Теория "общего блага" и ее влияние на реформаторскую деятельность европейских монархов

Ю.А. Сорокин

Юному государю Петру Алексеевичу, по мысли А.М. Панченко, "досталась держава, прибывающая в состоянии духовного кризиса и даже надрыва. Надлежало искать выход - и прежде всего в сфере идей" [1]. Помимо дипломатических и военных целей, Великое посольство, откомандированное в Европу в 1697 - 1698-х гг., должно было познакомиться с культурной ситуацией в Европе, прежде всего - в Голландии, самой веротерпимой и свободной европейской стране того времени. Петр поехал на Запад в том числе и "за идеями", за оптимальной формой государственного устройства.

Обращение Петра Алексеевича к европейской культурной традиции, разумеется, неслучайно, ибо в наследство от своих предшественников он уже получил "европеизацию" - многосложное и пестрое явление, создаваемое трудами двух поколений "грекофилов" (Епифаний Славиницкий, Арсений, Евфимий Чудовский), "латинствующих" (Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев) и людей, которых трудно причислить к этим двум группам [2].

Более того, Петр, по сути дела, желал получить на Западе руководство к практическому действию, идейно обосновать основной принцип, на котором базируются все реформы конца XVII - первой четверти XVIII в. - принцип полезности [3].

Проблемы государства, его природы и судьбы занимали особое место в теориях европейского классицизма. Прогресс государства воспринимался при этом как прогресс разума и просвещения, причем не как частный прогресс данного общества, а как универсальное развитие принципа, составлявшего всеобщее достижение [4], что и стало основой Просвещения.

Европейское Просвещение - явление многосложное и многомерное; в его рамках существовали и развивались различные по своему содержанию идеи и теории, зачастую противоречащие друг другу. Позднейшие исследователи - от И. Канта до К. Маркса и Ф. Энгельса - по-разному определяли его сущность. Мы намерены всего-навсего рассмотреть основные идеи, положенные в основу Просвещения, прежде всего идею "общего блага" и влияния ее на теорию и практику реформаторской деятельности европейских монархов.

Общее благо в европейском Просвещении воспринимается как конечная цель деятельности государства и его главы и одновременно - как руководство для деятельности всех государственных структур, не исключая и монарха. Само государство как некое учреждение при этом создается не ради государя, а во имя граждан; благо государства и его граждан есть высшая обязанность государя, смысл его "должности"; государи, поступающие иначе, грешат против естественных прав человека. Сказанное справедливо и по отношению к монархам, располагающим абсолютной властью. На этих позициях стояли Томас Гоббс, Жак Бениль Боссюэ, Христиан Вольф, Джон Локк, Гуго Гроций, Готфрид Лейбниц и другие. Позднее их идеи были подхвачены и развиты блестящими французскими просветителями.

Идеи общего блага в это время как-будто разделяются и европейскими монархами. Людовик XIV (Король-Солнце) признавал, что само почитание государя его подданными есть всего-навсего справедливое вознаграждение ему за его покровительство и защиту. М.А. Рейснер находил у Фридриха II "полное государственно-правовое завершение теории общего блага" [5, с.278].

Теория общего блага, кроме того, нашла свое отражение в законах, прокламациях, наказах, декларациях и других государственных актах. Упомянем и частные письма монархов. Так, Леопольд II писал: "Я думаю, что суверен, даже наследственный, есть только делегат и служащий народа, для которого он и создан" [5, с.279].

В литературе утвердилось мнение, что теория общего блага сыграла выдающуюся роль в борьбе с феодализмом и феодальной идеологией, требуя уничтожения всех наследственных привилегий, ликвидации частных интересов во имя установления общих. Противоборствуя феодальной анархии и наследственной деспотии, теория исходила из примата законов и т.п.

Одновременно теория общего блага предполагала наличие невиданных ранее, ничем и никем не ограниченных властных полномочий верховной власти, при этом сущность самой верховной власти определялась европейскими философами по-разному. Именно поэтому она была взята на вооружение и французской революцией, и абсолютными монархами. В последнем случае теория уточнялась в том смысле, что только монарх имеет право на реализацию тех исторических задач, которые встали перед европейскими державами в XVIII в. Следствием этого стало "разделение на государство и народ, на управляющих и управляемых", что, в свою очередь, базировалось на идее Божьего промысла, на идее богоустановленности власти монарха и т.п. Вполне понятно, что такой подход вполне увязывался с византийскими и православными традициями и был прежде всего воспринят в России.

Иначе: теория общего блага явилась основой и одновременно санкцией для становления в высшей степени проникнутой личным началом правительственной системы. На это обратил внимание еще М.А. Рейснер [5, с.291].

