовное, отношение к природе во всех его проявлениях: нравственном, эстетическом, интеллектуальном, эмоционально-психологическом, творческом, общественном и практически-деятельностном.

В последние годы весьма модными стали обвинения материалистической философии, особенно марксизма, в антидуховности и экофобном отношении к природе. «Понятие духовности было деформировано еще ранним материализмом, сильно искажено воинствующим материализмом и окончательно искажено коммунизмом и развитым социализмом» [16]. Автор данного утверждения не проводит различия между наивным, метафизическим и диалектическим материализмом, между теорией, ее вульгаризаторами и практикой. Другие исследователи приписывают лично Марксу антиэкологизм [17].

Между тем именно Маркс и Энгельс впервые предложили последовательно научную, исключающую всякую мистику и произвольные домыслы концепцию взаимосвязи природы и общества, подчеркивающую необходимость очень осторожного, бережного и, можно сказать, одухотворенного отношения к окружающей среде. «Только в обществе его (человека) природное бытие, — подчеркивал К. Маркс, — является для него его человеческим бытием и природа становится для него человеком. Таким образом, общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы» [18]. Вместе с тем он отмечал, что подлинно духовное отношение к природе становится возможным лишь при обеспечении соответствующих материальных основ жизни. Удрученный заботами человек невосприимчив даже к самому прекрасному зрелищу. Торговец минералами, например, «видит только меркантильную стоимость, а не красоту и своеобразную природу минерала; у него нет минералогического чувства» [19]. Ф. Энгельс подчеркивал, «что мы отнюдь не властвуем над природой, как завоеватель, как кто-либо, находящийся вне природы, мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри ее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее законы, правильно их применять» [20]. И если человек наукой и творческим гением подчинил себе силы природы, то они ему мстят [21].

Другой вопрос, что эти положения не были достаточно учтены в практике, когда весь мир был охвачен технократическими идеями безграничного природопокорительства. Природоразрушительная практика, как будет показано далее, в истории советской страны имела место, во-первых, в силу недостаточности научных знаний, во-вторых, из-за жестких условий политической борьбы; в-третьих, по причине недостаточно высокой общей духовности общества.

Экологическую духовность В. Д. Плыкин определяет как «постоянное совершенствование Духа человеческого до такого возвышенного состояния, когда существо человека не в состоянии творить зло, когда этот человек будет излучать только тепло, когда в нем сформируется братское отношение ко всему сущему на Земле, когда у человека проснется истинная любовь к своей планете, как к Матери...» [22]. Если отсечь его дальнейшую мистическую интерпретацию, то данное определение можно признать прекрасным. Вместе с тем необходимо, во-первых, подчеркнуть, что «братское отношение ко всему сущему на Земле» со стороны человека имеет свои ограничения, обусловленные необходимостью потребления растительной и животной пищи, а во-вторых, следует четко выявить существование противоположных типов отношения к природе.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1.Природа и общество. М.: Наука, 1968. С. 118, 122.

2. Там же. С. 257-258.

3. Там же. С. 258-289.

4. См., например, Олдак П. Г. Теогносеология. Миропостижение в рамках единения науки и веры. Новосибирск: Вист, 1994;

Плыкин В. Д. В начале было слово или след на воде. Ижевск, 1995.

5. Упом. работа. С. 17, 31, 28.

6. См.: Пригожий И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.

7. ЭКОС-ИНФОРМ. 1997. № 1-2. С. 100-103.

8. Норт Г. Марксова религия революции. Возрождение через хаос. Екатеринбург, 1994. С. XXIX, 269.

9. См.: Князев Ю. В. Экуменические концепции экологии. Горизонты экологического знания. М.: Наука. 1986.

10. Морально-этические нормы, воина, окружающая среда. М., 1989. С. 83.

11. Там же. С. 73-82.

12. Там же. С. 123-142.

13. Gaad G. Ecofeminism and Wilderness // Environmental Ethics. Vol. 19. N 1. 1997. Р. 5-25; Dixon B. A. Feminist Connection between Women and Animals. // Environmental Ethics. Vol. 18. N 2. 1996. Р. 181-194.

14. Сид Д., Мэиси Д., Флемминг Дж., Наэсс А. Думая как гора: на пути к совету всех живых существ. М., 1992.

15. Казначеев В. П., Прежде всего // Вестник МИКА. Вып. 3. 1996. С. 4-5.

16. Плыкин В. Д. Упом. работа. С. 25.

17. Круть И. В., Ширяева А. С. От доклассической до постнеклассической экологии // Международная конференция «Экологический опыт человечества». М., 1995. С. 7.

18. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 118.

19. Там же. С. 122.

20. Там же. Т. 20. С. 496.

21. Там же. Т. 18. С. 303-304.

22. Плыкин В. Д. Упом. работа. С. 25.

2.5. Альтернативные парадигмы экологической духовности

Если отвлечься от огромного объективного разнообразия нюансов и пересечений в мировоззренческих и методологических подходах к проблемам окружающей среды, все множество встречающихся в истории человечества материалистических и идеалистических, религиозных и атеистических концепций отношения человека к природе можно разделить на две группы: экофильные и экофобные. Анализ показывает, что в основе их лежат системы противоположных исходных нравственных, эстетических, интеллектуальных, эмоционально-психологических, творческих, общенческих и практически-деятельностных духовных принципов. Поэтому правомерно говорить о существовании альтернативных парадигм экологической морали: экофильной и экофобной, выявление которых представляет собой весьма актуальную методологическую задачу [1].

Первая парадигма предполагает необходимость бережного отношения к «дикой» природе, рассматривает как ценность многообразие всех ее форм, независимо от их непосредственной полезности, которая в целом представляет собой величайшее благо и добро для человека. Человек, оберегая и сохраняя природу, тем самым выполняет по отношению к ней свой сыновний долг, сотворяя добро. Вторая парадигма исходит из того, что первозданная природа есть нечто злое, противостоящее людям, с чем необходимо вести постоянную борьбу и преобразовывать в предметы, пригодные для человеческого потребления. Долг и добро состоят в превращении природного в культурное.

Первая парадигма принимает природное естество как выражение высшей красоты, самостоятельных эстетических ценностей. Вторая полагает, что красота достигается только в результате обработки природных предметов рукой художника. Парки, аккуратно постриженные и ровно высаженные деревья, ухоженная трава гораздо прекраснее девственного леса; выведенные человеком породы несравненно эстетичнее, чем дикие...

Первая парадигма связана с установкой на самостоятельную ценность рационального постижения тайн и законов природы, независимо от возможностей утилитарного использования результатов познания, предполагает познание в целях утверждения большей гармонии между природой и обществом, сохранения природы. Вторая придает смысл и ценность, лишь такому изучению природы, которое способствует ее более успешному покорению, большему извлечению из нее всего, пригодного для дальнейшего потребления.

Первая парадигма означает, что в общении с дикой, девственной природой человек находит источник радости, духовного умиротворения, равновесия и спокойствия, черпает вдохновение для любых видов творческой деятельности. С позиции второй парадигмы девственная природа должна порождать у человека прежде всего страх и тревогу, угнетенное чувство духа и подавленность, а положительные эмоционально-психологические реакции вызывать может лишь окультуренная, благоустроенная окружающая среда.

Первая парадигма предполагает направленность творческих потенций человека на повышение гармоничности своих отношений с окружающей средой; признание самоценности общения с живой и неживой природой как проявления человеческой свободы, основанной на нравственном и эстетическом к ней отношении. Практичес-кидеятельностное отношение к природе направлено на сохранение ее богатств и разнообразия, имеющих самостоятельную, независимую от ее полезности для людей высокую ценность

С точки зрения второй парадигмы творческое отношение к природе имеет смысл лишь в плане ее преобразования, увеличения использования ее ресурсов; общение с природой, прежде всего, есть необходимость, диктуемая логикой выживания рода человеческого; богатство и разнообразие природы не представляют какой-либо ценности безотносительно к потребительским запросам людей, а потому деятельностное отношение человека к природе состоит лишь в присвоении ее предметов, в окультуривании природы.

Обе парадигмы можно представить в сравнительной таблице.

Таблица 1

Альтернативные парадигмы экологической духовности

Принцип духовности

Экофильная

экофобная

Нравственные

Эстетические

Познавательные

Эмоциально-психологические

Творческие

Общенческие

Практически-деятельностные

Самостоятельная ценность природы. Долг и добро – в ее сохранении

Девственная природа прекрасна

Познание природы как самоценность и средство гармоничного сосуществования с ней

Девственная природа – радость и спокойствие

Смысл творчества в увеличении гармонии человека с природой

Общение с природой – выражение свободы и ценностного отношения к ней

Сохранение богатств и разнообразия природы как ценностей бытия. Охрана ее объектов и естественного состояния

Долг и добро заключаются в преобразовании природы

Девственная природа малопривлекательная

Познание – средство покорения природы и господства над ней

Девственная природа – страх и тревога

Смысл творчества в максимальном использовании природы в собственных интересах

Общение с природой – необходимость для выживания людей

Богатства и разнообразия природы как средство жизни людей. Безраздельное присвоение ее благ

Во избежание недоразумений необходимо подчеркнуть, что речь идет об абстрактно-теоретической систематизации противоположных типов субъективного отношения к окружающей среде. Причем экофильная ориентация связана с определенной идеализацией природы, что позволяет рассматривать ее не только в качестве объекта, но и субъекта, которая далеко не всегда может быть объяснена рационалистически, но обосновывается с нравственно-эстетических духовных позиций и конечном счете оправдывается практически. Это не означает, что придерживающиеся ее люди не используют природу в целях потребления и выживания, не занимаются преобразованиями и окультуриванием природы. Они делают все это, но стараются нанести минимальный урон окружающей среде и восполнять его: пытаются восстанавливать леса, источники, почвы, нарушенные ими же, ликвидировать отходы, очищать загрязненные земли и воды, бережно относиться к флоре и фауне, то есть проявлять высокую экологическую культуру как практически-деятельностное выражение духовного отношения к природе.

Предложенная схематизация, бесспорно, означает упрощение экологического сознания реальных людей и сообществ, у которых могут проявляться противоречивые принципы. Тем не менее для разных социально-культурных, этнических и религиозных сообществ могут быть характерными, преобладающими принципы экофильной или экофобной парадигмы. Нравственные принципы имеют определяющее значение в структуре экологической духовности, то есть являются системообразующими и детерминирующими общую направленность отношения людей к природе, а практически-деятельностное отношение их к окружающей среде может служить объективным критерием уровня экологической духовности и культуры.

Экофобную парадигму, фактически отрицающую нравственную и эстетическую самоценность природы (духовность с отрицательным знаком), правильнее называть выражением экологической бездуховности или антидуховности. Однако экофобная парадигма не выражает собой какого-то абсолютного зла, а экофильная — абсолютного добра. Обе они представляют собой противоположные стороны экологического сознания, в котором та или другая преобладала на определенных исторических этапах с закономерной необходимостью. Экофильность первобытных людей была обусловлена очень высокой зависимостью их от окружающей среды, а также ведущей ролью традиционно опытных, интуитивно определяемых норм природопользования. Для того чтобы выжить, человек должен был уметь физически и духовно сливаться с природой, знать огромное разнообразие ее форм и свойств, тонко чувствовать все ее нюансы и перемены.

Экофобные тенденции стали появляться на заре цивилизации, когда человек объективно смог выделиться из окружающей природы, когда ведущую роль начинает играть техническая вооруженность, искусственно создается «окультуренная» среда, позволяющая ему, опираясь на силу знания, успешно противостоять стихиям, что породило иллюзию духовного как высшей надприродной субстанции, а затем технократическую психологию покорения природы и господства над ней. Причем на протяжении тысячелетий, и особенно последних столетий, несмотря на все негативы и потери, такая экополитика в целом была вполне эффективной, о чем свидетельствуют неоспоримые достижения на пути общественного прогресса. И лишь в последней трети нашего века стало очевидным, что она исчерпала прогрессивный потенциал, продолжение ее чревато глобальной катастрофой.

Тем не менее установка на дальнейшее увеличение власти человека над природными стихиями не отменяется, приобретая качественно новое содержание. Необходим как бы возврат к архаическим анималистским формам экологической духовности, но уже не на основе чувственной интуиции, мистики и иллюзорно-фантастических представлений, а на почве достоверного научного знания и высоких нравственно-эстетических ценностных ориентации. Экофильная парадигма, являясь альтернативой экофобной, формируется в рамках самых разных мировоззренческих атеистических и религиозных представлений. Однако реалии рынка, особенно в его современном мондиалистском варианте, служат практическим отрицанием любой, в том числе и экологической, подлинной духовности, что фактически признают даже идеологические его сторонники, не потерявшие способности к беспристрастному анализу. Последовательное, вполне реалистичное выражение, свободное от мистики и субъективизма, экофильная парадигма получает только в гуманистической форме экологической духовности, построенной на основе диалектико-материалистической философии и методологии. Вместе с тем она представляет собой необходимую духовную предпосылку социально-политической парадигмы устойчивого развития в ее демократически-плюралистском варианте.

Следует отметить, что тяжелейшая экологическая ситуация, возникшая в конце XX века на нашей планете, еще не заставила исчезнуть настроения воинствующего антиэкологизма. Более того, они получают даже «теоретические» обоснования со стороны некоторых экологов. Так, В. Барсуков, с одной стороны, обвиняет ученых в том, что они сменили исследовательское беспристрастие на «человекоугодничетво, односторонний антропоцентризм», уверенно и довольно решительно делят происходящее в мире на «плохое» и «хорошее». За сломанное деревце человек может заплатить штраф и испытывать угрызения совести, а тем временем распространять отраву, губящую крыс и тараканов, «но разве постельный клоп и малярийный комар, — пишет он, — не твари Божий, разве они не включены в пищевые цепи природы?»

С другой стороны, В. Барсуков, противореча сам себе, провозглашает естественным все, что происходит в природе, в том числе и человеческие действия: »На мой взгляд, все, что делаем в природе, — естественно. Даже создание и испытание ядерного оружия». Загрязнение атмосферы и прочих сфер Земли, вырубку лесов и уничтожение животных он объявляет «естественными процессами», против которых выступать не только бесполезно, но даже вредно. Вся методология современного экологического воспитания, по его мнению, глубоко порочна, ибо «человеку, как любому живому существу, не следует ущемлять свои потребительские возможности». Всякое «подстраивание» под природу, бережное отношение к ней и даже внедрение экологически чистых технологий якобы не только «нарушает естественный обмен веществ и энергии между Homo sapiens и средой», но и чревато, подчеркивает В. Барсуков, вырождением человека.

Особенно большой вред человечество наносит себе тем, считает он, что искусственно прекратило действие естественного отбора в своей популяции: «Древние европейцы, которые сбрасывали со скалы хилых и больных детей, берегли генофонд. Мы же, борясь за каждую человеческую жизнь, выращиваем неполноценных, наследственно порченных вопреки природе и, гордясь этим, фактически загрязняем ее. Вероятно, в ближайшем цивилизация откажется от декларативного (включая демографическое!) лицемерия и, честно признав жизненную необходимость своего «хищничества», начнет не тайком, как сейчас, а в открытую заботиться о себе» [2].

Не стоило бы этому автору уделять столь много внимания, если бы этот «эколог» опубликовал свои соображения для обсуждения в узком кругу специалистов. К сожалению, этот антиэкологический и антигуманистический «манифест» помещен в журнале для очень широкого круга читателей, и прежде всего для молодых людей, всерьез интересующихся техникой, экологическая безопасность которой сегодня становится вопросом первостепенной важности. Кроме того, статья В. Барсукова показывает, что экофобная парадигма бытует в общественном сознании еще настолько глубоко, что даже редакция весьма авторитетного журнала сочла целесообразным предоставить для нее свои страницы. Она примечательна как показатель остроты противоречий, назревших в массовом экологическом сознании, как выражение культурно-антропологического кризиса, суть которого хорошо раскрыта в монографии А. А. Гордиенко. Человек, оказавшись замкнутым в тотальной социотехнической системе, в результате лишается природных оснований своей деятельности и отдается стихии темных иррациональных сил, обусловливающих атомизацию социумов и всплеск агрессивности, форсирующей экологический кризис [3, 14].

Выход из этого кризиса состоит отнюдь не в отрицании или абсолютизации антропогенного фактора, но в резком возрастании его роли и придании ему соответствующего вектора. Человек из слепого авангарда эволюции должен превратиться в носителя управляемой эволюции, которая разрешит глобальные проблемы современности, обеспечив всеобщий социальный прогресс и солидарность народов при сохранении природы. Отсутствие такой глобальной позиции вызывает озабоченность будущим человечества и ставит под вопрос его дальнейшее существование [4].

Воинствующий антиэкологизм, полное отрицание антропологического принципа и увлечение некоторых серьезных ученых мистицизмом, субъективизацией космического пространства и «научным» богостроительством — лишь разные стороны этого специфического для конца XX века кризиса, связанного с крутой ломкой привычных основ материальной и духовной жизни. Когда исследователь не способен ни объяснить причины экстремальной ситуации, ни предложить практических путей ее разрешения, то перед ним возникает большой соблазн сослаться на сверхъестественные силы. «Религиозно настроенный человек, таким образом, перекладывает всю ответственность на Бога и отдает свою судьбу в его руки» [4, 88].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Круть И. В., Ширяева А. С. Этапы развития экономического знания и сознания // Международная конференция «Экологический опыт человечества: прошлое в настоящем и будущем»: Тезисы докладов. М., 1996. С. 53.

2. Барсуков В. В природе все спокойно // Техника-молодежи.

1997. № 10.

3. Гордиенко А. А. Антропологические и культурологические предпосылки коэволюции человека и природы. Новосибирск, 1998.

4. Кууси П. Этот человеческий мир. М.: Прогресс, 1988.

Глава 3. Социально-политические и образовательные парадигмы устойчивого развития

3.1 Геополитические аспекты равновесного природопользования

Третья мировая воина уже идет, экономическая воина, где оружием являются ростовщические проценты, баснословные цены и неравные условия обмена. Проценты до сих пор убивают людей на разграбленной планете.

М. Кеннеди

Еще в 1921 г. В. И. Вернадский пришел к выводу, что человечество стало могучей геологической и геохимической силой, которая по мощности сравнима с естественными процессами и неумолимо меняет лик Земли. С тех пор эта сила многократно возросла и в связи с небывало бурным научно-техническим прогрессом, и в связи с демографическим взрывом, начавшимся во второй половине текущего столетия [1]. Глобальный экологический кризис современности имеет, прежде всего, техногенный характер: совокупная мощь производительных сил возросла настолько, что вызвала угрозу катастрофического нарушения баланса обмена веществ на планете Земля, связанного с необратимым разрушением ее биосферы. Следовательно, практическая проблема в первом приближении состоит в обеспечении равновесного природопользования, при котором антропогенные изменения окружающей среды будут компенсироваться естественными восстановительными процессами и специальной природоохранной деятельностью людей.

Расчеты показывают, что использование современных научно-технических достижений позволяет технологически решать эти задачи при обеспечении всего населения Земли материальными средствами жизни на уровне вполне достаточном для физического и духовного развития каждого. Промышленно развитые страны, утверждает У. Нитце, помощник администратора международного Агентства США по охране окружающей среды, располагают уже теперь большинством технологий, которые потребуются в ближайшие 50 лет для обеспечения устойчивого развития, а также современной техникой, необходимой развивающимся государствам для решения крупных экологических проблем в энергетике, промышленности, сельском хозяйстве, лесоводстве и для сохранения многообразия живой природы. Данная задача разрешима — аргументация в пользу этого утверждения прозвучала в докладе Римского клуба. Однако у стран «третьего мира», опускающихся во все более глубокую долговую яму, средств для приобретения всего этого нет, а безвозмездная передача ради общей пользы несовместима с логикой и духом буржуазного общества [2].

Трудовая жизнь, в которой люди затрачивают основные свои силы, энергию, является лишь средством достижения целей выживания, а не самореализации и раз вития личности, коммерческий дух лишает работу внутреннего смысла и ценности. Коммерциализм, пишет профессор П. Венц, это образ жизни и система ценностей, неизбежно ведущие также к разрушению окружающей среды. Поддерживающие их представители философской мысли не только наносят тяжелейший вред обществу, особенно тем, кого они учат, но и сами деградируют как личности [З].

«Современное использование биологических ресурсов на основе рыночных показателей неэффективно и несправедливо. Оно ведет к потерям в социальном благополучии, которые особенно тяжко ложатся на более бедных представителей нынешнего поколения и лягут на все будущее поколение» [4, 827]. В этом одном из самых фундаментальных трудов британских ученых по проблемам биологического разнообразия подчеркивается нерыночная ценность объектов природы, обусловленная их значимостью для здоровья и эффективности экосистем, а также с социально-гуманитарной точки зрения.

Проблематичность сохранения окружающей среды в условиях капитализма признает большинство западных исследователей. Однако решения предлагаются весьма различные. Одни прямо указывают на капитализм как главное препятствие для выхода из экологического кризиса и считают, что государство должно, как минимум, ограничить бизнесменов в стремлении эксплуатировать и разрушать природу и, как максимум, ликвидировать вообще капиталистические экономические отношения, пересмотрев «конституционное право на свободу» [5]. Другие, наоборот, считают возможным обеспечить разумное природопользование именно с помощью рыночного механизма.

Поскольку в общественном сознании на Западе, с одной стороны, довольно прочно утвердился идеологический штамп буржуазно-либерального понимания свободы, связанного прежде всего с возможностью беспрепятственных финансовых операций, в том числе чисто спекулятивных, независимо от того, какой, ущерб они наносят большинству других людей и окружающей среде, а с другой — слово «свобода» неразрывно связано с традициями гуманизма, постольку радикальные требования некоторых авторов, считающих капиталистическую систему «основной причиной деградации окружающей среды и глобального самоубийства» [б], не встречают достаточно широкой поддержки.

Вместе с тем большинство ученых и политиков стремятся дистанцироваться от крайних апологетов свободного рынка, категорически осуждающих экологические движения как угрожающие основам американского образа жизни [7]. Защитники свободного рынка, как отмечают Д. Коллинз и Д. Баркдалл, чаще всего не отрицая необходимости защиты окружающей среды, изобретают многочисленные отговорки, требуя обусловливать решение экологических проблем соблюдением принципов экономического благоприятствования бизнесу, права собственности, кредитами государства на борьбу с загрязнением и компенсациями со стороны государства издержек, которые предприниматели будут нести в результате дополнительных расходов на экологические цели. Принятие подобных предложений сделает невозможным реализацию каких-либо эффективных природоохранных программ.

Разногласия носят особо острый характер по наиболее фундаментальному вопросу: является ли рынок эффективным инструментом охраны окружающей среды или же угрозой глобальному экологическому здоровью? [8]. Большинство западных исследователей пока склоняются к паллиативному решению — капитализм и рынок должны быть в ближайшей перспективе сохранены, но существенно реформированы, чтобы соответствовать современным экологическим требованиям. Однако такой подход, как будет показано далее, связан с внутренними фундаментальными противоречиями.

Наиболее дальновидные и политически не ангажированные ученые признают рыночные механизмы в принципе неспособными решать вопросы окружающей среды в достаточно широких масштабах. «Если же погоня за прибылью останется единственной движущей силой нашего общества, битва за окружающую среду будет проиграна, так как любые меры по ее защите стоят денег»,— утверждает У. О. Дуглас [9]. «Рыночный механизм не является подходящим средством обеспечения всех коллективных или общественных товаров или услуг, таких как социальное обслуживание, дешевое жилье, транспорт, образование, здравоохранение, необходимое качество окружающей среды, возможности отдыха», — делает вывод английский экономист У. Дженкс [10]. «Приходится признать, — пишет французский доктор права, профессор Ф. Сент-Марк, длительное время работавший в правительственных структурах, — что в западном мире коммунальная собственность оказалась более надежным стражем природных богатств, чем частная собственность. Коммунальная собственность лучше обеспечивает пользование этими богатствами для страны в целом» [II].

«Рынок способен адекватно и эффективно реагировать на кратковременные сигналы. Но в долгосрочной перспективе, в том, что касается общественных потребностей и глобальных проблем, его сигналы могут привести к ложным выводам и непредсказуемым последствиям. Мы пришли к выводу, что человечество либо погибнет, либо создаст новую модель общества с новыми ценностями и стимулами», — утверждает Почетный президент Римского клуба А. Кинг [12]. «Рыночная экономика, мотивируемая сиюминутной прибылью, не обеспечивает население дешевым жильем, не гарантирует всем медицинское обслуживание и образование, разрушает окружающую среду», — утверждает Нобелевский лауреат Дж. К. Гэлб-рейт [13]. Э. фон Вайцзэкер и его соавторы в уже упоминавшемся докладе Римского клуба [с. 154] также подчеркивают: «...рынок — это инструмент, а не религия, средство, а не цель ... он не всесилен и опасно полагать, в частности, что рынок может заменить этику или политику».

В 1976 году были опубликованы результаты исследований по проблемам мирового развития, проведенных по линии ЮНЕСКО, содержащие, по сути, аналогичные выводы: «Сам факт, что ресурсы, возобновляемые или невозобновляемые, ограничены, показывает, что «модель западного развития» не может быть обобщена ни в пространстве, ни во времени. Прогресс, основанный на этой модели, рассматриваемый до сих пор в некоторых кругах как потенциально универсальный, в настоящее время ставится под сомнение в результате его фундаментальных противоречий» [14]. Этот вывод, как известно, был подтвержден на конференции ООН по окружающей среде и развитию (июнь 1992 г.), указавшей, что традиционная модель производства и потребления, ориентированная на неограниченный экономический рост, уже исчерпала свои прогрессивные возможности, поскольку разрушает природную среду обитания людей, а следовательно, путь, которым пришли к своему благополучию развитые страны, неприемлем для человечества в целом: «Следование по этому пути может привести нашу цивилизацию к краху». Иначе говоря, капитализм как общественно-экономическая формация исторически уже изжил себя.

Происходит неуклонное нарастание противоречий между наиболее развитыми, «благополучными», государствами, в которых проживает так называемый «золотой миллиард», и остальным миром. Разрыв по доходам между наиболее богатой группой стран (20%) и наиболее бедной (20%), который в начале века оценивался как 10:1, в 1960 г. составлял 30:1, а в 1990 г. — 60:1. Каждый житель на севере планеты (исключая, конечно, Россию) потребляет в 20-50 раз больше ресурсов, чем на юге, и во столько же раз больше производит отходов. Трудовая же продуктивность (без учета крайних случаев) в целом отличается не более чем в 3-4 раза. Следовательно, разница в доходах обусловлена в основном присвоением результатов чужого труда.

Именно богатые страны являются главными разрушителями и загрязнителями окружающей среды, хотя природные богатства, в основном, приходятся на остальной мир, в том числе треть мировых ресурсов, по экспертным оценкам, принадлежит России. Разрыв в уровнях жизни между наиболее и наименее развитыми странами в первой трети XXI века возрастет, по прогнозам, сделанным на основе вычислительного эксперимента с глобальными моделями второго поколения, в 11-14 раз. Столь высокий диспаритет означает высокую взрывоопасную неустойчивость, чреватую не только острейшими вооруженными столкновениями, но и возрастающей опасностью экологической катастрофы.

Еще быстрее увеличивается дифференциация между социальными группами населения планеты. Так, если в 1970 г. отношение совокупного дохода 10% богатейших людей мира к доходам 10% беднейших выражалось цифрой 13, то в середине 90-х гг. превысило 60. Если в развитых странах в последние десятилетия происходило некоторое «сглаживание», связанное с увеличением средних слоев, то в странах «третьего мира» и в странах бывшего социалистического содружества этот разрыв неуклонно увеличивается. В СССР, например, соотношение групп населения (10%) с наивысшими доходами к 10% с наименьшими доходами в 70-х годах составляло 3:1, тогда как в США оно выражалось в отношении 9:1. В результате горбачевской перестройки в нашей стране оно поднялось к концу 80-х годов до 5:1, а теперь оценивается независимыми экспертами как 65:1 (по официальной статистике в 1994 г. — 17:1). Общемировое производство продуктов питания, несмотря на некоторое снижение производства в расчете на одну душу, пока с избытком покрывает потребности в калориях и белках всех жителей Земли. Тем не менее в мире до 1,5 млрд. человек (среди которых 70% — дети), в основном жители «третьего мира», страдают от голода. В то же самое время в развитых странах, и в частности в США, потребление приобретает столь гипертрофированные формы, что вице-президент А. Гор в своей книге «Земля на чаше весов» сравнивает его с навязываемой миру наркоманией, которая требует с течением времени все больших доз. «Но почему мы решили,— спрашивает он,— будто ежегодный рост потребления большинства природных ресурсов на душу населения — это естественное и нормальное явление? Потребление нескончаемого потока новых сверкающих товаров стало в западной цивилизации лучшим способом преуспеть в гонке за счастьем и комфортом, в которой люди предают забвению свои истинные чувства и оставляют поиски подлинной цели и смысла жизни» [15].

Вряд ли можно, например, признать разумной потребность американцев иметь почти 150 млн. легковых автомобилей, которые, передвигаясь по дорогам США, поглощают атмосферного кислорода вдвое больше того количества, которое создается на территории этой страны всеми естественными системами. Будучи основным источником загрязнения атмосферы, эти машины наносят колоссальный экологический ущерб, оцениваемый еще в 1970 г. в 16,1 млрд. долларов. Тем не менее, отмечает А. Гор, большинство людей и теперь не считают угрозу окружающей среде достаточно серьезной.

«Потребительство, возможно, самая главная экологическая проблема» — так озаглавил свою статью А. Уэллс. Средний американец, пишет он, потребляет в 18 раз больше, чем жители развивающихся стран, а его зарплата за счет безвозмездного использования мировых природных ресурсов намного превышает реальную стоимость, обусловленную эффективностью собственной производственной деятельности. В статье отмечается тесная связь между ростом национального долга США и безудержным потребительством, с особой силой захватившим американцев начиная с 80-х годов [1б]. Между тем уже в начале 60-х гг. до 56% валового национального продукта в этой стране было произведено без учета действительных нужд общества [17].

Рост производства продовольствия за последние десятилетия значительно опережал, вопреки утверждениям современных мальтузианцев, увеличение численности населения на нашей планете, но общее количество голодающих ежегодно росло и в течение последних тридцати лет удвоилось. Для сотен миллионов людей, уровень жизни которых так низок, что они обречены на неисчислимые страдания и медленное умирание, судный день, или апокалипсис, уже наступил. Материальное благополучие большинства жителей развитых стран и «избранных» компрадорских групп других стран достигается за счет усиливающегося ограбления и обнищания пяти шестых населения Земли.

Обостряющиеся социально-политические противоречия — основная причина того, что, несмотря на растущую озабоченность мировой общественности и увеличивающиеся затраты на природоохранные цели, глобальная экологическая катастрофа неуклонно приближается и может разразиться уже в ближайшие десятилетия. Еще в начале 70-х годов некоторые идеологи, выражая интересы транснациональных корпораций, стали усиленно проводить идею необходимости «нового мирового порядка», якобы способного обеспечить баланс мировой экономики и экологии. «Система национальных государств поощряет безответственную политику в области окружающей среды на общемировом уровне», — утверждал американский профессор Р. Фолк [18]. Однако уже тогда многие ученые, видя бесперспективность тоталитаристского | решения глобальных проблем экологии, обосновали необходимость демократических подходов. Так, супруги Блумфильд писали, что наши экологические и другие конфликтные проблемы требуют не международного руководства, а международного планирования, мониторинга, прогнозирования, а также раннего оповещения и предупреждения с целью сохранения природы и обеспечения экологического баланса [19].

Однако в результате распада советского блока международная ситуация круто изменилась. Как признает И. Валлерстайн — директор Броделевского исследовательского центра в Нью-Йорке — создана единая капиталистическая миросистема — единый механизм, направленный на бесконечное накопление капитала, которое достигается посредством извлечения прибыли («избытка») из «периферии» системы (малоразвитые страны, куда попали республики Советского Союза и страны Восточной Европы) и перекачки ее в «ядро» системы (высокоразвитые страны). В наиболее выигрышном положении оказываются страны, где производство, торговля и финансы в данный момент времени — гегемоны мироэкономики. Гегемония означает возможность продать на чужих рынках свою продукцию дешевле, чем местную, обеспечив себе таким образом торговое, а затем финансовое, и следовательно, экономическое и политическое преимущество.

«Все прекраснодушные лозунги ... на деле средство навязывания оруэлловского принципа: «В торговле все равны, но некоторые равнее всех остальных». Экспорт идеи универсальных «прав человека» и «прав меньшинств» — средства установления в мире идеологии, выгодной только некоторым», — пишет в статье, опубликованной в израильской ежедневной газете «Окна», Р. Нудельман. Гегемон, заявляет он, навязывает и свою «культурную гегемонию» — максимальное распространение своего языка, религии, обычаев, своего образа жизни и мировоззрения. Все то, что многими российскими политологами, идеологами, журналистами отрицается, как видим, вполне открыто признается и обсуждается в других странах.

Автора, однако, беспокоит то, что в силу цикличных процессов мироэкономики гегемония не может быть вечной. Капитализм, по его мнению, не «загнивает», а как никогда активен, но «именно эта безумная активность ведет к все более быстрому исчерпанию восстановительной способности системы и обострению кризиса... К середине XXI в. у капиталистического мира не будет новых «периферий» для освоения, а следовательно, он исчерпает свои «восстановительные способности» и вступит в ... «структурный» неизлечимый кризис. Капиталистическая миросистема по мере своего подъема — именно благодаря ему — приблизится к исчерпанию своих восстановительных ресурсов — географических, экономических, научно-технических и социальных» [20]. Об этом же пишет и Дж. Сорос [21].

Обостряющийся глобальный экологический кризис, несомненно, ускорит общий кризис «миросистемы». На присвоении природных ресурсов других стран наживается не все население, а лишь его верхушка. Декларации о всеобщем благополучии в странах «золотого миллиарда» весьма далеки от действительности. Теперь, когда господствующей элите Запада нет надобности доказывать преимущества своего строя в экономическом соревновании, она начала широкое наступление на социальные завоевания трудящихся.

Благополучная Европа (имеется в виду Западная), свидетельствует директор центра Парижской Школы высших социальных исследований И. Сакс, «богата» 40 миллионами бедных и 3 миллионами бездомных. В Германии в 80-е гг. ВНП вырос на одну пятую, но реальная заработная плата осталась на том же уровне, хотя доходы буржуазии удвоились. В мировом же сообществе около 30% рабочей силы — вне сферы занятости. «Похоже, что бедные больше не нужны богатым. Каждый пятый страдает от голода... Каждый третий живет в условиях крайней нищеты» [22].

Разрыв между богатым и бедным населением продолжает быстро увеличиваться. Так, в 1992 г. 20% самых богатых людей мира потребляли 82,7% товаров и услуг, а 20% наиболее бедных — всего 1,4%. В 1997 году это распределение материальных благ уже характеризовалось цифрами 86% и 1,3%. Это означает, что верхняя группа стала еще богаче не только за счет самой низшей группы, но главным образом за счет так называемого «среднего класса». Причем Россия по этим взрывоопасным показателям выходит в число мировых «лидеров».

Осложнение экологической ситуации в мире вызывает обострение геополитических проблем. На Всемирном Киотском форуме в декабре 1997 г. США, увеличившие вопреки решениям Конференции ООН выбросы диоксида углерода, были вынуждены взять обязательство сократить их к 2010 г. на 7% по сравнению с 1990 г., но и это довольно скромное обещание вызвало недовольство конгрессменов из республиканской оппозиции, которые расценили его как «политическое и экономическое фиаско, угрожающее национальной безопасности». В то же время Китай, Индия и другие развивающиеся страны отказались брать на себя какие-либо обязательства, аргументируя это тем, что их доля в загрязнениях атмосферы, особенно в расчете на одного жителя, несравненно меньше, чем в развитых странах, которые пока никакой действенной помощи в этом деле остальному миру, вопреки решениям ООН, оказывать не хотят.

Весьма интересный и глубокий анализ причин современной неустойчивости мирового развития дал И. В. Лобарев, разделив их на внешние, порождаемые воздействием человечества на природу (по сути дела, производственно-технические факторы), и внутренние, которые выражаются в социальной неустойчивости отдельных обществ и мирового сообщества в целом. Из последних он выделяет три, по его мнению, самых существенных: концентрацию в руках узкого круга лиц Денег, Власти и Информации, что порождает сильную неустойчивость внутри человечества.

Действительно, в современной рыночной «миросистеме» тот, кто владеет основной массой денег, кто регулирует и контролирует их потоки, тот фактически является хозяином мировой экономики и получает возможность вполне «законно» грабить остальной мир. Только за счет того, что «цивилизованная» семерка и Международный валютный фонд каждый год печатают на 10% валюты больше, чем выпускается этими странами реального продукта, владельцы печатного станка получают ежегодно доход до 1000 миллиардов долларов, а человечество оплачивает эту всемирную авантюру — по 200 долларов с каждого жителя планеты [23]. За счет того, что США выбрасывают в другие страны, в том числе и в Россию, долларовую массу, они получают возможность безвозмездно присваивать богатства других стран, потребляя услуг и товаров в два-три раза больше, чем сами производят.

Включение России в долларовую зону, при подчинении ее финансовой системы требованиям МВФ в условиях явной неконкурентоспособности большинства российских товаров, означает не что иное как экономическое подчинение, которое позволяет иностранным государствам и транснациональным корпорациям использовать в своих интересах природные и трудовые ресурсы нашей страны.

