«ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИН: КНИГА ЖИЗНИ»

(ЛИТЕРАТУРНО-МУЗЫКАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР,

XI КЛАСС)

Данный материал можно использовать не только при проведении литературно-музыкального вечера, но на уроке.

При подготовке вечера учащиеся работают в группах («Актёры», «Литературоведы», «Музыканты», «Художники»).

«Актёры» готовят исполнение произведений И. А. Бунина, «Литературоведы» работают с критической литературой о писателе, мемуарными материалами, отбирают необходимые для рассказа, выучивают их; «Музыканты» подбирают музыкальное сопровождение; «Художники» работают над оформлением вечера, подготовкой презентации.

Цель: продолжить знакомство учащихся с жизнью и творчеством И. А. Бунина; вызвать интерес к личности и творчеству писателя; показать место и значение писателя в историко-литературном процессе, его вклад в русскую культуру; развивать творческое воображение, эмоционально-эстетические возможности речи учащихся; воспитывать чувство национальной гордости, стремление к самообразованию и самовоспитанию.

Оборудование: презентация «Иван Алексеевич Бунин» (демонстрируется по ходу вечера; содержание слайдов указано в тексте в скобках курсивом); выставка книг И. А. Бунина и книг, посвящённых писателю; стенд «Иван Алексеевич Бунин», оформленный фотооткрытками; творческие работы учащихся, посвящённые И. А. Бунину; газетные и журнальные публикации о писателе; аудиозаписи: Рахманинов «Вокализ», «Музыкальный момент», «Прелюдия» ор. 23, № 6, «Прелюдия» ор. 32, № 12 соль минор; «В одной знакомой улице».

Ход вечера:

(Звучит негромко хоровая песня «Ты прости-прощай, любезный друг...»)

Ведущий. «Ты прости-прощай, родимая сторонушка!» — говорил чело­век — и знал, что всё-таки нет ему подлинной разлуки с нею, с ро­диной, что куда бы ни забросила его доля, всё будет с ним родное небо, а вокруг беспредельная родная Русь», — писал Иван Алексеевич Бунин.

Скромная могила в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем. Каменный крест, вытесанный по эскизу Александра Бенуа и напо­минающий другой древний крест — с Труворова городища под Псковом... Надпись бесстрастно свидетельствует, что Иван Алексе­евич Бунин — Ivan Bounine — родился в 1870-м и умер в 1953 году. Две даты разделяет чёрточка, вместившая в себя всю эту долгую, трудную, счастливую и страдальческую жизнь. Откроем же книгу его жизни...

(Портрет Бунина поздних лет)

Ученик. «Книга моей жизни — ах, этот высокий стиль, эта нищета че­ловеческих слов, столь нестерпимая особенно для нас, людей слова, измученных бесплодной борьбой с ним до того, что лучшие, искуснейшие между нами чувствуют себя почти бессловными! Книга моей жизни есть книга без начала и конца...»

Ведущий. Бунин писал это письмо в Париже, в своей квартире на улице Жака Оффенбаха. Дом цел, его можно увидеть. Иван Алексеевич вставал из-за стола, подходил к окну, глядел на шумевшую колёсами машин, перестуком экипажей, людскими голосами улицу. Смотрел, как косо падает и мгновенно тает на парижской мостовой мокрый снег.

(Вид парижской улицы, дома, где жил Бунин; затем панорама русского пейзажа)

Ученик читает слова лирической исповеди И. А. Бунина:

«Тысячи вёрст отделяют великий город, где мне суждено писать эти строки, от тех русских полей, где я родился, рос. И обыч­но у меня такое чувство, что поля эти где-то бесконечно далеко, а дни, которые считаются моими первыми днями, были бесконечно давно. Но стоит мне хотя немного напрячь мысль, как время и пространство начинают таять, сокращаться... Я опять прежний, опять в том же самом отношении к этим полям и дорогам, к этому полевому воздуху, к этому тамбовскому небу...»