Мы рассмотрим лишь тот аспект европейского просвещения, который из теории общего блага выводил необходимость нового государственного устройства - абсолютной монархии, знаменующей собой решительный разрыв со средневековой стариной. Санкцией для существования такого государства, помимо традиционной (вся власть от Бога), становилась как раз теория общего блага.

Абсолютизм основан на общем благе и защите естественных прав и в силу этого предполагает:

- общественный договор (Гоббс);

- идеализацию абсолютной монархии как всеобщей защитницы (Фридрих II, Лейбниц, Х. Вольф);

- оправдание просвещенного деспотизма (Вольтер, Гольбах) [6].

Заметим, что такой подход разделялся далеко не всеми философами. Уже Джон Локк находил, что государство должно стать лишь "судией" и "посредником" между людьми. Ш. Монтескье был горячим приверженцем конституционной монархии и противником абсолютизма (отвлечемся от его собственных терминов), Локк и Монтескье - теоретики "естественного" конституционализма, но лишь у Руссо эта идея развита в максимальной степени, реализовавшись в идее народного суверенитета. Его максима "Всякое законное правление - республиканское" претворилась в жизни в САСШ.

Подобные построения мы оставим за рамками нашей работы.

Теория общего блага дополнялась теорией естественного права, наиболее последовательно сформулированной Гоббсом. По его мнению, цель установления государства - стремление людей к счастью, а не только к покою и безопасности, для этого и заключается договор о его создании. Поэтому государство есть "великое и благодетельное чудовище" и только внутри него люди могут чувствовать себя в безопасности и пребывают в блаженстве, заплатив за это весьма высокую цену - потерю естественной свободы.

Народ, понимаемый как единое и в принципе неделимое целое, становится таковым только благодаря государству. Поэтому вне государства народа нет и не может быть. Понятно, что в этом случае воля народа сливается с волей государства, и в силу этого именно народ становится в государстве истинным держателем власти. Однако, согласно договору, власть вручается государю. Следовательно, государь есть сам безраздельно властвующий народ, располагающий абсолютной властью по определению, ибо только с помощью таковой можно добиться тех грандиозных целей, ради которых и заключается общественный договор. Вполне понятно, что такие построения были весьма близки европейским христианским владыкам.

Однако наибольшее сочувствие у абсолютных монархов вызвала трактовка теории общего блага Хр. Вольфом, который понимал ее как некую "систему договорной опеки". Смысл построений Вольфа сводится к следующему: люди по природе своей недостаточно разумны и сильны, поэтому они снискали лучших и передали им заботу о себе, но поскольку они все-таки разумные, то оставили за собой некоторые частные права "естественной вольности".

При таком подходе государство признается не как надправный или внеправный институт, а как некая "голова организации", определяющая структуру и особенности человеческого общежития. Если властьимущие идут на нарушение этих частных естественных прав, то делают это либо исходя из общего блага, либо в стремлении оградить эти права от злоупотреблений со стороны людей.

На практике это означает, что любое лицо в обществе может действовать лишь в рамках имеющихся у него прав и привилегий и не должно "входить в обсуждение предметов, прямому его ведению не подлежащих", как любила говаривать в России Екатерина II.

Разумеется, в европейской философской мысли имелись и другие интерпретации теории общего блага, но все они сходятся в том, что власть монарха должна стать абсолютной, более того, монарх и государственная власть должны стать понятиями тождественными [5, с.303].

В некоторых случаях монарх может выступать как частное лицо, в этом случае его воля и поступки должны ограничиваться, но только сам монарх может решать, когда он действует в качестве государя, а когда выступает приватным образом.

Ограничивать власть государя нельзя ни в коем случае, ибо это означает ограничение государства, что невозможно прежде всего из-за необъятных и высоких целей - общего блага, а также в силу того, что по большому счету государство не обладает никаким другим органом, кроме государя - прочие государственные структуры создаются лишь его волей.

Единственной защитой подданного от произвола государя служит лишь его невиновность. Заметим в скобках, что это построение совершенно чуждо средневековой России, где при Грозном восторжествовал принцип "Государю холоп без вины не живет": любой человек грешил перед Господом хотя бы в силу первородного греха, любой человек грешил и перед государем, который волен в жизни и смерти своих подданных. Иначе: в России перед лицом монарха невиновных нет, все равно виноваты, вне зависимости от своих деяний, и по произволу государя могут и должны понести наказание без ропота.

Разделение на государя и народ, управляющего и управляемых неминуемо приводило европейских просветителей к мысли о необходимости уничтожения средневековых сословий, союзов, общин, цехов, корпораций с их частными интересами, отличными или даже противостоящими интересам народа. Из этого делался вывод о естественном недоверии и даже вражде, которые монархи должны испытывать к общественным организациям, союзам, и они обязаны принципиально не доверять обществу. Подобные теоретические построения, как мы увидим, очень скоро трансформировались в государственную практику многих европейских стран, в том числе и России.

