Н. В. Гоголь. «Ревизор»

1. Прочитайте приведённый ниже фрагмент текста и выполните задания

Действие первое, явление I

Аммос Фёдорович. Я думаю, Антон Антонович, что здесь тонкая и больше политическая причина. Это значит вот что: Россия... да... хочет вести войну, и министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены.

Городничий. Эк куда хватили! Ещё умный человек! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь.

Аммос Фёдорович. Нет, я вам скажу, вы не то­го... вы не... Начальство имеет тонкие виды: даром что да­леко, а оно себе мотает на ус.

Городничий. Мотает или не мотает, а я вас, госпо­да, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Ар­темий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чинов­ник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте так, чтобы всё было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему.

Артемий Филиппович. Ну, это ещё ничего. Кол­паки, пожалуй, можно надеть и чистые.

Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью над­писать по латыни или на другом языке... Это уже по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа... Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчиха­ешься, когда войдёшь. Да и лучше, если б их было мень­ше: тотчас отнесут к дурному смотрению или неискусству врача.

Артемий Филиппович. О! насчёт врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употреб­ляем. Человек простой: если умрёт, то и так умрёт; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ива­новичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.

Христиан Иванович издаёт звук, отчасти похожий на букву «и» и несколько на «е».

Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Фё­дорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются проси­тели, сторожа завели домашних гусей с маленькими гу-сёнками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конеч­но, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично... Я и прежде хотел вам это за­метить, но всё как-то позабывал.

Аммос Фёдорович. А вот я их сегодня же велю всех забрать на кухню. Хотите, приходите обедать.

Городничий. Кроме того, дурно, что у вас высуши­вается в самом присутствии всякая дрянь и над самым шкапом с бумагами охотничий арапник. Я знаю, вы люби­те охоту, но всё на время лучше его принять, а там, как проедет ревизор, пожалуй, опять его можете повесить. Также заседатель ваш... он, конечно, человек сведущий, но от него такой запах, как будто бы он сейчас вышел из винокуренного завода, — это тоже нехорошо. Я хотел дав­но об этом сказать вам, но был, не помню, чем-то развлечён. Есть против этого средства, если уже это действительно, как он говорит, у него природный запах: можно посоветовать ему есть лук, или чеснок, или что-ни­будь другое. В этом случае может помочь разными меди­каментами Христиан Иванович.

Христиан Иванович издаёт тот же звук.

Аммос Фёдорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он говорит, что в детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдаёт немного водкою.

Городничий. Да я только так заметил вам...

Задания с развёрнутым ответом ограниченного объёма (5—10 предложений) C1, C2

С1. На использовании каких приёмов комического строится приведённая сцена?

С2. В каких произведениях русской литературы по­явление в устойчивом и давно сложившемся мире ново­го героя становится отправной точкой сюжетного дей­ствия и в чём отличие этих произведений от пьесы Н. В. Гоголя?

Комментарии к заданиям

С1. Среди основных приёмов комического — сатири­ческие детали (арапник как «инструмент правосудия» в кабинете судьи, «гуси с гусёнками» в «передней»), которые последовательно добавляются друг к другу и постепенно создают гротескный образ уездного горо­да. Комический эффект создаётся и за счёт речевых средств: так, звук, издаваемый доктором Гибнером («отчасти похожий на букву и и несколько на е»), несколько раз «перебивает» монолог городничего, сни­жая его дидактический пафос. На алогизме строится замечание Ляпкина-Тяпкина о заседателе: связь между «ушибом» и постоянным запахом водки абсурдна и противоречит здравому смыслу. Вопреки логике — по принципу контраста — подобрана и «говорящая» фамилия доктору Гибнеру: такой врач (дело кото­рого — спасать жизни) может принести больным толь­ко гибель. На создание комического эффекта направле­но и использование гиперболы, при помощи которой охарактеризовано местоположение уездного города: «отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь».