(Ведущие-ученики рассказывают о Бунине, читают страницы его произведений, и, дополняя и поправляя их, в диалог как бы вступает сам писатель)

Страница 1

Ученик. Бунин родился и детство своё провёл в черноземном Под­степье, в краях, которым литература обязана «Записками охотни­ка» старшего земляка Бунина — Ивана Сергеевича Тургенева.

Русское дворянство было уже на излёте, да Бунины, вопреки сладким семейным преданиям, и не принадлежали никогда к осо­бенно родовитой и состоятельной его части. Отец Ивана Алек­сеевича был мелкопоместный барин, больше всего любивший охоту. Ополченец Крымской кампании, человек с нравом честным, воль­ным и безудержным, он и не заметил, как спустил имения своей жены. В весёлую минуту любил взять в руки гитару. Но крыша в доме его текла.

Бунин рос на затерянном в степях хуторе Бутырки. «Зимой — безграничное снежное море, летом — море хлебов, трав и цветов». Как водится, подолгу ездили гостить в имение бабушки Озерки, со старым прудом и садами, или к тётке в имение Каменка, опи­санное позднее в повести «Суходол», или к родственникам в Глотово.

(Фотография дома)

Фотография дома в Глотове сохранилась — как видим, не больно роскошные хоромы. Родовой хутор был, верно, и того скромнее.

Но в младенческую память Бунина запала прощальная поэзия увядания «дворянских гнёзд» — берёзовые и липовые аллеи, за­глохшие старые сады, малинники и вишенники, деревянные дома со скрипучими полами, со старинной мебелью в просторной зале. Спустя годы эти впечатления отозвались в рассказе «Антоновские яблоки».

Ученик исполняет отрывок из рассказа Бунина (от слов: «Помню раннее, свежее, тихое утро...» до слов: «И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок»).

Ученик. То, что ранние свои годы Бунин провёл в деревенском уеди­нении, навсегда породнило его с природой, обострило все его чув­ства.

Однажды домашний учитель подарил мальчику первые в его жизни краски, и ребёнок стал мечтать о том, чтобы сделаться худож­ником, долгими часами разглядывал небо, землю, освещение.

Ученик. «...Зрение у меня было такое, что я видел все семь звёзд в Плея­дах, слухом за версту слышал свист сурка в вечернем поле, пьянел, обоняя запах ландыша или старой книги...»

Ученик. Семнадцатилетний юноша послал в петербургскую газету «Родина» стихотворение памяти поэта Надсона. Его напечатали. Стоял май 1887 года. С каким волнением, придя на станцию, где была почта, Бунин развернул бандероль с присланной ему газетой и впервые увидел свои стихи, набранные типографским шрифтом, с подписью «Иван Бунин»!

(Молодой, вдохновенный профиль Бунина)

Ученик. «Утра, когда я шёл с этим номером с почты в Озерки, рвал по лесам росистые ландыши и поминутно перечитывал своё произве­дение, никогда не забуду...»

В голых рощах веял холод...

Ты светился меж сухих

Мёртвых листьев... Я был молод,

Я слагал свой первый стих —

И навек сроднился с чистой

Молодой моей душой

Влажно-свежий, водянистый,

Кисловатый запах твой!

(Звучит музыка, отмечая ход десятилетий)

Страница 2

Ученик. Бунину — двадцать лет. Вот уже два года, как он перебрался в Орёл, устроился сотруд­ником в местную газету и начал вести самостоятельную жизнь...

(Орёл, дом в Воскресенском переулке)

Он снимает квартиру вот в этом доме, дожившем до наших дней, и запоем пишет стихи, корреспонденции, рассказы, фельето­ны...

Ученик. «Восемнадцатилетним мальчиком я был уже фактическим ре­дактором «Орловского вестника», где я писал передовицы о поста­новлениях Святейшего Синода, о вдовьих домах и быках-произ­водителях, а мне надо было учиться и учиться по целым дням!»

Ученик. Да, доучиваться Бунину пришлось на ходу. Он работал в газете, потом служил библиотекарем, статистиком. Из Орла он переезжает в Полтаву, потом в Харьковскую губернию, в Москву, в Петербург, потом в Одессу. Как у молодого Гёте, это были «годы странствий». Натурой Бунин был непоседливой, увлекаю­щейся. На беду пережил еще страстный и неудачный роман с Варварой Пащенко, будущей Ликой в его автобиографической книге «Жизнь Арсеньева».

