Экокатастрофы: к проблеме социальной реабилитации нарушенных экосистем1

Яницкий О.Н.

Постановка проблемы

Экологические катастрофы в США, Объединённой Европе, Канаде, Австралии, Новой Зеландии и т. д. перманентно демонстрируют нам уязвимость даже самых «продвинутых» обществ, не говоря уже о бедных и беднейших странах. Уязвимость социобиотехнических систем есть следствие «рациональных» решений и приоритетов рыночной экономики. Не бывает чисто природных катастроф, в которых не обнаружился бы человек, его приоритеты и цели. Всякая экокатастрофа есть в конечном счёте социобиотехническая катастрофа (пример тому — Фукусима), поэтому для краткости далее употребляется термин «экокатастрофа».

Современное российское общество периодически обременяется экологическими кризисами и катастрофами различного характера и масштаба. По моему мнению, мы уже вошли в период перманентных малых и больших экокатастроф. Более того, если власти не будут обращать внимания на поддержание городских и иных инфраструктур в надлежащем состоянии, то природа навяжет им свой ритм реабилитации. Причины и динамика экономических кризисов и их социальных последствий изучены достаточно хорошо, а процессы комплексной социальной реабилитации населения и его сообществ (вкупе с их социотехнической структурой), пострадавших от экологических катастроф, остаются практически не изученными российской социологией. Следует отличать экокатастрофу от рискогенной среды обитания (среды повышенной опасности), масштабы которой становятся всё больше, но люди постепенно привыкают к ней, и им кажется, что они умеют избегать подстерегающих их опасностей. Специфика экокатастроф в том, что их последствия постепенно сокращают несущую способность нарушенных экосистем, и они из поглотителя рисков превращаются в их накопителя и распространителя, а главное, что эти риски, мигрируя в среде, изменяются, химически трансформируются, многократно увеличивая свою вредоносную силу. Это, пожалуй, самый опасный вид экокатастрофы, поскольку и убойную силу некоторого нового, например, химического соединения, и место и время его выхода на поверхность, и его распространение на обширные территории очень трудно определить. Это — рассеянная катастрофа. Так или иначе, общественное сознание сильно отстаёт от понимания реальной ситуации, в которой оно находится. В обществе всеобщего риска [см.: 1] всё ещё господствует «предиспозиция нормальности». Поэтому нами ставится задача разработки социологической теории среднего уровня реабилитации нарушенных в результате экологических катастроф региональных социобиотехнических систем с акцентом на выявление роли лидеров и практик экомодернизации — как государственных, так и гражданского общества.

Конкретно новизна поставленной задачи заключается в следующем: — впервые будут разрабатываться концепция и способы комплексной социальной реабилитации нарушенных социобиотехнических систем регионального масштаба; это изучение будет междисциплинарным;

— предполагается исследовать риск-рефлексию и практики социальной реабилитации власти, бизнеса, науки, некоммерческих организаций и населения на всех уровнях российского общества;

— будет также изучено взаимодействие природных, социальных и виртуальных сетей в процессе реабилитации;

— особое внимание будет уделено структурно-функциональной организации интернет-систем как института и инструмента реабилитации этих экосистем;

— наконец, предполагается исследовать взаимозависимость процессов реабилитации природных, технических и человеческих экосистем и изменений в культуре лидеров реабилитации и местного населения.

Концептуальные основания исследования

Тема реабилитации — пасынок социологии и политэкономии, которые всегда были сосредоточены на процессах конструирования, производства и воспроизводства как отдельных индивидов, сообществ, так и целостных социобиотехнических систем. Или в последнее время — на адаптации к процессам трансформации в «необычных обстоятельствах» [см.: 2]. Хотя тема создания, разрушения и реабилитации социобиотехнических систем — одна из «вечных» в междисциплинарных исследованиях, поскольку она является частью проблемы социальной динамики в её эволюционных и революционных формах, перехода от индустриализма к постиндустриальному обществу и т. д. Однако в широком спектре исследований данной проблемы (трансформация институтов, организаций, форм производительной деятельности, коллективных действий и общественного сознания), проблема реабилитации социобиотехнических систем (например, малого города и его природного окружения) занимает до сих пор скромное место.