Презренное в докапиталистическую эпоху ремесло ростовщика, осуждаемое православием, католичеством и мусульманством, буржуазия превратила не только в самое доходное, но и самое престижное занятие. И. В. Лобарев, опираясь на данные из книги М. Кеннеди «Деньги без процентов и инфляции», убедительно доказывает, что процентные деньги являются основной причиной расслоения стран по уровню доходов и скрытой формой эксплуатации внутри каждой из стран, позволяющей 10% людей жить за счет 80% остального населения. Механизм процентных денег является основным средством порабощения «золотым миллиардом» других стран мира и главным фактором внутренней (социальной) неустойчивости, обусловливающей внешнюю неустойчивость — между природой и обществом.

При парламентарно-демократической системе деньги, подчеркивает И. В. Лобарев, устанавливают и политическую власть: президент любой парламентской республики часто является марионеткой при денежных мешках, а парламентарии, за редким исключением, являются не представителями народа, а лоббистами 10% самых богатых людей [24]. Деньги определяют и деятельность средств массовой информации, владея которыми олигархи делают основную массу народа слепой, глухой и немой. «Уже не раз говорилось о трудности сочетать свободное осуществление коммуникации с требованиями демократии, звучали требования уважать право народа на высказывание своих мыслей без помощи посредников, которые их искажают», — констатирует Генеральный директор ЮНЕСКО Федерико Майор Сарагоса. Оказывается, небольшая группа развитых стран генерирует 80% общего объема мировой информации, приходящегося в основном на пять крупных агентов [25].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Яншин А. Л. Человек и природа // Наука в Сибири. № 16. 1996.

2. Goodland R. and Daly H. Why-Northern Jncome Growth is Not the Solution to Southern Poverty // Ecological Economics. № 8. 1993. P. 85-101.

3. Wenz P. Philosophy Class as Commercical //Environmental Ethics. Vol. 19. N 2. 1997. Р. 205-216.

4. Global Biodiversity Assement. Cambridge University Press. 1995.

5. Drown L. R., Lavin C. and Postel S. Saving Planet: How to Shape an Environmentally Sustainable Global Economy. N. Y.,Norton & Company. 1991; Enrich P. R. and Ehrich A. H. Healing Planet: Strategics for Resolving the Environmental Crisis. N. Y., Addison-Wesley Publishing Company. 1991.

6. Collins D. and Barkduul J. Capitalism, Environmentalism and Median Structures: From Adam Smith to Stakeholder Panels // Environmental Ethics. Vol. 17. N 3. 1995. Р. 227-229.

7. Rand A. The New "">8. Collins D. and Barkdull J. Capitalism... // Environmental Ethics. Vol. 17. N 3. 1995. Р. 227-229.

9. Дуглас У. О. Трехсотлетняя война. Хроника экологического бедствия. М.: Прогресс, 1975. С. 224-225.

10. La technique au service de la liberte. L'home et son milieu.

Geneve: BIT, 1972. P. 25.

11. Сент-Марк Ф. Социализация природы. М.: Прогресс, 1997. С. 887

12. Кинг А. Мироощущение цивилизации на грани веков // Интернеделя. Новосибирск, 1993. С. 9.

13. Гэлбрент Дж. У капитализма нет перспективы // Вечерний Ленинград. 1994. № 14(19508).

14. Мир в становлении. ЮНЕСКО. 1976. С. 115.

15. Гор Эл. Земля на чаше весов. М.: ППП, 1993. С. 243.

16. Wallace A. Consumerism, perhaps our biggest environmental problem. Commun. Soil Science and Plant Anal. 25. N 1-2. 1994. Р. 159-160.

17. Современный мир глазами «зеленых». М.: Международные отношения,1987.

18. Falk R. Study of Future Worlds. N. Y., 1975. P. 46.

19. Bloomfield L. and I. The USA, Interdependence out World Order. N. Y., 1975. P. 57-58.

20. Нудельман Р. Гуд бай, Америка! Новое руководство к пониманию и предвидению // Знание—Сила. 1996. № 12.

21. Сорос Дж. Кризис мирового капитализма. М.: ИНФРА-М, 1999.

22. Сакс И. Прежние модели исчерпаны, нужны новые // Социс. 1995: № 8. С. 91-93.

23. Кузнецов П. Проектология // Россия-2010. 1994. № 5. С. 192.

24. Лобарев И. В. Будущее России — будущее человечества. Стратегия и тактика устойчивого развития: Приложение-.№ 1 // Русская Сибирь. Новосибирск,1996.

25. Сарагоса Ф. М. Завтра всегда поздно. М.: Прогресс, 1989. С.173.

3.2. Альтернативные социально-политические парадигмы устойчивого развития

Постановка, осмысление и решение любой научной проблемы начинается с отбора относящихся к ней фактов и их систематизации. Причем исходная стадия, отмечает А. Уайтхед, есть философский процесс собирания фактов. Именно философия позволяет вырабатывать понятия «большей адекватной всеобщности, которые выходят за рамки отдельных научных дисциплин, охватывая сложные комплексные проблемы, одной из них является, например, проблема перехода на путь устойчивого развития.

Другая сторона методологической функции философии состоит в критике всеобщности методами научной классификации фактов. Поскольку знание всех фактов, вносящихся к теме, невозможно да и бессмысленно, А. Пуанкаре справедливо поставил вопрос о критериях и принципах отбора их, полагая, что между ними существует некоторая иерархия [1, 289]. А. Уайтхед решает его с помощью двух противо-1ложных понятий, лежащих в основе всякого опыта — фактуальности и значимости, которые, будучи антитетическими, в то же время предполагают друг друга [2, 338-340].

Большой «разнобой» в трактовках устойчивого развития в значительной мере обусловлен различным пониманием и разной оценкой одних и тех же фактов. «Все заблуждения, в которые впадают люди, — отмечал Р. Декарт, — исходят именно из плохо понятых фактов» [З]. Постановка вопроса о значимости различных фактов делает очевидной ограниченность рационализма и необходимость отвлеченного мышления, связанного с интуицией, идеологическими и ценностными ориентациями. Хотя некоторые авторы вообще не видят в этом какого-либо эвристического смысла. «Есть философский метод, который вообще ничего хорошего не дает — это анализ значений», — пишет, например, американский методолог Р. Рорти [4]. С таким утверждением можно согласиться лишь в том случае, если под «значением» понимать сугубо субъективную оценку фактов. Мы считаем и можем при необходимости доказать, что в подавляющем большинстве случаев разная значимость, придаваемая людьми различным фактам, имеет объективную основу.

Значимость, как справедливо указывает А. Уайтхед, невозможна в вакууме и предполагает существование различных ее степеней, а потому опять-таки требует обращения к фактуальности. Он вводит понятия фундаментального факта, то есть имеющего наибольшее значение для понимания всех других фактов и существа проблемы.

Применим эти методологические подходы к анализу социально-политических аспектов устойчивого развития.

Первый фундаментальный (исключительный по значимости и вытекающим из него следствиям) факт современной действительности — это быстрое сокращение жизненных ресурсов нашей планеты по отношению к лавинообразному увеличению численности людей и к еще более быстрому росту их потребления. Однако человечество продолжает потреблять все больше и больше. Это противоречие так или иначе обусловливает все другие глобальные проблемы современности: катастрофическое загрязнение окружающей среды; дефицит удобных для обитания пространств, продовольствия; моральное и физическое вырождение человечества и т. д. Вероятность мировой термоядерной войны таит в себе опасность полного разрушения планеты.

Заметим, данные утверждения, представляющиеся сегодня очевидными, еще полвека назад воспринимались бы, скорее всего, как сомнительные или даже как необоснованные. Это обстоятельство указывает на исторический характер значимости социальных фактов. Другими словами, объективное значение того или иного факта и, тем более, субъективная его оценка людьми зависят не только от онтологического содержания фиксируемой в сознании реальности, но и от всего конкретного социо-культурного контекста.

Второй фундаментальный факт — мировое сообщество уже создало технико-экономические предпосылки для позитивного разрешения этого противоречия, но практическое использование этих возможностей наталкивается на несоответствие социально-политического мироустройства такой глобальной задаче.

Третий фундаментальный факт заключается в том, что мир из двухполюсного превратился в однополюсный, но это не сделало его более устойчивым. В докладе Американского фонда национального совета обороны, в частности, утверждается:

«Жесткое противостояние двух блоков, как ни парадоксально, реально предотвращало взаимоуничтожительную ядерную войну. После распада двухполярного мира, он не стал безопаснее. В 1995 году произошел 71 вооруженный конфликт — в 2 раза больше, чем в 1989 году, знаменитом падением Берлинской стены, началом развала Варшавского блока и СССР».

Четвертый фундаментальный факт — разделение мирового сообщества на две части: привилегированные страны (развитые капиталистические и, по-видимому, примыкающий к ним ряд небольших государств «третьего мира» — Кувейт, Арабские Эмираты и др.) с населением около 1 млрд. человек — так называемый «золотой миллиард» — и остальные, непривилегированные, страны, население которых к 2000 г. превысило 5 млрд.

Пятый фундаментальный факт — капитализм как формация в глобальном масштабе исчерпал свой прогрессивный потенциал. Во-первых, основной его принцип — обеспечение максимально возможной прибыли — пришел в непримиримое противоречие с императивом устойчивого развития. Во-вторых, если бы бедная часть мира жила так же как в привилегированных странах, то загрязнение окружающей среды увеличилось бы в 50 раз, а потребление ресурсов — примерно в 100 раз, тогда как природа не сможет выдержать даже десятую долю такой нагрузки.

Следует подчеркнуть, что эгоистические расчеты на «избранность» большинства из тех, кого сегодня судьба благословила жить в наиболее развитых странах, весьма сомнительны. «В настоящее время в футурологической и политологической литературе стали модны разговоры о «золотом миллиарде будущего». Однако простые расчеты показывают, что и эти разговоры представляют собой блеф для «общественного мнения» Запада. Реальность такова, что существование общества даже при доступном уровне потребления, но с использованием только воспроизводимых ресурсов возможно максимум на уровне двадцати-тридцати миллионов элиты и от 300 до 500 миллионов, их обслуживающих (воспроизводимый ресурс «цивилизованного» существования «золотых миллионов»). Это и есть новый мировой порядок, который планируют «архитекторы будущего». Так что большей части населения «цивилизованной» Европы и Америки не следует рассчитывать на место под солнцем при новом мировом порядке», — делает вывод М. П. Бурлаков [5].

В сентябре 1995 г. состоялась первая конференция Мирового Форума — одного из главных «мозговых центров», созданного на основе слияния Фонда Горбачева (США) и Международной ассоциации иностранной политики, возглавляемых Д. Гаррисоном. В ней участвовали многие представители Бильдербергского клуба, Трехсторонней комиссии. В речах Д. Буша, 3. Бжезинского, М. Горбачева, М.. Тэтчер, Т. Тернера, К. Сагана и других известных общественных деятелей ключевыми словами были: «новый мировой порядок», «мировое правительство», «глобальное управление». 3. Бжезинский заявил, что «глобализация мирового управления — не акт доброго желания или доброй воли, но неизбежный процесс», который необходимо контролировать, для чего и создается Мировой Форум. М. Горбачев предложил национальным государствам отказаться от своего суверенитета в пользу так называемого «Глобального мозгового треста», или «Совета мудрецов», состоящего из 100 человек «новаторов-мыслителей», управляющих глобальными процессами. Именно они, по мнению бывшего генсека ЦК КПСС, должны диктовать всем жителям планеты «общие верования, ценности, стандарты, образ жизни». Конференция выработала также общую линию на всемерное ограничение возможностей ООН и превращение ее в технический аппарат претворения в жизнь принятых решений. М. Тэтчер выразила общее мнение собравшихся, заявив, что самые важные мировые проблемы не следует оставлять на усмотрение ООН — их будет решать более подходящая для этого организация.

В октябре 1996 г. без особой огласки прошла вторая конференция Мирового Форума, которую открыл президент корпорации Карнеги Д. Гамбург. В его докладе был выдвинут тезис о том, что западная система ценностей должна рассматриваться как точка отсчета для всего человечества, а всякое противостояние ей — как реакционное. На конференции в рамках общей программы под названием

«Стратегическая инициатива Мирового Форума» рассматривались вопросы создания мирового правительства и глобального управления. В докладах раввина. Герцберга, бывшего главнокомандующего войсками стратегического назначения США Л. Батлера, сенатора А. Крэнстона говорилось о необходимости конструирования «новой архитектуры Глобальной Безопасности», под которой понимается обеспечение устойчивого паразитического существования иудейско-протестантской цивилизации за счет потребления природных ресурсов всего человечества и подавления всех, несогласных принимать такой порядок. Религиозный философ С. Кин так выразил суть парадигмы «устойчивого развития»: «Если мы урежем население земного шара на 90%, не останется людей для того, чтобы наносить экологический ущерб». Предложение это было встречено бурными аплодисментами присутствующих [6].

Из перспективы исчерпания материальных ресурсов Земли вытекает необходимость глобальной стратегии перехода из режима экстремальных ситуаций «выживания» в режим устойчивого развития, предусматривающий равновесие между природоразрушительными и природовосстановительньтми процессами. Такой переход технически осуществим, но для этого, наряду с внедрением ресурсосберегающих, безоходных, экологически чистых технологий, необходимо существенно изменить потребление, сократив его для одной части населения (проживающего в основном в промышленно развитых странах) и одновременно увеличив для другой. Однако такое решение, как было показано ранее, предполагает необходимость самого радикального изменения социального и политического мироустройства.

Придерживающиеся экофильной парадигмы духовности, гуманистических и демократических принципов ученые, общественные и политические деятели с трибун ООН и других международных организаций предлагают, чтобы развитые страны во имя сохранения природы и мира на Земле передавали безвозмездно часть своих материально-технических ресурсов и технологий другим странам, помогли создать высокоэффективные, экологически чистые производства. Они считают необходимым обеспечивать наряду с устойчивой экологической ситуацией устойчивые тенденции повышения благосостояния масс, сокращение разрыва в уровне обеспеченности населения развитых и развивающихся стран. Эта позиция четко выражена, например, в книге Федерико Майора Сарагосы: «Привычная схема человека-производителя, человека-рабочего, homo faber должна быть дополнена и защищена схемой homo sapiens — человека, который думает, творит, полностью раскрывает свои уникальные качества. Разнообразие культур есть достоверное выражение человека-творца».

Государства с большим научным и техническим потенциалом должны помогать странам, находящимся на низших ступенях развития. Но при этом необходимо соблюдать этические требования. Чтобы реализовать эти принципы, считает Ф. Майор Сарагоса, нужно научиться «противостоять экономическим и технопромышленным моделям и в особенности не допускать вторичных последствий, которыми зачастую сопровождается передача технологии, — подавления культурной самобытности и упадка культуры принимающей помощь страны. Наряду с неоспоримыми достижениями имеется немало примеров, показывающих, как губительно воздействует на культуру импорт (нередко навязываемый) орудий труда и продукции техноиндустрии. Еще более худшими, однако, являются последствия насильственного внедрения информации, а также сознательного навязывания чужих культурных ценностей ... Согласовать экономическое развитие и технический прогресс развивающихся стран с уважением системы ценностей общества-получателя — такова главная задача сегодняшнего международного сотрудничества» [7].

Однако такое согласование оказывается крайне трудным и, вероятно, при существующей международной ситуации принципиально невозможным, поскольку рыночная миросистема, как показывает практика, неспособна в сколько-нибудь существенных масштабах поступаться мотивом извлечения максимальной и скорейшей прибыли.

Поэтому демократической парадигме противостоит тоталитарная парадигма устойчивого развития, предполагающая обеспечить в мире равновесное природопользование на основе сохранения или увеличения потребления «благополучной» 1/6 населения за счет сокращения остальной части (5/6) землян в 3-4 раза. Как уже отмечалось, предполагается доведение «золотого миллиарда» до 20-30 миллионов при 15-20-кратном сокращении населения планеты. Принципы этой глобальной стратегии выживания меньшинства за счет геноцида большинства, конечно, широко пока не рекламируются, но довольно явно и все более жестко реализуются практически.

Поскольку прямое военное подавление большинства населения Земли не только сложно, но крайне опасно для самих подавляющих, применяется тактика опосредованного геноцида. Предполагается, во-первых, не сокращать, а всемерно увеличивать разрыв в научно-техническом, экономическом, военном и культурном потенциалах привилегированных стран и остальных государств; во-вторых, установить тотальный контроль за использованием природных ресурсов во всем мире, обеспечив их приоритетное потребление привилегированными странами путем навязывания неравноправных договоров, так называемой «помощи», кабальных займов, «совместных» предприятий и т. п.; в-третьих, сократить население непривилегированных стран в перспективе до 1,5-2 млрд. (или даже до 300-500 млн.) главным образом за счет неявно организованного самогеноцида (формирование паразитической спекулятивно-мафиозной экономики, дорогостоящих медицинских услуг и лекарств, неограниченное распространение алкоголя, табака и более сильных наркотиков, разрушение семей, дошкольных учреждений, провоцирование гражданских войн и т. п.); в-четвертых, ограничить потребление населения непривилегированных стран до минимума, достаточного для его использования как рабочей силы; в-пятых, всемерно увеличивать в этих странах социальную дифференциацию между богатым меньшинством и нищающей массой населения, формировать компрадорскую мафиозно-бюрократическую элиту, обладающую абсолютной экономической и политической властью, чтобы ее руками осуществлять геноцид народа и, опираясь на нее, бесконтрольно хозяйничать во всех непривилегированных странах; в-шестых, охватить весь мир одним рынком и единой финансовой системой, ввергнув непривилегированные страны в неограниченную рыночную стихию, взять ее под контроль и осуществить валютную оккупацию этих стран; в-седьмых, установить тотальный контроль за средствами массовой информации и психологический прессинг, используя их для управления умами и душами людей в интересах элиты привилегированных стран.

При этом не исключается, а предполагается использование и самых жестких методов прямого военного подавления. «Очевидно, — признает Дж. Шелл, — война против Ирака в 1991 г. была войной за американскую гегемонию и сохранение существующего американского образа и уровня жизни». Другой вариант — провоцирование и разжигание «вялотекущих», самоистребительных гражданских (как, например, в Анголе) войн.

Таким образом, сегодня сталкиваются две социально-политические стратегии глобального выживания, основанные на диаметрально противоположных парадигмах устойчивого развития, которые для наглядности можно представить в таблице.

Таблица 2

Социально-политические парадигмы устойчивого развития

Принципы

Демократическая

Тоталитарная

1.Политика развития

2.Ресурсная политика

3.Демографическая политика

4.Политика потребления

5.Социальная политика

6.Политика приоритетов

7.Культурная политика

Сокращение разрыва в уровнях развития между странами

Суверенное распоряжение стран своими природными ресурсами

Стабилизация или рост населения непривилегированных стран

Рост потребления ресурсов в непривилегированных странах

Уменьшение социальной дифференциации во всех странах

Приоритет национально-государственных интересов в международной торговле и валютных операциях

Развитие своеобразия национальных культур, духовный суверенитет каждой страны

Увеличение разрыва в пользу привилегированных стран

Тотальный контроль привилегированных стран над ресурсами всей планеты

Сокращение численности населения непривилегированных стран с 5 до 1-1,5 млрд. (или до 300-500 млн.)

Сокращение потребления в непривилегированных странах до физиологического минимума

Увеличение социальной дифференциации в непривилегированных странах в пользу компрадорской буржуазии

Приоритет привилегированных стран на мировом рынке и валютная оккупация непривилегированных стран

Стандартизация всех культур, тотальный контроль над духовной жизнью планеты

Реализация первой парадигмы связана с необходимостью коренной переориентации всей системы ценностей: вместо установки на максимально возможное накопление материальных богатств и постоянно растущее потребление — утверждение идеалов умеренности материальных потребностей, ограничение их до минимально необходимого, но вполне достаточного уровня для постоянного роста духовного богатства и духовных потребностей, для развития творческих способностей, физического, интеллектуального и нравственного совершенствования каждой личности; вместо установки на максимально возможное количество благ, получаемых от общества для своего личного потребления, — установка на максимальную самоотдачу своих творческих созидательных сил на благо общества — для «ближних» и «дальних».

Однако существует опасность реализации противоположной парадигмы, соответствующей ценностям и логике рынка, — антигуманистического варианта концепции устойчивого развития, соответствующего тоталитарной модели нового мирового порядка. «И в рамках современного глобального рынка — мира транснациональных корпораций — никаких альтернатив этому порядку не просматривается» [8].

Из этого весьма сурового заключения, сделанного академиком Н. Н. Моисеевым, логически следует вывод: все государства, не входящие в «золотой миллиард» и не желающие гибели и вымирания своих народов, должны дистанцироваться от «рамок» этого рынка, по крайней мере, стараться не играть по навязываемым правилам. Лозунг — опора на собственные силы — должен стать сегодня категорическим императивом для всех народов, которые не хотят терять свою экономическую и политическую независимость, культурную самобытность.

Одним из наиболее перспективных в этом отношении и наиболее универсальным фактором могут стать системы образования. Однако при условии осуществления в них самой радикальнейшей революции на основе принципиально новых образовательных парадигм.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Пуанкаре А. О науке. М., 1983.

2. Уайтхсд А. И. Избранные философские работы. М., 1990. С. 342, 297.

3. Антология мировой философии. Т. 2. М.: Мысль, 1970. С. 273.

4. Р. Рорти. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997. С. 65

5. Бурлаков М. П. Мифы и реалии XX века//Русский порядок. 1997. № 1-2.

6. Платонов О. А., Почему погибнет Америка. М.: Русский Вестник, 1999. С. 120-126.

7. Сарагоса Ф. М. Завтра всегда поздно. М.: Прогресс, 1989. С. 65-67.

8. Зеленый мир. [Спецвыпуск]. 1996. № 12.

3.3. Методологические основы образования для устойчивого развития

Мы сами должны быть изменением, которое хотим увидеть в мире.

Махатма Ганди

3.3.1. Образовательные революции в истории человечества

Одна из фундаментальных идей современной социальной философии состоит в том, что система образования не только отражает жизнь, но и становится все более существенным фактором его прогрессивных изменений и устойчивого развития. На том, что образование приобретает ключевое значение для позитивного практического разрешения глобальных проблем современности, сходятся известные системные аналитики. Достаточно напомнить имена Н. Н. Моисеева, А. Печчеи, Дж. Гэлбрейта, Ф. М. Сарагосы.

И хотя в современных условиях роль образования как фактора исторического процесса резко возрастает, но в зависимости от того, в какую сторону будет направлен вектор государственной политики, оно может играть не только созидательно-прогрессивную роль. Система образования, как показывает практика, только тогда

становится могучим (и теперь, возможно, даже решающим) фактором прогрессивных изменений, когда, во-первых, в ней самой осуществляются такие изменения, во-вторых, когда она органически связана с соответствующими по направленности и глубине научно-техническими, социально-экономическими и политическими преобразованиями во всем обществе. Во всяком случае, никто из серьезных ученых не имеет права игнорировать неопровержимые факты, предоставляемые мировой историей, антропологией и всеми другими науками о человеке, которые доказывают: идеи, духовный мир людей, моральные нормы и содержание образования в конечном счете определяются уровнем развития производства, конкретных социально-экономических и политических условий жизни обществ.

Нельзя, например, не признавать огромного значения работ бывшего президента Римского клуба Аурелио Печчеи для понимания глобальных проблем современности и возросшей роли образования. Печчеи доказывает, что всемирная катастрофа может быть предотвращена только с помощью единой системы мер, целенаправленно преобразующих всю производственно-техническую базу, социально-экономические и нравственные отношения. Основные стимулы современной экономической деятельности — стремление к быстрой прибыли и скорому обороту капиталовложений, как пишет А. Печчеи, «...создают ситуации, прямо противоположные тому, что необходимо для разумного использования совокупных материальных ресурсов, которыми располагает человечество... Наше бурное и беспокойное общество... развило в себе прямо-таки поразительную склонность к расточительству, и этот порок мешает ему воспользоваться плодами даже достигнутого ныне роста. И главными рассадниками этого зла явились сверхразвитые, перезрелые страны и регионы, породившие уродливое дитя, консьюмеризм (потребительство) — живое свидетельство их вырождения». Еще более опасным А. Печчеи называет расточительство огромных человеческих ресурсов, которые остаются неразвитыми, морально и материально ущемленными. По его мнению, рост безработицы, появление «лишних» людей, которых система не может или не хочет включить в активную деятельность, обязывает нас взбунтоваться против этой системы.

Однако главное направление радикальных изменений А. Печчеи видит в «Новом Гуманизме», восстанавливающем «культурную гармонию человека, а через нее — равновесие и здоровье всей человеческой системы. Эта трансформация человеческого существа и составит человеческую революцию, благодаря которой, наконец, обретут цели и смысл, достигнут своей кульминации остальные революционные процессы» [1, 160-161, 212].

Можно принять гипотезу А. Печчеи о том, что система образования должна сыграть главную роль в процессе гуманизации человечества, но при условии, что, во-первых, она сама претерпит изменения достаточно радикальные, чтобы выйти из перманентного мирового кризиса и встать на путь устойчивого развития, и, во-вторых, что необходимая образовательная революция будет происходить во взаимосвязи с соответствующими изменениями в политических и социально-экономических основах общественного бытия.

Россия должна прежде всего выйти из экстремальной ситуации, связанной с глубоким системным кризисом, захватившим все сферы жизни, включая образовательную, преодолеть глубокий экологический кризис и демографический коллапс. Поэтому вопрос о том, что может и должна сделать российская система образования для решения этих проблем в ближайшей и отдаленной перспективе, имеет первостепенное научное и практическое значение.

Разработка эффективной стратегии образования, отвечающей задачам перехода к устойчивому развитию, неизбежно связана с ответом на философский вопрос: способно ли образование изменять общество или же оно может только отражать происходящие в обществе процессы? Не вдаваясь в содержание этой дискуссии, имеющей большую историю, отметим, что до сих пор системы образования были и могли быть в основном «слепком» или «сколком» реально существующих социально-экономических и политических отношений. Поэтому главная цель образования сводилась к возможно более полному отражению требований производства и выполнению политического заказа государства, а его относительная самостоятельность и собственная социальная активность были невелики.

Система образования, пишет Грегори А. Смит, всегда выполняла и продолжает выполнять роль главного фактора сохранения, передачи и развития взгляда на современный мир, а теперь она должна испытать существенные изменения для того, чтобы в свою очередь существенно изменить мировоззрение человечества в связи с возникновением глобальных экологических проблем. В своей книге он призывает человечество перед лицом надвигающейся угрозы окружающей среде «учиться жить, ограничивая потребление» [2].

В последние десятилетия, по крайней мере в сознании наиболее глубоко мыслящих, дальновидных ученых и политиков, все увереннее утверждается стратегический принцип ориентации образования не столько на текущие, сколько на перспективные, будущие требования общества. Вместе с тем изменения внутри систем образования всегда оказывали огромное влияние на ускорение общественного прогресса. Однако до сих пор много писали о производственных, научных и социальных революциях, но очень мало о революциях образовательных [З].

Для более глубокого понимания проблемы представляется целесообразным рассмотреть ее в максимально широкой исторической ретроспективе. Познание самого отдаленного прошлого может быть наиболее полезным для глубокого понимания перспектив будущего и, в частности, для выбора оптимальной стратегии образования, обеспечивающей выход из экстремальной ситуации «выживания» на траекторию устойчивого развития.

Первая революция в образовании началась с возникновения внутри первобытных общин особого института социализации подрастающих поколений, обеспечивающего целенаправленное накопление, систематизацию и наследование знаний. В результате линейный закон накопления обществом полезной информации постепенно сменился экспоненциальным. Это создало духовные предпосылки первого экономического переворота — неолитической революции, знаменующей переход от присваивающего к производящему типу хозяйствования.

Вторая революция в образовании была связана с изобретением письменности, математической символики и методов сложных вычислений. Она свершилась в эпоху рабовладения и выразилась в появлении обособленной от общественного производства особой сферы деятельности — школы — и новой группы в системе разделения труда — педагогов-профессионалов. Эта революция подготовила вступление в «железный век» и явилась важнейшим фактором расцвета античной культуры.

Позднее Средневековье было ознаменовано третьей образовательной революцией, связанной с распространением классно-урочной и лекционно-семинарской систем обучения, позволивших в десятки раз увеличить эффективность педагогического труда и на этой основе многократно расширить масштабы обучения грамоте и основам математических знаний, необходимых для успешной работы в крупном машинном производстве. До этого времени системы образования выполняли в основном функции социализации подрастающих поколений господствующих классов, представляя собой один из главных инструментов государственной политики. Они не имели прямого отношения к материальному производству, будучи его противоположностью (само слово «школа» в переводе с греческого и латинского языков означает «досуг», «отдых от труда»), и обращали главное внимание на изучение религиозных текстов и древних языков, весьма далеких от жизни. Образованность рассматривалась не как самоценность, а как способствующее карьере средство, придающее его обладателю блеск и утонченность, приближающее к познанию «тайн» политической власти. Понятие «образованный человек» было синонимом человека привилегированного, освобожденного от необходимости физического труда, принадлежащего или, по крайней мере, примыкающего к господствующему классу. Подлинная образованность, выражающаяся в овладении богатством научных знаний своей эпохи, была уделом немногих, чаще всего презираемых и гонимых «чудаков».

Третья революция в образовании, способствуя распространению научных знаний и формированию критического способа мышления, подготовила почву для освобождения и взлета человеческого духа в эпоху Возрождения, для реформаторско-протестантских идей, отражающих интересы вступающей на авансцену истории европейской буржуазии. Крупная машинная индустрия взламывала не только старый способ производства, но также привычные стереотипы мышления и традиционные системы ценностей: к образованию предъявляются совершенно новые требования. В соответствии с гениальным предвидением Ф. Бэкона, почувствовавшего в знании величайшую силу, которую должно направить на покорение природы и неограниченное увеличение производства материальных благ, перед системой обучения была выдвинута задача подготовки массовой рабочей силы для труда с применением все более наукоемких и непрерывно усложняющихся технологий. Ведущее значение стали приобретать естественно-научные, математические и технические знания, а на первый план выдвигается утилитарно-практическая функция профессионализации.

В передовых индустриальных странах уже со второй половины XIX столетия образование начинает впервые в истории приобретать всеобщий характер, охватывать не только привилегированные, но и трудящиеся классы, поскольку для эффективного труда в любой отрасли становится необходимой все более продолжительная (многолетняя) предварительная подготовка в общеобразовательных и профессиональных учебных заведениях. Совокупность этих радикальных изменений явилась прямым следствием первого промышленного переворота и означала четвертую революцию в образовании — технократическую по своему характеру, которая, в свою очередь, придав главной производительной силе — совокупному рабочему — принципиально новое качество, сама явилась одной из важнейших причин второй промышленной, точнее научно-технической, революции, начавшейся в конце первой половины XX в. Вместе с тем она, будучи одновременно причиной и следствием беспрецедентного ускорения производственного и научно-технического прогресса, переросла в фазу так называемого «образовательного взрыва». В наиболее развитых странах подавляющее большинство молодых людей стали заканчивать среднюю школу и более половины из них продолжали обучение в колледжах и университетах. Причем если до сих пор в учебных заведениях училось в основном подрастающее поколение, то теперь стало учиться все население, вне зависимости от возраста, и образование модифицировалось в различных формах переподготовки, повышения квалификации кадров, поствузовских ступеней и т. п., придавая всей системе новое качество — непрерывность. Эта образовательная революция была связана с подготовкой технократически и узко мыслящих специалистов для всех отраслей хозяйства. Такие подходы к профессиональной подготовке нескольких поколений явились одной из причин нынешнего глобального экологического кризиса. Системы образования разных стран пока лишь начинают подготовку специалистов по охране окружающей среды, но еще не ставят перед собой осмысленную задачу подготовки поколения, способного предотвратить глобальную катастрофу.

В 60-80-е годы во всем мире стало заметным беспрецедентное усиление внимания к сфере образования не только со стороны государственных органов, но и со стороны финансово-промышленных корпораций, различных неправительственных фондов. Доля расходов на образование в национальном доходе большинства стран за этот период, по сравнению с предыдущими десятилетиями, удваивается, утраивается. Происходит переворот в технической базе обучения, связанный с компьютеризацией и внедрением в учебный процесс все более совершенных средств автоматизации, аудиовизуальных систем. Но, как ни парадоксально, общая ситуация, сложившаяся в этой сфере за последние десятилетия, определяется как мировой кризис образования.

Очевидно, направление, связанное с четвертой образовательной революцией, уже исчерпало себя. Выход возможен лишь на основе реализации комплекса принципиально новых идей, качественно новых путей, методов и средств решения небывало острых и сложных проблем, возникших в этой сфере в тесной связи с экологической и со всеми другими глобальными проблемами современности.

Фундаментальные ценностные ориентации, политические взгляды и установки в современном обществе пока формируются не столько образовательными учреждениями, сколько другими социальными институтами: семьей, церковью, искусством, литературой, а в современных условиях — более всего электронными средствами массовой информации, продемонстрировавшими невиданные ранее возможности. И самое главное: содержание представлений, идеологий и ценностных ориентации определяется в конечном счете бытием — конкретным содержанием и формами материально-производственной деятельности, природными, техническими, социально-экономическими и политическими условиями жизни людей.

Однако имеется немало оснований утверждать обратное. Во-первых, образование в современных условиях — наиболее универсальный социальный институт, охватывающий в большинстве стран, в том числе и в России, практически всех членов общества; во-вторых, воздействие этого института на формирование человека наиболее систематизировано и научно обосновано; в-третьих, деятельность систем образования обеспечивает производство квалифицированной и развитой рабочей силой — главным элементом производительных сил; в-четвертых, роль образования как фактора научно-технического прогресса, экономического роста, социально-культурного развития и военно-политического потенциала непрерывно растет и становится решающей; в-пятых, потенциальные возможности системы образования используются пока в очень малой степени.

Все это дает серьезные основания предполагать, что образование может быть именно тем ключевым фактором, который позволит в значительной мере решить весь комплекс глобальных проблем современности.

Пока между обществом и окружающей средой существовал относительный баланс, система образования, которую можно обозначить как традиционную, достаточно успешно справлялась с поставленными задачами. Основная цель традиционного образования — формирование научной картины мира, приобретение знаний, умений и навыков, необходимых для того, чтобы встраиваться в производство в данном обществе. Производство усложнялось, следовательно, возрастал объем информации, которую учитель должен был передать ученику, а ученик, соответственно, запомнить. В устойчиво развивающемся обществе система образования, занимаясь воспроизводством знаний, умений и навыков, полностью отвечала его целям, но лавинообразное нарастание объемов актуальной информации означало назревание противоречий, неразрешимых в традиционных рамках.

Государство, корпорации и фирмы для поддержания собственного функционирования делали заказ системе образования на выпуск кадров тех или иных профессий и в необходимом количестве, тем самым определяя целевое назначение, то есть миссию, данной системы в традиционном обществе. Тем не менее даже в тех условиях постоянно ощущался недостаток инициативных, творческих личностей с активной жизненной позицией, поскольку цель формирования таких личностей не ставилась. На рубеже третьего тысячелетия эта цель приобретает характер категорического императива, ибо сегодня никто не знает, какими станут содержание и структура производственных и социальных потребностей завтра.

Система образования может обновиться только в том случае, если при всесторонней поддержке правительства и широкой общественности осуществится самая радикальная во всей мировой истории новая (пятая) образовательная революция. Все ранее имевшие место перевороты в системе образования затрагивали лишь те или иные ее стороны, при сохранении фундаментальных основ, т. е. происходили в рамках общей традиционной парадигмы. В современных же условиях выход из мирового кризиса образования и осуществление новых функций этой системы возможны лишь на основе новой парадигмы, утверждающей принципы, диаметрально противоположные тем, которые оставались незыблемыми в течение тысячелетий.

Новая образовательная революция призвана решать принципиально новую задачу в национальных и глобальном масштабе — превратить систему образования в важнейший фактор перевода общества из экстремально неблагоприятного состояния в состояние устойчивой гомеостатичности и далее — в режим устойчивого развития. Для этого система образования прежде всего должна сама выйти из кризиса и перейти из режима неустойчивого выживания в режим устойчивого развития. Причем обе эти масштабные задачи должны решаться не последовательно, а одновременно. Таким образом, духовное и социально-экономическое возрождение России и развитие образования могут иметь успех только в том случае, если они будут органически увязаны в целостную комплексную государственную программу социально-экономического развития страны, рассчитанную на два-три десятилетия.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Печчеи А. Человеческие качества. М.: Прогресс, 1977.

2. Smith G. A. Education and Enviroment: Learning to live with Limits. Albany: State University of N. Y. Press. 1992.

3.Турченко В. Н. Пять образовательных революций // Образование и наука на пороге третьего тысячелетия: Тезисы Международного конгресса. Новосибирск, 1996.

3.3.2. Парадокс «взрыва» и мирового кризиса образования

Во второй половине 60-х гг. научное сообщество установило факт мирового кризиса образования. Прогрессивная стратегия современности должна быть прежде всего направлена на преодоление этого кризиса, проявившегося особенно заметно в последней трети XX века [1; 2]. Парадокс состоит в том, что именно в это время практически во всех странах наблюдается настолько стремительный рост основных количественных показателей, определяющих развитие систем образования, в том числе государственных и частных финансовых затрат на эту сферу, что исследователи характеризуют его как «образовательный взрыв» — небывалый в истории человечества феномен.

Суть кризиса заключается в быстро увеличивающемся разрыве между объективными требованиями общественного прогресса и реальной способностью образования отвечать этим требованиям. Попытки преодоления этого противоречия на основе эволюционного совершенствования содержания, форм и методов оказались безуспешными даже в тех странах, где финансовые затраты на развитие данной сферы выросли за десятилетие в несколько раз [3; 4].

