Тема поэта и поэзии в лирике Лермонтова 2

Тема поэта и поэзии в лирике Лермонтова

Смерть Пушкина возвестила о приходе в русскую литературу нового поэта. Это был Михаил Юрьевич Лермонтов, написавший стихотворение «Смерть поэта», где выступил выразителем гнева народного, защитником народной славы и русской национальной культуры.

Поэзия Лермонтова тесно связана с тем общественным протестом, который выразился в движении декабристов, но его творчество отражает уже иное состояние общества – эпоху после поражения восстания декабристов, крушения прежних иллюзий и надежд. Вот почему в поэзии Лермонтова звучит не только страстный протест против деспотии и рабства, призыв к свободе, жажда борьбы за нее, но и разочарование, тоска, сознание одиночества.

Все это определяет особенности лермонтовского понимания места поэзии в жизни и роли поэта. Во многом он продолжает традиции своих предшественников, прежде всего Пушкина, но есть в его трактовке и существенные отличия.

Поэт, образ которого возникает в лермонтовской лирике, это человек с твердой и страстной волей. Так, в одном из самых ранних стихотворений Лермонтова «Поэт» («Когда Рафаэль вдохновенный…», 1828) поэт сравнивается с художником, который, восхищенный своим искусством, «перед картиною упал». Но вскоре этот порыв восхищения проходит, и художник о нем забывает. Лермонтов пытается понять сущность поэта и такого явления, как вдохновение:

Таков поэт: чуть мысль блеснет,

Как он пером своим прольет

Всю душу…

И вдруг хладеет жар ланит,

Его сердечные волненья

Все тише, и призрак бежит!

Лермонтов рисует образ поэта, который под властью вдохновения «чарует свет» своими стихами, но, когда вдохновение покидает его, он забывает этот «огонь небесный» и хранит в себе только «первоначальны впечатленья» о нем.

В стихотворении «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный…»), написанном в 1829 году, Лермонтов называет творчество «всесожигающим костром», а «жажду песнопений» – «страшной». Это происходит потому, что Лермонтов ощущает соединение в своем творчестве двух враждующих начал: земного и небесного, ангельского и демонического. При этом именно земные страсти, как говорит поэт, преобладают в его творчестве, и «редко в душу входит» благодатная струя «живых речей» Всевышнего. Как все это непохоже на пушкинский «божественный глагол», его жажду горения сердца и пламенного дара слова.

Лермонтов – человек другой эпохи, он видит разочарование людей, а не их жажду объединения, стремления к добру и справедливости. Лермонтов понимает, что люди изменились, общество стало другим, с совсем иными запросами. И в этот век «позорно малодушных» людей поэт утратил свое истинное назначение, «на злато променяв ту власть, которой свет / Внимал в немом благоговенье».

Об этом он четко сказал в своем стихотворении «Поэт» («Отделкой золотой блистает мой кинжал…») 1838 года. Автор использует символ-иносказание, сопоставляя поэта с грозным некогда оружием. Произведение построено на развернутом сравнении. Составляющая большую его часть история кинжала имеет и самостоятельное значение.

Кинжал наделен человеческими чертами: беспорочностью, верностью, бескорыстием. Он, слуга и спутник лирического героя, теперь превращен в бесславную и безвредную игрушку на стене. Так возникает не столько аллегория, сколько многозначный символ, благодаря которому размышления о современном поэте – некой обобщенной фигуре – насыщаются особо емким смыслом.

Бесспорна перекличка между образами: «игрушкой золотой он блещет» – «на злато променяв ту власть, которой свет / Внимал в немом благоговенье»; «молясь перед зарей» – «как фимиам в часы молитвы». То, что поэт «воспламенял бойца для битвы», также находит соответствие в строках о кинжале; в первой части упоминались «забавы», во второй – «чаша для пиров».

Подобные аналогии усиливают как сопоставление, так и противопоставление образов поэта и кинжала. Язык поэта остается «гордым», но для современников он стал «скучен», их «тешат блестки и обманы», то есть то, во что, судя по общему смыслу стихотворения, превратилась современная Лермонтову поэзия. Теперь истинный поэт – «осмеянный пророк», и неизвестно, «проснется ль» он опять.

Последняя строфа, возвращая образность первой части, несколько изменяет ее. Прежде сам кинжал, лишенный «ножон», был «игрушкой золотой», поэт сопоставлялся непосредственно с кинжалом. Теперь кинжал – не сам поэт, а его оружие, «железный стих» еще ненаписанного стихотворения «Как часто пестрою толпою окружен…». В золотых ножнах он заржавел от «презренья» к нему, пренебрежения им. Вопросом о том, вырвет ли поэт-пророк из этих ножен свой клинок, стихотворение и кончается. Но это лишь по форме вопрос, а по существу – призыв.

Для самого Лермонтова творчество – это спасительное освобождение от страданий, возможность прийти к вере, ощутить гармонию. Он осознавал, что поэзия призвана объединить людей, а сила заключенного в слове чувства – это устремленность человечества к высшей духовности.