Социологи, в отличие от специалистов-экологов, в том числе гуманитарно ориентированных, которые всегда занимались социальными проблемами восстановления нарушенных экосистем (из российских — Д.Н. Анучин, Д.Л. Арманд, В.В. Докучаев, В.М. Захаров, Н.Ф. Реймерс, В.Е. Соколов, А.В. Яблоков, а из зарубежных — Р. Дюбо, Б. Уорд, Ф. ди Кастри, Р. Мэрфи, Э. Уайт и, в особенности, Деннис и Донелла Медоузы, Й. Рендерс, У. Бернс и другие авторы докладов Римскому клубу), акцентируя своё внимание на природных, социально-экономических или культурных причинах экологических катастроф, весьма мало интересовались проблемой именно реабилитации нарушенных экосистем. Здесь сказались междисциплинарные и межведомственные барьеры, когда каждая отрасль науки и связанные с нею практики занимались своим узким делом: почвоведы и экологи — мелиорацией, урба нисты — реконструкцией городов, социологи — оциальной динамикой и культурными сдвигами в образе жизни. Впервые проблема реабилитации социобиотехнических систем как теоретическая была поставлена О.Н. Яницким [см.: 3; 4] (Yanitsky, 1982, 1988) в ходе его участия в программе ЮНЕСКО «Человек и биосфера». Однако в годы перестройки и реформ из-за упадка науки и разрушения прежних форм хозяйствования, осложнённых чередой катастроф и локальных войн, разрабатывать эту тематику не представлялось возможным. Предполагалось, что рынок решит все трансформационные проблемы в ходе своего развития сам. Однако полувековая борьба за закрытие Байкальского ЦБК, авария на Саяно-Шушенской ГЭС и пожары лета 2010 г. показали, что проблема реабилитации нарушенных социобиотехнических систем чрезвычайно теоретически и практически актуальна для России. Фактически речь идёт о модернизационно ориентированной реабилитации этих систем.

Основные направления исследований в мировой науке по теме проекта или близкие к ней следующие:

(1) глобальные риски и усиление социального неравенства в регионах и местностях [см.: 5–12];

(2) ожидаемые негативные социальные трансформации социобиотехнических систем всех уровней вследствие изменения климата

и усиления социального неравенства [см.: 9; 13; 14], которые неизбежно затронут природные экосистемы и человеческие сообщества;

(3) экологическая модернизация: общая теория, региональная специфика, практики, перспективы [см.: 15–18];

(4) самоорганизация человеческих сообществ, подвергнутых риску [см.: 19–21];

(4) коллективные и индивидуальные лидеры предупреждения экокатастроф с тяжелыми социальными последствиями [см.: 21; 22];

(5) изучение социально-экологического метаболизма: в теории и применительно к городским экосистемам;

(6) роль информационных технологий в предупреждении катастроф и создании виртуальных сообществ для помощи пострадавшим и реабилитации экосистем [см.: 10];

(7) роль международных неправительственных организаций в восстановлении природных экосистем и рациональном природопользовании (работы международной неправительственной организации “Forest Stewardship Council”, 2009 [см.: 23]);

(8) разработка методов «экологической дипломатии» [см.: 24, 25]; (9) создание интернет-платформ для сбора, обработки и сведения информации из разных источников в унифицированные карты информации об экологических катастрофах и необходимой помощи пострадавшим по аналогии с платформой Ушахиди [см.: 26; 27];

(10) экологическое воспитание детей и молодёжи [см.: 8; 28; 29]; (11) изучение локального знания, его структуры и факторов его формирования для понимания видения катастрофической ситуации «снизу» [см.: 30; 31].

Особо следует подчеркнуть важность изучения процессов социально-экологического метаболизма, поскольку формы, методы и ресурсы, требуемые для реабилитации, зависят от многосторонних процессов трансформации одних рисков в другие, их накопления и рассеивания в среде и т. д. Как показала катастрофа в Японии, она в той или иной степени повлияла на весь мир, на его экономику, политику, идеологические предпочтения, миграционные процессы и многое другое [см.: 32].

ПОНЯТИЕ РЕАБИЛИТАЦИИ

Исходя из сказанного, в данной работе процесс реабилитации рассматривается в рамках структурно-функционального и активистского

анализа, чем отличается от большинства отечественных и зарубежных работ по социальной политике, общая черта которых — это определение набора мер, необходимых для реабилитации. Наш подход отличается и тем, что он концентрируется на катастрофических случаях и их долговременных последствиях, тогда как работы по социальной политике имеют дело прежде всего с «нормальными» случаями реабилитации, когда население самостоятельно прибегает к помощи тех или иных государственных учреждений и служб.

В нашем понимании реабилитация есть непрерывный многосторонний процесс, запускаемый практически одновременно с началом катастрофы, суть которого — оказание первой и последующей помощи пострадавшим, равно как и поиск и захоронение тех, кому помощь уже не нужна. Одновременно социальная реабилитация есть процесс обустройства (реконструкция) среды обитания, в которой будут находиться пострадавшие от катастрофы: сначала — создание минимально необходимых условий для выживания, а затем — постепенная их «достройка» до условий, приближающихся по качеству жизни к прежним.