(Фотография)

Эта высокая и стройная девица, в пенсне, по тогдаш­ней моде, — её мы видим на фотографии — служила корректором в «Орловском вестнике» и надолго приковала к себе сердце молодого поэта.

Ученик. «Тут опять сразила меня, к моему несчастью, долгая любовь...» — напишет потом об этом Бунин.

Долгая любовь, а потом мгновенная неудачная женитьба на Ане Цакни, дочери обрусевшего грека, издателя одесской газеты «Южное обозрение». Молода, хороша собою была дочка Цакни, но очень скоро оказалась чужой Бунину всем строем чувств и интересов, изрядно отравленных мелким тщеславием. Жизнь сама давала в изобилии тот счастливый и горький душевный опыт, который перелился потом в рассказы и повести Бунина, где так много вдохновенных страниц посвящено женщинам и любви.

Ученики читают главу из повести «Митина любовь» (от слов: «В Москве последний счастливый день Мити был девятого марта.» до слов: «Однако даже стихи и это чтение… он перенёс сравнительно легко в этот счастливый день девятого марта, его последний счастливый день в Москве, как часто казалось ему потом».

Ученик. Повесть «Митина любовь» написана Буниным уже в зрелые годы, в эмиграции. Но с каким жаром и психологической точностью рисует он в ней молодую ревность, страдания юношеской любви, столь полной и верной, что она не способна мириться ни с какими суррогатами чувства, житейскими компромиссами, к каким наклонна героиня. Митя не может пережить Катиной измены и в конце концов убивает себя — любовь и смерть часто сплетаются у Бунина в один роковой узел. Но если в этой повести и нашлись бы какие-то отголоски переживаний молодости самого Бунина, то можно сказать, что его всегда спасала, выводила из душевного тупика работа, поэзия.

Ученик исполняет стихотворение «Не видно птиц. Покорно чахнет…».

Ученик. Как-то Лев Толстой, гуляя по яснополянскому парку, при­вёл собеседнику чьи-то удивившие его своей точностью строки:

Грибы сошли, но крепко пахнет

В оврагах сыростью грибной.

Толстой не помнил, кто это написал, а стихи запали ему в со­знание. Если бы Бунин знал тогда об этом! Ведь он с юности бла­гоговел перед авторитетом Толстого — человека и художника. Увлекался одно время его моральным учением, хотел опроститься, учился у толстовца И. Б. Файнермана бочарному ремеслу — на­бивать обручи на бочки. Бочаром он так и не стал, но эти обручи будто навсегда скрепили его с традицией Толстого-художника. Та же верность реальному, простому, здоровому, то же отталкиванье от болезненности и моды.

Ученик. «Видал я... некоего поэта, славившегося тогда в Москве своей книжкой, посвящённой «самому себе и египетской царице Клео­патре», и тем, что он ходил, как говорили, в папахе, в бурке, в ниж­нем белье, привязывал себе к пальцам когти, и производил перево­роты в стихотворной форме».

Ученик. Это, положим, декадент по моде. А были ещё сугубые горожане-народолюбцы. Бунин долго не мог забыть, как один стихотворец воспевал свою прогулку полем: он шёл, «колосья пшена разбирая». Колосья пшена... Каково? Бунинская же лира верно и точно пела всё тот же знакомый пейзаж: сырой овраг, косогор в рыжих и скользких иголках сосны, заглохший тенистый сад. Лес и сад — вообще надолго излюбленные герои лирики Бунина. Поэт неторопливо вёл разговор с небом, полем, лесом — вечностью.

Лес, точно терем расписной,

Лиловый, золотой, багряный,

Весёлой, пёстрою стеной

Стоит над светлою поляной.

В этих знаменитых строках — буйство красок, граничащее с живописным излишеством. Молодой Горький восхищался стиха­ми, собранными в книге «Листопад»: «Какое-то матовое серебро, мягкое и тёплое, льётся в грудь со страниц этой простой, изящной книги». А между тем с поэзией у Бунина всё больше соперничает проза. Успех начинают завоёвывать рассказы из крестьянского быта.