С2. Сложившийся и устойчивый в своих ценностных установках мир представляет читателю А. С. Грибоедов в комедии «Горе от ума». Жизнь Фамусова течёт по за­ведённому порядку — и ничто, кажется, не может её изменить: ведь точно так же живёт и вся Москва. Однако вторжение Чацкого ставит под сомнение всю иерар­хию бытийных приоритетов — и Фамусову и его союзникам не остаётся ничего иного, как объявить Чацкого сумасшедшим. В отличие от комедии Н. В. Го­голя, где авантюра Хлестакова завершается вполне благополучно, судьба Чацкого трагична. Начальным пунктом в череде изменений, которые затронут жизнь Обломова, является приезд Штольца (роман И. А. Гон­чарова «Обломов»). Однако деятельная жизнь продлит­ся для Ильи Ильича недолго: встречи с Ольгой Ильин­ской скоро прекратятся, книги наскучат, выходы в свет утомят — и герой вновь вернётся к своему халату и к любимому дивану.

Н. В. Гоголь. «Шинель»

Прочитайте приведённый ниже фрагмент текста и выполните задания

Петрович явился с шинелью, как следует хорошему по­ртному. В лице его показалось выражение такое значи­тельное, какого Акакий Акакиевич никогда ещё не видал. Казалось, он чувствовал в полной мере, что сделал нема­лое дело и что вдруг показал в себе бездну, разделяющую портных, которые подставляют только подкладки и пере­правляют, от тех, которые шьют заново. Он вынул шинель из носового платка, в котором её принёс; платок был только что от прачки, он уже потом свернул его и положил в карман для употребления. Вынувши шинель, он весьма гордо посмотрел и, держа в обеих руках, набросил весьма ловко на плеча Акакию Акакиевичу; потом потянул и оса­дил её сзади рукой книзу; потом драпировал ею Акакия Акакиевича несколько нараспашку. Акакий Акакиевич, как человек в летах, хотел попробовать в рукава; Петрович помог надеть и в рукава, — вышло, что и в рукава была хо­роша. Словом, оказалось, что шинель была совершенно и как раз впору. Петрович не упустил при сём случае ска­зать, что он так только, потому что живёт без вывески на небольшой улице и притом давно знает Акакия Акакиеви­ча, потому взял так дешево; а на Невском проспекте с не­го бы взяли за одну только работу семьдесят пять рублей. Акакий Акакиевич об этом не хотел рассуждать с Петрови­чем, да и боялся всех сильных сумм, какими Петрович лю­бил запускать пыль. Он расплатился с ним, поблагодарил и вышел тут же в новой шинели в департамент. Петрович вышел вслед за ним и, оставаясь на улице, долго ещё смотрел издали на шинель и потом пошёл нарочно в сто­рону, чтобы, обогнувши кривым переулком, забежать вновь на улицу и посмотреть ещё раз на свою шинель с другой стороны, то есть прямо в лицо. Между тем Акакий Акакиевич шёл в самом праздничном расположении всех чувств. Он чувствовал всякий миг минуты, что на плечах его новая шинель, и несколько раз даже усмехнулся от внутреннего удовольствия. В самом деле, две выгоды: од­но то, что тепло, а другое, что хорошо. Дороги он не при­метил вовсе и очутился вдруг в департаменте; в швейцар­ской он скинул шинель, осмотрел её кругом и поручил в особенный надзор швейцару. Неизвестно, каким образом в департаменте все вдруг узнали, что у Акакия Акакиевича новая шинель и что уже капота более не существует. Все в ту же минуту выбежали в швейцарскую смотреть новую шинель Акакия Акакиевича. Начали поздравлять его, при­ветствовать, так что тот сначала только улыбался, а потом сделалось ему даже стыдно. Когда же все, приступив к не­му, стали говорить, что нужно вспрыснуть новую шинель и что, по крайней мере, он должен задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся совершенно, не знал, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться. Он уже минут через несколько, весь закрасневшись, начал было уве­рять довольно простодушно, что это совсем не новая ши­нель, что это так, что это старая шинель. Наконец один из чиновников, какой-то даже помощник столоначальника, вероятно для того, чтобы показать, что он ничуть не гор­дец и знается даже с низшими себя, сказал: «Так и быть, я вместо Акакия Акакиевича даю вечер и прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сегодня именинник». Чиновники, натурально, тут же поздравили помощника столоначальника и приняли с охотою предложение.

Задания с развёрнутым ответом ограниченного объёма (5—10 предложений) C1, C2

С1. Чем может быть объяснена столь парадоксаль­ная подробность (основанная на резком противоречии реальным пропорциям явлений), как извлечение новой шинели из носового платка Петровича?

