Жанровые особенности книги В.Астафьева «Прокляты и убиты»: повесть, роман или мемуары?

В помощь школьному учителю и выпускнику

К 70-летию битвы под Москвой

На правах рукописи

Научно-исследовательская статья

по книге Виктора Астафьева

«Прокляты и убиты»

«Жанровые особенности книги

В.Астафьева «Прокляты и убиты»:

повесть, роман или мемуары?»

Автор: Тарнопольская

Елена Алексеевна

Кандидат филологических наук

Москва-2011

Содержание.

1. Русская литература прошлого и настоящего.

2. «Прокляты и убиты» В. Астафьева – показательная книга последних десятилетий в мировой литературе.

3. Толстовская традиция реалистического романа в книге В. Астафьева «Прокляты и убиты».

4. Жанровые особенности книги В. Астафьева «Прокляты и убиты»: повесть, роман или мемуары?

5. «Прокляты и убиты» - прокляты и убиты.

6. Значение книги В. Астафьева «Прокляты и убиты» в современной литературе.

Наше современное время именуют временем развенчания всевозможных реальных и не реальных кумиров, эпохой низвержения разнороднейших чудовищных идолов и идеалов. И они раньше в России отчаянно верили в вымысел – как литературно – художественный, так и социальный, политический, - то ныне предмет мифологизации и фактического обожествления стало историческое прошлое, причем во всей его противоречивой совокупности, во множестве фактически взаимоисключающих явлений, идей и тенденций.

Русская классическая литература (по крайней мере в постсталинскую эпоху) признавалась официально и даже почиталась, но, к сожалению, перетолковывалась безжалостно, бесчеловечно, что от святых в ее контексте вечных ценностей и идеалов распустившейся в своем вымысле «словесности» взяла на себя в коммунистическую эру сама власть – не только выдумывала невероятное «светлое будущее», «безоблачное настоящее», но и фантастическое историческое прошлое, переполненное до краев «народным горем» и перемежающееся с чередой блистательных побед русского оружия и русского духа, который тоже начинал выглядеть как своего рода оружие – образное подобие автомата, пулемета и танка.

Великая Отечественная война оказала на общественное сознание огромное влияние, которое было неоднозначным. С одной стороны, все это должно было, опротивев, «кануть в лету» и в основном кануло: великая победа в войне против немецко-фашистских захватчиков воспринималась как свидетельство нерушимости идей социализма и коммунизма, верности избранного пути, мудрости вождя и превосходства советского строя. В годы Великой Отечественной войны и в период мирного послевоенного строительства советская литература и искусство были важным оружием Коммунистической партии, помогали ковать победу на фронте и в тылу, на социалистических стройках промышленности и сельского хозяйства.

С другой стороны, чувство ответственности за судьбу Родины, раскрепощение и свобода перед лицом опасности и смерти позволили русским писателям посмотреть правде в глаза и увидеть, что не все так хорошо и справедливо в стране; во время Отечественной войны писатели находились в рядах защитников Родины. Свыше тысячи поэтов, прозаиков, драматургов пребывало в действующей армии. Одни из них были строевыми командирами и комиссарами в частях Советской Армии и Флота и в партизанских отрядах, другие – военными корреспондентами фронтовых и центральных газет и журналов. Литература вышла на передний край борьбы.

Однако при всех этих противоречиях в теме войны, как таковой, русская литература пострадала – свойственный ей, как и всякой литературе, вымысел был оболган, мрачная тень авантюристической по природе власти пала на изящную словесность, в значительной мере девальвировав ее ценности в глазах «прозревшего» общества.

И все же русские писатели всегда настаивали на необычном понимании жанра. Об этом по поводу «Войны и мира» писал Л.Н. Толстой: «Вы увидите войну не в правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами, а увидите в настоящем ее выражении в крови, в страданиях, в смерти». Можно привести в качестве примера все заметные произведения русской прозы от «Мертвых душ» до «Записок из Мертвого дома».

Но как бы широко мы ни понимали роман, все же есть книги, которые едва ли легко подвести под это обозначение, даже если автор к этому склоняется (в качестве примера может служить книга Ф. Искандера «Человек и его окрестности»). Роман не только все время норовит выйти за пределы четко обозначенного жанра. Роман меняется вместе с обществом, которое он описывает, и с философией, им выражаемой, обществом. В статье «Конец романа» О.Мандельштам еще в 20-е годы 20 века впервые сформулировал причины, по которым роман перестает быть историей самосоздающейся биографии одного человека (статья на роман Р.Роллана «Жан – Кристоф»).