Как было показано в упомянутых выше работах, полное воспроизведение прежних условий невозможно ни материально, ни психологически, в силу того, что люди, пережившие катастрофу, и их привычная среда обитания становятся иными, в результате чего формируется иной социальный тип. Однако возможен целый ряд форм компенсаторной деятельности, начиная от участия пострадавших в группах самопомощи (самостоятельно или под наблюдением врачей и других специалистов), от усилий, направленных на максимально возможное восстановление прежнего жизненного уклада, и вплоть до полной смены места жительства, типа занятий и образа жизни [см.: 19]. Во всех случаях социальная активность пострадавшего и видение им перспективы дальнейшей жизни играют ключевую роль в процессе реабилитации. Так или иначе, в нашем понимании социальная реабилитация индивида направлена на сохранение состояния его включенности в жизнь в критических обстоятельствах и сохранение себя как личности.

Кратко говоря, реабилитация — это процесс «нормализации» жизни, но нормализации на ином уровне и чаще всего в иных формах. Другими словами, в понятие социальной реабилитации включается не только оказание помощи, но и самая разнообразная деятельность по восстановлению и/или конструированию новой социальной среды, соответствующей этому изменённому социальному типу. Наконец,

в моём понимании, социальная реабилитация — это двусторонний процесс адаптации к новой ситуации и новым условиям жизни и одновременно активного участия в конструировании этой социальной жизни и среды её обитания. Тем, кто помнит рассказ О. Генри «Последний лист», не надо пояснять, какую огромную психическую поддержку может оказать больному человеку всего лишь вид одного живого листка на ветке дерева, чтобы страдающий человек пережил кризис и его воля к жизни возродилась.

Как и в предыдущих наших работах, в ходе данного проекта наше внимание будет сконцентрировано на реабилитационной активности лиц и организаций гражданского общества. Во-первых, потому что деятельность государственных служб экстренной помощи имеет фиксированный круг обязанностей и чёткий алгоритм действия; во-вторых, потому что гражданские организации имеют больше степеней свободы и возможность мобилизации людей и ресурсов через интернет; в-третьих, потому что в разных странах и ситуациях степень и формы участия отдельных активистов и гражданских организаций в реабилитационных мероприятиях могут быть весьма различными в зависимости от экономического, социального и даже конфессионального контекста.

МЕТОДЫ И ИНСТРУМЕНТАРИЙ

Прежде всего, будет продолжен анализ отечественной и зарубежной научной литературы по исследованию риска (А. Мозговая, В. Лупандин, Б. Порфирьев, Е. Шлыкова, У. Бек, Э. Гидденс, Р. Данлэп, С. Лэш, С. Принс, Л. Ринкевичус, Ю. Роза, П. Сорокин, Х. Тернер и др.), теории социальных и природных катастроф и их социальных последствий (В. Лупандин, В. Немировский, Б. Порфирьев, В. Шляпентох, В. Шубкин, В. Ядов, О. Яницкий), а также литературы по описанию и анализу аномалий ситуации лета 2010 г. в некоторых регионах России, приведших к лесным пожарам и уничтожению человеческих поселений и экосистем, в частности особо охраняемых природных территорий (ООПТ) (В. Захаров, А. Зименко, А. Ярошенко).

Их предварительный анализ приводит к трём основным выводам:

(1) Экологические аварии и катастрофы — неустранимый спутник развития современной техногенной цивилизации, даже если они вызваны чисто природными явлениями (аномалиями).

 (2) Наиболее адекватным инструментом анализа экокатастроф является теория общества риска (по моему мнению, теория «общества всеобщего риска»), однако этот концептуальный подход не имеет соответствующих ему социологических теорий среднего уровня, что является конечной целью данного проекта.

(3) Проведённый анализ работ такого рода даёт лишь общее методическое направление, тем более что работы зарубежных социологов посвящены в основном риск-рефлексии и практикам в процессе перехода от индустриального общества к постиндустриальному. Методы реабилитации нарушенных экосистем и соответствующие им теория и методы развиты мало и имеют в основном политический уклон (как, например, при изучении последствий урагана «Катрина» для Нового Орлеана).