Об этом свидетельствует стихотворение «Есть речи – значенье…» (1840). Читая его, понимаешь, почему в Лермонтове при всей горечи сомнений, мучительности творческого процесса, побеждала вера в поэзию, ее силу и гармонию, высшее предназначение. «Из пламя и света рожденное слово» вызывает не просто волнение, а страстное желание творчества и порыв броситься к нему навстречу:

Как полны их звуки

Безумством желанья!

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не кончив молитвы,

На звук тот отвечу,

И брошусь из битвы

Ему я навстречу.

Это творчество, вера в слово помогают поэту сохранить веру в жизнь, в духовные, нравственные ценности и не пасть духом. К сожалению, он чувствовал себя одиноким в своих убеждениях. Он как поэт-романтик всегда противостоит «толпе». Так, в стихотворении «Смерть поэта» именно те, «жадною толпой стоящие у трона», виновны в гибели Пушкина. Поэт у Лермонтова напрямую соотносится с Христом:

И прежний сняв венок – они венец терновый,

Увитый лаврами, надели на него:

Но иглы тайные сурово

Язвили славное чело…

Лаврами в Риме увенчивали выдающихся поэтов, а терновый венец стал символом страданий на кресте Христа, который принес себя в жертву во имя будущего человечества.

У Лермонтова поэт противопоставлен тем, кого он называет потомками «известной подлостью прославленных отцов», морально низким людям, живущим в мире «завистливом и душном». Он же обладает «сердцем вольным» и «пламенными страстями». Так возникает неравный поединок одного против всех. Светская толпа, объединяясь против «гордого» «невольника чести», восставшего «против мнений света», губит «дивного гения», которым должна была бы дорожить и гордиться. А потому лермонтовский приговор этой «толпе» звучит так грозно и зловеще:

Но есть и божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный суд: он ждет…

Тогда напрасно вы прибегните к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!

И все же отношение общества к поэту и поэзии представляется Лермонтову не столь однозначным. В стихотворении «Журналист, читатель и писатель» (1840) он показывает три разные точки зрения на проблемы современной ему литературы. Для читателя творения писателей не представляют никакой духовной ценности. Его заботит совсем другое:

Во-первых, серая бумага,

Она, быть может, и чиста;

Да как-то страшно без перчаток…

Читаешь – сотни опечаток!

Но самое главное – это содержание современной литературы:

Стихи – такая пустота;

Слова без смысла, чувства нету…

Удивительно, но в этом стихотворении точка зрения читателя во многом совпадает с авторской:

Когда же на Руси бесплодной,

Расставшись с ложной мишурой,

Мысль обретет язык простой

И страсти голос благородный?

Журналист тоже ругает современную литературу. Но у него, в основном, «мелкие нападки», а хуже всего то, что это критика не по существу, а ради заработка: «Деньги все ведь платят ровно». Но и журналист понимает все ничтожество того, что публикуется на страницах журналов:

Скажите, каково прочесть

Весь этот вздор, все эти книги…

Запросы читателя и журналиста сходятся: все хотят увидеть «живое, свежее творенье». С таким призывом они и обращаются к писателю, но он, не находя истинных ценителей своего творчества, не хочет давать на суд публики свои произведения:

К чему толпы неблагодарной

Мне злость и ненависть навлечь,

Чтоб бранью назвали коварной

Мою пророческую речь?

Так снова возникает тема непонятого поэта-пророка, который не хочет и не может «на мелочь душу разменять», но подлинные творения искусства, «горькие строки» он не решается показать «неприготовленному взору».

Эта мысль продолжается и получает свое окончательное завершение в лермонтовском «Пророке», написанном в 1841 году и ставшим его своеобразным поэтическим завещанием.

Во многом это стихотворение продолжает пушкинского «Пророка», но общий смыл его иной. Лермонтовский герой уже пытался – и тщетно – «глаголом жечь сердца людей», провозглашать «любви и правды чистые ученья». Люди не хотят его слушать, гонят прочь. Лишь природа готова внимать поэту-пророку, «завет предвечного храня». Люди же платят ему презрением, называют глупцом, не верят в его пророческое призвание.

Лермонтов вошел в литературу со словами «невольник чести», а ушел из жизни, занеся на бумагу слова злобных гонителей поэта-пророка:

«Смотрите: вот пример для вас!

Он горд был, не ужился с нами.

Глупец, хотел уверить нас,

Что Бог гласит его устами!»

Бог теперь не говорит с поэтом, но он оставил не своего пророка – ведь «звезды слушают» его, он оставил людей, презирающих и изгоняющих поэта-пророка.

Пророк остается пророком и тогда, когда ему не верят, когда он вынужден бежать от людей, «пробираться торопливо» «через шумный град», ибо сам он остался верен себе и «завету предвечного». И автор стихотворения солидарен со своим героем. Недаром Белинский сказал об этом стихотворении: «Какая глубина мысли! Какая страшная энергия выражения! Таких стихов долго не дождаться России».

Действительно, Лермонтов выступил достойным преемником Пушкина, продолжая его размышления о роли поэта и месте поэзии в мире и внеся в разработку этой темы новые аспекты, давая иные направления поиска решения проблемы писатель и читатель. И в дальнейшем развитии русской литературы лермонтовское понимание темы поэта и поэзии было продолжено в творчестве его преемников.