Роман в бальзаковском и стендалевском смысле кончается вместе с самостоятельностью личности, которую у нее отнимает общество. Центростремительность классического романа, строившегося вокруг одной или нескольких судеб людей, прокладывавших себе по своей воле путь в жизни, сменяется центробежностью многофигурных композиций новейшего времени. Герой становится лицом страдательным. В качестве примера из русской литературы послевоенного времени можно привести книги Б.Пастернака «Доктор Живаго» и «Жизнь и судьба» В. Гроссмана (Живаго не сам захотел стать партизаном: ответственные решения принимали за него другие).

Современное общество (и не только тоталитарное) отнимает у героя самостоятельность построения биографии, а у романиста – возможность четкого сюжета, сконцентрированного на одном человеке. Героем становится масса людей. Искушение превратить роман в цепь очень крепко друг с другом спаянных отдельных повествований особенно велико в жанре исторического повествования, так или иначе связанного с толстовской монологической традицией.

К толстовской традиции реалистического исторического романа с большим числом действующих лиц восходит книга В. Астафьева «Прокляты и убиты», представляющая собой повествование о Второй мировой войне. Описаны очень подробно тяготы героев, ими перенесенные сразу после того, как они были призваны в армию. На эту тему в большой военной литературе, созданной в России и за ее пределами в последние полвека, ничего не было написано существенного.

Поэтому, если обращать внимание на тематику сочинения и его историческую ценность, книга В.Астафьева заслуживает особого внимания. Если вспомнить, то о трудностях фронтовой жизни русская литература заговорила не сразу. Ей затыкали глотку. Главный творческий принцип выразил А. Солженицын в своей Нобелевской лекции, призывая писателей не участвовать во лжи: «Писателям же и художникам доступно больше: победить ложь! Говорить народу правду – это совсем не значит говорить плохое, тыкать в недостатки. Можно бесстрашно говорить о хорошем – чтоб оно стало еще лучше!..»

Так «В окопах Сталинграда» В. Некрасова подвергли гонению именно из – за ярости описания бед, которые претерпевал офицер – герой книги и его товарищи. Постепенно голос военных писателей окреп, более того – только в этой части разрешенная в России литература о сороковых годах военного времени была относительно правдивой. Однако с выходом книги В. Астафьева «Прокляты и убиты» стало видно, что и эта правда была урезанной, писатель открывает целую область, где бесчеловечность измывательств над достоинством солдата не знала границ. Как у каждого настоящего писателя, война в изображении В.Астафьева дана собой, только ему одному открытой стороны. Главный вопрос, решаемый в его книге, - о том, что происходит с людьми в нечеловеческих условиях». На войне человек живет по противоестественным законам военного времени, ратный труд противоречит природе человеческой души. На войне человек утрачивает так много, что победителем в полном смысле это слова быть уже не может. Славить труд войны, петь «упоение в бою» значило для В.Астафьева совершить что – то чудовищно несправедливое по отношению к думам людей, значило ломать сами основы жизни, основы назначения человека».^¹

«Люди устали от казарменного скопища, подвальной крысиной жизни и бесправия, даже песня «Священная война» больше не бодрила духа, не леденила кровь и пелась, как и все песни, поющиеся по принуждению, уныло, заупокойно, слов в ней уже не разберешь, лишь завывания «а-а-а» и «о-о-о» разносилось по окрестным лесам и по военному городку».

И В. Астафьеву веришь: его книга волнует как документ, даже пусть местами растянутый, хотя точка зрения писателя на военные события, на героизм советских людей и непогрешимость их комиссаров и прочего «начальства» не совпадала с официальным мнением. Люди на войне не были для В. Астафьева однородной, «сплоченной единым героическим порывом» массой, как это пропагандировала официальная идеология. В среде фронтовиков писатель различает не только проявление разных человеческих слабостей и доблестей, не только различия в опыте и возрасте, но, главное, видит и социальное неравенство, то есть то, что было, но никогда не признавалась в советском обществе. Об этом он сказал в своем интервью: «…Комиссарство на меня навалится, и за дело – отношусь к нему непочтительно. Надо с придыханием да приседанием, а я, видишь ли, галифе с них снимаю принародно».^²

Из книги мы узнаем о жизни солдат подробности, сопоставимые с тем, что творилось в то же время в сталинских лагерях. В это же время люди начали погибать в лагерях немецких (от которых должны будут спасать население России герои книги, когда они попадут на фронт), люди пухли с голода и умирали в осажденном Ленинграде (кто – то из описанных Астафьевым сибирских казарм уедет на фронт под Ленинград) , да и в других местах страны. И мы не вправе забывать ни об одном из этих кругов ада. А вправе ли мы и отделять их друг от друга?