Для условий СССР/России наиболее методически адекватными инструментами являются фундаментальные труды российских и украинских учёных, исследовавших в течение 10 лет разными методами (массовые и экспертные опросы, глубинные интервью, включённое наблюдение и др.) последствия Чернобыльской катастрофы [см.: 33]. Однако в них акцент был сделан именно на последствиях этой катастрофы, а не на теории и практиках комплексной социальной реабилитации нарушенных/заражённых поселений и экосистем. Тем более что методы реабилитации от радиационного поражения и, скажем, после лесных пожаров или ледяных дождей сильно отличаются.

Исследования по проекту будут опираться на разработанную коллективом под рук. Н.И. Лапина типологизацию регионов России. Будут использованы базы данных и методические разработки российских экологических неправительственных организаций (НПО): «Лесная программа» Гринпис-Россия (А. Ярошенко, М. Крейндлин), методики охраны особо охраняемых территорий (ООПТ) Фонда охраны дикой природы, WWF-Russia (Т. Яницкая), Центра биоразнообразия (А. Зименко), а также региональных НПО в Нижнем Новгороде, Рязани и Алтайском крае. В проекте будут использованы работы А. Микеева (2001) по социальной оценке риска пожаров, а также работы А. Быкова, А. Городничевой, М. Елимова, А. Мозговой, А. Толмача и др. по социальному управлению в кризисных ситуациях [см.: 6].

Исходя из задач проекта, масштаба и характера поражения лесных и рукотворных систем, а также на основе проведённых в 2010 г. пилотажных исследований последствий лесных пожаров и ледяных дождей, предполагается использование следующего методического инструментария:

1. Изучение случая (case study), включая изучение планов и практик реабилитации нарушенных систем, реализуемых всеми затронутыми и заинтересованными силами/сторонами (акторами). Специфичность case studies будет состоять в их изучении в динамике в течение трёх и более лет. Особое внимание будет уделено инсайдерской информации, то есть, в первую очередь, свидетельствам участников и очевидцев, как местных, так и иных (членов экоНПО, волонтёров, добровольцев, блоггеров, членов различных социальных сетей).

2. Экспертные опросы различных специалистов, включая гражданских экспертов из числа местного населения, а также добровольцев и волонтёров. Такие опросы будут проводиться ежегодно в течение всего трёхлетнего периода изучения реальных практик реабилитации избранных для изучения 4–5 социобиотехнических систем (то есть «случаев»).

3. Использование метода шкалирования степени общественного участия в процессах реабилитации (ladder of public participation), как-то: информирование местного населения, его участие в общественных слушаниях, в разработке программ реабилитации, практическое участие в их реализации, в мониторинге этой реализации и т. д. [см.: 34].

4. Метод картирования социальных, материальных и информационных ресурсов, необходимых для реабилитационных работ (rescue resource mapping); выявление лидеров реабилитационных работ и типов социальных сетей их поддержки (графы).

5. Изучение процессов реабилитации методом социального метаболизма, то есть анализ движения, использования и трансформации социальных ресурсов (выявленных в процессе их картирования), необходимых для реабилитационных работ. Использование этого метода, в частности, нужно для определения форм и степени социальной модернизации процессов реабилитации.

6. Теоретическое моделирование сетей для реабилитации. Исходя из гипотезы о рассогласовании пяти типов сетей: (а) контроля за состоянием социобиотехнических систем, (б) реальных (территориальных) сетей природопользования; (в) интернет-cетей, как отображающих структуру местных и других природных систем (land mapping), так и используемых для мобилизации сил и ресурсов для их реабилитации; (г) реальных сетей взаимодействия социальных акторов на местах (то есть пострадавших между собой, с волонтерами, с местной властью и бизнесом, включая арендаторов земли); и (д) новых сетей «точечной глобализации», то есть анклавного вторичного освоения нарушенных сельских территорий горожанами, будет использован

сетевой подход с целью мониторинга ситуации, выявления форм взаимодействия названных выше акторов в процессе реабилитации нарушенных экосистем.

7. Изучение социальных инноваций как метода и инструмента реабилитации. Особое внимание будет уделено социальным инновациям (новым социальным технологиям, алгоритмам социального действия и др.), возникающим в ходе работ по реабилитации нарушенных социобиотехнических систем. Здесь будет использован «метод аналога», например, использование некоторых методов, применённых для реабилитации населения и природы при закрытии Игналинской АЭС в республике Литва [см.: 17].

НЕКОТОРЫЕ СООБРАЖЕНИЯ, ТРЕБУЮЩИЕ ЭМПИРИЧЕСКОЙ ПРОВЕРКИ

Катастрофа, явная или латентная, внезапная или ползучая, локальная или глобальная, есть неустранимый элемент производства общественной жизни. Чем больше человек вмешивается в природу, тем больше возрастают количество, масштаб и вред, наносимый человеку и природе этими катастрофами.