Мы знаем, каким недосягаемым божеством для молодого Бунина был Толстой — до него как бы и не дотянешься. Зато где-то рядом жил и творил другой писатель, всего какими-нибудь де­сятью годами старше Бунина и уже известный всей читающей России.

Ученик. «Новый рассказ Чехова! В одном виде этого имени было что-то такое, что я только взглядывал на рассказ, даже начала не мог про­честь от завистливой боли того наслаждения, которое предчув­ствовалось».

Ученик. Ещё живя в Орле, Бунин разыскал где-то почтовый адрес Чехова и написал ему письмо, просил разрешения прислать два или три своих рассказа.

Два ученика. Бунин — Чехову: «Так как Вы самый любимый мной из со­временных писателей и так как я слыхал от некоторых моих зна­комых... знающих Вас, что Вы простой и хороший человек, то «вы­бор» мой «пал» на Вас. К Вам я решился обратиться с следующей просьбой: если у Вас есть свободное время для того, чтобы хоть раз обратить внимание на произведения такого господина, как я, — обратите, пожалуйста».

Чехов — Бунину: «Очень рад служить Вам, хотя, предупреждаю, я плохой критик и всегда ошибался, особенно когда мне приходи­лось быть судьёю начинающих авторов».

Ученик. Мы не знаем, решился ли Бунин тогда, в 1891 году, послать
Чехову свои рассказы. Но достоверно знаем, что они познакомились
спустя четыре года в Москве, а потом стали часто видеться и подружились в Ялте, где Чехов провел последние годы своей жизни.

Они встречались на набережной, сидели на скамье у книжной лавки Синани, смотрели на море.

Ученики исполняют отрывок из воспоминаний Бунина о Чехове (от слов: «Любите вы море?» до слов: «И только. По-моему, чудесно.»).

(Звучит музыка)

Страница 3

Ученик. Бунину — тридцать лет.

В пору знакомства с Чеховым — и, наверное, уж не без влияния его — проза Бунина лишается черт очерковой описательности, приобретают большую остроту и зримость характеры, да и поэзия наполняется психологическим содержанием...

Ученик читает стихотворение «И ветер, и дождик, и мгла над холодной пустыней воды».

Ученик. «Чеховское» стихотворение — и по настроению, и по ирони­ческой концовке, застенчиво прячущей душевную боль. Кстати, и написано оно в 1903 году, когда Бунин стал частенько бывать в белой чеховской даче над Ялтой, на Аутке. Он нередко приходил туда к утреннему кофе и оставался на весь день.

Чехов любил озорные шутки, выдумывал вместе с Буниным смешные имена, прозвища, предлагал написать в соавторстве чув­ствительную повесть, «какие пишут дамы», с героинями по имени Ирландия, Австралия, Невралгия, Истерия.

Ученики исполняют отрывки из воспоминаний Бунина о Чехове (от слов: «Выдумывание художественных подробностей и сближало нас…» до слов: «А чай летит по ветру в лицо толстому господину, высу­нувшемуся из окна...»).

Ученик. Так учился Бунин — непринуждённо, весело — в чеховской изобразительной школе. Но и отстаивал себя, своё понимание по­вествовательного искусства, красок, стиля.

Уезжая из Москвы на немецкий курорт Баденвейлер, откуда ему уже не суждено было вернуться, Чехов говорил писателю Н. Д. Телешову: «А Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Так и скажите ему это от меня, не за­будьте».

А Мария Павловна Чехова, сестра Антона Павловича, оставила воспоминания о том, как Бунин видел Чехова в последний раз (вот они рядом на снимке, на скамеечке в саду аутского дома).

Весной 1904 года он был в Ялте проездом. Его пароход уходил с утра. Бунину не спалось, и он вышел из гостиницы пройтись ночной Ялтой. По набережной, потом в горку, на Большую Аутскую, все вверх и вверх, мимо аптеки, кладбища, и ноги сами привели его к знакомому дому. Молодые кипарисы ещё не закрывали его башенку и балкон, горел слабый фонарь у входа.