Возникает вопрос: книга В.Астафьева «Прокляты и убиты» - это повесть о настоящем русском народе России, роман или мемуары о жизни в лагере, где формируются будущие фронтовые части, где в основе конфликта не противопоставление в среде «своих», где есть смертельные враги, противостояние с которыми заканчивается трагически? Науке так и не известно. Современный критик так понимает содержание этой книги: «Чтоб легче текла масса навстречу врагу, чтоб не было эксцессов на фронте, где свирепо – трусливая глупость начальников стоит тыловой, человек должен быть загодя растоптан: неразумной муштрой, убивающей нищетой, томительным бездельем, взаимным отчужденьем, сопричастностью злу. Разгильдяйство и глупость рождают жестокость. …Астафьев не вспоминает – он живет той болью, которую не назовешь «вчерашней», «давней». Есть человек. И есть безличная, безжалостная, безобразная сила – коммунистическая власть. Так полвека назад. И много позднее. Астафьев физически ощущает страшное «последствие» тех дней, тех бед».^³

В любом случае книга В.Астафьева «Прокляты и убиты» - не мемуары, с точностью воспроизводящие только то, что было испытано молодым солдатом на войне, кому его собственные боль и унижения могли быть горше всего в мире, да тогда он о многом не знал. Книга написана зрелым писателем, хорошо знающим, какой океан бед и унижений бушевал в России и в мире за стенами этих казарм.

Произведение В. Астафьева в более определенной степени сосредоточено на всем дурном, что имело место в России, в русской армии и русской казарме в первые годы войны. В этом смысле оно примыкает к европейской и мировой анти героической литературе времени между двумя мировыми войнами (Ремарк, Барбюс) и после Второй мировой войны (Белль). Там много говорится на отчасти сходные темы. Но у В. Астафьева действительность казармы искажена гримасой нашего восприятия советского лагеря. И этот эпилог к после военной литературе исторически понятен.

И все же книга В. Астафьева «Прокляты и убиты» - книга о простом русском солдате, обыкновенном герое Второй мировой войны. Само название книги заставляет задуматься. «Прокляты и убиты» - прокляты и убиты. Убиты. Да, война и есть война. Она отнимает жизнь у героев книги. А вот прокляты ли эти герои и кем? Очевидно, прокляты солдаты тем временем сталинской эпохи, которое не выбирало и не спрашивало солдат, а хотят ли они смерти, или надеялись ли они вернуться домой с победой? Отчасти на этот вопрос помогает ответить окончание первой книги произведения: «Выйдя на дорогу, баба размашисто, будто в хлебном поле сея зерно, истово крестила войско вослед – каждую роту, каждый взвод, каждого солдата оченяла крестным знамением русская женщина по обычаю древлян, по заветам отцов, дедов и царя небесного, напутствуя в дальнюю дорогу, на ратные дела, на благополучное завершение битвы своих вечных защитников».

Художник рисует жуткие в своей подлинности и натуралистические сцены ада на земле: «Черные работники войны», «сидельцы Великокриницкого плацдарма», изможденные, голодные, «во вшах», покусанные крысами, выходят из зоны, «чувствуя освобождение от гнетущего ожидания гибели, избавление от заброшенности и никудышности». С «солдатской линией» переплетается «линия партии». Едкая авторская ирония проявляется не только в изображении политзанятий, образов политработников, но и на политические темы персонажей, описании заочного приема в партию на передовой, и его пронизан весь авторский текст повествования. Автор полностью разрушает сложившейся в советское время каноны изображения народа на войне. Народ в произведении не является бессмертным народом – победителем. Автор утверждает, что народ смертен и уничтожим вследствие того, что ему были нанесены сокрушительные и незалечимые раны. Не только фашизм, но прежде всего своими – той тоталитарной машиной, которая без счета и совести губила русского мужика или ставила его на олени в годы революции, коллективизации и войны. Народ не является героем, он – покинутый Богом, униженный страдалец, вынужденный воевать между двух страшных сил, сложное разноликое единство, одаренное и добрыми человеческими свойствами и мерзкими пороками. Народ существует на войне между призрачной надеждой на Бога, на справедливость и реальной верой в силу родной земли, которая является порой единственной спасительницей солдата.

Книга В. Астафьева «Прокляты и убиты» своим появлением еще раз доказывает, что русская литература всем ее предшествующим, не останавливающимся стилистическим развитием и всем историческим опытом России подготовлена к созданию подлинно необычной и неразрешенной прозы, ростки которой угадываются в книге. В. Астафьев писал: « О войне? А что я о ней знаю? Все и ничего. «Всю правду знает только народ», - вот, как малая частица этого многотерпеливого, многострадального и героического народа, стану и я вспоминать правду, свою единственную, мной испытанную, мне запомнившуюся, потому что другой – то и я знаю».