Поэтому все созданные человеком и нарушенные в результате экологической или техногенной катастрофы социобиотехнические сис темы подлежат в той или иной степени перманентной реабилитации (или консервации, что также потенциально может быть источником опасности для окружающих людей и ландшафта). «Нормальный несчастный случай» [см.: 35] — закон жизни технической цивилизации, как в условиях её стагнации, так и в периоды модернизации.

Следует отличать авральные восстановительные и спасательные работы от собственно реабилитации как мобилизационного по характеру, но «нормального» по своей сути процесса социальной реабилитации социобиотехнических систем.

Социальная реабилитация нарушенных социобиотехнических систем не только встроена в общий процесс жизнедеятельности данного общества, но и зависит от фазы его эволюции. В период форсированного становления капитализма в России (1990–2000 гг.) реабилитационные работы, как правило, не осуществлялись вообще, они не входили в систему приоритетов строящегося рыночного общества — господствовал «новодел», вокруг которого деградировали и распадались социобиотехнические системы, созданные в советский период. Этот процесс продолжается и в настоящее время.

Технократизм, точнее технократический фундаментализм, вообще чужд идее реабилитации какого-либо прошлого. Это идеология «новодела» с большой буквы. Что, естественно, вызывает сопротивление местных сообществ, стремящихся сохранить привычный хозяйственный уклад и образ жизни или же модернизировать его, но с пользой для себя. Это означает, что социальная реабилитация, если она всё же осуществляется, то, как правило, параллельно с другими процессами жизнедеятельности данного сообщества (региона). Технократически ориентированный тип реабилитации, как правило, наносит больший урон природным экосистемам, нежели её нарушение, поскольку он нацелен исключительно на восстановление инфраструктур, необходимых для функционирования производства, дающего прибыль. Поэтому, например, объём леса, спиленного для ликвидации аварий на сетях ЛЭП или при прокладке подъездных путей к ним, превышает потери леса от собственно пожара.

Практика показывает, что нарушенные социобиотехнические системы в прежнем состоянии не восстанавливаются никогда, даже тогда, когда для этого выделяются средства, равнозначные понесённому урону (экокатастрофа в Мексиканском заливе). Объяснение этому простое: средства страховыми компаниями выделяются единовременно, а процесс реабилитации может продолжаться годами.

По той же причине всякая локальная или региональная катастрофа фактически является глобальной, так как теоретически её «последствия» (газы, субстанции, мёртвая рыба, насекомые и т. п.) могут мигрировать во всех средах и по всему миру неопределённо долго. Вопрос лишь заключается в том, какие именно изменения внесла катастрофа в функционирование нарушенной экосистемы, и каковы возможные степень, форма и сроки её реабилитации.

ГИПОТЕЗЫ ОТНОСИТЕЛЬНО ТИПОВ И СЦЕНАРИЕВ РЕАБИЛИТАЦИИ В первом приближении я выделяю пять типов реабилитации, основанных на опыте реабилитации территорий после пожаров, которые в разном масштабе повторяются в России ежегодно. Они таковы:

(1) «чистый лист». Этот тип означает тотальную («бульдозерную») ликвидацию остатков прежней среды обитания, пострадавшей от пожара (здания, подсобные строения, зелёные насаждения, дороги и другая. инфраструктура) и создание на полученной площадке нового населённого пункта по новому проекту, но с сохранением основных функций прошлого населённого места; (2) то же, но с совершенно новой основной функцией, например, замена существовавшего ранее поселения городского типа на сельскохозяйственное предприятие или дачный поселок, то есть на иное монофункциональное образование; (3) «частичная реабилитация». Предполагается, что при сохранении прошлых функций данного населённого пункта ему будут приданы некоторые новые, например, центра мониторинга пожаров, эталонные функции (наблюдения за естественным восстановлением) или др.; (4) «частичная реабилитация с изменением функций». Например, деревня может быть превращена в «этнографический музей», причём музей действующий, где осуществляется «эталонное» неистощительное земледелие, или же поселение будет образцом восстановления водоохранных и других мер, защищающих его от пожаров; (5) никакой реабилитации, в результате чего будет происходить распад и исчезновение данного человеческого сообщества и постепенная замена его природными экосистемами.