Для того, чтобы экстенсивным путем успешно решать учебно-воспитательные задачи на уровне современных требований, необходимо увеличить численность педагогов как минимум в два-три раза и примерно вдвое увеличить продолжительность обучения в средней и высшей школе, что совершенно нереально по целому ряду социальных и экономических причин. Надежды на разрешение проблемы за счет компьютеризации не оправдались, поскольку оказалось, что потребность общества в живом педагогическом труде при этом не сокращается, а, наоборот, увеличивается.

Образовательный кризис имеет две стороны: технологическую и социальную. Технологическая сторона состоит в том, что традиционный, неизменный в своей основе в течение столетий способ образования исчерпал свои потенциальные возможности существенного улучшения.

Социальная сторона заключается в том, что разделение образования на элитарное и массовое оказывается все более несовместимым с объективными требованиями научно-технического и социального прогресса. Обостряющиеся противоречия эволюционно-экстенсивного пути развития в конечном счете ведут в тупик, связанный с накоплением негативных результатов, с постепенным превращением образования из важнейшего фактора прогресса и созидания в фактор регресса.

Большинство экспертов основную причину кризиса усматривают в том, что абсолютный и относительный рост затрат на образование сильно отставал от объективно необходимых. Исходя из этой гипотезы, Б. Клинтон организовал в Канзас-Сити усиленное финансирование 56 экспериментальных школ, испытывающих множество новаторских программ. На каждое ученическое место было выделено дополнительно по 36 тыс. долларов, что позволило создавать такие материальные условия для совершенствования учебно-воспитательного процесса, какие педагоги только могли вообразить. Результаты оказались ошеломляющими: рост затрат совпал со снижением успеваемости, с увеличением случаев асоциального поведения учащихся и числа исключенных, а ученики из обычных школ по уровню своих академических успехов и развития опережали сверстников из экспериментальных школ.

Отсюда, конечно, не следует, что чем ниже финансирование, тем лучше результаты. Высокий уровень вложений в сферу образования — необходимое, но еще не достаточное условие повышения ее эффективности. В развитых странах общие расходы на обучение и воспитание были в последние десятилетия вполне удовлетворительными, но львиная их доля приходилась на «элитарные» школы и вузы, воспитанники которых получают довольно высокий уровень подготовки (естественно, ориентированной в профессиональном и моральном отношениях на выполнение руководящих ролей в обществе). Между тем высокое и качественное массовое образование сегодня представляет необходимое условие научно-технического и социального прогресса в любом обществе.

Вторая причина связана с тем, что традиционными в своей основе способами образования (даже при совершенствовании их), которые исчерпали свой потенциал, невозможно обеспечить соответствующий современным требованиям уровень массового образования. Для положительного решения этой задачи таким образом половине взрослого населения пришлось бы стать профессиональными педагогами. Компьютеризация не снижает, как мы уже подчеркивали, потребности общества в живом педагогическом труде, а, скорее, наоборот, увеличивает ее, особенно повышая требования к его качеству, к уровню подготовки педагогов.

Преобладающая пока во всем мире тенденция решать проблемы экстенсивным путем (за счет увеличения числа учащихся и продолжительности сроков их обучения в средней, высшей школах и на поствузовской ступени) также, исчерпав себя, порождает социальные и экономические парадоксы. «Подготовка» к труду и к жизни в учебных заведениях уже теперь нередко оказывается по времени больше самостоятельной трудовой жизни. В результате растет социальная инфантильность, безответственность.

Генеральное направление на пути к разрешению этих противоречий подсказывает передовой, прежде всего отечественный, педагогический опыт. Это использование, «высвобождение» огромного потенциала, заложенного в коллективах самих учащихся. Технологии решения этой задачи, применимые, в принципе, на любых ступенях обучения — от дошкольной до поствузовской, позволяющие многократно увеличивать эффективность педагогического труда, уже довольно основательно разработаны известными педагогами-новаторами.

Стремительное ускорение научно-технического прогресса приводит к тому, что получаемые в учебных заведениях знания все чаще морально устаревают, прежде чем выпускникам вручат дипломы и аттестаты. Возникает сомнение в разумности всей традиционной системы профессионального образования, связанной с длительным, часто многолетним учебным — «подготовительным» — этапом, предшествующим непосредственному практическому включению обучаемых в реальную профессиональную деятельность. Нередко оказывается: пока учащиеся знакомятся с профессией через лекции, учебники и т. п., содержание профессии изменяется настолько, что, когда дипломированный специалист приходит на работу, ему говорят: забудь все, чему тебя учили в вузе, и начинай учиться заново... Приходится, как в Стране Чудес, «бежать со всех ног только для того, чтобы оставаться на том же самом месте». Выход из этой парадоксальной ситуации заключается в том, чтобы органически соединять процессы получения нового знания с его распространением, с одной стороны, путем включения учащихся и педагогов в процесс научных поисков, а с другой — непрерывным образованием всех работающих в сферах материального и духовного производства [5].

Осуществление этих концептуальных подходов в сколько-нибудь широких масштабах возможно лишь на основе принципиально новых, в высокой степени коллективистских форм общения, когда бескорыстный обмен деятельностью, способностями и идеями, постоянная взаимопомощь становятся повседневной нормой жизни. Именно тогда, как показывает практика, наблюдается резкое повышение эффективности творческого труда, ускоренное развитие способностей личности, выявляются и расцветают таланты.

Идеология воинствующего индивидуализма — главная причина того, что новые высокие технологии обучения, основанные на использовании педагогического потенциала коллективов самих учащихся, не получают распространения, несмотря на известную деловитость и предприимчивость людей во многих других вопросах. А ведь именно коллективизм был в числе главных причин того, что, несмотря на нарастание негативных тенденций, мировой кризис образования до конца 60-х годов не распространялся на системы образования в СССР и других социалистических странах. Тем не менее противоречия быстро назревали, и попытки их разрешения революционным — единственно возможным — путем вязли в бюрократической рутине административного аппарата. По мере того, как страна переживала экономический, политический и духовный застой, назревал кризис и в области образования.

Почему же выдающиеся достижения в деле высокоэффективных технологий обучения по моделям С. Т. Шацкого, А. С. Макаренко, В. К. Дьяченко, И. Г. Ткаченко, А. Ф. Иванова, В. Ф. Карманова, С. Н. Лысенковой, В. Ф. Шаталова, 3. Г. Шоюбова, М. П. Щетинина и многих других известных отечественных педагогов не получили широкого распространения и, более того, встречали противодействие со стороны просвещенческих кругов и значительной части чиновников? Причина, думается, коренится, во-первых, в глубокой и все более возрастающей бюрократизации аппарата, стремящегося максимально формализовать, шаблонизировать систему образования в целях упрощения централизованного управления и контроля. Во-вторых, руководители образования и педагогической науки, также становясь элементом государственной бюрократической машины, более всего ориентировались пусть не на достаточно просвещенное, но «начальственное» мнение, а потому третировали все, выходящее за рамки «вышестоящих указаний». В-третьих, может быть, самое важное, заключается в том, что обюрокрачивающиеся государственные и партийные руководители превращались в чиновников с типичным обывательским мировоззрением и психологией. В-четвертых, серьезным препятствием стал консерватизм педагогической науки, ее «зацикленность» в рамках традиционной парадигмы образования, исходные принципы которой остаются неизменными. Такая ситуация обусловлена не только самой спецификой устоявшихся форм преподавания, нацеленных на придание законченного, стабильного вида научному содержанию изучаемых дисциплин, в действительности же всегда проблемному и подвижному (тем более в условиях современной научной революции). Не менее существенная причина заключается в социально-политическом консерватизме и реакции властвующих элит, использующих институт образования как инструмент распространения своей идеологии, своего политического влияния. Глубинные причины кризиса образования во всем мире имеют социальную сущность, заключающуюся в том, что новые педагогические технологии, необходимые для резкого повышения эффективности массовых учебно-воспитательных процессов, оказываются, как уже отмечалось, несовместимыми с рамками сложившихся рыночных отношений. В России же вместо расширения и использования преимуществ отечественных принципов организации образования стали перенимать худшие западные социальные и технологические образцы.

При разработке современной стратегии образования крайне важно учесть все достижения и ошибки прошлых десятилетий. Вместе с тем необходимо, опираясь на достижения мировой теории и практики образования, принять концепцию, позволяющую спроектировать будущую линию развития, по крайней мере, на следующие два-три десятилетия. Для этого следует, прежде всего, четко определить общую парадигму образования — систему исходных принципов, на основе которых будет строиться стратегия этой сферы.

Еще раз подчеркнем, что пока традиционной, наиболее распространенной точкой зрения на роль образования в обществе является декларирование прямой зависимости и подчиненности системы образования экономическим, политическим и другим сферам жизни общества. Однако современная жизнь дает все больше фактов, убеждающих, что сколько-нибудь серьезных изменений в обществе невозможно достичь без предварительного реформирования образования. Из истории цивилизации известно, что определенным образом ориентированная система образования, и прежде всего университеты и церковь, сыграла основную роль в консолидации и становлении сложившихся наций и государств. Именно высокий уровень общего и университетского образования позволил многим странам быстро войти в число современных развитых государств. Никто не станет оспаривать роль образования в формировании ценностей и идеалов, в изменении представлений о стандартах жизни и стереотипах мышления. В конце концов, образование, и только оно, может подготовить человека к новым более сложным видам деятельности, к восприятию новых идей и ценностей, в том числе, разумеется, и в сфере экологии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Coombs P. H. The World Educational Crisis. N. Y.—L.— Toronto:

Oxford U. P., 1968.

2. Ulich R. Crisis and Hope in American Education. Atherton Press. N. Y. 1966.

3. Миронов В. Б. Век образования. М.: Педагогика, 1990.

4. Турченко В. И. Научно-техническая революция и революция в образовании. М.: Политиздат, 1973.

5. Колесников Л. Ф., Турченко В. Н., Борисова Л. Г. Эффективность образования. М.: Педагогика, 1991.

3.3.3. Ситуация в российском образовании

В период глубоких политических и экономических реформ, изменивших по сути весь общественный строй страны, российская система образования избежала серьезных потрясений, избрав более рациональный эволюционный путь преобразований, реформирования с учетом новых экономических и социальных реальностей. Освободившись от идеологической зашоренности, жесткой централизованной системы управления, учебные заведения продолжили свою деятельность, в значительной мере, в прежней системе координат, ориентируясь на фундаментальность образования, на потребности не только экономики, науки и культуры в специалистах, но и на удовлетворение потребностей личности в образовательных услугах. Совершенствование профессиональной деятельности, внедрение инноваций происходило без кадровых чисток, передела собственности, криминальных разборок, которыми отмечены реформаторские подвижки в других сферах общества. Несмотря на все трудности минувшего десятилетия, отечественная система образования не только сумела сохранить свой немалый и общепризнанный потенциал, но и по целому ряду принципиальных позиций реализовать прогрессивные структурные и функциональные изменения.

Именно в 90-е годы российская система образования получила Закон «Об образовании», Закон «О высшем и послевузовском профессиональном образовании» и, наконец, впервые в отечественной истории — «Национальную доктрину образования». Все эти достаточно прогрессивные законодательные документы предусматривают реальную автономию образовательных, в особенности профессиональных, учебных заведений, широкие академические свободы в реализации образовательных программ.

Одним из самых заметных явлений в общем образовании стала его реальная вариативность: постоянно увеличивается численность новых образовательных учреждений — лицеев, гимназий, образовательных центров, комплексов, — позволяющих лучше учитывать разнообразные познавательные интересы учащихся, использовать личностно-ориентированные технологии обучения и воспитания.

Существенно обогатилось содержание общего образования в сфере обществознания, экологии, информатики, экономики. До четверти учебного времени отводится на предметы регионального и школьного компонентов. Складывающаяся реальная вариативность обеспечивается необходимым многообразием учебной литературы. К примеру, если в советской школе использовалось порядка 130 учебников, то к 2000 году для средних школ выпущено более 1000 наименований учебников только по федеральному компоненту — отмечал на Всероссийском совещании министр образования России В. М. Филиппов.

В сфере профессионального образования также можно отметить некоторые позитивные сдвиги. С целью сохранения единого образовательного пространства в 90-е годы впервые были внедрены государственные образовательные стандарты для профессионально-технических училищ, техникумов и вузов. Важнейшими процедурами, обеспечивающими сохранение необходимого качества образования, стали лицензирование, аттестация и аккредитация высших учебных заведений.

Реформы в российском обществе дали серьезные основания для переосмысления места образования, в первую очередь профессионального, как необходимого условия для приобретения человеком желаемого социального статуса. Значительно повысился престиж высших учебных заведений. Сама система образования в результате рыночных преобразований все в большей мере ориентируется на самые различные демографические и социальные группы. Немалая часть населения, попробовав себя в коммерческих структурах и даже заработав какие-то деньги, стала понимать, что без хорошего образования не обойтись, и ищет будущее для своих детей через систему высшего профессионального образования. Социологические опросы показывают готовность части населения согласиться с платным профессиональным образованием. В России появилось порядка 400 негосударственных высших учебных заведений, в которых обучается более 270 тыс. студентов. Самый высокий показатель в СССР — 219 студентов на 10 тыс. населения, в настоящее время в России аналогичный показатель — 290 студентов. Больше того, по доле студентов высшего и среднего специального образования Россия достигла показателя 400 студентов на 10 тыс. населения — одного из самых высоких в мире.

Напомним, что все указанные позитивные тенденции в развитии российского образования проявились в условиях жесточайшего социально-экономического кризиса, резкого сокращения государственного финансирования учебных заведений. Достаточно привести ряд цифр.

В 1980 году общемировой показатель государственных расходов на образование составлял 4,9% от валового национального продукта. В 1992 г. он поднялся до 5,1%. В Европе (без СССР) за этот период данный показатель возрос соответственно с 5,1 до 5,2%, в Северной Америке (США, Канада) — с 5,2 до 5,7%, по группе развивающихся стран (в целом) — с 3,8 до 4,2%. В СССР же в 1980-1991 гг. на образование тратилось около 7 % ВНП. Если в 1992 году доля расходов на образование в федеральном бюджете составляла 5,85 процента, то все последующие годы она неуклонно снижалась, составив в 1998 году лишь 3,45 процента. Справедливости ради стоит отметить, что это самый низкий уровень. В 1999 году доля расходов на образование в федеральном бюджете составила 3,63 процента, и в 2000 году — 3,75 процента.

Переход от государственного финансирования образования к частным, оплачиваемым населением формам будет означать его деградацию. Даже очень богатые страны строят свои системы в основном на государственном финансировании. Так, в 1991 году на долю частного финансирования в образовании США приходилось 21,4%, во Франции — 10,3%, в Финляндии — 7,7%, в Дании — 0,6%, в Нидерландах — 2,0%. Общая мировая тенденция — увеличение доли государственных затрат на финансирование образования. И это в странах с развитой рыночной экономикой, где высшее профессиональное образование является выгодным вложением средств и обещает его владельцу солидные дивиденды в будущем. В России, по нашим данным, готова платить за получение высшего профессионального образования примерно десятая часть населения [I].

Сегодня ни одно правительство, заинтересованное в благополучии своей страны и действительно ответственное перед народом, не может не уделять первостепенного внимания развитию национальной системы образования, не учитывать традиции, стремления и надежды народа. Б. Клинтон, например, победил на выборах не в последнюю очередь потому, что обещал избирателям стать президентом-педагогом. В Послании Конгрессу (февраль 1997 г.) он поставил три цели: каждый 8-летний ребенок должен уметь читать, каждый 12-летний — уметь подключаться к системе Интернет, каждый 18-летний — иметь возможность учиться в колледже, а каждый взрослый американец мог продолжать образование на протяжении всей своей жизни. В этом же Послании он призвал к повышению качественных стандартов, чтобы каждый американец имел возможность получить лучшее в мире образование. На реализацию этих задач была дополнительно выделена на 1998 год беспрецедентная сумма в 51 млрд. долларов, что позволило Клинтону заявить: США от всеобщего среднего будут переходить к всеобщему высшему образованию. Аналогичные задачи решают и японские государственные власти.

В нашей стране совершенствование системы образования, создание необходимых условий для гарантированного доступа каждого к качественному образованию являются приоритетными только на бумаге. Государственного финансирования не хватает порой на самые элементарные вещи. Мы уже не говорим о строительстве новых учебных заведений, приобретении приборов, оборудования, инструментов, реактивов, наглядных пособий, без чего невозможно обеспечить необходимый уровень качества образования. Последние годы практически не выделялись средства на текущий и капитальный ремонт, на оплату коммунальных услуг. Бюджетных средств во многих случаях не хватало даже для выплаты нищенской заработной платы. Начиная с кризисного августа 1998 года средняя заработная плата работников образования России впервые стала ниже прожиточного минимума.

Задержки выдачи заработной платы учителям во многих регионах страны достигли в 1998 и 1999 гг. многих месяцев, а ликвидация задолженности производилась без какой-либо компенсации, а потому с учетом инфляции реальная зарплата школьных, педагогов сократилась, как минимум, в 3 раза. Зарплата преподавателей вузов оказалась на уровне студенческих стипендий 80-х годов. Поэтому пункт первый Закона РФ «Об образовании», положения «Национальной доктрины образования», провозглашающие область образования приоритетной, остаются пока пустой фразой.

Вынужденная опора на спонсорские ассигнования, на средства родителей приводит к преимущественному продвижению в общеобразовательной школе «престижных» образовательных программ, а в профессиональных учебных заведениях — главным образом рыночно-ориентированных специальностей. Не секрет, что основной прирост численности студентов вузов идет в основном за счет экономических и юридических специальностей.

Заметим также, что абсолютное большинство открываемых негосударственных вузов ориентированы, в первую очередь, на те же специальности. Они предлагают за три-четыре года дать университетское образование в «люксовской» упаковке при дистантных формах обучения. Оказалась несостоятельной существующая сверхдемократичная практика фактически заявительного характера открытия негосударственных вузов, когда при оформлении лицензии объектом анализа являются в основном санитарные и противопожарные условия, в лучшем случае — список профессоров, многие из которых даже не знают об этом, а предлагаемые образовательные программы, педагогические технологии часто не рассматриваются. Здесь требуются новые решения, в том числе и на уровне совершенствования законодательства.

Бурное развитие элитарного образования количественно опережает развитие коррекционных, реабилитационных образовательных программ, в которых нуждается 35-45% учащихся. Таким образом, реальные образовательные запросы населения развиваются по прямо противоположным тенденциям [2, 10].

Противоречие между приоритетом элитарных форм образования для «избранных» и низким качеством массового образования препятствует научно-техническому и социальному прогрессу. Это противоречие явилось главной причиной образовательного кризиса в развитых странах Запада, а теперь в полной мере переносится на российскую почву. В результате примитивизируется и резко снижается уровень подготовки в массовой средней и высшей школе. Еще недавно некоторые руководители российской системы образования уверяли, что повышается качество обучения, ссылаясь, например, на то, что 80% школьников достигают обязательного уровня овладения важнейшими практическими умениями и около 40% девятиклассников подготовлены выше обязательного уровня, что «конкурсные комиссии единодушно отметили качественный рост уровня подготовки абитуриентов» [3. 15]. Однако победные реляции такого рода вызывают глубокое сомнение. Так, в Тюменском государственном университете во время вступительных экзаменов летом 1999 г. из 103 «золотых» и «серебряных» медалистов подтвердили свои отличные знания по русскому языку лишь 43, а по математике — из 209 — 51 медалист.

Вряд ли общество может устраивать такое положение, когда поступление в вузы обеспечивается в основном через репетиторство, либо платные курсы при вузах, либо, в лучшем случае, через специальную подготовку в профилированных классах средней школы, за которую, как правило, родителям приходится платить.

Поскольку о качестве образования педагоги-практики судят прежде всего по отметкам, которые они сами и выставляют учащимся, то надежность таких выводов вызывает сомнение. Не решает проблемы и анализ результатов вступительных экзаменов в вузы, ибо уровень требований экзаменаторов, как показывают психолого-педагогические исследования, находится в прямой зависимости от среднего уровня подготовленности основной массы экзаменующихся.

Наиболее достоверные представления о динамике качества знаний, приобретаемых школьниками, а также студентами в процессе вузовского обучения, можно получить на основе содержательного анализа достаточно больших массивов письменных работ. Результаты исследований, проведенных в некоторых вузах Сибири, показывают, что задачи по математике, которые 25-30 лет назад успешно решало на приемных экзаменах подавляющее большинство поступающих, в последние годы оказываются посильными для немногих. Требованиям, которые в 60-е годы предъявлялись на вступительных экзаменах в вузы по русскому языку и литературе, сегодня могут соответствовать ответы не более 10% абитуриентов, хотя средний балл, получаемый ими, при том не снижается. При всех разговорах о гуманитаризации общего образования число часов на русский язык и литературу сократилось за последние годы с 800 до 600. В итоге многие вузы вынуждены вводить на младших курсах преподавание русского языка и культуры речи.

В качестве экспертов по этим вопросам можно рассматривать профессоров, которые не один десяток лет преподают в вузах. Они, как правило, в один голос говорят об общем снижении уровня естественнонаучных знаний. Снижение уровня математической грамотности и культуры, считает академик В. Арнольд, для России губительнее костров инквизиции. Российские реформаторы часто слепо копируют у Запада все как заведомо самое лучшее, «забывая» о том, что советская и российская средняя и высшая школа по уровню естественнонаучной и математической подготовки всегда занимала лидирующие позиции в мире. Видимо, они таким способом, пишет В. Арнольд, стремятся приблизить наш (достаточно высокий) уровень математического образования к американскому (традиционно низкому) в то самое время, когда сами американцы начинают перенимать наш опыт, поставив целью сделать свое образование лучшим в мире [4].

По итогам тестирования студентов и школьников, занимающихся по так называемым программам «продвинутого» уровня, с учетом результатов международных олимпиад, Россия прочно занимает 3-е место. В 1999 году 31 школьник из России участвовал в международных олимпиадах по математике, физике, химии, биологии, экологии, информатике, географии. 29 из них стали победителями и призерами. В 2000 году студенческая команда Петербургского университета заняла 2-е место на международных соревнованиях по информатике, в которых принимали участие студенты из 60 стран мира.

Однако будут ли эти немногие хорошо обученные молодые люди работать на благо своей страны? Недавно компьютерный король Гейтс представлял Председателю Сибирского отделения РАН Н. Л. Добрецову группу своих лучших сотрудников, которые за последние 10 лет сделали его самым богатым человеком планеты. В этой группе оказалось 20 выпускников только из Новосибирского университета. Полсотни ученых новосибирского Академгородка из Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии, как недавно горько иронизировал его директор академик Л. Сандахчиев, «составили научный десант в США, помогающий Америке поддерживать научный потенциал».

По-видимому, нужно сделать все, чтобы специалисты высшего класса работали на благо своего народа. А для этого необходимо не только создать им достойные материальные условия для работы в своем Отечестве, но также отказаться от установки на «деидеологизацию» образования. Воспитание, которое в советской школе было с обучением всегда рядом, незыблемо и свято, говорит министр образования В. М. Филиппов, ушло, благодаря либерализации из современных учебных заведений. «Многое упущено. Уходит поколение — вот что самое прискорбное», — считает он. Воспитание подрастающего поколения в духе патриотизма, личной ответственности за судьбы страны должно быть важнейшей задачей всей работы средней и высшей школы, ибо в противном случае даже самые выдающиеся результаты ее деятельности лишаются смысла.

В сфере общего образования за прошедшее десятилетие обострилась проблема несоответствия содержания интересам и возможностям учащихся. Содержание общего образования принципиально не пересматривалось почти три десятка лет, а когда делались отдельные бессистемные попытки этого по некоторым предметам, например по математике, то это нередко приводило к негативным последствиям. Разработка новых стандартов общего образования была предусмотрена еще Законом «Об образовании» 1992 года, но образовательное сообщество, задавленное проблемами элементарного выживания, оказалось бессильным в решении этой назревшей проблемы.

В результате за последние тридцать лет число предметов в средней школе увеличилось почти на треть, а недельная нагрузка ученика — в полтора-два раза (в зависимости от вида образовательного учреждения). Еще больше осложняет ситуацию, что срок обучения при сравнимых объемах содержания предметов в российской школе на два-три года меньше, чем в абсолютном большинстве стран мира. На 12- и 13-летнее среднее образование перешли все страны не только Западной, но и Центральной и Восточной Европы, включая страны Балтии, Белоруссию, Молдову и Украину. Однако мотивировать этот процесс необходимостью преодолеть перегрузку школьников справедливо лишь при сохранении традиционных способов и методов обучения. Если же ориентироваться не на экстенсивные, а на интенсивные методологические технологии, такая аргументация теряет смысл.

Колоссальные физические и нервные перегрузки детей в совокупности с неблагоприятными социально-экономическими и экологическими условиями, недостаточной медицинской помощью, сокращением летних оздоровительных программ приводят к тому, что число абсолютно здоровых школьников с 30% в 1-3 классах снижается до 16% в 9-х классах, лишь 10% здоровых оказывается среди выпускников. За время обучения общее число здоровых детей снижается в 4-5 раз, а у 40-45% возникает хроническая патология. Рост заболеваемости детей, как признало Министерство образования, приобретает характер национальной катастрофы. [2, 62; 3, 21]. Генеральная прокуратура РФ, говоря о грубейших нарушениях законодательства по охране жизни и здоровья детей, приводит факты, что уже среди дошкольников число здоровых детей сократилось до 15%, прогнозируется, что к началу XXI века больными будут заканчивать обучение в школах 96% (!) выпускников.

Сегодня большинство педагогов, вопреки унизительно нищенским условиям своего бытия, вопреки дефициту учебников, нередко в разрушающихся зданиях, продолжают добросовестно и творчески работать. Некоторые из них добиваются даже выдаюыщхся результатов в обучении и воспитании своих питомцев. Однако «чуда» не происходит: качество и обучения и воспитания подрастающего поколения в целом по России снижается. Тем не менее некоторые авторы не только отрицают этот очевидный факт, но всячески противодействуют попыткам исправить положение и, в частности, выступают против государственных стандартов образования: «...чем мощнее становится система (контроль, стандарты, аттестации, аккредитации), тем слабее школа» (Первое сентября. 1997. 20 сент.).

Во-первых, если обратиться к мировому опыту, истинным оказывается утверждение, противоположное столь «сильному» заявлению. Во-вторых, эти соображения имели бы некоторый смысл, если бы кто-то усматривал в стандартах некую панацею, заменяющую собой необходимость радикального обновления содержания, более совершенных критериев качества, модернизации материально-технической базы и высоких педагогических технологий.

Как известно, в США Б. Клинтон, отражая обеспокоенность общественности по поводу хронического кризиса образования, неуклонного снижения качества обучения в своей стране, выступает именно за высокие стандарты качества и ратует за усиление государственного контроля в этой исключительно важной сфере.

Пока система российского образования в целом наиболее устойчива по сравнению с другими социальными институтами российского общества. Она сохраняет и даже наращивает, вопреки сокращению бюджетного финансирования, основные свои параметры (численность учащихся средней и высшей школы, количество и профессиональные качества педагогических кадров, число образовательных учреждений), а разнообразие типов и форм образования даже значительно увеличилось.

Система образования на общем фоне разрушительных процессов в промышленности, сельском хозяйстве, науке, сфере культуры, Вооруженных силах выглядит одним из наиболее устойчивых социальных институтов. Так, за последние пять лет количество общеобразовательных школ в стране не уменьшилось, а увеличилось на 3 тыс., на 3% возросла в них численность учащихся, на 15% — учителей; практически сохранилась сеть профтехучилищ. Число студентов и учащихся девятых классов, продолживших обучение в 10-х классах, выросло с 1992 по 1997 гг. на 7%, увеличились вступительные конкурсы во все виды учебных заведений и в аспирантуру. Примерно вдвое возросли масштабы компьютеризации образования, стало серьезнее отношение учащихся к изучению иностранных языков. Несмотря на резкое снижение уровня оплаты труда, качественный состав педагогических кадров в среднем сохраняется. В общеобразовательных школах доля учителей с высшим образованием в старших классах (4-11 кл.), по-видимому, вследствие оттока в коммерцию и другие отрасли, снизилась с 97% в 1989 г. до 93% в 1995 г., но среди учителей начальных классов, наоборот, поднялась за этот период с 38 до 49%.

Больше пострадали дошкольные учреждения, где за период с 1993 года закрыто более двадцати тысяч их, а число мест сократилось на 2,4 млн., то есть на одну треть. Еще сильнее пострадала система внешкольного дополнительного образования (более чем вдвое уменьшилось количество дворцов, домов подросткового творчества, почти вдвое сократилось число загородных оздоровительных лагерей). Между тем педагогическая наука подчеркивает: определяющее значение для всего последующего развития личности, особенно ее творческих способностей, имеет воспитание в дошкольном возрасте. Поэтому снижение количества детей соответствующего возраста, имеющих возможность посещать детские учреждения, с 57% в 1990 г. до 45% в 1995 г. и ухудшение качества этой ступени образования из-за финансовых проблем, по-видимому, нанесло удар по всему образованию и будущему страны. Все это уже сейчас создает проблемы неравного старта для детей в начальной школе. В перспективе, по мере создания условий для реализации 12-летнего школьного образования (в соответствии с мировыми тенденциями с 6-летнего возраста), такая ситуация может привести к еще более серьезным последствиям.

И все же в целом система образования пока не только сохраняется, но даже претерпела ряд положительных изменений. В частности, руководители школ, вузов и других учебных заведений, педагоги получили больше возможностей проявлять творческую инициативу в совершенствовании учебно-воспитательного процесса, учебных программ, выборе форм и методов работы. Усилилась интеграция общего и профессионального, среднего специального и высшего образования, существенно расширились возможности учащихся для выбора содержания, уровня сложности и форм обучения, для поиска индивидуальной траектории своего развития. Повышенный консерватизм и инерционность этой системы, будучи притчей во язьщех и основанием для острой критики, сыграли положительную роль в сложных условиях реформируемой России, обеспечив образованию относительную устойчивость в море хаоса разрушений.

Следует подчеркнуть, однако, что главная заслуга в сохранении и даже некотором совершенствовании системы образования принадлежит нашим педагогам, для которых служение своему профессиональному долгу является настолько высокой ценностью, что побуждает работать с полной самоотдачей в экстремальной социальной ситуации, несмотря на нищенскую зарплату. Конечно, полагаться только на педагогический энтузиазм в перспективе, по меньшей мере, несерьезно.

Система образования не может не учитывать реальную конъюнктуру на рынке труда, но вместе с тем учебные заведения обязаны позаботиться, чтобы их питомцы могли встраиваться в современное общество. Но главное, чтобы они были способны думать о будущем страны и нации. Образование, пишут авторы фундаментального издания по проблемам устойчивого развития, представляет собой процесс, под воздействием которого человек и общество достигают своего максимального потенциала [5].

Необходимо подчеркнуть опасность внутренней коммерциализации системы образования. Грань между так называемыми «дополнительными» и обязательными, (предоставляемыми по закону бесплатно) образовательными услугами на практике бывает довольно условной, и часто оказываются «узаконенными» взимание взяток, торговля вакантными местами, аттестатами и дипломами. В некоторые престижные государственные школы, например, приём ведется по тестам, которые нередко поражают своей нелепостью, но родителям «не справившегося» с ними ребенка предлагают заплатить за «условный» прием, формально — за обещание «подтянуть» ребенка в течение учебного года. Введение наборов учащихся на платной основе в вузы дает привилегии детям из богатых семей, способствует снижению уровня требований к качеству профессиональной подготовки студентов.

В сложившихся условиях стратегия образования в нашей стране может разрабатываться по разным направлениям, в зависимости от цели:

а) максимальная коммерциализация системы образования при полной ориентации своего «продукта» на требования «рынка»;

б) приспособление системы образования к сложившейся социально-экономической и политической ситуации в стране при максимально возможном сдерживании негативных и разрушительных тенденций;

в) превращение системы образования в один из главных факторов противодействия процессам, разрушающим наше общество, в средство подготовки патриотически настроенных, высокодуховных, владеющих высшими научно-техническими знаниями, творчески мыслящих граждан, то есть использование системы образования в качестве основы для возрождения Отечества.

Первый вариант стратегии является, очевидно, разрушительным, второй — консервативно-охранительным, Наиболее отвечает объективным потребностям развития России третий — прогрессивный — вариант стратегии образования. Однако его реализация в масштабе страны и даже субъектов Федерации весьма затруднена. На уровне отдельных учебно-воспитательных учреждений подобная стратегия осуществима лишь при особо благоприятном сочетании субъективных факторов и объективных условий, причем в весьма ограниченной мере. Поскольку государственная власть вынуждена постоянно лавировать между откровенно разрушительными и консервативно-охранительными вариантами решений, местные органы управления образованием и, особенно, сами учебно-воспитательные учреждения могут часто довольно эффективно противодействовать ведущейся политике, нередко используя для этого рыночные механизмы, утверждать у себя гуманистические и подлинно демократические формы отношений и даже проводить прогрессивные нововведения. Но следует подчеркнуть, что это, скорее, исключение, чем правило, и зависит от личностных качеств руководителей, сочетающих деловые способности, предприимчивость, высокую образованность и духовную культуру.

В настоящее время в стране создано уже немало частных учебно-воспитательных заведений — от детских садов до вузов, — нацеленных на удовлетворение потребностей в основном состоятельных групп населения. Однако полезность учреждений такого рода с точки зрения коренных интересов и стратегических перспектив страны весьма сомнительна. Во-первых, пронизывающий их дух «избранности» и индивидуализма, отказ от патриотического воспитания, зависимость реальных или мнимых успехов в обучении от толщины кошелька, а также ориентация на рыночный «успех» обусловливают нравственную слабость образования подобного типа; во-вторых, частные средние школы ориентированы на подготовку учащихся к поступлению в так называемые «элитарные» отечественные и заграничные университеты, что далеко не всегда совпадает с задачами возрождения, развития и блага нашего Отечества; в-третьих, частные высшие учебные заведения вынуждены по логике рынка так или иначе подстраиваться к «спросу» на свои услуги, а потому в своей массе дают, независимо от намерений организаторов и преподавателей, «уцененное», конъюнктурное образование; в-четвертых, даже в самых лучших своих вариантах частные учебные заведения могут охватить только наиболее богатую, а не самую способную часть населения.

Государственные учебно-воспитательные учреждения также не могут полностью игнорировать образовательную политику правительства, однако их руководители и педагоги, в зависимости от понимания ситуации, от уровня своей гражданственности, патриотического сознания и духовности, могут либо активно проводить ее в жизнь, либо путем искусного маневрирования минимизировать ее губительные последствия, сводить их на нет, то есть фактически придерживаться второго — консервативно-охранительного — варианта стратегии, что пока в большинстве случаев и имеет место, благодаря чему система образования остается одним из наиболее устойчивых социальных институтов российского общества. Этому способствует и то, что объективно учебные заведения, особенно высшего профессионального образования, выполняют крайне важную для общества задачу. Так, старшие классы общеобразовательной школы и профессиональные учебные заведения выступают в роли своеобразного предохранительного клапана или резервуара, с помощью которого снижается социальное давление на молодежь, вступающую в трудоспособный возраст, но не находящую спроса на рынке труда в стране с кризисной экономикой.

В условиях демократических преобразований в обществе, формирования законодательных и исполнительных органов власти регионов и городов путем прямых выборов учебные заведения с их концентрацией интеллектуальной элиты, общественно активной молодежи становятся предметом особой заботы и внимания общественных движений и политических партий. Их позиция часто может склонить чашу весов в пользу того или иного политика, определить исход политических кампаний, выступить фактором, определяющим стабильность политической жизни.

Фундаментальная философско-социологическая идея о том, что система образования не только отражает производственную и социально-политическую жизнь общества, но и может быть (в контексте комплексной государственной программы) важнейшим или даже решающим фактором его изменения, выхода из экстремальной ситуации к устойчивому развитию, основывается на обобщении всей прогрессивной отечественной и мировой педагогической практики. Использование образования в качестве фактора совершенствования личности и окружающей социальной и природной среды должно стать основным методологическим принципом стратегии возрождения России.

Институт образования в современном обществе относительно самостоятелен и вместе с тем оказывает сильное, если не решающее, воздействие на развитие государственно-правовых, социально-экономических и национально-культурных отношений. В развитых странах система образования в сравнении с другими сферами социального социума вышла на первое место по числу занятых в ней людей. Имеется в виду общее число работающих и обучающихся.

Общенациональные и региональные системы образования приобретают свой вектор развития и диктуют условия обществу, интегрируя вокруг себя другие общественные системы и предопределяя не только перспективы и темпы развития общества в целом, но и каждого человека в отдельности. По большому счету, в современном обществе, если исключить крайности протекционизма по самым различным основаниям, судьба человека, его творческая биография, место в социальной иерархии зависят от двух основных факторов — здоровья и качества полученного им образования.

Практически невозможно найти какой-либо вид общественно значимой деятельности, где наличие у человека образования не имело бы принципиального значения. Больше того, XX век в полном смысле слова стал «веком образования» — если в его начале большинство людей на планете не имели образования вообще, то в конце века самые продвинутые страны начинают переход к всеобщему высшему образованию. Следует не выпускать из вида, что, по некоторым оценкам, до 90 процентов всей научной информации человечество накопило именно в XX веке. Преобразования во всех сферах общества приобрели буквально «взрывной» характер. Подсчитано, что с 1897 по 1997 год скорость передвижения возросла примерно в сто раз, мощность источников энергии — в тысячу раз, мощность оружия — в сто тысяч раз, скорость обработки информации — в миллион раз.

Сегодня в мире не существует идеальных систем образования, каждая национальная система выстроена на культурно-исторических традициях своих народов и зависит от социально-экономических и политических реальностей общества. Такой подход требует переоценки многих приоритетов развития России в сторону признания и усиления роли социальных и духовных факторов, учета историко-культурных традиций общества. В российской системе образования есть большой научный, культурный и духовный потенциал и возможности, способные обеспечить наше дальнейшее развитие.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Г. Ф. Шафранов-Куцев. Университет и регион. Тюмень, 1997.