С2. В каких произведениях русской классики эле­менты гардероба того или иного персонажа являются значимым средством его характеристики и в чём сходство и различие их функции в сравнении с «Ши­нелью» Н. В. Гоголя?

Комментарии к заданиям

С1. Петербургская реальность Н. В. Гоголя одновре­менно правдоподобна и фантастична. Она наделена уз­наваемостью деталей — и в то же время связи и отноше­ния между составляющими её компонентами часто выходят за пределы понятного и привычного чело­веческому рассудку. С самого начала повествователь незаметно смещает координаты обыденного мира: на кухне Петровича самыми «видными» персонами мыслятся тараканы (жена Петровича, жаря рыбу, на­пустила столько дыму, что не было видно «даже и са­мих тараканов»); Акакий Акакиевич, мысленно про­должающий общение со своими любимыми буквами, идёт со службы по «середине строки», а не по середине улицы. Для читателя и упоминание о носовом платке не сразу обнаруживает свою странность: повествова­тель прячет несообразность пропорций носового платка и шинели в разнообразных подробностях (платок был только что от прачки, далее Петрович свернул его и положил в карман). Однако смещение пропорций проявляет гротескную природу того мира, в котором обитает Акакий Акакиевич, намекает на его ирраци­ональность. Не случайно и завершается «Шинель» фантастическим эпизодом, рассказывающим историю призрака, срывающего богатые шинели с горожан.

С2. История халата Обломова написана И. А. Гонча­ровым не менее ярко, чем история заглавного героя. Начинается «биография» халата на первой же страни­це романа и завершается с уходом Обломова из жизни. Герой забывает о халате, когда влюбляется в Ольгу Ильинскую и пытается начать деятельную жизнь; он вновь надевает халат, когда переезжает к Агафье Пшеницыной. Хотя И. А. Гончаров и сравнивает халат с «покорным рабом», тот тем не менее имеет власть над своим хозяином, неизменно предлагая ему домашний покой вместо ненужной «деловой» суеты. Однако если шинель для Акакия Акакиевича — это мечта, цель, вещное воплощение счастья, то роль халата в жизни Обломова скромнее: халат — лишь отражение умонаст­роений героя. Способом характеристики своего обла­дателя выступает и шинель Очумелова в рассказе А. П. Чехова «Хамелеон»: волнение городового переда­ётся просьбой к Елдырину то снять с него шинель (как будто внезапно в жар бросило), то надеть (холодный ве­тер подул). Да и тот факт, что новую шинель Очумелов надевает в очень жаркий летний день, тоже приобрета­ет значение: это демонстрация собственной значитель­ности и служебного усердия.

Н. В. Гоголь. «Мёртвые души»

Прочитайте приведённый ниже фрагмент текста и выполните задания

— Идите в комнаты!— сказала ключница, отворотив­шись и показав ему спину, запачканную мукою, с большой прорехою пониже.

Он вступил в тёмные широкие сени, от которых подуло холодом, как из погреба. Из сеней он попал в комнату, то­же тёмную, чуть-чуть озарённую светом, выходившим из-под широкой щели, находившейся внизу двери. Отворивши эту дверь, он наконец очутился в свету и был поражён представшим беспорядком. Казалось, как будто в доме происходило мытьё полов и сюда на время нагро­моздили всю мебель. На одном столе стоял даже сломан­ный стул, и рядом с; ним часы с остановившимся маятни­ком, к которому паук уже приладил паутину. Тут же стоял прислонённый боком к стене шкаф с старинным сереб­ром, графинчиками и китайским фарфором. На бюро, вы­ложенном перламутною мозаикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни жёлтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мраморным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплёте с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесно­го ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, за­пачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочист­ка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих ещё до нашествия на Москву французов.