Обозначим в первом приближении некоторые возможные сценарии реабилитации названных выше типов:

(1) «чистый лист» с сохранением основных функций прошлого населённого места. Тогда после короткого периода психологического шока и заселения построенного государством нового посёлка неизбежен длительный период трений и конфликтов, связанных, с одной стороны, с неисполнением обещаний, данных государственными органами во время пожара, а с другой — изменением социального состава и структуры занятости населения посёлка;

(2) «чистый лист», но с полным изменением функций поселения. Предстоит отселение оставшихся после пожара в близлежащие малые города и посёлки городского типа, затем — расчистка и рекультивация горельников под иные виды производства (например, под большие сельскохозяйственные предприятия) и/или под строительство дачных посёлков для жителей близлежащих городов (возможно, в соответствии с анклавной концепцией модернизации села Н.Е. Покровского);

(3) «реабилитация с частичными изменениями структуры и функций поселения». Если в этом процессе примет участие местное сообщество (местные лидеры) с привлечением ресурсов со стороны, то это можно считать наиболее «естественной» формой реабилитации. Конфликты будут и здесь, но это будут конфликты «реабилитации развития»; (4) «реабилитация по типу реновации или полной реконструкции». Местное сообщество, исходя из собственных интересов, может выдвинуть альтернативный проект восстановления поселения на основе новых функций. Как мы предположили выше, это, например, может быть создание на месте пострадавшего поселения «этнографической деревни» с рекреационно-туристическими целями. Здесь ключевая роль будет принадлежать внешнему агенту (туристической фирме, отделу культуры местной власти), способному привлечь ресурсы для осуществления такого проекта;

(5) «деградация»: вследствие уничтожения пожаром привычных условий жизнеобеспечения будет происходить дальнейшее обезлюдение нарушенных поселений, распад хозяйств и отток трудоспособного населения в большие города; социальный потенциал как оставшихся, так и уехавших будет сокращаться. Повторяющиеся пожары будут стимулировать отток населения. Реабилитации (восстановлению) будут подлежать только те элементы производственной и социальной инфраструктуры данного места, которые будут необходимы для функционирования региональных систем.

ФАКТОРЫ, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ НАПРАВЛЕНИЯ И ФОРМЫ РЕАБИЛИТАЦИИ (1) Тип общества, его имущественная дифференциация и степень социальной интегрированности. Богатые, как правило, страдают значительно меньше, чем бедные, хотя, скажем, коллапс в аэропортах и пробки на дорогах вследствие ледяных дождей 2011 г. на несколько дней уравняли тех и других.

(2) Наличие прогноза, указывающего на масштаб и характер грядущей катастрофы.

(3) Степень развитости систем экстренней помощи, но не в меньшей мере — степень готовности (и наличия навыков реабилитации) у рядовых членов гражданского общества.

(4) Степень технической оснащённости общества, его насыщенности зависящими от контроля человека или созданных им интеллектуальных управляющих систем.

(5) Тип природной экосистемы, характер и степень её поражения.

(6) Ценностная ориентация общества: технократическая, социальная или экологическая. В первом случае приоритет отдаётся реабилитации (восстановлению, реконструкции) инженерно-технических систем и их инфраструктуры; во втором — реабилитации персонала предприятия и его непосредственной жизненной среды; в третьем — осуществлению комплексной (экосистемной) реабилитации.

(6) Наличие человеческих сообществ (местных и виртуальных), их способность к самоорганизации, мобилизации ресурсов и созданию сетей для оказания помощи пострадавшим.

(8) Преобладающий тип управления в обществе. Сегодня господствует первый (технократический) тип управления, причём в его ведомственной и «ручной» форме. Каждое ведомство (властный орган) выполняет своё «задание» независимо от других организаций и ведомств.

Самоорганизация на местах практически отсутствует.

(9) Императив реабилитации: социальная реабилитация необходима в любом случае, так как, если нарушенная социобиотехническая сис тема остаётся в повреждённом состоянии, то она будет представлять собой всёвозрастающий источник риска.

ЭКОКАТАСТРОФА КАК ПРЕДПОСЫЛКА МОДЕРНИЗАЦИИ Экокатастрофа — социальное явление. С одной стороны, потому, что конструирующая, научно-техническая мощь человечества настолько возросла, что биосфера начинает терять свою устойчивость. С другой — потому, что зоны повышенного риска (АЭС и ГЭС, предприятия, добывающие природные ресурсы, склады вооружений и боеприпасов, предприятия химической и атомной промышленности и т. д.) всё расширяются, люди привыкают к соседству с ними или вынуждены с ними мириться ради заработка и не обращают внимания на предупреждения о грозящей опасности, на необходимость чёткого соблюдения норм технической безопасности и т. д. Катастрофа, если не приняты превентивные меры, есть непредсказуемое явление со столь же непредсказуемыми последствиями. В каждом человеческом сообществе формируется порог восприятия, когда потенциальный риск начинает восприниматься как реальная угроза для жизни всего живого. Иными словами, экокатастрофа — явление также и культурное.