2. Ткаченко Е. В. Отчетный доклад //Вестник образования. 1996. № 3.

3. Справка о ходе реализации федеральной программы развития образования в России //Вестник образования. 1996. № 4.

4. Арнольд В. Математическая безграмотность губительнее костров инквизиции // Известия. 1998. 16 янв.

5. Показатели устойчивого развития: структура и методология. Тюмень, 2000. С. 69.

3.3.4. Стратегия и тактика современного образования

Человек не в состоянии предсказать свое будущее, зато он может его придумать.

Деннис Габор

Основное требование научной методологии состоит в том, чтобы любые частные задачи в комплексах сложных, тем более междисциплинарных, проблем рассматривать на основе предварительного решения общих философских вопросов. В противном случае исследователи обречены на взаимонепонимание и бесплодные дискуссии, возникающие именно из-за того, что эти общие вопросы были ими проигнорированы из идеологических или прагматических соображений. К сожалению, именно такая ситуация складывается в области изучения и практического разрешения современных проблем образования.

Предельно широкий подход, глобальное мышление и перспективное видение даже в исследовании узких вопросов необходимы, потому что система образования во многом предопределяет будущее. Например, при определении содержания, структуры, темпов и пропорций развития различных ступеней, типов и форм образования, а также при изучении перспектив занятости выпускников общеобразовательных школ, ПТУ, средних специальных и высших учебных заведений в условиях становления рыночных отношений необходимо выяснить, во-первых, соответствует ли сложившаяся в стране образовательная ситуация национальным интересам, менталитету народа, во-вторых, насколько она отвечает интересам безопасности государства, в-третьих, в каком направлении и какими темпами должна изменяться вся система образования, чтобы как можно полнее соответствовать современным требованиям, и, следовательно, в-четвертых, к какому именно состоянию образования как целостной системы необходимо стремиться в процессе модернизации и реформирования. Иначе даже эффективные, на первый взгляд, практические решения, принятые на основе рекомендаций вполне квалифицированных специалистов, могут на практике привести в конечном счете к результатам, противоположным ожидаемым.

Кроме того, при разработке данной проблематики добросовестный исследователь должен дать себе ясный ответ, что принесло России и ее народу форсированное становление рыночных отношений, какие они имеют перспективы в ближайшем и отдаленном будущем. Отсюда следует вопрос: нужно ли общее и профессиональное образование ориентировать на максимальную адаптацию к требованиям рыночной стихии или на ее обуздание и подчинение высшим гуманистическим целям всестороннего и гармоничного развития личности каждого, независимо от его богатства, семьи, социального статуса и т. п.? Решение подобного рода проблем неизбежно упирается в философско-методологические вопросы о системе базовых ценностей, о роли государства и общественности в развитии образования, о месте и роли различных социальных групп и политических сил в этом процессе, о целях и задачах, которые может и хочет ставить перед собой страна — то есть о выборе стратегии образования.

До начала 60-х гг. о какой-либо государственной стратегии образования говорить было не принято. Уровень сложности управленческих задач в этой сфере позволял решать их удовлетворительно, исходя из здравого смысла и интуитивных оценок ситуации. Во второй половине текущего столетия положение существенно изменилось: не только неизмеримо усложнились содержание обучения и воспитания, формы, методы, технологии и технические средства обеспечения педагогических процессов, но поменялись и количественные показатели — в развитых странах практически все население проходит в течение не менее 12 лет «обработку» в различных образовательных учреждениях — от детских и школьных до аспирантуры. Следовательно, роль этой системы в процессах общественного развития, в определении судеб государств и народов резко возросла. Кроме того, темпы научно-технического прогресса и социальных изменений ускорились настолько, что невозможно подходить к ним с прежних позиций. Сегодня система образования обязана учитывать в тон числе и экологические задачи, связанные с переходом к устойчивому развитию. Поэтому возникла необходимость разрабатывать научно обоснованную стратегию образования в тесной связи с социально-экономическими и природоохранными задачами — это объективное требование современности.

Образование — чрезвычайно сложный и многомерный феномен. Это, во-первых, важнейший социальный институт, главной функцией которого является социализация и профессионализация подрастающих поколений в соответствии с целями, ценностями и идеалами данного общества, а также помощь старшим поколениям в адаптации к изменяющимся производственным и социальным условиям жизни. Во-вторых, образование есть определенный род деятельности, направленный на развитие способностей людей и связанный с передачей и приобретением знаний, навыков и умений. В-третьих, это уровень знаний, навыков и умений и основанных на них определенных способностей, которые могут характеризовать как отдельных индивидов, так и любые человеческие сообщества. В-четвертых, целенаправленный процесс передачи и приобретения знаний, навыков, умений и развития на этой основе определенных способностей и потребностей личностей. В-пятых, самостоятельная, независимая от утилитарной направленности социальная ценность, которая является одной из главных во всех цивилизованных обществах. В-шестых, во второй половине XX века образование фактически приобретает статус новой междисциплинарной науки. Наконец, в-седьмых, образование — крупнейшая отрасль духовного и материального производства.

Стратегия — термин, заимствованный из военной области, широко используемый по отношению к различным сферам производства, науки и образования, под которым понимается долгосрочная программа основных действий, направленная на достижение определенных целей, имеющих важное значение. Речь может идти о стратегии на уровне государства, отрасли, предприятия, учреждения, а также на уровне политических партий, движений или каких-либо общественных организаций. Как правило, данное понятие связано с той или иной формой социальной борьбы, состязательности, конкурентности и предполагает возможность выбора различных вариантов плана действий.

Тактика — способы организации действий, направленных на решение частных, промежуточных задач на пути к главной цели. Она подчинена стратегии, но вместе с тем должна быть более гибкой и мобильной, чтобы адекватно реагировать на изменение обстановки, и может даже в отдельные моменты несколько отступать от стратегической линии, вступать с ней в противоречие, но с тем, чтобы обеспечить в конечном счете более эффективное и быстрое, по сравнению с другими возможными вариантами, достижение стратегической цели.

Обучение и воспитание подрастающих поколений с древнейших времен было одной из наиболее важных задач государственной политики. Выдающиеся государственные деятели, как правило, уделяли образованию и воспитанию особое внимание (достаточно вспомнить Цезаря, Карла Великого, Петра I, Наполеона, Бисмарка, Муцухито). Превращение нашей страны во вторую мировую державу во многом было обусловлено государственной политикой опережающего развития образования.

Радикальный поворот в осознании значимости образовательного фактора начался в конце 50-х годов, после прорыва Советского Союза в космос, явившегося концентрированным выражением научно-технических и культурных достижений страны. «Образование — вот та область, в которой мы вступили в действительно великое соревнование... Серьезность вызова, брошенного нам Советским Союзом, состоит не в том, что он сильнее нас в военном отношении, а в том, что он угрожает нам своей системой образования» — в этом заявлении «отца атомной подводной лодки» адмирала X. Риковера выражен основной мотив нового курса американской политики. Другой не менее известный «отец» (американской водородной бомбы) — Э. Теллер — так оценил ситуацию: «Десять лет назад и вопроса не было, где лучшие ученые в мире, — конечно, в США... Через десять лет лучших ученых мира придется искать в России. В СССР наука — почти религия, выделяют самых способных и к ним относятся как к привилегированному классу, в то время как их американским коллегам недоплачивают, в обществе они не пользуются уважением и ничем не могут поощрять своих способных учеников».

В известной книге американского профессора Майкла Портера «Международная конкуренция» указывается: «Наше исследование оставляет мало сомнений в том, что образование и обучение играют решающую роль в национальном конкурентном преимуществе. В каждой стране наиболее конкурентными были как раз те отрасли, где в наиболее крупных размерах осуществлялись специализированные вложения в образование и обучение. Образование и обучение представляют собой, пожалуй, крупнейший из отдельных рычагов долгосрочного действия, которым располагает правительство на всех уровнях для развития промышленности. Улучшение общей системы образования является по сути своей приоритетным делом правительств и вопросом экономической, а не только лишь социальной политики».

К сожалению, российские политики в силу своего менталитета воспринимают разумные идеи легче в том случае, когда они предварительно переведены на иностранные языки. Вот поэтому нам приходится делать ссылки на зарубежные источники даже тогда, когда речь идет о вещах совершенно очевидных, но, как говорится, в своем отечестве нет пророков.

К концу 50-х годов наша страна располагала одной из лучших систем общего среднего и высшего профессионального образования. Она занимала второе место в мире по такому важнейшему показателю социального и интеллектуального развития нации, как число студентов на десять тысяч человек населения. По результатам сравнительных международных исследований, советская система образования получила наивысшие экспертные оценки, которые особенно впечатляюще смотрелись на фоне развертывающегося мирового кризиса образования.

Переход ко всеобщему среднему образованию начался у нас в стране примерно на 100 лет позже, чем в Японии, на 50-60 лет позже, чем в США и Западной Европе. Ни одна из этих стран не смогла совершить этот шаг так быстро, на протяжении трех поколений. Мы это сделали. После запуска первого советского искусственного спутника Земли весь мир обратил внимание на советский опыт развития системы общего и профессионального образования.

Именно в эти годы конгресс США принял закон «Об образовании в целях национальной обороны». Американский президент тех лет Дж. Кеннеди провозгласил новый принцип отношения государства к образованию как наиболее выгодной сфере вложения капитала. За короткое время число американских университетов удвоилось. Зарубежная профессура часто подчеркивает, что успехи советской системы образования и фундаментальной науки подтолкнули западные страны к серьезным реформам своих систем образования. Руководители крупнейшего в штате Техас агротехнического университета в беседе с нами отметили, что вуз стал стремительно развиваться именно после впечатляющих успехов СССР в области освоения космоса.

Но кризис в отечественной системе образования начался, по общим оценкам, еще в конце 60-х годов, когда тогдашние руководители страны после впечатляющих успехов нашей фундаментальной науки почили на лаврах и, по сути, исключили образование из национальных приоритетов.

Были допущены и серьезные просчеты в стратегии развития образования. В 80-е годы произошел значительный перекос в сторону среднетехнической подготовки. Количество выпускников профессионально-технических училищ увеличилось в 2,5 раза, а специалистов с высшим профессиональным образованием — только в 1,3 раза, хотя весь мировой опыт свидетельствует о том, что наибольший вклад в прирост производительности труда и национального дохода страны вносят как раз верхние ступени системы образования.

Явное отставание национальной системы образования на фоне впечатляющих успехов продвинутых стран объясняет многочисленные попытки его реформирования, которые, к сожалению, чаще ограничивались сменой декораций. Действительно, если не меняется кардинально и в первую очередь инвестиционная политика государственной власти, если развитие образования не выдвигается в число национальных приоритетов, то ни о каких реформах не может быть и речи.

Английский социолог Джон Флемминг по этому поводу писал: «Постепенно у правительства сформировалось мнение о высшем образовании как о дочернем предприятии. Его существование оправдано только с той точки зрения, что оно способствует созданию изобилия продуктов, в большей мере частного промышленного и коммерческого секторов. Более того, фактически правительство несет основную ответственность за развитие системы высшего образования, которое способствует совершенствованию экономики, социальному развитию, прогрессу науки и технологии, формированию образованных и критически мыслящих личностей».

Однако при всей очевидной необходимости реформирования системы образования к этому делу следует подходить предельно осторожно. Результаты инновационной образовательной политики часто могут дать свои результаты через 10-15 лет, чем и пользуются некоторые инноваторы от образования, прекрасно понимая, что им самим вряд ли придется отвечать за непродуманные эксперименты и реформы.

Власти в капиталистических странах стали рассматривать школы, колледжи и университеты как передовую линию борьбы с коммунизмом, резко усилив политическую и идеологическую направленность учебных предметов. Вместе с тем в рамках «холодной войны» разворачивалась массированная информационная борьба против советского образования сразу по нескольким направлениям. Во-первых, проводилась усиленная фильтрация идеологии по всевозможным каналам, связанным с научными и культурными контактами. Во-вторых, осуществлялась дискредитация наиболее перспективных путей совершенствования учебно-воспитательных процессов в нашей системе образования, которые объявлялись антигуманными, недемократическими и методически порочными. В-третьих, расхваливались и всемерно поощрялись ошибочные решения и явные просчеты и умело подбрасывалась соответствующая дезинформация советским педагогам, ученым, высшему политическому руководству.

Характерна в этом отношении история с реформой математического образования в конце 60-х - начале 70-х гг., результатом которой стало резкое снижение уровня знаний выпускников средней школы. Именно тогда «Вашингтон пост» публикует ряд статей, восхваляющих эти реформы, а их идейному руководителю академику А. Н. Колмогорову присуждается крупная международная премия. В других странах переиздаются и популяризируются учебники выдающегося педагога-математика А. П. Киселева, отвергнутые Минпросом СССР как «устаревшие». С доказательствами пагубности такого подхода выступили академик Л. С. Понтрягин, профессора Новосибирского университета Ю. И. Мерзляков, А. В. Сычев и другие видные ученые, но их критика была отвергнута министерскими чиновниками, ссылавшимися на «Вашингтон пост» и подобные источники [I].

В конце 70-х гг. варианты стратегии образования (в качестве раздела Комплексной программы научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий на перспективу до 2000 года) разрабатывались Комиссией Совета Министров, Госкомитета по науке и технике и АН СССР, в которой довелось работать и авторам. Хотя руководитель — академик И. Ф. Образцов — тогда лично одобрял вариант, основанный на предложенной нами новой парадигме, но под давлением большинства членов Комиссии был принят инерционно-эволюционный вариант экстенсивного развития [2]. Это, на наш взгляд, в значительной мере предопределило возрастание негативных тенденций в последующий период, именуемый «застойным», во всех отраслях и сферах жизни советского общества. Передовые позиции страны. в области образования, достигнутые к 50-60 гг., быстро утрачивались из-за недооценки стратегического значения этой сферы именно тогда, когда основные геополитические противники начали предпринимать экстраординарные усилия, чтобы вырваться вперед в сфере образования.

В 40-50-е годы в СССР на образование шло 10% национального дохода, в США — только 4%. Относительные расходы на высшую школу у нас были в 1,5 раза выше американских. Как ни парадоксально, но именно к началу 60-х гг., когда Запад был вынужден открыто признать советскую систему лучшей в мире, наши партийные и государственные лидеры сбиваются на вульгарно-материалистические методологические позиции. Эти позиции проявились, в частности, в снижении к началу 60-х гг. доли затрат на образование в национальном доходе до 5,8%, тогда как в США она поднялась до 12%. В результате: если по уровню интеллектуального потенциала молодежи, измеряемого по методике ЮНЕСКО, Советский Союз в конце 50-х гг. был на третьем месте в мире, то в 80-х гг. отстал от некоторых продвинутых стран.

Дело не только в величине затрат, но, самое главное, в способах их использования. В частности, инициативные группы ученых-теоретиков и практиков неоднократно указывали на бесперспективность экстенсивных методов и инерционного пути совершенствования, предлагали разработанные ими принципиально иные варианты стратегии образования, но встречали глухую стену сопротивления в высших отечественных инстанциях и хорошо организованное давление из-за рубежа. Волна идеологических обвинений со стороны Запада поднялась в начале 60-х годов в связи с подготовкой в нашей стране радикальной образовательной реформы, предполагавшей последовательное проведение в жизнь принципа соединения производительного труда с обучением и научно-поисковой деятельностью. Реализация той программы могла стать основным звеном процесса преодоления нарастающих кризисных явлений, началом такой реформы системы образования, которая бы оказала благотворное воздействие на экономику и все общество в целом. Фактический отказ от такого пути чиновники мотивировали не в последнюю очередь ссылками на Запад: «...нас там обвинят, что, заставляя детей работать, мы их эксплуатируем и нарушаем принципы гуманизма».

Стратегия образования в идеале подчинена стратегическим целям государства, и, следовательно, ее выбор должен максимально способствовать достижению именно этих целей. Необходимо, однако, подчеркнуть: данное утверждение в современных (в специфических российских) условиях можно считать справедливым только в том случае, если государственная власть отражает действительные коренные интересы народа, проводит политику, обеспечивающую рост могущества страны, повышения всеобщего благосостояния ее граждан, увеличивая возможности их всестороннего и гармоничного развития на основе укрепления принципов социальной справедливости, расширения свободы большинства, а не «избранного» меньшинства.

В современной государственной политике России стратегия как таковая отсутствует, ее главные цели не определены, их заменяет так называемый курс реформ, суть которого — максимальное развитие рыночных отношений, интеграция в капиталистическую миросистему, создание нового класса сверхбогатых предпринимателей и в качестве широкой социальной опоры правящего режима — среднего класса. Реформаторы обещали, что именно такой путь обеспечит всеобщее благосостояние народа, приведет к бурному подъему российской экономики, науки, образования и культуры, укрепит престиж нашей страны и т. п. Однако на деле, как известно, с лихвой осуществились лишь вожделения небольшой космополитизированной верхушки, обогатившейся за счет разрушения страны и массового ограбления большинства населения.

Вместе с тем многие исследователи справедливо подчеркивают, что нужно готовить не только профессионалов, но и воспитывать патриотов. Можно вложить миллиарды рублей, подготовив прекрасных инженеров, юристов, математиков, экономистов, но без любви к Отечеству, без национального духа они будут лишь с удесятеренной энергией грабить Россию, находя и изобретая более изощренные, чем нынешние, способы обхода государственных законов [З]. Однако некоторые «реформаторы» одну из главных своих стратегических целей видят как раз в том, чтобы под лозунгами деполитизации и деидеологизации вытравить чувства патриотизма, национального достоинства в русском народе. А. Г. Асмолов, будучи заместителем министра образования РФ, предлагал написать для детей учебник по истории, где нет классовой борьбы (!), а есть лишь «духовная история» [4]. Но если выбросить из учебника процесс развития общественного производства, социально-экономической и политической жизни, выбросить Спартака, жакерию, гуситов, Разина и Пугачева, декабристов, борьбу угнетенных классов и революции, то это будет недопустимым для ученого игнорированием весьма значимых фактов, а следовательно, фальсификацией истории.

Весьма обнадеживающе прозвучали заявления министра образования В. М. Филиппова о том, что правительство отменило ряд постановлений и проектов постановлений, выполнение которых под видом «демократизации» образования и «реформ для народа» означало на деле «разрушение системы образования вообще, разрыв с богатейшими российскими научно-образовательными традициями, запрограммированное снижение уровня знаний в общеобразовательной школе, ухудшение подготовки специалистов, свертывание бесплатного высшего образования. В итоге — неминуемая деградация образования и общества. Нам надо сделать очень много, чтобы подобная угроза не повторилась» [5]. Фактически В. Филиппов стремится наилучшим образом реализовать консервативно-охранительный вариант стратегии развития отечественного образования.

Интереснейшим примером практической реализации новых идей в сфере образования служит созданный во второй половине 90-х годов под руководством известного педагога-новатора академика М. П. Щетинина экспериментальный комплекс под Геленджиком (Краснодарский край). Впечатляющие результаты этого опыта отражены в кинодокументальных лентах Натальи Бондарчук, просмотр которых не может оставить равнодушным ни одного педагога, родителя или ребенка. В качестве другого примера можно назвать Центр образования «Пеликан» (г. Бердск, Новосибирской области), где при крайне неблагоприятной ситуации в городе, основой которого были предприятия военно-промышленного комплекса, ныне свернутые, обеспечивается не только «выживание», но и устойчивое развитие образовательного учреждения. «Пеликан» представляет собой качественно новую модель образования — интегрированный комплекс обычной школы, учебно-производственного комбината, школы с эстетическим уклоном, а также служб психологического сопровождения, социальной педагогики, профессионального самоопределения, инженерных и научно-исследовательских подразделений, где решаются также задачи общегородского и областного масштабов. Он все теснее интегрируется с дошкольными и профессиональными учебными заведениями города и области, способствует повышению квалификации и получению второго высшего образования педагогов в регионе. Основная идея Генерального директора ЦО «Пеликан» А. Н. Кирилина состоит в том, что образовательное учреждение может и должно стать субъектом социально-экономических отношений, где не только обучаются и воспитываются дети, но которое является важным фактором вывода города из экстремальной социально-экономической ситуации на путь устойчивого развития [б]. Вместе с тем «Пеликан» — это реально работающая модель перевода образования из режима «выживания» в режим его устойчивого развития, которая на выставке «Учсиб-99» в марте 1999 года была удостоена Большой золотой медали Сибирской ярмарки. В этом же году Центр образования «Пеликан» получил статус Федеральной экспериментальной площадки. Пока можно говорить лишь о первых шагах в намеченном направлении, но достигнутое уже позволяет сделать вывод о перспективности избранного пути.

О значительных потенциальных возможностях устойчивого развития высшего учебного заведения как активного субъекта социально-экономических отношений, способствующего развитию целого региона, свидетельствует опыт Тюменского государственного университета. В его основе лежат идеи, во-первых, внутренней интеграции всех ступеней и типов образования, во-вторых, интеграции с хозяйственными и социокультурными структурами региона, страны и зарубежными партнерами. Подробнее эти возможности показаны в другой нашей монографии [7].

Система образования в любом обществе является составным элементом его структуры, обеспечивающим нормальное функционирование данного общества, а следовательно, цели и задачи стратегии образования должны отвечать коренным интересам нации, целям и задачам государственной власти, отражающей интересы большинства. Такой подход требует сегодня переоценки приоритетов национального развития России в сторону признания и усиления роли социальных и духовных факторов, заложенных в человеке, учета историко-культурных традиций в обществе. Основной методологический принцип предлагаемой нами стратегии образования — преодоление внутреннего кризиса на основе новой парадигмы и превращение образования в решающий фактор выхода страны из экстремально неблагоприятной ситуации на путь устойчивого развития.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Турченко В. Н. Основы стратегии образования (Новая парадигма — императив устойчивого развития). Новосибирск: ИФиПр СО РАН, 1995.

2. Комплексная программа научно-технического прогресса и его социально-экономических последствий на перспективу до 2000 года. Т. 21: Подготовка кадров и образование. М.:

СМ СССР, АН СССР, ГКНиТ, 1979.

3. Вестник Новосибирского отд. ПАНИ. 1998. №4. С. 38.

4. Открытая политика. 1997. №4.

5. Филиппов В. М. Я сверил свои часы //Советская Россия. 1998. 17 дек.

6. Копытов А. Д., Турченко В. Н. Проблемы развития образования в рыночных отношениях. Теория и практика. Томск, 1998.

7. Шафранов-Куцев Г. Ф. Университет и регион. Тюмень:

Изд-во ТГУ, 1997.

3.3.5. Альтернативные парадигмы образования

Система образования представляет собой сложный, многомерный объект, описать который в рамках какой-либо одной научной дисциплины невозможно.

В первом приближении можно выделить три основных измерения: общее (условно назовем его технологическим), социально-экономическое и педагогическое, к каждому из которых можно применять теории, основанные на традиционной или новой парадигме. Осознание этого факта имеет важнейшее методологическое значение для адекватного отражения реальных противоречий, назревших в данной сфере, и для разработки оптимальной стратегии, органически увязывающей образовательные цели с общими национальными целями и задачами перехода от экстремальной ситуации на путь устойчивого развития.

Сейчас очень много говорят о необходимости непрерывного образования, но обычно понимают под ним простое дополнение к базовому образованию различных форм обучения, повышения квалификации, переобучения, осуществляемых в течение всей трудовой жизни. Такое представление достаточно для решения определенного, довольно широкого, круга познавательных и практических задач, но принцип непрерывности имеет, как будет показано дальше, гораздо более глубокое, фундаментальное значение, является ключом к пониманию сути расхождений ученых во взглядах на назревшие проблемы и определяет пути их практического разрешения. Вместе с тем он подразумевает качественно иной тип взаимодействия общества и формирующейся личности.

В частности, разрешение противоречия между тенденцией возрастания общественно необходимого времени на подготовку к труду и сокращением самого трудового периода возможно только на качественно новой основе. Вместо жесткого разделения во времени и пространстве учебной и производственной деятельности становится необходимым органическое соединение труда с обучением, постоянной профессиональной подготовкой. Этот принцип в отечественном образовании неплохо реализован в начальной и средней профессиональной школе (профтехучилища, совхозы—техникумы), в высшем профессиональном образовании (заводы—втузы, опыт Московского физико-технического института. Новосибирского государственного университета, студенческие строительные отряды и т. п.).

Реализация этого принципа достигается по-разному: во-первых, путем чередования труда и учения в течение дня, во-вторых, путем чередования труда и учения в течение всего жизненного пути, в-третьих, самое главное, в результате наполнения производственного процесса учением, а учебного процесса — производственной и научно-поисковой деятельностью. Естественно, что ни один из них не стоит абсолютизировать.

В современных условиях нецелесообразно создание дорогостоящей технической базы, целиком подчиненной учебным задачам, и наоборот, открываются все более широкие возможности соединения производственных и учебных задач, а следовательно, использования технической базы предприятий, организаций и учреждений в учебных целях. Таким образом, новый принцип непрерывности приходит на смену старому принципу прерывности процессов образования как во времени, так и в пространстве.

Для традиционной технологии также характерна прерывность между элементами системы образования: школьное обучение не зависит от дошкольного, высшее резко отличается по содержанию, формам и методам от среднего. Не случайно, например, адаптационный период для студентов в вузе растягивается до трех лет. Новая технология предполагает плавный переход от низших ступеней к высшим, обеспечивающий непрерывный подъем образовательной деятельности в целом — от дошкольной ступени до поствузовской. Эти тенденции современного образования находят свое выражение в интегративных процессах, предполагающих формирование учебных и научно-учебных комплексов, обучение по совмещенным программам в специализированных школах и средних профессиональных учебных заведениях, переключение высших учебных заведений на переподготовку и повышение квалификации кадров. В ведущих вузах страны, в том числе и Тюменском госуниверситетете, выпуск специалистов со вторым высшим образованием или на базе среднего специального образования уже превышает подготовку специалистов на дневном отделении, где студенты получают первое высшее образование.

Традиционная технология предполагает жесткое обособление образования от других сфер народного хозяйства, в то время как новая — тесную интеграцию с производством и наукой. Следовательно, взамен традиционного принципа прерывности внутренних и внешних связей системы образования необходимо последовательно реализовывать принцип их непрерывности.

Прерывность выражалась и в том, что при традиционной технологии в общей массе населения образование охватывало хотя и все более значительные, но отдельные демографические и профессиональные группы. Новая технология предполагает охват всего населения, т. е. непрерывность распространения в социальном пространстве. Вместо системы образования для жизни — система образования через всю жизнь.

Традиционная технология в качестве главной функции системы образования выделяет подготовку к жизни, новая — непосредственное включение подрастающих поколений в саму жизнь, а их деятельность по преобразованию жизни рассматривается в качестве важного средства собственного образования, формирования себя как личности. В новой парадигме предполагается непрерывность подготовительных и основных процессов жизнедеятельности учащихся. Известно, что студенчество часто стремилось (по разным мотивам) совмещать учебу с работой, которая, впрочем, была во многих случаях стихийной и эпизодической. Под такую деятельность будущих специалистов, кроме, пожалуй, практики студенческих строительных отрядов, не подводилась соответствующая методологическая организационная и законодательная база.

Рассматривая образование в социально-экономическом измерении, устанавливаем, что в этом аспекте также противостоят друг другу два противоположных теоретических исходных принципа. Они предполагают принципиально различное положение трудящегося человека в обществе, его объективное отношение к другим людям и к обществу в целом. Система образования, основанная на новой парадигме, отражает социальную справедливость, гуманизм и демократию как сущностные характеристики.

Традиционный взгляд связан с пониманием педагогической и учебной деятельности как непроизводственной, умственной, совершаемой в непроизводительной сфере. Педагогический труд выступает как один из видов услуг, а учеба — как один из видов духовного потребления. Общее образование, нацеленное якобы на всестороннее развитие, однозначно противостоит «одностороннему» профессиональному, т. е. имеет место жесткая разделенность, дискретность производственной и учебной деятельности общего и профессионального образования. Между тем в современном мире, особенно в России, такой разрыв стал чреват весьма тяжелыми последствиями. Биологически зрелые, но социально инфантильные, не умеющие работать выпускники общеобразовательных школ, не поступающие в профессиональные учебные заведения, превращаются в социальный динамит. Как отмечает В. М. Филиппов, либо высокое профессиональное образование, либо высокая профессиональная преступность.

Таблица 3

Технологические аспекты парадигм образования

Принципы

Традиционная парадигма

Новая парадигма

Временной

Сравнительно короткий период

Пожизненный процесс

жизни

Пространственный

Ограниченность, определенность

Неограниченность

места

Структурный

Обособленность элементов

Взаимозависимость

и преемственность

элементов

Внешней связи

«Закрытая школа»

«Открытая школа»

Количественный

Включено меньшинство

Включено абсолютное

большинство

Функциональный

Подготовка к жизни

Включение в жизнь

Развития

Эволюционная

Революционная

Традиционный путь совершенствования, повышения уровня образования связан с экстенсификацией, с увеличением совокупных затрат времени, учебного и педагогического труда, материальных средств, вкладываемых в эту сферу, и т. п. Новый путь предполагает интенсификацию, т. е. получение лучших качественных результатов, освоение большего учебного материала при сокращении затрат труда учащихся и педагогов, а также при снижении материальных затрат. В итоге социально-экономический аспект образования может быть также выражен противоположными парадигмами.

Таблица 4

Социально-экономические аспекты парадигм образования

Принципы

Традиционная парадигма

Новая парадигма

Характер деятельности

Непроизводительный

Производительный

Экономическая сущность

Непроизводственная сфера

Производственная сфера

Структурная типология

Разделение общего

Интеграция общего

и профессионального

и профессионального

Доступность

Приоритет господствующих

Равенство социальных

классов

возможностей

Социальное значение

Средство приобретения

Цель, самостоятельная

социальных привилегий

социальная ценность

Социальная функция

Углубление социальных

Преодоление социальных

различий

различий

Пути совершенствования

Экстенсивный

Интенсивный

Педагогические изменения для образования являются ведущими, поскольку выражают специфику функций данной сферы как целого. Однако содержание его детерминируется прежде всего решением технологических и социально-экономических проблем. Способ образования заключается не только в поглощении информации путем преимущественно вербально-книжного общения, а в активной деятельности самих учащихся, изменяющей природную и социальную среду, результатом которой являются новые материальные и духовные ценности, новые более совершенные общественные отношения и как итог —более совершенный, по сравнению с предшествующими поколениями, всегда готовый к преодолению сопротивления среды активный человек. «Образование выступает в качестве решающего фактора в деле достижения социальной осведомленности, приобретения ценностных ориентиров, овладения умениями и навыками и выработки поведенческих моделей, согласующихся с принципами устойчивого развития» [I].

Содержанием же образования становится не столько определенный объем знаний и навыков, сколько самотворчество, самодеятельность. Такой подход означает совпадение, непрерывность процессов изменения окружающей среды и самоизменения человека. В то же время он предполагает принципиальную незавершенность процессов образования, а также неразделенность, непрерывность познавательных и созидательных процессов.

В педагогическом аспекте традиционный подход связывается с обособлением высших ступеней, их приоритетом над низшими как менее ценными и значимыми для формирования личности. Новый подход, наоборот, исходит из того, что прочность всего здания образования зависит от прочности его фундамента, что использование потенциальных возможностей младенчества и раннего возраста в наибольшей мере определяет интеллектуальное, физическое и нравственное развитие личности, особенно ее творческие способности. Будущее отношение человека к другим людям, его приспособительная или преобразовательная линия поведения во многом закладываются именно в этом периоде [2]. Поэтому дошкольная ступень рассматривается как наиболее важная. В соответствии с этим должны быть полностью пересмотрены социально-экономические и педагогические условия ее функционирования.

Традиционная педагогическая наука отводила определяющее место формальным показателям успеваемости. Новый подход, не отвергая их, придает решающее значение результатам социальной практики учащихся. Он основан на необходимости всемерного развития коллективно-индивидуальных форм организации учебно-воспитательного процесса, обеспечивающего активизацию каждого ученика, и максимальном использовании педагогического потенциала самих учащихся. Заметим, что реализация этого принципа предполагает широкое применение высоких педагогических технологий, органически связанных с отношениями бескорыстной товарищеской взаимопомощи.

Отсюда следует не умаление ведущей роли педагога-профессионала, а наоборот, возведение его на качественно новый, более высокий уровень, требующий постижения законов демократической педагогики сотворчества. Диалектика здесь такова: лучший результат педагога достигается тогда, когда образование перерастает в непрерывное самообразование, а ученик становится самодетерминирующимся субъектом, сознательно формирующим и развивающим себя как личность. Особое значение с точки зрения взаимодействия личности и общества имеет принцип превращения ученика из объекта воспитания в субъект, активно преобразующий природную и социальную среду.

Традиционное стремление педагогики к стабильности содержания, форм и методов при новом подходе уступает противоположной тенденции — стремлению к постоянному обновлению образования, диктуемому логикой перемен в научно-технической и социальной сферах. Принцип непрерывности, таким образом, состоит в единстве познавательной и преобразовательной, обучающей и учебной деятельности, в непрерывности обновления процесса образования. В соответствии с этим представим совокупность традиционных и новых парадигм в их педагогическом аспекте, причем следует подчеркнуть: противопоставление принципов традиционной и новой парадигм во всех трех аспектах относительно. Его нельзя преувеличивать, абсолютизировать, доводя до абсурда. Речь идет, скорее, о преобладании той или иной тенденции в развитии типов образования, характерных для определенных исторических типов общества.

Таблица 5

Педагогические аспекты парадигм образования

Принципы

Традиционная парадигма

Новая парадигма

Способ образования

Вербально-книжный

Преобразовательно-

деятельностный

Содержание образования

Определенный объем

Творчество в материальном

известных знаний, навыков

и духовном производстве

и умений

Значимость ступеней

Приоритет высших

Приоритет низших

структуры

Критерий эффективности

Формальные показатели

Результаты общественной

успеваемости

практики

Формы организации

Индивидуально-групповая

Коллективно-индивидуальная

Педагогическая функция

Воздействие на ученика

Активизация учащегося

как объект

как субъекта

Тенденции динамики

Стабильность

Непрерывное обновление

Нетрудно заметить; каждый из принципов технологического аспекта парадигм дополняется соответствующими принципами социально-экономического и педагогического аспектов. Принципы традиционной парадигмы во всех трех ее аспектах имеют общий существенный признак — дискретность, прерывность, тогда как все принципы новой парадигмы отличает противоположный признак — непрерывность.

Среди всех принципов новой парадигмы важное значение имеют соединение обучения с научно-поисковой деятельностью, с производительным трудом, превращение образования в универсальную сферу, специфика которой заключается в том, что ее основная цель — производство личности, а производство вещей, новой научной информации — лишь средство достижения цели. В результате система образования будет обеспечивать совпадение изменения материальной среды с изменением содержания деятельности, а следовательно, изменение самого бытия человека, его физической, социальной и духовной природы. Именно это обстоятельство дает основание утверждать, что образование способно не только отражать, но также изменять общество, однако для этого необходимо осуществить изменения в образовании, связанные со сменой его фундаментальных парадигм.

При последовательной реализации принципа соединения производительного труда с обучением расходы на образование становятся экономически выгодным видом инвестиций не только в отдаленной перспективе в расчете на то, что подготовленные люди будут работать производительнее, но и за счет прямой непосредственной эффективности — уже в процессе обучения учащиеся совместно с педагогами и инструкторами могут создавать полезную продукцию и предлагать услуги. Другими словами, система образования получает независимый от кого-либо источник самофинансирования и саморазвития [З].

Отсюда становится возможным и принципиально новый подход к стратегии развития этой сферы. Из содержания традиционной парадигмы вытекает необходимость консервативно-эволюционной стратегии, нацеленной на удержание изменений в рамках существующих социально-экономических устоев общества, в то время как новая парадигма связана с превращением образования в инновационный процесс, фактор радикальных прогрессивных изменений социально-экономических основ, формирования новой экологической и духовной культуры.

Таблица 6

Парадигмы стратегии образования

Принципы

Консервативно-эволюционная

Прогрессивно-инновационная

Взаимодействие

Адекватное отражение

Творческое преобразование

с обществом

жизни

жизни

Взаимосвязь

Реакция на изменяющиеся

Формирование новых

с потребностями общества

потребности

потребностей

Отношение к ценностям

Потребление материальных

Создание материальных

и духовных ценностей

и духовных ценностей

Технологические решения

Ориентация на устоявшиеся

Ориентация на создание

технологии

инновационных технологий

Тип финансирования

«Остаточный принцип»

Приоритетное финансирование

и развитие

самофинансирования

Динамика развития

Предотвращение выхода

Содействие выходу на точки

на точки бифуркации

бифуркации

Противоположные парадигмы стратегии связаны с соответствующими противоположными парадигмами образования, парадигмами устойчивого развития и парадигмами экологической духовности. Вместе с тем альтернативный характер двух стратегий нельзя абсолютизировать: в реальной практике различные их элементы сосуществуют, взаимодополняя или взаимопогающая друг друга. Тем не менее четкое теоретическое противопоставление принципов позволяет глубже постигать сущность происходящих изменений, их перспективы и правильно расставлять акценты при разработке долгосрочных программ развития систем образования для обеспечения их максимально возможного позитивного воздействия на судьбы общества, достижения модели устойчивого развития общества.

«Социальные, экологические, экономические изменения ведут общество со все возрастающей скоростью в неопределенное будущее» [4]. Этот вывод высшего совета экспертов ООН по устойчивому развитию актуален для нашей страны, пожалуй, более, чем для какой-либо другой. Мир в целом и Россия в особенности, очевидно, подошли к точке бифуркации, когда принципиально невозможно предсказать, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие: станет ли хаотичным, т. е. закончится катастрофой, или же поднимется на более высокий уровень организации диссипативной структуры, проявляющейся в данном случае переходом на устойчивый (кооперативно-гомеостазный) тип развития.