Был холодный весенний рассвет — три, четыре часа утра? Окна в доме были погашены, и Бунин, прислонившись к каменному парапету ограды, глядел вниз, на дом, на тёмный сад, сбегавший по склону... И вдруг увидел сквозь решётку, как от заднего крыльца двинулась чья-то тень: знакомая высокая фигура в глухо, под во­рот застёгнутом пальто... Бунин замер. Чехов не видел его и тихо шёл с тростью по весеннему утреннему выстывшему саду, от дерева к дереву, останавливался, трогал рукою ветки. Подошёл к колодцу, покашлял, сжимая в руке платок, и так же не спеша вернулся в дом.

Бунин хотел позвать его и не мог — чувствовал какую-то не­ловкость, да и не хотел мешать этой одинокой ночной прогулке. Он постоял немного в немом оцепенении у ограды и вернулся к себе в гостиницу на набережной. Наутро надо было уезжать. Больше они не виделись.

Эта легенда, это немое прощание — она как конспект ненаписанного рассказа Бунина...

А пророчество Чехова: «Из него большой писатель выйдет» — стало сбываться очень скоро.

Настоящую славу Бунину принесли его рассказы и повести о русской деревне: «Суходол», «Деревня», «Захар Воробьёв», «Худая трава». Окончательно формируется в эту пору и повествователь­ная живопись Бунина. Кто, как он, может заставить читателей вспомнить «запах росистых лопухов на вечерней заре» или «хруст собачьих лап по сожжённой морозом и точно солью посыпанной траве», — вспомнить и обрадоваться этой памяти? Но, главное, им был открыт перебаламученный, готовый взорваться быт пред­революционной русской деревни. В натуре и судьбе двух братьев из повести «Деревня», Тихона и Кузьмы, Бунин искал разгадку русской души в её падениях и взлётах, в её светлых и тёмных, даже трагических, первоосновах.

Ученик читает монолог Тихона Ильича из повести «Деревня» (от слов: «Народу на свете — как звёзд на небе…» до слов: «…апрельский дождик накрапывает и пятнит железные листы, которые, грохоча и звеня, кидают на телегу возле соседней лавки...»).

Ученик. Это была такая горькая и полная правда о людях русской де­ревни, что она поразила всех, даже сентиментальных «народо­любцев», и смутила пресыщенную эстетскую публику. Бунин вспо­минал разговор с молодой очаровательной литературной дамой, довольно известной в своё время поэтессой.

Ученики:

«— Послушайте, а про мужиков это тоже вы пишете?

— Я не про одних мужиков пишу.

— Но всё-таки — вы?

— Я.

— Зачем?

— А почему же не писать и про мужиков?

— Ну вот, пусть себе живут и пашут, нам-то что до них? Удиви­тельнее всего то, что за них тоже, говорят, платят. Вам сколько платят?

— Рублей семьдесят пять, восемьдесят за лист.

— Боже мой! А за стихи сколько?

— Полтинник за строчку.

— Как? А почему же мне всего четвертак?»

(Звучит музыка)

Страница 4

Ученик. Бунину — сорок лет.

Он в расцвете своего дара.

В последнее предреволюционное десятилетие начинают прихо­дить к нему и внешние знаки признания. Его выбирают академи­ком, он выпускает собрание сочинений.

Входит в покойные, надёжные берега и его семейная жизнь. В 1907 году он женится на Вере Николаевне Муромцевой, с кото­рой рука об руку пройдёт теперь до последнего часа. Сорок шесть лет совместной жизни (далеко не безоблачной) соединят этих людей, которых мы видим на старой фотографии.

В первые годы после свадьбы Бунины много путешествуют: Индия, Цейлон, Египет, Палестина... Писателя влекут древнейшие земли человечества, угасшие цивилизации — он хочет разгадать загадку времени, много думает о прошлом некогда великих наро­дов. Символом живой памяти становится для него Роза Иерихона — дикий волчец, колючка палестинских пустынь, волшебно расцветаю­щая, едва её опустят в воду.

Ученик. «В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни и стебли моего прошлого — и вот опять, опять дивно прозябает мой заветный злак».