Повторяемость катастроф, захватывающих всё большие территории, рост числа пострадавших и необходимость увеличения ресурсов для реабилитации, — всё это ставит вопрос о создании института реабилитации как самостоятельного органа, хотя и связанного с МЧС и с институтами государственного планирования и управления.

Совокупность названных выше критических условий в отношении мобилизации сил гражданского общества на борьбу с ними имеет двоякое значение. Во-первых, их давление на человека, его психику и возможности общественного участия ограничивает его гражданскую активность. Во-вторых, сами катастрофы, если они не носят тотального характера, мобилизуют население и его организации на помощь пострадавшим и защиту природы, что подтвердили события «горячего лета» 2010 г. Мобилизуют они и государственные организации и, в первую очередь, науку с целью выработки более эффективных форм превентивного действия способов социальной реабилитации. В этом можно видеть модернизирующую роль экокатастроф.

Мобилизационный потенциал гражданского общества — это его способность собрать силы и средства для максимальной и своевременной помощи пострадавшим от экокатастрофы в самые короткие сроки. Как отмечалось выше, эти сроки диктуются не только наличием социальных и материальных ресурсов, но, прежде всего, характером самой катастрофы, её (часто непредсказуемым) развитием и неопределённостью границ зоны поражения. В относительно спокойные периоды этот потенциал гражданского общества находится в состоянии «потенции к мобилизации», а иногда, как это ни покажется странным, и вовсе как бы отсутствует (находится в спящем состоянии). Наконец, мобилизация гражданского общества — эмерджентный феномен, потому что способность к самоорганизации и самомобилизации суть его отличительная черта. Посредством виртуальных сетей его знания и опыт накапливаются, структурируются и в случае катастрофы не только актуализируются и пускаются в дело, но и передаются другим, то есть «ареал» модернизирующего воздействия расширяется.

ВЫВОДЫ Периоды, когда природа управляет поведением людей и их сообществ, повторяются всё чаще, ресурсов для восстановления жизнедеятельности социальных и природных экосистем требуется всё больше, и, в конечном счете, социальная реабилитация становится постоянным спутником любых трансформационных процессов, включая процессы модернизации. Если власть не будет обращать внимание на поддержание городских и иных инфраструктур в надлежащем состоянии, природа навяжет им свои формы и ритмы реабилитации, отнимая ресурсы, необходимые для модернизации.

Социальная реабилитация есть непрерывный многосторонний процесс, который начинается практически одновременно с возникновением катастрофической ситуации. Его суть — оказание первой и последующей помощи пострадавшим, равно как и поиск и захоронение тех, кому помощь уже не нужна. Одновременно социальная реабилитация есть процесс обустройства (реконструкция) среды обитания, в которой будут находиться те, кто останется жить на прежнем месте, и создание условий жизни для тех, кто его захочет покинуть. Реабилитация начинается с создания минимально необходимых условий для выживания, а затем постепенно осуществляется их «достройка» до условий, приближающихся по качеству (но не по форме!) жизни к прежним. Хотя социальная реабилитация нарушенных социобиотехнических систем не равнозначна восстановлению исходной ситуации, это, однако, не препятствует их модернизации в ходе реабилитационных мер.

Эта модернизация будет тем эффективнее, чем более в неё будут вовлечены агенты гражданского общества, уже на деле показавшие свою способность действовать быстро, адресно и с учётом местных особенностей. Важной предпосылкой такой реабилитации является возможность самоорганизации местных сообществ, их знание местных возможностей и ресурсов. Такое вовлечение ведёт также к снижению уровня социальной напряжённости и посткатастрофных конфликтов.

Списоклитературы

1. Yanitsky O. Sustainability and Risk: The Case of Russia // Innovation: The European Journal of Social Sciences. 2000. № 13 (3). P. 265–277. 2. Ядов В. Как люди делают себя. Обычные россияне в необычных обстоятельствах: концептуальное осмысление восьми наблюдавшихся случаев / отв. ред. Е. Данилова, К. Клеман. М.: Логос, 2010.

3. Yanitsky O. Towards an Eco-City: Problems of Integrating Knowledge with Practice // International Social Science Journal. 1982. XXXIV (3). Р. 469–480. 4. Yanitsky O. Towards Creating a Socio-Ecological Conception of a City // Cities and Ecology. The International Expert Meeting. Souzdal, 1988. September 24– 30. Moscow: Nauka Publishers, 1988. Р. 54–57.