Такого рода состояния характерны тем, что спонтанные, даже слабые, воздействия малейших элементов, совершенно незаметные в обычных условиях, оказываются способными самым радикальным образом менять дальнейшее направление развития всей системы в точках бифуркации. Если же речь идет о спонтанной активности такой крупномасштабной системы, как образование, то возможности ее воздействия на ход общественного развития в условиях современной неравновесной критической ситуации очень велики. Останутся эти возможности «вещью в себе» или будут использованы во имя гуманных или антигуманных целей — решение этих вопросов пока принципиально не определено. Поэтому воля, решимость, энергия действий даже одного человека могут склонить чашу весов истории в ту или иную сторону.

Фактически речь идет о человеческих качествах, которые нужно и можно достаточно быстро формировать у большинства жителей планеты через посредство соответствующим образом реконструированных систем образования. Это положение имеет особое значение для России, которая в настоящее время представляет собой средоточие глобальных проблем и вместе с тем имеет, пожалуй, наиболее богатый опыт в области образования — мировых достижений, блестящих взлетов и грандиозных неудач, драматических провалов, выдающихся педагогических новаций, намного опередивших свое время. Достаточно вспомнить, например, парадокс А. С. Макаренко [5].

С одной стороны, прижизненное признание его классиком советской педагогики, с другой — постоянная изнурительная борьба против дикого консерватизма и изощренных чиновничьих придирок, против необоснованных нападок официальной педагогической «науки», закончившаяся преждевременной смертью действительно великого педагога. Вплоть до последнего времени труды Макаренко были первыми в списках обязательной для изучения литературы во всех педагогических учебных заведениях, а портреты автора красовались не только там, но и в качестве обязательного атрибута вывешивались практически во всех управленческих структурах — от Министерства просвещения до районных отделов образования. Вместе с тем любые серьезные попытки применения макаренковской теории и опыта на практике встречали противодействие со стороны всех, за редким исключением, чиновников управленческого аппарата.

Педагогические технологии Б. П. Никитина, В. К. Дьяченко, В. Ф. Шаталова, М. П. Щетинина, И. П. Иванова, С. Н. Лысенковой, И. Г. Ткаченко 3. Г. Шоюбова и многих других выдающихся отечественных педагогов позволяют, в принципе, многократно повышать эффективность учебно-воспитательных процессов, добиваться не только экономии финансовых ресурсов, которых сегодня лишено российское образование, но и дают возможность за счет интеграции производительного труда, обучения и научно-поисковой деятельности создавать полезную продукцию и услуги. При всех различиях технологии этих новаторов имеют весьма существенное сходство: все они основаны на высвобождении огромной энергии педагогического потенциала, заложенного в самих учащихся, путем организации коллективной творческой деятельности, направленной на достижение общих, важных для всей страны целей.

Парадокс: труды Макаренко изданы еще в 70-х годах в ФРГ в 17 томах (самое полное в мире издание, причем на немецком, русском и украинском языках). Книги Никитиных, Шаталова, Дьяченко расходятся по всему миру, но отечественные чиновники до сих ничего не делают для широкого распространения в стране их достижений, хотя это, казалось бы, их прямая служебная обязанность.

Причины этого весьма глубокие: коллективизм, дух бескорыстной взаимопомощи, товарищеского сотрудничества и заботы друг о друге, а также подлинный и последовательный демократизм взаимоотношений — совершенно необходимые условия эффективного применения этих педагогических технологий — оказывались несовместимыми с реальными ценностными ориентациями и духом партийно-советской бюрократии. Поэтому чиновничество ревностно давило всех, кто пытался не на словах, а на деле, в реальной жизни осуществлять высокие гуманистические идеалы. Тем более, такие технологии абсолютно несовместимы с духом воинствующего индивидуализма, культом личного успеха и денег, пронизывающим все буржуазное общество, а потому, несмотря на признания и одобрения, не могут получить сколько-нибудь широкого применения, ибо они в своей сущности выражают ту новую парадигму образования, утверждение которой возможно, как было показано выше, в единстве своих технологических, социально-экономических и педагогических аспектов.

Технологическая сторона мирового кризиса образования состоит в том, что традиционный, неизменный в своей основе в течение столетий и даже тысячелетий способ образования в основном исчерпал свои потенциальные возможности. Социальная, сторона заключается в том, что разделение образования на элитарное (для господствующего, привилегированного меньшинства) и массовое, «уцененное» (для остальной части населения) оказывается все более несовместимым с объективными требованиями научно-технического и социального прогресса. Обостряющиеся противоречия эволюционно-экстенсивного пути развития в конечном счете ведут в тупик, связанный с накоплением негативных результатов, с постепенным превращением системы образования из важнейшего фактора прогресса и созидания в фактор регресса и разрушения.

Наиболее общим выражением сущности новой образовательной парадигмы может служить понятие интеграции, которое обычно определяется, во-первых, как процесс объединения в новую целостность каких-либо ранее изолированных систем, элементов, частей; во-вторых, как состояние органической связанности отдельных дифференцированных частей и функций системы. В данном контексте им обозначается процесс создания (и состояние) качественно новой системы путем соединения в органическое целое двух или более систем, структурных элементов и функций, в результате чего эффективность функционирования новой интегрированной системы существенно превышает суммарную эффективность всех составляющих ее частей до интеграции.

Теоретически можно различать внешнюю и внутреннюю интеграцию системы образования. Внешняя интеграция — возложение на систему образования раннее не свойственных ей функций, которые выполнялись прежде другими специализированными отраслями и социальными институтами. Она связана с преодолением исторически необходимых форм разделения общественного труда, сфер материального и духовного производства, с изменением функций производительного труда и обучения, учебной и научно-поисковой деятельности. Раннее (начинающееся с первых лет школьного обучения) приобщение детей к некоторым видам общественно полезного труда в соответствующей возрастным особенностям педагогико-психологической, гигиенической, социальной и технолого-организационной обстановке служит мощнейшим фактором всестороннего гармонического развития. Вместе с тем система образования из односторонне потребляющей материальные и духовные ценности, созданные другими людьми с расчетом на «отдачу» лишь в отдаленном будущем, превращается в сферу, обладающую непосредственной экономической эффективностью. Сущностное отличие этой отрасли от всех других состоит в подчиненности производственных задач педагогическим: создание" вещей, информации, услуг здесь не цель, а средство воспитания и развития человека. Производственная деятельность служит средством включения подрастающего поколения как активного субъекта в систему экономических отношений, средством воспитания рачительных хозяев страны. Одновременно она, как показывает опыт выдающихся педагогов-новаторов, позволяет создавать практически немалые материальные ресурсы для саморазвития системы образования. Все это характеризует первое направление ее внешней интеграции.

Второе направление состоит в том, что производственные и все другие отрасли и социальные институты вынуждены все в большей мере выполнять образовательные функции — заниматься подготовкой, повышением квалификации и переподготовкой кадров, непосредственно участвовать в той или иной форме в деятельности общеобразовательных и профессиональных учебных заведений, предоставлять им свою материально-техническую базу и специалистов для решения учебно-воспитательных задач.

Третье ее направление связано с тем, что образовательные учреждения становятся центрами консолидации всех других социальных институтов и учреждений (культурно-просветительных и социально-реабилитационных, служб занятости и психологической помощи и др.), которые так или иначе своей основной функциональной задачей имеют обучение и воспитание человека.

Четвертое направление внешней интеграции выражается в тенденции превращения образования из некоего «подготовительного» к труду и жизни этапа в пожизненный процесс и неотъемлемую сторону бытия каждого человека.

Внутренняя интеграция системы образования происходит по нескольким основным направлениям.

Первое — интеграция ступеней. Так, превращение дошкольной ступени из необязательной, «предобразовательной», в главную «стартовую» ступень всей системы на основе использования наиболее прогрессивных педагогических технологий позволит многократно повысить умственные силы всего подрастающего поколения, его познавательные возможности, самым радикальным образом пересмотреть вопрос о доступности учебного материала для детей младшего возраста, а самое главное, даст возможность увеличивать на порядок творческие способности каждой личности и закладывать нерушимый нравственный фундамент. Решение только этой задачи важнее для человечества всех остальных научно-технических проблем вместе взятых, включая задачи получения неисчерпаемых и экологически безопасных источников энергии. «Дети, — говорит академик М. П. Щетинин, — это большие люди, а взрослые — уменьшившиеся люди до социальной функции». Однако огромный потенциал раннего детского возраста может быть полностью раскрыт и использован при обеспечении не только реального приоритета дошкольного образования и радикального его изменения, но и при соответствующей модернизации всех последующих ступеней. В противном случае «переученные» дошкольники могут встретиться с огромными трудностями адаптации к школе и к обществу. Интеграция дает полный эффект только тогда, когда она станет «сквозной», то есть охватит все ступени: от дошкольной до поствузовской. В результате будут также сняты проблемы адаптации при переходе детей из детсада в школу, из начальных классов в старшие, из общеобразовательной школы в профессиональные учебные заведения.

Второе направление внутренней интеграции идет по линии преодоления жесткого разделения общего и профессионального образования. Оно обеспечивает внешнюю интеграцию со всеми другими отраслями материального и духовного производства и существенно облегчает проблемы адаптации не только при переходе из общеобразовательной школы в начальные, средние и высшие профессиональные учебные заведения, но также при выходе молодых людей из системы образования в различные сферы производственной и социокультурной жизни. Допрофессиональная (или предпрофессиональная) и начальная профессиональная подготовка школьников, сочетающаяся с психолого-педагогической помощью, позволяет им более уверенно осуществлять профессиональное и социальное самоопределение.

Третье направление выражается в интеграции содержания образования за счет взаимопроникновения различных дисциплин, установления межпредметных взаимосвязей. На этой основе осуществимо дидактически обоснованное уплотнение учебной информации, которое способствует более глубокому и «многомерному» ее усвоению. Вместе с тем открываются возможности многократной экономии рабочего времени педагогов и затрат учебного труда.

Четвертое направление внутренней интеграции основано на использовании педагогического потенциала самих учащихся путем организации коллективных форм взаимообучения и взаимовоспитания. Оно характеризуется использованием педагогических технологий, которые, в отличие от обычных методик, представляют собой четко алгоритмизированные системы интегрированной совместной деятельности учащих и учащихся, обеспечивающие максимальную активизацию каждого ученика в качестве субъекта учебно-воспитательного процесса (коллективный способ образования — КСО). В результате обеспечивается повышение эффективности образования — наблюдается существенное улучшение качественных результатов при экономии педагогического и учебного труда. Однако использование таких систем возможно только на коллективистской морально-психологической основе.

Это направление органически связано с пятым — интеграцией педагогических коллективов для обеспечения гораздо более высокого, чем обычно, уровня координации. При традиционной постановке каждый педагог, преподаватель организует свой труд, исходя только из личного понимания предмета, дидактических задач и конечных целей, чаще всего мало задумываясь о том, что и как делают его коллеги, работающие с теми же учащимися, иначе говоря, выступает как солист. Переход на КСО предусматривает, что каждый не только «солист», но и «участник симфонического оркестра», управляемого признанным лидером.

Шестое направление внутренней интеграции связано с созданием непрерывного образовательного пространства на местном, региональном и федеральном уровнях за счет кооперации сил педагогов, родителей, государственных органов, политических партий и широкой общественности в целях обеспечения эффективного воспитания подрастающего поколения и непрерывного образования всего взрослого населения в соответствии с высшими общенациональными ценностями и интересами. Однако в современной России задачи такого рода разрешимы лишь в рамках отдельных небольших территорий при особо благоприятном сочетании местных условий и субъективного фактора (личностей с выдающимися качествами), ибо наше общество расколото на группы с противоположными интересами.

Понятие революции сегодня всячески опошляется и вульгаризируется. В действительности, это объективно необходимый, вполне закономерный этап прогрессивного развития общества в целом и отдельных его сфер, сущность которого — ускоренный, относительно предыдущих темпов эволюции, переход к новому, более высокому качественному состоянию системы. В зависимости от конкретных исторических условий он может быть связан с более или менее острыми формами конфликта и с различными по масштабу издержками.

Предстоящая образовательная революция, по сравнению с предыдущими, будет наиболее радикальной и, в отличие от них, не может произойти стихийно, а предполагает разработку научно обоснованной стратегической программы. Необходимым условием в таком случае выступает революция в науке об образовании, связанная с утверждением новой междисциплинарной области знания, в результате интеграции педагогики, психологии, медицины, философии, социологии и экономики образования, что выражает седьмое направление внутренней интеграции образования.

Если до сих пор отмечалось, что образование, представляя собой чрезвычайно сложную, многомерную систему, проявляется в пяти своих ипостасях: институт, процесс, деятельность, уровень и ценность, — то теперь, по-видимому, правомерно говорить также о шестой и седьмой его ипостасях — об образовании как новой комплексной науке, как о главной народнохозяйственной отрасли, определяющей возможность развития всех других отраслей.

Таким образом, интеграция есть наиболее общая характеристика объективно назревших и пробивающих себе путь радикальных изменений в системе образования. Поэтому интеграцию правомерно рассматривать в качестве фундаментального методологического принципа будущей образовательной революции.

Следует с полной серьезностью отнестись к предупреждению известных ученых РАН о том, что в России образование, как и наука, находится в катастрофическом положении и неуклонно приближается к критическому порогу, за которым следует полный коллапс с необратимым разрушением системы [6]. Вместе с тем необходимо видеть огромные потенциальные возможности преодоления экстремальной ситуации. Исторический опыт свидетельствует о том, что страна, попавшая в жесткие

тиски кризиса, практически всегда начинала свой рывок вперед с основательной перестройки национальной системы образования, которая обеспечивает в таких случаях высокую социальную эффективность. К концу 50-х годов наша страна занимала передовые позиции в этой области и продолжала вплоть до последнего времени довольно быстро наращивать свой образовательный потенциал, который пока еще не весь растерян и распылен. Все это позволяет надеяться, что именно в России будут найдены и отработаны наиболее эффективные модели образования, соответствующие задачам перехода к устойчивому развитию; а потому экологическая и социально-политическая экстремальная ситуация, возникшая в нашей стране к концу текущего столетия, представляет особый научный и практический интерес как предмет социально-философского и методологического исследования.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Показатели устойчивого развития: структура и методология. Тюмень, 2000. С. 69.

2. Nikitin Boris und Lena. Die Nikitin-Kinder. Kiepenheuer & Witsch. 1978.

3. Новиков А. И. Образование: вчера, сегодня, завтра. Пермь, 1992.

4. Доклад высшего совета экспертов ООН по устойчивому развитию. Нью-Йорк. 1994. 17-22 марта.

5. Кирилин А., Турченко В. Парадоксы Макаренко // Учительская газета. 1998. 7 июля.

6. Платэ Н. А., Титаренко М. Л. Некоторые мысли по поводу стратегии и путей развития России в XXI веке // Вестник РАН. 1999. Т. 69. № 10. С. 907.

Глава 4. Проблемы устойчивого развития России в условиях рыночных отношений

4.1. Истоки экологического кризиса в России

Достичь цели можно разными путями... Бездействие всегда одинаково.

Франклин Делано Рузвельт

Экологический кризис в нашей стране имеет типичные, характерные для всего мира причины. Вместе с тем ему присуща специфика, связанная с особенностями географических и исторических условий, социальных, экономических и политических факторов. В числе объективных особенностей экологической ситуации выделяется, во-первых, относительно низкий по сравнению с передовыми странами уровень дореволюционного российского промышленного производства, к тому же почти полностью разрушенного Первой мировой и Гражданской войнами.

Во-вторых, обширная территория, обилие различных природных богатств объективно способствовали поддержанию равновесия природных процессов даже при возрастающем антропогенном воздействии. Однако эффективная площадь, то есть благоприятная для заселения людьми часть территории (со средней годовой температурой выше -2° С и находящаяся на высоте ниже 2000 м над уровнем моря), в России, по расчетам В. В. Клименко, составляет 5,51 млн. км2, то есть всего треть от общей территории — 17,08 млн. км2, тогда как для США, например, эти показатели соответственно 7,89 и 9,36, Бразилии — 8,05 и 8,51, Австралии — 7,67 и 7,69, Китая — 5,95 и 6,60, то есть по размерам эффективной площади наша страна занимает лишь 5 место в мире [I].

Весьма распространенные суждения об исключительности российских просторов требуют существенных уточнений. Поскольку основная часть территории находится в зоне низких температур, ее растительный мир характеризуется повышенной ранимостью: вырубленные джунгли зарастают максимум через 5 лет, а для восстановления тайги и залечивания ран тундры требуются десятилетия.

В-третьих, хотя уже в середине прошлого века стали заметны опасные экологические признаки (эрозия почв в центральном и черноземных районах вследствие низкой культуры земледелия), существенный урон природе от деятельности промышленных предприятий до 30-х годов текущего столетия имел место лишь на отдельных сравнительно небольших территориях. Крупные техногенные нарушения окружающей среды в России возникли значительно позже, чем в Западной Европе и Северной Америке, но темпы их роста у нас были выше вследствие форсированной индустриализации.

В-четвертых, периодическое вовлечение страны в серьезные вооруженные конфликты, особенно в Первую и во Вторую мировые войны, не только наносило прямой урон окружающей среде, но имело еще более тяжелые, хотя и отдаленные экологические последствия, так как восстановление народного хозяйства требовало огромных дополнительных материальных ресурсов, которые могли бы пойти на природоохранные мероприятия. Кроме того, необходимость постоянного противостояния внешней угрозе способствовала нагнетанию атмосферы сверхсекретности, когда информация о последствиях аварий на атомных объектах, ядерных испытаний и об опасных уровнях загрязнений окружающей среды, возникающих по другим технологическим причинам, скрывалась от общественности, что способствовало безответственности лиц, виновных в возникновении экстремальных экологических ситуаций.

В-пятых, многовековая геополитическая и торгово-экономическая борьба России с многочисленными и сильнейшими конкурентами приняла в советский период самые острые формы. Характер тотального состязания с мировой системой капитализма, объективная логика которого требовала быстрейшего увеличения объемов производства любой ценой, в том числе и за счет окружающей среды, не позволял выделять достаточных ресурсов на природоохранные цели.

Субъективные причины экологической ситуации в нашей стране состояли, во-первых, в том, что вплоть до середины 60-х годов крупномасштабные решения фактически принимались на основе посылки о неисчерпаемости природных ресурсов и безграничной самовосстановительной способности уникальных российских просторов. Поэтому экологические аспекты, например преобладающее направление ветров, при проектировании крупных промышленных объектов обычно в расчет не принимались. К примеру, Новокузнецк проектанты рисовали в виде прекрасного города-сада, а жилищные массивы близ металлургических и угледобывающих предприятий — как образцовые, максимально благоприятные для обитания «соцгородки». Когда В. Маяковский писал: «Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть»,— он лишь отражал чаяния людей, создающих новый город. Сегодня Новокузнецк занимает второе (после Норильска) место в стране по загрязненности воздуха. Пафос индустриализации побуждал даже негативные ее стороны воспринимать как благо. Так, на одной почтовой марке был изображен ряд обильно дымящих заводских труб и лозунг: «Дым труб — дыхание Советской России». Подобная «индустриальная» идеология, «благословляющая» дым заводских труб, присуща не только эпохе социалистической индустриализации. Ее убежденным выразителем, например, с позиций защиты интересов капитала сравнительно недавно выступала Эйн Ренд, безоговорочно осуждая любые движения «зеленых» [2; З].

Во-вторых, бюрократизация и административно-нейтралистская регламентация всех уровней государственного управления, науки и средств массовой информации способствовали тому, что подавляющее большинство людей подчиняли свои дела и мысли задачам выполнения планов, достижения возможно более высоких производственно-экономических показателей любой ценой, при этом закрывали глаза на вполне очевидные негативные, в том числе экологические, последствия бурного роста промышленности.

В-третьих, в повседневной деятельности подавляющего большинства людей, независимо от их общественной роли и места в социальной иерархии, имеет место психологическая тенденция преувеличивать значение немедленных (сиюминутных), очевидных выгод и недооценивать последствия, возможность негативных результатов своих действий в более или менее отдаленном будущем. Выступления отдельных ученых против официально одобренных, предлагаемых и уже реализуемых экологически несостоятельных проектов (например, против строительства ЦБК на Байкале, реконструкции Каспия, поворота великих сибирских рек, массовой распашки целинных земель в Казахстане и тому подобное) были, по существу, гражданским подвигом.

В-четвертых, россияне, привыкшие к уникальным просторам, громадным природным богатствам, органически впитали в себя чувство экологической безопасности. Поэтому наши люди в своей массе ведут себя по отношению к окружающей природе гораздо беззаботнее, чем, скажем, немцы или японцы. Даже в 50-60-е годы, когда приобрели широкую известность факты трагических последствий загрязнения окружающей среды в Западной Европе и Японии, у нас довольно долго преобладали представления о том, что нашей стране подобные бедствия не угрожают уже в силу ее громадной территории, сравнительно невысокой плотности населения и значительно меньшей автомобилизации. Всесторонний учет всех этих особенностей необходимо принимать во внимание при изучении причин возникновения экологического кризиса в нашей стране и в поисках путей его преодоления.

Необходимо особо подчеркнуть, что, справедливо отмечая повышенную концентрацию природных ресурсов на территории России, некоторые авторы явно преувеличивают эту истину. Так, в книге бывшего министра культуры РФ В. Миронова говорится, что наша страна обладает 62% мировых богатств такого рода. Хотя если; говорить о конкретных видах ископаемых, водных или лесных ресурсах, то можно : найти довольно мало примеров, свидетельствующих о приближении к этой цифре или превышении ее.

В книге двух бывших министров СССР Е. Козловского и М. Щадова показывается, что широко распространенное мнение о самодостаточности сырьевых ресурсов России и полном обеспечении ими всех нужд страны не соответствует действительности. Некоторых видов сырья наша страна не имеет, а по многим другим запасы ограниченны или близки к исчерпанию.

Более того, даже представления о России как о колониально-сырьевом придатке в будущем могут оказаться слишком оптимистичными. Большинство минерально-сырьевых месторождений, расположенных в освоенных районах, разрабатываются интенсивно и близки к истощению. Многие богатые месторождения требуют для добычи сложных и дорогих технологий, освоения новых территорий и, самое существенное, больших транспортных затрат, организации работ в исключительно трудных климатических условиях, связанных с вечной мерзлотой, длительными морозными зимами и огромными заболоченными пространствами.

Учитывая, что по большинству видов минерального сырья в обозримом будущем имеются альтернативные источники в странах с более мягким климатом и вблизи морских побережий, можно ожидать заинтересованности развитых стран в вывозе такого, особенно нефтегазового, сырья из России только по демпинговым, крайне невыгодным с точки зрения наших национальных интересов, ценам, а также в закупках некоторых видов редких и благородных металлов. Организация же переработки сырья на месте с целью последующего экспорта при существующей социально-экономической и политической ситуации имеет мало перспектив, потому что возможна лишь на основе «дешевых» (особо вредных для здоровья людей и окружающей природной среды) технологий или же на основе относительно эффективных производств до полной выработки их технологического ресурса, которая из-за хронического недовозмещения основного производственного капитала стремительно приближается, что связано с нарастанием экологически вредных побочных последствий.

Поэтому России «светит» перспектива перевода из статуса колониально-сырьевого придатка Запада в категорию «лишнего» государства [4]. Поскольку значительная часть добываемого сырья вывозится за рубеж, а поступающие от экспорта средства расходуются в основном на непроизводительное потребление, сокращение добычи сырья, по поводу которого выражают беспокойство советские экс-министры, в сложившейся экстремальной ситуации, возможно, не беда, а благо.

Если в понимании производственно-технических и естественно-природных причин экологического кризиса среди ученых больше единства, чем различий, то социально-политические факторы этого кризиса трактуются нередко с противоположных идеологических позиций. Так, в советской литературе проводилась мысль о том, что разрушение природы — следствие частной собственности, строя, основанного на рыночных отношениях, а в условиях социализма экологические проблемы хотя и возникают, но не приобретают столь острого характера и успешно решаются в процессе планомерного управления.

В пользу той и другой позиции приводилось немало убедительных, на первый взгляд, примеров, доводов. Однако, как заметил Гегель, доводы можно находить в защиту чего угодно. Для того, чтобы установить истину в сложных, спорных вопросах, не дать ей затеряться в массе мелочей или громадном разнообразии борющихся

мнений, надо подходить к изучаемому предмету диалектически: во-первых, обеспечить объективность рассмотрения — брать всю совокупность внешних и внутренних отношений объекта в их целостности и противоречивости, а во-вторых, рассматривать познаваемый объект исторически — как, в силу каких причин он возникал, какие главные этапы развития проходил, чем именно является в настоящем — и соответственно прогнозировать будущее. Вместе с тем следует видеть в оппонентах не противников, а помощников в поиске истины, поскольку ответы на их аргументы и доводы помогают приближаться ко все более глубокому и конкретному уровню понимания проблем.

Бесспорно, в процессе индустриализации и последующего быстрого промышленного развития нашей страны природе был нанесен существенный ущерб, усугубленный повышенной энергоемкостью и материалоемкостью продукции.

Справедливо отметить, что повышенные энергетические затраты в нашей стране в значительной мере обусловлены не только бесхозяйственностью, но и тем, что Россия — самая холодная страна планеты (самые северные города Канады лежат на широтах Киева или Курска, в США можно встретить виноградные плантации вплоть до Великих озер и до самой границы с Канадой). Для того чтобы поддерживать такой же уровень жизни, как в Западной Европе, нам нужны удельные энергетические затраты в 2-3 раза большие. Кроме того, необходимость транспортировки сырья, полуфабрикатов, готовой продукции, людей на большие расстояния, обусловленная размерами страны, также связана со значительными дополнительными затратами энергетических ресурсов. Известный геолог Фарман Салманов заметил, что в нашей стране на уборку и расчистку дорог и городов ото льда и снега тратится топлива больше, чем во Франции на все грузовые автомобильные перевозки.

Но нельзя отрицать, что Советский Союз во многих отношениях являлся отнюдь не отсталой страной в природоохранном деле. Это вынуждены признавать даже его наиболее жесткие критики. «Хотя Советский Союз, — пишет Ф. Хайт, — совершенно справедливо заслужил репутацию чудовищного разрушителя природы, он одновременно поддерживал уникальную сеть заповедников, простирающихся от пустынь средней Азии до Арктической тундры. Эти 170 заповедников были совершенно недоступны для туристов и сохраняли удивительное разнообразие видов растений и животных». Они, подчеркивает Ф. Хайт, имеют не только национальное, но и большое мировое значение [5]. Вся эта гигантская сеть создавалась после 1917 года и даже в тяжелейшие годы Гражданской войны. Причем подавляющая часть новых заповедников была открыта за пределами Российской Федерации — в союзных республиках, в которых (в большинстве из них) до революции таковых не было вообще, что служит еще одним подтверждением несостоятельности культивируемого сегодня мифа о «русском империализме».

Бюрократизация партийной и государственной власти явилась главной причиной того, что нужные и верные по сути постановления по окружающей природной среде выполнялись все более формально — прежде всего ради отчетов. Из технико-экономических альтернативных проектов часто принимались не наиболее разумные, а наиболее удивляющие некомпетентных политических лидеров своей «грандиозностью». Поэтому эффективность природоохранных мер снижалась, а экологическая обстановка становилась все хуже.

Одной из главных стратегических ошибок государственного руководства народным хозяйством был отказ от принципа обеспечения опережающих темпов развития производства средств производства — группы «А», что мотивировалось, на первый взгляд, вполне разумными, гуманистическим соображениями: скорее обеспечить население товарами. На деле же результаты оказались противоположными. Именно об этом еще в 70-х годах предупреждали ученые. В частности, профессор К. К. Вальтух на математических моделях доказывал, что тенденция снижения объемов производственных инвестиций неизбежно приведет к физическому износу и ускоренному моральному старению технической базы, а следовательно, снижению темпов роста национального дохода и в конечном счете к ухудшению обеспечения населения потребительскими товарами и к обострению экологической ситуации в стране. Износ машин и оборудования означал увеличение их загрязняющего влияния на окружающую природу, а сдерживание развития производств группы «А» влекло сокращение возможностей создания современных ресурсосберегающих технологий и техники экологического назначения.

Правительство принимало немало важных и нужных постановлений практически по всему спектру экологических проблем, в том числе «О мерах по предотвращению загрязнения рек Волги и Урала неочищенными сточными водами» (1972 г.). В 1975 г. Верховный Совет СССР принял постановление «О мерах по дальнейшему усилению охраны недр и улучшению использования полезных ископаемых», в 1980 г. — аналогичные постановления «Об охране атмосферного воздуха» и «Об охране и использовании животного мира». На их исполнение выделялись немалые финансовые и материальные ресурсы, многое из намеченного сделано, но в целом выполнение их было неудовлетворительным прежде всего из-за существенных нарушений экономического механизма самой природоохранной деятельности.

Во-первых, «затратный» принцип хозяйствования, внедренный в народно-хозяйственный механизм, вопреки науке и здравому смыслу, волевыми решениями некомпетентных, но властных чиновников, побуждал все ведомства, связанные с охраной окружающей среды, использовать каждое касающееся их постановление высших органов власти для того, чтобы «выбить» как можно больше бюджетных средств и как можно больше их истратить, независимо от конкретных осязаемых результатов работы. Во-вторых, различные ведомства совмещали функции охраны и использования ресурсов: Министерство сельского хозяйства, например, отвечало за обеспечение охраны и рациональное использование земель, Минводхоз — за рациональное использование вод, за охрану их от загрязнения и истощения. Министерство рыбного хозяйства — за охрану рыбных запасов и богатств континентального шельфа. Но, так как каждое из этих министерств, в первую очередь, отвечало за выполнение планов по производству сельхозпродукции, строительству плотин и каналов, добыче рыбы, природоохранные задачи подчинялись производственным и чаще всего игнорировались.

Все высокопоставленные чиновники заявляют, что любят природу и в своей деятельности «охраняют» ее, как в свое время отмечали А. Л. Яншин и А. И. Мелуа, но только разными методами, преследуя различные цели. «Анализ многочисленных заседаний по экологическим вопросам в Совете Министров СССР поневоле приводит к выводу — министерства-загрязнители преследуют единую цель: как сделать так, чтобы принятые решения по охране природы не выполнялись» [б].

В 1990 г. впервые в истории СССР в мирное время произошло абсолютное снижение, по сравнению с предыдущим годом, национального дохода (на 4%), промышленной продукции (на 1,8%), сельскохозяйственной (на 2,9%) при росте на 14,2% номинальной средней зарплаты. За первое полугодие 1991 г., по сравнению с соответствующим периодом предшествующего года, национальный доход снизился еще на 12%, объем промышленной продукции — на 6,2%, производство продовольствия — на 8,5%, а денежные доходы, наоборот, небывало возросли — на 43%, в том числе в частном секторе почти на 200% [7]. Следовательно, дефицит товаров народного потребления в розничной торговле был планово организован.

Резкое ухудшение экономического положения в стране сразу же отразилось на природоохранной сфере, капиталовложения в которую уже в 1990 году снизились на 3%, причем значительную, если не основную, часть ресурсов, выделяемых на эти цели, поглощали теневые структуры главным образом в республиках Средней Азии и Азербайджана. Так, на мелиорацию земель этих регионов (при более чем скромных технико-экономических результатах ) с начала 70-х гг. было затрачено около 150 млрд. руб. — сумма почти равная всей выручке Советского Союза, полученной за данный период от экспорта нефти [8].

Между тем эффективность советской экономики падала прежде всего из-за недовозмещения основного капитала и недостатка инвестиций для технологического обновления производства. В 1975 г. износ производственных фондов в промышленности СССР составил 30%, в 1980 г. — 36%, а к 1990 г. достиг 46%, в том числе в черной металлургии — 53%, в химической и нефтехимической отраслях — 55%, что прямо сказывалось на увеличении загрязнения окружающей среды. В 70-е годы уже каждый седьмой рубль шел на воспроизводство природных ресурсов [9].

В качестве положительных тенденций можно отметить, что площади ежегодно культивируемых земель в 80-е гг. увеличились, по сравнению с 1976 г., примерно в 1,5 раза. В результате специальных мер количество выбрасываемых в атмосферу вредных веществ за 1981-1985 гг. сократилось на 5% (при росте на 17% объемов промышленной продукции), а за 1986-1990 гг. — уменьшилось на 20%, при увеличении объемов промышленной продукции на 13% [10]. Эти и некоторые другие позитивные сдвиги в природоохранном деле давали повод для широковещательных успокоительных заявлений. В частности, Ю. А. Израэль, отвечавший в правительстве СССР за работу экологических служб, фактически отрицал выводы ученых о наступлении экологического кризиса, ссылаясь на то, что «в нашей стране четко осознается опасность возможных негативных последствий на природу и принимаются действенные меры по регулированию взаимодействия человека с окружающей его природной средой» [11]. Информация об экологической ситуации давалась общественности в сильно урезанном виде, многое тщательно скрывалось. Если бы данные по ленинградской атомной катастрофе были известны атомщикам, Чернобыля бы не случилось, считает Алексей Яблоков.

От последствий Чернобыльской аварии к 1996 г. только на Украине умерло 125 тысяч человек, около 15 млн. оказались пораженными соматическими и психическими заболеваниями, радиоактивное облако накрыло более 20 областей Белоруссии, Украины и России, миллионы гектаров прекрасных элитных земель выведены из сельскохозяйственного оборота и перестали быть пригодными для проживания. На преодоление последствий аварии Белоруссия принуждена ежегодно тратить четверть государственного бюджета. Чернобыльская трагедия заставила общественность обратить внимание на сравнимые по тяжести последствия многолетних ядерных испытаний на Семипалатинском и Новоземельском полигонах, проводимых, как выяснилось, без достаточных мер безопасности, а также на последствия аварий на атомных объектах юга Урала и Сибири.

Население Советского Союза не пострадало, как Япония, от американских атомных бомбардировок, но ядерные испытания и аварии на атомных объектах, как теперь стало известно, имеют во многих отношениях более тяжелые последствия. Высокие дозы радиации ведут к нарушениям в организме, которые вызывают быструю смерть или сильные, легко обнаруживаемые патологические отклонения. При относительно небольших, но все же патогенных дозах радиации идет скрытое накопление отрицательного генетического груза, в результате чего последующие поколения в популяции могут все более «насыщаться» генетическими отклонениями.

Огромные плотины и искусственные моря, созданные на великих реках без достаточного учета социальных, культурных, экономических и естественно-географических условий, превратили цветущие районы Поволжья фактически в зону бедствия. Не замерзающий на протяжении десятков километров ниже плотины Красноярской ГЭС Енисей в условиях суровых сибирских зим вызывает резкое ухудшение окружающей среды в краевом центре и близлежащих районах. Почти 40 млн. советских людей в восьмидесятые годы жили в городах, где уровень загрязнения воздуха в 10 и более раз был выше ПДК. Около 10 млн. человек (среди них 3,5 млн. женщин) работали во вредных условиях.

Все это свидетельствует о том, что кризисная экологическая ситуация в СССР назревала, по-видимому, еще в 50-е — начале 60-х годов и затем достигла стадии обострения, несмотря на значительные и быстро растущие затраты на охрану окружающей среды. Общественная инициатива в природоохранном деле в большинстве случаев не получала достаточной поддержки со стороны партийно-государственного руководства или загонялась в жесткие формально-бюрократические рамки. Одним словом, вместо истинной, адекватной заботы о состоянии окружающей среды соблюдались лишь некие правила бюрократической игры в эту заботу.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Клименко В. В. Влияние климата и географических условий на уровень потребления энергии // ДАН. 1994. Т. 339. № 33.

2. Rand A. Capitalism: The Unknown Ideal. N. Y., American Library, 1967.

3. Rand A. The New "">4. Козловский Е. А., Щадов М. И. Минерально-сырьевые проблемы национальной безопасности России. М., 1997.

5. Наука в Сибири. 1994. № 31.

6. Яншин А. Л., Мелуа А. И. Уроки экологических просчетов. М.: Мысль., 1991. С. 3-4.

7. Народное хозяйство СССР в 1990 г. М., 1991.

8. Наука в Сибири. 1993. № 36.

9. Федоренко Н. П., Реймерс Н. Ф. Природа и экономика // Проблемы оптимизации в экологии. М.: Наука, 1987.

10. Народное хозяйство СССР в 1985 г. М., 1986.

11. Марксистско-ленинская концепция глобальных проблем современности. М.: Наука, 1985.

4.2. Политические аспекты экологических проблем

Расцвет России есть залог благоденствия всего мира. Гибель России есть гибель всего мира.

Н. К. Рерих

Во второй половине 80-х годов проблема сохранения окружающей среды стала одной из главных тем дискуссий не только среди специалистов, но и в самых широких кругах общественности. По всей стране возникали различные инициативные движения в защиту Волги, Катуни, Байкала, Арала, зеленых зон, парков, лесов, земель... Через научные конференции, собрания и митинги они стали оказывать сильное давление на властвующие и хозяйственные структуры. Однако «экологическим бумом» воспользовались определенные политические круги, скрывавшие за призывами к демократии, гласности и свободе критики узкокорыстные цели, ничего общего не имеющие с охраной и спасением природы, а авторитет патриотических сил «зеленого движения», отстаивающих конструктивные позиции, был с помощью средств массовой информации подорван, они были лишены доверия и оттеснены.