Ученик. Но боли и муки современности тоже не были чужими Бу­нину. Однажды, путешествуя по Средиземному морю на огромном комфортабельном пароходе с праздной, богатой публикой на верх­них палубах, Бунин спустился в машинное отделение и был поражён зрелищем пароходного чрева, где у дымных топок носились кочегары и матросы.

Ученик. «Если разрезать пароход вертикально, то увидим: мы сидим, пьём вино, беседуем на разные темы, а машинисты в пекле, чёрные от угля, работают... Справедливо ли это?»

Ученик. Разрез парохода, эта социальная вертикаль, напоминающая обличения Льва Толстого, подсказала Бунину сюжет и тон рассказа «Господин из Сан-Франциско». Решивший с опозданием насладить­ся жизнью богатый американец умирает в роскошном средиземноморском отеле, и вдруг выясняется вся призрачность власти, даруемой богатством в этом как будто только и озабоченном ма­териальным преуспеянием мире.

(Звучит музыка)

Страница 5

Ученик. Бунину — пятьдесят лет.

Сохранившиеся фотографии того времени говорят нам, как сильно пережил он случившуюся в его жизни перемену. В 1920 году на французском пароходе Бунин отплыл из Одессы, чтобы больше никогда уже не ступить на родную землю. Годы волнений и тревог, «окаянные дни» и разлука с родиной — вот что избороздило лицо Бунина ранними морщинами, придало выражение беспокойства и муки его взгляду.

Ученик читает стихотворение «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора».

Ученик. Нелегко Бунину было приспособиться к новой, чужой для него жизни. Нелегко было вдали от родины не потерять свою главную поэтическую тему.

Воспоминание... Его власть над собою знал ещё и молодой Бу­нин, автор «Антоновских яблок». Но теперь, вдали от родных мест, погружаясь воображением в прожитое прошлое, он с упоением переносил на бумагу длинный свиток ушедших впечатлений давних лет, лелеял, воплощал в слове для повторной, прекраснейшей жизни русские поля и перелески, косцов на лугу, постоялые дворы, мона­стыри и трактиры былой Руси, страдания, боль и любовные волнения своей молодости. Так создавались автобиографический роман «Жизнь Арсеньева», повесть «Митина любовь», рассказы.

Зимами Бунин жил в Париже, занимая скромную квартирку на улице Оффенбаха. А большую часть года проводил на юге Франции, в Провансе, в маленьком курортном городке Грассе, непо­далёку от морского побережья.

Снимая жильё, он кочевал из одной виллы в другую, но, пожа­луй, дольше всего прожил на вилле «Бельведер» — здесь и писалась «Жизнь Арсеньева». Вверху спальня, внизу столовая и кабинет.

(Фотография)

(Звучит музыка)

Страница 6

Ученик. Бунину — шестьдесят лет.

Здесь, на вилле «Бельведер», в 1933 году он получил известие о том, что за его «строгое искусство» ему присуждена Нобелев­ская премия, о которой хлопотал для него Ромен Роллан.

А потом снова наступили будни — и каждый день сухощавый и стройный старик с обветренным лицом и синими глазами спу­скался работать в свой кабинет. Поднимая голову над листом белой бумаги, он смотрел в высокие окна на сад с оливковыми деревьями, на голубевшие вдали отроги Эстереля и словно прислушивался к до­летавшему издалека звуку.

Ученик. «Я, вероятно, всё-таки рожден стихотворцем. Тургенев тоже был стихотворец прежде всего... Для него главное в рассказе был звук, а всё остальное это так. Для меня главное — это найти звук. Как толь­ко я его нашёл, всё остальное даётся само собой».

Ученик. Не зря прозе Бунина присущи какая-то особая музыкаль­ность, обаяние внутреннего ритма. Бунин строит свой рассказ по тайному камертону. Но иногда это и прямо звучащий, явствен­ный для читателя звук — строчка старого стихотворения, как в рассказе «Тёмные аллеи»: «Кругом шиповник алый цвёл, стояли тёмных лип аллеи...», или отголосок старинного городского роман­са, сложенного по мотивам стихотворения

Я. Полонского.