Именно самодержавие в России, нивелируя все общество под один уровень, желая иметь в каждом подданном холопа, внесла равенство в ту область, где "прежде была пестрота частных владельческих прав и тысяча различных привилегий".

В отечественной историографии сложилась так называемая теория закрепощения всех сословий, поддержанная весьма авторитетными историками: на Руси действительно существовало равенство, только это равенство не в политических правах, а в государственных повинностях, равенство всех перед лицом самодержца, равенство без свободы.

Иначе: сословия имеют права лишь по отношению друг к другу, но все равно бесправны перед монархом. На наш взгляд, такая ситуация есть производное от православного взгляда на сущность власти: православные не равны на земле, но равны на небе, перед Внешним Судией. По этому образу и подобию действуют и земные владыки.

Однако, по мнению М.А. Рейснера, равенство перед монархом могло послужить основой, на которой в будущем стала возможна "первая заря гражданской свободы" [5, с.314].

Если монарх обязан не доверять обществу, то общество, по мнению просветителей, должно доверять своим государям едва ли не абсолютно. Тот же Гоббс объявил "возмутительными" всякие мнения о том, что решение вопроса о добре и зле принадлежит не государю, а подданным. Следовательно, даже откровенно бесчестные деяния монарха, преследование им своих поданных не освобождает их от долга повиноваться властям.

Они могут делать своему государю только "почтительные представления без мятежа и ропота" в ответ на самую деспотическую акцию последнего, они могут и должны в ответ на насилие венценосца только лишь молиться Богу об обращении его на путь истинный.

В основе нравственности, по мысли Гоббса, лежит естественный закон - стремление к самосохранению и удовлетворению потребностей, поэтому добродетели и пороки людей обусловлены лишь разумным пониманием того, что способствует и что препятствует достижению блага. Обязанности подданного, вытекающие из общественного договора, совпадают по своему содержанию с моральным долгом.

Государство, основанное на договоре, требует не только повиновения, но и гражданской добродетели, повиноваться надлежит не только за страх, но за совесть, для чего подданными и приносится присяга.

Общее благо вовсе не обязательно, подчеркнем это особо, является благом для каждого конкретного человека, но только для всего народа; оно определяется только лишь естественными законами, среди них: жизнь и здоровье человека, его экономическое обеспечение и собственность, его семейное благополучие и просвещение и т.д.

Для всех европейских философов характерна вера в государственный механизм, в государство, работающее, как машина (по-русски говоря, работающее, как часы), что требует порядка и дисциплины. Они не ведут к уничтожению человеческих страстей вовсе, но лишь приводят их к некоей норме, унифицируют, суммируют их, продуцируют единство воли, единство цели, единство силы. На этой основе, собственно, и создается государственная машина, в которой человеку отводится роль винтика с естественными правами.

Государю же вменяется в обязанность корректировать ход машины посредством: 1) наград материальных и духовных, 2) взысканий, вплоть до каторги с лишением всяческих прав. Поскольку государь все же человек и физические возможности его ограничены, вводится понятие "учреждение", которое и составляет государственный механизм. В отличие от средневековых корпораций, они управляются извне, "чужой волей", что и предполагает порядок, дисциплину и едва ли не абсолютное послушание. Круг замыкается.

Объем требований, предъявляемых к подданным, достаточно высок, и не каждый человек им соответствует. Признание естественных гражданских прав прямо пропорционально широте круга лиц, признаваемых гражданами и обратно пропорционально размерам свободы отдельного лица. Т.е. не за каждым подданным признаются естественные права гражданина; чем больше граждан, тем меньше прав у каждого из них, т.к. чем больше граждан, тем они хуже.

Абсолютизм всегда предполагает поэтому минимум прав гражданина, делает это нормой, что обязательно связано с ограничением личной свободы. Поэтому идеологи абсолютизма в Европе всегда ставили в своих рассуждениях на место исторически-конкретной личности, взятой во всем многообразии ее деятельности, некий усредненный шаблон, и по этому шаблону каждому отпускалась его доля свободы.

Список литературы

[1] Панченко А.М. Начало петровской реформы: идейная подоплека // Из истории русской культуры. М., 1996. Т. III. С. 510.

[2] Там же. С. 505.

[3] Панченко А.М. Церковная реформа и культура петровской эпохи // Там же. С.499.

[4] Живов В.М. Государственный миф в эпоху просвещения и его разрушение в России конца XVIII века // Там же. Т.IV. С. 661- 662.

[5] Рейснер М.А. Общественное благо и абсолютное государство // Рейснер М.А. Государство и верующая личность. СПб., 1905.

[6] Рейснер~М.А. Развитие конституционной идеи // Политический строй современных государств. СПб., 1905. Т. I. С.59.