В результате закрывались важные для всего народного хозяйства предприятия и дискредитировалось все то, что необходимо для действительного разрешения в стране экологических проблем, прежде всего — идея сильной государственной власти, опирающейся на активную поддержку, инициативу и самодеятельность народа. Критика партийно-государственных органов и возглавляющих их конкретных лиц, ответственных за катастрофическое состояние окружающей среды, была вполне обоснованной и стала одной из главных причин падения власти, казавшейся еще два-три года назад абсолютно прочной и нерушимой. Экологический набат дал рвущимся на олимп «демократам» огромные политические дивиденды, но был использован ими для развала союзного государства.

На Украине и в Белоруссии политические авантюристы стали возлагать на русский народ вину за Чернобыль, в Казахстане — за Семипалатинский ядерный полигон и пыльные бури на целине, в Узбекистане — за неудачные мелиоративные работы и умирание Арала и т. п. Вместе с тем объявлялось, что идеология и практика социализма антиэкологичны по своей тоталитарной сути поскольку якобы, нацелены на «покорение» природы, а следовательно, должны быть решительно отвергнуты цивилизованным мировым сообществом. При этом «демократы» на словах всячески подчеркивали необходимость жесткого отделения экологии от политики, но своими делами постоянно опровергали эту установку.

Между тем в западных странах не стесняются при рассмотрении любых проблем — научно-технических, культурно-образовательных или экологических — открыто подчеркивать приоритетное значение политических целей и задач. В этом отношении характерны откровения вице-президента США А. Гора: «Когда Советский Союз, продемонстрировав технологическую удаль, в 1957 году послал на орбиту искусственный спутник, Соединенные Штаты начали осуществлять первую федеральную программу образования — не потому, что президент и большинство в конгрессе осознали, наконец, значение образования как такового, а в силу того, что подготовке ученых и инженеров стал придаваться новый смысл борьбы с коммунизмом. Одновременно мы взялись за осуществление своей космической программы — не потому, что большинство в конгрессе вдруг прониклось желанием изучить вселенную, а в силу желания сокрушить коммунистическую идею» [1, 296].

Общее благодушие в США по отношению к экологическим катастрофам А. Гор сравнивает с благодушием по отношению к захватам Гитлера в Европе и Мюнхенскому пакту 1938 года, считая еще более опасным молчаливое согласие с утратой мировых дождевых лесов и их обитателей. Аральского моря, вековых лесов тихоокеанского побережья США, растительности Гималаев, Сахеля, уменьшением озонового слоя, нарушениями климатического баланса и т. п. «Считаю борьбу за спасение окружающей среды, — заключает он, — продолжением борьбы с нацизмом и коммунистическим тоталитаризмом, за подлинную свободу и человеческое достоинство» [1, ЗОО].

В том, что борьба за природу имеет первостепенное политическое значение и требует мужества, А. Гор, безусловно, прав, но он на собственном опыте, казалось бы, должен был убедиться, что капитализм несет в себе угрозу окружающей среде не меньшую, чем советский социализм. Из-за своих страстных выступлений в защиту окружающей среды он, как известно, оказался в своей стране в роли донкихотствующего политика. Если в 70-е годы наблюдался значительный всплеск настроений в пользу поддержки экологических движений, в результате чего произошли заметные сдвиги в природоохранном деле, среди которых очистка Великих озер была наиболее заметной и популярной акцией, то затем положение круто меняется. Рейган, а затем и Буш, выражая интересы предпринимателей, прежде всего крупных транснациональных корпораций, недовольных законодательством, заставляющим их идти на большие затраты по уменьшению загрязнений и разрушений окружающей среды, а также значительной части обывателей, не согласных с ростом налогов на экологические цели и введением ограничений на свободу природопользования, резко изменили идеологию [2].

И хотя, как утверждают исследователи, большинство американцев в течение 70-80 гг. были по своим взглядам «зелеными», в общественное сознание всей мощью средств массовой информации вбивается идея, что экологизм — изобретение левых радикальных групп, выступающих против высшей ценности нации — «американского образа жизни». Рейгановская и бушевская администрации постоянно исключали из своих рядов даже умеренных экологистов, стремясь приватизировать все земли и воды, еще находящиеся в общественном пользовании. На этом фоне радикальные природоохранные программы, которые А. Гор выдвигал в качестве центральных в борьбе за президентское кресло, оказались довольно неудачным коньком.

Избиратели отдавали голоса Рейгану и Бушу, потому что верили их утверждениям о намерениях экологически мыслящих демократов поднимать налоги, которые приведут к снижению экономической активности и росту безработицы [З]. В результате то, что было достигнуто в деле охраны окружающей среды за два десятилетия республиканского демократического правления, было в значительной мере утрачено, а экологический кризис, по сравнению с началом 70-х гг., в стране обострился настолько, что исследователи пишут о «рейгано-бушевской антиэкологической революции» [4]. На это следует обратить особое внимание, поскольку сегодня российские ученые и СМИ усиленно внушают народу мысль, что экологический кризис в нашей стране — это следствие антиэкологической сущности социалистического строя и что в развитых капиталистических странах данная проблема успешно решается.

Резкое ухудшение экологической ситуации в 80-х — начале 90-х гг. заставило западных политиков вновь искать поддержки «зеленых», и своей победой на президентских выборах В. Клинтон во многом обязан известному борцу за спасение природы А. Гору, согласившемуся идти в паре с ним в качестве кандидата на пост вице-президента. Однако было бы наивным ожидать, что транснациональные корпорации в США и других странах Запада радикально изменят в ближайшие годы свое отношение к окружающей среде — в лучшем случае от них можно ждать лишь частичных тактических уступок. Тем не менее движение за спасение природы становится в силу объективных причин все более значительным фактором внутренней и внешней политики во всех странах мира.

Решающий перевес в противоборстве политических сил будет в огромной степени зависеть от того, какая из партий сможет предложить наиболее убедительную экологическую программу. Вместе с тем проблемы охраны окружающей среды остаются одним из главных поводов для фальсификации со стороны спекулятивно-компрадорских корпораций, стремящихся убедить общественность, что максимальный вывоз сырьевых ресурсов — наиболее эффективный путь повышения благосостояния не только стран «третьего мира», но и, в особенности, России.

Грандиозные природоразрушительные проекты, опасность которых была очевидной для всех честных и квалифицированных ученых и инженеров, в советское время поддерживались определенными влиятельными кругами за рубежом. Точно так сегодня поддерживается, например, совершенно экономически не обоснованный и катастрофический в экологическом отношении проект строительства высокоскоростной железнодорожной магистрали между двумя российскими столицами.

Ельцинское руководство России получило аванс доверия не в последнюю очередь за счет обещаний коренным образом улучшить материальное положение большинства населения и экологическую ситуацию в стране. Предполагалось, что приватизация основных средств производства, утверждение частнособственнических отношений, коммерциализация общественной жизни на основе универсальных принципов мирового рынка позволят покончить со всеми экономическими нелепостями — борьбой за план по «валу», любой ценой, с уравниловкой в оплате труда и безответственностью конкретных лиц за загрязнение и разрушение окружающей среды...— и одновременно заставят всех участников производственных процессов заботиться о минимизации трудовых, материально-технических, финансовых и сырьевых затрат на единицу полезной продукции. Считалось очевидным, что свертывание военно-промышленного комплекса приведет автоматически к соответствующему сокращению экологически вредных последствий.

Идеологи курса реформ внушали народу, что предлагаемый ими переход к рынку приведет к быстрому улучшению благосостояния большинства россиян, сделает экономику более «гуманной», то есть направленной на действительно жизненные потребности людей и сохранение окружающей среды. Издержки такого перехода представлялись как незначительные. В начале 1992 года Б. Ельцин призвал, например, «потерпеть до осени», обещая затем экономический подъем. Памятуя о советских пятилетках, именуемых до 1953 г. «сталинскими», уместно подвести социальные, экономические и экологические итоги «ельцинских пятилеток».

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Гор Эл. Земля на чаше весов. Экология и человеческий дух. М.: ППП, 1993.

2. Bruner М. and Oeslschlaeger М. Rhetoric, Environrneiitalism and Environmental Ethics. //Environmental Ethics. Vol. 16. № 4. 1994.

3. Meyer J. М. Environmentalism and Economic Prosperity: An Update. Cambridge, 1993.

4. Puckelshaus J. Toward a Sustainable World // Scientific American. 261, Sept. 1989.

4.3. Причины социально-экономического кризиса в России

В период экономического кризиса 1929-1933 гг., охватившего всю мировую систему капиталистического хозяйства, сокращение промышленного производства составило по разным странам от 30 до 45%. В России за 1991-1998 гг. промышленное производство сократилось более чем в 2 раза. В 1998 г., вместо обещанного 2-4-процентного роста, произошло дальнейшее сокращение. Притчей во язьщех был военно-промышленный комплекс, воплощавший в себе высокие научно-технические достижения. Он сократился в 5 раз, и соответственно было свернуто производство товаров народного потребления, составляющее около половины всей его продукции.

Производство сельскохозяйственной продукции снизилось на 40%, при тенденции дальнейшего сокращения, причем производство зерна уменьшилось почти вдвое при снижении урожайности. Вдвое сократилось потребление населением основных сельскохозяйственных продуктов. Среднее потребление пищевых калорий россиянином соответствует нормам потребления 11-летнего ребенка, не говоря о их качественном составе. Производство молока стало меньше на 68%. Заметим, что подобный спад в сельском хозяйстве имел место только в годы Великой Отечественной войны.

Валовый внутренний продукт в стране за 1990-1995 гг. упал на 40%, но доля производства товаров в его структуре снизилась с 60% до 50%, в то время как объем финансовых и посреднических услуг вырос в 180 раз. В структуре доходов населения доля оплаты труда снизилась с 69,9% в 1992 г. до 47% в 1994 г., тогда как доля доходов от собственности и предпринимательской деятельности возросла за период 1970-1990-1995 гг. с 4,6 до 12,9 и 44,0%. Доля же оплаты труда, наоборот, упала соответственно, с 80,6 до 74,1 и 39,3% в условиях трехкратного падения общего уровня доходов всего населения страны в целом. Эти структурные сдвиги свидетельствуют о том, что экономика России становится все в большей мере не производительной, а потребляющей.

Объемы производства необходимых обществу продуктов постоянно уменьшаются. Страна существует главным образом за счет накопленных ресурсов. Блага не столько создаются, сколько перераспределяются борющимися между собой «новыми русскими». Связь доходов с результатами труда разрушается [I].

Вместе с тем экономика все более приобретает черты зависимости от развитых стран, которые уже более века ведут политику, направленную на овладение природными ресурсами России. Еще на Берлинской конференции 1884-1885 гг. ведущими странами мира был принят акт, закрепляющий принцип «эффективной оккупации», суть которого сводилась к тому, что каждая страна обязана эффективно добывать сырье на своей территории и пускать его в мировой оборот. В том случае, если какая-либо страна по техническим или финансовым причинам не могла решать эту задачу, она должна была допускать к эксплуатации своих природных ресурсов другие страны и картели. В соответствии с этим Россия широко открыла двери для иностранного капитала. Однако ее попытки ограничить вывоз капитала и иностранную финансово-экономическую экспансию явились одной из главных причин вовлечения страны в русско-японскую, а затем Первую мировую войны.

Пользуясь тяжелым положением разоренной войнами молодой советской страны, ведущие империалистические державы пытались заставить ее продавать по бросовым ценам свои природные ресурсы и территории. После Второй мировой войны США навязывали нам «помощь» на еще более унизительных и грабительских условиях. Но если твердая политика советского государства срывала все эти планы и обеспечивала достойное положение вполне независимой мировой державы, то за годы «рыночных реформ» произошел стремительный отход от завоеванных позиций.

В 1995 г. удельный вес ресурсов, представляемых другим странам, в валовом доходе уже вдвое превышал уровень 1991 г. Из России вывозятся ценнейшие стратегические материалы и научно-технические разработки, а ввозятся в основном товары потребления, многие из которых производились прежде отечественными предприятиями. Так, практически оказалась разрушенной, за редким исключением, система птицефабрик, обеспечивавшая страну дешевым и добротным куриным мясом и яйцами, чтобы расчистить дорогу на российский рынок пресловутым «ножкам Буша», небезопасным для здоровья. В то время, когда в США в результате пропаганды здорового образы жизни и просто трезвого расчета население бросает курить, российские фирмы спасают американские табачные фабрики, скупая их продукцию. Стоимость ввезенных сигарет в 1995 г. в 1,3 раза превышала стоимость импортированной вычислительной техники и в 2 раза — автомобилей [2].

Доля машин, оборудования и транспортных средств в экспорте упала с 37,2% в 1985 г. до 8,5% в 1994 г. и 5,9% в 1995 г. Объем экспорта машинотехнической продукции в России в 7 раз меньше того, что был в СССР в 1990 году, но зато больше по вывозу сырья [З]. За бесценок распродаются уникальные производственные комплексы: «Норильский никель» с годовым доходом 3,5 млрд. долларов продан за 170 млн. долларов, за столько же продано крупнейшее месторождение золота с таким же годовым доходом. Машиностроение и переработка, производство электроэнергии, водный, речной и авиационный транспорт, объекты связи уже оказались в руках иностранных компаний и криминальных структур. Более 90% акций цветной металлургии принадлежит западным компаниям. Экспортно-сырьевой крен экономики означает усиление эксплуатации природных ресурсов и нагрузки на окружающую среду.

Как это делается, посмотрим на примере Братского алюминиевого завода. В 1995 году чистый доход этого предприятия составил 1,2 трлн. руб. На следующий год объем продаж значительно вырос, однако поступление налогов в федеральный бюджет сократилось в три раза, в областной бюджет — в четыре раза. Большая часть прибылей посредством офшорных компаний осела за границей. Остается, только добавить, что 71,5 процента акций принадлежит иностранным компаниям. Вредные выбросы хлористого фтора этого завода ставят город на грань экологической катастрофы. Практически у всех детей в возрасте до 10 лет, проживающих в радиусе 30 километров от завода, наблюдается патология нижних конечностей.

Более чем на 50% (а в Москве — на 80%) российский потребительский рынок обеспечивается импортом, приобретаемым за счет демпинговой распродажи ресурсов страны по ценам значительно ниже мировых. Тонна нефти, например, российскими «бизнесменами» продавалась за рубеж в середине 1995 г. на 38%, а кубометр пиломатериалов — на 68% дешевле. Примерно такая же ситуация сложилась с ценами на сталь, уголь, платину, золото, серебро, никель, изделия из дерева и т. п. [2].

Заметим, что в нефтедобывающих странах — Саудовской Аравии, Венесуэле — цены на бензин, например, в 15-20 раз ниже мировых. Аналогичное положение было и в СССР, благодаря чему страна не знала проблем с обеспечением топливом и энергией. «Подтягивание» наших внутренних цен до мирового уровня и выше, без соответствующего повышения зарплаты, осуществлено по требованию МВФ.

Покупательная способность рубля по официальной статистике в 1994 г. составляла по отношению к доллару США 859:1, а обменный курс был на уровне 4500:1, следовательно, доллар покупался в России по цене завышенной против реальной его стоимости в 5 раз. В феврале 1996 г. правительство выпросило у МВФ еще 10,2 млрд. долларов в долг, но по условиям этого займа Россия должна снять налоги на вывозимую нефть и другие энергоносители. В результате страна теряет по 3,5 млрд. ежегодно, то есть больше, чем получила за три года в долг, который к тому же возвращать надо с большими процентами.

Одновременно идет с «молотка» распродажа по демпинговым ценам природных богатств, главным образом по нелегальным каналам. Из титана, например, изготавливаются идущие на экспорт лопаты, взятками и самыми изощренными способами обходят таможни. Эстония, не имея на своей территории цветных металлов, по экспорту их заняла первое место в Европе, за что получала до 3 млрд. долларов в год.

Российские власти пытаются оправдывать развал экономики ссылками на тяжелое «наследство». Соглашаясь с утверждением Б. Н. Ельцина в его Послании (февраль 1996 г.) о том, что «в конце 1991 года страна находилась на грани экономической катастрофы и банкротства», необходимо подчеркнуть, во-первых, что такое положение, как было показано выше, возникло в результате нарушений объективных законов со стороны обюрократившегося высшего партийного и государственного руководства. Во-вторых, новое руководство не отводило страну от социально-экономической катастрофы, а делало все, чтобы приблизить ее и усугубить. В-третьих, в годы горбачевской «перестройки» резко снизился профессиональный и моральный уровень так называемого «директорского корпуса». Среди деловых качеств руководителей государственных и коллективных предприятий стали цениться не столько квалификация и компетентность, сколько умение «ладить», получать заниженные планы, скрывать резервы, фальсифицировать отчетность и давать взятки. Именно эти силы создали экономический кризис 1989-1991 гг., чтобы, пользуясь всеобщей дезорганизацией, присваивать общественную собственность, но не для организации более эффективной производственной деятельности, а для спекулятивных операций, личного потребления и вывоза ресурсов за рубеж [3, 167].

«Российская экономика вошла в 1991-1992 гг. «в штопор» не потому, что столь плоха была исходная база, — подчеркивает заместитель директора Института экономики и организации промышленного производства СО РАН проф. С. В. Казанцев, — и не потому, что к этому вела динамика прошлого экономического развития: развал экономики, утрата за четыре года половины ее валового продукта — следствие сознательно осуществляемой политики. Ведущую роль сыграли свертывание государственных капиталовложений, разрыв хозяйственных связей и разрушение отработанной системы товаропотоков и материально-технического снабжения, ликвидация системы управления экономикой, либерализация цен. Все эти факторы действовали одновременно, что дало синергетический эффект» [4].

Ситуацию в российском обществе, сложившуюся к 1996 г., ученые Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения РАН определили как социально-экономическую катастрофу, невиданную по глубине и продолжительности, которая стала закономерным следствием порочной государственной политики, последних лет. В итоге разрушается весь накопленный в стране потенциал цивилизации [4].

Объективная оценка итогов «ельцинских пятилеток» говорит о полном ее крахе в силу изначальной порочности «курса реформ». Успех политических сил, борющихся сегодня за экономическое, социальное и духовное возрождение страны, в огромной мере зависит от того, сумеют ли они предложить народам России убедительную экономическую программу, которая возможна лишь на основе оздоровления и быстрого подъема всего общественного производства.

Итак, современный российский капитализм — капитализм паразитический в экологическом и экономическом отношениях, по преимуществу потребительский, существующий за счет растраты природных ресурсов, а в социально-политическом отношении это капитализм компрадорский, спекулятивно-мафиозный, характеризующийся стремительным обогащением меньшинства за счет беспредельного ограбления большинства и вывоза капитала за границу — при постоянном уменьшении национального достояния страны. Все это в сочетании с тяжелейшими климатическими условиями дает основание оценить социально-экономическое положение России и ее народа как экстремальное [5].

Основные причины социально-экономической катастрофы, разразившейся в начале 90-х гг. в России, заключаются в антинациональном политическом курсе, начатом высшим партийно-советским руководством примерно с 1988 г. и резко усиленном новой властью, вставшей на позиции реставрации капитализма в нашей стране в его наихудших спекулятивно-мафиозных, колониальных формах.

Псевдорынок и псевдодемократия характеризуют современный этап российского развития. В этногенезе Л. Гумилев выделял фазу обскурации, «в которой пассионарное напряжение убывает до уровня ниже гомеостатического за счет значительного увеличения числа субпассионариев. Этнос существует за счет материальных ценностей и навыков, накопленных в предыдущую инерционную фазу. Расплодившиеся субпассионарии делают невозможной любую конструктивную деятельность, требуя только одного — удовлетворения своих ненасытных потребностей. Начинает господствовать императив «будь таким, как мы», то есть осуждается (а при возможности уничтожается) любой человек, сохранивший чувство долга, трудолюбие и совесть. Собственный императив субпассионариев «день, да мой» отражает их полную неспособность к прогнозу. В результате общественный организм начинает разлагаться: фактически узаконивается коррупция, распространяется преступность, армия теряет боеспособность, к власти приходят циничные авантюристы, играющие на настроениях толпы. Наступает депопуляция, численность населения к концу фазы обскурации онтогенеза значительно сокращается, частично этот процесс тормозится за счет притока представителей окраинных и чужих этносов, которые зачастую начинают доминировать в общественной жизни. Этническая система утрачивает резистентность и может стать легкой добычей более пассионарных соседей» [6].

Возникает впечатление, что это не прогнозы кабинетного ученого, а реальные зарисовки современного российского общества.

В августе 1998 года, признает академик Л. И. Абалкин, страна переступила порог экономической безопасности. Даже самые осторожные оценки ученых, в немалой степени лично ответственных за создавшуюся в стране ситуацию, подтверждают, что социально-экономическое положение России является экстремальным, то есть исключает какие-либо практически осуществимые государственные программы по существенному улучшению состояния окружающей природной среды и, тем более, по переходу на путь устойчивого развития. Позитивное решение экологических проблем возможно только при радикальном изменении социально-экономического и политического курса.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Казанцев С. В. От перераспределения — к созиданию // ЭКО.

1997. № 7.

2. Российская газета. 1996. 24 февр.

3. Ханин Г. И. Блеск и нищета российской буржуазии // ЭКО.

1998. № 11.

4. Казанцев С. В. Структурные изменения и экономический спад в России // ЭКО. 1995. № 11.

5. Моисеев Н. Н. Агония России. Есть ли у нее будущее? // Зеленый мир. [Спецвынуск]. 1996. № 12.

6. Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии. М., 1993. С. 530-531.

4.4. Социальные болезни переходного периода

Россия уже второй раз в двадцатом веке переживает коллизии переходного периода. И наш отечественный опыт, и опыт других стран показывает, что такой период продолжается обычно 15-20 лет — время смены поколений. Есть основания полагать, что для России, если иметь в виду устойчивое развитие, формирование социально ориентированной рыночной экономики, сильного среднего класса, правового государства, гражданского общества, большая часть переходного состояния еще впереди. Следовательно, имеет смысл попытаться проанализировать особенности этого периода.

В сфере экономики все более или менее ясно. Реформаторы используют опыт, накопленный странами с классической рыночной экономикой. И совсем по-другому обстоит дело в социальной сфере, где нет прецедента перехода от сложившейся системы социалистического типа к качественно иному состоянию общества. Есть прецедент перехода страны от тоталитарной системы к демократическому гражданскому обществу в послевоенной Германии. Но там такой переход происходил в условиях побежденной, разрушенной и оккупированной страны. И совсем иное дело в России, где по многим параметрам при отставании уровня экономического развития социальная сфера развивалась лучше, чем во многих странах с рыночной экономикой, и все это отложилось в социальной памяти людей, особенно старших поколений.

Очевидно лишь одно: неустойчивая ситуация в стране будет длиться меньше, чем в начале века, поскольку: — в результате информационной революции темпы общественного развития неизмеримо ускорились; — в стране никогда окончательно не умирали рыночные отношения, которые сохранялись в подавленной нелегальной и полулегальной форме, как никогда не было монолитным и «социалистическое сознание народа».

Нынешний переходный период имеет свои уникальные особенности. Этот период реформирования, как и в любой другой стране, отличается экстремальностью политических и социально-экономических условий. Демонтируются одни экономические, политические, социальные механизмы общественной системы, на их месте возникают новые. Под вопрос поставлены и многие прежние нравственные ценности при том, что новые ценностные установки или еще не сформировались, или не являются таковыми для большей части российского общества. Что-то делается системно, при поддержке основной массы населения, но большая часть проводимых реформ этой поддержки не имеет и потому «продавливается» в полном смысле этого слова. Во всем этом можно разобраться, если попытаться оценить итоги развития нашей страны в последние десятилетия.

Систему, которая сложилась в результате социалистических преобразований, можно с полным основанием назвать этатической, государственнической. Для обеспечения своей эффективности она объективно была вынуждена использовать репрессивное государство и командную экономику. Этатическая система социалистической ориентации может в некоторых случаях быстрее и эффективней, чем даже общество, основанное на рыночной экономике, осуществлять задачи удовлетворения материальных и духовных потребностей людей на основе государственного патернализма, всеобщей уравниловки, порождая специфический тип личности с иждивенческой ориентацией.

Но вся история человечества пока обнаруживает, что общество, основанное на подобных принципах, где лишь немногие получают действительную выгоду от большей эффективности труда, общество, где правящая элита по любому поводу, не важно для какой цели, конфискует большую часть общественного богатства, длительное время устойчиво развиваться не может. В таком обществе основная масса людей попросту не заинтересована в прогрессе, в экономном использовании ресурсов и многом другом. Именно на этой основе постоянно возникают конфликты, в первую очередь, с творческой интеллигенцией, массовый характер приобретают диссидентство, эскапизм, накапливаются застойные явления. Одним словом, такая организация общества колоссальным напряжением всех сил, концентрацией ресурсов могла вырвать страну из нищеты, защитить в страшных войнах, и даже обеспечить технологический прорыв на отдельных направлениях, но не могла сделать ее по-настоящему богатой и процветающей.

Вот почему сегодня перед российским обществом стоит задача модернизации, экономического, политического, научно-технического обновления, осуществляемого путем последовательных и глубоких реформ. Смысл такой модернизации — переход от общества в его поздней индустриальной стадии к постэкономическому обществу. К сожалению, как и в предыдущие периоды своей истории, российская модернизация происходит в значительной мере под воздействием внешних факторов и внешних вызовов.

В процессе перехода к постэкономическому обществу — для этого используются и рычаги рыночной экономики, достижения информационной революции, плюрализм в политической и духовной жизни — меняется ведущий социальный тип личности да и сам характер человеческих отношений, ценностных ориентации.

На этом переломе отечественной истории важно выделить основной вектор российской цивилизации, чтобы в ходе реформ не переусердствовать и вместе с водой не выплеснуть ребенка только на том основании, что при рождении ему приклеили социалистическую этикетку. Реформируя российское общество, нельзя терять достигнутых позиций в сфере социальной защиты, образования, здравоохранения, культуры, спорта и др. Отношение к советскому прошлому от полного отрицания до полной поддержки, вплоть до оправдания массовых репрессий, и раскалывает сегодня российское общество практически по всем принципиальным вопросам реформирования.

Именно по этой причине сторонники реформ, торопясь пройти точку возврата, стали проводить их без оглядки на отношение к ним со стороны большей части российского населения, оппозиционных политических сил. Постепенно приучили и основную часть средств массовой информации к этой ненормальной ситуации. Никого не шокируют старики, роющиеся на помойках, дети, питающиеся одним комбикормом, шахтеры, голодающие вместе со своими детьми. Пенсия по старости ниже сложившегося прожиточного минимума — что это, как не геноцид в отношении старшего поколения?

Несогласие значительной части общества воспринимается как естественное состояние и позволяет реформаторам принимать очередные решения без учета мнений оппозиционных политических сил, большей части населения страны. Более того, такая позиция выдается за реформаторскую смелость. Это очень опасная ситуация, которая может привести к социальному взрыву и поставить под вопрос все, что было сделано, в том числе и разумного, в ходе политических, экономических и социальных преобразований.

Любое переходное общество всегда находится в экстремальной ситуации, для которой характерны явления, называемые социальными болезнями. Как нет абсолютно здоровых людей, так и нет абсолютно здорового общества. Весь вопрос в том, в какой степени общество поражено социальными заболеваниями.

К первой группе социальных заболеваний относятся безработица, нищета, организованная преступность, суицид, детская беспризорность, алкоголизм, наркомания и некоторые другие явления. Еще раз подчеркнем, что такие явления характерны и для самых благополучных в экономическом и социальном отношении стран.

Вторая группа — социальные болезни, обусловленные спецификой национального уклада жизни.

Применительно к России это: — мессианство, чувство национального превосходства, нарциссизма, обусловленное спецификой православия, считающего себя единственным законным наследником аутентичного (византийского) христианского канона («Москва — третий Рим, а четвертому — не бывать»); — экспансионизм, ориентация на безграничное территориальное расширение, причудливо трансформировавшееся в специфически российское государственничество, державность.

Этот перечень аберраций национального сознания, активно формировавших российское самосознание, можно продолжить. К данной группе относятся и социальные болезни, приобретенные обществом в советский период: — массовое воровство, глубоко укоренившееся в бытовом укладе жизни; — массовый вандализм, ограниченный, и то лишь в какой-то мере, не нравственным чувством, а единственно страхом наказания (от бытового уровня — исписанные стены, оторванные трубки таксофонов и т. д. — до глобального — уничтоженная природа огромных территорий страны, массовое браконьерство); — безответственность и иждивенчество; — сервилизм (по отношению к вождю, государству, начальнику, продавцу и т. д.), вызванный как экономическими причинами, так и нагнетаемым длительное время отказом от индивидуального в пользу коллективного. Человек с советской ментальностью, отказавшись от права собственности и многих других прав, ожидает от государства удовлетворения почти всех своих потребностей.

Часть этих явлений обусловлена консервацией многочисленных элементов феодальных социальных отношений; часть — прямое следствие идеологических установок специфически российской формы марксизма. Фактом является одно — их обострение в условиях социальной модернизации.

Наконец, могут быть выделены социальные болезни, порожденные самим периодом перехода от одного общественного уклада к другому. Среди них (перечень заведомо неполон) можно назвать: — страх индивидуализма (индивидуальной ответственности, инициативы, сознания и действия), где индивидуализм отождествляется с одиночеством, которое действительно является дисфункцией личного и социального бытия; — ностальгия по патернализму как форме внешней ответственности за жизнь конкретного индивида; — формирование менталитета «социальной жертвы» (в стране сегодня на вопрос «как жизнь?» редко кто дает оптимистический ответ, причем независимо от реального состояния дел — немодно быть благополучным, могут «не так понять») и более того — чувства извращенной удовлетворенности этим состоянием и умонастроением; — как интегрирующее — социальная дезадаптация, т. е. утрата адекватного восприятия социальной реальности, формирующая специфическую для современного российского общества форму эскапизма.

Все эти явления характеризуют не области чистого сознания, они реализуются в коллективных и индивидуальных социальных действиях, прежде всего протестного и алармистского характера.

К числу специфически «переходных» социальных болезней можно отнести и следующие:

— консолидация носителей девиантных форм поведения, приводящая к массовой организованной преступности (то же было и в «смутное время», и в 20-е годы в России, и в США эпохи «сухого» закона и рузвельтовской модернизации);

— явления массового сознания и поведения, обусловленные неадекватным динамике общественного богатства социальным расслоением общества (трудно подобрать им вербальный эквивалент, поскольку назвать это «социальной завистью» было бы и слишком просто, и слишком неточно);

— бродяжничество, ставшее для многих людей следствием социальной дезадаптации к изменяющемуся миру.

Очевидно, что эти явления (социальные болезни), относящиеся ко всем трем группам, находятся в активном взаимодействии, тесно переплетены, являя в целом картину социально нездорового общества.

Таким образом, социальными, или общественными, болезнями становятся те негативные явления общественной жизни, которые формируются в основном под воздействием определенных социально-экономических факторов. Общество переходного типа — общество в экстремальном состоянии, и в нем неизбежно обостряются все известные социальные болезни. Но имеются и критические точки, критические линии, за которые общество не может переходить в любом случае. Здесь можно поставить вопрос о социальной цене реформ.

У нас есть основания утверждать, что российское общество по многим параметрам социальных заболеваний перешло допустимые критические линии и социальная цена реформ становится неприемлемой для большинства населения. В стране почти 2 миллиона беспризорников (это на уровне 1918 года), 530 тыс. сирот, от 1,5 до 2 млн. детей и подростков нигде не работают и не учатся [1].

Максимальный уровень самоубийств был зарегистрирован в Шри-Ланка — 47 на 100 тыс. человек в 1991 году. В России в 1994 году уровень суицидов приблизился к максимальному и составил 42 случая на 100 тыс. населения. Причем все это происходит на фоне интенсивной депопуляции населения. Условный коэффициент депопуляции — отношение числа умерших к числу родившихся — составил 1,63, а предельное критическое значение в мире на 1990 год было равно 1. На фоне резкого сокращения средней продолжительности жизни (для мужчин — 58 лет, для женщин — 71) нарастает удельный вес лиц в возрасте старше 65 лет. Этот коэффициент составляет в России 11 процентов, предельное критическое значение в мире — 7 процентов.

Оценивая состояние здоровья населения, следует учитывать, что за годы реформ потребление основных продуктов питания сократилось почти вдвое. Зато потребление алкоголя в России составляет 14-18 литров абсолютного алкоголя на человека в год (критическое значение в мировой практике — 8 литров). В настоящее время на учете состоят 2,2 млн. алкоголиков и 70 тыс. наркоманов. По мнению тюменского ученого С. Г. Олькова, чтобы получить точную информацию, нужно официальные данные увеличить в 3-3,5 раза по алкоголикам и в 10 раз по наркоманам. И тогда число алкоголиков и наркоманов приближается к 10 млн. человек [2].

Происходит, в полном смысле слова, взрыв социально обусловленных заболевании: туберкулезных, венерических, особенно среди детей и подростков. За годы реформ заболеваемость сифилисом возросла в 15 раз, а среди подростков — в 20,6 раза, число смертей от употребления наркотиков — в 12 раз, а среди детей и подростков — в 42 раза. «Туберкулез резко потяжелел, возбудитель стал особенно агрессивен, существенно усилилась вирулентность, что свидетельствует о наступлении его пандемии...» [З].

Таким образом, в России сейчас сложилась ситуация, когда каждое новое поколение меньше по численности поколения своих родителей и не может восполнить убыли населения. Подобный тип воспроизводства населения характерен только для России и не отмечался ранее ни в нашей стране, ни в других странах мира даже во время войн.

Опыт Тюменского госуниверситета убеждает, что даже при минимальных затратах можно изменить сложившееся положение. Взять, например, обязательные профилактические осмотры студентов. В 1997 году с профилактической целью обследовано 94 процента студентов, выявлено 50 процентов с различного рода заболеваниями и только 44 процента здоровых. Регулярные занятия — хотя бы два раза в неделю — физической культурой и минимум медицинской помощи заметно меняют ситуацию к лучшему. Комиссия квалифицированных специалистов, изучавшая состояние здоровья студентов университета, отметила на Ученом совете улучшение у студентов основных показателей от первого к четвертому курсу. Показатели общей заболеваемости студентов в 1997 году снизились, по сравнению с предыдущим годом, на треть, и в первую очередь, по таким, группам, как психические расстройства и инфекционные заболевания. Устойчивое снижение общей заболеваемости студентов отмечается в университете уже 4 года.

Дело еще и в том, что общая экономическая и социальная ситуация в Тюменской области, в том числе и по социальным болезням, выгодно отличается от общероссийской и соседних регионов. Но это слабое утешение, если учитывать, что динамика этих явлений носит негативный характер.

В целом по области за два последних года еще наблюдается некоторое превышение рождаемости над смертностью, а вот по югу области коэффициент депопуляции составляет 1,4 (на 9 родившихся приходится 13 смертей).

Есть основания утверждать, что по всем основным видам социальных болезней Россия перешла критические границы и состояние здоровья российского населения можно оценивать как катастрофическое.

Такая ситуация могла сложиться только потому, что при проведении рыночных реформ практически не просчитывались социальные последствия, расчет был на долготерпение народа. Виновата экономическая и социальная наука, которая не показывала реформаторам в каждом отдельном случае критические линии, за которые заходить просто нельзя. Одним словом, не была закреплена общественным договором приемлемая социальная цена реформ. Причем российское общество находится как бы под глубоким наркозом — коррупция государственных чиновников, ужасающая нищета стариков, невыплата заработной платы, способные вызвать немедленный и массовый взрыв возмущения в любом демократическом обществе, воспринимаются в России фаталистически, как нечто неизбежное.

Более глубокий анализ позволяет обнаружить десятки других негативных социальных явлений, возникших в ходе реформирования. К ним можно отнести поражающие воображение масштабы эмиграции квалифицированных научных кадров. Из Санкт-Петербурга за последние годы выехало на постоянную работу в другие страны больше половины руководителей крупных научных школ вузов и научно-исследовательских институтов. Больше того, социологические исследования последних лет показывают ориентацию студентов на работу в других странах.

Социальные достижения переходного периода, возможно, не так ярко проявляются, как его социальные болезни, но и они, безусловно, существуют. К их числу можно отнести:

— значительный скачок в уровне жизни некоторой части населения, позволяющий с оптимизмом смотреть на решение задачи формирования «среднего класса». Количественными индикаторами этого явления, по мнению большинства исследователей, являются: резкий рост числа автомобилей (в 2,5-3 раза в расчете на семью), расходов на приобретение бытовых предметов длительного пользования (цветных телевизоров, видеомагнитофонов, PC, аудиоцентров, причем неизмеримо более высокого, чем в советские времена, качества), расходов на семейный отдых, в т. ч. с выездом за границу (по оценкам специалистов, не менее 10 млрд. долларов США ежегодно);

— рост индивидуальной инициативы и общественных возможностей ее реализовать;

— рост социальной и индивидуальной ответственности как в экономическом, так и в бытовом поведении (все это еще должно найти воплощение в росте политической, прежде всего электоральной, ответственности, т. е. в формировании менталитета позитивного консерватизма).

Можно продолжать в том же духе, хотя мы не стремимся сформировать исчерпывающий перечень. Не в этом дело. Видимо, каждой обострившейся «социальной болезни» соответствует свое «социальное достижение», чему, помимо всего прочего, учит диалектический способ мышления.

Социальные издержки, социальные болезни неизбежны в обществе, переживающем коренное реформирование своих политических и экономических основ. Это аксиома. А вот другой аксиомой должно быть установление социальных параметров, определяющих социальное самочувствие населения, которые переходить нельзя ни при каких обстоятельствах. И деятельность любых реформаторов, органов государственной власти и местного самоуправления должна оцениваться, в первую очередь, по таким социальным параметрам. Кому нужны реформы, в результате которых вымрет одна половина населения, а вторая останется с отягощенным генофондом?