(Звучит гитара, а затем песня «В одной знакомой улице...»)

Ученики исполняют рассказ Бунина «В одной знакомой улице».

Ученик. Тлели милые призраки родины, далёкой молодости, а, огля­дываясь, Бунин видел перед собою всё те же стены тихого дома в Провансе, затерянного в оливковых садах предгорья.

(Звучит музыка)

Страница 7

Ученик. Бунину — семьдесят лет.

Идёт 1940 год. Немцы захватывают Францию, готовят вторже­ние в СССР, в Россию, с которой у Бунина тоненькая ниточка свя­зи — письма в Москву другу литературной молодости Николаю Дмитриевичу Телешову.

Ученик. «Был я «богат» — теперь, волею судеб, вдруг стал нищ, как Иов. Был «знаменит на весь мир» — теперь никому в мире не нужен, — не до меня миру!.. Я пока пишу — написал недавно целую книгу но­вых рассказов, но куда её теперь девать?.. Я сед, сух, худ, но ещё ядовит. Очень хочу домой».

Ученик. В пору немецкой оккупации Бунины жили в том же Грассе на вилле «Жаннет». Вера Николаевна ходила в город за провизией, поднималась, задыхаясь, по крутой тропинке наверх, нагруженная корзинками. Жили трудно, ели мороженую картошку. Бунин от­казался сотрудничать в газетах, находившихся под контролем ок­купантов. Прятал в своём доме людей, спасавшихся от нацистов.

Но каждый день в урочный час Бунин садился за свой стол пе­ред окнами в сад и работал.

(Звучит музыка)

Страница 8

Ученик. Время всё ускоряло свой бег.

Бунину — восемьдесят лет.

Ученик читает: «Мы живём всем тем, чем живём, лишь в той мере, в какой постигаем цену того, чем живём. Обычно эта цена очень мала: возвышается она лишь в минуты восторга — восторга счастия или не­счастия, яркого сознания приобретения или потери; ещё — в минуты поэтического преображения прошлого в памяти».

Ученик. Бунин знает тайну этого чуда. Он умеет снова на миг, на час вернуть в настоящее радость и печаль, берёзовый лес, сырой овраг, речной откос, шумящее налитой рожью поле, человеческую улыбку, женский плач, содрогнуться от их пронзительной реаль­ности и как бы притихнуть душою в блаженстве созерцания того, что воскрешено для новой жизни — творчеством.

(Кабинет Бунина в Париже)

Ученик читает стихотворение «Настанет день — исчезну я…».

Ученик. За несколько часов до его смерти Вера Николаевна читала
ему том чеховских писем. Бунин слушал её, прикрыв глаза, просил отметить понравившиеся места закладками. На столе лежала начатая рукопись книги о Чехове.

Что мерещилось ему в этот последний земной час? Может быть, он вспоминал дорогу к белому аутскому дому, или набережную в Ялте, или берёзовые перелески центральной России, поля Орловщины, забытые усадьбы своего детства?

Кто может знать, кто расскажет нам об этом?

Литература

Лакшин В. Я. Судьбы: от Пушкина до Блока. Телевизионные опыты. — М.: Искусство, 1990. — С. 277 – 306.

«Минувшее меня объемлет живо…»: Воспоминания русских писателей XVIII — начала XX в. и их современников: Рекомендательная библиографическая энциклопедия / Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина; Авт.-сост.: С. П. Бавин, Е. М. Сахарова, И. В. Семибратова, В. С. Смирнова. — М.: Издательство «Книжная палата», 1989.

Михайлов О. Н. И. А. Бунин. Жизнь и творчество: Литературно-критический очерк / Худож. М. Рудаков. — Тула: Приок. кн. изд-во, 1987.

Русские писатели. Биобиблиографический словарь. Справочник для учителя. Ред. коллегия: Д. С. Лихачёв, С. И. Машинский, С. М. Петров, А. И. Ревякин. Сост.: А. П. Спасибенко, Н. М. Гайденков. — М.: Просвещение, 1971.

Смирнова Л. А. Иван Алексеевич Бунин: Жизнь и творчество: Кн. для учителя. —

М.: Просвещение, 1991.