5. Россия: риски и опасности «переходного общества» / под ред. О. Яницкого. М.: Ин-т социологии РАН, 1998.

6. Риск в социальном пространстве / под ред. А.В. Мозговой. М.: Ин-т социологии РАН, 2001.

7. BeckU.Risk Society. Toward a New Modernity. London: SAGE, 1992. 8. Beck U. Ecological Enlightenment. Essays on the Politics in the Risk Society.

New Jersey: Humanities Press, 1995.

9. Beck U. Re-mapping Inequality and Power in an Age of Climate Change: The Emergence of ‘Cosmopolitan’ Risk Communities. Lecture at the XVII World Congress of Sociology. Gothenburg, Sweden, 2010. July 17.

10. Castells M. Materials for an Exploratory Theory of the Network Society // British Journal of Sociology. 2000. N 51 (1). Р. 5–24.

11. Castells M. Communication, Power and Counter-Power in the Network Society // International Journal of Communication. 2007. No 1 (1). Р. 238–266.

12. Complex Emergences. Cambridge: Polity, 2008.

13. Archer M. Presidential Lecture at the XVII International Sociological Congress.

2010. July 17. Getheburg, Sweden.

14. Stern N. The Economics of Climate Change // The Stern Review. 2006.

Cabinet offi ce — HM Treasury, UK.

15. Яницкий О. Экомодернизация: теория, проблемы, перспектива. М.: Институт социологии РАН, 2011. URL: http://www.isras.ru/publ.html?id=2113 (31.10.2011).

16. Ecological Modernization around the World: An Introduction / eds. A.P.J. Mol, D. Sonnenfeld // Ecological Modernization around the World. Perspectives and Critical Debates. London: Frank Cass, 2000.

17. Social Processes and the Environment — Lithuania and Sweden / eds.

A.L. Linden, L. Rinkevicius. Lund: Lund University, 1992.

18. Rinkevicius L. Ecological Modernization as Cultural Politics: Transformation of Civic Environmental Activism // Ecological Modernization around the World.

London: Frank Cass, 2000. P. 171–202.

19. Cities of Europe: The Public’s Role in Shaping the Urban Environment / eds. T. Deelstra, and O. Yanitsky. M.: Mezhdunarudnye Otnosheniya, 1991. 20. Social Movements and Networks. Relational Approach to Collective Action / eds. M. Diani, D. McAdam. Oxford: Oxford University Press, 2003. 21. Edelstein M.R. Contaminated Communities. The Social and Psychological Impacts of Residential Toxic Exposure. Boulder: Westview Press, 1988. 22. Murphy R. Leadership in Disaster. Learning for a Future with Global Climate Change. Montreal: McGill-Queen’s University Press, 2010. 23. Forest Stewardship Council. URL: http://www.fsc.org (19.08.2011). 24. Susskind L. Environmental Diplomacy. Negotiating More Effective Global Agreements. N.Y.: Oxford University Press, 1994.

25. Susskind L., Cruikshank J. Breaking the Impasse. Consensual Approaches to Resolving Public Disputes. N.Y., 1987.

26. Асмолов А., Сидоренко В. Карта помощи — новостной блог. 2010. URL: http://russian-ёres.ru/news/ (19.08.2011).

27. Ushagidi. URL: http://www.ushahidi.com (19.08.2011).

28. Michelson W., Levine S., Spina A.R. The Child in the City: Changes and Challenges. Toronto–Buffalo–London: University of Toronto Press, 1979.

29. Fuglesang A., Chandler D. Participation as a Process — What Can We Learn from Grameen Bank Bangladesh. Oslo: NORAD, 1986.

30. Brush S.B., Stabinsky D. Valuing Local Knowledge. Indigenous People and Intellectual Property Rights. Washington, D.C.: Island Press, 1996. 31. Irwin A. Sociology and Environment. A Critical Introduction to Society, Nature and Knowledge. Malden, MA: Polity, 2001.

32. Бойков А. Встряска экономики. Природные катастрофы разрушают глобальный технологический цикл // Наша версия. 28.03–03.04.2011. C. 13. 33. Врона В., Головаха Е., Саенко Ю. Вiд. ред. Соцiальнi наслiдки чорнобильскоi катастрофи. Результатисоциологiчнихдослiджень. Харкiв: Фолио, 1996.

34. Burstein P., Einwohner R., Hollander J. The Success of Political Movements: A Bargaining Perspective // The Politics of Social Protest. Minneapolis–London, 1995.

35. Perrow Ch. The Normal Accidents. Living with High-Risk Technologies.

N.Y.: Basic Books, 1984.