В каждом регионе необходимо наладить мониторинг социального самочувствия населения, иметь индикаторы основных социальных заболеваний, вести постоянный диалог с органами государственной власти и местного самоуправления. Эту работу кроме органов государственной власти, которые не всегда заинтересованы в объективной картине, могут выполнять ученые, средства массовой информации, общественные движения.

Весь смысл такой работы заключается в том, чтобы отойти от пропасти, у края которой находится значительная часть населения страны. Возможно, и ценой приостановки части реформ, намеченных в жилищно-коммунальном хозяйстве, образовании, здравоохранении. Главное, чтобы научный анализ социальных болезней российского общества не политизировался до предела, не отдавался на откуп политическим партиям. Для этого надо, чтобы авторитетные экономисты, социологи, демографы объективно анализировали эти процессы, возможные социальные последствия проводимых реформ. Важно также, чтобы и власти предержащие за такую горькую, но очень необходимую правду не клеили ярлыки антиреформаторов, политических оппонентов, не перекрывали источники получения необходимой информации.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Комсомольская правда. 1998. 5 мая. С. 7.

2. Ольков С. Г. Начала точной юриспруденции и принципы со-циокультурной селекции. Тюмень, 1997. С. 533.

3. Урсов И. Г. Эпидемиология туберкулеза. Новосибирск: Со РАМН, 1997. С. 97-102.

4.5. Экологические последствия перехода к рыночной экономике

В условиях глубокого экономического кризиса, который переживает Россия, вопросы охраны окружающей среды неизбежно отходят на второй план. По мере ухудшения финансового положения предприниматели и государственные органы все меньше внимания обращают на негативные для природы последствия хозяйственной деятельности. При рыночной системе, движущей силой которой является стремление к максимальному извлечению прибыли, свойственно пренебрегать проблемами защиты окружающей среды и сбережения природных ресурсов. Тем более если речь идет о «диком», не регулируемом со стороны государства спекулятивном рынке, который характерен для современной России.

Распространяются всевозможные хищнические методы эксплуатации недр, лесов, почв и вод, охоты, рыбной ловли, сбора дикорастущих. Вынужденная экономия средств приводит к существенным сокращениям и свертыванию природоохранных учреждений и научных исследований в этой области. Многократное увеличение численности государственных и ведомственных экологических служб, произошедшее за последнее пятилетие, появление многочисленных законодательных актов не снижают неопределенности в области распределения функций, прав, обязанностей и ответственности в природоохранном деле.

Введение комплекса новых экономических рычагов (лицензирование вывоза сырьевых товаров на зарубежный рынок, плата за использование природных. ресурсов, стимулирование экологически грамотной хозяйственной деятельности и т. п.) оказывается малоэффективным и сопровождается увеличением масштабов вывоза невозобновляемых, в том числе стратегических, ресурсов, продаваемых по демпинговым ценам с прямым ущербом для национальных интересов. Для понимания причин подобных противоречий, тем более путей позитивного их разрешения, необходимо знать, каким именно группам данная ситуация выгодна, а какие группы населения несут в этой ситуации материальный и моральный урон, какие группы одобряют и поддерживают существующее положение вещей вопреки своим коренным интересам и в силу каких именно социально-экономических и политических причин.

Сложившийся за годы реформ класс российской буржуазии возник на основе не созидания, а разрушения промышленности, присвоения общественного богатства, на основе беспрецедентного ограбления основной массы населения путем обесценивания личных сбережений, равных по объему почти годовому бюджету государства, путем так называемой «ваучеризации», в результате которой общенародное достояние было превращено в собственность небольшой группы населения. В основе дальнейшего обогащения «новорусской» буржуазии лежит не развитие отечественного производства, а дешевая распродажа национальных богатств, прежде всего — невозобновляемых природных ресурсов. В итоге реформ уровень материального положения поднялся примерно у 10% россиян, у 20% остался прежним, но для подавляющего большинства упал в несколько раз, причем 30-40% оказались за гранью нищеты, а 10-15% стали нищими в прямом смысле.

Причем три верхних процента имели в 1995 г. ежемесячный доход более 60 млн. руб. на одного члена семьи, а самые верхние 0,03% — около 270 млн. руб., превосходя своим личным состоянием крупнейших миллиардеров мира. Особенность их капиталов — непроизводительный характер, направленность на личное сверхпотребление и хранение средств в иностранных банках. По оценкам специалистов, «новые русские» уже к 1995 году вывезли за границу от 300 до 600 млрд. долларов, тем самым обескровливая отечественную и подпитывая зарубежную экономику. В этих условиях отрицать объективные, очень серьезные и быстро обостряющиеся противоречия между социальными слоями (точнее, между классами), объявляя их «мнимыми», как это делают некоторые ученые, — значит грешить против истины.

Паразитический характер российского капитала породил огромные паразитарные слои нашего общества: маклеров, брокеров и «риэлтеров», рекетиров, киллеров; охраной «новых русских» занято 800 тыс. здоровых мужчин, прекрасно вооруженных, «зарабатывающих» во много раз больше шахтера, учителя или врача. До 1985 г. разрыв между 10% наиболее обеспеченными и 10% наименее обеспеченными был трехкратным, в 1990 г. — пятикратным, в 1995 г., по оценкам независимых экспертов, увеличился в начале 1996 г. — в 65 раз. Между тем, как утверждают зарубежные социологи, уже 12-кратная разница — предел, за которым велика вероятность социальных взрывов.

Социальный паразитизм в современной России принимает самые различные формы и проявления, поражая и разлагая целые ведомства, государственные структуры, часто вопреки воле занятых там честных и добросовестных людей. Сферы банковских, торговых, юридических и охранных услуг исторически необходимы и общественно полезны. Однако когда они приобретают гипертрофированные масштабы, то проявляют тенденцию превращаться в паразитические структуры, налагающие огромную дополнительную «дань» на общество и заставляющие большинство населения в несколько раз переплачивать за товары и услуги. Так, к 1998 г. только в оптовой торговле действовало 230 тыс. предприятий, тогда как до начала реформ число их составляло всего тысячу, при вдвое большем объеме товарооборота. Общее же количество занятых торговлей (с учетом торгующих в ларьках и просто на улицах) возросло в десятки раз, при этом совокупный объем поступающих на внутренний рынок ценностей сократился, как минимум, вдвое. Исключительная «выгодность» торговли в современной России связана со слабым налогообложением. Давая 20% валового национального продукта, она приносит в бюджет лишь 2% доходов [I].

Многое скрывается от взоров управленцев и исследователей под предлогом «коммерческой тайны», за которой часто таятся мелкие, крупные и сверхкрупные уголовно наказуемые деяния. В последние годы резко возросли масштабы и активность мафиозных групп (на основе «делового сотрудничества» уголовников, предпринимателей и государственных чиновников), наживающих колоссальные состояния в первую очередь за счет разрушения окружающей среды и вывоза сырьевых ресурсов за границу.

Наемные работники сырьевых отраслей, особенно экспортируемых сырье частных фирм, становятся непосредственными соучастниками уничтожения природных ресурсов своей страны. То же самое относится и к многочисленным представителям государственной власти, выдающим лицензии (разрешения на добычу сырья, вывоз товаров за рубеж), охраняющим природу и ее ресурсы. Причем представители низовых звеньев этих органов — лесники, инспектора рыбнадзора, служащие особо охраняемых зон и источников сырья, имеющие нищенскую зарплату, к тому же месяцами не выплачиваемую, оказываются экономически (а нередко и под угрозой насилия) вынужденными идти на сделки с дельцами подпольного бизнеса.

Если в 80-х годах дельцы теневой экономики на подкуп чиновников тратили, по расчетам аналитического центра РАН, 35% похищенного, то теперь — до 50% и более. В условиях нестабильности переходного периода, считает академик В. Макаров, практически все чиновники берут взятки, если слово «взятка» понимать в широком смысле, т. е. учитывать «тонкие», скрытые формы мздоимства. Доля нелегальной экономики в России, по его оценкам, составляла от 40% до 65% (для сравнения заметим: в Италии — стране «классической» мафии — только 30%, в США — s-20%, в Японии — 4%) [2].

Логично полагать, что доля ее участия в происходящих на территории нашей страны природоразрушительных процессах еще больше или, по крайней мере, не меньше. Любые (даже самые безукоризненные и детально разработанные) юридические природоохранительные меры будут неэффективны, если половина хозяйственной системы ч даже более) фактически не является подконтрольной правовым установлениям. Очевидно также, что люди, занятые производственно-коммерческой деятельностью в так называемой «нерегулярной экономике», более всего склонны к хищническому отношению к природным ресурсам, и, следовательно, превращение «теневой» экономики в главный природоразрушительный фактор представляет собой характерную черту современного этапа экологического кризиса в России.

При фактически действующей в России модели хозяйства применение экономических рычагов природопользования, которые оправдывают себя в развитых странах, почти полностью исключено. Любые экономические санкции, налагаемые государством на предпринимателей в экологических целях, в данных условиях будут либо игнорироваться, либо обходиться путем подкупа должностных лиц, либо просто перекладываться на основную массу потребителей за счет роста цен. Причем не только «теневая», но и официальная экономика становится все более природоразрушительной, поскольку субъекты рынка могут процветать даже на фоне деградирующей окружающей среды, перемещая свою инвестиционную деятельность на другие территории [З].

Профессор К. К. Вальтух произвел расчеты, результаты которых имеют фундаментальное значение для понимания антиэкологической основы социально-экономического паразитизма в современной России. Оказывается, с 1993 г. население нашей страны начало потреблять полезной стоимости больше, чем производить. Иначе говоря, прибавочная стоимость не только отсутствует, но и стала величиной отрицательной, причем эта тенденция усиливается. В 1995 г. конечное потребление уже на 35% превышало стоимость, вновь созданную трудом, а к 2000 г. это превышение составило около 50%.

Между тем существование любого общества (не говоря уже о его устойчивом развитии) возможно лишь при условии превышения прибавочного продукта над потреблением. Капитализм же предполагает гораздо более быстрое, чем прежде, накопление производственного капитала, основанное на росте производительности общественного труда. В России же наблюдаются прямо противоположные, абсурдные в экономическом отношении процессы.

Превышение потребления над величиной стоимости вновь создаваемого трудом продукта достигается на 1/3 за счет недовозмещения стоимости израсходованных основных производственных фондов, иначе говоря, за счет ускоренного износа оборудования, а на 2/3 — за счет разграбления и «проедания» природных ресурсов. Оценка этой стоимости минимальна, так как в данных расчетах не учитываются потери, связанные с загрязнением окружающей среды, разрушением почв и т. п. [4]. Следовательно, можно считать доказанным, что вся современная российская экономика в целом носит паразитический, разрушительный по отношению к производительным силам и к природе характер.

Отсюда становится понятным, почему при более чем двукратном сокращении объемов производства в стране пока нет массового голода, а часть людей, особенно среди молодежи, стала ездить на «иномарках», покупать недвижимость, богато одеваться. Причем не только «новые русские», но и большинство населения в той или иной мере живет (или улучшает свое положение) за счет экспорта природных ресурсов, то есть прямо или косвенно участвует в проедании национальных богатств, часто даже не догадываясь об этом.

Нередко в научных дискуссиях и пропагандистских выступлениях «дикости» современного российского рынка противопоставляется «цивилизованный» рынок Запада в качестве идеальной социальной и экологической модели, на которую следует равняться всем прочим странам мира. Приводят в качестве примера аккуратность немцев, их хозяйское отношение к производственным и бытовым отходам, идеальную чистоту германских городов. Но мусора и грязи в метро и на улицах Нью-Йорка и многих других американских городов не меньше, а больше, чем в Москве или Барнауле. Дело, по-видимому, здесь не столько в социально-экономическом строе, сколько в традиционной культуре народа, обусловленной как географическими особенностями (просторы или теснота территорий, изобилие или дефицит природных ресурсов), так и спецификой исторического развития конкретных стран.

Самого пристального внимания заслуживает опыт очистки Великих озер, вод Рейна. Вместе с тем не следует закрывать глаза на узость рамок рыночных отношений для решения современных экологических проблем. Несмотря на впечатляющие результаты природоохранной деятельности в отдельных регионах, экологическая ситуация в мире в целом не улучшается, а ухудшается, и главная причина тому — корыстные интересы частных собственников.

Антиэкологическую сущность рыночной экономики можно обнаружить в таком обыденном явлении, как покупка товаров повседневного спроса. На Западе совокупные затраты на их упаковку примерно равны стоимости самих товаров. В советский период о культуре торговли в т. ч. и в оформлении товара, не приходилось и мечтать. У продавцов не оказывалось иногда даже самой простой оберточной бумаги. Томичи, например, рассказывали, что их первый руководитель однажды в подобной ситуации подставил под сахар свою шапку и с ней в руках пришел в кабинет директора магазина.

Теперь с тарой в магазинах проблем нет, но прежде, покупая бутылку молока, мы только один раз оплачивали ее стоимость, а посуду сдавали для многократного повторного использования (причем стеклянная бутылка стоила ориентировочно столько же, сколько налитое в нее молоко, что стимулировало покупателя сохранять ее).

Теперь такую посуду сдавать чаще всего некуда, а если ее и принимают, то по цене раз в 10 меньшей. Приобретая то же молоко, но в тетрапаке, мы вынуждены доплачивать примерно столько же и за тару при каждой такой покупке, а тарой засорять природу. Кому это нужно? Во-первых, предпринимателю, который делает бизнес на производстве тары, во-вторых, торговцу, зарабатывающему почти вдвое больше на каждом полулитре молока, чем при прежнем методе торговли. В какой-то мере это полезно и покупателю, поскольку освобождает его от забот, связанных со сдачей бутылок. Заметим, что заботы такого рода в последние годы горбачевской «перестройки» в торговой сети создавались мафией искусственно с целью извлечения «теневых» доходов. Между тем при правильной организации оборота стеклотары, как показывает элементарный расчет, фасовка молока в бутылках гораздо выгоднее и обществу, и каждому отдельному покупателю.

Это обстоятельство еще в начале 70-х гг. отмечал весьма далекий от идеологии член Верховного суда США У. Дуглас: «Производство бутылок одноразового потребления выгодно как для фабрикантов, так и для розничных торговцев. При этом на изготовление таких бутылок и банок расходуется соответственно в 3 и 2,7 раза больше электроэнергии, чем на производство тары многократного потребления». Он, ссылаясь на пример некоторых штатов, где продажа напитков в бутылках одноразового потребления была запрещена, считал, что основной тарой должна стать стеклянная бутылка, поскольку она может использоваться в среднем 14 раз под прохладительные напитки и до 20 раз — под пиво. Правда, при этом Дуглас замечал, что трудно даже представить, интересы скольких предпринимателей были бы задеты такой мерой, и, по-видимому, недооценивал силу противодействия, поскольку не только США, но и все страны мира на пороге третьего тысячелетия оказались еще дальше от реализации столь простых и полезных предложений.

На этом примере можно видеть и социально-психологические различия в подходах к вопросам эколого-экономической целесообразности, обусловленные объективными различиями классового положения людей. «Новорусский» спекулянт удорожания ежедневной покупки даже не заметит. Но миллионы граждан ради ежедневной покупки молока уже по этой причине, не говоря о других более значительных факторах, вынуждены ограничить себя в подписке на любимую газету или в покупке нужных книг, стоимость которых, как и лекарств, почему-то выросла, по сравнению с ростом цены на водку, например, в десятки раз.

На производство разовой тары затрачивается во много раз больше общественного труда, чем на тару многоразового использования, расходуются невозобновляемые ископаемые ресурсы, вырубаются леса. Вторично не используемыми бутылками замусориваются лес и пляжи даже в новосибирском Академгородке. Страшно подумать, к чему этот процесс может привести, если продлится еще лет пятнадцать-двадцать. Но, кстати сказать, молоко скисает в бумажных и полиэтиленовых пакетах скорее, чем в стеклянных бутылках.

Кому-то пример с бутылкой молока может показаться слишком мелким, однако он наглядно демонстрирует абсурдность современной российской экономики. В более узком технолого-экономическом смысле проблема совершенствования в России розничной торговли молочными продуктами, хлебом и другими товарами повседневного спроса связана с общей мировой проблемой производства, использования и утилизации тары, которая в экологическом, социально-экономическом отношениях еще не получила нигде удовлетворительного решения. Возможно, стоит вспомнить из советского опыта и бутылки многоразового использования и пошире использовать торговлю вроссыпь и разлив в тару покупателя. Не только гигиенические, но также экологические, и политэкономические соображения государственного порядка, учитывающие выгоду большинства, а не меньшинства граждан, должны при решении подобных вопросов иметь определяющее значение.

Пожалуй, более всего антиэкологичность рыночной экономики проявляется в том, что она ориентирована на неограниченный рост производства и потребления товаров безотносительно от их действительной полезности и необходимости. Культивируется принцип «используй и выбрось», который распространяется на все большее число товаров. Японцы, например, несмотря на свой рационализм, используют ежегодно 30 миллионов одноразовых фотоаппаратов, не говоря уже об одноразовых ручках для письма, а американцы — ежегодно 180 млрд. бритв и разовых (бумажных и пластиковых) тарелок и стаканов; этого количества достаточно, чтобы устроить шесть пикников для всего населения планеты, а ежегодно выбрасываемых ими банок из-под пива достаточно, чтобы построить 6 тысяч самолетов ДС-10. Большую часть одежды люди стали выбрасывать только потому, что она выходит из моды, быструю смену которой диктуют выпускающие ее фирмы, такой же принцип все более распространяется на мебель, автомобили и даже предметы духовной культуры. Потребление растет во многом благодаря трескучим рекламным кампаниям, порабощающим сознание, подсознание и психологию толпы, на проведение которых тратится огромная и все увеличивающаяся часть национального дохода. За двадцать лет жизни средний американец «потребляет» до ста тысяч рекламных клипов. По-видимому, его успешно догоняет теперь в этом и средний русский. «Потребление, — пишет известный итальянский журналист, — Я. Палкевич, — достигает порой верха абсурда. Когда на улицах западных городов видишь наряженных в норковые шубы собачек, понимаешь, какой глубокий кризис поразил моральные ценности буржуазного общества». Надо сказать, подчеркивает он, что многие люди близко к сердцу принимают судьбу Земли, беспокоятся за будущее собственных детей и внуков, но одного их желания изменить существующее положение недостаточно: необходимо, чтобы этого захотели политики, государственные деятели, представители крупной промышленности [5].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Ханин Г. И. Блеск и нищета российской буржуазии // ЭКО 1998. № 11.

2. Наука в Сибири. 1994. № 4.

3. Марков Ю. Г. Социоэкосистемы как форма территориальной организации жизни // Гуманитарные науки в Сибири. 1996. № 1.

4. Вальтух К. К. Стратегия возрождения. Новосибирск, 1996. С. 46-47, 63.

5. Российская газета. 1994. 23 июля.

4.6. Рыночные реформы как фактор экологического экстремума

Новая социально-экономическая и политическая ситуация, вопреки оптимистическим прогнозам некоторых ученых, возлагающих большие надежды на частную собственность, приватизацию и рынок, не привела к позитивным сдвигам в экологической сфере. Заявление министра экологии и природных ресурсов Российской Федерации В. И. Данилова-Даниляна, сделанное с трибуны конференции ООН (Рио-де-Жанейро, июнь 1992 г.) о том, что Россия якобы прошла период развития, когда экономический рост носил природоразрушительный характер, не подтверждается фактическим положение дел. Экологический кризис в России не только не смягчается, но приобретает особую остроту, что сегодня вынуждены фиксировать даже официальные правительственные документы.

Стремительный экономический спад, который переживает наша страна, как, на первый взгляд, ни парадоксально, связан не с улучшением, а с резким ухудшением экологической ситуации. Еще недавно считалось очевидным, что именно быстрый экономический рост представляет главную опасность для окружающей среды. Мировой, и особенно российский, опыт последних лет показывает, что значительно большую опасность влечет за собой экономический спад и снижение уровня жизни. Это неизбежно приводит к включению механизмов, направленных на компенсацию потребления за счет ускоренного истощения природных ресурсов и усиленных разрушительных процессов окружающей среды.

Поэтому заявления о том, что «экологическая безопасность — составная часть национальной безопасности России», что «решительный поворот в природоохранной деятельности должна обеспечить долгосрочная государственная стратегия охраны окружающей среды», сформулированные в Послании Федеральному собранию еще в 1994 г., повисают в воздухе. Несмотря на все директивные решения правительства, Минприроды и других государственных органов, реальная экологическая ситуация в стране в целом неуклонно ухудшается. По оценке председателя Комитета по экологии Государственной Думы Г. Злотниковой, «страна не только не выходит из экологического кризиса, но все больше погружается в него» [I].

Президиум Сибирского отделения РАН, рассматривая в феврале 1995 г. представленный проект концепции перехода Российской Федерации на модель устойчивого развития, отметил два альтернативных пути значительного снижения негативных воздействий хозяйственной деятельности на окружающую среду: первый — подъем экономики, когда появляется возможность выделения необходимых средств на экологизацию, а второй — полный развал экономики, который и происходит в нашей стране. Пример «экологизации» второго типа: резкое сокращение токсичных стоков в сибирские реки вследствие остановки промышленных предприятий и лишения сельскохозяйственных предприятий возможности приобретать минеральные удобрения и средства химзащиты растений [2].

Следует подчеркнуть, что второй путь — это, по сути дела, экологизация в кавычках. Он не только неприемлем по социально-политическим основаниям, но бесперспективен и в техническом отношении. Разрушение огромной производственно-технической базы само по себе является фактором экологической катастрофы. Портящиеся водоочистные и канализационные сооружения, например, оказываются причинами эпидемий, а брошенные рудники, отвалы, тем более химические, атомные предприятия, свалки промышленных и бытовых отходов и т. п. в условиях всеобщего хозяйственного развала станут опаснейшими «экологическими бомбами замедленного действия».

Доля новой продукции машиностроения в общем объеме производства этой отрасли в 1994 г., по сравнению с 1990 г., уменьшилась втрое, а в абсолютном измерении — в 15 раз. Следовательно, потенциальные возможности создания современных экологически чистых, малоотходных ресурсосберегающих технологий в современной России резко сокращаются. При этом удельные расходы топлива и электроэнергии в нефтеперерабатывающей, металлургической и цементной промышленности, из-за старения техники, непрерывно растут, тем самым ухудшая экономические и экологические характеристики. Металлургическое производство уже тогда было изношено на 70%, оборудование добывающей отраслей и рельсовые пути — на 80%, самолетный парк — на 70%. Хотя уже к 1995 г. объем авиаперевозок уменьшился, по сравнению с 1990 г., количество аварий возросло более чем в 4,5 раза. Следовательно, для пассажира вероятность попасть в катастрофу увеличилась в 13 раз. Количество аварий на железнодорожном транспорте возросло более чем в 2 раза (при сокращении пассажироперевозок с 3143 млн. до 2062 млн. чел.), на нефте- и газопроводах — в 2,5 раза, в шахтах — в 4 раза [З].

К 1994 г., по сравнению со среднегодовыми показателями 1986-1990 гг., резко уменьшился ввод в действие мощностей по охране водных ресурсов и атмосферы: сооружений для очистки вод — в 4 раза, систем оборотного водоснабжения — в 11 раз, установок для улавливания и обезвреживания вредных веществ из отходящих газов — в 6 раз. По сравнению с 1990 г., в 1994 г. уменьшилось использование вторичного сырья: золы и шлаков от ТЭЦ — в 2,5 раза, шлаков доменного производства — в 3 раза, древесных отходов — 2,5 раза, макулатуры — в 3 раза [4]. Все это крайне негативно сказывается на состоянии окружающей среды.

Качество воды большинства водных объектов, несмотря на сокращение сбросов со сточными водами загрязняющих веществ, не улучшается, и, более того, по оценкам Росгидромета, тенденция увеличения степени загрязнения сохраняется. При снижении загрязнения воздуха вредными веществами промышленного происхождения (пыли, диоксида серы, сульфатов аммиака и бензопирена) увеличились загрязнения окисью углерода и диоксидом азота — за счет жилищно-коммунального хозяйства, легковых автомобилей и др.

Усиливается деградация сельхозугодий: от оленьих пастбищ на Севере, дегумификации, истощения и эрозии почв в Центральной России до опустынивания в южных районах страны. Вынос питательных веществ из почвы в 3 раза превысил их поступления с вносимыми удобрениями. В Мордовии, Чувашии, в Белгородской области эрозировано до 90% и более сельхозугодий. Производство минеральных удобрений возросло более чем вдвое, но свыше 80% их идет на экспорт, хотя в стране на каждый гектар пашни вносится в 10 раз меньше удобрений, чем несколько лет назад, а предприятия отрасли работают на 30-40% своих мощностей. Тарифы на энергоносители, электроэнергию, транспорт делают удобрения недоступной «роскошью» для отечественного агропромышленного комплекса. Более 1,5 млн. га земель в 1994 г. нарушено в связи с несельскохозяйственной деятельностью — почти в 1,5 раза больше, чем в 1990 г., а из них рекультивировано в 2,5 раза меньше.

Общая площадь усохших лесов только за 1994 г. возросла на 75%, тогда как посадки и посев леса сократились, по сравнению с 80-ми гг., вдвое. К августу 1996 г. число лесных пожаров возросло, по сравнению с предыдущем годом, в 1,5 раза, а выгоревшие площади увеличилась в 5 раз, достигнув 1,7 млн. га, что превышает территорию Израиля. Вывозка же древесины из России в 1995 г. возросла, по сравнению с 1990 г., втрое, причем на 97% лишь за один 1995 год.

Природоохранные расходы в структуре капитальных вложений занимали в середине 80-х гг. около 15%, около 60% средств из них шло на текущие затраты по содержанию и эксплуатации природоохранных сооружений и охрану природы. При резком падении производства и уровня жизни неизбежно происходит перекачка этих средств на экономические и социальные нужды [5].

При четырехкратном сокращении инвестиций в 1995 г., по сравнению с 1990 г., доля капиталовложений в охрану окружающей среды упала до 2,5%, а следовательно, в абсолютном исчислении снизилась в десятки раз. Учитывая значительную изношенность очистного оборудования, можно ожидать его полной остановки в ближайшие годы на большинстве объектов и, как следствие, небывалых по масштабам вспышек эпидемий. Появление в связи с экономической реформой массы новых малоспециализированных предприятий в пищевой и легкой промышленности (в основном в сельской местности и малых городах со слабой инфраструктурой очистных сооружений) служит дополнительным фактором загрязнения окружающей среды. Количество особо опасных вспышек инфекций и массовых отравлений вследствие загрязнения окружающей среды за 1990-1995 гг. уже увеличилось в 3,5 раза. По данным ВОЗ, в настоящее время 80% всех болезней являются следствием экологического перенапряжения, существенно уменьшающего адаптационные возможности человеческого организма. Все больший удельный вес в структуре заболеваемости приобретают так называемые болезни цивилизации — сердечно-сосудистые, онкологические, аллергические и др.

Это не вызывает, однако, тревоги у российских правителей. Более того, председатель межведомственной комиссии Совета безопасности РФ по экологической безопасности А. Яблоков даже считает убыль населения «естественной реакцией» на катастрофическое экологическое положение страны, позитивным явлением, ибо уменьшается нагрузка на окружающую среду. Заметим, что в Китае, где население в 6 раз больше, а площадь в полтора раза меньше, чем у нас, государство не считает убыль населения за благо и обеспечивает быстрое повышение жизненного уровня всего народа при разумном регулировании рождаемости.

Несмотря на более чем двукратный спад производства, экологическая ситуация в стране продолжает ухудшаться. Рыночные реформы означают, во-первых, превращение России в источник дешевых сырьевых и трудовых ресурсов, в мировую свалку отходов и территорию для размещения «грязных» производств; во-вторых, ускоренное хищническое разграбление природных богатств; в-третьих, нарастающее разрушение и загрязнение окружающей среды вследствие стремления частных предпринимателей минимизировать издержки производства на охрану и рекреацию; в-четвертых, повышенное давление на природу нищающего населения, которое за счет ее ресурсов пытается компенсировать растущий дефицит средств своего существования.

Западные фирмы все больше присматриваются к России в плане возможности размещения на ее территории крупных свалок вредных отходов, в том числе и радиоактивных.

Одна австрийская фирма предложила Ленинградской области выгодный контракт на строительство дорог. Но с условием: она будет везти из Австрии свой грунт, а вместе с ним, как оказалось, токсичные отходы. Обезвреживание одной тонны токсичных отходов стоит в Западной Европе 1-2 тыс. долларов. Перевезти эту тонну под видом строительного материала и уложить в полотно дороги обойдется в 30 долларов — вот и все рыночная экономика.

Американская фирма Non-Proliferation Trust (NRT) и Минатом ведут переговоры о создании в России гигантского хранилища отработанного ядерного топлива. Речь идет о захоронении 10 тыс. тонн таких отходов. NRT готова приобретать радиоактивные отходы Тайваня, США, Японии и Южной Кореи на правах собственности и размещать их в России, получая от этого бизнеса неплохие прибыли. Рассматриваются две площадки для хранения: В Красноярске—26 и Челябинске—65. Собственниками отходов будут оставаться американцы. Всего же в ближайший год Минатом собирается ввезти из разных стран на территорию России 20 тыс. тонн ядерных отходов.

Проект точно вписывается в русло нынешней интеграции Урала и Сибири в международное разделение труда: транснациональные компании, корпорации рассматривают эти регионы как место для наиболее грязных производств и мусорных отстойников. Соображения безопасности окружающей среды и охраны здоровья приоритетны лишь для богатых стран. Поэтому уральские и сибирские земли становятся идеальных местом для могильников.

Российские законы запрещают ввоз в страну радиоактивных отходов и материалов с целью хранения или захоронения. Однако посетив Красноярск летом 1994 года, российский президент подписал указ, разрешающий прием радиоактивных отходов с целью последующей переработки, в том числе и с атомных электростанций, построенных по проектам и с оборудованием других стран. Ядерное лобби в Госдуме предложило проект Закона «О промышленном хранении и переработке ОЯТ» Если этот закон пройдет, торговле российской территорией под ядерную свалку будет дан зеленый свет. [6; 7].

Экономический механизм сегодняшней России антиэкологичен по своей сути. До тех пор, пока он не будет радикально изменен, попытки совершенствования природоохранного дела будут (даже в лучших вариантах) малоэффективными. Следовательно, переход страны от негативно-экстремального состояния к устойчивому развитию в параметрах, близких к оптимальным, возможен только на основе новой программы технологических, политических, социально-экономических и природоохранных мер.

Выходом для России, как и для других бывших социалистических стран Восточной Европы, является стремление к такому общественному устройству, которое складывается из позитивных идей, опыта и достижений как буржуазного, так и социалистического общества. Если суммировать такие подходы, то в первом приближении получается такая модель: капитализм, регулируемый рынок в экономике, социализм в распределении, предполагающий прежде всего сильную социальную защиту отдельных социально-демографических групп, демократия в управлении, плюрализм в политической и духовной жизни. Весь развитый мир в конечном счете движется именно в этом направлении. Из опыта XX века можно сделать вывод о том, что наименее устойчивыми являются те системы, в которых основополагающие принципы доводятся до абсурда, до крайности. Таким абсурдом является положение, когда рынок, рыночные отношения, реформы становятся не средством, а главной и единственной целью.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Зеленый мир. 1996. № 17.

2. Наука в Сибири. 1995. № 6.

3. Российский статистический ежегодник. М., 1995.

4. Россия в цифрах. М., 1995.

5. Гурченко В. Н. Экологическая ситуация в России. Новосибирск, 1997.

6. Известия. 1999. 29 дек.

7. Новые Известия. 2000. 18 марта.

4.7. Проблемы природоохранной политики в современной России

Среди главных проявлений бюрократизации партийных и советских органов, помешавших вовремя правильно понять и оценить опасность надвигающегося экологического кризиса, можно выделить, во-первых, некритическое следование «генеральной линии» и «указаниям сверху», безотносительно к степени их разумности, во-вторых, приоритет ведомственных интересов перед интересами общества и, в-третьих, отстаивание «чести мундира» вопреки фактам.

Новая власть, унаследовав эти черты, усилила их, доведя до абсурда, что, в частности, проявляется в ее отношении к экологическим проблемам. Так, В. Данилов-Данильян считает для себя «неприемлемым» вывод ученых о том, что «наши стратеги повели страну не вперед, а назад» [1], хотя буквально все факты свидетельствуют именно об этом.

При рассмотрении «совокупности всех социальных, экономических и экологических показателей неизбежен вывод: страна движется в направлении прямо противоположном тому пути, который мог бы привести к устойчивому развитию», — подчеркивает Президиум Сибирского отделения РАН. Согласно математической теории рынка, разработанной под руководством академика В. В. Струминского, Россия находится в области неустойчивого равновесия. По-видимому, доктор экономических наук В. И. Данилов-Данильян предпочитает уподобляться критикуемому им «безучастному большинству», которое хочет устроить свою частную жизнь «в распадающейся стране как-нибудь без нежелательных жертв», не задумываться о их неизбежности. «Даже если зарницы сверкают, гром пока не слышен». Как ученый он, с одной стороны, решительно отвергает, например, новый «проект века» — строительство высокоскоростной железнодорожной магистрали Петербург—Москва,— убедительно доказывая экономическую и экологическую несостоятельность этой затеи. С другой стороны, Данилов-Данильян-министр был обязан, по его словам, дать положительное заключение на тот же самый проект.

Такого рода раздвоение не является особенностью его личности, скорее, может служить символом политики российского правительства. Президент РФ, с одной стороны, подписывает 1 апреля 1996 г. Указ о концепции перехода страны к устойчивому развитию, а с другой стороны, ликвидирует Министерство охраны окружающей среды и природных ресурсов, создавая вместо него Комитет, не обладающий по своему статусу полномочиями проводить государственную экологическую политику в стране.

Концепция перехода страны к устойчивому развитию не подкреплена ни финансовыми, ни какими-либо другими реальными мерами, а потому, как справедливо отметила пресс-служба Центра охраны природы, «не имеет отношения ни к российской действительности, ни к устойчивому развитию». Она отражает «крайне низкий уровень понимания государственной властью самой проблемы устойчивого развития, предлагая вместо перестройки экономики и социальных отношений очередной ряд природоохранительных ограничений (осуществляемых в основном на бумаге) на хозяйственную деятельность» [2].

Рыночные реформы в России не только привели к небывалому упадку производства, но и к обострению противоречий между экономическими и экологическими интересами. Ситуацию усугубили внутриполитические факторы, в частности курс на «суверенизацию» регионов, принцип «двойного ведения» (Федерации и ее субъектов) по вопросам права собственности и распоряжения природными ресурсами. Субъекты Федерации поспешили объявить исключительное право собственности на природные объекты своих территорий.

В то время как развитые страны при обкатанных экономических и юридических механизмах вынуждены идти по пути ужесточения государственного контроля и ответственности хозяйственных субъектов за состояние окружающей среды, в России при чрезвычайно обостряющейся экологической ситуации наблюдаются атрофия и разбалансированность государственного контроля и управления, при росте числа экологических преступлений и злоупотреблений просматривается направленность на затухание судебно-правового реагирования. С 1987 г. количество возбужденных дел по всем видам экологической преступности стало резко сокращаться, несмотря на взрывообразный рост таких преступлений (только за один 1994 г. на 50%), причем фиксируется их, по оценкам экспертов, менее 3%. На экологические преступления и правонарушения принято смотреть как на малозначительные, не представляющие большой общественной опасности. Лицам, совершившим их и привлеченным к судебной ответственности, в 83% случаев назначались наказания ниже нижнего предела, предусматриваемого соответствующими статьями Уголовного кодекса. По факту покушения на жизнь одного человека начинается уголовное преследование, но за покушение на жизнь и здоровье сотен тысяч людей по экологическим основаниям уголовного наказания для виновных не предусматривается!

Карающий меч закона, свидетельствуют юристы, в основном направлен против мелких нарушителей, те же, кто посягает на экологическую безопасность населения, подрывает биологические основы жизни и здоровья человека, остаются практически безнаказанными. Организованные преступные группировки, например, занимающиеся рыбным и охотничьим промыслом, оснащены новейшей техникой, вооружены и имеют прикрытие из коррумпированных лиц в органах исполнительной власти, правоохранительных органах, рыбоохране. Случается, что такие группировки нападают на промысловые суда и должностных лиц из органов охраны природы.

Рост экологических преступлений провоцируется появлением частной и смешанной форм собственности, стремлением любыми путями получить максимум прибыли. На фоне господства мафиозных структур, стремительного имущественного расслоения и обогащения меньшинства за счет грабежа большинства людей и природы в общественном сознании утверждается феномен неприятия «законности» значительной частью населения, нелегитимности самих законов. Правовой нигилизм провоцируется также недостаточной работой и коррумпированностью правоохранительных органов.

Пытаясь амортизировать кризисные социально-экономические процессы, а зачастую преследуя своекорыстные интересы, местные власти санкционируют разграбление природных богатств, причем часто (при нынешнем правовом хаосе) в трудно-пресекаемых формах. Это и выдача разрешений на размещение экологически опасных объектов или на изъятие особо охраняемых природных территорий под застройку, и необоснованные освобождения от оплаты за загрязнение окружающей среды или использование природных ресурсов, и использование экологических фондов на цели, не связанные с охраной окружающей среды, и присвоение местными органами функций и компетенции федеральных органов власти и т. п. [З].

Документы правительства РФ, принятые в последние годы по вопросам экологии, носят декларативный характер и фактически игнорируются на всех уровнях государственной власти. Правительство республики Алтай, например, вопреки отрицательным заключениям государственных экспертных комиссий и решениям правительства РФ, упорно продолжает подготовительные работы по реализации проекта Катунской ГЭС, чреватого экологической катастрофой для всего бассейна Оби. Оно же заключило договор с производственно-коммерческим объединением «Полиэкт» из Прокопьевска о добыче угля Пыжинского месторождения на месте уникального кедрача рядом с Телецким озером. Причем объединению разрешается заготавливать там же крепежный и строевой лес.