По стенам навешано было весьма тесно и бестолково несколько картин: длинный пожелтевший гравюр како­го-то сражения, с огромными барабанами, кричащими солдатами в треугольных шляпах и тонущими конями, без стекла, вставленный в раму красного дерева с тоненьки­ми бронзовыми полосками и бронзовыми же кружками по углам. В ряд с ними занимала полстены огромная почер­невшая картина, писанная масляными красками, изобра­жавшая цветы, фрукты, разрезанный арбуз, кабанью морду и висевшую головою вниз утку. С середины потолка ви­села люстра в холстинном мешке, от пыли сделавшаяся похожею на шелковый кокон, в котором сидит червяк. В углу комнаты была навалена на полу куча того, что по­грубее и что недостойно лежать на столах. Что именно на­ходилось в куче, решить было трудно, ибо пыли на ней было в таком изобилии, что руки всякого касавшегося становились похожими на перчатки; заметнее прочего высовывался оттуда отломленный кусок деревянной ло­паты и старая подошва сапога. Никак бы нельзя было ска­зать, чтобы в комнате сей обитало живое существо, если бы не возвещал его пребыванье старый, поношенный кол­пак, лежавший на столе. Пока он рассматривал всё стран­ное убранство, отворилась боковая дверь и взошла та же самая ключница, которую встретил он на дворе. Но тут увидел он, что это был скорее ключник, чем ключница: ключница по крайней мере не бреет бороды, а этот, на­против того, брил, и, казалось, довольно редко, потому что весь подбородок с нижней частью щеки походил у не­го на скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей. Чичиков, давши вопросительное вы­ражение лицу своему, ожидал с нетерпеньем, что хочет сказать ему ключник. Ключник тоже с своей стороны ожи­дал, что хочет ему сказать Чичиков. Наконец последний, удивлённый таким странным недоумением, решился спросить:

— Что ж барин? у себя, что ли?

— Здесь хозяин, — сказал ключник.

— Где же? — повторил Чичиков.

— Что, батюшка, слепы-то, что ли? — спросил ключ­ник. — Эхва! А вить хозяин-то я!

Задания с развёрнутым ответом ограниченного объёма (5—10 предложений) C1, С2

С1. Какова роль подробного описания предметного мира в характеристике изображаемого персонажа?

С2. В каких произведениях русской литературы XIX века мир вещей играл решающую роль в создании образа героя и в чём сходство этих произведений с про­изведением Н. В. Гоголя?

Комментарии к заданиям

С1. По традиции вещи в художественном мире по­эмы выполняют характерологические функции: дета­лизированный интерьер позволяет «материализовать» унылую скаредность, абсурдную скупость Плюшкина. Окружающие его вещи уже как будто изжили себя, об­ветшали, утратили функциональность, но герой не в силах расстаться с ними. Плюшкину только кажется, что это он — хозяин вещам: наоборот, сами вещи, расставленные как попало или попросту беспорядочно сваленные, захватили жизненное пространство, кото­рое прежде занимал помещик. Сообщество вещей-«ка­лек» («отломленная ручка кресел», кусочек тряпки, иссохшая чахоточная зубочистка) представляет и Плюшкина как духовного «инвалида», утратившего в своей фанатичной бережливости всякий здравый смысл. Даже натюрморт с арбузом, фруктами и уткой выглядит как укор хозяину: именно на фоне этого гаст­рономического изобилия Плюшкин будет предлагать Чичикову угощение из засохшего кулича.

С2. Литературные «рецепты» Гоголя были примене­ны И. А. Гончаровым: его описание кабинета Обломова сразу заставляет вспомнить о доме Плюшкина. Дело не только в повторении одних и тех же элементов ин­терьера (бюро, фарфор, картины на стенах) — оба авто­ра подчёркивают, что комнаты героев похожи скорее на нежилые помещения: кругом пыль, покрывающая даже раскрытые страницы книг, паутина, засохшие крошки. Халат Обломова — это облагороженная версия халата Плюшкина: в обломовском есть и шик (он по­шит из настоящей персидской материи), и преданность хозяину, а плюшкинский, наоборот, выдаёт дырами и масляным лоском скаредность владельца. О характе­рах своих владельцев «проговариваются» вещи и в рас­сказах А. П. Чехова. Так, в «Ионыче» упоминание о за­ранее приготовленных нотах, лежавших на рояле для Екатерины Ивановны, заставляет усомниться в испол­нительских способностях девушки, хотя она и утверж­дает, что готовит себя к большой музыкальной карьере. Изменения в характере самого доктора Старцева автор показывает тоже при помощи вещных подробностей: со временем его любимым занятием сделалось перебирание и пересчитывание купюр, «добытых практикой».