На Байкале местные власти требуют исключить из территории Прибайкальского государственного парка 150 тыс. га земель, «чтобы не ущемлять прав местных жителей». Крен в сторону мелких и средних предприятий при реорганизации нефтегазовой промышленности, которые, как показывает мировой опыт, стремятся к немедленному извлечению прибыли, не считаясь с уроном для окружающей среды, является крайне опасной тенденцией. Особую экологическую опасность представляет «сотрудничество» местных властей и отечественных предпринимателей с иностранными компаниями в эксплуатации природных богатств. В печати, например, неоднократно говорилось, что деятельность совместных предприятий в карельских лесах, в сибирской и дальневосточной тайге ведет к уничтожению лесных богатств нашей страны. Активисты канадского движения «зеленых» называют ее «практикой, близкой к бандитизму».

Природоохранное законодательство не отработано, предпринимателям нет дела до охраны природы, «зеленое движение» затухает, а большая наука и культура оказались отстраненными от проблем экологии, поэтому, по утверждению академиков С. Залыгина, Д. Лихачева, А. Яншина, дело обречено на провал. Фактически дела вершит экологическая мафия, нет ни настоящей экспертизы, ни заслуживающей доверия экологической статистики [4].

В Законе РФ «Об охране окружающей природной среды» и большинстве других актов в области экологии трудно найти более или менее убедительные примеры использования рыночных механизмов или методов экономического регулирования природоохранной деятельности. В России отсутствуют законы, поощряющие производителей экологически совершенного оборудования, материалов, продуктов питания. Как справедливо отмечает профессор В. Осипов, «законодатель совершенно «не I видит» экологической ренты, экобизнеса, ориентирован на решение частных, сугубо утилитарных проблем. Законов издается много, в том числе и с попыткой экологизации, но мелкие, частные законы, ориентированные на такой же мелкий, частный позитив, не решают, а усугубляют проблему» [5].

Некоторые российские деятели возлагали большие надежды на оздоровление экологической ситуации в стране с помощью привлечения иностранных капиталов и зарубежных экологических фондов. В действительности же, как отмечает корреспондент «Вашингтон пост» Ф. Хайт, средства, выделяемые различными агентствами и фондами на природоохранные цели, мизерны, по сравнению с тем, что необходимо, причем из этих денег более 90% расходуется на приглашаемых западных консультантов по вопросам, в которых они чаще всего менее компетентны, чем их российские коллеги.

Во всем мире сегодня отмечается возрастающая роль инициативных общественных движений в деле охраны окружающей среды, но Россия в последние годы стала исключением. Некогда мощное российское «зеленое движение» распалось под давлением повседневных проблем, инфляции, безработицы. Люди начинают забывать о Байкале и больше думать о том, как бы выжить, — свидетельствует Ф. Хайт. Такая же ситуация складывается на Алтае, в Тюмени и других известных некогда сильными «зелеными движениями» регионах страны: если среди различных проблем, вызывающих повышенную тревогу россиян, экологические проблемы в 1990 г. были на втором месте, то в 1996 г. они оказались лишь на двенадцатом

«Шоковая терапия», беспрецедентное обнищание большинства населения, разочарование людей в своих «демократических» избранниках породили не только политическую апатию среди подавляющего большинства населения, но и безразличие ко всему, выходящему за пределы повседневных бытовых хлопот. Пример же властей предержащих, «новых русских» учит жить, стремясь как можно больше взять у общества и природы ради личного обогащения. Возрождение массового природоохранного движения немыслимо без коренной социально-политической реконструкции страны, без духовного возрождения народа.

Огромная масса людей, выброшенных с предприятий или месяцами не получающих зарплату, вынуждена искать средства существования путем охоты, рыболовства, сбора полезных дикорастущих, чаще всего нормы культурного природопользования при этом не соблюдаются. В результате запасы «даров природы» в России сокращаются катастрофическими темпами. Так, только за один 1994 год численность лося, бурого медведя и бобра уменьшилась на 6-7%, выдры — на 12%, кабана — на 31%. С каждым годом растут масштабы браконьерства, усиливается его истребительный характер [6].

В природоохранном деле особую роль выполняют заповедники, призванные сохранять все многообразие и неповторимое своеобразие ландшафтов, флоры и фауны, нетронутой вмешательством человека природы. Кроме того, они оказывают благотворное влияние на чистоту вод и воздушного океана на всей планете. Во всех странах мира перед лицом усиливающейся опасности глобальной экологической катастрофы растет количество заповедников и других особо охраняемых природных объектов, повышается их значимость и престиж.

В России число заповедников увеличилось с 72 в 1990 г. до 90 в 1994 г., а занимаемая ими территория соответственно — с 19,6 до 29,3 млн. га. Почти вдвое за этот период возросла территория природных национальных парков, достигнув 6 млн. га. Однако вследствие общей экономической разрухи и деградации федеральной власти заповедники оказались без достаточной материальной поддержки, без защиты и начинают распадаться. Резко снизился уровень финансирования, реально заповедники получают меньше 20% от запланированных средств. Чиновники глядят на заповедники глазами потребителя, а те работники, которые должны охранять живой и растительный мир, нередко выступают в качестве организаторов истребления флоры и фауны.

Местные власти и хозяева, пользуясь ослаблением федеральной власти, захватывают куски заповедной земли, а оказавшиеся в нищенском положении, выброшенные на «дикий рынок» крестьяне, профессиональные рыбаки и охотники и просто энергичные предприимчивые люди усматривают в разграблении богатств заповедных земель источник быстрого и легкого обогащения. Браконьерство, как свидетельствовал заместитель министра РФ по охране окружающей среды А. Амирханов, стало большим бизнесом. Работники заповедников нередко идут на сделки с браконьерами. Нелегальная добыча редких, особо охраняемых законом животных (белого медведя, дальневосточного тигра, моржей, кабарги и др.) приняла криминально-истребительский характер. На Дальнем Востоке, например, к 1940 г. осталось всего 25-30 особей амурского тигра. В результате полного запрета охоты на негр и строго государственного контроля уже к 1947 г. численность этих экзотических зверей существенно увеличилась, Сихоте-Алинский и Лазовский заповедники стали для них надежным убежищем. В 1990 г. там насчитывалось уже от 405 до 422 особей. Однако с 1992 по 1996 год количество амурских тигров в результате хищнического их истребления браконьерами, тесно связанными с зарубежными бизнесменами, сократилось вдвое. Если так будет продолжаться, то этот вид животных в ближайшее время может полностью исчезнуть.

Заповедники как юридические лица не несут ответственности за сохранение ландшафтов и отдельных биологических видов, а работники их нередко теперь попустительствуют браконьерам. В результате редкие животные, спасаясь, уходят из заповедников. В феврале 1995 г. принят Федеральный закон об особо охраняемых территориях, однако он, по оценкам специалистов, ничего нового не внес в охрану заповедников.

Если в ближайшее время не предпринять самых радикальных, экстраординарных мер, то уникальная природоохранная сеть заповедников рухнет. Ученые предупреждают, что развал российских заповедников и других особо охраняемых природных зон может нарушить самые большие в мире леса умеренного пояса, которые считаются основным средством защиты против глобального потепления, ускорить исчезновение тысяч уникальных видов фауны от сибирского тигра до пресноводной байкальской нерпы. Распадается самая обширная в мире система нетронутых земель, имеющая колоссальное национальное и международное значение, от сохранения которой в значительной мере зависит будущее благополучие человечества.

Пока в России экологическая политика не идет дальше общих деклараций и множества формально принимаемых природоохранных законов, выполнение которых государством не контролируется и не обеспечивается. Создается лишь видимость государственной деятельности в области сохранения окружающей среды, которая дает частные позитивные результаты, успокаивает общественное мнение, но не открывает выхода из экстремальной ситуации и в целом способствует приближению экологической катастрофы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Зеленый мир. 1996. № 13.

2. Зеленый мир. 1996. № 21.

3. Зеленый мир. 1996. № 1.

4. Молодая Сибирь. 1994. № 4.

5. Осипов В. А. Социально-экономические проблемы управления природопользованием. Тюмень, 1999. С. 169.

6. Зеленый мир.1996. № 17.

4.8. Роль Сибири в геополитике и устойчивом развитии России

Российское могущество прирастать будет Сибирью и Ледовитым океаном.

М. В. Ломоносов

Взятые эпиграфом пророческие слова великого сына русского народа сегодня, утверждает член-корр. РАН В. И. Бойко, нужно существенно уточнить: «Россия прирастать будет могуществом Сибири». И в этом есть глубокий смысл, во-первых, потому что именно Сибирь стала становым хребтом, опорой и надеждой нашей страны. Во-вторых, спасение всей страны возможно при условии, что Сибирь перестанет, наконец, быть только донором центра, непрерывно высасывающего ее жизненные силы, и ее народ сможет в полной мере воспользоваться природными богатствами своего региона.

При этом следует подчеркнуть, что необходимо ставить вопрос о справедливых отношениях между европейским центром страны и восточными районами, но ни в коем случае не об изоляции и отделении, наоборот, о более тесной интеграции и консолидации государства на вполне здоровой экономической основе. К сожалению, А. Раппопорт, С. Гутник и некоторые другие авторы сегодня назойливо стремятся внедрить в общественное сознание идею о «необходимости независимого государства сибиряков» [1; 2]. Не нужно обладать особой прозорливостью, чтобы понять: они, независимо от своих субъективных намерений, фактически выражают интересы не сибиряков, а других государств, транснациональных корпораций и банков, добивающихся окончательного развала российского государства.

Вплоть до последних десятилетий XX века Сибирь, в силу природных условий, в геополитическом отношении не привлекала особого внимания государств, борющихся между собой за влияние на планете. Современник Ломоносова Гегель пренебрежительно заявлял, что она, как северный пояс, вообще находится «за пределами истории». Однако новые, неизмеримо возросшие на базе научно-технического прогресса возможности заставляют делать прямо противоположные выводы. В США, например, серьезно обсуждают вопрос о том, что выгоднее для Америки — купить Сибирь или же завладеть ею другими, более «дешевыми», способами.

Сибирь — это географический регион, представляющий 2/3 территории России на восток от Урала до горных хребтов Тихоокеанского водораздела, где проживает шестая часть населения страны. Географический центр СССР в 1991 году был в Томской области в районе села Белый Яр на широте 57 градусов 13 минут. После развала СССР геоцентр Российской Федерации оказался в Красноярском крае в бассейне Подкаменной Тунгуски на широте 60 градусов 27 минут. Если же учитывать не только материковую часть, но и территории страны, находящиеся в Ледовитом океане, то геоцентр нынешней России смещается за Полярный круг и оказывается в верховьях реки Виви близ Таймыра [З]. Все это характеризует Россию как северную страну, основную и центральную в географическом отношении часть которой представляет Сибирь с характерными для нее весьма суровыми климатическими условиями.

Тем не менее до начала рыночных реформ это был весьма динамично развивающийся регион, население которого увеличивалось в 2-2,5 раза быстрее, чем на Урале [4]. Темпы ежегодного прироста промышленной продукции здесь были в 1,5-2 раза выше общесоюзных. Однако доля прироста, полученного за счет роста производительности общественного труда, была ниже, чем по стране в целом, что указывает на более сильное проявление тенденции экстенсивного развития, неблагоприятно отражающегося на экологической ситуации.

Несмотря на то, что ученые доказывали особую значимость для экономики Сибири опережающих темпов развития производственной и социальной инфраструктуры, на деле эта сфера постоянно отставала. Поэтому преимущества данного региона, связанные с огромными топливно-энергетическими и сырьевыми ресурсами, использовались недостаточно. Такая ситуация негативно отражалась на уровне и условиях жизни сибиряков [5].

Широко распространенное мнение о более благополучной экологической обстановке в данном регионе, по сравнению с центральной частью России, уже давно не соответствует действительности. Научная оценка устойчивости экосистем дает максимальную величину в центре страны, минимальную — на Севере, затем — в южной части Сибири. Устарели представления и об особо крепком здоровье сибиряков: их средняя продолжительность жизни только за первые 4 года реформ снизилась более чем на 5 лет, стала на 2-3 года ниже общероссийской и продолжает сокращаться быстрее, чем в целом по стране [б].

В этом регионе почти повсюду среднегодовые температуры воздуха ниже 0° С, а на северо-востоке опускаются до -18° С. Это означает, что основная часть сибирской территории требует для экономического освоения многократно повышенных энергетических и, учитывая протяженность территории со слабо развитой дорожной сетью, транспортных затрат, по сравнению с районами с умеренным и теплым климатом.

До недавнего времени энергетические ресурсы, связанные с климатом какой-либо территории, характеризовались лишь годовым балансом тепла, поступающего от солнечной радиации, и потерями накопленного тепла в холодное время года. Если учитывать сравнительно большее число безоблачных и малооблачных дней, а также продолжительность светлого времени суток летом, то Сибирь в этом отношении представлялась сравнительно благополучной. Однако, согласно современным научным данным, энергетические ресурсы климата определяются не только суммой потоков тепла, получаемых непосредственно от Солнца, но также и от более теплых, чем данная земная поверхность, поступающих атмосферных масс (например, зимние ночные потепления при прохождении циклонов).

Именно при таком подходе суммарные теплоэнергетические ресурсы наиболее точно определяют среднегодовую температуру на конкретных территориях, что заставляет пересмотреть многие привычные представления. В частности, на континентальную Сибирь за радиационно-темный сезон приходится наименьший на планете приток тепловой энергии. Даже в южной ее части зимний приход тепла в два раза меньше, чем в Арктике, а в северную половину континентальной Якутии за это время года на каждый квадратный метр территории поступает тепловой энергии в 6 раз меньше, чем на Антарктиду, что обусловливает особую тяжесть климатических условий [7].

Кроме того, угроза «озоновых дыр», впервые обозначившаяся в Антарктике, в последние годы появилась в Арктике и прилегающих к ней районах. В феврале-марте 1996 г. огромная «озоновая дыра» образовалась над Восточной Сибирью. Озоновый слой здесь понизился на 20-40%, а местами до 50%, что, по оценке специалистов, носит экстремальный характер [З].

Вместе с тем Сибирь — уникальная кладовая природных богатств: на ее долю приходится более 85% разведанных в России запасов природного газа (около 1/3 мировых), 65% нефти, 75% угля. Здесь производится более половины российского никеля, алюминия, железа, золота, меди, лесоматериалов, алмазов и др. В 1988 г. на долю Сибири пришлось 20% мирового производства топливно-энергетических ресурсов. Самое же главное богатство — пресная вода, которая, по прогнозам, станет в XXI веке главным, более дорогим, чем нефть, дефицитом. Только в Байкале ее 10% от мировых ресурсов, а суммарный сток великих сибирских рек составляет около 1/5 части стока главных рек планеты. Природа как бы милостиво компенсирует сибирякам исключительно трудные условия их жизни.

Однако в силу определенных исторических причин центральная власть проводила, а в последние годы проводит в еще большей мере политику безвозмездного выкачивания ресурсов из этого региона. Общий объем вывоза энергоресурсов из Сибири в 5-6 раз превышает собственное энергопотребление. Обеспечивая 96% добычи газа в России, сама Сибирь потребляет менее 2% добываемого газа, занимая по этому показателю одно из последних мест в мире, тогда как европейская часть страны занимает по нему (в расчете на душу населения) одно из первых мест. В результате этого парадокса Сибирь «обречена» на использование низкосортных неэкологичных сортов угля, доля которых в отдельных районах ее доходит до 90%, в итоге во многих городах загрязнение воздушного бассейна превышает допустимые нормы по пыли в 4-18 раз, по окислам серы — в 4 раза, по окислам азота — в 6-7 раз, а по концентрации тяжелых металлов в почве — в десятки раз [8].

В центральных государственных органах, осуществляющих регулирование экономики, считают необходимым обеспечивать в первую очередь газом и улучшать экологическую обстановку в европейской части страны, в Москве, поставлять газ на Украину, в Прибалтику, в дальнее зарубежье, тогда как улучшение экологической обстановки в Сибири за счет газификации рассматривается как дело «экономически невыгодное».

Между тем Кузбасс, например, уже стал зоной экологического бедствия. Ежегодно на каждого его жителя из атмосферы обрушивается до 500 кг различных загрязнений. Кемеровчане получают среднесуточную дозу бензопирена и сероуглерода до 6 ПДК. Не случайно общая смертность населения там самая высокая среди 18 территорий Сибири, около 90% новорожденных имеют разнообразную патологию, дети в младенческом возрасте умирают от злокачественных образований в 10 раз чаще, чем в развитых странах. С каждым годом увеличивается число заболевших раком легких. У мужчин продолжительность жизни на 10% короче среднероссийской, у женщин — на 6% .

Отношение центра к Кузбассу как к колонии усугубляется возрастающей внешнеполитической зависимостью России. Как отмечает директор Института угля Сибирского отделения РАН Г. Грицко, нам уже из-за океана диктуют, какое количество угля добывать, чтобы исключить нашу конкуренцию на мировых рынках. Всемирный банк требует прекратить субсидии российской угольной промышленности, уволить из нее всех пенсионеров, прекратить прием новых работников, стимулировать добровольные увольнения и переход на положение безработных. Ученые считают, что экологические, социальные и экономические проблемы завязаны в триединый комплекс, решать который в Кузбассе можно только на основе приоритетного развития там угольной промышленности, обеспечивающего резкое увеличение дешевого по технологиям добываемого угля, отвечающего требованиям мирового рынка, для чего необходимо соответствующее увеличение капиталовложений.

Приватизация и разгосударствление сибирского минерально-сырьевого сектора привели его к глубокой деградации и захвату иностранным капиталом. Этот процесс происходил без учета действительных интересов государства и региона, без привлечения научных сил к серьезной экономической, технологической и экологической экспертизе, без участия трудовых коллективов и общественности в обсуждении реализуемых проектов. В результате зарубежные фирмы фактически уже прибрали к рукам алюминиевую промышленность в Красноярском крае, золотоносное рудное месторождение Сухой Лог в Иркутской области и третье в мире по запасам меди Удоканское месторождение на севере Читинской области, а также Норильский никелевый комбинат, причем по баснословно дешевым ценам и без каких-либо обязательств природоохранного характера, хотя эти объекты представляют повышенную угрозу экологической безопасности.

Норильский район оказывается под более сильным промышленным прессингом, чем Кузбасс. Общее количество выбросов в атмосферу в Норильске в 3-5 раз выше, чем в Новокузнецке, за последние годы там вдвое возросло в воздухе содержание СО, в 1,5 раза — диоксида серы. В результате вокруг ежегодно гибнет около 15 тыс. га лесотундры, превращающейся в техногенную пустыню. Не случайно Норильский комбинат называют «раковой опухолью» Севера.

В экологическом отношении Арктика, как показала практика последних лет, оказывается наиболее уязвимой частью планеты. Побережье Ледовитого океана несет на себе большую нагрузку за счет стока и аккумуляции техногенных осадков в низовьях великих сибирских рек. В малых золотоносных реках в результате промышленной деятельности гидрологический режим меняется настолько, что происходит резкое отступление мерзлоты и активное образование термокарста и зимних наледей. Вскрышные горные работы по долинам рек и деструкции ландшафта отрицательно сказываются на водном балансе. По всему арктическому побережью существует проблема питьевой воды. В ходе освоения рудных, угольных и нефтегазовых месторождений гибнут огромные пространства оленьих пастбищ, загрязняются реки, леса, воздух, происходит массовая гибель животных, птиц, рыбы.

Крупномасштабное индустриальное освоение Западной Сибири привело к серьезным экологическим сдвигам. Из недр только Тюменской области за короткое время было извлечено почти 6 млрд. тонн нефти и более 6 трлн. куб. природного газа. При этом в факелах было сожжено 200 млрд. куб. попутного нефтяного газа. Здесь случается до 35 тыс. порывов нефтепроводов в год, в том числе официально регистрируемых аварий — 300 с выбросами нефти — свыше 10 тыс. тонн в каждом случае [9].

По некоторым расчетам, из-за аварий разлито порядка 50 млн. тонн нефти. За последние десять лет загрязненность устья Оби нефтепродуктами увеличилась в четыре раза. Нефтяники забирают ежегодно на производственные нужды 500 млн. тонн воды. Из общего сброса сточных вод в регионе 40 процентов приходится на стоки с химическим и бактериологическим загрязнением. При прокладке трубопроводов полностью уничтожается растительный покров, вырубается лес, гибнет поверхностный, самый плодородный, слой почвы. Общий ущерб, наносимый ежегодно окружающей среде Тюменской области, оценивается в 3,2 млрд. долларов.

И чем севернее район промышленного освоения, тем больший ущерб наносится природе из-за ее хрупкости, замедленности протекания восстановительных процессов. В районе Нового Уренгоя уже появились песчаные пустыни. В свою очередь, ухудшение природной среды практически всегда ведет к росту заболеваемости, сокращению продолжительности жизни людей, к обеднению, а то и полной деградации среды обитания.

В условиях рыночного беспредела, массовой коррупции на Севере появилось много ищущих легкой наживы мафиозно-спекулятивных структур и различных доморощенных авантюристов, а также «предпринимателей» из стран ближнего и дальнего зарубежья, которые самыми хищническими способами разворовывают национальное богатство, беспощадно разрушают и загрязняют природу. Децентрализация органов государственной власти и приватизация, принявшие в России крайне уродливые формы, привели не к улучшению, а к резкому ухудшению природопользования.

В последние годы пришлось пересмотреть многие представления о природных процессах на территории Сибири. Так, до недавнего времени роль самых обширных в мире сибирских болот однозначно оценивалась негативно и единственно правильной представлялась линия на их повсеместное осушение. Однако практика в большинстве случаев показала бесперспективность и даже пагубность таких мероприятий. Помимо ценности уникальной во многих отношениях болотной флоры, болота являются мощным природным «стоком» атмосферного углерода. Накапливаясь в торфяной толще, он практически выключается из процессов биологического круговорота. Осушение великих болот Сибири может усилить «парниковый эффект», который все больше беспокоит мировую общественность.

В течение последних 15 тыс. лет на планете было четыре потепления и четыре похолодания, не считая мелких [10]. В настоящее время, по-видимому, начинается период нового естественного потепления. Роль антропогенных влияний оценивается учеными по-разному, но именно они могут стать решающим фактором катастрофического нарушения глобального теплового баланса.

Тенденция потепления планеты чревата особыми проблемами для Сибири, примерно 2/3 которой находятся в зоне вечной мерзлоты, где расположены почти все нефтяные и алмазные промыслы, многие новые города. По прогнозам в ближайшие тридцать лет мерзлота во многих районах начнет исчезать. Следовательно, уже сегодня необходимо разрабатывать и создавать соответствующие технологии по сохранению и восстановлению устойчивости самых разных объектов, построенных в зоне вечной мерзлоты. Поскольку отечественная наука находится в бедственном положении, исследования в этом направлении ведутся главным образом на Западе, что поставит Россию, и в частности Сибирь, в еще более зависимое положение от иностранных инвесторов [10].

Для повышения конкурентоспособности российской продукции необходимо прежде всего снижать затраты на энергоносители и транспортные услуги, независимо от конъюнктуры на мировом рынке, что экономически вполне возможно и оправданно. Между тем в результате реформ доля этих затрат в себестоимости отечественной продукции в целом по России подпрыгнула с 11-12% до 45-60%, а в Сибири — до 90% и более, что привело к банкротству еще недавно процветающие промышленные и сельскохозяйственные предприятия. Такая ситуация тем не менее исключительно благоприятна для беспрецедентных в мировой истории по масштабам финансовых афер и спекулятивной наживы, для вторжения иностранного капитала.

Если в транспортных расходах будем ориентироваться на мировой рынок, то страна расползется, как лоскутное одеяло, на экономически обособленные районы, каждый из которых будет тяготеть к ближайшему зарубежному соседу [З]. В частности, Сибирь окажется вынужденной все больше изолироваться от европейской части страны, северная ее часть может превратиться в периферию США и Канады, а южная — стать фактическим протекторатом Китая и Японии.

Стратегия освоения сырьевых ресурсов Сибири имеет первостепенное геополитическое значение. Любое месторождение, подчеркивает академик Н. Л. Добрецов, основано на трех китах: на самом природном ресурсе, на технологии и на средствах обеспечения экологически и социально безопасного использования этого ресурса. Если у нас не будет передовых технологий и средств компенсации экологического ущерба, то нашими ресурсами овладеют страны, имеющие необходимые для этого технологии и капиталы, а сибирякам придется довольствоваться ролью дешевой рабочей силы при своих ресурсах [11]. При таком сценарии пострадавшей стороной станет вся Россия, за исключением посредников.

Если базовые отрасли промышленности будут тем или иным образом отчуждены от России и полностью переведены в рамки рыночных отношений, то разговоры о защите окружающей среды можно заканчивать. Экспансия западного капитала в Россию пока еще идет подспудно, с подготовкой плацдарма на будущее, когда сложатся условия большей защищенности этого капитала. Наиболее же чистые в экологическом отношении производства высокотехнологической продукции, приносящие наибольшие дивиденды, развитые страны сохранят у себя и не будут сожалеть, если они окончательно деградируют в России.

Несмотря на своеобразие различных сибирских районов, у них имеются общие проблемы и интересы, определяемые прежде всего пространственной организацией производства, связанной со значительной протяженностью транспортных коммуникаций, огромными территориями. Это обстоятельство всегда учитывали и царские министры, и советское правительство, поддерживая относительно дешевые цены на энергетические ресурсы, железнодорожные, речные и гужевые (а затем и на воздушные) перевозки, так как прекрасно понимали, что в противном случае возникнет экономическая, а следовательно, и политическая обособленность регионов, представляющая угрозу целостности и геополитической устойчивости российского государства.

Практически все сибирские регионы характеризуются высоким удельным весом производства и переработки сырья, значительной долей оборонного комплекса в экономике и недостаточной развитостью производственной и социальной инфраструктуры. Если по величине произведенной полезной продукции на душу населения Сибирь в 2-3 раза превышает соответствующий показатель Европейской России, то по показателю душевого потребления соотношение обратное. Москва, сосредоточивая около 85% финансовых ресурсов страны, несмотря на опережающие по сравнению с общероссийскими темпы падения материального производства, все более превращается в город-паразит, высасывающий жизненные силы из всей страны, и особенно из ее восточных районов. Проникнутый горькой иронией афоризм «Все внимание — Сибири, все деньги — Москве» все более точно отражает суть политики нынешней центральной власти.

Сибирь оказывается, таким образом, в положении двойной колонии: по отношению к Европейской России, к Москве, а затем по отношению к развитым странам Запада. Вместе с тем объективно Сибирь в современных условиях все более приобретает ключевое экономическое и геополитическое значение, именно ей, возможно, удастся сыграть ведущую роль в процессе глобального поворота на путь устойчивого развития. Реализация этой возможности зависит прежде всего от субъективного фактора: во-первых, научного осознания задачи и правильного определения путей ее решения, во-вторых, распространения сведений, в-третьих, создания в стране соответствующего нравственного настроя с помощью всех заинтересованных сил, в-четвертых, — и это самое главное — преодоления пассивно-созерцательных настроений и направления энергии масс на утверждение в стране подлинного народовластия.

Ситуация в стране, и в особенности в Сибири, по оценкам ученых, сложилась крайне тяжелая — происходит распад экономики, что связано с резким ухудшением геополитической ситуации. Если не будут приняты решительные меры и не будет проявлена политическая воля, подчеркивает директор Института экономики и организации промышленного производства СО РАН академик В. Кулешов, то можем потерять Сибирь для России и можем потерять этот регион в целом [12]. «А ведь с потерей Сибири и Дальнего Востока от России останется только географическое понятие и разрушение 300-летней истории землепроходцев и переселенцев», — считает академик Г. Толстиков [13], и с ним нельзя не согласиться.

В связи с тем, что специфические интересы разных сибирских территорий во многом совпадают, приобретает особую актуальность задача выработки общеполитической стратегии развития Сибири. Формирование федерации по принципу объединения «суверенных» национальных автономий на административно-политической основе было волевым решением, не отвечающим объективным потребностям общего прогресса, которое привело к тяжелым последствиям. Необходима новая модель экономико-экологической, социологической и геополитической интеграции сибирских земель, имеющих разумную степень самостоятельности в решении своих насущных вопросов, но действующих скоординированно в общероссийских национальных целях.

Ведущие ученые Сибири и Дальнего Востока под руководством академика В. А. Коптюга еще в середине 90-х годов разработали основы программы перехода человечества на путь устойчивого развития, определив в ней место нашей страны [14]. Принятие ее способствовало бы возрождению великой России.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Раппопорт А. Деколонизация Сибири — проблема XXI века // XXI век. 1997. № 1.

2. Сибирская газета. 1993. № 8.

3. Хорев Б. С. Очерки геоглобалистики и геополитики. М., 1997.

4. Ефимкин М. М., Дремова Л. И. Население восточных районов России в региональной политике государства //Человек, труд, занятость. Вып. 1. Новосибирск, 1996.

5. Развитие народного хозяйства Сибири. Новосибирск: Наука, 1978.

6. Соболева С. В. Демографический потенциал Сибири: настоящее и будущее // Человек, труд, занятость. Вып. 1. Новосибирск, 1996.

7. Карнацевич И. Энергетические ресурсы климата — одно из главных богатств Сибири // Наука в Сибири. 1994. № 24.

8. Конторович А. Э. Концепции и реальное дело //Наука в Сибири. 1993. № 48.

9. Быковский В. А. Экологические вопросы при разработке нефтяных месторождений Крайнего Севера. Екатеринбург, 1999. С. 7.

10. Добрецов Н. Л. Глобальные проблемы физики Земли и геологии // Наука на грани тысячелетий: Материалы лектория НГУ. Вып.1. Новосибирск,1997.

11. Добрецов Н. Л. Дрейф России //Советская Россия. 1996. 3 сент.

12. Наука в Сибири. 1997. № 22.

13. Толстиков Г. Науки слишком много не бывает // Наука в Сибири. 1997. №24.

14. Коптюг В. А., Матросов В. М., Левашов В. К., Демянко Ю. Г. Устойчивое развитие цивилизации и место в ней России. Проблемы формирования национальной стратегии. Владивосток: Дальнаука, 1997.

Заключение

Исполненная глубокого смысла и возвышенного трагизма гамлетойская дилемма «Быть или не быть?» к концу двадцатого столетия выродилась в примитивно-приземленное «Выживать или погибать?». Первый вариант вопроса предполагает, что бытие лишь постольку имеет смысл и ценность, поскольку связано с нравственным совершенствованием и духовным возвышением человека. Второй выражает менталитет людей, поглощенных ожесточенной конкурентной борьбой, движимых инстинктом самосохранения.

Тотальная коммерциализация общества, пронизывающая все его поры, порождает непримиримые противоречия, внутренние и внешние, в отношениях с окружающей средой. Переход к устойчивому развитию — единственная альтернатива глобальной катастрофе. Для осуществления этой беспрецедентной по глубине и масштабности цели прежде всего нужно радикальное переосмысление философско-методологических основ и всей исторической практики.

Методологию можно вкратце определить как философию научного поиска и основанного на его результатах практического действия. Первая ее задача — упорядочение и классификация устанавливаемых в ходе исследования фактов, вторая — определение их смысла и значимости, а третья состоит в выявлении среди них фундаментальных фактов. Под фундаментальным понимается факт наибольшей в исследуемой области значимости, понимание которого позволяет адекватно и логически непротиворечиво интерпретировать множество других фактов, а следовательно, выявлять их сущность и закономерные взаимосвязи между ними.

Среди философских систем, претендующих на научность, пальму первенства заслуживает та, которая позволяет в своих рамках давать более убедительное, согласующееся с выводами других наук разъяснение наибольшего числа эмпирически и теоретически установленных, практически проверяемых фактов действительности. В качестве второго важного критерия эвристической ценности философской системы следует принять ее способность быть надежной опорой и общей концептуальной основой специальных, особенно комплексных междисциплинарных, исследований, выполнять интегрирующую функцию, которая становится ведущей при осмыслении и практической разработке глобальных проблем современности. Диалектический материализм, на наш взгляд, соответствует таким критериям.

Вместе с тем это обстоятельство не исключает, наоборот, предполагает всемерное использование методологических результатов, полученных в рамках других философско-мировоззренческих систем. Так, в данной работе особое внимание уделено трудам А. Уайтхедз, И. Прягожина Т. Куна и многих других исследователей, придерживающихся весьма различных взглядов. При достаточно критическом отношении и творческом переосмыслении любые серьезные философско-методологические работы могут быть полезными в научных поисках, если это не ведет к эклектике и нарушению целостности общей теоретической концепции.

Первый (основной) фундаментальный факт нашего бытия состоит в том, что экспансивно-гомеорезный способ взаимодействия общества с природой, практиковавшийся тысячи лет, исчерпал свои прогрессивные возможности, а дальнейшее его использование ведет в предвидимой перспективе к самоуничтожению человечества.

Второй фундаментальный факт заключается в том, что человечество вступило в такой период развития, что обеспечение его безопасности становится не менее важным, чем дальнейший прогресс.

Третий фундаментальный факт — мировое сообщество уже создало необходимые материально-технические основы для разрешения этого противоречия и восхождения на новый, качественно более высокий уровень своего бытия.

Четвертый фундаментальный факт — мир стал однополюсным, что в геополитическом отношении означает доминирование интересов и тоталитарный диктат одного военно-политического блока, противостоящего остальному миру. В социально-экономическом аспекте данное обстоятельство выражает пятый фундаментальный факт — разделение человечества на привилегированное меньшинство («золотой миллиард») и непривилегированное большинство.

Самая представительная в истории человечества, по сути научно-практическая, конференция в Рио приняла в 1992 г. концепцию устойчивого развития в качестве единственно возможной альтернативы надвигающейся мировой катастрофе. И хотя практические результаты ее пока более чем скромные, тем не менее сделан первый, пусть очень маленький, но верный шаг по этому пути. Именно первый шаг часто бывает самым трудным.

Человечество, заметил К. Маркс, ставит перед собой только такие задачи, которые оно может разрешить, ибо при внимательном изучении оказывается, что необходимые предпосылки для такого решения уже имеются или, по крайней мере, находятся в процессе становления. Постановка проблемы устойчивого развития, по-видимому, лишь одно из проявлений этой общей закономерности. Отсюда не следует, что вопрос однозначно предрешен положительно, дается лишь методологическая установка на всемерный поиск реальных путей и возможностей такого решения, основанная на общей гипотезе, что необходимое решение существует, то есть оно возможно и практически осуществимо.

В итоге проведенного исследования выявлено семь порядков сущностей понятия «устойчивое развитие», развернуто и проанализировано его многостороннее содержание, предложена, как представляется, достаточно емкая и максимально сжатая дефиниция применительно к предмету исследования.

Дана новая, более широкая, по сравнению с имеющимися, интерпретация понятия «духовность», позволяющая установить некоторое взаимопонимание и согласие между людьми различных мировоззрений, но признающих человека высшей самоценностью, со всеми вытекающими отсюда последствиями, и духовную самоценность объектов природы, независимую от их непосредственной полезности. Показано фактическое существование в истории человечества двух противоположных парадигм отношения к экологии — экофильной и экофобной — и сделан вывод, что преобладание одной из них в разные эпохи в конечном счете определялось конкретными формами общественного бытия.

Вместе с тем доказано, что устойчивое развитие на уровне обеспечения равновесного природопользования может, в принципе, достигаться на основе одной из двух альтернативных социально-политических парадигм. Одна из них — демократическая, гуманистичная по глубокой сути, официально декларируется на всевозможных международных миротворческих форумах, но реализуется в редких случаях. Вторая — тоталитарная, она предполагает благополучное «выживание» так называемого «золотого миллиарда» за счет остальной части человечества. Эта парадигма открыто не пропагандируется, но жестко и последовательно проводится на деле в качестве реальной геополитики.

Философско-методологическая концепция возрастающей роли общественного сознания по отношении к бытию конкретизирована в теории образовательной революции, утверждающей противоположную общепринятой новую парадигму образования в качестве необходимого условия и важнейшего фактора перехода любого общества на путь устойчивого развития. Доказано, что из новой парадигмы следует необходимость принципиально новой стратегии образования, которая диаметрально противоположна фактически осуществляемой во всех странах консервативно-эволюционной. На основе традиционной (общепринятой) парадигмы выход из мирового кризиса образования невозможен даже при самом обильном финансировании этой сферы.

Именно Россия сегодня явилась средоточием всех противоречий глобальных проблем современности, причем в наиболее обостренных, экстремальных, их проявлениях. В Советском Союзе, как нигде, наглядно проявилось основное положение материалистической диалектики о том, что самые мудрые идеи и решения, будучи преувеличенными, абсолютизированными, превращаются в глупость и абсурд, что при известных условиях сила становится слабостью, преимущества — недостатками. Основные причины развала страны, бесспорно, обусловлены внутренними противоречиями.

В современных условиях задача возрождения страны неразрывно связана с переходом ее из крайне тяжелой, экстремальной ситуации к состоянию устойчивого гомеостата («выживания»), а затем — на путь устойчивого социального и экологического развития в оптимальном режиме. От успеха или неуспеха этой задачи зависят в решающей мере судьбы мира. Возрождение России — необходимое условие предотвращения всемирной катастрофы и благополучного устойчивого развития всего человечества.

Предложенная методология и общая теоретическая концепция вряд ли встретит единодушное одобрение читателей. Тем не менее, следуя принципу Тура Хейердала, мы стремимся видеть в своих оппонентах не противников, а помощников, которые способствуют продвижению на бесконечном пути научного поиска истины.